Верона. Часть I

Инесса Давыдова, 2016

Не думая о последствиях, Вера вмешивается в поединок старшего брата. Ставки высоки, толпа негодует. На выручку приходит организатор боев Аристарх. Соприкосновение двух тел схоже с ударом молнии, зарядившим обоих электричеством. Их непреодолимо влечет друг к другу, но несовместимые жизненные ценности выстраивают между ними стену. Влюбленных одолевает изматывающая внутренняя борьба. Оба понимают, что нужно переболеть и жить дальше. Кажется, что все уже решено, но череда событий заставляет их бороться за собственное счастье.

Глава первая

Вера

Наш почерневший от времени барак с резными ставнями стоит на окраине поселка. Если пройти еще немного, упрешься в железные ворота кладбища. Из-за отца к нам редко приходят гости, даже по праздникам. Через приоткрытое окно кухни вижу, как он возвращается с ночного дежурства по размытой после дождя дороге. На нем форма охранника и высокие резиновые сапоги.

Мама застилает стол новой скатертью, которую я помогала вышивать, и подмигивает младшим братьям. На их лицах отражается нетерпение, ведь сегодня мой день рождения, и мама наготовила много вкусностей. Все усаживаются за стол и ждут отца. Он входит на кухню и окидывает нас злобным взглядом. Он как великан из страшной сказки: могучий, лысый, громогласный. Братья говорят, что он гоблин. Никогда не видела гоблинов, но, раз они так говорят, значит, это правда. По выражению отцовского лица мы пытаемся понять, какой у нас день: плохой или очень плохой. Если плохой, он только кричит и отвешивает подзатыльники, от которых искры сыплются из глаз, а когда очень плохой — бьет.

Отец снимает свитер и садится за стол. Мама наливает всем по тарелке борща. Пока он не видит, украдкой добавляет в детские порции маленькие кусочки мяса. Отец убежден, что мясо делает детей агрессивными. Если это так, то запретить мясо в первую очередь нужно ему.

Нам с братьями не до борща: мы неотрывно следим за тортом «Наполеон», который мама испекла еще утром. Лешка облизывает губы и щурится. Знаю, ему хочется оттяпать самый большой кусок. Он у нас жуткий сладкоежка.

— Ты пернул?! — раздается свирепый рык отца.

Сашка бледнеет и вскакивает, опрокидывая табурет.

— Ты пернул, когда я ем?!

Брат бежит к двери, но властный окрик отца пригвождает его к месту.

— А ну стой! — отец медленно поднимается и вытирает рукавом рубашки красный от борща рот.

Я знаю, что сейчас будет, и медленно соскальзываю со стула под стол. Двойняшки следуют моему примеру. Мы скучиваемся, так нас тяжелее вытянуть.

Первый удар сбивает Сашку с ног.

— Коля, не надо! Он же не специально! — кричит мама. — Вере сегодня исполняется семь. Дети ждут торт. Прекрати!

Он ее не слушает, бьет Сашку в живот. Брат корчится и извивается на полу, как змея. Очередной истошный крик мамы заставляет нас прижаться друг к другу еще крепче. Запах мочи разъедает мне ноздри, Пашка описался. Он среди нас самый боязливый. Я наблюдаю, как желтая струйка быстро течет к кухонной плите.

Сашка больше не двигается. Его глаза, как стекло, смотрят сквозь меня. Мне его очень жаль. Почему-то ему достается больше всех, хотя он так старается быть хорошим.

Мои пересохшие губы размыкаются, я начинаю петь и раскачиваться. Сплетенные на моей спине руки братьев не дают упасть. Сначала меня еле слышно, но с каждым словом мой голос крепнет и набирает силу:

Кладу голубя на ручку,

Не тешится,

Переложу на другу,

Не ластится.

Изошел голубь домой,

Полетай, голубь, домой,

Полетай, голубь, домой да

Ко голубушке своей.

Эту колыбельную пела бабушка. Она говорила, что отец просил ее петь, даже когда был подростком. Я напеваю, и отец успокаивается. Отходит от Сашки и наотмашь бьет маму по лицу. Она вскрикивает, хватается за щеку и падает на стул.

— Как меня достали твои ублюдки! И ты достала, сука!

Сизый голубь сворковал,

Голубушку целовал,

Голубушка сворковала,

Голубчика целовала.

Отец срывает со спинки стула свитер, выходит из кухни и громко хлопает дверью. Мы знаем, куда он идет. К дяде Вите. И знаем, каким оттуда вернется…

Сегодня у нас очень-очень плохой день!

— Верона… Верона…

Еще не отойдя от кошмара, распахиваю мокрые от слез глаза и вижу в полутьме нависшее обеспокоенное лицо Лешки.

— Ты кричала… во сне…

Лешка опускается на край кровати и трет глаза. На часах три часа ночи.

— Все! Я проснулась, иди.

— Я это… чего хотел спросить…

Поворачиваю голову и вопросительно смотрю на брата. Лешка мнется.

— Если в Москве встретишь Санька, попроси его привезти мне мобилу на днюху. Пусть ворованную или еще какую. Я единственный в классе, у кого нет мобилы… стремно…

— Я куплю себе новую с первой подработки, а старую тебе отдам.

— А-а-а… лады, — голос брата теплеет.

Он лениво потягивается и плетется к двери.

— Леха, — шепчу я, он поворачивается, — присмотри за мамой.

— Присмотрю, — он чешет шею и затылок.

Когда он нервничает, чешется, как шелудивый. Мой скорый отъезд его не радует. Вот только он никогда мне в этом не признается.

— Но ты ведь ее знаешь. Мечта партизана. Из нее каленым железом ничего не вытянешь. Будет улыбаться и говорить, что все в порядке.

— Поэтому и прошу.

— Чего ты боишься, Верона? Гоблину сидеть еще три года, — в глазах брата проскальзывает страх.

Ненавижу этот страх. Он у нас один на всю семью. Хотя Саня вряд ли сейчас чего-то боится. Пока никто, кроме нас с мамой не знает, что отец подал прошение на условно-досрочное. Не могу себе представить, что будет, когда он вернется. Чтобы окончательно не погрузиться в прошлое, увожу разговор на другую тему.

— Я приеду на ваш с Пашкой день рождения.

— Хоккей. С общагой у тебя все на мази?

— Вроде да, завтра все узнаю.

Леха уходит, я снова остаюсь наедине со своими тревожными мыслями. Свет единственного на нашей улице фонаря падает на одеяло, оставляя кривую дорожку. Я смотрю на нее, пока под тяжестью сна снова не закрываю глаза.

Аристарх

От пустых стен отражаются мое тяжелое дыхание и ее томные возгласы. Красная простынь оттеняет наши тела, отчего даже самая бледная телка выглядит в моей комнате для утех здоровой и румяной. Опираюсь на локти, чтобы не давить на нее всей массой. Под татуированной кожей вздулись вены.

— Скажи, что тебе хорошо, — настаивает она.

Телкам лишь бы поболтать! Секс — единственное, что объединяет меня с особями женского пола. Только здесь и сейчас я могу перекинуться с ними парочкой фраз. На этом мое красноречие заканчивается.

