Дракон проснулся

Инесса Иванова, 2023

Он любил ведьму больше, чем свою сокровищницу, но она его предала. Одарила до смерти. Но Драконы не умирают.Дэниел проснулся через много столетий, когда привычный мир вокруг поменялся до неузнаваемости. Время родовой знати минуло, настал век пара и первых свободных женщин.Одна из которых – правнучка той самой ведьмы. Драконы злопамятны, Дэниел отомстит даже если ему придётся сжечь дотла своё сердце.А в жилах потомка ведьмы течёт ледяная кровь…Неоднозначные герои!

Глава 4. Имя говорит само за себя

1

— Милорды, рада приветствовать вас в «Чертополохе». Надеюсь, вам понравится у нас, — произнесла миниатюрная светловолосая дева с кроткой улыбкой на розовых губах. Настоящая роза Сангратоса, так похожая на ту, кого я когда-то отверг, и всё же другая.

Она не боялась смотреть в глаза, даже искала моего взгляда. Такая дерзость всегда мне нравилась.

Это не Исиндора, что уже радует.

— Моя племянница, Дэниел, Оливия Лаветт, — произнёс хозяин, едва мы вошли в просторный особняк в центре Вронхиля, огороженный высоким каменным забором. Вмиг стряхнул с себя меланхоличность и обречённый вид, да и кашлять стал гораздо меньше. Теперь о чахотке, точившей его изнутри, напоминал лишь лихорадочный румянец на щеках. — Дорогая, наш гость устал с дороги.

— Рада с вами познакомиться, милорд. Это большая честь для нашего дома и лично для меня, — Оливия, рыжеволосая, статная, с веснушками, разбросанными по щекам, и пристальным взглядом пронзительно-голубых глаз, грациозно присела в глубоком реверансе, словно я был особой королевской крови.

И манеры, манеры у неё безупречно-старомодны. Мы поладим.

Слуги, вышедшие приветствовать хозяев, поклонились ещё ниже. Сейчас они разбредутся по комнатам, встретятся на черновой части дома или кухне и примутся обсуждать моё появление. А вскоре о нём узнают в городе, потом и в столице.

Конечно, долго весть о моём пробуждении не скрыть, но я надеялся выиграть время. Заметив, что я нахмурился, дева поспешила уверить, что счастлива познакомиться с влиятельным родственником, прибывшим из-за границы.

— Надеюсь, вы не оставите наш дом своим покровительством.

— А что получу взамен? — спросил я тихо, подавая ей руку, чтобы помочь встать.

Дерзость, но хозяин дома, казалось, не только не спешил меня остановить или иным образом выразить недовольство, но и поощрял племянницу в её смелости.

— Всё, что пожелаете, милорд, — она также, как и дядя, выразительно вздёрнула брови и улыбнулась, даря вполне понятное для искушённого мужчины обещание.

— Я пожелаю горячую ванну, новую одежду и обед. А потом посмотрим.

Притворюсь, что не понял намёков. Исиндора, как я её помнил, была слишком застенчива для открытого разговора, поддаваясь на мои провокации только в минуты отчаяния, Оливия же, как мне показалось, сделана из другого теста. Или воспитана в ином духе.

Возможно, мы пообщаемся позже в более интимной обстановке.

— Я пришлю к вам слугу, — Лаветт дал знак племяннице, и та с обворожительной улыбкой отступила на шаг, не сводя с меня восхищённого взгляда. — Разумеется, мы дадим вам время прийти в себя, господин, но чем раньше поговорим, тем будет лучше для всех. Дела, и мои, и ваши, не терпят отлагательств.

Я кивнул, не поворачивая головы.

— После обеда.

Пусть не думает, что я воспринимаю его дом, как спасение. Да, Лаветт или как там его, помог мне, но в столице у меня остались влиятельные сторонники. Как только доберусь до содержимого банковской ячейке в отделении господина Цетхема, смогу сам выбирать, с кем заключать союзы, и на каких условиях.

Молчаливый слуга в чёрной ливрее, весьма свободного кроя, на мой взгляд, проводил наверх, где мне отвели три комнаты в южном крыле. Я ступал по мягкому ковру, устилающему пол, бросал взгляды на картины, развешанные по стенам, и был удивлён.

Ни одного портрета предка, которыми так гордились все знатные или не слишком благородные господа, здесь же, кроме одного невинного пейзажа, были весьма фривольные сюжеты.

