Исповедь ангела. Каждый момент важен

Инди Дрейк

Эта необыкновенная история о настоящей жизни, в которой можно встретить как любовь, так и предательство, не оставит равнодушным любого человека. Читая книгу, вы заметите, как порой жестокая реальность словно пронизана какими-то волшебными нитями, окутывающими все повествование. Постоянно сменяющиеся эпизоды, в которых раскрывается тема человеческих пороков и духовного пути, завораживают и оставляют простор для глубоких размышлений.

I

360 градусов пустоты

Невидимая за полупрозрачными шторами маленькая девочка стояла у большого окна в эркере и наблюдала, как шумная и веселая компания покидает ее дом. Гости разъехались, и ее вот-вот положат спать, но пока родители заняты на кухне, есть еще время для утоления детского любопытства.

На улице было уже совсем темно. Осенний дождь крупными каплями стучал в окно. С четвертого этажа виднелся небольшой плохо освещенный двор и улица сразу за ним с желтыми мерцающими фонарями. По правую и левую сторону двора возвышались два массивных здания, за которыми улица словно обрывалась, и ребенку трех лет было совершенно очевидно, что то, что она видела из окна, и есть ее маленькая вселенная. Шумная компания неровно двигалась, пересекая двор по направлению к дороге, женщины и мужчины переговаривались и хохотали, казалось, дождь совсем не мешает им веселиться. Черные силуэты деревьев прорисовывались в золотом свете фонарей, и ветер, запутавшись в ветвях, шумел, словно шептал заклинания. Группа людей вышла к освещенной дороге и продолжила свой путь вдоль проезжей части. Мэри, так звали девочку, не могла оторвать глаз от них и пристально вглядывалась в ночные сумерки. И тут вдруг произошло невозможное. Все так же веселясь и хохоча, компания просто растворилась за жилым массивом, по левую сторону двора, исчезла из вида и этим внезапно удивила и в то же время испугала ребенка, который с нетерпением ждал как раз этого момента. Ведь в голове трехлетней Мэри мир за пределами ее двора, особенно в такое время суток, просто не мог существовать.

«Куда они делись? — подумала она. — Неужели там есть что-то, куда стоит идти в такое позднее время? Но что же там?»

Тысяча вопросов пронеслись в голове маленькой девочки, сотня возможных фантазий и миров, которые в одну секунду нарисовала она в своем воображении: там был и сказочный золотой лес; там был волшебный город, в котором все только и знали, что веселились и ели конфеты; там была дорога с золотым песком, ведущая к приключениям; там был огромный парк аттракционов с бесплатной сахарной ватой; трамваи, увозящие в прошлое и будущее; там было невероятное количество возможностей и огромное желание узнать, когда же и ей тоже будет можно попасть туда, за границу ее мира, который она так хорошо знала.

В этот момент ее маленький мир начал расширяться, Мэри вдруг поняла, как много она еще не знает. От этого ее сердце застучало быстрее, и тело, словно у испуганного зверька, сжалось в комочек, так захотелось маминого тепла и уверенности, что этот мир не такой уж большой.

— Мэри, Мэри? Где ты? Куда спряталась? Пора спать, — услышала она мамин голос.

— Мамочка, я здесь, — Мэри выглянула из-за занавесок, обрадовавшись тому, что ее мир вместе с маминым голосом снова становится привычным.

— Пора спать, малышка, идем.

Мамина рука была теплой, и маленькой Мэри казалось, что надежнее места, чем в маминой ладони, невозможно найти на земле. Устроившись под мягким одеялом и уже почти засыпая, Мэри решилась задать вопрос, который мучал ее:

— Мама, а куда ушли твои друзья?

— Домой, малышка. Уже поздно, закрывай глазки.

— Домой? К нам домой? — не унималась она.

— Нет, конечно, — засмеялась мама, — к себе домой. У каждого есть свой дом, где он живет.

Мэри тут же представилось много красивых, немного диковинных домов, она уже незаметно для себя проваливалась в сон. Домов становилось все больше и больше, и она блуждала между ними в поисках своего дома. Вдруг откуда-то налетел ветер, и ставни на окнах стали хлопать словно птицы крыльями, пытаясь взлететь: «Стук-стук-стук-стук…»

Глубокий вдох и… приглушенный свет проник через открывающиеся ресницы. Уже утро, где я? Полуоткрытое окно вновь хлопнуло от сквозняка, окончательно разбудив ее.

Яркий свет резал глаза. Пространство вокруг было наполнено новыми незнакомыми шумами. Чьи-то большие руки обхватили мое туловище, и я почувствовала, как парю над землей. Это даже понравилось мне, я попробовала улыбнуться, но лицо не слушалось меня, и получались глупые гримасы.

— Шесть утра, три с половиной. Хорошая девочка у вас, мамаша.

Я пыталась разглядеть, кто это говорит. Какое-то большое пятно раскачивалось прямо перед моим лицом. Вдруг меня окатило что-то холодное и мокрое, оно затекало везде: в рот, в уши, в нос. На момент мне показалось, что я оглохла, это было жутко страшно, и я завопила что есть мочи!

Вокруг слышался смех, но почему-то я не узнавала эти голоса, становилось тревожно и ничего непонятно. Мелькнуло что-то белое, словно большие крылья, и они связали меня по рукам и ногам, оставив открытым только лицо. Я истошно кричала и боролась за свободу, и мне совсем не нравилось то, что происходило.

Потом яркие пятна вдруг стали мигать и мелькать, как сигнал бедствия прямо надо мной, и мне показалось, что я лечу в какой-то бесконечной трубе. Не знаю, сколько времени прошло, но в один момент я вдруг погрузилась в теплую мягкую ауру, и знакомый голос сказал:

— Привет, малышка. Привет, Мэри.

— Приложите к груди, женщина! Что вы смотрите, как баран на новые ворота!?

Все вдруг встало на свои места. Больше не надо плакать. Я счастлива, я счастлива.

Рождение

Мэри родилась в холодный зимний день, когда за окном скрипели сугробы и серебрился молодой снег, 8 декабря 1978 года.

Накануне ее рождения Анна и Юрий — будущие мама и папа — отдыхали дома, и родители Анны были с ними. Ничего особенного не происходило, вся семья со дня на день ожидала появление маленького чуда на свет. Будущая мама строила грандиозные планы родить ребенка на свой день рождения 3 декабря, но планам не суждено было сбыться, и Мэри появилась на свет только через пять дней, в пятницу.

Поздним морозным вечером у Анны вдруг отошли воды, и все очень засуетились. Юрий вызвал такси до роддома, что в то время было настоящей роскошью, а добраться до больницы в такой поздний час иным способом было просто невозможно.

Прибыв на место, таксист затормозил у самых сугробов. Юная Анна, как Суворов, перебралась не без труда через все снежные препятствия и оказалась на скользкой дорожке к родильному дому. Ее быстро приняли дежурные медсестры, а Юрия отправили домой — в то время к роженицам никого не пускали даже после родов, и родственники могли увидеть своих детей и внуков только после выписки.

Анне велели переодеться в больничную рубаху и отправили в палату. Роддом был в классическом советском стиле, с тусклым светом, кафельными полами и плохо покрашенными желтыми стенами, по коридорам ходила уборщица с большой шваброй, кое-как намотанной на нее грязной тряпкой и с железным ведром, громыхающим и расплескивающимся по кафельным и без того скользким полам пустых коридоров. Врачей не было видно, медсестры тоже куда-то пропали, и где-то в конце коридора был пункт назначения — палата, откуда слышались душераздирающие крики будущих мамочек.