— Мне хорошо, — выдавливаю из себя.

Она стонет, приподнимает бедра, Сэм проникает глубже. Я рычу от удовольствия и ускоряю ритм. Наконец все тело пронизывает конвульсиями, я выгибаю спину, задираю голову и кончаю. Перекатываюсь на спину, из груди вырывается стон облегчения. С минуту не шевелюсь, в голове туман, хотя я не пью, но такое ощущение, что с бодуна. Тело отчаянно просит сна, но запах женского едкого парфюма пропитал мою кожу и простынь.

Кто придумывает телкам духи? За этот отстой я бы оторвал нюхачу нос! Снимаю презерватив, завязываю узлом, кидаю к собратьям в мусорную корзину.

— На сегодня все, вызову тебе зеленый огонек.

Нахожу в мобиле приложение онлайн-такси и оставляю заявку. Телка — тупо не помню, как ее зовут, — что-то бухтит.

Плетусь в ванную и встаю под душ. Горячие струи воды обжигают кожу. Обычно я предпочитаю прохладный душ, но после секса чувствую себя грязным, будто упал в чан с помоями, поэтому скоблю тело мочалкой. Прислоняюсь лбом к холодному мрамору и пытаюсь заглушить накатившее отчаяние. Я могу привезти телку в квартиру, пока страсть кипит в жилах. Но, как только Сэм насыщается, меня съедает брезгливость, к горлу подкатывает бешенство. Одна искра, и я готов взорваться и крушить все, что под руку попадет.

Возвращаюсь в спальню, характерный сигнал на телефоне оповещает, что прибыло такси.

— Выходи, тебя ждет Абдуразак.

— Кто-кто?! — визгливо кричит черноволосая.

— Турук Макто! — шлепаю ее по заднице. — Шевели копытами! — Показываю на ее туфли: — И подковы свои не забудь!

— Ну ты и тварь, Руссо!

Бормоча проклятья, чикса соскакивает и начинает одеваться. Все они меня проклинают. Но стоит позвонить, а порой просто прислать месагу, и вот они, во всей красе. Наштукатуренные, разодетые, каблуки как у стриптизерш. Ни гордости, ни самоуважения.

— Не звони мне больше! — орет она во все горло и награждает меня испепеляющим взглядом. — Завтра я выхожу замуж!

— Так какого черта пришла?! — взревел я.

Что за лоха она нашла? Сука, скорее бы свалила.

— Урод! Ненавижу тебя!

— Ага, — безразлично кидаю я и натягиваю чистые боксеры.

Как только входная дверь с треском захлопывается, стягиваю с сексодрома простынь и закидываю ее в стиралку. Иду на кухню, достаю бутылку воды из холодильника и, глядя во двор с двадцать первого этажа, медленно выпиваю. Такси забирает истеричку, мчится к МКАД. Как только она доберется до дома, с моей карты спишут сумму по счету и предложат оценить сервис. Программа минимум — доставка телки домой — выполнена.

Топаю в приватную часть квартиры. Прикладываю ключ-карту к скрытой двери спальни, вхожу и плюхаюсь на кровать. Кроме Марии, моей домработницы, сюда никогда не ступала женская нога.

Завтра у меня насыщенный вечер и бойцовская ночь. Решаю отоспаться, поэтому отключаю будильник. Заваливаюсь на кровать и тянусь к электронной читалке. Вчера скачал очередную книгу Стивена Кинга «Темная башня». На пятой минуте чтения задумываюсь над цитатой: «Никогда — то самое слово, которое слушает Бог, когда хочет посмеяться». Если пройтись по моей пустой, незначимой жизни, так можно подумать, что Бог даже не подозревает о моем существовании. Все окружающие меня люди испытывают хотя бы короткие промежутки счастья, но только не я…

Вера

Дом потрескивает и бухтит, словно прощается. Я буду скучать по своей комнате, прошлым летом я сделала ремонт и купила новую мебель. Но тяжелее всего, конечно, расставаться с родными. Особенно с мамой. Мне будет не хватать ее добрых, лучезарных глаз, нежного, воркующего голоса и мягких ладоней, пахнущих цветочным ароматом.

Бросаю прощальный взгляд на свою комнату. На книжной полке рядом с кипой журналов ELLE Girl и OOPS поблескивает глянцевая упаковка моей любимой серии книг о Гарри Поттере — подарок старшего брата. Рядом с музыкальным центром стопкой сложены диски, большинство группы «Би-2». На кровати лежит ноутбук, он настолько допотопный, что мне стыдно брать его в Москву.

Когда я, одетая и обутая, выхожу в коридор, мама уже с моим чемоданом ждет у двери, окидывает меня придирчивым взглядом и еле заметно кивает. Мы торопимся. Мама боится, что автобус может прийти раньше, такое иногда случается. Это единственный утренний рейс. Рисковать не хочется.

Соседка баба Нюра машет мне рукой и что-то бормочет про счастье в личной жизни. Странная она, я ведь учиться еду, а не на поиски жениха. Я смущаюсь и еле поспеваю за мамой, которая просит меня экономить, питаться регулярно, брать на занятия фрукты и орехи. Но главные ее опасения связаны с мальчиками.

— Дочка, в любовных делах ты еще неопытная, поэтому не бросайся в омут с головой. Мальчишкам-то что? Отряхнулись и пошли. Расхлебывать нам, бабам. На моем примере ты многое познала, надеюсь, умнее будешь. Если понравится кто, не чурайся, но близко сразу не подпускай. Пусть поухаживает, узнай, из какой семьи, может, грешки за ним водятся. Все подмечай да на ус мотай. В мое время говорили, как парень к матери относится, так и к жене будет.

Слышать такое от мамы непривычно. Тема под названием «Мальчики» раньше была под запретом. За моими передвижениями зорко следили братья, мама и дядя. Меня сопровождали до школы, работы, забирали от гостей и репетиторов. Не помню такого случая, чтобы я одна куда-то поехала, тем более за пределы поселка.

Подходим с мамой к остановке и видим подъезжающий автобус.

— Дочка, ни в коем случае не пей спиртное, от него все проблемы, — мама на своей волне.

Я закатываю глаза и спешу ее успокоить:

— Уж насчет этого не переживай.

Автобус наводнили пассажиры.

— Да, чуть не забыла! — восклицает мама и протягивает мне клочок бумаги. — Телефон Сани. Я положила в чемодан для него две тельняшки без рукавов. Позвони, как обустроишься в общежитии.

— Мам, ты же знаешь, он со мной не горит желанием общаться, — скуксилась я, вспоминая последнюю встречу.

— Не дури. Он будет рад.

Занимаю место у окна и машу маме. Она прикладывает руку к горлу, подавляя рвущиеся наружу эмоции. Двери закрываются, автобус с пыхтением трогается с места, увозя меня из старой жизни в новую.

Аристарх

Выныриваю из сна и откидываю простынь, сковавшую ноги, будто путы. Я взмокший от пота. Через щель в плотных шторах пробивается утреннее солнце. Смотрю на часы, почти девять утра. Это называется, отоспался! Каждый год одно и то же. Как только приближается годовщина смерти сестренки, меня начинает лихорадить. Нужно проверить срок действия загранпаспорта и забронировать билет на Фиджи.