Например, рогатый демон, пожирающий младенцев, чьи матери сами протягивали ему их ещё живые тела. Или безголовый мужчина, одетый как благородный, садился за стол, снимал крышку с тарелки, выставленной перед ним, а вместо еды обнаружил собственную голову, таращившуюся на него в немом исступлении.

Мерзость, одним словом. Не припомню, чтобы такое разрешалась малевать да ещё выставлять напоказ!

— Что за мазня? — спросил я громко, не ожидая ответа. Но слуга обернулся и с невозмутимым поклоном пояснил:

— Это всё работы леди Оливии. Она закончила художественные курсы. Это ранние, вскоре леди покажет вам более совершенную технику.

— Не сомневаюсь, — пробормотал я, а про себя подумал:

«Надеюсь, к тому времени меня здесь уже не будет».

Больше я ни о чём не спрашивал. Усталость накатывалась мягкими волнами, убаюкивая любопытство и желание язвить. Мне бы сейчас тёплую ванну, что-нибудь крепкое для успокоения нервов, и что-то мясное, жирное, с поджаркой для утоления голода.

Спать я пока не хотел, достаточно тех лет, которые мои враги прожили в сытой уверенности, что их злодейство сошло с рук. Сначала я покараю Геранту, или оставить её напоследок?

Решу после. Геранта — её муж — король, без которого приказ не был бы отдан — и сын той, кого я некогда любил.

— Всё готово, милорд, — внутри апартаментов меня ожидала дрожащая дева, от которой пахло созревшей для погибели невинностью. Этот запах для Дракона почти так же привлекателен, как и аромат золота.

Дитя не по возрасту, а по манере держаться, одетая в бежевые тона дома Лаветт, не смела поднять на меня глаз. Белолица, худа телом, с изящными маленькими запястьями и ступнями, которые могли бы принадлежать аристократке, а не горничной.

— Я приготовила ванну, — выдохнула она, когда я приблизился и снял с нею чепец. Тёмные волны густых волос упали на лицо и закрыли тонкую шею девы, не делавшей попыток выразить неодобрение.

Орден Огня хорошо выучил её. Две вещи могли вернуть Дракону силу быстрее прочего: его золото и девственница, добровольно принёсшая себя в дар.

— Зачем ты здесь?

Посмотрим, насколько хорошо Орден читал древние тексты! Для принесения девы в дар существовал ритуал, только соблюдение которого обеспечивало нужный эффект.

— Чтобы предать себя огню, — дева ожила и вскинула на меня тёмные глаза. Когда наши взгляды встретились, она затрепетала, но продолжала смотреть с затаённым страхом и примешанным к нему восхищением.

— Огонь не коснётся того, кто не готов, — продолжил я, следя, как она вспыхнула.

По ритуалу деву должны были отвергнуть три раза, а она предложить себя вновь, чтобы доказать преданность Ордену и покорность Дракону.

Меня больше возбуждал отблеск собственного могущества и власти, которые я увидел в её глазах, чем аромат её тела.

— Я готова. Мне минула уже восемнадцатая весна, и я сохранила себя для вас, — чуть не плача, ответила она.

Я лишь махнул рукой и прошёл в ванную. Ещё будет время на это, сначала я должен помыться.

Клан Лаветт, видимо, разбогател ещё больше с тех времён, когда я виделся с Исиндорой в последний раз. Даже удивительно, сколь многого они добились за несколько лет: ванная комната была похожа на просторную спальню, посреди которой на возвышении стояла не кровать, а изящное металлическое, отполированное до серебряного блеска, корыто на золочённых ножках.

Ванная была наполнена горячей водой, на поверхности которой плавали травы, да это и не ванная была, а по размерам как целая купальня. И стоило немерянно, это уж как пить дать!

Я без труда учуял среди трав, брошенных в воду, розмарин и барвик, придающий мужчинам силу. Понятно, меня считали за оголодавшего жеребца, но в чём-то они были правы. Я был всё ещё молод, горяч и жаден. Но не до женщин, до мести, а женщины, и в том числе одна из них, смотревшая, как я сбрасываю одежды, станут ступенями на пути к моей цели.

— Помогать не смей! — бросил я через плечо и погрузился в горячую воду с головой.

Вода смыла тревоги и все усталости этого долгого, хотя ещё такого короткого дня. Я погрузился в неё с головой и долго не выныривал, пока воздух в груди не кончился, а голова не зазвенела от шума крови, прилившей к вискам.