Аня зашла и присела на пустую койку. Схваток не было, и она в недоумении смотрела на стонущих и кричащих рожениц.

— Боже, чего вы все так орете?! — спросила она.

— Схватки начнутся, посмотрим, как ты запоешь! — усмехнулась женщина с копной взъерошенных рыжих волос.

Так прошла ночь под поучения соседок по палате. Около 6 часов утра Ане захотелось в туалет. Она преодолела длинный коридор и зашла в санузел. Там пахло хлоркой, и все та же санитарка, как машина, не останавливаясь ни на секунду, намывала полы. Надо сказать, что советского человека того времени мало чем можно было удивить, он был закален пионерской организацией и комсомолом и был готов решать любые трудности на месте. Но дыра в полу все же привела в нерешительность молодую женщину, и она, как орлица, стала гнездиться над Чашей Генуя.

— Эй, ты что это тут пристраиваешься?! А ну марш отсюда в родилку! — прикрикнула и сердито замахнулась шваброй появившаяся откуда ни возьмись санитарка. — Ей рожать, а она смотри чего удумала!

Испуганная Аня ничего не понимала, она хотела поскорее уже сбежать из этого места. Возможно, если бы не санитарка, у Мэри были бы все шансы родиться в больничном толчке.

В очередной раз Анне пришлось пересекать коридор, которому, казалось, не было конца, и который завершался родильной палатой, где сестры и врачи пили чай за стеклом смотровой комнаты родильного отделения.

Врач осмотрел ее.

— Так, мамаша, живо залезайте на кресло. Вы рожаете! — скомандовал врач. — Девицы-красавицы, — обратился он к акушеркам, — просыпаемся! Конфеты в сторону, встречаем новую жизнь!

Родильная кушетка в аккурат приходилась по грудь молодой Анне, и она понятия не имела, как на нее залезть.

Помогать никто не собирался. Тогда пришлось взять стул и вначале залезть на него, сестры терпеливо смотрели, но не считали нужным вмешиваться — так обстояли дела в советской России. Анна ничего не знала о родах, не проходила никаких курсов по подготовке, никаких консультаций и понятия не имела, что теперь делать.

— Ну, чего лежишь? Давай, рожай, — сказал врач.

Схваток так и не было, надо сказать.

— Как рожать-то? — спросила Анна.

— Ну, как? Тужься и родишь, — проворчал врач.

Видимо, Анна была физически сильной женщиной и, когда она поднатужилась, малышка вылетела, как пробка от шампанского, изрядно повредив молодое тело.

Но никто особо не утруждался и не беспокоился о последствиях. Младенца сразу унесли, а Анну вывезли в коридор, температура в котором, как она вспоминала потом, была такая, что «не испортишься». И оставили там.

Вот так Мэри и появилась на свет, в неприглядном холодном месте с тусклыми лампами и неприветливыми санитарками. Никаких тебе фотосессий, шаров, музыки, никаких обезболивающих, цветов, подарков и шампанского.

А дальше все как у всех, следующие пять дней ребенка приносили маме только на кормежку и сразу забирали, Мэри лежала в одной палате с множеством других недавно родившихся детей. В то время ходили шутки, что детей могли просто перепутать, и такое действительно случалось.

Новоиспеченный отец, как и полагается, приходил под окна больницы, как и другие отцы. Он звал супругу в унисон с другими мужчинами, которые кричали имена своих жен на весь двор, и она выглядывала к нему из окна, наверняка полная надежд и счастливая, что все позади. То время было наполнено совершенно необыкновенным ароматом счастливых людей в несчастнейшей замученной стране. Советское время пахло пряным патриотизмом и любовью к отечеству с широко закрытыми глазами! Мэри была рождена в самом прекрасном городе на земле, Санкт-Петербурге, и понятия не имела о том, какие грядут времена.

Семья

Анне предстояло пережить много разочарований и удалось наделать много глупостей, но ведь мы не знаем наверняка, к каким поворотам судьбы приведут нас наши решения. Однако кое-что известно абсолютно точно: первую часть жизни человек живет так, как будто он не умрет никогда, а вторую так, как будто умрет завтра, что, по сути, никак не влияет на количество безрассудных поступков, которые мы успеваем совершить. Всем нам в равной степени в итоге приходится платить по счетам.

Вернувшись домой, в пятиэтажный кирпичный дом на улице Возрождения, с маленьким кричащим кульком, Анна, еще не пришедшая в себя от роддома и новых событий в жизни, сразу столкнулась с трудностями. В тот же день во всем доме, да и во всем районе полностью, отключили электричество и газ! И все это прямо накануне Нового года. Такое воистину могло произойти только в России или во времена великих катастроф. В квартире стоял такой холод, что окна покрывались инеем изнутри, а о том, чтобы раздеть или искупать малыша, даже и речи быть не могло!

Этот ад длился три долгих дня, и молодая мама уже начала думать, куда бы ей переехать. Наконец, на четвертый день авария была устранена, и холодным зимним вечером на улице Возрождения вновь зажглись фонари, а окна домов замигали уютными разноцветными занавесками.

Родители Анны предложили пригласить семью Юрия в гости в честь рождения малыша. И на следующий же день родственники уже все вместе ютились в небольшой гостиной за большим столом. Собственно, кроме этого стола больше в комнату ничего и не вмещалось. Мать Анны была прекрасной хозяйкой, и стол ломился от мясных закусок, классических салатов, пирожков с капустой и всяческих разносолов. Атмосфера застолья пыталась быть непринужденной, но это было сложно для всех — уж слишком разными людьми были собравшиеся вместе.

Когда поздравления и тосты подошли к концу, зависла гробовая тишина.

— Кхм, кхм, я считаю, — начала мать Юрия, — что имя Мария — не лучший вариант для ребенка.

Ситуация стала накаляться.

— Почему же, позвольте спросить? — поинтересовалась Анна.

— Потому что следует назвать дочку Ольгой, в честь покойной бабушки Оли.

Все были немного подавлены происходящим, эта ситуация вызвала внутренний незабываемый протест у всей семьи со стороны молодой мамы. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь, и так оно и пошло, отношения не наладились уже никогда.

Ну, а потом начались недовыспанные ночи и бесконечные детские слезы и крики. Мэри укачивали все по очереди, но малышке постоянно что-то не нравилось, и никто в целом свете не мог понять этого крошечного ребенка.

Прошло некоторое время, и дедушка Миша (отец Анны) ушел в рейс. Надо сказать, что он был отважным капитаном, прямо как из старых фильмов, с сильным характером, сопутствующим запахом моря и заграничного одеколона. У него было отличное чувство юмора и острое понимание чести и достоинства, он был непростым человеком, но справедливым и очень упрямым.

Так вот, он ушел в море, а молодой отец дождался этого и объявил Анне, что любовь прошла. Собрал вещи и был таков. Поступок, прямо скажем, на отважный не тянул!

И только через год после случившегося примирения Анна узнала, что ее муж пил каждый день, пока она была в роддоме, приходил домой в стельку пьяным, и в один из дней суровый тесть заловил его в коридоре и более чем строго предложил ему выбор: семья или бутылка. Как вы понимаете, вместо адекватной реакции последовала затаенная обида, злоба и неправильное решение.

Юрий работал тогда секретарем комсомольской организации. Там совершенно ничего не платили, но создавали ощущение собственной значимости и душевно наливали на халяву. Он был очень красивым молодым человеком и, наверное, умел ухаживать, раз юная Анна влюбилась в него без памяти и без ума.

