Неожиданный Город. Фантастический роман

Илья Тамигин

Таинственный город! Бородатые женщины! Предательство и выполненный воинский долг! Шпионы и диверсанты! Летающая тарелка из глубины космоса и тайна её прибытия! Тигрица, спасающая женщину! Козни и интриги заокеанских негодяев! Советский космический корабль летящий к звёздам! Мудрость советских Вождей! Любовь и ревность! Невероятные ситуации! Юмор!Всё это, Читатель, ты найдёшь на страницах этого романа. И не только это! Книга содержит нецензурную брань.

Часть первая: Откуда ни возьмись

Глава первая

1966 год

В белом плаще с кровавым подбоем… Как бы хотелось начать роман этими чеканными словами! Но — увы! Таких плащей больше не носят…

Военком Горно-Бадахшанской Автономной Области, полковник Андреев, озабоченно почесал в затылке: план по призыву новобранцев в ряды Советской Армии срывался. Где найти ещё полсотни призывников? Уклоняющихся от призыва всех повыловили… да и было их совсем немного. Он встал из-за стола, подошёл к окну. За окном торчали горы. Памир. Вершины скрывались за облаками, но, всё равно, горы пробуждали в человеке, ранее жившем на равнине, чувство восхищения, благоговения и немножко страха. Также они вызывали мысли о вечности. Андреев служил здесь, в Хороге, восьмой год, но никак не мог привыкнуть. Подавляли его горы.

Взглянул на будильник. Присутственные часы заканчивались через десять минут. Не спеша убрал в сейф документы, надел вместо белого плаща шинель и фуражку. В приёмной кивнул секретарше:

— До завтра, Галина Семёновна.

И вышел на улицу шаркающей кавалерийской походкой, скрипя сапогами. До дому было недалеко.

Дома его встретили, как положено: сначала пёс Бобик, чёрный терьер, кинулся на грудь и облизал щёки, затем рыжий кот Обормот вышел в прихожую и сдержанно, но приветливо мяукнул. И только после них, вытирая руки, появилась жена Люба. Поцеловала! Значит, настроение хорошее у женщины.

— Умывайся, Женя. У меня уже всё готово.

— А парни где?

— Да, на тренировке же!

— О, я и забыл!

Сыновья, близнецы-десятиклассники, усердно постигали Самбо.

Евгений Михайлович переобулся в войлочные тапки и прошёл в гостиную, она же столовая, она же спальня. Включил телевизор «Старт-3» и уселся в кресло. По экрану побежали полосы, и раздался голос диктора:

–… ударными темпами идёт посевная на Ставрополье…

Телевизор был мазохистом, а потому начинал внятно показывать только после удара кулаком.

Люба внесла манты.

— Руки мыл, полковник?

— Нет, ещё нет. Заслушался, понимаешь.

Вымыв руки, сел к столу. Манты были выше всяких похвал!

— Я сегодня на базар ходила, — поведала Люба, — Так там два дядьки камни продавали всякие, в том числе и рубины. Недорого, представляешь?

— Ну да? Купила?

— Купила две штуки. Серьги закажу сделать.

На стол легли два кроваво-красных камушка величиной горошину каждый.

— У него и другие камни были, только мне ни к чему.

Полковник задумчиво повертел один сгусток огня в пальцах. Он и раньше слышал, что на базаре иногда можно купить полудрагоценные камни, вроде лазурита и аметиста. Но, рубины!

«Интересно, откуда? Неужели, местные?»

— Что за дядьки?

— Ой, Женя, странные такие дядьки! Ни таджики, ни киргизы… Белобрысые, с лица страшноватые: лбы низкие, покатые, надбровные дуги толстенные, а подбородки наоборот, как срезаны, хотя челюсти огромные. Никогда раньше таких не видела!

Полковник задумался: он таких тоже никогда не видел.

После приёма пищи расположился на диване со свежей газетой «Красная Звезда» и задремал. Проснулся от того, что пришёл сосед, начальник Хорогского РОВД подполковник Тепляев.

— Здорово, Женя!

— И тебе здравствовать, Зяма!

Они пожали руки.

— Я чего пришёл-то: сейчас полуфинал, наши с вашими играют, а у меня телик накрылся. Ну, то-есть, вообще, тёмный экран! Пусти погреться, а? Я принёс!

Взору Андреева была явлена поллитра.

— О! А я чуть не забыл! Конечно, раздевайся и грейся!

Они уселись за стол, на который Люба поставила рюмки, корейскую морковку и солёные огурчики-помидорчики. По лёгкому, в общем.

Телевизор, разогревшись и насладившись ударом кулака, начал показывать зрелище.

–… итак, дорогие телезрители, мы начинаем трансляцию с центрального стадиона «Динамо»! Сегодня за право выступать в финале чемпионата СССР по футболу встречаются команды «Динамо» и «ЦСКА». Динамовцы сегодня в белых футболках и синих трусах, соответственно, вы видите белый верх и тёмный низ, а армейцы в красных футболках и белых трусах, соответственно, тёмный верх и белый низ. Вот капитаны бросают монету… Капитан динамовцев Хропачёв выбирает восточные ворота!

— ЦСКА — кони! — выразительно сощурился Тепляев.

— Зарэжу! — темпераментно отозвался Андреев.

На экране динамовцы пошли в атаку. Довольно вяло. Мужчины выпили по первой за начало игры.

— Слушай, Зяма, ты слыхал, что у нас на базаре всякими камнями, в том числе и рубинами, торгуют? — поинтересовался Андреев, с хлюпаньем всасывая солёный помидор.

— Слыхал… Противозаконно, конечно. Но уловить продавцов руки не доходят. А что?

— Да, так, интересно просто, где они их берут, камни?

— Э-э, Женя, это же Памир! Вспомни, где живём: на стыке трёх границ. Афганистан, Китай… Может, оттуда таскают?

— Китай, говоришь… Навряд ли! Люба говорила, что продавец белобрысый и с лица страшноватый. Явно не китаец.

— Белобрысый? Г-м… Десять лет тут служу, а блондинов не видал.

Они выпили по второй.

— Знаешь, я поговорю кое с кем. Интересно, что за народ и откуда.

К концу матча, закончившегося победой «Динамо», поллитра опустела.

— Пойду домой радоваться, веселиться и праздновать, — заявил довольный Тепляев.

— А я останусь горевать, печалиться и грустить, — тяжко вздохнул Андреев.

На следующий день Тепляев пригласил к себе для беседы старосту базара, пожилого киргиза Бекназара Даниярбекова. Тот пришёл, с достоинством поклонился:

— Здравствуй, насяльник!

— Здравствуй и ты, Бекназар. Присаживайся, окажи уважение, выпей со мной чаю.

После второй пиалы зелёного чаю, сопровождаемого рассыпчатым «Юбилейным» печеньем, Тепляев спросил:

— Что за люди у тебя на базаре камнями торгуют?

Бекназар развёл руками:

— Приходят иногда, всегда вдвоём, но редко. Раз в месяц, а то и реже. Так-то они продают кожу: сумки, чувяки, куртки. Качество отличное! И ножи, которые никогда не тупятся! За место платят, как положено. Русского не знают. Говорят немного на дари́, но плохо.

— А за место рублями платят?

Бекназар замялся:

— Рублями, да… Но, когда первый раз появились, с год назад, вот этим заплатили.

Он порылся в кошельке и достал золотую монету — английский фунт.

— Ого! — поднял брови Тепляев, — Сколько же ты им сдачи дал?

Староста отвёл глаза. Милиционер решил не усугублять.

— Когда снова появятся, дай знать. Хочу с ними познакомиться, документы проверить… и вообще.

— Я понял, насяльник!

Через два месяца, в разгар лета, дежурный доложил по внутреннему телефону:

— Товарищ подполковник! Тут к вам человек пришёл, говорит, староста базара его послал.

— Проводите ко мне, — коротко ответил Тепляев.

Вошёл молодой парень, киргиз:

— Уважаемый Бекназар просил передать, что люди, о которых ты спрашивал, снова на базаре.

— Какие люди? — не понял милиционер, уже подзабывший разговор со старостой.

— Которые камнями торгуют.

— А! Спасибо, дорогой!

Взяв с собой двух сержантов, подполковник поехал на базар. Можно было и пешком дойти, всего-то два километра, но на машине солиднее. Остановившись около конторы, он, оставив сержантов в машине, зашёл в крохотный кабинет Даниярбекова. При виде главного милиционера города тот торопливо вскочил:

— Пойдём, Зиновий Степанович, я тебе их покажу!

— Пойдём, только не спеши, чтоб не вспугнуть.

Прогулочным шагом все четверо прошли по базару, на котором торговали чем попало и всем подряд. Ковры, шкуры барсов и каракуль, упряжь и сёдла для лошадей и яков, посуда медная и глиняная, самовары, одежда поношенная и новая, ножи, стрептомицин, мумиё, радиоприёмники. Даже наконечники для стрел и копий! Ну, и, конечно, продукты: мясо, овощи, фрукты из долины. Обжорный ряд: плов десяти видов, манты, самсы, шурпа, баурсаки, лепешки. Дёшево!

Тепляев знал, что многие товары контрабанда, но предпочитал закрывать на это глаза. Главное, чтобы наркотой и оружием не торговали, а тряпки и транзисторы — это ладно.

Бекназар подвёл милиционеров к двоим мужчинам, торгующим кожей. В глаза бросилась их необычная внешность: атлетическое телосложение, хотя роста они были небольшого — сто шестьдесят сантиметров или около того. Грудная клетка у обоих широченная, как у гребцов. Головы непокрытые, длинные рыжеватые волосы до плеч. Лица странные: лбы низкие, покатые, нависающие надбровные дуги, подбородки как срезаны, но челюсти здоровенные. Носы большие, мясистые. Лица обветренные, морщинистые. Руки большие, как лопаты, торчащие из рукавов запястья чуть ли не вдвое толще, чем у самого Тепляева. Усы, бороды. Головы большие! Подполковник прикинул, что его шапка шестидесятого размера будет им маловата. А глаза отнюдь не азиатской формы, и серые, к тому же! Возраст не определить: не то двадцать лет, не то сорок. Одеты в кожаные комбинезоны, здесь невиданные. Что за народ? Тепляев раньше таких не встречал.

