Отражение. Книга первая

Имэй Рэн

Проба пера – не более. Повествую в свободном стиле и не претендую на автора бестселлеров. Возможно, кому-то и зайдёт. Если будут отзывы – продолжу писать дальше в этом стиле.

S-1. E-1

Фигуры на полотне

Полугодом ранее….

Шёл майский дождь. Каждая капля резонирующе отдавалась в глубине моего подсознания, добавляя определенным ритм блуждающим мыслям. Мне на долю секунды показалось, что я нахожусь одновременно и здесь, и там — за окном, где только-только начинался рассвет, чьи несмелые лучи осторожно прокрадывались в угол комнаты.

Заученные до уровня инстинктов движения уже не отвлекали моего сознания, и я мог растворяться в своих мыслях сколько угодно долго и глубоко, балансируя на границе миров подсознания. Изредка рассекающий воздух звук лезвия возвращал мой взор на окружающую действительность, и он же вновь погружал меня назад. Это была еще одна ночь без сна.

Завершив последнее движение, я опустошил стакан с темно-зеленым содержимым, отдающим ароматом хорошего виски или бренди, и убрал меч в ножны.

«На сегодня все», — умозаключил я про себя и отправился в душ.

Леденящие струи воды тяжелым напором скатывались по спине и телу, оставляя за собой хаотичные волны судорожного пробуждения. Кажется, к этому невозможно привыкнуть. Я бросил взгляд на табло ручных часов — оставалось меньше часа до работы — той, на которой мозги и прямые руки ценятся больше, чем навыки владения оружием и кулаками.

Неожиданно я ощутил легкий ветерок позади себя, кажется, мое одиночество было вероломно нарушено. Мне знакомы эти шаги. Я выключил воду и через мгновение ощутил прикосновение её теплых рук. Главное не опоздать…

Полугодом позже…

Я пристально всматривался в каждую из двенадцати монет, лежавших передо мной на столе. Это были китайские монеты эпохи династии Цин, хранивших образ своего императора и годы его правления. Я мысленно переносился в прошлое, прокручивая в голове происходящие в то время события, как будто это было вчера, и я лично присутствовал при них.

— Ничего не напоминает? — сдержанным тоном обозначил диалог мой собеседник.

— Нет, — сухо ответил я, — кроме вполне ясных исторических событий этих периодов.

— Я не об этом. Монеты. Посмотри внимательно, — не унывал собеседник.

Я охотно подчинился его просьбе и снова всмотрелся в каждую из двенадцати монет, но ровным счетом ничего не почувствовал.

— Что ж, раз так, я оставлю их ненадолго у тебя, — не дождавшись очередной реплики, сказал он, — вдруг что-нибудь вспомнишь.

— Хорошо.

— Я сам позвоню.

Моей ответной реплики уже никто не дожидался, и собеседник спешно покинул помещение.

Я ровным счетом ничего не понимал, что такого в этих монетах. С виду — обычный антиквариат. Судя по настойчивым вопросам, он знает явно более моего. Хороший вопрос — зачем ему я? И если они столь ценны, было бы глупо оставлять их без присмотра с кем бы то не было. Взяв одну из монет, я с подлинным интересом вновь всмотрелся в ее детали: ровные грани, мелкие хаотичные царапины на обеих поверхностях, небольшой жировой налет, оставленный множественными отпечатками пальцев. Я подбросил ее высоко вверх и подхватив в воздухе, приземлил к себе на внешнюю сторону левой руки.

— Орёл?

Я обнажил правой рукой поверхность монеты, на которой легко угадывалась фигурка дракона — орёл. Потешив свое самолюбие, я поймал себя на том, что в этих монетах все же было что-то большее, чем просто историографическая ценность.

Я вернул монету на место к остальным и покинул помещение.

Тремя месяцами ранее….

