Не твоя…

Иман Кальби, 2021

Книга Вторая (читать после "Она моя…") Продолжение драматичной и чувственной истории о молодой журналистке Владе Пятницкой в Сирии. На ее долю выпадают непростые испытания, очередные переживания и искушения. Сможет ли она противостоять новому властному мужчине, ворвавшемуся в ее жизнь? Что ждет их отношения с Васелем? Какие тайны он скрывает? Чем дальше-тем откровеннее… Внимание: присутствуют сцены насилия!!! Строго 18+ Содержит нецензурную брань.

Глава 4

— Нууу, так совсем не пойдет, девочка. Давай — ка приходи в себя, — услышала она вдруг у себя над ухом русскую речь с характерным волгоградским акцентом. Точно такой был у одной из ее однокашницы в интернате из Волгограда.

Тут же она почувствовала, как под звучный"пффф"ее лицо орошается холодными брызгами воды. Влада резко открыла глаза. О боже, кто — то только что окатил ее лицо водой, набранной в рот…

— Ну вот, милая, сейчас покушаешь, придешь в себя, — вновь затараторила представшая перед ней женщина лет пятидесяти пяти — шестидесяти. Она была одета в черный хиджаб. Так же, как большинство сирийских женщин из консервативных мусульманских семей, но по ее явно славянскому лицу было понятно, что эти края отнюдь не являются ее исторической родиной… Не говоря уже про идеальную русскую речь…

Влада поднялась на локтях, до конца не осознавая, что происходит.

В это время расторопная тетушка уже деловито водружала поднос с едой на стоящую рядом с кроватью тумбочку.

— Давай, моя хорошая. Бутербродик хочешь? — по матерински спросила она.

— Спасибо, я не голодна, — настороженно ответила Влада.

— Ты же совсем худая и изможденная. Давай подкрепимся.

На подносе стояла классическая сирийская закусь — оливки, бараний сыр, лепешки с мясом — сфихи, хуммус. Не богато, но очень питательно и сытно.

Женщина умело навертела ей бутерброд из лепешки с мясом и большим куском сыра и безапелляционно вручила его Владе, а сама, нежно гладя ее по волосам, начала ворковать своим успокаивающим голоском.

— Я когда приехала сюда с мужем тридцать лет назад, думала все — не приживусь…И семья его меня не жаловала, и языка я не знала, и обычаев. А этот платок чертов. Уж как я его носить не хотела. У нас ведь в России такого вообще принято не было. Все одевались скромно, но по — светски, без всяких этих религиозных излишеств. Плакала я каждую ноченьку. Думала, видит Бог, сбегу. А потом началась тошнота, головокружение — родственники мужа заметили, что слабая — велели пойти к врачу. Пошла к докторше, тоже из наших была, замужем тута, но только они с мужем лет пять как в Алеппо переехали У него там с Турцией бизнес какой — то. Так вот, говорит мне, мол, беременная ты. Сиди, не рыпайся. Вот я и сидела, не рыпалась. А потом сын родился. Меня отец мужа сразу принял. Говорил, никак не могли наследника получить. У старшего брата одни девки рождались Ну а там и мать его оттаяла. Я язык стала понимать. Подружек себе нашла. Из русских и украинок в основном. А нас тута таких много будет. Мужиков — то на родине, сама знаешь, мало. А всем хотелось за принца…А вот они как раз и принцы были — из — за моря, при деньгах, красивые, а как ухаживают. Вот мой — то как на меня смотрел, как будто железо плавил, как будто сердце у него остановится, если он от меня отвернется. А мы ж оба в институте познакомились. Учились на инженеров в Волгограде. Он приехал и еще трое арабов — двое из Египта и его друг из Сирии. Вот так и жили. Но были и пару местных подружек. Очень религиозных. Их свекровь в дом привела, чтобы они меня всему местному учили. И детей у меня трое от него. Сына старшего женили четыре года назад. А как женили, муж — то и, яани (араб. — часто встречающееся слово — паразит в арабском языке, соответствует русскому «как бы»), преставился. Сосуды. — женщина тяжело вздохнула, но лишь переведя дух, продолжала тараторить, — ну вот с тех пор — то я теперь и одна… Живу ради детей…

Влада тупо и без эмоций жевала свой гигантский бутерброд и никак не могла понять, зачем эта баба обрушила на нее свой велеречивый волгоградский поток слов… Вообще, как она сюда попала? Воспользовавшись, наконец, кратковременной остановкой в речи своей собеседницы, она спросила:

— А вас кто подослал? Вы тут живете или что?

— Попросил меня, попросил, голубчик наш попросил, Каримик.

— Голубчик, — поперхнулась со злости Влада.

Женщина вскинула голову и продолжила, — он наш спаситель. Добрый парень. Всем помогает. Дети его любят. И он детей тоже. Он тут вроде царя. Всем заправляет. Все его слушаются. Газовые баллоны, кому что в дом надо, у кого сын пропал, у кого муж. Всем помогает. Это он нас приведет к победе, чтоб эти окаянные кляб (араб. — собаки) Али сдохли. Вот тогда все мы заживем.

Влада закатила глаза. Как же наивны и узки были представления этих людей об истинном положении вещей… И как далек образ"Каримика", описанный этой дамой, от того жестокого похотливого зверя, которого она имела"счастье"видеть всего несколько часов назад.