В таком состоянии я видел ситуацию ясно и без прикрас. Шумно вынырнул и обвёл взглядом ванную, остановив взор на всё ещё стоявшей на коленях девушки, не смевшей поднять головы. Запах её невинности пряным ароматом тёк в воздухе, достигая моих ноздрей и заставляя все члены дрожать в предвкушении дара.

Но я не торопился, наслаждался её страхом, который был почти таким же соблазнительным, как изгибы тела под тонким, так не шедшим ей строгим платьем.

— Что ты принесла мне? — задал я второй вопрос из ритуала и почувствовал, как задрожали её колени, как она сжала их в последней попытке спастись от неизбежного.

— Всю себя, господин. Все дары, которые имею.

— Достаточно ли они хороши для меня? Пожалуй, нет!

Я никогда не задавался вопросом, что движет такими девами, приносящими себя в жертву. Читал, что они испытывают при этом неизъяснимое удовольствие, какое никогда не прочувствуют после, и вся их последующая жизнь будет подчинена воспоминанием о том единственном разе.

Некоторые после сходят с ума. Зачать дитя они не смогут, Драконья сила не перетекает на каждую женщину, с которой у него случается связь, иначе бы моя раса не находилась на грани вымирания.

Или весь ритуал направлен лишь на удовлетворение похоти? Вот и проверим.

Два раза я отринул деву, настало время испытать её в третий.

— Дай мне взглянуть на тебя! Раздевайся!

Я с удовольствием следил, как её тонкие пальчики развязывали шнуровки ворота платья, как фартук полетел на пол, за ним корсет, и вот уже дева стояла передо мной во весь рост в одной нижней рубашке, стыдливо прикрывая руками полные груди, рвущиеся наружу через треугольный вырез посредине.

Можно было подумать над тем, почему платье служанки, а она была именно неблагородной, это я заметил сразу по манере держать себя, по той покорности, с которой дева склоняла голову и опускала плечи, признавая в каждом мужчине господина, могущего покарать её за провинности, было столь открытым.

Но думать не хотелось, сейчас я был готов вобрать её всю, сжать, присвоить, чтобы измять и выбросить, когда густой пряный запах, круживший голову, истает во мраке ночи. Мне никогда не нравилась такая покорность, но сейчас она легла на сердце, смазав глубокие раны.

— Готова ли? — прозвучал третий вопрос. Я выдумал его сам, позабыл, что там прописано в древних текстах, потому что при виде её обнажённого тела превратился в огонь, а мои мозги в кисель. Она слишком смела для девственницы, хотя и нервничает.

Встал в полный рост, вышел из ванны и подошёл к ней, легонько подхватив на руки невесомое тело.

Три раза я испытывал её желание отдать девственность Дракону, шут с ним, что должен был взять её только на четвёртый раз. Ритуалы написаны теми, кто давно истлел в земле, а значит, это просто красивый обычай!

Вот сейчас и проверю!

Дева не сопротивлялась, напротив, старалась заглянуть мне в глаза, угадать мои желания, хотя для этого надо было смотреть ниже. Впрочем, она всё вскоре почувствовала.

Раздвинула ноги, приглашая меня войти в запертую дверь, и я вломился, едва почувствовав её истинное возбуждение.

Дева вскрикнула, заплакала, но не старалась вырваться. Лежала безвольной куклой в моих руках, а когда я хотел отстраниться, вцепилась в мою шею, прошептав:

— Господин, нет!

Она дрожала, плакала, кусала губы и принимала меня. Вдыхала и стонала от боли, но не сдавалась и не молила о пощаде. Я видел её душу, я касался её тела, и всё было так, как должно быть, пока она не посмотрела в глаза. Внезапно они изменились, наполнились чернотой, в которой я без труда увидел своё отражение.

Её волосы почернели, а изгибы тела сделались острее. Моя рука касалась смуглой кожи другой женщины, которая не могла оставить меня даже в такой момент.

— Я хочу запомнить вас, — прошептали губы восточной красавицы. Геранты.

— Запомнишь, обещаю! — просипел я и накинулся на неё с вновь вспыхнувшей страстью. Мне хотелось раздавить её, заставить плакать, это почти удалось, прекрасные, чуть раскосые глаза наполнились слезами, но её губы продолжали улыбаться. С издёвкой.

— Всё так. Благодарю, — шептала она, а потом, когда всё кончилось, её горячее дыхание долго обжигало шею.

— Уходи, — тихо сказал я той, кто снова стала самой собой. Геранта исчезла, не оставив даже запаха. Теперь в спальне пахло потом и изжитой, излившейся понапрасну страстью.

