Антонов коллайдер

Илья Техликиди, 2022

«Антонов Коллайдер» – дебютный роман Ильи Техликиди, креативного продюсера, музыканта и писателя, выпускника литературной школы «Глагол». Середина XXI века. РНКР – Российская НеоКоммунистическая Республика, которой управляют искусственный интеллект и крупные китайские корпорации. Каждый гражданин здесь – под наблюдением. А те, кто борется с системой тотального контроля, объявлены врагами и экстремистами. Антон – корпоративный data-курьер – за день должен доставить двенадцать зашифрованных посланий, по числу станций на Кольцевой столичной подземки. Не успеть – нельзя. Коллайдер уже запущен. По мотивам романа выпущена веб-игра «In The Air. Фейки, которые убивают». Книга содержит нецензурную брань

2.0

«Краснопресненская»

2.1

Я возвращался к станции метро на автопилоте. Встреча с этим то ли бандитом, то ли бизнесменом (а скорее всего, и тем и другим одновременно) и последовавший за ней разговор никак не укладывались в концепцию привычного утра. Безусловно, этот человек посеял на давно выжженном поле моего разума новые зёрна для размышлений. Но сделал это со всей виртуозностью энергетического вампира, завершив ритуал весьма показательной процедурой. Словно малярийный комар, адресат обнажил длинный хоботок, вставил его в моё тело и выкачал всю красную жидкость, оставив напоследок весьма неоднозначные впечатления о себе.

От этих мыслей стало тяжело дышать. Казалось, что датчики фильтра, отвечающие за плотное прилегание к коже, сошли с ума, впившись в лицо стальной хваткой военного робота и перекрыв доступ к заветному кислороду. Я понимал, что всё это мне только чудится: эти физические ощущения — классический психосоматический ответ на длительный стресс (да и на откровенно хреновое утро). Фильтр — респиратор базовый, входящий в товары первой необходимости, но при этом весьма «умный». Он беспрерывно — разумеется, если ты исправно платишь государству налоги, — тречит частоту дыхания, объём лёгких и даже (но это не для таких, как я, а для обладателей платных Premium-версий и всех чиновников по умолчанию) искусственно их вентилирует, практически исключая для носителя возможность задохнуться. Но ничего поделать я с собой не мог: мне просто требовалось почувствовать то, от чего так давно отвык, — эфемерный запах свободы.

Я с усилием надавил на метки респиратора указательными пальцами обеих рук — в ответ гаджет пискнул и нехотя отсоединился от кожи лица, как всегда, больно потянув её за собой.

В голову ударила тяжёлая смесь спёртого воздуха и жарких ядовитых паров, ставших привычными спутниками новой реальности — реальности, которую своими руками создала раса якобы разумных (а на самом деле откровенно безмозглых) аборигенов, сознательно угробивших биосферу в обмен на глупые технологические побрякушки, рабами которых они же сами с радостью стали. К середине XXI века мы критически изменили климат планеты, затопив целые государства и перевернув привычные сезоны с ног на голову. Спровоцировали новые военные конфликты, миграции, голод и очередной масштабный финансовый кризис. Сделали окружающую среду враждебной и непригодной для жизни, устроив новое массовое вымирание видов. И всё для чего? Чтобы продолжать сжигать ископаемое топливо, несмотря на то, что оно уже на исходе (так, во всяком случае, говорят эксы), и покорно спускать заработанные в бесконечном круговороте страданий виртуальные гроши на средства самозащиты от всех этих напастей, включая чёртовы респираторы, спасающие наши хилые тела от быстрой и мучительной смерти? Кто мы, если не самый тупой и жестокий вид в истории Земли — причём жестокий не только к этой планете, её флоре и фауне, но и к самим себе?

Без респиратора виски тут же загудели, лёгкие сдавило, а в глазах потемнело, будто меня поместили в газовую камеру. Стало действительно тяжело дышать, и на этот раз психосоматика была ни при чём. Я тут же опомнился и резко надел фильтр обратно, жадно глотнув воздух. Не знаю, какой урон я причинил себе, сняв респиратор на открытом пространстве (моя базовая версия подписки таких данных не выдаёт). Но это секундное помешательство стоило того: на мгновение я почувствовал запах той самой желанной и запретной свободы. Свободы, которая пусть ненадолго, но позволила мне ощутить себя полноправным владельцем своей жизни.

Протиснувшись в двери подземного царства и бросив беглый взгляд в око турникетной камеры, мгновенно опознавшей мою личность и снявшей очередную поездку с её цифрового баланса, я последовательно миновал два сгорбленных под тяжестью бытия атланта-эскалатора и наконец запрыгнул в нутро только что приползшего из тьмы железного подземного монстра.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — «Краснопресненская».

Толпа машинально вдавила меня в дверь, удостоив недовольными взглядами, и тут же вернулась к своим насущным делам, а я между тем с облегчением отключил ненавистный фильтр, устало повисший на шее, и постарался оглядеться по сторонам.