А она тем временем все плакала, плакала и плакала, и порой ей даже немножко было не до ребенка, ведь для нее это было первое предательство, первое и столь неожиданное. Но, закрыв на это глаза, она все же решила вернуть человека, которого так любила, не слушая родительских увещеваний.

Ее спасением была баба Римма, которая жила на Новоизмайловском проспекте в малюсенькой однокомнатной квартирке на четвертом этаже. После долгих разговоров Анне удалось уговорить бабу Римму отдать ей и Юрию эту квартиру, чтобы они могли восстановить свою разрушающуюся семью.

— Бабуля, ты же знаешь моего папу! Он непреклонен! Теперь он никогда не примет Юру обратно, — рыдала Аня.

Римма сидела на маленьком круглом табурете перед зеркалом в длинном шелковом халате и расчесывала свои роскошные черные волосы, которые ниспадали с ее плеч и струились сплошным полотном до самого пола.

— А Юра, он хороший, он любит нас, я знаю. Просто папа очень требователен к нему.

Анна не могла сидеть спокойно, она ерзала на стуле, не находя себе места и подкрепляя свою речь неловкой жестикуляцией.

— Он в городском комитете работает, помоги нам, бабуля, — продолжала Анна. — Разреши пожить у тебя.

Римма слушала рассказ внучки внимательно и как никто другой понимала ее. Когда Аня вся в слезах закончила, она повернулась к ней и взяла в свои теплые ладони ее заплаканные щеки, поцеловала и сказала:

— Сделаем, как ты просишь, милая.

— Спасибо, спасибо, бабуля! У нас все будет хорошо, вот увидишь!

Через неделю Анна с надеждой на счастье и скорые перемены переехала в квартиру своей благосклонной бабушки.

Отец Анны был недоволен таким решением Риммы.

— Раз все так решилось, больше я помогать вашей семье не стану, — заявил он. — Все стали такие взрослые, вот и живите теперь как взрослые!

Маме Анны, Вере, было строго-настрого запрещено оказывать любую помощь и поддержку. Так началась самостоятельная жизнь молодой семьи — папа, мама и маленькая Мэри.

Казалось бы, все должно наладиться, но не тут-то было… Юрий продолжал прикладываться к бутылке, а Анна пыталась сохранить семью и успевала, как могла, делать все: постирать пеленки-распашонки, погладить, отпарить, приготовить обед и ужин, накормить меня и помыть, сбегать в магазин и погулять… и вечером ждать при параде отца, которого приносили на руках друзья и складывали в коридоре без сознания. Там он и проводил все ночи, заполняя нашу и без того малюсенькую квартиру запахом перегара и пота.

Денег не было совсем. Отец получал 136 рублей, а мама была в декрете, который в то время не оплачивался, как сейчас, а делалась единовременная выплата мизерного пособия, на которое прожить было просто невозможно.

Особенно тяжело было зимой. Февраль выдался очень морозным, и Анна, кутая трехмесячную малышку, в теплые одежды и шубку, брала ее на руки и шла пешком в магазин за продуктами и молоком, потому что стащить тяжеленную коляску с четвертого этажа было сложнее, чем нести в одной руке ребенка, а в другой сумку с продуктами. Можно представить, какими тогда тяжелыми были продуктовые сумки, потому что все жидкости: молоко, кефир, сок и прочее — продавались в стекле, а не в бумажных пакетах. По цвету крышечки можно было определить, что внутри (зеленая крышечка — кефир, розовая — ряженка, серебряная — молоко). Думаю, ей было очень тяжело как в физическом плане, так и на душе от всего, что с ней происходило.

К весне психические силы были уже на исходе, и в марте Анна упросила своего родного брата Рому отвезти ее с ребенком на дачу, чтобы не видеть мужа и его бесконечного пьянства. Она думала, что так ей будет легче, и, наверное, так и было в моральном плане.

Мэри исполнилось 4 месяца. Жизнь на даче не была простой. В марте там еще не сошел снег, и было очень влажно, приходилось каждый день топить печку, чтобы дом не успевал промерзнуть, а пеленки просто не успевали сохнуть. В то время не было подгузников, кашек быстрого приготовления или протертой еды в баночках, не было буквально ничего. И в магазин приходилось ходить за пару километров с коляской по горам и снегу, но это все же было легче, чем поднимать ее на четвертый этаж.

Были и плюсы проживания на даче, Анна была спокойна. Свежий воздух делал свое дело, малышка совершенно не болела и почти перестала плакать.

Ошибка врача

В июне подходило время делать прививку от кори, и Анне пришлось вернуться в город. После этой прививки Мэри сильно заболела, несколько дней температура зашкаливала за 40, и девочку по скорой забрали в больницу. В то время матерей не госпитализировали вместе с ребенком, сейчас такое немыслимо представить!

Это была обычная инфекционная больница на Петроградской стороне. Жуткая, грязная и убогая во всех пониманиях этого слова.

Через сутки Анне позвонили и сказали, что ее дочь так орет, что ей необходимо просто срочно явиться и что-то сделать с этим. Конечно же, она, напуганная и растерянная, примчалась немедленно.

Мэри было 6 месяцев, и никто не мог ее успокоить, кроме мамы.

Анну просто ужаснула обстановка, в которой там пребывали дети. Она упросила главврача, чтобы ее устроили мыть полы в больнице, чтобы как можно дольше находиться рядом с ребенком. Именно так, работая уборщицей, она узнала от молодой медсестры, что по невнимательности Мэри вкололи двойную дозу вакцины от кори, и что она была на волосок от смерти. А также ее предупредили, что жаловаться бесполезно и даже может быть опасно.

Такова была реальность. Большой красный флаг, развевающийся и прикрывающий халатность врачей и халтуру руководства, был символом свободы и самодержавия.

Почти две недели Мэри провела в больнице, в палате с еще четырьмя детьми. Бесконечные, не слишком чистые полы, длинные холодные кафельные коридоры теперь уже намывала Анна. С железным ведром и деревянной шваброй, от которой на руках оставались занозы, с половой тряпкой из старой солдатской гимнастерки со времен войны она работала каждый день, только чтобы быть рядом с дочкой.

По всей длине коридоров располагались палаты с прозрачными стеклами в дверях и закрытые снаружи на железные замки. Там, за стеклами, кроме младенцев, ожидающих своих матерей, еще были и другие дети — отказники из детских домов разного возраста, которые искали родителей. Своими маленькими птичьими глазками они, выглядывая из-за стекла палаты, ждали, что придут мама и папа, родители… которые уже никогда за ними не вернутся… С этими детьми Анне было строго-настрого запрещено разговаривать просто потому, что они очень сильно хотели домой и начинали плакать и просить их забрать, если даже мельком ловили чей-то взгляд.

Во время проветривания палат в коридоре выставляли железные горшки в ряд вдоль стены, и малыши в тонких ситцевых пижамах с голыми пяточками сидели на этих холодных серых горшках напротив настежь открытых дверей и окон своих палат. Сомнительно, что это могло способствовать выздоровлению, но закалке и выживанию точно.

В то же самое время Анна выгнала Юрия из дома, она просто не могла больше это терпеть. А Юрий, в свою очередь, поделился своей несчастной долей с другом. И этот самый друг позже сыграл свою роковую роль в судьбе молодой семьи, решив их примирить. Он позвал Анну и Юрия в гости, устроив что-то вроде очной ставки. Там молодой отец в очередной раз поклялся бросить пить, но в этот раз слово сдержал — то ли стыдно было при всех за данное обещание, то ли и вправду решил взяться за ум.