Среди сумок, курток и штанов, щедро украшенных бисером и бахромой, лежали и камни: небольшие кристаллы изумрудов, рубины, самый крупный с горошину, голубой камень — лазурит, а также аметисты. Было и несколько массивных серебряных браслетов с неограненными камнями.

— Здравствуйте, граждане! — поздоровался Тепляев, — Доку́менты предъявим!

Бекназар перевёл. Мужчины поняли не сразу, пришлось повторить дважды. Они переглянулись, и старший вынул из-за пазухи бумагу с фотографией. Присмотревшись, подполковник опознал арабскую вязь или что-то очень на неё похожее.

— Это по-уйгурски, товарищ подполковник, — пояснил сержант Субудаев, заглянувший через плечо.

— Ты знаешь по-уйгурски?

— Нет, но ихнее письмо видел.

Тепляев задумался.

— Бекназар, на каком языке ты с ними говоришь?

— На дари́, насяльник. Но они понимают меня плохо.

— Знаешь ли ты уйгурский?

— Нет, но могу позвать человека, который знает.

— Позови, пожалуйста.

Бекназар ушёл, но вскоре вернулся с пожилым седобородым человеком в ватном халате и чалме.

— Это уважаемый Самаган, он шерстью торгует. Знает и уйгурский, и русский.

— Здравствуйте, уважаемый Самаган! — прижал руку к сердцу и поклонился подполковник, — Пожалуйста, сделайте одолжение, побудьте переводчиком.

Аксакал приосанился:

— Конечно, насяльник!

— Спросите их, откуда они пришли в Хорог.

Услышав знакомую речь, пришельцы оживились. Старший сказал что-то, показав при этом на восток.

— Он говорит, что пришли с востока. Три дня пути. У них там селение.

— Как называется? Давно ли они там живут? Сколько их?

Самаган перевёл вопросы и внимательно выслушал ответы.

— Он говорит: город называется Лхаги. Живут они там недавно, двенадцать лет. Семьдесят тысяч человек.

— Ого! Вот это коллективчик!

Всё было ясно: люди, целая толпа, пришли из Синцзянь-Уйгурского Автономного Округа, из Китая, и теперь живут в Советском Таджикистане. Конечно, границу пересекли нелегально… но это головная боль Комитета. Да и границы, как таковой, практически нету. Так, несколько пограничных столбов. Уж больно территория неудобная: и горы, и ущелья, и ледники. Задержать этих двоих… в принципе, можно, за незаконную торговлю камешками, но не хотелось. Гораздо интереснее было вступить с ними в более тесный контакт.

— Скажи им, уважаемый Самаган, что я хотел бы посетить их город. Объясни, что я здесь главный надзирающий за порядком, и должен знать всех, кто живёт на моей территории.

Самаган переводил долго, гораздо дольше, чем говорил милиционер. Незнакомцы посовещались, затем улыбнулись и сделали приглашающий жест.

— Они согласны, насяльник. Они проводят тебя и твою свиту в Лхаги. Но дай им три дня, чтобы закончить торговлю. Не возвращаться же им домой с товаром!

— Годится! Да, как их зовут? Ну, имена?

Старший, выслушав Самагана, произнёс:

— Хи-Жэнь.

Младший назвался Хи-Вэнем.

Пожав им руки, Тепляев с сержантами удалился.

Вечером Зиновий Степанович зашёл к Андрееву и был усажен пить чай с эклерами, испечёнными Любой.

— Вкуснятина! — восторгался сладкоежка Тепляев, — Благорастворение возду́хов! Объедун! Любочка, я тебя поцелую! Потом. Если захочешь, конечно.

— Зарэжу! — многозначительно пообещал Андреев, хватая вилку, — Во: два удара — восемь дыр!

Польщённая Люба принесла мужчинам к чаю ещё и бутылку вишнёвки.

— Вах, какая правильная у тебя жена, Евгений!

После второй чашки Тепляев приступил к делу:

— Я сегодня на базаре был. Разговаривал с теми мужиками, что камнями торгуют.

— Задержал?

— Нет. Там всё так интересно… Семьдесят тыщ пришли на нашу землю и город построили!

— Скока-скока?!

— Говорю же: семьдесят. Двенадцать лет назад. А пришли из Китая!

— Нифига себе! — потрясся Андреев и выплеснул в рот рюмку.

— Ага, себе-то нифига… — фыркнул Тепляев, — Я, однако, с ними договорился об официальном визите. Ну, объяснил им, что они теперь на моей территории. Я уже Самсонову позвонил, объяснил ситуацию

Майор Самсонов был главой Хорогского КГБ.

— Только, тут есть одно «Но». Придётся тебе, Евгений, с нами пойти. Ну, и взвод солдатиков взять для представительности. У меня-то людей мало, да и как город без милиционеров оставишь? И Самсонов тоже: у него только четверо в штате плюс секретарша Пуля.

При упоминании о секретарше Андреев захихикал: отношения её с майором давно были в Хороге секретом Полишинеля. Об их связи не знала только жена Самсонова, Ираида Пантелеймоновна, в молодости мастер спорта по лёгкой атлетике и чемпионка Саратова по толканию ядра.

— Нет проблем! Конечно, пойду! Во-первых, интересно, во-вторых — насчёт призывников, а то мне за недовыполненный весенний призыв выговор влепили.

— Замётано! Отправляемся в пятницу на рассвете.

На колени к Андрееву вспрыгнул Обормот и деликатно потрогал его лапой за руку. Евгений Михайлович мазнул ему нос кремом. Немедленно из-под стола высунулась лохматая морда Бобика.

— А я?! А мне!?

Ему тоже намазали нос, но коварно, едва не между глаз. Длинный розовый язык, тем не менее, справился с трудной задачей. Воспользовавшись тем, что хозяин отвлёкся, Обормот незаметно подцепил когтем два эклера и сбросил на пол. Пёс легко спрятал оба пирожных в своей обширной пасти и тихонько вышел из комнаты, чтобы в укромном месте разделить добычу с подельником.

Заметивший милицейским взором кражу Тепляев хихикнул про себя:

«Тихо стырил и ушёл — называется «нашёл»!

Промолчал.

Первый Секретарь Горно-Бадахшанской Автономной Области товарищ Бахтияров, меланхолично пил чай в своём кабинете и размышлял о разных невесёлых вещах одновременно: что ему позавчера исполнилось целых пятьдесят пять лет, что доктор предлагает лечь в больницу оперировать аденому простаты, а это страшновато из-за непредсказуемых последствий, что перспектив карьерного роста нет никаких, что старшего сына отчислили из университета за неуспеваемость, и теперь придётся отмазывать его от армии… Больше всего беспокоила грядущая операция.

«Вах, что, если после ножика Нефритовый Скипетр не поднимется? Как тогда жёнам в глаза смотреть, э? Старшая переживёт, конечно, а младшая, Гюзель? Обидится так, что никакие подарки не помогут!»

В дверь просунулась голова секретарши:

— К вам Самсонов пришёл, Данияр Бекмурзаевич!

Секретарь покосился на часы: было половина пятого. Вздохнул:

— Пусть войдёт. И ещё чаю принеси.

Самсонов, приветствовав партийное начальство, сел к столу и принял предложенную пиалу с чаем.

— Какие новости, Михаил Игнатьич?

— Новости грандиозные, Данияр Бекмурзаевич! По неподтверждённым данным целый город на нашей территории возник.

— Город?! Какой ещё город? — поразился товарищ Бахтияров, — И откуда сведения?

— Сведения от Тепляева, он с людьми оттуда на базаре разговаривал. Случайно на них натолкнулся. А город большой! Говорят, семьдесят тысяч народу.

Партсекретарь едва не подавился рахат-лукумом:

— Скока-скока?! Да у нас, в Хороге, всего двадцать пять!

Он жадно отпил подостывшего чаю:

— Где? Откуда? Как называется?

— На северо-востоке. Три дня пути. А называется Лхаги.

— Нифига себе!

— Я думаю, надо туда сходить, посмотреть, что, как и почему. Я возьму Тепляева и Андреева со взводом бойцов, на всякий случай.

— Действуйте, Михаил Игнатьевич! С вами пойдёт ещё Степан Энгельсович. Я с ним поговорю нынче же.

Степан Энгельсович Михеев был Вторым Секретарём Обкома. За глаза его звали «Сэм».

Самсонов серьёзно покивал: в самом деле, как в таком ответственном деле без партийного руководства?

— А территория точно наша, советская? — озабоченно спросил товарищ Бахтияров, волнуясь за державу.

— Вроде, да. Я смотрел по карте — вроде бы в пределах границы, но… Сами понимаете, в горах граница понятие условное. В принципе, китайцы, если захотят, могут претензии предъявить на это место.

— Г-м… Я нынче же свяжусь с Душанбэ, проконсультируюсь…

На следующий день майор Самсонов дозвонился до кого надо и договорился насчёт переводчика с уйгурского. В четверг приехала молодая, очень красивая девушка-китаянка, в форме лейтенанта КГБ.

— Я Томирис Исхакова, переводчица, — представилась она секретарше Пульхерии.

Та хмуро воззрилась на пришелицу.

«Слишком уж красивая… Как бы Мишенька… на неё не запал! Хотя, вряд ли, ему русские девушки нравятся, а китайские — нет!»

— Ждите! — сухо бросила она и наклонилась к селектору:

— Михаил Игнатьич, к вам лейтенант Исхакова!

— Пусть войдёт!

Переводчица одёрнула юбку, понимающе прищурившись, покосилась на Пульхерию и вошла в кабинет. Не было её долго, полчаса или больше. Пульхерия вся изревновалась, представляя всякую эротику! Но майор, хотя и очарованный красавицей, всего лишь выяснял связанные со службой вопросы: кто, откуда, кто родственники, какое образование, да умеет ли гостья ездить верхом и достаточно ли у неё тёплых вещей.

— А откуда вы уйгурский знаете? — задал главный вопрос комитетчик.

— Я уйгурка, а не китаянка, как вы, наверное, подумали. Родители ещё до моего рождения в Таджикистан переехали.