Утренний вагон метро представлял собой огромный data-центр: стоящие и сидящие пассажиры как один смотрели сухими от безжизненного воздуха зрачками в экраны своих пластиковых очков, линз (примитивных по сравнению с моей), а также допотопных планшетов и смартфонов. С тех пор как Apple и Samsung покинули враждебный российский рынок, а уровень нашей покупательской способности откатился к последнему десятилетию прошлого века, китайские IT-корпорации завалили страну дешёвыми росфонами — одобренными отечественным законодательством гаджетами с жёсткой системой контроля за пользователями и только идеологически верным софтом, соответствующим линии китайско-российской партии. Причём многие модели производители девайсов даже не удосужились локализовать на русский (росфон, не знающий при этом великого и могучего, — образцовый сюрреализм в лучших традициях нашей прекрасной державы, которую, как известно, умом не понять). Это позволило потребителю покупать устройства за ещё меньшую цену, по умолчанию соглашаясь на почти самоубийственную попытку разобраться в хитросплетениях иероглифов, — несмотря на тесные взаимоотношения с КНР, осилить китайский большинство наших граждан до сих пор не сумело. В общем, росфон стал не только негласным кринжем и мемом (оба термина запрещены на территории РНКР) у крайне тонкой оппозиционной прослойки, но и отражением всей политики государства: российской здесь была лишь обёртка, а начинка давно и целиком принадлежала Большому китайскому братану.

— Уважаемые пассажиры. Помните, что несанкционированная раздача интернета карается денежным штрафом в размере от пятисот до полутора тысяч криптоюаней и лишением свободы на срок от двух до семи лет. Пользуйтесь официальным Wi-Fi Московского метрополитена — самым быстрым подземным интернет-каналом Земли!

Шееры — так называют мятежников, предоставляющих населению нелегальный доступ во Всемирную паутину, находящуюся за пределами цензурируемого отечественного «Щита» (как говорят на враждебном Западе, «файрвола»). В свою очередь, эти ремесленники делятся на два противоположных по взглядам и убеждениям подвида: пэй — и фри-шееров. Первые — банальные ушлые барыги: с помощью пиратских роутеров они подключаются к закрытым источникам трафика силовых структур, которым доступен Большой веб, и раздают доступ втридорога, взамен даря рисковым юзерам возможность пребывать в свободном интернете вне контроля системы. Вторые промышляют тем же самым, но с ощутимой разницей: за свои услуги эти ребята не берут ни копейки. В основном фри-шееры относятся к тем или иным подвидам Code_in, поэтому их подрывная деятельность носит не коммерческий, а сугубо идеологический характер. Так или иначе, и те и другие круглыми сутками перемещаются по основным артериям мегаполиса, кося под рядовых граждан, причём налегке, ведь их небольшие, размером с таблетку экстази микророутеры в прочных биосиликоновых чехлах вшиты глубоко под кожу — этот трюк позволяет шеерам оставаться в относительной безопасности: в случае внезапного досмотра при них ничего запретного не обнаруживается, а улавливать точное местоположение сигнала хитрого, постоянно меняющего свои частоты роутера медлительные корпорации и подвластные им контролирующие органы вроде бы ещё не научились.

Как разглядеть шеера в потоке людской толпы? Как и любого дилера — по чуть задерживающемуся на твоей переносице взгляду и лёгкому вопрошающему кивку: мол, нужно чё, парень?

Я пользовался услугами пэйшееров раз двадцать, когда ещё в студенческие годы был дико повёрнут на своей однокурснице и всё следил за её статусами и фотками в социальных сетях, за что в официальном вебе мог бы быстро вызвать подозрения и сесть по обвинению в неконтролируемой онлайн-активности и сексуальном домогательстве. Ну а с фри у меня было ровно два контакта, причём оба закончились, мягко говоря, хреново.

Первая встреча случилась ночью, когда я стоял на Патриаршем мосту: мне было девятнадцать, осенняя хандра съедала мою голову так, что я серьёзно подумывал о том, чтобы спрыгнуть в холодную воду и достать пятками до самого дна Москвы-реки. Он подошёл ко мне сбоку, опёрся на перила моста и без прелюдий спросил, не хочу ли я воспользоваться инетом, бесплатно. Я повернулся и посмотрел незнакомцу в лицо. На вид ему было около двадцати пяти: помятая футболка GitHub Club выдавала открытого кодера, а большие тяжёлые круги под глазами — то ли продолжительную бессонницу, то ли химическую зависимость. Я внимательно посмотрел на фришеера и уже готов был согласиться на бесплатную веб-дозу, как вдруг до меня донёсся практически неслышный треск электрошокера, и парень беззвучно пал на холодную мостовую.

— Будешь знать, с-сука, как наш бизнес гасить.

Прямо за нами стояли два взрослых, пахнущих перегаром пэй-шеера. Один из них, усатый, раза два пнул лежащего без чувств конкурента носком ботинка, а второй сплюнул на него и весело мне подмигнул.

— Доступа отпробовать не желаете, сударь? Скорость отличная, стоимость демократичная.