Ситуация стала налаживаться, Мэри с Анной вернулись домой, больше не нужно было мыть полы в той ужасной больнице.

Когда Мэри исполнилось 8 месяцев, ее приняли в ясли, и Анна получила предложение вернуться на работу в Дом моды. Однако долго ей проработать там не пришлось, потому что, как известно, и в саду, и в яслях детки часто болеют всем подряд до тех пор, пока не укрепят свой иммунитет, поэтому в итоге на Мэри повисло ярмо ребенка, из-за которого не сложилась мамина карьера художника-модельера, о чем в течение детства и пубертатного возраста ей неоднократно напоминалось.

Дом детства

Денег в неловкой старающейся семье не прибавлялось, и однажды к Анне в гости пришел муж ее подруги Сергей, он был просто возмущен положением дел. Он предложил своим друзьям, морским офицерам, помогать Анне. С того дня в их доме всегда была еда, каждый покупал, что мог: кто мешок картошки, кто хлеб с молоком, а кто и деликатесную колбасу. Жить стало веселее, и иногда еды было столько, что приходилось собирать всех друзей на крошечной пятиметровой кухне, чтобы все это съесть. По вечерам на кухне допоздна стоял смех гостей, пахло сигаретным дымом и салатом оливье.

Мэри вдруг прервалась и, замолчав, внимательно посмотрела на меня. Я сидел, затаив дыхание. За какие-то полчаса эта женщина просто взяла и перенесла меня в другую реальность. Мир, о существовании которого я даже не подозревал. Больше всего в этот момент я боялся, что она скажет: «Уже поздно, давайте продолжим в другой раз». Я не хотел уходить.

— Вы не притронулись к вину, — сказала она, легко улыбнувшись.

— Да… точнее нет, простите. Ваша история так захватила меня, что я просто забыл о нем.

— У вас есть место, которое вы могли бы назвать домом?

Я задумался. Действительно, был ли я уверен в том, что нашел свой дом.

— Не отвечайте сразу. Я пока продолжу.

С моих плеч как гора свалилась, я устроился поудобней и включил диктофон.

Мэри запомнила ту квартиру очень хорошо, хотя была совсем малышкой и считается, что помнить ничего не могла.

Вход в квартиру начинался с крохотного коридора, с правой стороны висела груда одежды, простые деревянные полки для шапок и платков наверху, внизу на коврике толпилась обувь. Слева от входной двери был туалет с ванной, такой же крохотный и тесный. Прямо из коридора был вход на кухню, где посередине, рядом с окном стоял стол, и оставалось совсем немного места для готовки. Между кухонным столом и обеденным мог перемещаться только один человек, и, конечно, это была Анна. Подоконник был таким широким, что между окнами вечно стояли кастрюли с супами или другой снедью. В холодные зимы это работало как морозильная камера, потому что холодильник тоже был крошечным и туда ничего не вмещалось. Рядом с кухней располагалась наша комната — квадратная, небольшая, но довольно светлая благодаря длинному балкону, где, будучи малышкой, Мэри часто спала на свежем воздухе. А Анна шустрила на кухне и следила за ней через окно. И вы не поверите, но она запомнила это: игрушки, натянутые над коляской, и птицы, летающие в небе над домом; ощущения защищенности, покоя и доброты, как будто ничего в этом мире не могло ей навредить, и это чувство оставалось с ней в течение всего детства. Удивительно, потому что жизнь их тогда не была такой уж защищенной и безмятежной. Надо отдать должное Анне, ведь это ей удавалось создать такое невероятное ощущение гармонии и покоя в столь неблагоприятных обстоятельствах.

В комнате была жилая зона: в торце справа стояла двуспальная кровать, она занимала почти всю площадь комнаты; напротив, у окна, — два красных кресла-подушки с тонкими желтыми полосами, они покоились на белых пластиковых полукруглых подставках, которые играли роль ножек. Это были очень стильные дизайнерские кресла 70-х годов, которые когда-то из-за границы привез отец Анны. И между ними стоял белый круглый и низкий пластиковый стол в том же стиле. У стены рядом с балконом располагалась тумба, на которой красовался проигрыватель винила и радио в одном. Маленькая Мэри много времени проводила на кровати, это была практически ее игровая зона, там она слушала пластинки со сказками, переносясь мысленно в волшебные миры.

Когда Мэри исполнилось три года, деду Мише неожиданно предложили работу в пароходстве Германии — городе Ростоке (бывшем ГДР), и он с женой переехал туда на долгие восемь лет.

В то время прабабушка Мэри Римма уже скончалась, и мать Анны предложила вернуться в их трехкомнатную квартиру на улицу Возрождения. Конечно же, молодая семья была очень рада такому стечению обстоятельств, ведь та квартира была просторной, и прямо напротив располагался детский сад, в который тут же взяли Мэри.

Анна начала поиск работы, не все шло гладко. Она хотела устроиться в школу преподавать домоводство, был раньше такой предмет, но в школах отказывали и все время переносили встречи. Однажды она пошла на рынок на соседнюю улицу и там на столбе заметила объявление, что на швейное производство требуется сотрудник — замещать женщину, ушедшую в декрет. В итоге именно там Аня и проработала все годы до девятилетия дочери и переезда в другой район на новую квартиру.

На улице Возрождения все было удивительно удобно: садик во дворе, рынок на соседней улице, работа через дорогу, друзья и подруги рядом и любимый детский магазин Мэри «Золотой ключик» прямо рядом с продуктовым магазином. Не жизнь, а сказка!

Брату же Анны, Роме, досталась квартира на Новоизмайловском проспекте, куда он въехал со своей молодой женой Раисой. Иногда Мэри с родителями приходила к ним в гости, не часто, может, пару раз, и там впервые она увидела на свадебной фотографии, как целуются взрослые люди. Это было так необычно, ведь в Советском Союзе «секса не было», и даже в фильмах кадры с поцелуями хитро прикрывались находками режиссера. Это было время, когда любовь была под запретом, и считалось некультурным говорить о подобных вещах.

Детский сад

Мэри потихоньку росла и ходила в садик. Сад она не любила, там происходило много вещей, которые ей не нравились, принимать и мириться с этим она не желала. Несмотря на юный возраст, характер у Мэри был твердый и упрямый, а чувство справедливости уже в детстве было резко обострено, что совершенно не способствовало беспечности.

Каждое утро Мэри стояла в длинном коридоре с детскими шкафчиками и смотрела в окно до тех пор, пока мама, уходя на работу, не исчезнет за поворотом, потом, нехотя, брела в группу. Однажды в сад пришла работать новая и очень красивая воспитательница, ее звали Мария Юрьевна. Малышке Мэри очень захотелось быть во всем похожей на нее, она даже мечтала, чтобы ее звали так же. Конечно, тогда она и представить себе не могла, что это было ее первое желание, которое уже сбылось!

Как и все дети, Мэри ела снег, грызла сосульки и прилипала языком к железным перилам детского сада, но совсем не как все дети она совершенно не спала в тихий час, за что частенько бывала наказана и сидела в кладовке с детскими спальными мешками, в которых хранились матрас, подушка и белье на каждого воспитанника детского сада. К каждому мешку была пришита бирка с именем и фамилией ребенка. Перед тихим часом дети должны были сами пойти в эту кладовку, взять раскладушку, поставить ее, потом взять свой мешок и застелить себе постель. Воспитатель помогал снимать мешки с верхних полок, но все остальное дети делали сами. Вот в этой кладовке на одной из нижних полок Мэри почему-то спалось слаще, чем на раскладушке рядом с другими детьми.