— А, понятно, — расслабился майор и перешёл к другим темам:

— У нас тут, хоть и лето, а всё равно холодно. Горы, почти три тыщи метров над уровнем моря.

— Не беспокойтесь, товарищ майор, верхом я езжу очень хорошо и тёплые штаны у меня есть.

— Три дневных перехода до места. Ночевать в палатке придётся, а не то в пещере, — предупредил Самсонов.

— Я выдержу. У меня спальник хороший.

— Ну, тогда, идите, устраивайтесь. Завтра на рассвете выступаем, отдохните хорошенько. Пульхерия! Проводи товарища лейтенанта в гостиницу, всё равно тебе по пути!

Пульхерия с ненавистью подчинилась.

Влюбчивый Самсонов отправился домой, с грустью вспоминая красы переводчицы. Эх, кабы он холостой был! Он бы тогда срочно поухаживал за этой Томирис со всей галантностью… Но — увы. У него уже есть жена… и Пуля. Он содрогнулся при мысли, что будет, если жена узнает про его отношения с секретаршей. Ой, полетят клочки по закоулочкам! Но поделать с собой ничего не мог, так как Пуля была красивая, статная, дородная, в смысле, в теле, и едва ли не каждый рабочий день дарила ему блаженство. А жена Ираида была некрасивая, упрямая, да ещё и ревнивая, как бритва. В гневе, вообще, страшна и неукротима! Блаженство же дарила гораздо реже, чем желалось супругу, к тому же только после долгих уговоров. То мадам Самсонова была не в настроении, то у неё, якобы, голова болела…

Женился на ней майор (тогда ещё не майор, а лейтенант), только-только вылупившись из училища. На выпускной вечер, куда традиционно пригласили в качестве дам студенток педфака, он слегка опоздал, и все девушки были уже приглашены товарищами. Осталась только одна. Михаил оценивающе пригляделся: нордическая блондинка, высокая, крупная. Фигура — как у «девушки с веслом». Глаза серьёзные, строгие. Черты лица правильные, но в красоту не складываются. Вздохнув, что нет другой кандидатуры, пригласил на танец, затем на другой. Не подпирать же стенку! Девушка тоже пристально пригляделась к лейтенанту: высокий, худощавый, красивый, хотя нос и длинноват. Синеглазый, волосы тёмные, вьются, усы «Смерть девкам». Очень даже ничего кавалер! Побеседовали, выпили вместе кофе с пирожными «картошка», потанцевали ещё. Ну, конечно, проводил потом до дома, а по дороге поцеловал и легонько потискал в тёмной аллее городского сада. И всё! Но во время этого недолгого совместного променада Ира (так девушка назвалась) выкачала из разнеженного Миши все анкетные данные.

Тут надо сделать небольшое отступление для пояснения. Дело в том, что Ире, перевалившей двадцатидвухлетний рубеж, никак не удавалось выйти замуж. Не то, что замуж, а даже близко к замужу не получалоь подойти! Кавалеры избегали девушку, несмотря на красивые наряды, отличную фигуру с мощными бёдрами и классические, хотя и не сформированные, к сожалению, в красоту, черты лица. После окончания школы был только один ухажёр. Приглашал в кино, в парке погулять. Ире он не очень нравился, но никого другого просто не было. Вот и ходила на свидания. И уже во время третьей встречи парень попытался её поцеловать! И руки распространил, куда не положено! Ира возмутилась: хватать руками комсомолку! Она не такая! Кавалер получил оплеуху, от которой у него лопнула барабанная перепонка. Странно, но после этого он на свидания её не приглашал, почему-то. И, вообще, никого у девушки не было целых два года. Ира уже готова была выйти замуж за любого, парня, которого удастся закогтить! Она поведала свою грусть-печаль другу отца, подполковнику Ухову. Тот, ненадолго задумавшись, посоветовал прийти на выпускной вечер в училище. Дескать, много молодых лейтенантов будет, найдётся, из чего выбрать.

— А уж дальше моя забота.

Вот и получилось, что уже на следующий после выпускного вечера день, новоиспечённого лейтенанта вызвал к себе замполит училища подполковник Ухов.

— Вот, товарищ лейтенант Самсонов, заявление от гражданки Колошматовой И Пэ, что ты вчера склонял её к сожительству.

Услышав фамилию случайной подруги, Михаил побледнел.

— Так она… самого Пантелеймона Захарыча дочка?!

— Ага, единственная, долгожданная и горячо любимая.

Ухов, сделав серьёзное лицо, хотя его и распирало от сдерживаемого смеха, продолжил:

— Целоваться принуждал, трогал за всякие места. Было?

— Э-э… — проблеял Самсонов, потерявший дар речи, — Так, она же… не это… не возражала целоваться…

— Ну, ещё бы! — ухмыльнулся Ухов, — А с какой стати ей возражать? Ты же у нас комсомолец, красавец, отличник боевой и политической подготовки, спортсмен-разрядник! И танцуешь отлично, я вчера видел.

Посерьёзнев, деловито продолжил:

— Есть мнение, что тебе, поскольку ты училище закончил, и произведен в офицеры, неплохо бы семьёй обзавестись. Сам посуди: поедешь служить куда попало, а у тебя ни жены, ни… гр-хм… ни тестя…

— У м-меня!? — с трудом вытолкнул из перехваченного судорогой горла комсомолец-красавец-спортсмен.

— Ну, не у меня же! Имей в виду, лейтенант, что Ирочка папаше пока не сказала про твои… г-м… прикосновения. Так что, если после всего, что между вами было, ты не… То человек может обидеться! Оно тебе надо?

Вот и пришлось скоропостижно жениться, ибо папа являлся генералом и самым главным комитетчиком Саратовской области. Представить его обиженным было страшно!

Впрочем, всё оказалось не так плохо, а гораздо хуже. Пантелеймон Захарович, хотя и любил дочку и отнёсся благосклонно к её замужеству, тем не менее, проявил принципиальность. В смысле, не только не помог зятю получить хорошую должность в нормальном российском городе, а наоборот, посодействовал его назначению в Казахстан, в Семипалатинск-7. Дескать, там для чекиста уйма возможностей проявить себя. Ещё бы! Ядерный полигон, на который так и рвутся шпионы и диверсанты! И поехал Самсонов в закрытый город посреди степи, славный суховеями, пыльными бурями и радиацией. Народ спасался от неё народным средством: водкой с добавлением капли йода на пол-литра. Михаил попробовал эту гадость, но втянуться не смог. Чистую водку он тоже пил неохотно. А с женой установились вышеописанные отношения: сцены ревности, поводы для которых Ираида выдумывала сама, скучные, невыразительные и нечастые соития, отсутствие общих интересов. Ну, прямо, поговорить не о чем: ни о книгах (Михаил любил читать, особенно романы Тамигина, а Ираида не читала ничего от слова «вообще»), ни о театре, который посещать удавалось редко, ни о живописи, которую Ираида называла «глупостями». Кино и телевизор были единственными точками соприкосновения супругов. Отслужив в этом неприятном месте несколько лет и дослужившись до капитана, Самсонов, посланный однажды на курсы повышения квалификации в Ленинград, похвастался там (в неформальной обстановке) начальнику школы, что он зять самого Колошматова, и тонко намекнул, что скучает в Семипалатинске-7 и мечтает о подвиге. В результате этой изощрённой интриги он и попал в Хорог на должность главы Комитета Госбезопасности Горно-Бадахшанской Автономной Области, и вскоре получил майорские погоны.

Как говорил садовод Мичурин: не надо ждать милостей от природы! Взять их у неё — наша задача.

Тепляев тоже не терял времени: вызвал старого знакомого, китайца Чжана Ли, неоднократно штрафованного за контрабанду. Тот пришёл, конечно, но без восторга на лице. Тепляев сердечно поздоровался с ним, угостил чаем с баранками. Посетитель расслабился.

— Вопрос у меня к тебе, Чжан Ли. Вот это место тебе знакомо? — милиционер показал на карте территорию на восток и северо-восток от Хорога.

Китаец задумчиво распушил реденькие усы:

— Да. Я там был, но давно. Плато. Огромное, за неделю не пересечь. Тропа плохая, только летом лошадь пройдёт. Зимой на яках. Там полная ненаселёнка, и ходить туда незачем. В центре плато озеро. Больше четырёх тыщ высота, дышать трудно.

— Г-м… Ненаселёнка, говоришь… А у нас другие сведения: там нынче целый город!

Глаза китайца от изумления сделались круглыми и большими, как плоды инжира:

— Да, кто ж там поселился-то?

— Вот это нам завтра и предстоит выяснить, — озабоченно вздохнул Тепляев и закурил, — Пойдёшь с нами, поможешь.

Он протянул беломорину Чжану, и некоторое время они пускали дым вместе.

— Когда выходить?

— Завтра на рассвете. Проводник у нас есть, ты будешь для уверенности.

Назавтра экспедиция тронулась в путь. Впереди ехали на маленьких косматых лошадках Хи-Жень с Хи-Вэнем. За ними — Тепляев с Чжаном Ли. Майор Самсонов старался ехать поближе к красавице Томирис и непрерывно болтал на всякие внешнеполитические и народохозяйственные темы, чем утомил девушку в первый же час так, что она отстала и поехала с Андреевым. Самсонов надулся. Чего она в этом старике нашла? Конечно, Андреев подполковник, а он только майор… Может, из-за этого?

«Мундир, один мундир!» — вспомнилась строка из школьной программы.

Настроение тем более испортилось, когда до него вдруг дошло, наконец, какую дыню ему вставит начальство за проворонивание целого города. Скажут, что должен же был разведчиков посылать туда-сюда, информаторов опрашивать, а не сидеть на жо… на заднице. Иностранцы, оказывается, двенадцать лет, как из-за границы пришли, а он ни сном, ни духом… Правда, его всего два года, как в Хорог назначили. Может, и удастся отбрехаться?

Михеев с референтом-телохранителем Рахимом ехал на четырёх лошадях, нагруженных комфортабельной палаткой, едой, коробками с избранными произведениями В. И. Ленина и материалами ХХ-го и последующих съездов КПСС. Ещё в седельной сумке ехал маленький бронзовый бюст Ленина.