Я нервно сглотнул, отвернулся и, не оглядываясь, пошёл прочь.

Вторая встреча произошла около года назад на одном из летних московских рейвов. Он проходил на территории заброшенного медицинского завода и собрал почти пять тысяч человек, разодетых во всевозможные разновидности белых халатов, с марлевыми повязками на лицах. Дилеры и маргиналы вперемешку с детишками богатых родителей, всё как обычно. Много синтезированной AI-музыки (громыхающего неотехно с примесью злого остросоциального хип-хопа), много ни к чему не обязывающих разговоров и очень — я повторюсь, — очень много наркотиков.

Мы познакомились в чилауте. Он вальяжно валялся на кресле внутри большой компании, передающей по кругу толстенный дымящийся косяк. Я сидел рядом, добивал очередную никотиновую капсулу и пытался отвлечься от мыслей. Неизвестная китайская пыль, купленная час назад у шныряющего туда-сюда мелкого пацана, закручивала мозг в зефироподобную спираль. Одновременно хотелось забиться в угол, подальше от этой кишащей толпы, и поплакать на плече у первого встречного.

Когда очередь дошла до шеера (тогда я ещё не знал, чем он промышляет), тот стиснул косяк в зубах, глубоко затянулся пару-тройку раз и как ни в чём не бывало протянул его мне. Я сфокусировал реальность на горящем джойнте и взял его кончиками большого и указательного пальцев. Меня уже так плющило от китайского синтезированного порошка, что я не задумываясь деактивировал «умное» сопло фильтра и раздул косяк. Это стало фатальной ошибкой.

Через минуту я проклинал всех имеющихся в пантеоне моей головы богов: тело сидело как вкопанное, а разум при этом вертолётило, будто я оказался героем старинного фильма «Апокалипсис сегодня» и наш «Чёрный ястреб» терпел крушение где-то над непроходимыми джунглями Вьетнама.

Парень, передавший косяк, толкнул меня в бок и по-свойски, словно мы знали друг друга не один десяток лет, спросил:

— Друг, ты как вообще?

В ответ я промычал что-то нечленораздельное. Он встал с насиженного кресла, взял мою руку и, перекинув её через плечо, с усилием поднял меня и поволок к большому окну заводского цеха.

От окна осталась только рама — стекла уже давно не было. Ощутив лёгкое прикосновение ночного ветра, я немного пришёл в себя. Незнакомец стоял рядом, потягивая через фильтр отвратительно-притягательный дымок олдскульной электронной сигареты.

— Можешь не курить? Меня сейчас стошнит.

Он усмехнулся и «затушил» малышку, проведя пальцем по её телу.

— Чем это тебя так размазало?

— Не знаю, с виду на порох и меф было похоже… Пиздец как плохо.

Он внимательно посмотрел в мои глаза, прикидывая, насколько мне тяжко.

— Слушай, можем выйти в Большую сеть прямо сейчас. Посмотрим, чем тебе можно помочь.

Я с усилием обернулся к нему.

— Ты чё, шеер, что ли? У меня нет денег.

— Это фри. Ну что, надо, нет?

Я кивнул и тут же почти чудом остановил надвигающийся позыв тошноты.

— Тогда давай найдём для этого место поуютнее.

Он помог мне оторваться от подоконника и повёл в центр зала к огромной, уходящей к потолку винтовой лестнице. Толпа вокруг нас переливалась флуоресцентными одеяниями и белоснежными в лучах ультрафиолета улыбками. Дойдя до лестницы, мы начали наше медитативное восхождение: в тот момент мне казалось, что на ступенях сидят сотни — нет, тысячи и даже миллионы людей в изменённом состоянии, возбуждённо обсуждающие бесчисленное количество тем. Мы пробирались через них медленно, с трудом находя клочок свободного пространства, чтобы поставить ногу и сделать следующий шаг.

Наконец мы стояли на вершине этой вавилонской башни перед большой металлической дверью, которую, подобно зубастому Церберу, охранял суровый охранник-здоровяк. Шеер чуть заметно кивнул ему, как старому знакомому, и тот открыл врата в сей локальный рай — техническое помещение, превращённое в ещё один чилаут, но более камерный и претенциозный: с белыми диванами, небольшим баром, приглушённым светом и живым диджеем, играющим сироповидный эмбиент. Люди сидели и лежали повсюду: одни употребляли, другие разговаривали или целовались, некоторые практически совокуплялись, а остальные при всём при этом сладко спали. Мы обогнули несколько диванов, достигли бара, над которым мерцала неоновая голограмма «Воды нет! Никакой!!!», и зашли в подсобку — затхлую кладовку с очередной ведущей наверх узкой лестницей. Так мы попали на крышу: рогатая луна покачивалась прямо над головой сияющим золотым тельцом, а звёзды заполняли всю видимую область неба и игриво подмигивали, будто шепча: «Что, нормально тебя штырит, приятель?» Конечно, нормально: как говорили старики, звёзд в Москве и до климатического кризиса почти никогда не было видно, а сейчас и подавно. Меня явно глючило. Осознав этот факт, я инстинктивно сглотнул, с натугой вдохнул отфильтрованный, холодный после привычных летних заморозков воздух и без сил повалился на крышу. Вертолётить стало чуть меньше. Глаза медленно закрывались, сознание отключалось, клонило в сон.