Питание детского сада для малышки Мэри было настоящей пыткой. Там готовили все, что она искренне ненавидела. Запеканка, омлет, горячее молоко с желтой пенкой, борщ и щи, в которых плавал лук, или молочный суп с жуткими разваренными макаронами и манная каша с комочками — съесть это было просто невероятной мукой, и, если везло, Мэри выбирала ребенка потолще, садилась рядом с ним и скармливала все это незаметно прожорливому соседу. Но в противном случае приходилось сидеть с этой тарелкой вплоть до вечерней прогулки.

В один из таких дней негодующая нянька положила омлет прямо в тарелку с борщом и тыкала упрямого ребенка носом, приговаривая:

— Пока не съешь, со стула не встанешь!

Надо сказать, что такая метода с Мэри никогда не срабатывала, она сидела до упора, а в один из дней даже до прихода мамы. Так ежедневно закалялась воля и росла уверенность в себе. Удивительно, что Анна была об этом совершенно не в курсе, она была уверена, что дела у ее дочки в саду обстоят просто отлично. Мэри и сама не знала, почему никогда не рассказывала об этом родителям, предпочитая справляться со всеми невзгодами сама и объявляя личную маленькую войну то няньке, то воспитателю.

С Мэри приключались всякие неприятности, но все же всегда рядом были ангелы-хранители, которые неустанно оберегали от беды. С самого рождения девочка была твердо уверена, что у нее их два (для себя и для того парня). Как-то раз Мэри очень захотела достать свой рисунок, чтобы показать маме. Он висел прямо над шкафчиком для верхней одежды, и, конечно же, она полезла туда, встав на нижнюю полку. Тут же целая колонна шкафов обвалилась на ребенка, накрыв сверху. Хорошо, что раздевалка была узкой и посередине стояла длинная и тяжелая скамья. Это и спасло малышке жизнь. Шкафы упали прямо на скамью, оставив узкую щель между шкафами и полом.

Веселых историй в саду тоже хватало. Однажды в сильный морозный день дети увидели через окно, как няня, завершив мытье пола, выливает ведро с водой прямо на крыльцо детского сада. Буквально на глазах вся лестница покрылась толстым слоем льда. Это было просто удивительно и очень интересно. Невероятные приключения ждали детей. Когда пришло время вечерней прогулки, маленькие заговорщики помчались кататься с этой чудо-горки прямо на своих попах. В то время на детей надевали столько одежды, что даже падение с лестницы не могло, наверное, нанести никакого ущерба. Это было уморительно — кататься по ледяным ступеням и еще что-то кричать при этом, получалось очень смешно! Но, конечно же, веселье быстро прервали и проказников наказали, а ступеньки было принято расколоть ледорубом. Несмотря на такое фиаско, этот день удивительно ярким пятном закрепился в памяти маленькой Мэри.

Домой после сада возвращались поздно, Мэри хорошо запомнила, как приходилось отрывать комочки замерзшего льда от толстых вязаных рейтуз, потому что их было так много, что дома образовалось бы озеро, не делай они этого. Обычно мама помогала ей, но она всегда очень спешила и хлопала дочь слишком сильно по шубке и ногам.

Летом, на два долгих месяца, Мэри отправляли на дачу с детским садом. Целый автобус орущих и рыдающих детей собирали у здания сада, родители, сами чуть не плача, махали руками в окно. Малышам казалось, что у них отбирают родителей, и Мэри люто ненавидела всех участников этого процесса. Ее маленькая война была беспощадной, и, как ей казалось, она одерживала победу, когда стояла в углу или спала в очередном чулане на полке с мешками.

В одну из таких ночей Мэри неожиданно для себя обнаружила, что среди злобных работников детского сада есть и хорошие люди. Например, нянечка, которая по ночам чистила ведрами картошку и морковку для готовки. Той ночью, устав от своего внутреннего протеста, Мэри незаметно покинула место своего заключения, вылезла из чулана и решила прогуляться по ночным коридорам и комнатам сада. В темной, едва освещенной зале сидела на детском стульчике няня. Согнувшись почти пополам над большим железным ведром, она чистила картофель обычным перочинным ножом, мурлыкая какую-то песенку себе под нос. Мэри тихонечко села рядом. Женщина была похожа на ангела со старинных открыток с красивыми бархатными глазами и нежным голосом, она как будто не удивилась, увидев маленькую сонную девочку.

— Почему ты не спишь, детка? — спросила она.

— Не могу спать, когда моя кровать стоит посередине ряда, между другими кроватями, — потирая сонные глаза, сказала Мэри.

— Странное дело! — воскликнула няня, всплеснув как-то слишком театрально руками. — Что же тебе мешает, хитрый мышонок?

— Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я лежу на краю обрыва и могу упасть, если засну, — ответила Мэри. — Мне нужно, чтобы меня кто-то обнимал, тогда я не упаду.

— Ах, как это ужасно! — няня взяла Мэри за руки. — Иди-ка сюда, садись поближе. Мы с тобой поболтаем. Знаешь, мне тут так скучно одной чистить картофель. Я тебя очень ждала, все думала, когда же ты придешь.

И они долго разговаривали: о жарком лете и о снежной зиме; о бродячих собаках и домашних котах; об обидах и смешных моментах — словом, обо всем на свете.

В ту ночь добрая няня помогла Мэри заснуть. Уложив ее в кроватку, она рассказывала о том, как плывут облака по небу, и о том, как день сменяет ночь, и Мэри заснула так спокойно, как это бывало только дома. На этом холодная война с летним лагерем была закончена, и стало казаться, что мир не так уж и плох, у Мэри появился друг. Конечно, она по-прежнему скучала по родителям и, когда они приезжали на выходных на несколько часов, это было любимое время с конфетами и фруктами, и это было похоже на счастье.

Раз в неделю весь детский сад отправлялся в баню. Многие дети жутко боялись этих походов. Почему, спросите вы? Да все, просто все там было не так. Вода слишком горячая, детская нежная кожа просто горела от такой температуры. Лица намыливали мочалками, и мыло и вода были просто везде: во рту, носу, ушах и, конечно же, в глазах, да и сами мочалки были жесткими и колючими, такими, что делали просто незабываемый пилинг, а затем все это смывали натуральным кипятком.

Детей было много, воспитатели торопились и делали все очень грубо, к тому же там был очень скользкий кафельный пол, и периодически кто-нибудь получал травму. В довершение всего этого издевательства детей вели вытираться, и маленькие, но уже смышленые девочки, ужасно стеснялись и некоторые даже плакали, потому что в раздевалке было окно на всю стену, наполовину закрашенное белой краской, и там, за окном выстраивались мальчики и таращились на то, как их вытирают. Банный день превращался в день позора и унижения. Однажды Мэри сильно упала, и на коленке образовалась здоровенная болячка. В один из банных дней вечно спешащая воспитатель, вытирая ее, с силой оторвала эту громадную болячку. Было не столько больно, сколько страшно, потому что из ноги хлынула потоком кровь и залила пол предбанника и, к детскому злорадству, все их белые полотенца.

