Вид на небо

Ина Близнецова, 2020

Ина (Инесса) Близнецова родилась в Оренбурге, затем матмех ЛГУ в Питере; затем – эмиграция в США: недолго Бостон, и долго Нью-Йорк, вернее, городки до и за мостом Tappan Zee на Гудзоне. Автор пяти книг стихов. Стихи печатались в журналах «Континент», «Новый Журнал», «Интерпоэзия», «Крещатик», «Стороны Света», в альманахах «Встречи», «Побережье», «Связь времён», в антологии «У голубой лагуны». В книгу вошли стихотворения из сборников, изданных в США и России, а также переводы из Э. Дикинсон и Дж. Руми.

© Ина Близнецова, 2020

© О. Сетринд, оформление, 2020

© Издательство «Водолей», оформление, 2020

* * *

Пение перьев

Избранные стихи

1976–1978

* * *

Успокоения не ждет

стремящийся свершить

свой миг, как птичий перелет,

и крылья по ветру кладет

меж призрачных вершин.

А в непрозрачных облаках

безумством лишь возьмешь!

А если там скала как нож —

шальная голова легка —

поверит, что органа дрожь

дошла издалека.

* * *

Была зима дарована как милость.

Еще помедлив на пределе чувств,

потом в нее, как в омут, опустилась

и в самой глубине зажгла свечу.

Свет проникал сквозь сомкнутые пальцы

и принимал снежинки на ветру,

и тени устилали снежный панцирь,

как мотыльки, слетавшие к костру.

От их спешащей невесомой стаи

отделена, в медлительный огонь

одна снежинка падает — и тает —

и вновь летит на теплую ладонь.

* * *

— Боже, зачем до застывших рек

белым цветком зацветает снег?

— Он так живет, полет — его век.

Просто полет — его век.

— Боже, в болезни извечных вин

к чему мы? Цель свою назови!

— Для радости, девочка, и для любви

просто так, для любви.

— А что это там, за мостом вдали?

Нежная тьма в сплетении лип…

— А там, моя девочка, край земли.

Там просто край земли.

Магдалина

Ты ли это? Долгими ночами

звездными бездонными очами

сожжена дотла.

Ты ли это? ласками чужими

с губ моих Твое украли имя,

не уберегла.

Первый, сладкий, вольный иль невольный

но обман — приемлю вновь безвольно,

нет судьбы иной

тело к телу льнет как к солнцу тени,

но душе в чаду ночных сплетений

тяжко быть одной.

О, мои невидящие ночи!

Как сквозь них узреть Тебя воочью,

вечны страсть и страх!

Твой ли след в песках давно остывших

на долинах под луной не бывших

целовала в снах?

Или ложь? И призрачные чары

дел Твоих — мгновенный и случайный

отблеск на траве

жажда смысла — бред, и исцеляет

лишь последний знак, что прах являет

в светлом Божестве?

Так во имя небыли желанной

оборви рукою долгожданной

мой ненужный миг —

я иду! И встала у порога…

Но сияет благостыней Бога

Твой спокойный лик.

Окончание ливня

Еще жило дыхание дождя

и капли, счеты с временем сводя —

любая донести себя спешила —

как черепки разбитого кувшина

летели вниз, пока в святых вершинах

ангел сиял, пророка в рай вводя —

так падали. И знали пустоту,

отчаянное торжество полета,

как знал гонец последнюю версту,

вразмах упавший к городским воротам

и хриплых звуков смертное вино

изливший на томящиеся души —

так ливень шел — до дна, сплошной стеной,

что травы каменели от удушья.

И раскрывали жаждущие рты,

наги и чисты словно в день творенья,

и рвались ввысь, на вольное паренье,

и слепли от минутной красоты.

Им все казалось: или длится миг,

или сейчас случится, отмоленный

всей жизнью, проведенной на коленах

душою, напряженной словно крик

под горлом онемевшего — на вырост

отмерянный, раскроенный как вырез

на юной чуть поднявшейся груди.

Так схимник скажет «встань!» — калека встанет

и силу отдающего помянет —

так приносили в дар себя дожди.

Так принимали травы дар — и жили

как никогда, опомнившись, спеша!

Мои глаза тогда не мне служили,

подсмотренное счастье сторожа.

Колыбельная

Р.

Спи, любимый мой, мальчик мой, спи.

Ночь на исходе и небо светлеет,

ночь мои тихие слезы лелеет,

тонкие тени на стенах слепив.

Спи, любимый мой, тающий свет

ясного снега, упавшего ночью,

листьям последним уже напророчил

вслед поспешить улетевшей листве.