Девушка соскользнула с постели, быстро оделась и попятилась к двери, не застегнув ворот верхнего платья. Я видел, что она довольна и даже, пожалуй, счастлива: роль исполнена великолепно. Она будет помнить Дракона, а я получил частичку её бывшей силы.

Её девственность растворилась в моей крови, и теперь магия окончательно восстановлена. Теперь я посплю, а потом настанет новый день. Я попрощаюсь с лордом и леди Лаветт, отправлюсь в столицу, верну деньги и выслежу Геранту.

Придётся отблагодарить клан Лаветт за их помощь, но не обязательно делать это самому. Через поверенного в самый раз.

Я заснул быстро, и мне снова привиделась Геранта. Мы находились в сокровищнице, окружённые драгоценными камнями. Я подошёл к ней со спины и надел на голову лживой красавицы диадему. Она вздрогнула и обернулась.

Это была Геранта, но глаза из серых превратились в чёрные. Наполнились Тьмой, в которой застыло моё отражение.

2.Ниара

— Ниара, вы неплохо справляетесь!

— Благодарю, Мать настоятельница, — я сделала книксен, когда Главная храмовница прошла мимо, одарив меня немыслимой похвалой.

Эта женщина не бросалась такими словами, поэтому замечание было приятно вдвойне.

Вскоре, а прошло уже две недели, как я приступила к своим обязанностям, меня перевели во второй зал сокровищницы и разрешили работать с украшениями короны. В первой половине дня я полировала их особой щёточкой, смоченной в растворе, похожем на пыльцу или серебряный порошок, от вдыхания которого хотелось не чихать, а мечтать.

За обедом в общей столовой встречалась с другими послушницами, но разговоры за столом не приветствовались. Мы возносили молитвы Двуликому, его изображали на холстах в виде мужчины и женщины одновременно. Одна половина лица — молодой воин, другая, левая — прекрасная дама, плачущая по возлюбленному.

После трапезы я шла к казначею — немолодому мужчине с хитрым выражением лица и цепким взглядом дознавателя, не верящего, что среди его жертв есть невиновные. Он постоянно шепелявил, но вскоре я научилась его слышать, даже то, что он хотел сказать, хотя так и не решился.

Например, о том, что дочери королевского рода полезно будет описывать ценности, вверенные ему лично. Увидев, что у меня каллиграфический почерк и убедившись, что не наделаю клякс, потому как новое изобретение — перо с заправленным внутрь стержня чернилами — он не признавал, мне доверили делать опись предметов второго зала, в котором я нынче трудилась.

Это только со стороны кажется, что нет ничего приятнее, чем перебирать драгоценности, сортировать их по ящичкам и ничего не перепутать!

Стоит положить аквамарин, прозрачный как море в тихую погоду, в иную шкатулку, как она захлопнется на магический замок, и придётся звать казначея, а тот будет проклинать всех девиц на незнакомом наречии и смотреть так, словно ты не имеешь права даже мыть полы в сокровищнице.

Первое время было очень сложно, особенно получать замечания от людей, кто по статусу гораздо ниже меня, но, стиснув зубы и дав себе обещание привыкнуть, я удвоила старания, и наконец меня допустили к драгоценным камням второго зала. Это были не те знаменитые сокровища короны, которым даже давали женские имена, словно у камня была душа, но я сделала шаг вперёд.

— Как только у вас терпения хватает! — качала головой Берта, которой позволили остаться в сокровищнице, если она станет помогать в подсобных помещениях, а не только прислуживать мне.

— Перед лицом Богов человеческое терпение — одна из главных добродетелей, — я изобразила Главную храмовницу так ловко, что Берта захохотала и тут же испуганно осеклась, оглядываясь по сторонам: не услышал ли кто. Не люди, так Двуликий, насылающий крылатого демона, чтобы покарать нечестивца.

Так гласило предание, но чудовище давно дремало на осколках историй о нём, в которые никто не верил.

— А что если этот крылатый, ну, «Небесный гигант»? — Берта выдвинула неожиданную версию, когда мы вечером сидели в саду и лакомились кислыми дольками яблок. Я заслужила прогулку усердием и не готова была отказываться от такой малости.

И брала с собой Берту. Не то чтобы меня пугали голые ветви кустарников и деревьев, хотя в темноте они казались руками, протянутыми к тому, кто решился пройти по ухоженным каменным дорожкам и присесть на резной скамейке у маленького прудика, где плавала пара крякш, прикормленных храмом.