Но время шло, Мэри исполнилось пять лет, отношения Анны с отцом немного теплели на расстоянии, и в какой-то момент она получила приглашение от родителей приехать в Германию погостить. Юрий к тому времени заканчивал Макаровку и собирался писать диплом, поэтому он не поехал. Что, впрочем, было очень кстати для отца Анны.

***

— Так вы в детстве переехали жить в Германию? — не удержался я.

— Ах, нет, нет, — она завязала непослушные волосы в пучок, — это был всего лишь эпизод. По правде, я мало что помню об этой поездке.

— В каком городе вы жили?

— Росток. Это портовый город в бывшей ГДР.

— Тогда Германия была еще разделена, это время я хорошо помню.

— Верно. Мы ехали на поезде до Берлина, на вокзале нас должны были встречать родители мамы, но они опаздывали, и мы несколько часов к ряду провели, ожидая их под памятником «Освободителям Германии».

Мэри встала и сделала круг по просторной гостиной.

— Тогда не было мобильных телефонов. Можете себе представить, как нервничала мама, оказавшись впервые в чужой стране без денег, знания языка и с маленьким ребенком в придачу?

— И что же в итоге? Вы встретились? — спросил я.

— Да, наши ожидания увенчались успехом.

***

Затем была долгая поездка на машине, и почти всю дорогу Мэри лежала на заднем сидении и смотрела на небо через стекло. Когда автомобиль нырял под мост, люди сверху махали руками проезжающим машинам. Дед сказал ей, что эта такая гостеприимная традиция, и Мэри тоже стала всем махать в ответ, это было своеобразной игрой для маленького ребенка.

Мэри не запомнила ни дома, в котором они жили, ни самого города, вообще ничего о том месте, но запомнила белого пуделя их соседей, который всегда приносил тапочки гостям и утренние газеты хозяину. Эта собачка казалась девочке волшебной, потому как все другие собаки, которых она встречала до этого, были довольно агрессивными и ничего такого не умели.

Видимо, наш мозг в детстве фиксирует либо какие-то шокирующие или сильно неприятные моменты, либо состояние чистой экзальтации и удивления от увиденного чуда.

В Германии была очень спокойная размеренная жизнь, ничего шокирующего детский ум не происходило, было просто все хорошо. Зато воспоминаний о родном городе у Мэри хватало, и это явно не потому, что там было много чудес.

Возвращение домой

Анна с дочерью вернулись в Россию в конце лета. Когда после долгого отсутствия Мэри вновь оказалась дома, это как раз и было моментом экзальтации. Привычные вещи, по которым она, видимо, очень скучала, вновь окружали девочку.

Тем утром Анна открыла входную дверь, всю квартиру заливал солнечный свет, было очень тепло, чем-то вкусно пахло, Мэри побежала в свою комнату и упала на кровать. И тогда она подумала: «Наконец-то я дома, как же тут хорошо»

Это ощущение дома больше никогда не вернулось к ней впоследствии, хотя она поменяла много мест жительства. Однако нигде больше не появлялось чувство, что она вернулась домой. И мечта все-таки найти свой дом, где бы он ни был, осталась.

В то время, закончив институт, Юрий мог устроиться на хорошую работу, но отношения с отцом жены оставались натянутыми, а точнее их просто не было. Он сделал попытку устроиться в пароходство, но туда ему были накрепко закрыты двери тестем, капитаном первого ранга, который постарался все устроить так, чтобы Юрий не попал туда никогда.

У отца Анны был тяжелый нрав, и уж если кто попал в немилость, шансов на восстановление доверия оставалось немного. В той ситуации все были по-своему упрямы и глупы, и ни у кого не хватило такта и мудрости закопать топор войны. Эта война, по сути, оказала решающее воздействие на судьбу молодых супругов и, конечно же, Мэри.

Итак, получив от ворот поворот в морском пароходстве, Юрий отправился в рыбное пароходство, и туда его с удовольствием приняли на должность первого помощника капитана. Он был очень доволен и, наверняка, горд собой, ведь первый помощник капитана — это почти как насмешка над тестем, который был капитаном. Анна снова начала беспокоиться, ведь моряки там неплохо налегали на спиртное — работа была тяжелая, и рейсы длительные, некоторые длились больше, чем по полгода. Она очень боялась, что ее муж снова запьет.

Но нет, Юрий вел себя достойно и радовал всю семью заботой и вниманием.

Рейсы были всегда очень длительными, и за время его отсутствия Мэри с мамой успевали многократно крепко поругаться. Осадок после происходивших ссор и драк постепенно подбрасывал дровишек в кипящий котел непонимания между ними.

Конечно же, Мэри не помнила всех ссор, но их было так много, что ко второму классу ей стало казаться, что ее перепутали в роддоме. В один из таких дней она с подружкой шла в школу и, еле сдерживая слезы, сказала, что у нее больше нет мамы, что та, с кем она живет, больше ей не родная. Как такое могло прийти в голову восьмилетнего ребенка?! Эта обида сохранялась очень и очень долго, вплоть до поступления в институт, и даже после, до тех пор, пока она не начала понимать, почему с ней происходило то, что происходило.

Мэри была рождена с острым чувством справедливости, и это, особенно в детские годы, доставляло ей массу неприятностей. Например, она не понимала, почему взрослый человек имеет право оскорблять ребенка, а ребенок не имеет права ответить тем же, да и еще вдобавок будет бит и наказан.

Также ей было непонятно, почему жизненно необходимо доедать еду на тарелке, если ты уже сыт, или есть то, что ты терпеть не можешь. Эта проблема вскрывала всем нервы не только в детском саду, но и дома. И, вероятней всего, именно поэтому она не рассказывала ничего своей маме о методах воспитания в садике, потому что считала, что ее методы ничем не отличаются, и если это норма поведения, то она готова была протестовать против такого ущемления прав до победного конца.

Естественно, во многих ситуациях мама была права, и Мэри по глупому малолетству чудила такие вещи, за которые ее действительно стоило наказать, поэтому каждый праздник Анну ждала открытка приблизительно с таким текстом: «Мамочка, я прошу у тебя за все прощения и обещаю, что с этого дня я буду всегда-всегда тебя слушаться!»

Вероятно, Анна могла бы стать абсолютным рекордсменом по собиранию открыток с подобным содержанием, если бы их собирала.

Например, однажды Мэри с подружкой решили уйти с продленки домой сами. История умалчивает, как такое было возможно во втором классе и почему вообще их отпустила учительница, но они, закончив уроки, собрали вещи и отправились домой. Надо сказать, что идти от школы до дома было прилично, детскими шагами не меньше получаса. Причем дорога эта не была безопасной: она проходила сквозь дворы и темные переулки и некоторое время тянулась вдоль оживленного проспекта, где было очень напряженное движение.

Так вот, когда Анна пришла за ребенком в школу, выяснилось, что ребенка нет. Сложно представить, какой она испытала ужас при этом.

Вскоре стало понятно, что нет двоих детей, и никто не знает, где они. Обзвонили все отделения милиции, морги и, конечно, звонили домой, но все безуспешно. Анна побежала домой по той дороге, по которой обычно они с Мэри ходили в школу, опрашивая по пути каждого встречного, не видел ли кто двух маленьких девочек. Так добежала она до двухэтажной стекляшки, где останавливались дальнобойщики и просто мужики, желавшие выпить рюмочку после работы, и один из дальнобойщиков наконец-то прорвал бездну ужаса, сказав, что видел двух девочек наверху в забегаловке. Ну, а дальше все понятно: дети нашлись, схлопотали, и по делам!