Выхожу из душа и вытираю запотевшее зеркало. Ну и видок у меня! Темные круги под глазами, набухшие, как после попойки, веки. Тру покусанные вчерашней телкой губы. Вот дура! Надо удалить ее номер. Собираю мокрые патлы в самурайский пучок. Плетусь на кухню и выпиваю стакан холодного домашнего кваса. Мария делает его каждое лето. Желудок бурчит и просит еды. Ищу в холодильнике что-нибудь съестное и слышу, как хлопает входная дверь.

— Это я! — раздается голос Марии.

Сегодня мы оба ранние пташки. Обычно она приходит к одиннадцати, к моему завтраку.

Закрываю дверь холодильника, раз она здесь, пусть сама готовит. Устраиваюсь с ноутом в кресле у окна — мое любимое место — и жду, пока Мария переоденется.

За последние три года моя жизнь превратилась в сущий кошмар. Даже бизнес, в котором я всегда находил отраду, стал повседневной рутиной.

Мария заходит в кухню с двумя пакетами продуктов и внимательно на меня смотрит.

— Доброе утро, Аристарх, — по моему виду понимает, что у меня утро добрым не бывает.

— И тебе привет, — бурчу я, не отрываясь от ноута.

— Вчера была в Жуковке, — Мария убирает у моих родителей два раза в неделю. — Все волнуются за тебя. Спрашивают, может, на этот раз останешься на поминки в Москве?

— Нет, полечу на Фиджи.

Мария знает, что со мной спорить бесполезно, и переводит тему.

— Что хочешь на завтрак?

— Омлет с ветчиной.

— А хочешь драники? Я принесла тебе домашней колбасы. Вкусная, пальчики оближешь.

Тяжело вздыхаю и зыркаю в ее сторону.

— Зачем спрашивать, если уже все распланировано?

— Я просто предлагаю, но, если хочешь омлет, я сделаю, мне не трудно.

— Давай омлет и твою хваленую колбасу, — иду я на компромисс.

Пока она готовит, рассказывает о своих детях и внуках. Мне это до лампочки, я не вслушиваюсь. Можно было уйти, но болтовня Марии меня успокаивает и настраивает на рабочий лад — это мой утренний обряд.

Через час седлаю свой «Харлей» и выезжаю с подземной стоянки. На выезде меня встречает неизменный провожатый — черный худющий пес с потухшим взглядом. Он типа я, только в собачьем обличии. Вечно злющий, вечно куда-то спешит. Жму на газ, байк рычит и рвется с места. Настроение мрачнее грозовой тучи. Мчусь к Курту, может, в дороге удастся придумать новый аргумент, почему этому олуху нельзя сегодня выходить на ринг.

Вера

Вестибюль академии в очередной раз поразил меня своим масштабом, атмосферой и обилием света. Все вокруг блестело и сверкало, как в музее, аж дух захватывало! Так хотелось задержаться и тщательно все рассмотреть, но мне как можно скорее нужно получить студенческий билет и направление в общежитие. В деканате я простояла в длиннющей очереди, а когда покинула академию, в сумке лежал новенький студенческий билет. Меня распирало от счастья. Дух свободы кружил голову.

С небес на землю я опустилась, как только предъявила коменданту направление на заселение в общежитие.

— Мест нет! — рявкнула она, вызвав у меня шквал эмоций.

— Как нет? — непонимающе уставилась я. — Мне же дали направление…

— Говорю же: мест нет. Надо было с самого утра приходить. Были две комнаты. А теперь нет. В первом корпусе еще не закончен ремонт, во втором — авария, затопило два этажа. Третий корпус переполнен. Даже раскладушки закончились.

— Что же мне делать? Мне некуда идти, — до меня наконец дошел смысл сказанного, и на глаза тут же навернулись слезы, которые, впрочем, никак не смутили женщину-глыбу, видимо, я тут не одна сегодня поплакала.

— Так поезжайте домой, а через неделю позвоните, может, к тому времени хоть одну комнату отремонтируют.

— Мне до дома добираться больше четырех часов, я не поеду в такую темень. Единственный вечерний рейс в поселок уходит со станции в семь часов, и я на него уже точно не попадаю.

Комендант немного смягчилась и сунула мне визитку:

— Тогда поспите эту ночь в ближайшей гостинице, а завтра поезжайте домой. Не знаю, что они там думают в ректорате, о положении дел все отлично осведомлены.

Ошарашенная и злая, я схватила визитку и вышла на улицу. На поиск гостинцы ушло около часа, никто из прохожих не мог сказать, в какой стороне находится нужный мне дом. А когда я все-таки пришла по адресу, поняла: вот теперь у меня реальные проблемы. Гостиница оказалась девятиэтажным зданием, заселенным гастарбайтерами. Из открытых окон доносились песни на непонятном языке с восточным колоритом. Мне свистели, будто подзывали собачку, и называли Наташей.

Администратор сказала, что свободных номеров нет и разместить может только с подселением, но я отказалась. Одно дело жить в комнате с сокурсницей и совсем другое — с незнакомой женщиной из другой страны.

Я решила найти другую гостиницу. Но, увы, на этом удача меня покинула. Ноги гудели, как назло, по пути не попалось ни одной скамейки, где можно передохнуть и спокойно подумать. Идти дальше не было сил, я присела на чемодан и растерянно осматривалась по сторонам. Несколько минут я беззвучно плакала, боясь привлечь внимание прохожих. Нужно взять себя в руки и что-то придумать. Не могу же я сидеть на тротуаре всю оставшуюся ночь.

В кармане плаща обнаружился клочок бумаги, на котором мама впопыхах нацарапала плохо пишущей ручкой телефон брата. Выбора нет, он моя последняя надежда, не звонить же маме. Вот будет потеха! Такая самостоятельная, что не смогла справиться с первой же трудностью. По сути, мама скажет то же самое: «Звони Сане». Я потянулась к телефону и набрала номер брата. После четвертого гудка он ответил знакомым до боли: «У аппарата».

— Саня, — услышав родной голос, я не сдержалась и начала всхлипывать, — это я, Верона.

— Верона? — фоном слышалась громкая музыка, по звукам я поняла, что он старается выбраться из помещения на улицу. — Что случилось? Что-то с мамой?

— С мамой все в порядке. Дело во мне.

— А с тобой что?

— Ох… я сейчас сижу на тротуаре, и мне некуда идти… вот что случилось…

— На тротуаре? Ты вообще где?

— Я в Москве. Приехала на учебу, а в общежитии нет мест… хотя мне обещали и дали направление… а это тетка… комендант…

— Подожди-подожди, на какую учебу?

Из дальнейшего разговора я понимаю, что брат посчитал меня законсервированным овощем, который никогда не вырастет. Объяснив ему ситуацию, я замерла в ожидании. Сане потребовалась минута, чтобы все переварить. Он пыхтел, кряхтел, как ворчливый старик.

— Назови адрес, я за тобой приеду.

Я объяснила, что не знаю, где нахожусь, от гостиницы ушла далеко, а рядом нет ни одного здания с названием улицы и номером дома.