— Дирижабль? Ну нет, они уже лет сто летают по небу. В храме Двуликого им делать нечего.

— А если крылатый демон сжёг тот самый экипаж? — ахнула Берта, но, увидев, как я изменилась в лице, поспешила покаяться: — Простите, Ниара, опять я чушь несу! Говорила матушка: язык у тебя без костей, мелишь им, что двор подметаешь, а лучше б за веник взялась!

— Прекрати! Мне холодно, пора вернуться!

Я солгала, но мне вдруг показалось, что от слов Берты повеяло безысходным ужасом — неслышной поступью проклятья, но уже вскоре я списала всё на излишне чувствительную натуру. Вероятно, я всё ещё виню себя в смерти Орнака!

Что со мной творится?! Я ведь считала предчувствия суеуверием, потому как современной деве нет смысла в том, чего боятся необразованные.

Я хотела идти в ногу с прогрессом.

И вот спустя месяц, когда почки на деревьях распустились, наполнив мир звуками и запахами настоящей весны, меня допустили до третьего зала сокровищницы.

— Это неслыханная честь! — Мать-настоятельница, как я её называла по примеру других храмов, хотя здесь предпочитали титул Главной храмовницы, была раздосадована. Она принимала меня в своём кабинете, оформленным как музей драгоценных экспонатов.

Чудилось, что невозможно передвигаться по просторной комнате, не задев стеклянную витрину или тумбу с заключённым в ней браслетом, ожерельем или тиарой.

— Я бы не позволила, но раз Алмаз Катринии выбрал вас. Вы знали, что каждый раз, как он появляется, меняет жизнь того, кто его нашёл? Легенда, разумеется, но его не видели последние лет пятнадцать.

Это была занятная история, почти случайность, как ни посмотри.

Я всегда любила драгоценные камни, они влекли меня, завораживали своей холодной безупречностью, наверное, моё сердце откликалось на их стылый зов. Как-то маман решилась изящно пошутить в гостиной нашей дальней родственницы, графини по мужу:

— У Ниары большое блестящее сердце, как бриллиант короны. И такое же холодное и прочное.

— Тогда уже не бриллиант, дорогая, а рубин, — усмехнулась хозяйка зала. — Сердце наполнено кровью.

— Или сапфир, — высокомерно парировала мама, намекая, что моя кровь голубая, а не красная, как у прочих, не связанных с королевской семьёй.

Тогда я не придала этому разговору значение. Равнодушно пожала худыми плечами и подумала, что, пожалуй, они правы, и я этому рада. Недаром я давно мечтала открыть ювелирную лавку в престижном квартале, чтобы незримо подпитываться от блеска камней, от магии, пойманной и заточённой в обработанные грани. Рядом с ними я чувствовала себя особенной, ощущала, как через пальцы течёт магия, но пока не понимала, как её использовать.

И вот в один из дней в сокровищнице я услышала тихий зов. Он шёл из дальнего угла, похожий на шёпот, повторялось лишь одно слово: «Nomen est omen». Забытое наречие южного края. «Имя есть всё». Я не знала его, но услышала так, будто говорили на родном языке.

Не колеблясь ни секунды, отправилась на зов, бросив работу. Страха не было, лишь любопытство и желание поближе разглядеть того, кто имел собственный голос. Обычные золотые монеты или драгоценности не могли говорить, почти никто не мог, лишь прославленные камни, имеющие кровавую историю, магию, влитую в них кем-то значимым для благой или не очень цели.

В дальнем углу на полке, среди расколотых безделушек, стоящих не столь много, чтобы их чинить, и мирно ждущих очереди, я нашла одну деревянную шкатулку с ничем не примечательным орнаментом. Крышка легко отщёлкнулась при нажатии на цветок, венчающий её. Внутри я обнаружила лишь россыпь мелких гранатов на чёрной подложке, но зов шёл именно отсюда, я не сомневалась.

— Что вы там делаете? — тихо спросила меня со спины одна из послушниц. Как только эти дамы умудрялись двигаться неслышно по мраморному полу, который пел под ногами, когда его касались даже узкие ступни в тряпичных туфельках на завязках в области щиколоток!

— Я услышала что-то. Должно быть, упало.

— Отдайте, — девица с невзрачной внешностью «серой мышки» и такого же цвета глазами, протянула тонкую руку. Я подчинилась, здесь так было принято. В конце концов, может, мне всё это привиделось.