— Эй, чувак, ты давай тут не отрубайся! Так недолго и кони двинуть.

Шеер присел на корточки и слегка похлопал меня по щекам.

— Доставай давай росфон.

Я с трудом сунул руку в левый карман штанов, вынул потрёпанный китайский аппарат, разблокировал его лицом (как он меня, такого упоротого, узнал?) и протянул шееру. Тот покрутил росфон в руках и с грустным «Ну, пиздос» прилёг рядом. Нажал на свою правую кисть, в которую был имплантирован микроскопический роутер, и принялся копаться в настройках росфона. Пошаманив с его VPN, шеер пробурчал: «Ну давай, Вася-сан, не тупи!» — и зашёл в браузер.

— Так, сидим не больше трёх минут и сваливаем отсюда. Время пошло. Чего сёрчим?

Я напряг лоб, собрал покидающую меня волю в кулак и тяжело выдохнул:

— «Синтетика», «пыль», «Китай», «семь крипто-юаней».

От умственных усилий меня закрутило с ещё большей силой. Я резко перегнулся влево и, еле успев разблокировать сопло фильтра, блеванул на крышу.

— Да, чувак, поблюй-поблюй, должно стать легче.

Пока моё тело сжималось в жалкий комок, шеер искал инфу. Его голос шёпотом руководил умным ассистентом, периодически задавая мне контрольные вопросы («Какого цвета пыль?», «Как принимал?», «Пил алкоголь?», «Как выглядел барыга»?) и что-то бубня себе под нос, но были ли то особые заклинания или привычный русскому уху мат — этого я разобрать не мог.

Наконец он произнёс:

— Итак. Его называют GKE, или God Knows Everything. Производят действительно в Китае, но не в Пекине — это дерьмо откуда-то из глухих провинций. Международный комитет по контролю за оборотом наркотиков внёс средство в реестр запрещённых препаратов около месяца назад. Но распространить его успели практически по всему континенту. У пыли нестабильная молекулярная решётка, она быстро меняет агрегатное состояние под воздействием температур. То есть ты принимал её как сухое вещество, но, едва попав в твой нос, GKE превратился в слизь, скатился по глотке и теперь раздражает стенки желудка, залитого водкой, вызывая адские спазмы. Нельзя его с алкоголем мешать ни при каких раскладах. Да и травка была лишней. Хорошо, что ещё не харкаешь кровью, такое тоже бывает. Прёт примерно восемь часов; летальных исходов, по крайней мере официальных, зарегистрировано не было. Сейчас главное — напиться воды и блевать-блевать-блевать. Короче, тебе ещё пов…

Он не успел договорить — внизу раскатом грома пронёсся вой полицейской сирены и крики. Шеер встрепенулся, выключил сигнал и в полуприседе, не разгибая спины, похожий на какое-то неведомое ночное животное, засеменил к краю крыши. Аккуратно выглянув, он чертыхнулся и пополз обратно.

— Нам надо валить. Срочно. Идти сможешь?

В ответ я только замычал: наркотик накрывал новой волной, а тело было обезвожено до такой степени, что блевать было уже нечем, хотя спазмы всё продолжались. Шеер поднял меня и потащил к выходу. Но открыть дверь он не успел — она распахнулась сама, её выбил облачённый в экзоскелет полицейский. Столкнувшись с нами лицом к лицу, он от неожиданности мгновенно ударил шеера прикладом полуавтомата прямо в висок. Шеер рухнул наземь, и я вместе с ним…

Всю оставшуюся ночь и последовавший за ней день я провёл в зловонном обезьяннике вместе с десятком других сомнительных рейверов. Очнулся шеер или нет, я так и не узнал. И больше своего безымянного спасителя никогда не видел.

2.2

— Привет.

Олег поднял глаза от экрана. Аня была в новой футболке ярко-жёлтого цвета.

— Привет, — ответил он, усилием воли расслабляя челюсть, которая напряглась быстрее, чем он успел понять, что происходит.

Этот момент стал точкой отсчёта. Да, наверное, именно тогда у него впервые промелькнула мысль: «Со мной не всё в порядке».

Олег живёт со своей девушкой Аней, а работает в офисе, занимается контекстной рекламой в агентстве, целыми днями запускает кампании, ест столовские обеды, курит, иногда отвлекается и листает фейсбук. Читает новости, злится. «Новое величие», сёстры Хачатурян убивают отца, дело о булочках с маком — и вся семья Полухиных в тюрьме. Расследования ФБК, сроки за репосты, Сенцов, Серебренников, «Такие дела», «Медиазона»… Особенно почему-то Олега, в принципе далёкого от политики и общественных волнений, задевает Сенцов. Может быть, потому что они тёзки, такое вот странное предположение.