— Ты видишь хоть какое-то кафе или супермаркет? Мне нужно, чтобы ты перешла в безопасное место.

Я кручу головой, столько вывесок, что сразу не сообразишь.

— Вижу кофейню…

— Иди туда и дай трубу кому-нибудь из персонала.

Схватив чемодан и сумку, я метнулась в подземный переход и вышла на противоположной стороне дороги. На входе в кафе меня встретила любезная девушка. Я попросила объяснить брату, где нахожусь.

***

Сижу в кафе у окна и пью чай с мятой и имбирем. Официантка крутилась возле меня, пока я не предложила заплатить за чай, видимо, я так выгляжу, что не внушаю доверие даже этой чуть старше меня девушке. Когда я получила счет, чуть со стула не упала. Пятьсот рублей за чай? Она шутит? В него золотой песок добавили? Теперь понятно ее волнение. Цены здесь кусаются, как соседский пес Зоркий.

В конце зала сидят две влюбленные парочки. Это так мило: млеть от прикосновений, радоваться каждой подаренной улыбке и краснеть, когда на тебя вот так призывно и откровенно смотрят. У меня никогда такого не было.

Мое внимание привлек подъехавший черный автомобиль с черепом и языками пламени на капоте. Из машины вышел парень и идет в кафе. На нем джинсы и черная футболка, в руках мобильный телефон. Я была им так заворожена, что не сразу поняла, что это Саня! Мы не виделись пару лет, и я не подозревала, что он может за это время вот так сильно измениться. Некогда кудрявая шевелюра сменилась короткой стрижкой на военный манер. Меня поразили татуировки на обеих руках и бронзовый загар. Он совершенно трезвый. По его виду можно сказать, что вообще не пьет. А ведь были времена, когда он так напивался, что мы с мамой волокли его на себе домой. Эти перемены меня бесконечно радуют, я так люблю его и хочу, чтобы он был счастлив.

— Тебя не узнать, — брат прижимает меня к себе, от него пахнет морским бризом. — Э-э-э, как же ты повзрослела, — в голосе чувствуется волнение.

Дрожу от восторга, плохое настроение растворилось, как сахар в кипятке, я сама сейчас, как сахар, таю в его объятиях. Когда он рядом, мне не страшно. Саня позаботится обо мне, я это знаю.

— Шпиндуй к машине, — шутит он, хватает мои вещи и выходит из кафе.

— Я уже позабыла, что есть особый язык Сани Павлова.

Он хмурится, но всего лишь на секунду и, сев в машину, говорит:

— Нет больше Сани Павлова, теперь есть только Курт.

— Это твоя кличка? — улыбаюсь я. — Мне нравится!

— Это мое имя в мотобратстве, — по его тону я поняла, что эту тему сейчас развивать не стоит.

Мы едем по ночному городу и непринужденно болтаем. Я рассказываю последние новости о братьях и маме, о медленно, но все же продвигающемся ремонте.

— Вы пристроили ванную?! Здорово! Надо как-нибудь опробовать, — он скребет трехдневную щетину, — давненько я не был в тех краях.

Надо бы рассказать об отце, но я решаю отложить разговор на другой день. Не хочу омрачать нашу первую встречу.

— Мама передала тебе две тельняшки-безрукавки.

— Круть, — Саня подмигивает, я отвечаю ему широкой улыбкой. — А что Леха надумал? Куда пойдет учиться после школы?

— Пока не знает. Бродит впотьмах. Сказал, если мне академия понравится, он пойдет по моим стопам.

— Мне кажется, что банковское дело точно не для него…

— Как, собственно, и не для меня, — под пристальным взглядом брата, поясняю: — Мама сказала, если я буду банкиром, никогда не останусь голодной.

— У мамы свое представление о жизни. Но, Верона, выбор профессии — это не покупка нового платья!

Маму не переубедить, я пыталась, поэтому снова говорю о младшем брате.

— Лехе пока не до выбора профессии, его голова забита девочками.

— Да ладно!

— Ага! Первый красавчик в поселке, — усмехаюсь я, — отрастил кудрявые патлы до плеч, как были у тебя раньше. Мама грозится подкрасться к нему ночью с ножницами и отрезать.

Мы подъезжаем к парку аттракционов, огороженному высоким забором.

— Ты здесь живешь? — со страхом спрашиваю я.

— Типа того, — с лица брата сползает улыбка.

Ворота с вывеской «Проезд служебного транспорта» отъезжают в сторону.

— У меня сейчас не самый простой период…

Так и хочется съязвить, мол, а когда у тебя было иначе, но держу рот на замке. Если брат разозлится, отправит меня домой.

Саня здоровается с охранником на проходной, тот смотрит на меня и одаривает брата заговорщической полуулыбкой. Хе-хе! Видимо, считает, что я его новая подружка.

Машина медленно движется к крытому алюминиевым рифленым листом ангару и останавливается перед дверью, на которой красной краской написано: «Техническая служба».

— Заходи, — Саня открывает передо мной скрипучую дверь, — я принесу твои вещи.

Перешагиваю через высокий порог и попадаю в мастерскую, заставленную ремонтным оборудованием и стеллажами с запчастями. В дальнем конце ангара маленькая кухня, за ней большие ворота, у которых застыл электрокар. Рядом с кухней два вагончика, соединенные между собой общим коридором.

— Чувствуй себя как дома, — Саня забрасывает мой чемодан в один из вагончиков. — Можешь прибраться, только не крась стены в розовый цвет.

Он намекает на мою комнату, видимо, ему рассказала мама. Вообще-то она не розовая, а бледно-серо-розовая. Я фыркаю и показываю ему язык.

В первом вагончике что-то типа гостиной, в ней небольшой кожаный диван, журнальный столик, телевизор и потертое кресло. Во втором — кровать, тумбочка и открытая вешалка, на которой висит поношенная и заляпанная машинным маслом одежда брата.

— Давно ты тут живешь? — спрашиваю я, возвращаясь на кухню.

— Э-э, с неделю, — он показывает на чайный пакетик. — Чаю?

Я киваю и спрашиваю:

— А раньше где жил?

— Ты все такая же любопытная? — он выгибает левую бровь и кривится в улыбке, Саня всегда так делал, и от детских воспоминаний щемит в груди.

— Прости, просто давно тебя не видела, — в моем голосе столько теплоты, что он улыбается и придвигает чашку с чаем.

Брат рассказывает о парке развлечений и сезонной работе механиком. В конце месяца парк закрывается, и ему нужно найти квартиру.

Я слушаю и зеваю. Саня говорит, что уступает мне на эту ночь кровать.

— А ты где ляжешь?

— Мне еще нужно поработать, — уклоняется он от ответа, — так что постарайся не обращать внимания на шум. Во сколько тебе завтра на занятия?

— К восьми.

Он присвистнул и округлил от удивления глаза:

— Так рано? Черт!

— Все в порядке, я сама доберусь до института. Тут далеко до метро?

— В том-то и дело, что далеко. Э-э, ладно, до утра еще дожить надо, — он чешет затылок, а я прям чувствую, как у него напрягаются мозговые извилины.

