Хизачико

Инга Львовна Кондратьева, 2013

Стилизация японского рассказа-новеллы. Хизачико – кот, и его появление изменило размеренную жизнь человека. Кеншин растил на полях рис и не мечтал о большем. Но теперь ему предстоит дорога – к новым людям, к новому дому, к новой жизни. В оформлении обложки использованы рисунки автора.

Скоро

Кеншин каждое утро отправлялся на рисовое поле, а вечером возвращался в Большой Дом. Там кипела вечерняя жизнь, люди сходились и расходились, у них создавались семьи и рождались дети. Кеншин ложился на свою циновку и лёжа думал о чём-то, потом засыпал до утра. Он никогда не участвовал ни в каких сборищах, сакэ не пил, ходил только на свадьбы, там поздравлял молодых и вновь возвращался в Большой Дом. И так продолжалось десять лет. За это время его циновку, чтобы не очень мешал веселиться по вечерам постепенно сместили к самой стене. «Это соответствует моим желаниям», — думал Кеншин, потому что так ему можно было отвернуться от всего и думать о своём. Потом возроптали и его новые соседи, которым приходилось перекрикиваться через его голову. Так место Кеншина оказалось в углу.

В один из праздников он задержался в поле, чтобы дождаться, когда все уже станут укладываться. В сумерках подходя к Большому Дому, Кеншин заметил в наступившем полумраке какое-то шевеление возле крыльца. Тут распахнулась дверь, и на порог вышел Ивао, один из загулявших парней, видимо желая освежиться. «Привет, Кеншин! Не желаешь ли присоединиться к нам, там ещё много чего осталось» — стал было приглашать сосед, но проследил за взглядом Кеншина и, не успел тот опомниться, как спрыгнувший с крыльца гуляка с криком: «А, эта тварь ещё не уползла!» — пнул кого-то ногой. Раздался короткий вопль, а затем удушливое шипение. Кеншин оттолкнул Ивао, нагнулся и взял на руки полуживую, мокрую и всю в грязи несчастную кошку. «Берегись, Кеншин, она выцарапает тебе глаза!» — засмеялся ему в спину обидчик. Ивао никогда не сказал и не сделал бы этого, если бы не был так пьян. «Я забираю её себе и иду спать. Шёл бы и ты, пока не натворил ещё большей беды», — сказал в темноту Кеншин, унёс совсем ослабевшее у него на руках животное и пристроил на ночлег в своём углу. Наступила ночь.

Утром Кеншин поделился своей порцией рыбы с оживавшей понемногу кошкой и назвал её Реико. Рыбы было мало, а кошка была хоть и не худая, но сильно голодная. Откуда она пришла и сколько дней скиталась? Тут Кеншин увидел, как неподалёку переминается с ноги на ногу Ивао, что-то держа в руке. «Подойди», — негромко сказал Кеншин. Кошка выгнула спину, зашипела, а потом спряталась за Кеншина. Ивао нерешительно приблизился и протянул на ладони свёрток со своим завтраком: «Прости меня. Вчера мой разум вышел погулять. Вместо меня говорило и действовало сакэ. Вот возьми, накорми её, я рад, что она осталась жива». Кошка не выходила даже на запах еды. Кеншин погладил её наугад за своей спиной и сказал ей: «Надо научиться и принимать, давай простим его!» Он взял протянутый дар и развернул перед Реико. «Я сам не люблю советов, Ивао, поэтому просто задам тебе вопрос. Зачем пить до злости, если праздники придуманы для радости? Не отвечай, иди». Кеншин налил кошке воды и ушёл в поле до вечера.

Когда он вернулся, то увидел, что рыба съедена, а вода выпита. За день Реико привела себя в порядок, вылизала до блеска шерсть, которая оказалась жёлтого цвета, и теперь довольно урчала, приветствуя хозяина. Он взял её на руки и тут заметил то, что вчера, видимо от волнения, ускользнуло от его взгляда. Реико со дня на день должна была окотиться.