Взвод бойцов замыкал шествие. Десяток вьючных лошадей были нагружены провиантом, водой и палатками, а также дровами и фуражом.

Через четыре часа тропа сузилась, и стала подниматься в гору. Все были вынуждены двигаться в затылок друг другу. К полудню барометр показал, что высота достигла трёх с половиной тысяч метров. Дышать стало трудновато. Проголодавшийся Тепляев приказал искать место для привала, но Хи-Жэнь объяснил, что такой возможности не будет до самого вечера. Милиционер, как, впрочем, и комитетчик, приуныл, но ненадолго. Достал бутерброды с домашней колбаской, приготовленные женой. Кушать пришлось на ходу, всухомятку, но всё равно, это было лучше, чем испытывать сосущую пустоту и урчание в брюхе. Самсонов, которого жена бутербродами не снабдила, ехал сзади, терзаясь аппетитным запахом колбасы и глотая голодные слюни. Андреев же легко переносил тяготы похода, ему этот пост был нипочём. А солдаты роптали про себя, но терпели, понимая, что обстоятельства окружающей среды сильнее их желания отдохнуть и поесть.

Уже в сумерках нашлась небольшая плоская площадка над пропастью метров шестисот глубиной. Палатки пришлось ставить едва не вплотную. Разожгли костры (три), подогрели еду в котелках. Все были люди опытные, знали, что вода на такой высоте закипает при восьмидесяти градусах, а не при ста, соответственно, кашу нормально сварить не удастся. Поэтому ели концентраты. Развели кипяточком — и готово. Правда, не сказать, чтобы вкусно. Самсонов этого закона природы не знал, а посему, вскипятив воды в котелке и попытавшись заварить чай для себя и переводчицы, был сильно удивлён его вкусом. Прямо-таки, бурда какая-то, а не чай! Пришлось выплеснуть в пропасть.

Когда собрались готовиться ко сну, Хи-Жень строго сказал:

— Воду на костёр не лить и песок не сыпать! Просто разгребите угли, пусть сами умрут.

Все слегка удивились, но сделали, как было сказано.

Стали укладываться спать. Нежный майор Самсонов долго вертелся, пытаясь угнездиться поудобнее: каменистая поверхность впивалась в бока сквозь спальник. Опытный Андреев нагрёб себе щебёнки и положил на неё спальник. Не мягко, конечно, но ровненько! Томирис уклонилась ночевать в одной палатке с Самсоновым и Михеевым, хотя их палатка была четырёхместная — легла с Тепляевым и Андреевым, подстелив себе толстую мягкую кошму. Вскоре весь лагерь захрапел. Только Самсонов ворочался едва не до утра: болела голова и не хватало воздуху. Не спал и Михеев. Во-первых, Самсонов ворочался и толкался коленками, а во-вторых, надо было составить план развёрнутой политической информации для руководства аборигенов.

До таинственного города, населённого таинственными людьми, оставалось ещё два дня пути.

Глава вторая

Товарищ Бахтияров позвонил в Душанбэ. Лучше бы он туда бомбу метнул! Первый секретарь ЦК компартии республики товарищ Рассулов от волнения потерял аппетит и ничего кушать не мог! В полдень позвонил в Москву дежурному по ЦК (звонить в ЦК раньше считалось неприлично): так и так, на Памире ни с того, ни с сего появился неучтённый город. В Москве сильно удивились. Семичассный лично позвонил товарищу Рассулову:

— Джаффар Рассулыч! Подробности о городе нужны!

— По моему распоряжению туда уже отправлена экспедиция, Владимир Ефимыч. Вернутся — расскажут.

— А земля, точно наша, советская? — настороженно поинтересовался председатель КГБ.

— Если по карте смотреть, то, вроде бы, наша. А, может, и не наша, а китайская. Мутное место. Заодно и уточнят, заново границу нарисуют.

— Г-м… Кого отправил-то?

— Второго секретаря Хорога.

— А-а, Сэма! А ещё кого?

— От Комитета майор Самсонов, с ним начальник милиции Тепляев. Ну, и военком Андреев со взводом солдатиков.

— Маловато будет…

— Да что вы! В самый раз для разведки.

Разведка уже второй день преодолевала горы. Тропа была вполне удовлетворительная, только иногда переходя в узенькие карнизы, где приходилось спешиваться, чтобы не скрестись боком о стену. В нескольких местах довелось переходить пропасть по висячему мосту. Хи-Вэнь предупредил, что больше одного всадника зараз мост может не выдержать, поэтому движение сильно замедлилось.

Самсонов чувствовал себя скверно. Во-первых, он боялся высоты, и вид клубящейся туманом бездны вызывал у него головокружение, тошноту и запор. Во-вторых, не хватало кислорода. Из-за этого всё время болела голова, и даже аспирин не помогал. В-третьих, он плохо ездил верхом, а потому убитая задница причиняла нешуточное страдание. Но майор стойко терпел всё это и, стиснув зубы, продвигался вперёд, опираясь на чувство долга.

Привычные к горам Тепляев и Андреев не жаловались, чувствовали себя удовлетворительно.

Вторая ночёвка оказалась хуже первой: из-за недостатка кислорода уснуть долго не удавалось почти всем. Только Хи-Жэнь с Хи-Вэнем захрапели сразу, как только улеглись. Самсонов же, лёжа в спальнике, с ужасом ощутил, что его влечение к Томирис съёжилось до микроскопических размеров! Попытка возродить в памяти ласки Пульхерии также не удалась. Ужас какой! Как жить без эротики?

Наутро все с облегчением отметили, что тропа выровнялась, в смысле, подъём прекратился. Андреев записал показания барометра и рассчитал высоту над уровнем моря: 4300 метров! Однако! Идти, тем не менее, стало легче, тропа расширилась и сделалась ровнее. Обедали с комфортом на широкой плоской площадке с небольшим ручейком. Это порадовало, так как позволило напоить коней от пуза. Людям же вода не понравилась, ибо оказалась минерализованной и солоноватой. Прямо, техническая, какая-то!

— Не боржом! Далеко не, — заключил сержант Викуленко, сдерживая отрыжку, и все с ним согласились, вразнобой добавив междометий, дабы нейтрализовать неприятный вкус.

Через четыре часа Хи-Вэнь остановился и показал пальцем:

— Пришли!

Из-за поворота тропы завиднелся город, голубой от сияния яркого солнечного света, не притушенного облаками.

— Вот это да! — вырвалось междометие у Андреева.

Увиденное потрясало воображение: круглые дома, сложенные из тёсаного камня, стояли как по линеечке вдоль довольно широких улиц, радиальными лучами расходящихся от ослепительно блестящего на солнце ярко-голубого озера. На берегу озера стояло несколько больших зданий, тоже круглых. Конусообразные черепичные крыши с загнутыми краями придавали домам нарядный и несколько ухарский вид. Окна, тоже круглые или овальные, украшены резными наличниками. При домах палисадники с цветами и, как ни странно, персиками, во дворах — яки, лошади, овцы и козы. На дальнем берегу озера — лес.

— Благодать-то, какая! — воскликнул Тепляев, глубоко вздохнув.

— Что вы имеете в виду? — повернулся к нему Михеев.

— Место отличное! Альпийские луга, скотине приволье. Лес, опять же.

В глазах Андреева плеснуло любопытство:

— Так ты деревенский, что ли?

— Ага, деревенский. С Алтая.

Процессия уже вошла на одну из улиц. Кони цокали подковами по булыжной мостовой. Солдаты восхищённо матерились вполголоса. Чжан Ли деловито прикидывал, сколько всего он сюда привезёт.

«Изолированный город! Всё расхватают: и ширпотреб, и одеколон, и лекарства! А перец, а куркума? Они же лёгкие, а подъём с них огромный! Водка, опять же…»

Голова аж закружилась от перспектив мощного обогащения.

Самсонов вертел больной головой на триста шестьдесят градусов, соображая, что необходимо предпринять в первую очередь в смысле госбезопасности.

«Границу чётко обозначить: полосатые столбы, контрольно-следовая полоса, колючка — это прежде всего! Полноценную пограничную стражу… не меньше батальона понадобится, а то и двух — это во-вторых…»

Он прервал размышление, чтобы проглотить аспиринку — уже восьмую за день. Желудок отозвался недовольным спазмом и лёгкой изжогой, но голове стало чуть легче.

«В-третьих… там видно будет. А пока надо срочно доложить, что город таки существует!»

Он покосился на ящик с рацией, притороченный к вьючному седлу запасного коня вместе с личными вещами. Конечно, можно было её и не брать, воспользоваться той, что везёт Андреев, но начальство этот ленивый поступок не одобрило бы. Офицер госбезопасности не должен ни от кого зависеть, тем более, в смысле секретной связи.

В поле зрения начали появляться люди. Они с интересом взирали на кавалькаду и несколько раз спрашивали Хи-Жэня, типа, что за люди (это было ясно из мимики и жестов). Тот отвечал, но не по-уйгурски, а на другом языке.

Самсонов обратил внимание на то, что все прохожие были мужчинами: одеты в одинаковые по фасону штаны и куртки или комбинезоны, бородатые… Стоп! А это кто? Огромный живот, большие груди, оттопыривающие куртку… но — борода! Небольшая, явно подстриженная. Неужели женщина?! Точно, беременная баба! Приглядевшись попристальнее, он различил ещё несколько дам. Все с бородами, правда, небольшими. Нифига себе! Коренастые, широкобёдрые, грудастые тётки, но бородатые все до одной. Внутри всё оборвалось.

«Как же с ними мужики спят? Хотя… вот бы… Нет, не смогу!»

— Куда ты ведёшь нас? — спросил Тепляев Хи-Жэня.

Томирис перевела.

— В Горсовет, к старейшинам. Во-он, та башня.

— О! Это правильно!

Самсонов поравнялся с Михеевым и, понизив голос, спросил:

— Вы заметили, Степан Энгельсович, что здесь все женщины бородатые?

— Какие женщины? Одни мужики! — удивился партсекретарь.

— А вы приглядитесь!

Тот несколько секунд буравил взглядом прохожих, а затем побледнел и охнул:

— Твоя правда, Миша! Как такое может быть, а?