Место, в которое я тайком пробирался каждый рабочий день, был старый актовый зал, заполненный двумя или тремя сотнями кресел едкого красного цвета, оставшихся в память о советской эпохе. Пыльные и местами оборванные плакаты и лозунги так и висели здесь, словно их время никуда не ушло, а просто остановилось на мгновение. Но главным атрибутом этого места был рояль, безукоризненно черного цвета, занимавший едва ли не лучшее место на сцене. Некоторые ноты уже не звучали, заменяя ожидаемые звуки легким постукиванием молоточков, но я все равно играл и в этот момент зал оживал. Казалось, что он снова наполнялся зрителями, учтиво и внимательно ловящих каждую извлеченную ноту. Пока мои пальцы послушно срывали с клавиатуры такт за тактом, я искал в зале знакомые черты лица. Я чувствовал, что она тоже здесь.

Мелодия звучала, а вместе с ней серые оттенки стен наливались живым и ярким светом. Стрелки больших настенных часов стремительно быстро вращались в обратную сторону, а пыльные шторы вновь приобретали праздничный вид. Люди в зале становились все более оживленные, временами осторожно переговариваясь друг с другом, чтобы не быть замеченными кем-то по соседству. А я все продолжал искать ее в уже достаточно шумном зале. Темп нарастал, глаза судорожно носились между рядами, музыка играла все громче. В мгновение музыка стихла — нашел. Боясь отвести взгляд и потерять ее из вида, я хотел было продолжить играть, но едва стих последний звук, как зал тут же опустел, стал как прежде блеклым, а ее образ растворился в границах времени.

Я встал из-за рояля и мельком осмотрел помещение полуразрушенного актового зала — никого нет. Мое разочарование постепенно вытеснялось накатывающей усталостью.

Вне времени….

Я сел в позу лотоса и закрыл глаза. Дыхание постепенно замедлялось, а сердце начинало стучать все громче и громче, словно метроном, отсчитывающий ровный и осторожный такт. Мрак перед глазами то сгущался, то рассеивался в трудноразличимые образы, которые с каждым выдохом обретали большую четкость и насыщенность. Когда они стали различимы, окружающее пространство начало наполняться различными звуками, а дыхание выпало из контроля сознания. Все это продолжалось до тех пор, пока я не оказался где-то посреди леса, окутанного непроглядным туманом. Шел мелкий моросящий дождь. Сквозь мокрые от влаги ветви я практически наощупь пробирался вперед, ломая под собой хрупкие опавшие хвойные ветви. Наконец-то впереди показалась небольшая опушка, на которой издалека можно было разобрать образ человека, сидящего в позе лотоса. Чем ближе я приближался, чем более ясным становился его облик. Половина лица была скрыта маской, так что открытыми были только глаза, а также лысая половина черепа, заднюю часть которой украшала длинная коса. Руки были сжаты в кулаки и лежали на коленях. Подойдя на расстояние нескольких шагов, я поклонился, сжав перед собой ладонь и кулак, и сел напротив.

— Мастер, — начал я, — мне нужен совет.

Выдержав недолгую паузу, длиннокосый открыл глаза и пристально посмотрел на меня.

— Снова о книге перемен? — даже под маской чувствовалась улыбка.

— Да, — с трудом сдерживая улыбку, — я никак не могу продвинуться вперед, потому что нигде нет подробных разъяснений. Да, я знаю, что она из себя представляет, что трактует и объясняет, но как этим пользоваться?

— Как по-твоему, почему книга перемен сохранилась до нашего времени только в гексаграммах?

— Потому что сохранять ее на каком-либо языке было бы глупо — последний меняется с течением времени, цифры же — нет.

— Тогда каким образом ты бы сохранить инструкцию по применению, используя те же цифры?

— Хороший вопрос.

— То, что ты сегодня знаешь о ней — лишь комментарии таких же людей, как и ты. Кун-Цзы [1], понимая это, отметил, что ему не хватило бы и всей жизни, чтобы понять ее.

