Лечебные рассказы

Инерике Тёнери

Лечебные рассказы – название не очень художественное. Зато жизненное. Общество болеет. Примеры здоровых отношений, поступков, да и просто светлые мысли героев – не кусочек «пышного тортика», скорее – корочка хлеба. Но, может, простая пища нужна?

Две женщины

Меня вызвали к пациентке, которой 92. Вызвала дочь, которой 68. Однокомнатная квартира, заваленная стопками книг. Книги везде. На пианино, под ним, на столе, под ним, просто стопки на полу… Стол у окна, огромный, на полкомнаты. К окну не подойти. На окне два вазона с традесканциями. Таких цветов сейчас не выращивают. В советское время традесканция была в почете чуть не в каждом доме. Эти же две были чахлыми, жидкими, пожелтевшими…

К столу примыкала кровать. На ней лежала кукла. С седыми курчавыми волосами. Кукла лежала с закрытыми глазами.

— Это моя мама, — сказала дочь, — она не спит. Если вы подойдете к ней и заговорите, она откроет глаза.

Я подошла и сказала: «Здравствуйте».

Она и вправду открыла глаза. Когда — то это была красивая женщина. Но сейчас на меня, нет, сквозь меня смотрел… человек с другой планеты. На высохшем лице блуждала полуулыбка.

Я не знала, что говорить. Тогда дочь сказала:

— Мама сможет! Только помогите! Надо ее как-то расшевелить! Смотрите, она сейчас поднимет руку!

Но мама не поднимала.

— Я ее сейчас посажу, — сказала дочь и стала приподнимать и усаживать маму. В длинных тонких руках мамы угадывалась красота, что была прежде. Дочь тоже была худенькой, но попроще. Я не могла оторвать взгляд от постели. Истрепанной, несвежей, покрытой прозрачной пленкой и с крошками. Дочь перехватила взгляд.

— Я сплю с мамой, — сказала она. — Боюсь, что она упадет. Знаете, с тех пор, как умер папа, я боюсь потерять маму.

— Но… она, мне кажется… уже не здесь… — сказала я.

— Что вы! — закричала дочь, она может даже ходить! Надо просто ее потренировать!

Она поставила к кровати ходунки, стала поднимать маму, пристроила ее руки к опоре, переставила одну мамину ногу, затем вторую… И мама пошла!

Глаза у нее были полуприкрыты, рот приоткрыт, как и прежде, но она передвигалась. У шкафа дочь ее развернула и мама с трудом, но вновь стала идти. Зрелище было сюрреалистическое. Затем дочь уложила ее в кровать. Мама медленно закрыла глаза.

— Послушайте, — сказала я, — вы чем-нибудь занимаетесь в жизни?

— Я? — удивленно вскинула на меня глаза Валентина Васильевна, так звали дочь. — Я… не могу… Могу только в магазин выйти на двадцать минут… Я уже на пенсии. Я работала, а теперь…

— Кем вы работали?

— В НИИ. Я — кандидат технических наук. Когда умер папа, я ушла на пенсию. Чтоб быть с мамой.

— Но, простите, мамин век уже окончен, разве своей жизнью вы не хотите пожить?

— Я не понимаю вас… Мама отзывается, вы просто не увидели! Смотрите, я купила ей погремушки, дудочку!

Она достала из шкафа игрушки и стала постукивать перед маминым лицом. Мама медленно открыла глаза, посмотрела сквозь игрушки и улыбнулась.

— Вот видите? Ей нравится! Она как маленький ребенок!

— А у вас есть дети? — не удержалась я.

— Нет, я не была замужем, некогда было, я занималась наукой. Правда, у меня есть двоюродный брат. Он приходит по четвергам на два часа, когда мне надо в НИИ или за пенсией.

— Вы меня извините, — мучаясь сказала я, — я не смогу вам помочь. Понимаете, я не вижу в этом смысла… — я, волнуясь, стала ей предлагать наладить личную жизнь (в шестьдесят восемь лет!), поберечь здоровье, съездить, наконец, в санаторий…

— Что вы! — вновь вскричала она, у меня отменное здоровье! Я занимаюсь! Смотрите!

И она повисла на перекладине в проеме двери. Затем сделала пару резвых движений ногами и спрыгнула.

Комната была сумеречной, хотя на улице было солнце. Давно немытые окна, старая тюль пропускали мало света. Спасаясь, я все же бросила взгляд на окно. Две редкие традесканции одиноко стояли на подоконнике. «Как мама и дочь», — подумала я.

— Извините, я все же пойду. Вы не переживайте, денег за визит я не возьму, ведь я ничем вам не помогла.

— Что вы! — вскрикнула она еще раз, — Дело не в деньгах! Вы так и не поняли! Мама может даже мыть стол!

Она вновь стала поднимать маму, та опять открыла глаза. Рот был приоткрыт как и прежде. Дочка вложила ей в руку мочалку, которая видимо, для этих целей лежала на столе и сделала маминой рукой пару моющих движений туда-сюда. И тут произошло невообразимое. Женщина вдруг проявила некоторый интерес к происходящему, глаза у нее заблестели подобием мысли и она стала активнее тереть…

Я не знала, что сказать. Через минуту дочь забрала у мамы мочалку и та стала закрывать глаза. Дочка подхватила ее и уложила в кровать.

— Мне надо идти… — сказала я и твердо двинулась к выходу.

— Возьмите деньги, — сказала дочь.

— Нет, не надо, — сказала я.

— Хотя бы бы половину! — умоляюще сказала дочь.

— Хорошо, — сказала я и спешно положив их в карман, вышла на улицу.

Жадно глотнув весеннего воздуха, взглянув на солнце, я стремительно удалялась от дома, в котором пробыла час.

Перед глазами стояла картинка: девяносто двухлетняя женщина мочалкой трет стол. Как это по-женски… И как грустно по — женски…