Олег читает новости, посты неравнодушных френдов, а потом закрывает вкладку и никогда ни с кем это не обсуждает. Он даже как-то забывает всё прочитанное, как только одна из рекламных кампаний требует его внимания, и потом, когда идёт на обед или домой, никогда не вспоминает то, что мелькало сегодня в ленте.

То есть новости поднимают в нём какую-то бурю, да, но в течение дня она, как взвесь в стакане, успевает осесть на дно и почти что рассеяться. Так всё и идёт день за днём, снова и снова…

Как-то Олег возвращается с работы довольно поздно. Идёт в полузабытьи, не думает, в общем-то, ни о чём. Недалеко от дома сворачивает в переулок — один из этих неосвещённых тихих переулков на окраине. И видит курьера Яндекс. Еды: глаза даже в темноте различают фирменную экипировку и за спиной коробку, обтянутую жёлтой клеёнкой. Курьер смотрит в телефон, сверяется с навигатором. Олег идёт за курьером, а вокруг них потихоньку вырастает какая-то бесконечная стройка и переукладка асфальта. Из недр этой стройки торчит кусок арматуры. Олег подхватывает арматурину и легонько ударяет курьера по голове. Легонько — так что курьер падает, хватается за голову, но сознания вроде бы не теряет. А Олег с незнакомым ему самому звуком, вырывающимся откуда-то из горла, стаскивает с него жёлтую тёплую сумку и бежит во дворы. Там он останавливается, тяжело дышит, достаёт из сумки один из пакетов, а всё остальное швыряет куда-то в кусты. И обходным путём, уже достаточно спокойно и ровно дыша, идёт домой.

Аня немного удивляется тому, что Олег принёс что-то к ужину — это на него не похоже. Но лишних вопросов не задаёт, потому что сама ничего не готовила и всё это вышло очень кстати.

— А что там? — спрашивает она, указывая на пакет в руках Олега.

— Да там… — Олег достаёт содержимое и протягивает Ане две плоские пластиковые коробки. — Роллы вот. И вот ещё… — Он передаёт ей китайские картонные коробочки.

— Лапша? — спрашивает Аня, заглядывая внутрь. — Кла-а-ассно.

Аня рада. Олег отправляется в душ, потом они включают сериал, ужинают, занимаются сексом и засыпают. На следующий день Олег чувствует прилив бодрости. Он идёт на работу и не вспоминает о вчерашнем — не вспоминает так, как будто ничего не случилось.

Недели через две всё повторяется.

Он видит курьера ещё у метро, когда тот выходит из пиццерии. Курьер идёт в противоположную от дома Олега сторону, но Олег, не особенно размышляя (даже совсем не размышляя), двигается за ним. Увидев торчащую из мусорки бутылку из-под «Журавлей», он выхватывает её и продолжает идти за курьером. Тот слушает музыку и время от времени поглядывает в телефон. Олег ждёт подходящего безлюдного места — и вот на выходе из арки у одного из домов он подскакивает к курьеру, оглушает его (в этот раз не рассчитав силу удара — курьер вырубается). Олег тут же открывает квадратную сумку, вытаскивает верхний пакет и скрывается во дворах.

Дальше можно описать, как Олег живёт своей привычной жизнью. Как становится даже более участливым к людям, а на работе более креативным (насколько это возможно в рамках его профессии). И как всё чаще нападает на курьеров — разной национальности, комплекции, иногда догоняя их велосипеды, иногда поджидая на выходе из «Макдоналдса» и «Якитории». Как, получив от Ани эсэмэс «Купишь что-нибудь к ужину?», уже на работе начинает продумывать, куда пойдёт сегодня. Как выходит на других станциях метро, делает своё дело, а потом на такси добирается до дома. И как ложится потом в постель — без единой мысли о совершённом.

Потом появляются первые новости о нападениях на курьеров на северо-западе Москвы. Олег пролистывает эти посты без особого интереса. Но всё так же голодает Сенцов. И всё так же сжимаются челюсти у Олега, когда он читает про дело «Нового величия» и Аню Павликову.

А потом эта футболка на Ане, на его Ане. Первый сигнал. Первый раз он почувствовал «это» не ночью на улице, а днём, в субботу, сидя на своём диване. Дальше — больше. Отныне жёлтый цвет такси приводит его в ярость. Днём он старается не ходить возле своих излюбленных кафе, предназначенных для вечерней охоты. Да и вечером старается не ходить. Аня пишет: «Что-нибудь купишь к ужину?» Он отвечает: «Не смогу, на работе аврал». И бродит по городу, всегда в новом районе. Сдерживается изо всех сил, но в какой-то момент опять находит человека в жёлтом. И опять бьёт его чем-нибудь тяжёлым. Несколько раз с ним вступают в драку, но неуклюжий рохля Олег в порыве гнева снова и снова оказывается победителем — и достаёт шуршащие пакеты из клеёнчатых сумок…