***

Проснулась я от громких подбадривающих выкриков и басов, которые ритмично стучали по округе. Выбравшись из кровати, я скинула пижаму, надела джинсы и майку. Обошла ангар. Сани нигде не было. Музыка и крики раздаются со стороны «Американских горок». Подойдя ближе, я увидела толпу байкеров, столпившуюся вокруг произвольного ринга, отмеченного по периметру горящими факелами. Какой-то парень в черных шортах молотит Саню, как грушу.

Я сорвалась с места и начала протискиваться через толпу. Когда пробралась к центру, противник нанес брату сокрушительный удар в челюсть. Голова Сани откинулась назад, он рухнул на асфальт, как подкошенный. Я опустилась перед ним на колени. Стеклянный безжизненный взгляд брата устремился в небо. Изо рта стекала струйка крови.

Рефери — бородатый байкер в кожаных штанах — начал громко и пафосно отсчитывать секунды. Его татуированные в перстнях пальцы мелькали перед лицом Сани, и мне показалось, будто он выносит ему смертный приговор.

Сознание пронзил короткий импульс, пробудивший во мне нечто звериное и неукротимое. Я схватила древко от факела и со всей силы начала наносить удары по спине обидчика. Я что-то кричала, не помню, что именно. Парень в шортах ловко и играючи уворачивался, в итоге выбил из моей руки орудие. Толпа заулюлюкала, кто-то стал меня подбадривать, а кто-то начал орать, чтобы я убиралась ко всем чертям.

— Эй, ты чего так разгорячилась? — заигрывающая улыбочка парня в шортах подтолкнула меня на повторную атаку.

Саня пришел в себя, открыл глаза и тряхнул головой.

Только я хотела броситься к нему, как из толпы, словно вихрь, вылетел высокий брюнет, взвалил меня на плечо, потащил к стоянке и опрокинул на капот машины.

— Ты чего творишь? Шизоидная, что ли?

Одна его рука зажала мои запястья над головой, другая сдавила плечо. Его острое колено больно упиралось в мое бедро. Под светом фонаря я разглядела трапециевидное лицо, волнистые до плеч волосы, совершенно дикие глаза, прямой, чуть заостренный книзу нос, пухлые волнистые губы и резко очерченный подбородок. На нем черные джинсы и белая футболка.

Я пыталась восстановить сбившееся дыхание, но, пока он меня так крепко прижимал, это было весьма затруднительно. Глаза блуждали по его лицу, будто я пыталась его запомнить, а не оттолкнуть. А он без зазрения совести уставился на мою вздымающуюся грудь и застыл, как изваяние. Хватка немного ослабла. Вырваться не составляло труда, но меня поработила его всеобъемлющая, клокочущая и неистовая энергия. Она прошла через все тело и задержалась внизу живота.

— Как тебя зовут, драчунья?

— Верона! — выпалила я на одном дыхании.

Сама не зная почему, я назвалась именем, которое было в ходу только в моей семье.

— Привет, Верона, — он облизал пересохшие губы, шумно сглотнул, от чего острый кадык пришел в движение.

— Привет, незнакомец, — я улыбнулась, мне вдруг стало смешно, это от стресса, что-то типа защитной реакции.

Он наклоняется, будто хочет поцеловать. В следующий миг его губы у моего уха.

— У тебя есть на сегодня компания?

Серьезно?! А парень не промах! Зря время не теряет! Интересно, он так к каждой подкатывает? Эта мысль меня мгновенно остужает.

— Отпусти ее, Руссо!

Мы повернулись и увидели Саню. Магия, что сковала минуту назад, улетучилась, и я снова стала сама собой.

Незнакомец разжал руки, я медленно поднялась и потерла запястья. Похоже, к нему тоже вернулось прежнее настроение, он со злостью пнул бампер машины и прокричал:

— Проклятье, Курт! Объясни своей телке, что нельзя вмешиваться в бой!

— Я сдал бой, — прохрипел Саня.

— Ну ты осел!

Через мгновение он скрылся в толпе, а мой взгляд переместился на разгневанное и окровавленное лицо брата.

— За мной! — прорычал он и пальцем указал на ангар.

С виноватым видом я засеменила за братом. От страха зуб на зуб не попадал. В гневе он страшен, и лучше ему не перечить.

— Вот знал, что привозить тебя сюда — плохая идея! — Саня пропустил меня вперед, затем с силой хлопнул дверью, отчего стены из листового металла задрожали. Казалось, ангар сейчас сложится, как карточный домик, и погребет нас заживо.

— Тебе нужен врач…

Я хотела осмотреть его раны, но он оттолкнул меня и рявкнул:

— Отвали от меня!

Вот он, мой брат во всей красе! Никакие годы и жизненный опыт не властны над его характером. Справедливости ради надо сказать, что он не всегда был таким.

Аристарх

Меня окружает орущая толпа бро. Каждый четверг в полночь я организовываю бои. Наблюдать за реальным боем — это не то что смотреть по ТВ. Атмосфера драйва, азарта, выброс тестостерона и накопленной злобы переполняет каждого, кто хоть минуту постоит рядом с рингом. Никакое другое место не дает мне такой заряд бодрости и энергии.

Я тщательно отбираю бойцов и слежу за их тренировками и режимом. Сейчас на ринге мой друг Курт, поэтому я на взводе. По моему мнению, к бою он не готов, но этот упрямец никогда меня не слушает. Вбил в свою тупую башку, что ему нужно свалить к океану и оседлать волну, а для этого нужны прайсы. Глядя на то, как он пропускает удар за ударом, я понимаю, что он уже проиграл.

Логичное завершение боя прерывает женский истошный крик. Какая-то цыпа с кукольной мордахой опрокинула факел и оторвала от него рукоять. Я еле успеваю отскочить в сторону, чтобы меня не задели языки пламени.

Черт! Что за дура? Какого хрена она творит?!

Братва слетает с катушек, когда эта барби накидывается на Волка. Я ловлю на себе свирепые взгляды. Ставки нешуточные. Вот-вот кто-нибудь из них схватит ее за космы и бросит в толпу. В крови закипает адреналин. Бегу на ринг, перекидываю цыпу через плечо и протаскиваю сквозь плотный ряд разгоряченных тел в коже. Она рычит, отбивается и пару раз бьет меня коленом в живот. Детка, чтобы свалить меня с ног, тебе понадобится грузовик.

Кидаю ее на капот и пытаюсь успокоить. Она впяливается в меня своими глазищами, которые у нее как два озера, и меня накрывает. Не могу вдохнуть, из легких будто выбило весь воздух. Бедра сжало, как в тисках, отчего Сэм мгновенно ожил. От ее вида у меня пересыхает горло, и я еле сдерживаюсь, чтобы не впиться в ее алый рот. Не знаю, что за хрень со мной творится, но такое со мной впервые.

Спрашиваю, как зовут, и тут же ангельский голосок выдает: «Верона». От звука ее голоса ноги подкашиваются. Сэм чуть не выпрыгивает из штанов. Черт! Если бы не толпа, я бы трахнул ее прямо здесь, на капоте.