Самсонов на этот риторический вопрос не ответил.

«Доктора надо будет сюда привезти. Этого… как его… эндокринолога! Чтобы их в поликлинику свёл, для опытов. Может, у здешних тёток бороды от недостатка кислорода растут?»

Представил попутно, сколько понадобится других специалистов. Ой, много! Ведь, и почту-телеграф надо будет строить, и электростанцию, и аэродром. А школа? А магазин? А больничка? Казарма, опять же…

Михеев, оклемавшись от изумления, продолжил свою предыдущую мысль: как попонятнее объяснить местному руководству концепцию руководящей роли КПСС и связи её с Советской Властью. Ну, и про Советский Союз, что он есть первое в мире государство рабочих и крестьян, самое большое на Земле, и оплот мира во всём мире. Он сильно волновался, ибо от грядущего выступления зависело не только будущее города и населяющих его людей, но и собственная судьба. Ведь, в случае удачи, руководство может товарища Михеева даже и в республиканский партаппарат направить на работу!

«Главное — отчёт правильно написать. Подчеркнуть мудрость товарища Бахтиярова в организации экспедиции, руководящую роль товарища Рассулова… А в конце — скромненько так: непосредственное руководство разведкой и работой с местным населением осуществлял тов. Михеев С. Э., второй секретарь обкома Горно-Бадахшанской Автономной Области».

Он покосился на референта Рахмона, которому вчера поручил написать речь. Тот, при свете керосиновой лампы «Летучая Мышь», старался до полуночи. Утром представил восемнадцать страниц блокнота, исписанных бисерным почерком. Текст получился очень хороший. Нужные идеи были сформулированы простыми словами и выражениями, понятными кому угодно, даже детям. Парень, хотя и таджик, имел хорошо подвешенный язык и резвое перо, и был предан хозяину беззаветно.

«Надо будет его с собой взять, если… нет, не „если“, а когда на повышение пойду…»

Вот и Горсовет. Большая, метров двадцати в высоту, круглая, вернее, полусферическая башня. У коновязи с полдюжины коней. Хи-Жэнь жестом показал: приехали, мол.

— Взво-од! Стой, раз-два! — скомандовал Андреев.

Томирис легко спрыгнула с коня. По ней тягот перехода совсем не было заметно. Самсонов, морщась, осторожно, на животе, сполз с седла и встал, расставив ноги циркулем. Михеев, переодевшийся загодя в костюм и галстук, сжимал в руках доклад.

Хи-Жэнь распахнул двустворчатые двери, и советские товарищи вошли в таинственное сумрачное нутро башни.

Партсекретарь, военком, начальник милиции, и комитетчик, сопровождаемые Томирис и Рахмоном, оказались в большом круглом зале, напоминавшем цирк или древнеримский Сенат. Такая же арена, окруженная амфитеатром, уступами поднимающимся к куполу. В центре потолка широкое отверстие. На арене огромный очаг с полупрогоревшей кучей углей. Дым, освещённый лучом солнца, выглядел столбом молочно-серебристого кварца c реденькими искорками золота. Приятно пахло смолистыми дровишками и какими-то благовониями.

На возвышении напротив двери семеро пожилых мужчин в светлых длинных робах. Товарищ Михеев вдохнул полный живот воздуха, чтобы унять противную дрожь в коленках.

«Как к ним обратиться-то? Товарищи? Друзья? Господа? Э-э, нет, господа все в Париже…»

— Здравствуйте, уважаемые!

Выслушав перевод Томирис, все семеро переглянулись, а самый левый седобородый дядька нахмурился и, довольно резко, выдал длинное предложение, явно в повелительной форме.

— Он говорит, что к старейшинам следует обращаться «достопочтенные старцы» — перевела, слегка конфузясь, девушка.

«Ай-яй-яй! Сразу такой прокол!» — опечалился партработник, — «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь!»

Но работа есть работа. Он вздел очки и, достав из папки доклад, принялся читать:

— Ага… Достопочтенные Старцы! Мы пришли с миром! Моё имя Степан.

Старцы переглянулись, и давешний, сидящий слева, спросил:

— Зачем же тогда ты привёл отряд воинов, Степан?

— Э-э… Для охраны! Я занимаю очень важный пост, вот мне и положена охрана! — выкрутился партсекретарь.

Вытерев со лба выступивший пот, он продолжил:

— Ваш город построен на земле Советского Таджикистана, а Таджикистан является частью Союза Советских Социалистических Республик.

— Что значит «социалистических»? — перебил его всё тот же старец, судя по всему, главный.

Ну, типа, председатель горисполкома.

Михеев почувствовал себя увереннее, ибо разговор перешёл на знакомую почву:

— Социалистический — значит живущий по принципам социализма, главным из которых является: «от каждого по способности, каждому по труду». В смысле, по результатам труда.

Старцы удовлетворённо покивали.

— Советский Союз — самое большое и самое правильное государство. Власть в нём принадлежит народу — рабочим и крестьянам.

— А как же старейшины? — заволновались старцы.

— Ну, разумеется! Страной правят старейшины рабочих, крестьян и… э-э… мудрецов. В Советском Союзе все люди, все народы равны. Забота о людях является первейшей задачей правительства: всем гарантируется бесплатное образование, бесплатное медицинское обслуживание. Те, кто достиг определённого возраста, могут не работать, ибо государство платит им пенсию. Пенсия также выплачивается людям с увечьями, препятствующими возможности работать. Женщины, ожидающие рождения ребёнка, за два месяца до родов могут прекратить работу и не работать, пока ребёнку не исполнится три месяца. И всё это время они получают заработную плату. Государство строит дома, в которых люди бесплатно получают жильё…

Он говорил ещё почти сорок минут. Закончил так:

— Правительство Советского Таджикистана приглашает ваш народ присоединиться к братской семье народов Советского Союза. В вашем городе будет построен аэродром, чтобы все желающие могли путешествовать, летая по воздуху. Быстро и комфортабельно! Будут построены школы, библиотеки, больницы, магазины, а также почта. Люди получат доступ к любым областям знания и культуры! Советские воины будут дённо и нощно охранять город от плохих людей-капиталистов, которые только и ждут возможности напасть на мирный город, вроде вашего, чтобы отнять всё, что есть ценного, а жителей обратить в рабство.

Тут он, конечно, слегка сгустил краски. Тем не менее, этот тезис о защите пришёлся старцам по душе!

«Хорошо сказал!» — удовлетворённо подумал Самсонов, — «Вон, как разулыбались!»

— Мы помолимся, принесём жертву и обсудим твоё приглашение, — поднял руку главный старец, — А пока ты будешь нашим гостем. Мы сообщим тебе своё решение завтра в полдень.

Товарищ Михеев, самозванно возложивший на себя полномочия посла, растерялся:

— Только завтра? А сейчас чего? Мы бы на вопросы населения ответили… да и у нас к вам вопросы есть.

— Сказано — завтра, значит завтра, — непреклонно отрезал председатель горисполкома, — Имей терпение, Степан.

Степан беспомощно оглянулся на свою «свиту».

— Ага… А нам куда идти? Ночевать? Палатки поставить… где?

— Никуда идти не надо, ночуйте здесь. Места всем хватит.

Старцы поднялись и с достоинством удалились.

Андреев философски пожал плечами и спросил Хи-Жэня:

— На этом очаге пищу готовить можно? И где туалет?

— Пищу готовить можно, только огонь гасить нельзя. А туалет сейчас покажу. Иди за мной!

Туалет оказался монументальным сооружением метра четыре высотой, органично вписывающимся в городской пейзаж. Внутри имелось четыре очка из полированного кварца. К каждому был подведён кран с водой!

«Во, у них даже водопровод есть!» — поразился военком.

Удобства впечатлили.

На очаге приготовили ужин на всех. Самсонов, единственный из всех, отказался от ужина — у него от тушёнки с перловкой развился запор, да и голова сильно болела. Товарищ Михеев перловку не любил, но съел, чтобы быть ближе к народу. К тому же, запасы, взятые в дорогу из дому, частично иссякли, а варёная курица вообще протухла, пришлось бросить её со скалы в пропасть. Солдаты же, поужинав с привычным аппетитом, попросили у Хи-Жэня молока. Обратиться за помощью к Томирис они постеснялись, поэтому сержант Викуленко прибег к языку мимики и жестов: рядовой Акимов сложил кулаки с оттопыренными вниз большими пальцами, а Викуленко принялся за эти пальцы дёргать, имитируя доение. Хи-Жэнь эту пантомиму понял и ушёл в сумрак, взяв с собой рядового Хананеева. Через сорок минут они вернулись с двумя вёдрами необыкновенно вкусного кумыса. Хватило всем! Руководство в лице товарища Михеева выразило Викуленко устную благодарность за проявленную инициативу и находчивость.

Смеркалось. Самсонов, попыхтев часок над составлением радиограммы (надо же зашифровать!), вышел из здания и закинул тросик антенны на крышу. Сеанс связи с Управлением Комитета в Душанбэ был предусмотрен в 20.00. Шевеля губами, майор следил, как светящаяся секундная стрелка приближалась к цифре 12 на циферблате часов. Пора! Запищала морзянка:

«михась таджику цель достигнута тчк город существует тчк женщины бородатые тчк вступили контакт руководством зпт предложили присоединить городу советский союз тчк ответ завтра полдень подпись михась».

Под псевдонимом «Таджик» был зашифрован сам полковник Бабкин.

С чувством выполненного долга, Михаил, он же «Михась», свернул рацию и поплёлся устраиваться на ночлег.

«Скорей бы домой…»

Майор представил, как через какие-нибудь четыре ночи он, избавившись от головной боли, изжоги и запора, ляжет в мягкую постель с тёплой Ираидой. Конечно, лучше бы с Пулей…

Глава КГБ Таджикистана, генерал-лейтенант Хольев пил чай, поставив ноги в таз с горячей водой и готовясь отойти ко сну, когда противно заверещал телефон, суля казённые хлопоты. Генерал выругался себе под нос и попытался взять трубку, но для этого надо было выступить из таза. Он снова выругался, на сей раз громче, и раздражённо крикнул:

— Нинка! Дай же телефон! Я не достаю!