В тот раз крупно повезло, что с двумя маленькими девочками ничего не случилось. Хоть и говорят, что время было другое, безопасное, а то, что все люди были хорошими и воспитанными, — сильно преувеличивают.

Еще один похожий случай произошел, когда Мэри с подружкой Гелей просто не дошли до дома и зависли на игровой площадке, прямо во дворе, забившись в детский домик, и там с удивлением обнаружили девочек, которые грязными пластиковыми совками ели песок из своих детских ведерок. Это и заставило их задержаться. Когда Мэри вернулась домой позднее, чем должна, конечно, она получила по полной программе. Ее бедная мама плакала тогда очень сильно, и Мэри знала, что виновата! Но никак пока еще не умела контролировать свое время и очень, правда, очень старалась так больше не подводить маму, но это у нее никак не получалось. Несмотря на слезы и наказания, Мэри полностью была согласна с тем, что не права, и подобного рода ссоры не оказывали на нее негативного влияния. Эти ссоры не были причинами «войны» с мамой в подростковом возрасте. Это было справедливо.

Несправедливым она считала заставлять ее делать то, что она не хотела и что было необязательно к исполнению, например, доедать куски мяса с жиром из супа, или рисовать то, что она не хотела рисовать, или читать стихи Деду морозу, когда она не хотела этого делать. Вот такие мелочи могут кардинально разрушить дружеское и доверительное взаимопонимание между родителем и ребенком!

И именно такие незначительные вещи могут повлиять на ход событий и взаимоотношений в семье. Эти сущие пустяки научили Мэри скрывать правду от родителей, научили ее ограждать свой детский мир от мира взрослых, эти мелочи провели черту непонимания на долгие-долгие годы…

И, конечно, в той ситуации отец казался Мэри самым близким человеком на свете, который всегда ее понимал, но это было отчасти потому, что его просто всегда не было рядом. При ссорах Мэри обиженно кричала, что хочет к папе и уйдет к нему навсегда и еще наверняка много всего. Но самым страшным для нее тогда было, что ее никто не держал, мама говорила: «Уходи на все четыре стороны», — и эти слова были еще больнее, чем сам предмет ссоры.

В детстве никто никогда не просил прощения у Мэри, никто и никогда. Взрослые ее детства были всегда исключительно правы во всем! И именно это являлось главной проблемой неиссякаемых конфликтов внутри всей семьи: никто никогда друг перед другом не извинялся, как будто это было чем-то унизительным и неприемлемым. Такую ситуацию она не могла принять и все детство находилась в оппозиции.

А потом у нее появился брат. Двоюродный брат, который по ощущению был как родной, Даня.

Он был младше Мэри на четыре года, и, конечно, она не сразу поняла, что этот маленький сморщенный комочек станет для нее самым родным человеком и близким другом.

В один из дней дядя Роман приехал с малышом в дом на улицу Возрождения. Все сидели на кухне на табуретках, а в углу рядом с окном стоял квадратный стол, за которым Мэри иногда обедала с мамой. Роман развернул одеяло прямо на столе, а там уже на животике лежал Даня. Мэри впервые видела такого маленького ребенка, это было удивительно. Ей казалось, что она никогда не могла быть такой крошечной. Это был тот период, когда ребенок еще не понимает, как он появился на свет, и каждый день думает, что это его первый день на земле. Мэри, конечно, знала, что появилась из маминого животика, но ей тогда казалось, что она сразу появилась такой, какая есть.

Был период, когда они с братом ругались и бились не на шутку. Всегда из-за какой-то ерунды, но сражались не на жизнь, а на смерть. Даня был маленький, и Мэри его чаще всего побеждала и почему-то даже злилась на него иногда. Но потом, чуть позже, они сдружились и очень полюбили друг друга.

Когда он был совсем малыш, он называл Мэри «Масенька», это было так трогательно. А еще когда его спрашивали: «Кто ты, Данечка? Тигрик?», — он говорил: «Нет».

«А кто? Котик?». Он снова: «Нет».

«Ну, а кто же ты тогда?».

Он всегда отвечал: «Я воробышек».

Мэри так не хватало его, и когда на подоконник прилетал воробей, погреться на солнышке, она всегда вспоминала брата, и душа ее грустила.

***

Когда Мэри исполнилось восемь лет, ее бабушка с дедушкой вернулись из Германии, и теперь они стали жить жили все вместе, правила поведения дома изменились. Мэри строго-настрого запрещалось входить в бабушкину комнату, и теперь ей приходилось слушаться сразу несколько человек, которые иногда не соглашались с друг другом в вопросах воспитания. Она уже закончила первый класс и казалась себе очень взрослой, хотя надо сказать, что впервые она почувствовала себя взрослой почему-то в четыре года. Ей тогда уже разрешали гулять одной во дворе, и она считала, что ей уже пять лет, и всем сообщала об этом. Вообще удивительно даже представить сейчас, что в четыре или пять лет можно отпускать свою дочку гулять одну! Время и люди тогда все же были немного другими.

В детстве Мэри было несколько страшных историй из серии «как мне повезло, что я осталась жива». То ли она не рассказывала это маме, то ли ее не воспринимали всерьез, об этом история умалчивает, но было страшно и было, как говорится, на волосок.

История первая:

Ангел-хранитель

Как обычно, в один из погожих летних дней Мэри отправилась гулять с подружкой. Они решили пойти в соседний двор проведать кошку, у которой недавно родились котята. Им очень хотелось отловить какого-нибудь котенка и потискать его. Мечтой, конечно, было притащить этого котенка домой, но это, к сожалению, было нельзя.

По дороге в соседний двор девочки увидели в кустах мужичка, который притаился там и справлял нужду. Они тихонько прошли мимо, как вдруг этот мужичок окликнул их: «Эй, девочки, подождите! Идите-ка сюда».

Родители всегда говорили Мэри, что нельзя разговаривать с незнакомцами, и в какой-то степени она частично была подготовлена к такому сюжету.

Схватившись за руки, дети ускорили шаг. Мужичок не отставал, продолжая окрикивать их позади. Волнение было на пределе: чего он пристал? Но еще сильнее подружки испугались, когда решили побежать, а он побежал за ними! Куда бежать? Где прятаться? Пустынный двор, и как на зло ни одного человека.

Дети вбежали в первый попавшийся подъезд, как котята, которых они гоняли по двору, и понеслись по лестнице вверх. А мужик не отставал, он несся за ними, тяжело пыхтя и бормоча что-то вроде: «Сейчас я поймаю вас, паразитки». И все это точно не предвещало ничего хорошего. Добежав до последнего этажа, Мэри в панике стала звонить в звонок неизвестной квартиры, молясь и надеясь, что все же кто-то окажется дома.

И девочкам повезло, реально повезло, потому что шансы были небольшие. Дверь открыли, на пороге стояла молодая женщина в домашней одежде и переднике. По детским перепуганным лицам было видно, что что-то случилось. Мэри стала тараторить: «Тетенька, пустите нас, за нами гонится какой-то мужик!». Девочки почти плакали и задыхались от того, что всю лестничную клетку снизу вверх буквально перепрыгивали через ступеньки.

Женщина впустила их и вышла на лестницу, крикнув, что вызывает милицию. Мужик решил убраться подобру-поздорову и побежал вниз. А дети остались у этой женщины в гостях, потому что были слишком напуганы и взволнованы произошедшим, чтобы сразу идти домой. У этой женщины была дочка, и она упражнялась на пианино, когда девочки ворвались в их размеренный день. Позже они подружились и иногда приходили к ней в гости. Там Мэри впервые разрешили нажимать на черно-белые клавиши и даже научили маленькому кусочку из «Элизы».