Слышу окрик Курта и поворачиваю башку. Какого хрена?! Это цыпа его подружка?! Когда он успел ее охмурить? Меня прямо судорогой сводит от облома. Я ему это еще припомню! Тихушник хренов!

Он уволакивает ее в свою берлогу, а я, еле справившись со стояком, возвращаюсь на ринг. Меня все еще сотрясает томящая нега, будто я только что кончил, а перед глазами мелькают синие глаза барби. И запах! Она источала офигительный запах! Черт! Он до сих пор кружит мне башку!

— Руссо! Пора платить! — окрикивает меня Крест, довольно ухмыляется, видать поставил на проигрыш Курта.

После выплаты ставок плетусь к машине и достаю из багажника кейс. Нужно подлатать Курта, рана на щеке отстойная.

На мобилу приходит месага. Это Шер, до боя я предложил ей встретиться. Пишет, что ждет меня в баре. Отвечаю, что буду позже, хотя настрой у меня уже не тот.

Плетусь в ангар. Слышу за спиной стук каблуков. Оборачиваюсь и вижу Аквамарин, бывшую подружку Курта.

Черт, обложился бабами, как в гареме.

— Руссо, мы можем поговорить?

— Не сейчас! Мне нужно его подлатать.

— Какого хрена ты пустил его на ринг, знаешь же, что он не в форме! Стой, сукин сын, когда я с тобой говорю! — она догоняет и с размаху дубасит меня сумкой по спине.

Ах ты ж гадюка!

— Разве это теперь твоя забота? — я не скрываю сарказма, терпеть ее не могу, впрочем, как и она меня. — В отличие от тебя, он времени даром не теряет…

Стук каблуков больше не слышен, похоже, я пригвоздил сучку к месту.

Вера

Саня беспорядочно метался по ангару, швырял и пинал инструменты. Схватив разводной ключ, стал молотить по стеллажу, отчего на пол из металлических коробок посыпались мелкие запчасти. С каждой минутой его лицо все сильнее опухало и расползалось.

Я сидела на кухонном табурете тихо, как мышка. Адреналин сделал свое дело. Руки дрожали, ладони взмокли, сердце выпрыгивало из груди.

— Зачем ты вмешалась?! — гневно вопил Саня. — Неужели совсем соображалки нет?!

— Я… не знаю…

Хотелось, чтобы мои объяснения он услышал после того, как остынет, но игнорировать его еще хуже.

— Не знаешь?! Какого хрена?! Верона! Я только что из-за тебя проиграл хренову кучу бабла!

— Ты что, поставил на бой? — я содрогнулась. — Ты сказал маме, что игровая зависимость в прошлом.

— Это совсем другое! Мне нужно лаве, чтобы свалить!

Он согнулся пополам, уперся руками в колени и тяжело выдохнул. Несколько минут в ангаре стояла тишина.

— Просто чудо, что Руссо вытащил тебя с ринга. Теперь я его должник! — он осмотрел сбитые в кровь руки и злобно сплюнул.

— Имя-то какое чудное…

— Это кличка!

— Кто он, этот Руссо?

— Никто! — огрызнулся Саня и метнул в меня гневный взгляд.

Вот зачем я это спросила?

— Не злись, пожалуйста, мне страшно. Когда ты злишься, то похож на Гоблина… — голос сорвался, губы задрожали, и я закрыла лицо руками.

— Верона! Никогда меня с ним не сравнивай! Слышишь? Я не такой! — он подбежал, поднял меня с табурета и притянул к себе. — Ты все еще не можешь его забыть?

— Нет, — из глаз брызнули слезы, плечи вздрагивали. — Ночью мне приснился кошмар… помнишь мой день рождения… семь лет…

— Сестренка, упокойся, — он поглаживал меня по спине, — это все в прошлом. Его нет, и в ближайшее время он не появится.

— Вот об этом…

Разговор прервал металлический скрежет открывающейся двери, в ангар вошел Руссо с черным кожаным чемоданчиком. В его взгляде я прочла что-то недоброе.

— Потом будешь миловаться, идем, я тебя заштопаю, — проворчал он. — Рана на щеке отстой, придется швы наложить.

— Поговорим позже, — сказал мне Саня, вытер слезы с моих щек и поцеловал в лоб. — Прости, что накричал. Давай, улыбнись.

Я буквально выжала из себя улыбку. Он любит надавливать на мои ямочки большими пальцами, вот как сейчас.

Саня сел на табурет. Руссо снял футболку, видимо, чтобы не запачкаться брызгами крови, и начал придирчиво осматривать раны. Они обменивались короткими репликами, понимая друг друга с полуслова.

Пока Руссо обрабатывал брату раны, я разглядывала его стройное тело. В нем роста, наверное, метр девяносто, не меньше. Длиннющие ноги. Приспущенные на узких бедрах джинсы оголяли красивый рельеф живота. Тело гибкое, движения плавные, осторожные. Я не смогла различить все татуировки. Видны были лишь хорошо освещенные части: от запястья до локтя на обеих руках был изображен хвойный лес с взлетающими с веток птицами. Никогда не видела такой красоты. На спине вытатуирована сова с распущенными крыльями, у которой вместо туловища разукрашенный череп.

За все время Саня не произнес ни звука, будто в него не тыкали иголки, не промывали рану антисептиком.

Руссо поймал мой завороженный взгляд и усмехнулся. В движениях сразу почувствовались напряжение и скованность. Его присутствие придавало мне смелости. Сама не зная почему, я продолжала на него откровенно пялиться. Через минуту его вопросительный взгляд снова метнулся в мою сторону.

— За просмотр я беру плату, — ухмыльнулся он и одарил меня такой потрясающей улыбкой, что я чуть с табурета не слетела.

— Что-что? — промямлила я и почувствовала, как болят щеки от натянувшейся улыбки.

— Ты глаз с меня не сводишь, так что должна заплатить.

— Ты что, музейный экспонат?

— Типа того…

Саня ткнул его в бок, и тот нарочито громко взвыл.

— Хорош выделываться, — одернул его брат. — Увидел смазливую девчонку и ведешь себя как клоун.

Я осмотрела кухню: плита и духовка вроде новые. Затем заглянула в холодильник. Лицо обдало приятной прохладой. Ох, как вовремя, мне нужно успокоиться.

— Могу в качестве платы испечь заливной пирог с мясом, — предложила я и закрыла холодильник.

Боже, какая же я при нем смелая! Будто сама нарываюсь.

— Пирог? Ты умеешь готовить? — усмехнулся Руссо. — Мне казалось, что барби только умеют в зеркальце глазеть да ресничками наклеенными хлопать.

— Если ты разукрашенный павлин, это не значит, что я барби, — огрызнулась я и включила духовку.

Саня прыснул и, видимо, испортил все старания Руссо.

— Черт! Курт! Не крути своей башней! Трясешься как больной Паркинсоном!

— Давай, Верона, врежь ему по самооценке. Хоть кто-то должен дать отпор этому ловеласу.

Мне нравилось это новое чувство свободы. Осмелев, я подошла ближе.

— А что, никто не может?

— Не-а, он только глянет на девок, они сами из трусов выпрыгивают, еще ни одна не устояла.