Вошла жена в халате и бигудях. На лице её, жирном от крема, расплылось кислое выражение, ибо вопль мужа оторвал её от телепередачи «Кабачок 13 стульев».

— На, противный!

— Хольев у аппарата!

— Товарищ генерал-лейтенант! — раздался в трубке взволнованный голос полковника Бабкина, — Тута шифровка пришла от майора Самсонова, который по Горно-Бадахшанской Области! Его товарищ Рассулов с подачи товарища Бахтиярова в командировку отправил, на разведку, типа.

— Погоди-погоди! Какая командировка? Какая ещё разведка? Почему я не в курсе? — заволновался генерал.

— Так вы же в Москве третьего дня были, вот товарищ Рассулов мне, как вашему заместителю, контроль и поручил!

— А-а, верно. Так что там?

— Зачитываю расшифровку радиограммы:

«михась таджику цель достигнута тчк город существует тчк женщины бородатые тчк вступили контакт руководством зпт предложили присоединить городу советский союз тчк ответ завтра полдень подпись михась»

Хольев ничего не понял, но признаваться в этом не стал, чтобы не проявить некомпетентность. А дело было серьёзное, судя по тому, что задействован аж Генеральный Секретарь республики.

— Высылай машину, разговор не телефонный.

— Есть!

Обжигаясь, допил чай. Бросить было жалко, там уже растворился сахар.

Приехав в Управление, генерал коротко бросил Бабкину:

— Излагай.

И тот рассказал всё с самого начала: как из Хорога поступила информация о возникшем на пустом месте городе, как товарищ Бахтияров, согласовав с товарищем Рассуловым, отправил туда экспедицию под руководством второго секретаря Хорога Михеева.

— От нас там майор Самсонов. У него взвод бойцов… на всякий случай.

— Сколько конкретно?

— Э-э… Тридцать человек!

— Маловато будет…

Полковник промолчал.

Генерал закурил. Случай экстраординарный! Город! Целый город! Незнакомый народ, не имеющий представления о Советской Власти!

— Товарищ Рассулов в курсе?

— Нет ещё. Только полчаса, как шифровка от Самсонова пришла.

Придвинув аппарат спецсвязи, Хольев позвонил партийному начальству.

— Информация пришла насчёт того города, товарищ Рассулов. Надо бы обсудить.

— Ой, приезжай прямо сейчас, Владимир Арчибальдыч! Я на ближней даче.

Дача, похожая на маленький средневековый замок, располагалась всего в сорока километрах от города в живописной долине.

«Хоть каким генералом ни будь, даже генерал-полковником, а такого уровня не достигнешь, Вова! Маршалом, разве…» — с завистью прикинул Владимир Арчибальдович.

Чёрная Волга генерала остановилась перед воротами. Охрана проверила документы, бдительно посветила фонариком в лицо, и только после этого впустила на территорию.

«Молодцы! Службу знают» — одобрил комитетчик, сам же эту службу и настраивавший, шагая за провожатым.

Товарищ Рассулов проявил гостеприимство и демократизм: принял Хольева не в кабинете, а в столовой, куда был подан чай, коньяк и прочие вкусности. Генерал понял, что можно общаться неформально и назвал руководителя по имени-отчеству:

— Вот, Джаффар Рассулыч, разведка подтвердила наличие города. Михеев склонял руководство присоединиться к Советскому Союзу, в смысле, к Таджикистану.

Партсекретарь наморщил лоб:

— Михеев… Михеев… А, Сэм! И, что, согласились?

— Ответ только завтра в полдень, — развёл руками генерал.

Товарищ Рассулов отхлебнул чаю и твёрдо сказал:

— Согласятся или заартачатся, город засекретить, это первое дело! Понятно? Во-вторых, я нынче же проинформирую ЦК. Это проблема не республиканского, а общесоюзного масштаба. В-третьих, если мы получим отказ от вступления города в Советский Союз, то пусть ваш майор с помощью приданного ему воинского подразделения захватит власть и держится до прибытия подкреплений.

Хольев подобрался:

— Поддерживаю! Только… бойцов у него маловато, всего тридцать. Но, думаю, справится. А мы, если что, туда батальон-другой десантников мигом перебросим!

Некоторое время они молча пили чай. Затем генсек республики задумчиво протянул:

— Что ж за народ такой? Бабы бородатые… Откуда они, вообще, взялись?

— Будем выяснять. Мне и самому интересно! — улыбнулся генерал.

В восемь утра Самсонов включил рацию и провёл новый сеанс связи. Записав радиограмму, уединился в уголке горсовета, расшифровал. В глазах потемнело:

«таджик михасю назначаетесь врио военного коменданта новой территории тчк результат переговоров доложить немедленно частоте 223 тчк случае отказа вступить советский союз захватить власть городе зпт держаться до прибытия подкреплений тчк почему женщины бородатые вопр подпись таджик».

Вот, так, значит! Захватить власть в городе! Он, конечно, готов положить живот на алтарь служения социалистическому отечеству, но хотелось надеяться, что до войны дело не дойдёт. Нормальные же люди, согласятся вступить в Союз добровольно, тем более, что всякие блага им Сэм пообещал и защиту от капиталистов. Михаил, окинув внутренним взором ситуацию, понял, что теперь, как дело ни повернется, он тут застрянет надолго… Военный комендант должность ответственная, с бухты-барахты человека не заменишь. Да ещё в условиях форс-мажора.

«Пока там, наверху, не решат кадровые вопросы, мне одному за всё придётся отдуваться… И за безопасность, и за снабжение, и за строительство. И за секретность тоже! Город-то, наверняка засекретят!»

Он закурил и поморщился: дым папиросы едва не задушил.

«Во, даже и не покурить здесь в удовольствие…»

Прокашлявшись, принялся составлять план действий:

«Перво-наперво Пулю сюда надо привезти: бумаг будет уймища, и посетителей тоже. А Ирка пусть в Хороге останется, чего её сюда тащить, у неё и так голова всё время болит… Да и не разрешат, жён-то, из-за секретности! Сначала, по крайней мере. А Пульхерия — старшина! Прикажут ей — и приедет!»

От этой мысли на душе стало немного легче. Он будет тут с Пулей заниматься… э-э… делопроизводством без помехи!

Повеселев, Самсонов вышел на воздух, потянул носом. Пахло хвоей, смолой, дымом и скотиной. Ослепительно белое (отнюдь не желтое, или желтовато-красное, как на равнине) солнце сияло с пронзительно голубого безоблачного неба. Облака были ниже плато.

Надо было ждать полудня, который, так или иначе, перевернёт всю его жизнь.

Глава третья

Всё оставшееся до полудня время майор добывал информацию. Опять же, красавица Томирис была вынуждена находиться рядом, переводить. А это само по себе приятно!

Дело было так: после завтрака, который Самсонов съесть не смог из-за резей в желудке, только кумыса выпил, к чрезвычайному и полномочному «послу» товарищу Михееву подошёл один из старейшин (самый молодой).

— Меня зовут Хи-Лонь. Мне поручили ответить на твои вопросы. Спрашивай, Степан.

Самсонов и товарищ Михеев принялись за расспросы. Чжан Ли сидел немного поодаль и напрягал уши изо всех сил. Выяснилось следующее: народ называется «Люмди». Раньше они жили на Тибете, тоже высоко в горах, но, в результате сильнейшего землетрясения лишились источника воды — озеро пересохло. Поэтому Люмди и переселились сюда, в местность, сильно напоминающую родину. Шли не наугад, а на уже разведанное место.

— Почти все переселились, хотя и жалко было уходить: там было золото и медь самородная, — пояснил Хи-Лонь, — В изобилии. Всего несколько семей остались, те, что торговлей занимались. Жалко было бросать налаженное дело. Но они тоже потом сюда перебрались.

— А чем торговали-то? — полюбопытствовал партсекретарь.

— Золотом, ювелиркой, камнями… Посудой медной. Клинками ещё. Наши кузнецы непревзойдённую сталь куют. Один раз заточишь — и всю оставшуюся жизнь точить не надо. Только камень затупит. Ну, и кожей. Лучше наших кож даже в Монголии нету.

Чжан Ли сообразил, что под торговлей имелась в виду контрабанда. Кряжистые горцы наверняка знали тропки, порой недоступные обычным людям, и в Индию, и в Пакистан, и в Непал. Ножи, упомянутые Хи-Лонем, ему попадались неоднократно. Действительно, сталь была исключительная, и стоили ножи очень дорого.

— А здесь вы чем занимаетесь? — поинтересовался Самсонов, — Ну, кроме животноводства?

Хи-Лонь сощурился и поднял палец для значительности:

— Растение лечебное выращиваем. Оно только высоко в горах растёт, и одни мы его выращивать умеем. От всех болезней помогает, от поноса до мужской слабости и бесплодия у баб. Индийцы за него полтора веса золотом платят за один вес.

Товарищ Михеев впечатлился. Вот бы ему такое лекарство! А то, в последнее время в личной жизни осечки случались… неоднократно. В общем, не юноша уже, помощь не помешала бы!

Название растения Томирис перевести не смогла.

— Металлы добываем, камни самоцветные, — продолжал Хи-Лонь, загибая пальцы, — Камни, впрочем, немного. Попутно с металлом. Сколько получится найти. Но и то, и другое хорошо уходит и в Индии, и в Афганистане.

— А что за металлы?

Вместо ответа Хи-Лонь показал массивный браслет на левом запястье в виде дракона. Металл был похож на серебро…

— Что это?

Хи-Лонь замялся:

— Мы называем этот металл «твёрдое серебро». Его тут много. За него, кстати, дают гораздо больше, чем за настоящее, мягкое серебро. Оно здесь тоже есть, но не так много, пока всего три жилы нашли.

Комитетчик и партработник переглянулись: уж не платина ли? Вот это подарок Родине! Но геологами они не были, поэтому вопрос остался открытым. Чжан Ли загрустил: из-за этих месторождений город закроют и засекретят, попасть сюда будет без пропуска невозможно… если только не устроиться здесь на работу!

К досаде Самсонова, собиравшегося спросить о бородах у женщин, товарищ Михеев свернул на политику:

— Вы долгое время жили в Китае… Как вы относитесь к председателю Мао Цзедуну?