Эта женщина, скорее всего, спасла детей, ведь, Бог знает, что могло бы случиться, не окажись никого дома. Она была как ангел, вдруг ниоткуда появившаяся в жизни Мэри. И потом при таких же странных обстоятельствах исчезнувшая в один день.

В тот день, когда они со своей прекрасной семьей исчезли, Мэри решила пойти к ним в гости, пересекла соседний двор, зашла в подъезд и стала подниматься по лестнице наверх. Вдруг сверху навстречу ей сбежал парень лет семнадцати-восемнадцати. Он неожиданно налетел на нее и зажал в углу, в его руке был нож, он поднес его близко к лицу Мэри, и она, сама не зная почему, вдруг сказала: «Дурак, что ли?!»

Парень, немного опешив, отошел и ухмыльнулся: «Не испугалась, надо же!»

И с этими словами он побежал дальше по лестнице вниз.

У Мэри, похоже, был шок.

Как в прострации, она дошла до пятого этажа и позвонила в звонок знакомой двери. Открыл какой-то мужчина в возрасте и сказал, что друзья Мэри теперь здесь не живут, переехали. Это окончательно сбило ее с толку. И когда дверь закрылась, она еще долго сидела на ступеньках и смотрела на солнечный свет, который проникал через полуоткрытое окно, играл и мелькал на стенах лестничной клетки. Она вспоминала случай, который свел ее с этой семьей. Потом она просто встала и больше никогда не видела и не слышала ничего о своей новой подруге, которая как неожиданно появилась, так и неожиданно исчезла из ее жизни.

История вторая:

Эксгибиционист

Мэри было четыре года, была зима, и они с мамой и папой собирались в гости. Зимы в то время были не те, что сейчас, мороз стоял до трескотни, и снег сугробами заваливал весь двор. Особенно красиво было вечером, когда становилось темно и снег искрился яркими, переливающимися всеми цветами блестками, отражая свет фонарей. А на солнце от этого блеска слепило глаза. Так вот, одели Мэри тепло, укутав как многослойный пирожок: шапка-одуванчик, шарф поверх шубки, теплые рейтузы заправлены в валенки, две пары рукавиц на резинке, надетые одни на другие, и отправили ее ждать на улицу, пока соберутся родители, потому что дома во всем этом находиться было невозможно жарко.

Она спустилась по лестнице и встала рядом с подъездом, как и сказали родители. Мимо прошли соседи, поздоровались, спросили, чего стою. Тогда все жильцы подъезда были знакомы друг с другом и чаще всего даже были знакомы с людьми из соседних подъездов. Все здоровались и иногда даже болтали о жизни.

Вдруг из-за угла дома показался мужчина, странно одетый для такой холодной погоды. Он был в широкополой шляпе и длинном черном плаще, который он держал руками, как бы запахивая его. И вдруг этот человек подошел к Мэри и распахнул плащ. Ну, и, конечно же, он был гол как сокол, и его член был почему-то раздутым и синим, это весьма удивило девочку. Видимо, желаемой реакции она не выдала, поэтому мужик запахнул свой плащ и решил познакомиться. Предложил ей пойти с ним, поиграть в игрушки. Инструкцию на такой случай ей тоже дали родители, и она ответила, что с незнакомыми людьми не разговаривает, и что сейчас ее родители придут, и тогда ему не поздоровится. Так и вышло. В тот же момент из подъезда выбежал папа, словно заподозрив что-то неладное. Мужик отошел в сторонку, но уходить не спешил. Мэри, конечно же, сразу все рассказала папе, и он окрикнул его. Мужик вновь распахнул плащ, демонстрируя все красоты отцу, и метнулся, улепетывая куда-то вдаль. Папу это очень насмешило, и он хохотал так сильно, что долго не мог остановиться. Вскоре вышла мама, и они какое-то время обсуждали происшедшее, пока ехали в машине, а потом просто все забылось. Делайте вывод сами, мог ли этот извращенец навредить ребенку, одиноко стоявшему у подъезда?

История третья:

Подростки

Мэри было уже лет шесть или семь, они с подругой познакомились с мальчишками, которые учились в их школе и были немного старше. Некоторое время они дружили и вместе карабкались по гаражам во дворе, прыгали с них в снег, залезали на деревья, как обезьяны, и делали все, что полагается дворовой шантрапе. Однажды к их компании присоединился парень, который был явно сильно старше остальных, ему было лет двенадцать-тринадцать. Это был неблагополучный мальчик, бедно одетый, какой-то все время немытый и, по ощущению, очень опасный. Мэри с подружкой насторожились, а мальчишкам он, конечно, очень понравился, эдакий авторитет.

Их дружба закончилась быстро. После нескольких поджогов детских домиков на территории детского сада этот пацан перешел к пыткам котят из соседнего двора, которых дети так сильно любили. Этот садист повесил котенка на глазах у детей, а потом пытал его, поджигая. Так сильно Мэри никогда не рыдала, как в тот день! Ей хотелось убить его, по-настоящему убить! Она кидалась на него и кричала что есть мочи, но он был намного старше и сильнее, и подружка просто уволокла Мэри от него. Рыдая от несправедливости и собственной слабости, Мэри побежала домой, сыпля по дороге проклятьями. Но этим все не закончилось, этот урод догнал ее и подругу и стал сдирать с них юбки прямо на улице среди бела дня, как говорится, и при этом отвратительно ржал. Если бы не подружка и разбитое сердце, Мэри, наверное, могла бы и вправду убить этого гада в тот день, потому что один камень все же был брошен в него и угодил прямо в голову, разбив в кровь висок. После чего девочки убежали домой, пока он утирал свои сопли. После этого случая они больше никогда не общались и не виделись ни с кем, кто участвовал в этом кошмаре.

Так что… было ли время другим или просто были другими люди, судите сами. Но в любые времена долг каждого родителя — не допустить, чтобы у его ребенка были подобные воспоминания. Не стоит полагать, что с вами такое не может произойти. Дети — это ответственность без краев и границ.

***

На улице уже светало, я и не заметил, как за разговором пролетела ночь.

— Думаю, вам пора домой, — Мэри сонно зевнула и протянула мне руку, — вам нужно отдохнуть.

— Могу я услышать историю дальше? — спросил я.

Мне казалось, что в этот вечер я столкнулся с какой-то непостижимой для меня тайной. Словно становился причастным к чуду, которое вот-вот должно было произойти.

Она ответила не сразу.

— Вам придется потратить на меня много времени, если вы хотите получить что-то стоящее.

— Я готов, — слова сами выпрыгнули изо рта.

— Тогда до завтра, Роберт.

Как во сне, я добрался до дома. Мой пес укоризненно смотрел на меня, когда я открыл дверь.

— Я знаю, друг, прости меня! Но, кажется, мы с тобой будем писать книгу. Я так счастлив, я счастлив, и я дома.

Рухнув на кровать, я провалился в глубокий сон.

Вечером следующего дня я уже спешил на мое «литературное» свидание. Дверь террасы была открыта, и я, не решаясь, стоял на пороге. Мэри что-то рисовала на холсте.

— Я слышу вас, заходите, — крикнула она.

— Простите, я помешал?

— О, нет, что вы! Располагайтесь, и я расскажу вам историю дальше, — она не отрывалась от работы и даже не обернулась посмотреть.

Я послушно сел за стол и включил запись.