Выпучиваю глаза, словно через меня прошел мощный электрический разряд в сто килоджоулей. Как я могла быть такой наивной? Ну конечно, этот красавчик — бабник и сердцеед. Мне вспомнилась его реплика: «У тебя есть на сегодня компания?», он явно не напрягает себя постоянными отношениями.

Видимо, я переменилась в лице, потому как Руссо, глядя на меня, тоже перестал улыбаться, заиграл желваками и воткнул иголку в щеку брата так глубоко, что тот впервые взвыл, да так громко, что стены содрогнулись.

— Ты охренел?!

— А ты не крути башней!

— Да не крутил я!

— Саня, а мука у тебя есть? — прервала я их перепалку стальным голосом и зыркнула на Руссо так, что тот чуть иголку из рук не выронил.

— Да, посмотри там, внизу, в крайнем распашном ящике.

— А мука-то тебе зачем? Кокс бадяжишь? — Руссо пихнул брата в бок.

Они все еще препирались, как дети малые, а я приступила к стряпне. Не знаю, откуда у меня после всего пережитого взялись силы, видимо, злость на Руссо придала мне скорости, но, когда обработка ран была закончена, пирог уже стоял на столе. Руссо упаковал оставшийся перевязочный материал в чемоданчик, помыл руки, принюхался и подошел к столу. Я разложила пирог по одноразовым тарелкам — других у брата просто не оказалось — и заварила чай.

Послышалось смачное чавканье. Пока я крутилась в поисках соли и перца, оба уже съели по куску и протянули тарелки для добавки.

— Черт! Это не просто вкусно, это обалденно вкусно! — воскликнул Саня. — Как у мамы, не отличить…

— Спасибо, — смущаясь, пропищала я.

Хотела сказать, как хорошо, что пирог получился таким большим, останется на завтрак, но в этот момент они начали спорить за последний кусок.

— Ничего себе… — я растеряно оглядела пустые тарелки.

— Да я бы и один такой умял, — пожал плечами Руссо.

Пока я выбрасывала тарелки и протирала стол, брат рассказал другу, что я только сегодня приехала в Москву на учебу.

— Давно вы встречаетесь?

Мы с братом переглянулись и заулыбались. Руссо показал в сторону моего чемодана.

— Или вы только сегодня съехались? Теперь я понимаю, почему ты так быстро свалил от Аквамарин.

— Все тебе расскажи, — Саня не спешил с объяснениями, похоже, хотел помариновать друга.

— Да ну вас!

С обиженным видом Руссо схватил свой чемоданчик и хотел уже уйти, как Саня со смехом сказал:

— Остынь, бро, Вера — моя сестренка…

Аристарх

В полутьме парка я плохо ее разглядел, больше пялился на дыньки. При свете она еще красивее! Гладкая, без единого изъяна кожа, глаза огромные, как у девочек в японских мультиках. Мягкий, глубокий и осмысленный взгляд, кукольное личико. Не люблю типаж Барби, но эта девочка — высший пилотаж. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка. Она нагибается и заглядывает в холодильник. От вида ее округлой попы Сэм оживает, а мои глаза выдают максимальную амплитуду. Курт бьет меня по ноге, тычет под нос кулак.

Мне никак не удается ее понять, она такая тихая и молчаливая. Обычно герлы со мной так себя не ведут. Я центр их вселенной, а Вероне, кажется, на меня наплевать. В изучающем взгляде я читаю всего лишь детское любопытство, но никак не влечение. Это меня дико заводит, пробуждает охотничий инстинкт. Хочу, чтобы она с ума по мне сходила, чтобы таяла в моих руках. Мое похотливое воображение уже рисует эротические картинки. Вижу, как она лежит голая на белой простыне, волосы раскиданы веером, а я прохожусь по ее аппетитным дынькам.

Курт снова замечает, как я на нее таращусь, и пинает меня ботинком. Черт! Больно! Нет, бро, ты от меня так просто не отделаешься.

Вибрирует мой мобильник, смотрю на экран, еще одно сообщение от Шер, она пишет, что ее киска уже мокрая. Надо было сразу ее отшить. Пишу ей, что возникли срочные дела, а в ответ тут же получаю поднятый средний палец. Да пошла ты! Сейчас мне не до нее. Мой мир перевернулся. Как только узнал, что Верона — сестра Курта, над головой зажглось солнце. Черт! Курт! Свалил бы ты отсюда! Даю ему лошадиную дозу «Кетанова». Но тут Верона поднимается и говорит, что идет спать.

Нет, детка, не уходи! Я что, вскочил с табурета, когда она встала? Что за хрень?! Меня прямо затягивает в нее, как в воронку! Не помню, чтобы я так сильно кого-то хотел! Черт, нужно унять дрожь в коленях.

Пытаюсь увезти разговор в прайсовую тему. Бой. Ставки. Проигрыш. А в голове только одна мысль: вырубить другана и броситься к вагончику. Курт давно меня знает и недоверчиво щурится.

— Пойдем прошвырнемся, — предлагает он, — по ходу, нам обоим нужно чердак проветрить.

Ага! Спал и видел, как буду с Куртом бродить по почти демонтированному парку. Я не дубина стоеросовая, догадываюсь, о чем пойдет речь. Сейчас он включит блабуду под названием «Держись от моей сестры подальше».

Вера

Узнав, что я сестра Сани, Руссо сразу оттаял и уже никуда не торопился. После ужина он снова пустил свои чары в ход и я, сославшись на усталость, отправилась спать.

Свернувшись калачиком на кровати, я пыталась уснуть. Смотрю на свои покрасневшие запястья и вспоминаю, как буравили его глаза, а колено упиралось в мое бедро. Помню его манящий запах, такой терпкий и пряный, словно пустыня. Он слишком привлекателен, и понятно, что женщин не оставляет это равнодушными. Мне это не сулило ничего хорошего, и я твердо решила держаться от него подальше.

Наконец-то голоса стихли, хлопнула дверь, видимо, они вышли на улицу. Я даже не помню, как отключилась.

Разбудил меня истеричный женский крик.

— Какого хрена ты тут развалилась?!

От неожиданности я вскочила на ноги. Передо мной стояла напомаженная разъяренная блондинка. Ее ненавидящий взгляд прожигал меня, как серная кислота.

— Ты кто еще такая?!

Растерянная и сонная, я не могла осмыслить причину такой агрессии. Где Саня? Почему он допустил, чтобы эта женщина сюда ворвалась?

— Проваливай отсюда! Живо! — она хватает с вешалки мою кофту и швыряет к двери. — Пока я все твои жиденькие волосенки не повыдирала! Чувырла! Ты с какой фуражной ямы вылезла? Где он тебя откопал? Ехал по трассе Ярославль — Кострома, а ты в придорожном кафе за стольник в туалете отсасывала?

Истерика нарастала, женщина не владела собой, я уже серьезно начала за себя беспокоиться. Поэтому осторожно прошла к двери и выглянула наружу.

— Саня, — позвала я негромко.

— Саня?! Он сказал, что его зовут Саня?!