Но как только она снова отщёлкнула крышку, то вскрикнула и принялась звать остальных, работающих в огромном зале рядом с нами.

— Смотрите, какой он радужный, — продолжала настоятельница, откинув крышку совсем другой шкатулки, значительно богаче, чем та, в которой я обнаружила камень. На чёрной бархатной подложке лежал чистейший шестигранный бриллиант размером с перепелиное яйцо. «Nomen est omen» — имя говорит само за себя.

Когда камень поймал свет от лампы, то засиял, будто внутри была заточена радуга.

— Хотите знать, что случилось в прошлый раз, когда его нашли? Он любит прятаться. Я помню эту девушку, она была чуть старше вас…

Я выслушала историю бедолаги, которая внезапно исчезла из своей постели в ночь Лунного Царства. В полнолуние то есть. Двуликий послал крылатого демона, и тот забрал деву за её прегрешения.

«Или она сбежала», — подумала я, не придав этой болтовне должного значения.

— Я переведу вас в третий зал, раз у вас так хорошо получается, но помните: и следить за вами будут ещё строже.

3

Обед проходил в большой столовой, по стенам которой развешаны портреты семейства Лаветт, а за высокой спинкой кресла главы семейства был изображён парадный портрет молодого короля в полный рост.

Я подошёл ближе и, заложив руки за спину, принялся внимательно рассматривать его.

— Разрешите представить, его величество, Рафаэль Третий. Уже в девятнадцать лет полноправный правитель Сангратоса, — Лаветт, имя которого я так и не узнал, принялся говорить о каком-то Совете, ограничивающем власть монарха, а я вглядывался в черты короля и почти не находил в нём сходства с тем мальчиком, которого помнил и у которого слыл наставником.

Да и звали его, как и отца.

— А Аэлис Третий?

— О, это давняя история. Прожил двадцать два года и скончался от той же болезни, что вскоре доконает и меня.

— Я не верю вам, — холодно ответил я, обернувшись и посмотрев прямо в глаза человека, стоявшего за моей спиной. Некоторое время мы мерились взглядами, в глубине его когда-то синих, а теперь почти бесцветных, как у рыбы, глаз что-то дрогнуло, и он отступил.

–Хорошо, что Оливии пока нет, я расскажу вам. Может, вы поверите, когда я покажу портрет той, кто вас погубила? Я снял копию с оригинала, хранящегося в «Шипастой розе», правда, этот последний прижизненный портрет не очень жалуют даже её потомки.

Лаветт сделал знак слуге в ливрее у входа, тот поклонился и чинно удалился.

— Хотите сказать, что она умерла?

Внешне я ничем не выдал своего волнения, но одна мысль о том, что я больше никогда не увижу Геранту, не смогу провести рукой по её шелковистым чёрным волосам, причиняла мне боль, сравнимую с занозой в груди.

Хорошо, что я и мысли не допускал о её смерти.

Если бы я на секунду поверил, то впал бы в отчаяние: неосуществлённая месть выжжет дыру в сердце размером с алмаз Катринии, который я когда-то «подарил» его величеству. За право жить в «Одиноком Пике» по своим законам.

Нет, я помнил запах Геранты, когда проснулся. Он разлепил мне веки, заставил встать и повлёк к морю, где я увидел большую уродливую птицу, пытающуюся лететь. И уничтожил её вместе с запахом Геранты.

Я сжал в кармане новых брюк, которыми меня любезно снабдили в этом доме, как и всем костюмом, довольно облегчённым без встроенного в него корсета с китовым усом, рубиновую брошь и улыбнулся. Пусть говорят что хотят. Инстинкты Дракона никогда его не подводят.

Не успел я что-то произнести, да и Лаветт хранил молчание, как двое слуг внесли портрет, накрытый холщовой тканью, и аккуратно прислонив его к стене возле окна, с поклоном удалились.

— Прошу!

Я не ждал ни секунды. Резко подошёл к портрету, сдёрнул покрывало, и лицом к лицу столкнулся с нею. Вгляделся в каждую чёрточку, в пальцах закололо от нестерпимого желания дотронуться до её черт на холсте, почувствовать, каково это — не сметь коснуться оригинала и в бессилии пытаться достать до недосягаемого, но сдержал себя и лишь холодно заметил:

— Она постарела без меня.

— Конечно, Дэниэл, она слишком долго жила без вас, но со страхом, что однажды вы вернётесь. Он свёл её с ума и лишил жизни. Так что, можно сказать, вы отомщены.

Конец ознакомительного фрагмента.