Спи, помедли еще, не спеши.

Снежное утро на нашем пороге

не наглядится, как нежны и строги

в милом лице очертанья души.

Спи, усталые веки смежа.

Мне ли тревожить, мой ласковый, сон твой —

солнце замешкалось за горизонтом,

чуткие думы твои сторожа.

* * *

Осенние цвета, еще живые листья —

подсохший черенок не в силах удержать

и пьют дыханье их дожди с повадкой лисьей —

зацеловать, потом забыть и убежать.

Незвучный топоток по веткам и по лужам —

о, осень так щедра на зеркала! —

невольно выдает: вот им уже не нужен

привядший лист большой, что я подобрала.

Дары дерев и вод, бесценный беспорядок

не тронутый метлой, в потеху всем ветрам —

пустяк, заблудший луч, цветок небесных грядок

забился под стекло меж двух оконных рам —

и что-нибудь еще: не в срок, шальная зелень

меж прочих красок листьев, луж и лиц

помнится, поманит — лоб остудить о землю,

по капле жизнь цедя, как рядом ломкий лист…

* * *

Продающийся жить

так же верует самозабвенно

как вскрывающий вены —

и так же не усторожить

ускользанья души.

Не посмеешь задать и вопроса.

Только снежная россыпь

в отворенной уху тиши

только дремлющий куст.

Да какого еще и ответа

Только тени от веток

бесплотность стекла пресекут.

Зимний пейзаж

Все длится предчувствие странных и страшных событий.

И небо откроется, небо отпустит, когда

усилится холод, и лопнут зальделые нити

и с неба осыплются звезды кристаллами льда.

Пока же — о только пока зиме не надоело

играть погремушкой асфальта и мерзлой листвы —

есть время прижаться к земле, ощутить свое тело.

Но время ветшает, сквозь остов иней летит.

И иней на нем зажигает предательски-светлые звезды,

им чуть разгореться, они прожигают дотла!

Есть время проститься, но только проститься не поздно.

А после сияющим льдом поглотится зола

деревья разделят мгновенно возросшие стены,

и кончится ложь — только было ли что кроме лжи

И в почках застывших в прозрачных объемах растений

иная качнется, иная и страшная жизнь.

* * *

A.

Какой-то сон, в котором много плачу,

все уходить не хочет, а пора

и надо выбираться наудачу,

немного остается до утра.

А он за сердце жалобно хватает

и так слаба ручонка — о, прости!

Не то что он меня не отпускает

а просто самому не отойти.

В лицо заглядывает, окликает,

и забежав вперед, глядит опять…

Не то что он меня не отпускает,

но просто так не хочет умирать.

А я — ну что же, разве я слепая,

или от слез ослепла, не пойму,

или сама его не отпускаю —

кому он нужен, маленький, кому?

Еще иду, но все больнее плачу,

о, господи, но ведь зовут, пора!

и утро, слышишь, мне сулит удачу

Удастся ли добраться до утра…

Ночи начала зимы

Я не доплачу, слезы с поспешностью утру,

оставшееся после отболится!

Заснеженные ночи, подобные утру,

до холодов уж верно не умрут

и значит, еще долго будут длиться.

И значит, я успею набросить второпях

платок, пальто, и выбежать — и с Богом!

Смеющиеся блестки от головы до пят

облепят, налетая, танцуя, ослепят

и тень мою засыплют рядом, сбоку.

Останется лишь выйти из круга фонарей,

проплыть в снегу, не чуя ног, решиться…

Снег осыпая, небо становится серей…

Остановись, опомнись, скорей вернись, скорей!

Там не для глаза красота вершится.

О, как бы тут упомнить: за кончившийся год,

за то что скоро он прошел и мутно,

что я такие ночи помню наперечет —

за все сейчас, сегодня, безумный снег идет —

избави бог мешаться в эту смуту…

Закрутит, увлекая, сотрет следы подошв,

но хоть навек — вернуться не упросят!

О, только не вздохнуть бы — ведь если вдруг вздохнешь,

вдох, раздирая горло, упрется в грудь как нож

и вскроет, и на землю сердце бросит.

Полночь рождества

Не хватит обреченности для веры,

как и ни счастия — для торжества,

чтоб вопросить по давнему поверью

венчающую полночь Рождества.

Ни конский волос, ни свечей церковных

колонны в зеркале — не отдадут

мгновений не рождённых но знакомых,

как если бы они случались тут.

Они пойдут обычной чередою

лишь миг спустя, да и не в том печаль…

Как ей дано так просто, над бедою

грядущий год на царствие венчать!