Хи-Лонь почесал бороду:

— А мы к нему больше не относимся. Вождь, конечно, великий, но… Нас, например, за китайцев не считал. Не разрешал школу на нашем языке открыть, только на уйгурском.

— В Советском Союзе все нации, даже самые маленькие, пользуются равными правами! — с пафосом заявил партсекретарь, — Право наций на самоопределение провозгласил ещё великий Ленин! Давай, я расскажу про этого вождя?

— Вот мы и самоопределились, переселились сюда, — кивнул Хи-Лонь и улыбнулся, — А про Ленина мы знаем, нам в школе рассказывали.

Слегка обескураженный товарищ Михеев решил зайти с другого мощного козыря:

— А товарищ Брежжнев?! Это самый великий вождь в Советском Союзе! Вот, послушай…

— И он нам известен, — перебил его Хи-Лонь, — Не трать слова, Степан. Мы товарища Брежжнева знаем и очень уважаем.

Неожиданно он достал из внутреннего кармана газету «Правда» двухлетней давности с фотографией улыбающегося Леонида Ильича на первой странице.

— Во!

Самсонов мысленно поаплодировал старейшине. Товарища Михеева же слегка переклинило, ибо план агитбеседы он на ходу поменять не мог. Рахмон же, как назло, всё утро торчал в туалете — маялся поносом, и подать руку помощи не мог. Воспользовавшись замешательством партсекретаря, майор задал важный вопрос:

— Как у вас тут с охотой? Можно ли крупную дичь подстрелить?

Так, завуалировано, он хотел выяснить насчёт наличия у Люмдей огнестрельного оружия.

— Да. И архаров удаётся добывать, и снежных барсов. И дробовики есть, и винтовки. Но лучшее мясо — это улары.

— Улары, это кто? — шёпотом спросил товарищ Михеев Самсонова.

Тот не знал, хотя и служил на Памире уже давно. Чжан Ли, тоже шёпотом, объяснил:

— Птицы такие, вроде индюков. Жирные и вкусные.

«Ага! Значит, огнестрельное оружие Люмдям не в диковину! Имеется в достаточном количестве… Вон, даже и винтовки!» — сделал мысленную пометку бдительный комитетчик.

Материала для рапорта набиралось всё больше.

«Как бы поделикатней про баб спросить?»

Но тут, наконец, появился Рахмон. Повинуясь нетерпеливому жесту шефа, он быстро вник в ситуацию, что-то шепнул на ухо, и был озвучен новый важный вопрос:

— Какая у вас религия? Какому богу или богам вы поклоняетесь?

Хи-Лонь торжественно ответил:

— Наш бог — Вечный Огонь. Он горит в Солнце и звёздах, с него начался наш мир и им всё заканчивается. Наши души тоже частички Вечного Огня. Творец возжигает его в каждом человеке в момент рождения. Вообще, не только человек, всё живое имеет душу, только у животных и растений души другие.

— Душа, частица Огня, даётся при рождении, — уточнил товарищ Михеев, готовясь к полемике, — А куда она уходит после смерти?

— Душа, со всем знанием и опытом, накопленным в течение жизни, после смерти уходит обратно к Творцу и сохраняется вечно. Нам не дано знать, где он хранит души.

— Значит, Вечный Огонь всё создал?

— Нет, всё создал Творец. Огонь лишь его представитель в этом мире, его частица. Но увидеть, ощутить или представить Творца невозможно, а Вечный Огонь — вот он, рядом с нами. Он живой! Ему можно помолиться, и он выполнит желания. Другими словами, Огонь — это образ Творца, данный нам в ощущениях. Храм Вечного Огня рядом с горсоветом. Мы относимся с большим уважением к пламени в домашних очагах. Большой грех потушить Огонь. Он должен угаснуть сам, если больше не нужен.

Самсонов вспомнил, что во время похода Хи-Вэнь просил не засыпать костры, а просто раскидывать угли.

«Огнепоклонники, значит. Ну, это ничего! Хуже было бы, если они мусульманами оказались».

Майор считал, что мусульмане более подвержены духу противоречия, а значит, склонны к бунту.

«Не, ну как про баб-то спросить?»

Товарищ Михеев, посовещавшись с Рахмоном, решил не вступать на скользкий путь религиозного диспута, и выдал следующую сентенцию:

— Я вижу, что Люмди отличаются своим внешним видом от людей, живущих на Памире. Это единый народ. Я прав?

Хи-Лонь горделиво выпрямился:

— Да, ты прав, Степан. Мы сохраняем своё единство с незапамятных времён. Мы — как капля масла в тазу с водой, не можем смешиваться с другими народами, у которых женщины с безволосыми лицами. Наши мужчины брали таких жён, но дети не рождались. Также не бывало потомства у женщин, вышедших замуж за чужаков.

«Вот это да!» — хором подумали товарищ Михеев, майор Самсонов, референт Рахмон, контрабандист Чжан Ли и лейтенант Исхакова.

«Точно, надо этих Люмдей в поликлинику сдать, для опытов!» — поджал губы Самсонов, — «Пусть доктора их странности разъяснят: и про бороды у баб, и про челюсть здоровенную, и про бесплодие в смешанных браках!»

Тут в его часах задребезжал будильник, установленный на 12.00. Одновременно появились шесть старейшин. Хи-Лонь встал и присоединился к ним, поманив товарища Михеева пальцем. Все вошли в Горсовет. Старейшины уселись на свои места на возвышении.

— Степан! Выйди вперёд и внемли! — приказал председатель Горсовета по имени Хи-Мань.

Партсекретарь не без волнения сделал шаг вперёд. От ответа на предложение вступить в Советский Союз, сделанное им вчера, зависела вся будущая карьера. Если согласятся — он круто взлетит вверх по партийной лестнице. Да и награды… весьма вероятны! Почётная грамота ЦК — плохо ли? Если откажутся — то… может, и ничего, а могут и понизить! Скажут: плохо агитировал — и бросят на сельское хозяйство… Майор Самсонов тоже напрягся, хотя его судьба уже была решена: так или иначе, он будет военным комендантом города Лхаги и его окрестностей.

— Слушай мои слова внимательно, Степан, понимай правильно и запоминай надолго! — торжественно провозгласил Хи-Мань, — После интенсивных молений Вечному Огню, тщательно обсудив все «за» и «против» слияния с Советским Союзом, мы, старейшины народа Люмди, постановили: принять твоё предложение присоединиться к Советскому Таджикистану, на чьей территории мы находимся, при условии гарантии всех прав гражданства. Ты можешь передать наше слово товарищам Рассулову и Брежжневу.

Огромная, всепоглощающая радость затопила товарища Михеева.

— Я передам вождям ваше слово незамедлительно!

— Это дело надо отметить славным пиром! — улыбнулся Хи-Мань, — Всё уже готово, столы будут накрыты через час.

— Я принимаю ваше приглашение! — с достоинством наклонил голову товарищ Михеев.

Душа его пела.

— Вот и хорошо, — кивнул Хи-Мань, — А пока известите ваших вождей по радио.

«Во, они и с радио знакомы!» — поразился Самсонов, сучащий от нетерпения ногами.

Ему не терпелось отправить радиограмму начальству, ибо было приказано информировать Таджика немедленно, но пришлось ждать, чтобы отправить сначала радиограмму партсекретаря — субординация! Товарищу Михееву пришлось попотеть, зашифровывая свой текст, ибо опыта не было. Он много раз ошибался и путался, рвал листок с текстом и начинал всё сначала. Майору он имел право доверить только передачу, так как сам азбуку Морзе не знал. В конце концов, у товарища Михеева получилось вот такое послание товарищу Бахтиярову:

«сэм первому старейшины проголосовали единогласно присоединение таджикистана городу лхаги тчк население знает зпт уважает товарища брежжнева зпт товарища рассулова зпт но необходимо организовать курсы политграмоты для старейшин устранения недопонимания политики кпсс тчк срочно присылайте инструкторов воскл подпись сэм».

Полковнику Бабкину Самсонов отправил следующую шифровку:

«михась таджику старейшины согласились присоединиться таджикистану под влиянием авторитета товарища брежжнева зпт товарища рассулова тчк советская власть городе лхаги установлена зпт потерь личного состава нет тчк срочно необходимы два батальона вдв установления контроля всей территорией зпт обеспечения секретности тчк имеются месторождения платины вопр бородатых женщин объяснить не могу тчк подпись михась».

Секретность есть секретность: у КПСС своя, у КГБ — своя, поэтому каждый зашифровывал текст своим шифром и посылал на своей волне. Из-за этой возни едва не опоздали на пир!

Раскладные дощатые столы накрыли в горсовете. Две дородных тётки втащили здоровенный котёл, затем ещё один. Запахло мясом! Советские товарищи проглотили слюну, ибо несколько дней на тушёнке с перловкой… сами понимаете. Также на столах появились сосуды с китайской водкой и тазики для мытья рук.

Самсонов вышел в туалет вымыть руки проточной водой, ибо плескаться в общем тазике не хотелось. Он, не задумываясь, толкнул закрытую дверь, оказавшуюся не запертой на задвижку. В туалете он увидел Рахмона, сидящего на очке с небольшим, величиной в книгу, прибором в руках. Страдающий поносом референт, и так бледно-зелёненький, сделался при виде комитетчика, вообще, фисташковым, и попытался спрятать устройство за спину.

— Эй, ты чего? — удивился майор, открывая кран.

— Да я… это… музыку слушал, чтоб не скучать… — промямлил Рахмон.

«Музыку, в сортире?! Странно… Ну, понятно, когда люди газетку читают или, даже, книгу. Но, радио слушать?»

Самсонов раньше таких компактных радиоприёмников не видел.

— Ну-ка, дай посмотреть!

— Не дам! — взвизгнул референт, спрыгивая с очка и принимая оборонительную позу.

Натренированная интуиция борца со шпионами подсказала:

«Что-то здесь не так!»

Самсонов шагнул вперёд и легко выхватил прибор. С первого же пристального взгляда стало ясно: не просто так, радиоприёмник, а ещё и передатчик! Приёмопередатчик! С выдвижной телескопической антенной! В Советском Союзе такие не производят, а, вот, в загранице — да! Вспомнилось малознакомое слово: «транзисторы». И ещё одно: «полупроводники».