Концовка рассказа может быть такая. Олег случайно убивает курьера. По-настоящему. Насовсем. И как-то сам это понимает. Стоит над телом с горячим пакетом в руках и осознаёт, что это тело остынет, больше не пошевелится, не заговорит. Но он не убегает, как обычно, а стоит над этим невезучим курьером. Олег почему-то твёрдо знает, что убегать необязательно. Что никто третий не появится в этом переулке. А если случайно и забредёт, то, едва завидев Олега и лежащего на асфальте курьера, сразу же отведёт глаза и быстро уйдёт восвояси. Поэтому Олег медленно, никуда не спеша, переворачивает тело, вглядывается в смуглое лицо своими безумными, широко раскрытыми глазами и…

— Ты на следующей выходишь? — слышу я прямо возле уха обволакивающий мягкий голос, мгновенно вырывающий меня из нарратива ретроистории. Этот контент транслировала в нейронаушники моего росфона известная писательница и поэтесса Даша Морякова — а точнее, её персональный AI-ассистент, имитирующий хозяйку и преподающий мне основы литературного мастерства в рамках дорогущего персонального онлайн-курса, предназначенного для вечно молодых писателей-неудачников типа меня. Сей контент я, конечно, себе позволить не могу, а вот триальный тестовый урок с возможностью выбрать релевантную тему (я взял, соответственно, «генерацию сюжетной линии рассказа про курьера») — это вполне по моему криптокошельку. Что мне этот курс даст по факту, я ответить ни себе, ни псевдо-Даше не в силах. Что-то да даст… Хотя мой писательский талант уже давно можно сровнять с землёй и по-быстрому отслужить по нему молебен — кажется, этот ребёнок мёртворождён.

Отвлечённый незнакомым голосом, я вздрогнул, спешно вырубил курс, выпалил машинальное «да-да», а уж только потом обернулся — и обомлел. Слева от меня стояла вызывающе красивая молодая девушка с висящим на шее стильным серебристым фильтром, в облегающем сером комбезе странного кроя и таких же пыльно-серых футуристичных ботинках. Её чёрные волнистые волосы и зелёные ведьминские глаза притягивали взгляд, а пухлые, будто потрескавшиеся от мороза губы, тело, пышущее здоровьем (не спрашивайте почему, но я был в этом стопроцентно уверен, и всё), и пряный восточный аромат парфюма рождали животные инстинкты. При всей внешней сексуальности незнакомка не производила впечатления дорогой столичной шлюхи — наоборот, то ли из-за выражения лица, то ли из-за почти отсутствующего макияжа я решил, что она и мужчины-то в жизни ни разу не пробовала (хотя, скорее всего, это был всего лишь коварный женский трюк ну и мои разбушевавшиеся гормоны). На вид ей было лет двадцать, однако на самом деле вполне вероятно, что и за тридцать — меня мог ввести в заблуждение умышленно молодёжный образ (м-да, рассуждаю как глубокий старик — да сколько мне вообще лет?!). Одно я за эти мгновения понял точно: она была будто из другого мира. И этот мир мне был определённо по вкусу.

На мой очевидный интерес девушка отреагировала, окинув меня беглым взглядом. Поначалу мне почудилось в нём пренебрежение и я уж было хотел в смущении отвести глаза, но незнакомка неожиданно одарила меня кроткой улыбкой, которую трудно было уловить — но мне, похоже, свезло. Я неуклюже улыбнулся в ответ и, кажется, вмиг покраснел. Она посмотрела вниз, себе под ноги, коснулась одного из ниспадающих на плечи локонов и ещё раз чуть заметно, будто сама себе, улыбнулась… Чёрт, да она со мной флиртует! Удары сердца слились со стуком поезда, летящего через графитовый стержень подземного тоннеля, и вслед за ним начали постепенно замедляться.

–…Станция «Краснопресненская».

Я посмотрел в отражение дверей, к которым, как известно, не следовало прислоняться: незнакомка глядела прямо на меня — глядела уверенно, и в глазах её читался безмолвный вопрос. Поезд стремительно сбавлял скорость. Не отводя взгляда, девушка осторожно взяла мою руку — да что вообще тут происходит?! Такого развития событий я предположить никак не мог. Было странно и одновременно хорошо. Её бархатная кожа источала приятное тепло и забытое, давным-давно ставшее фантомным чувство спокойствия и уюта.

А потом случилось невообразимое. Двери вагона резко открылись, и столь же резко она притянула меня к себе и чувственно поцеловала — прямо в губы. Земля медленно поплыла у меня под ногами, а за закрытыми веками взорвался фейерверк из разноцветных эндорфинов. Вкус её поцелуя отдавал чем-то сладким, напоминавшим шоколадное мороженое из детства, — едва попробовав его, я сразу же захотел вторую порцию. И ещё одну. Казалось, в то мгновение остановился не только поезд, но и время, а вместе с ними и весь этот мрачный подземный мир. Пассажиры недовольно бурчали, пытаясь обойти наш случайно образовавшийся симбиоз, но нам было абсолютно всё равно.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — «Белорусская».