— Вот только до юбок охоч больно. Хотя и бабы сами, дуры, уж как ему на шею вешаются…Вот говорят, сирийки, скромницы, а сами потаскушки первые. Уж сколько у нас разврату в России, но все равно такого нету. А они просто стыд потеряли. Как видят его, так такой визг. Если бы не религиозные наши дедушки, имамы, так вообще стали бы раздеваться и перед ним напоказ титьки свои и прочие прелести оголять. Фу, срамота.

— Ваш Карим наглый и жестокий преступник, которому я еще отомщу.

Интонация женщина переменилась. Она стала какой — то по — деревенски строгой.

— Ты эти разговоры и мысли брось. Ничего ты ему не сделаешь. А если сделаешь, головы тебе не сносить. Тогда тебе точно не жить. Ты, это, не обольщайся. У него таких, как ты, много. Целый гарем. И каждый день ведет к себе ту, которую пожелает только. Любая готова., потому что он наш герой и освободитель. Ночь, две — и все. Так с большинством. И с тобой так будет. А поведешь себя правильно — глядишь, и выберешься. Вон, у тебя какая сумка красивая, лакированная. Небось, небедная…Выкуп дадут за тебя — и вернешься восвояси. И будешь знать, как разгуливать по странам, где война за свободу идет.

— Где моя сумка? — резко спросила Влада.

— Не знаю, ничего не знаю, — стала отнекиваться женщина, — я просто видела. Мне до этого дела нет. Велено — сделано. Сказали прийти тебя покормить — я и пришла. А так это дело не мое. Я вообще свой нос никуда не сую. А то давно бы без него осталась…

— Что — то не видно — смотря в пол, пробубнила про себя Влада. — Послушайте, — нетерпеливым голосом, но с надеждой громко заговорила Влада, — я российский журналист. Не просто девка какая — нибудь. И Вы как росгражданка должны мне помочь. Свяжитесь с консульством. Или с моим агентством. Позвоните в ЭРА, пожалуйста! Это все, что я от Вас прошу! — уже умоляла ее Влада. Как ей хотелось сказать — позвоните моему Васелю, но весь ужас ситуации был в том, что его телефона у нее так и не было… В самый нужный момент его конспиралогическая теория подвела. Не было здесь его всевидящего ока… Оставалась еще одна мало — мальская надежда на выключенный и разряженный телефон, но гарантии того, что он все еще в ее сумке, не было никакой. Если бы только она могла его найти и активировать…

— Ты это брось, — еще более строгим тоном проговорила женщина, — и кто тебе сказал, что я росгражданка? И не росгражданка я вовсе. И не надо мне вашего паспорта российского. Мой паспорт как закончился, так я больше никуда не ходила. А зачем? Муж араб, дети тоже арабы. По — русски — то с трудом понимают. Нам что от России? Они о своих — то позаботиться не могут, не то, что о наших. Я вот, инвалид третьей степени, а кто мне что дал? А где пенсия? Неет, не надобно мне ничего от вас. И детям моим не надобно. И зачем им гражданство нужно ваше? И что оно им даст? Только попрекать будут больше на улицах за то, что чужаки.

Влада закатила глаза. Разговаривать с ней было бесполезно. Эта женщина действительно мыслила в жестких рамках стереотипов, навязанных теми, кто ежедневно ведет пропаганду в этой бесчестной войне, где правды нет ни на одной стороне.

— Спасибо Вам за еду, — выдавила из себя улыбку Влада, насильно заглатывая последний кусок пресловутого бутерброда. Говорить с этой женщиной было бесполезно. Хотелось лишь побыстрее от нее избавиться. — Я очень устала и хочу спать.

— Давай, милая, давай. А меня Мария Павловна зовут. Для местных Мариям.

— Очень приятно, — мечтая побыстрее отделаться от собеседницы, быстро ответила Влада.

Мария Павловна убрала с тумбы поднос, бережно накрыла Владу одеялом и поспешила к выходу.

— Отдохни, милая, — произнесла она напоследок. Но тут Влада вспомнила, что забыла за всей этой болтовней задать один вопрос:

— А чей это дом? Они тут все живут или…?

— Так это ж мой дом. Наш дом с мужем. Сыночки мои тоже солдатиками стали. А дом у нас просторный, места много. Так что они тута и бывают. Но они не только тут бывают. Они в разных местах.

И в эту минуту Влада вдруг осознала, что за столь рьяной защитой новоявленных «героев» и их образа жизни, возможно, стоит не слепая преданность и всецелая поддержка, а банальный страх. Страх за себя и своих близких. Страх, что если ты не откроешь дверь боевикам, они откроют ее сами и выкинут тебя из собственного дома. Таких случаев по Сирии было сплошь и рядом. Такие случаи происходили всегда… Влада вспомнила, что во всех старых частях древних сирийских городов, где сохранилась аутентичная архитектура, входные двери были на удивление маленькими. Такие маленькие, что человеку приходилось нагибаться, чтобы спокойно зайти внутрь. Попав туда, однако, человек оказывался в райском месте с богатым внутренним двориком. Таким, какой был у Васеля в старом городе… Эти маленькие двери были построены так, чтобы захватчики на конях, будь то турки — османы, монголы или кто — то еще, не могли врываться в дома на своих лошадях. Тогда это могло спасти хозяину и жизнь, и имущество. Сейчас такие меры уже против незваных гостей не помогали…

Тяжелый сон камнем навалился на разбитое тело Влады. И в нем она летела обратно в Дамаск, к Нему, тому, кто покинул ее и оставил на растерзание этому «героическому» самцу. Она летела, но никак не могла найти верного пути…Над серыми землистыми дорогами, желтыми скалами и редкой порослью бледно — зелёных оливковых деревьев.