— Я, кажется, тебя понял…

В мгновение окружающая действительность расплылась, растворяясь в каждом вдохе и выдохе. Я встал ноги и удовлетворенный подсказкой погрузился в размышления о книге перемен. Иногда очень полезно смотреть на привычные вещи под непривычным углом.

Для большинства людей «И-Цзин» не более, чем забава, используемая для гаданий. Все это напоминает игру аборигенов рядом с некогда упавшим самолетом, который они воспринимают как божественное проявление и превозносят ему жертвоприношения. На самом же деле, книга перемен не имеет ничего общего с предсказаниями в том дурном смысле, который ему придают современные авторы. Помимо того, что структура гексаграмм точь-в-точь соответствует математической комбинаторике, повторяет структуру строения кодонов и триплетов ДНК, полностью отражает идеологию акупунктурных точек человеческого тела, музыкальной грамоты, световой и других электромагнитных волновых возмущений, она способна с точностью описать каждую пульсацию этого мира, учитывая и время, и пространство. Не слабо для древнекитайского трактата с более, чем двухтысячелетней историей? И тот, кто столь лаконично упаковал сокровенные знания в настолько стройную модель, заслуживает не только уважения.

Полугодом позже…

В мой кабинет вновь вернулся уже известный собеседник, донимавший меня историей двенадцати монет. В своих руках он держал листок со слабо разборчивым женским почерком, который всегда легко узнать по присущим только им закорючкам и слоговым переплетениям. Цель его прихода была ясна как никогда.

— Что скажешь? — протянув листок ко мне ближе, задался собеседник.

Я бросил взгляд на листок, изредка переключаясь на собеседника. Витиеватый почерк говорил об артистичной женской натуре лет 22—25, среднего роста, худощавого телосложения, с обычными интеллектуальными способностями, предпочитающей исключительно яркие тона в одежде и имеющей комплексы по поводу первого партнера. Я вновь перевел взгляд на своего гостя.

— Ты будешь приносить почерк всех своих женщин, с которыми спишь?

— Нет.

— Если не можешь определиться, какую из них выбрать, то оставь в покое обеих.

— Как ты понял это? — удивился гость.

— По твоим жестам, — отрезал я, — особи мужского пола не имеют склонности что-то узнавать о противоположном поле, это прерогатива женщин. Ты же не поленился притащить сюда ее почерк, соответственно, ждешь какой-либо информации о ней, но не чтобы узнать нечто новое, чтобы получить одобрение, поскольку ты находишься в состоянии выбора, который, стоит отметить, ты уже сделал. Так зачем ты пришел?

— Раз ты все понял, тогда просто поговорить, — оправдываясь ответил собеседник.

— Я не священник. Исповедаться можешь в ближайшем храме. Это примерно в пяти-шести минутах отсюда.

— Ясно, — обидчиво отметил он, — ты смотрел монеты?

— Да, и добавить мне по ним нечего. Можешь забрать это барахло.

— Жаль. В прошлом году ты был более сговорчив.

Я пристально посмотрел на собеседника, сделав вид, что ровным счетом не понимаю, о чем он говорит, но даже моему недальновидному гостю могло показаться, что я лукавлю. Я хорошо понимал, что его так интересовало в этих двенадцати монетах, но даже если бы я и рассказал ему всю суть, он все равно бы ничего не понял. Всем хочется владеть чем-то особенным, и его отчаянные попытки поддерживать со мною связь различными способами, включая чтение почерков и прочего, лишний повод подобраться к самому главному. Как жаль, что не всем это дано.

Я вновь взглянул на лежавшие двенадцать монет и теперь был абсолютно уверен, что передо мной типичная подделка. Это даже не копия, поскольку года правления некоторых монархов не совпадали с действительностью. Материал металла, из которого они были выплавлены, явно содержал олово, иначе бы жировой налет от отпечатков пальцев имел бы совершенно иной оттенок, этот же был грязновато-черный.