После этих слов, вырвавшихся из динамиков состава и сразу же повторившихся на китайском, девушка удивила ещё больше (хотя куда уж) — вытолкнула меня из вагона, да так, что от неожиданности я чуть не грохнулся на холодный гранит платформы. Как же мне хотелось вбежать обратно или схватить её за руку и вытащить за собой! Но, точно в насмешку, двери захлопнулись, и сквозь исцарапанное анимированными граффити-тегами стекло я увидел её, делающую недвусмысленный жест «пока-пока» — той самой ладонью, которую ещё секунду назад я с силой и страстью сжимал в своей горячей и влажной ладони.

Поезд унёсся прочь, а мне оставалось лишь провожать его взглядом до тех пор, пока пространство тоннеля, в который он занырнул, вновь не погрузилось в кромешную тьму.

Пока-пока…

2.3

Кто она? Что это было? Секундное помешательство? Кислотная галлюцинация? Любовь с первого взгляда? Похоже, и то, и другое, и третье сразу. Дабы убедиться в реальности происходящего, я инстинктивно потрогал губы — нет, это точно не сон: мы действительно поцеловались, причём так, словно знали друг друга целую вечность. Но что я на самом деле о ней знаю? Ни-че-го: ни имени, ни профиля социальной сети, ни мэйла, ни номера ID (или, по-русски говоря, паспорта), которым помечается каждый живой и неживой объект РНКР. Какие-то отличительные признаки? Татуировка? Пирсинг? Шрамирование? Если что-то такое и было, то я этого не заметил. Единственное, в чём уверен точно: в понедельник утром она ехала по Кольцевой в направлении от «Киевской» до «Белорусской». Возможно, на работу. То есть отныне мне каждое утро уготовано, подобно верному Хатико, высматривать незнакомку по этому маршруту — и так до скончания веков — в надежде, что наши пути вновь пересекутся? Или расклеивать по всему метрополитену романтические объявления: «Если вы увидите эту девушку, пожалуйста, передайте ей, что она снесла мне нахрен голову»? Или прыгнуть под колёса этого сраного поезда с криком: «Выбросила меня из вагона — выбросил тебя из своей головы»?..

Я поднимался на поверхность Москвы, чувствуя, что этот день таит много больше сюрпризов, чем могло показаться. Меня лихорадило, как от той внезапно всплывшей в памяти китайской пыли, — померещилось даже, что разум действительно подвергся влиянию сильного синтетического наркотика, катапультировавшего непредвиденное помутнение рассудка в открытую бездну моего таинственного «я».

Посмотрел на часы. Ровно через двадцать минут мне следовало стоять перед вторым адресатом, базирующимся где-то в подворотнях на «Краснопресненской».

Поднявшись, я тут же нырнул в подземный переход, где вдрызг пьяный бомж распивал дешёвую китайскую настойку на пару с грязной плюшевой пандой, и, выпрыгнув на противоположной стороне улицы, начал обгонять Московский зоопарк. Неожиданно мне перешло дорогу огромное нечто — наглая серая крыса, которую из-за выдающихся размеров я принял за небольшую, но весьма упитанную собаку. Она вышагивала вальяжно, как дама на утреннем променаде. Не сбавляя шага, я переступил через неё и двинулся дальше, припоминая, что недавно про крыс с «Краснопресненской» смотрел на РосТВ целый репортаж: якобы они полностью оккупировали станцию и её близлежащие окрестности, приобретя иммунитет против любых крысиных ядов и сожрав (видимо, за успех этого дела) беззащитного оленёнка, только недавно появившегося на свет в стенах зоопарка.

М-да, за последние несколько десятилетий технологии скакнули вперёд (несмотря на то, что после того опасного военного конфликта с Западом рост их значительно замедлился), но жители нашей страны от этого вряд ли выиграли: наоборот, всё стало очевидно хуже — страшнее, грязнее и безжалостнее. Здесь и раньше не особо-то ценили человеческую жизнь, а сейчас и подавно. Ведь зачем государству нужен слабый и грешный человек, если его легко можно заменить на сильного, не знающего усталости бесчувственного робота в широком понимании этого слова? Люди этому государству нужны лишь в трёх случаях: чтобы платить налоги, которые с каждым годом только растут, чтобы обслуживать машины и технологии и чтобы выполнять специфическую рабскую работу типа моей. Поэтому я эту крысу в чём-то даже понимаю и уж точно ни за что не виню. Я и сам тут крыса…

Местом назначения оказалось пустующее пятиэтажное здание с заколоченными, а где-то и вовсе выбитыми окнами, которое пряталось от посторонних взглядов на задворках главной столичной тюрьмы для животных. Водопроводные трубы, покрывшись многолетней ржавчиной, краснели за свой внешний вид, а оплёванные разрисованные двери прятали понурые головы под покосившиеся козырьки. То там, то тут стены здания были изрешечены пулями.