Не знаю почему, но это еще больше ее разозлило, на меня обрушился шквал отборного мата. Недолго думая, блондинка сбила меня с ног и пригвоздила всем телом к полу. Схватив меня острыми когтями за уши, она начала бить моей головой об пол, при этом она так истошно орала, что даже не слышала, что я ей выкрикивала. На меня навалился жуткий страх, я не чувствовала ни рук ни ног.

Только после третьего удара я услышала топот ног и молила бога, чтобы это был Саня. Ее оттащили в сторону, а меня кто-то поднял на руки.

— Совсем с катушек слетела на хрен! — услышала я крик брата.

Наконец взгляд прояснился, и я увидела, что от блондинки меня закрывает широкая спина Руссо.

— Ты что, уже с малолетками спишь?!

— Проваливай!

При появлении Сани поведение блондинки сразу изменилось. Она начала жеманно извиваться, клялась, что я сама ее спровоцировала. Услышав это, Саня вконец рассвирепел.

— Лживая тварь!

Он выволок ее из вагончика и, взяв за шкирку, как кутенка, потащил к выходу. Она брыкалась, упиралась, но хватку брата я знаю — сопротивляться бесполезно.

Руссо начал меня осматривать и расспрашивать, где болит. Я пожаловалась на горящие уши и сильное головокружение. Он осмотрел мою голову и чертыхнулся.

— Что там?

— Гвоздь в полу рассек кожу на голове, идет кровь.

— Кровь? — сердце ушло в пятки.

— Слушай, у меня есть шовный материал, я бы сам мог зашить, но нет обезболивающего. Придется поехать в больницу и обработать рану, заодно сделаем снимок, убедимся, что нет сотрясения.

— Сотрясения?

Я только и могла, что повторять его слова, как эхо. Происходящее вышибло меня из реальности. Плюхнувшись на кровать, я уставилась на пятна крови на полу.

Снова послышался топот, через мгновение Саня вбежал в комнатку.

— Как она?

Руссо вывел его в коридор и объяснил положение дел, Саня закивал и, схватив его за плечо, спросил:

— Отвезешь ее? — он показал на свое лицо. — А то с такой рожей только на Хэллоуин людей стращать.

— Не вопрос, бро, ни о чем не беспокойся. Будем на связи, — с довольным видом выдал Руссо, ему явно импонировало то, что мы останемся с ним наедине.

— Возьми мою тачку, — Саня протянул ему ключи.

Руссо подошел ко мне, дернул за лямку топа и спросил:

— Есть что накинуть на плечи? На улице прохладно.

Киваю и показываю на толстовку, висевшую на стене.

— Не вставай, я донесу тебя до машины.

Я испугано посмотрела на брата, меня еще никто не носил на руках.

— Все в порядке, он позаботится о тебе, — заверил меня Саня.

Всю дорогу до больницы я проплакала от обиды. Никогда ни с кем не дралась, тем более со взрослой женщиной. Как брат мог связаться с такой стервой?

— Это я виноват, — процедил сквозь зубы Руссо, — я же не знал, что ты сестра, и сказал, что после их разрыва Курт времени зря не теряет.

Я отвернулась и щекой прижалась к стеклу.

— Они только расстались. Курт еще свое барахло не забрал.

— Как они вообще могли быть вместе? — не удержалась я от комментария. — Он ведь терпеть не может истерик.

— А она раньше не истерила… Это недавно началось.

Мы подъехали к травмпункту. Руссо припарковал машину.

— У меня здесь знакомые, быстро обработают рану и сделают снимок.

Он снова хотел взять меня на руки, но я запротестовала. Его близость меня пугала и приводила в смятение. Пока он нес меня к машине, от его разгоряченного тела я плавилась как вулканическая лава.

— Это лишнее. Я в порядке, — резко отпрянула я от него.

Мое решение его не обрадовало. Кажется, с моей стороны вышло не очень любезно, но я сейчас такая злая и вымотанная, что не способна даже внятно мыслить. Конечно, Руссо не виноват, что я вмешалась в бой брата, не виноват в том, что на меня напала когтистая фурия, но это был слишком длинный и насыщенный событиями день, мне сейчас не до любезностей.

В ангар мы вернулись, когда небо начало светлеть. Еще издали я заметила мелькающую фигуру брата, он ждал нас на улице у двери. Саня заметил бинтовую повязку на моей голове и выругался. Взгляд вымученный. Ну и ночка у нас сегодня выдалась!

— Все в порядке? — Саня бросился ко мне и помог выбраться из машины.

От него пахнуло спиртным и сигаретами. Мой брат бросил курить еще в армии, а про спиртное я вообще молчу. Если он начинал пить, то стоп-крана не было.

— Сотрясения нет. Да… и Саня… пока не произошло чего-нибудь еще, я хотела тебе сказать, что отец подал заявление на УДО.

Саня остолбенел.

Больше я не могла это держать в себе, и, как только сказала, на душе полегчало, будто я разделила эту боль на двоих. Казалось, еще мгновение, и брат рухнет на утрамбованную перед ангаром землю. Такая же реакция была и у меня, так что добро пожаловать в мой мир.

— Я спать. Надеюсь, ты больше не ждешь гостей, которые захотят на мне поупражняться?

Аристарх

Битый час Курт талдычит мне о трудном детстве, что Вероне тоже порядком досталось от изверга-отца. Из-за поломанных ребер и перелома руки она пошла в школу на год позже. Кореш поведал, что, как только получил паспорт, свалил из дома, а его отец, не имея под рукой любимую боксерскую грушу, принялся за самого младшего — Пашку. В итоге пацан в инвалидном кресле, а отец в тюрьме.

— Думаешь, лаве нужны были мне? — Курт тыкает меня в плечо, в заплывших после боя глазах стоят слезы.

Черт! Вот его развезло!

— Я хотел оставить деньги матери и свалить к океану, проветрить чердак. Мать не сможет без меня оплачивать больничные счета.

Мы со скрипом покачиваемся на качелях. Видела бы нас сейчас мотобратва! Байкеры на качельках! Умора!

— И ты продул бой, — напоминаю я.

— Да, черт. Верона. Но я не могу на нее злиться. Она мой ангел. Это она меня спасала от отца.

— Как? — удивляюсь я. Что может сделать девчонка против взрослого мужика?

— Пела какую-то дурацкую песню. Слова непонятные, вроде колыбельная. Я до сих пор слышу ее голос, — Курт крутит пальцем вокруг башни. — Так и вертится в чердаке, как заезженная пластинка. Не знаю почему, но эта песня Гоблина успокаивала. А эта дура Аквамарин разбила моему ангелу голову. Сука!

Курт допивает вискарь и бросает пустую бутылку в стену.

— Я вижу, как ты на нее пялишься, Руссо.

— Бро, ты движуху не путай! Это она во мне чуть дырку не просверлила.

— Не трогай ее!

Так и знал, что все этим закончится!

— Для тебя бабы — забавы для Сэма. Она мой ангел, я не позволю тебе разбить ей сердце. Тронешь ее — мы больше не друзья. Ты меня понял?

— Да не разобью я…

В моих словах Курт слышит двойной подтекст и вскакивает.

— Я больше повторять не буду! Тронешь ее — мы не друзья!

Проклятье! Надо было свалить до прихода его телки…