— И — да, это подделка. Можешь забрать, — сказал я ему вслед.

— Ну ты ведь знаешь, где достать настоящие? — с надеждой обратился он ко мне.

— Нет, — огорчил его я, — уже нет. Да и зачем они тебе?

— Странный вопрос. А ты как сам думаешь?

— Я не думаю, я знаю, поэтому и спрашиваю у тебя прямо — зачем они тебе?

— Затем же, зачем и тебе.

— Выбирай вторую, — неожиданно переключил я тему, — она лучше в постели.

Последняя фраза дала понять моему собеседнику, что я не намерен продолжать этот разговор и оставшись наедине, вернулся к событиям полугодовой давности. То, что он так искал, мне было более, чем понятно, вот только обрекать его непосильной для него ответственностью было бы грубой и непростительной ошибкой.

Вероятно, не худшим решением в моей жизни мог бы стать путь профессионального музыканта или спортсмена, а может быть и нерядового академика или врача. Но, как говорится, жизнь не терпит сослагательного наклонения, поэтому прежде, чем я продолжу дальнейшее повествование своей истории, было бы не плохо рассказать о тех загадочных двенадцати монетах.

Каждый из нас хотя бы раз в своей жизни мог слышать историю о том, как в жизни совершенно обычного человека вдруг неожиданно всё начинало меняться. На ум приходят разные мысли: лотерея, неожиданное наследство, невероятное везение и т. д. — причём всё это лишь следствие, как выясняется при более детальном изучении. Но опять же, случайности не случайны.

Всеми искомые китайские монеты не всегда были облачены в форму монет. Они прибыли в Китай самородками примерно в 11 веке по «Великому шёлковому пути» и последний их обладатель — Ван И, хорошо понимая функции этих предметов, сменил им форму, сумев тем самым скрыть их от посторонних глаз на целых семь веков. Во время народных волнений, потомок Ван И погиб, а его дом был разграблен. Так коллекция перемещалась из рук в руки на протяжении ещё два столетия, пока не оказалась в США на одной из аукционных площадок. Выкупивший её человек в 1940 году стал жертвой грабителей, после чего история монет остаётся загадкой.

Во-первых, в этом мире возможно все — абсолютно все. Под «этим миром» нужно понимать Иллюзии — то пространство и время — здесь и сейчас — которое мы ошибочно воспринимаем как существующую реальность. Это, пожалуй, единственная хорошая новость. Во-вторых, законы мироустройства в Иллюзиях поддаются понимаю и управлению, в этом мы скоро убедимся. И помимо книги перемен есть и другие «инструменты», позволяющие это наблюдать. В-третьих, Иллюзии являются далеко не единственной пространственно-временной формой — их превеликое множество. С последним и заключается ряд проблем, так как вовремя перекликания пространств, из соседних миров к нам, в Иллюзии, могут проникать кто и что угодно — и это плохая новость. В-четвертых, взаимодействие так называемых миров контролируется Смотрителями, поэтому если ты в теме происходящего, то неплохо определиться на чьей ты стороне. Если тяготеешь к воспроизведению очередного «конца света», то тебе явно к темным, если хочешь поучаствовать в инсценировке «оттягивание конца света», тебе к светлым. А конец неизбежен в принципе, потому что так устроена вся вселенная. Кем-то невероятно крутым и мудрым возложен принцип созидания и разрушения, сменяющих друг друга для обеспечения развития и всеобщего «пульса» жизни.

Что до меня, то я решил выбрать для себя третий вариант — «Срединный путь» — поэтому у меня есть проблемы и со светлыми, и с темными. Впрочем, я не одинок в своем выборе. И пока вы окончательно не решили, что я сошел с ума, предлагаю вернутся к повествованию своей истории.

[1] Кун-Цзы — он же Конфуций.