Навигатор показывал, что мой адресат внутри. Я подёргал деревянную дверь, и она с трудом поддалась, открыв мне грязный пищевод дома. Я выдохнул и шагнул внутрь. В сопла фильтра ударил прелый, гнилой запах. Инстинктивно прикрыв область носа, я двинулся на последний этаж.

Медитативно пересчитывая ногами кривые ступени, я удивлялся нелепости происходящего. Кому в этом полуразвалившемся здании может передавать зашифрованные данные богатая корпорация? Обанкротившемуся бизнесмену? Гениальной крысе-мутанту? Сознание непроизвольно рисовало ещё более бредовые объяснения странной геолокации, но все они тут же разбивались о твёрдый гранит пока ещё здравого смысла.

В конце концов я оказался на лестничной клетке пятого этажа. Всего три двери с табличками «13», «14», «15». Ещё раз проверил данные адресата — номер квартиры указан не был. Не успел и подумать о дальнейших своих действиях, как услышал тихий неприятный скрежет: дверной глазок квартиры под номером «15» выпал наружу, а из крохотного отверстия начало медленно вылезать нечто вытянутое, блестящее. Пытаясь разглядеть это явление, я прищурился и шагнул ближе к двери. На меня двигался ресивер, но подобной модели я никогда раньше не видел — создавалось ощущение, что сделан он наспех и из подручных материалов: куска каучуковой резины, металлической проволоки и потёртой линзы. Оставалось лишь догадываться, что пряталось за хлипким резиновым корпусом этого самодельного гаджета, но что-то мне подсказывало, что дорогостоящих китайских микросхем из премиальных девайсов стоимостью около четырёх тысяч криптоюаней за базовую версию там явно не было.

Я подошёл к устройству вплотную и посмотрел в округлую крошечную щёлку, из которой он торчал. Незримый адресат, стоящий за дверью, не выдавал своего присутствия. Я замешкался и несколько раз учтиво откашлялся, побуждая невидимку к действию. Время шло, но ничего не происходило. Вдруг на улице вспорхнула ворона и грязно при том выругалась, выведя меня из ступора: следующее действие я совершил практически неосознанно — нажал на пластиковую кнопку старого дверного звонка и сам вздрогнул от звона. Ресивер ни на йоту не сдвинулся с места, никаких звуков из квартиры также не было слышно. А может, подумал я, ресивер выдвигается автоматически, с помощью, скажем, простейшего робота?

И тут раздался голос адресата: глухой, низкий, рокочущий, будто принадлежал не человеку, а Древнему из мрачных лавкрафтовых мифов.

— ИЧТОЭТОСЕЭЭЭЭЙЧАСБЫЛО?

Адресат говорил странно и пугающе — медленно и раскатисто, не делая пауз между словами, подобно неземному существу, решившему повторить речь людей, но не особо понимающему её смысл.

Я замер, почувствовав, как желудок в страхе сжался в комок — такое порой случалось со мной от панических атак, заработанных ещё на первом курсе универа в процессе плотного знакомства с грязными синтетическими психоделиками.

Не зная, что ответить, я, точно испуганный ребёнок, машинально закрыл глаза и постарался отсчитать три глубоких вдоха и выдоха, чтобы хоть как-то прийти в себя. Не дождавшись окончания экспресс-медитации, покорно склонился над линзой ресивера и выпучил левый глаз — но трансфер информации не активировался. Адресат явно ждал ответ на свой простой вопрос.

— МНЕПОВТОРРРРРИТЬ?

Я постарался ответить как можно более непринуждённо, но голос постыдно вибрировал, как раздолбанный палёный росфон:

— Не знаю, я просто позвонил в дверь… Не надо было?

Последовало молчание, растянувшееся на вечность. Всё это время я томился перед дверью, не зная, куда себя деть от очевидной неловкости ситуации.

А потом адресат произнёс:

— ДАНННННЫЕ.

Я громко выдохнул, несколько раз кивнул и опять приблизился к ресиверу. Последовала автофокусировка: мой левый глаз напрягся, а на периферии линзы появился индикатор загрузки.

Когда трансфер был завершён, я зажмурил пульсирующий от напряжения глаз и по привычке с усилием выдавил слезу (считалось, что этот трюк якобы помогает сетчатке вернуться в состояние относительного покоя). Обычно слеза появлялась не сразу, однако сейчас выкатилась мгновенно — настолько плотно окутывал мой разум тяжёлый животный страх.

И тут, когда я был совсем уж не готов к новым ментальным потрясениям, в дверь с обратной стороны ударили с силой, достаточной, чтобы сорвать эту дверь с петель. И вместе с ударом прозвучало всего одно слово, заставившее мою кровь мгновенно остыть в жилах и тут же нагреться до экстремальных температур:

— ПРООООООООЧЬ!

Я замер в оцепенении — а потом со скоростью борзой, укушенной заражённым бешенством диким зверем, бросился вниз по лестнице, перепрыгивая целые пролёты и слыша доносящийся сверху рёв.

«ПРООООООООООООЧЬ!»