«Уж не шпион ли этот гражданин Кадыров!?»

— А ты, часом, не шпион ли? — озвучил эту мысль майор, расстёгивая кобуру, в которой находился табельный пистолет ТТ.

В этот момент Рахмон прыгнул. Прямо со спущенными штанами! Правой рукой он схватил комитетчика за кадык, а левой попытался вырвать глаз. Во, какой коварный! Но Самсонов стукнул его рукояткой пистолета по лбу и вырвался. Референт упал на пол и потерял сознание. Майор выскочил из туалета и крикнул:

— Эй, бойцы! Вы, трое! Оба бегом ко мне!

Подбежал сержант Викуленко в сопровождении рядового Хананеева. При виде лежащего со спущенными штанами Рахмона оба сильно удивились.

— Вот, свяжите… этого! — приказал Самсонов, пытаясь спрятать в кобуру пистолет дрожащими от ажитации руками, — И одежду евонную в порядок приведите, а то неприлично будет перед Люмдями.

Бойцы связали гражданину Кадырову руки его же ремнём и поставили на ноги, поддерживая с двух сторон.

— Стесняюсь спросить, товарищ майор… он, что, напал на вас? — осторожно поинтересовался сержант.

— Ага! Хотел насильно… — тут майор закашлялся и потёр горло, — Отобрать прибор!

Бойцы облегчённо вздохнули, ибо заподозрили ещё более плохое намерение бесштанного референта в отношении товарища майора. В смысле, подумали, что он сексуальный маньяк!

— Тащите его в мою палатку!

Палатка, хотя и не пригодилась ночью, тем не менее, была поставлена. В ней хранилась рация, ну, и другие вещи.

Прислонив захваченного врага к чемодану, чтоб не падал (сомнений, что это именно враг, уже не было!), Самсонов принялся хлестать его по щекам. После восьмой оплеухи Рахмон открыл глаза.

— Очнулся? Вот и отличненько! — обрадовался майор, — Давай по порядку: имя, фамилия?

— Меня зовут Дуглас Маккартни, — обреченно прошептал разбитыми губами связанный.

— Это ты из каких будешь? — напрягся Самсонов, догадавшись, что допрашиваемый иностранец.

— Я из племени Кри… Небраска.

— Ого! Индеец! Америка, значит…

Дознаватель закурил (не в затяжку, чтоб не закашляться) и задал основополагающий вопрос:

— На кого работаешь?

Дуглас съёжился и погрустнел:

— Меня убьют, если я расскажу…

— Тебя убьют, если ты не расскажешь, — пообещал Самсонов страшным голосом и открыл лезвие перочинного ножа.

— Товарищу майор! Зупынись, це жорстоко! — вмешался (по-украински, чтобы враг не понял) сержант Викуленко.

— Шо: «зупынись»? — проворчал майор, вычищая лезвием грязь из-под ногтя.

Дуглас закрыл глаза:

— Я сотрудник Центрального Разведывательного Управления Соединённых Штатов Америки…

— Ого! — воскликнули дуэтом майор и сержант.

Это гнуснопрославленное учреждение, как тогда писали в советских газетах, «раскинуло свои омерзительно-гадкие ядовитые щупальца по всему Земному Шару»!

«Вот оно! Настоящий взаправдашний шпион! Надо гада поскорее переправить в Душанбэ… Но сначала сам ему кишки на пику намотаю и все секреты вызнаю!» — возликовал Самсонов, до того ни одного шпиона не уловивший.

Он напрягся, вспоминая методичку по проведению допроса. А! Надо обязательно выяснить, какое задание этот индеец, замаскированный под таджика выполнял!

— Задание?

— Моё?

— Ну, не моё же!

Фальшивый референт глубоко вздохнул и попросил воды.

— Сержант! Обеспечьте!

Викуленко высунулся из палатки и приказал Хананееву:

— Воды дай!

Тот протянул фляжку.

Напившись, агент ЦРУ принялся колоться:

— Я был внедрён в окружение второго секретаря Горно-Бадахшанской Автономной Области товарища Михеева, чтобы собирать секретные сведения и переправлять их в Центр.

— А почему не в окружение первого секретаря? — заинтересовался Самсонов.

— Потому, что он мог заподозрить, что я только изображаю таджика, таковым не являясь. А товарищ Михеев русский, ему невдомёк. Он, вообще, таджика от киргиза не отличит.

Подумав, сообразительный майор решил выяснить, чем вражина занимался в туалете:

— Что на самом деле в сортире делал? Небось, радиограмму отправлял своим заокеанским хозяевам?

— Да… Несмотря на понос, я остался верен долгу и присяге, но случайно забыл закрыть дверь на задвижку.

— Содержание радиограммы?

— Я сообщил Центру, что сорвать слияние города Лхаги с Таджикской ССР смогу путём террористического акта — отравления одного или нескольких старейшин. Вот, пошарьте у меня в правом кармане штанов… Видите, яд? Остальные заподозрят советских товарищей и, скорее всего, убьют товарища Михеева… и всех остальных. А, может, и не убьют. Как получится. Но присоединяться всё равно не будут.

На пузырьке и впрямь было написано «Veneno Mortal*».

*Veneno Mortal — смертельный яд, бразильский язык

— Смертельный яд… — прошептал Самсонов, серея, как застиранная портянка.

Представилось, как его рвут на куски бородатые тётки. Шутка сказать, он был на волоске от смерти! Какое изощрённое коварство! Какой, прямо-таки, цинизм!

Злоумышленник, тем временем продолжал:

— А моё правительство раздует из-за этого грандиозный скандал и, под шумок, введёт в Лхаги свои войска.

— Так, ты им ещё вчера выдал секретную информацию о Лхаги? И даже успел инструкции получить? — поразился Самсонов, наливаясь багрянцем ярости.

В этот момент в палатку заглянул встревоженный партсекретарь.

— А, вот вы где! Михаил Игнатьич, вы Рахмона не видели? У него мои тезисы…

Тут его глаза привыкли к сумраку палатки, и он разглядел своего референта. Шишка на лбу, опухшее от пощёчин лицо, разбитая губа, связанные руки…

При виде этой отнюдь не живописной картины товарищ Михеев обалдел!

— Что… что здесь происходит? — вскричал он фальцетом.

— Что, что… Допрос американского шпиона! — веско произнёс майор, надув для важности щёки, — Выйдите и не мешайте работать!

— Как, шпион?! Какой ещё шпион!? — растерялся партийный начальник.

— Такой! Агент ЦРУ! Сам признался! — доступно объяснил контрразведчик.

На товарища Михеева в этот момент можно было смотреть только побарывая жалость, так он побледнел. Даже глаза разъехались в разные стороны!

— Тезисы в зелёной папке, Степан Энгельсович, — подал голос Рахмон, он же Дуглас.

— С-спасибо… — выдавил из себя Михеев и, пошатываясь, удалился.

«Шпион, не шпион, а тезисы он подготовил хорошие, правильные. Надо же работу работать — речь произносить на пиру!»

Майору Самсонову было не до пира. Оставив Викуленко с Хананеевым стеречь шпиона, он, перебравшись в палатку Андреева для конспирации, включил рацию и отстучал такой текст:

«михась таджику результате оперативных мероприятий задержал тире арестовал агента цру индейца маккартни замаскированного референтом михеева рахмоном кадыровым зпт намеревавшегося сорвать присоединение лхаги таджикистану отравлением насмерть старейшин тчк обыском изъята радиостанция и смертельный яд тчк срочно присылайте вертолёт воскл мне цэрэушника держать негде тчк подпись михась»

Передачу провёл частоте 223 и ещё на двух резервных частотах, чтобы радисты в Душанбэ не пропустили.

— Товарищ генерал-лейтенант!

Полковник Бабкин торнадом (торнадой?) ворвался без доклада в кабинет Хольева, размахивая бланком радиограммы.

Тот вздрогнул, и подпись на очередном документе (секретном, а как же!) потеряла кудрявость и каллиграфичность.

— Ну, что там ещё? — с неудовольствием рявкнул расстроившийся генерал.

— Вот, радиограмма от Михася… от майора Самсонова!

Поправив сползшие на нос очки, Хольев внимательно прочитал, а потом перечитал текст.

— Нифига себе!

— Так точно, себе — нифига! — подтвердил Бабкин, встав по стойке «Смирно».

— Срочно! Туда! — рванул генерал душащий его воротник кителя, — Сюда! Шпиёна! Я его лично!

— Есть туда-сюда, товарищ генерал-лейтенант!

— Ну, так не стой столбом! Выполняй!

Полковник испарился. Генерал положил под язык таблетку валидола. Слегка успокоившись, задумался:

«Маккартни… Маккартни… Знакомая фамилия! Где я её слышал?»

Он нажал клавишу селектора:

— Лена! Зайди ко мне!

Вошла секретарша Леночка, так сказать, подруга дней суровых, с которой Хольев периодически, нет, регулярно… ну, вы понимаете. Надёжный, в общем, человек.

— Да, Владимир Арчибальдович?

— Ленусик, тебе фамилия Маккартни что-нибудь говорит?

Лена не задумалась ни на секунду:

— Английский вокально-инструментальный ансамбль «Жучки»*. Очень модный. Поль Маккартни автор большинства ихних песен. Что характерно: играет на гитаре левой рукой.

* «Жучки» — «Вeatles»

— Левша, значит? — уточнил генерал.

— Ага, левша.

— Спасибо, свободна пока.

Оставшись в одиночестве, достал из сейфа коньяк и налил себе четверть стакана, чтобы перебить противный вкус валидола.

«Там Маккартни — и у нас Маккартни… Какая между ними связь?»

После длительных размышлений решил не ломать голову, а спросить самого шпиона.

В Хороге своих вертолётов не имелось. Бабкину пришлось связываться с пограничниками, сидевшими аж за триста километров.

— Вертолёт-то есть, а как же, — кричал в трубку заместитель командира воинской части майор Шпыря, — Только, ежели его с отделением бойцов послать, то дополнительные баки с горючкой взять на борт не получится! Придётся в Хороге дозаправляться! У них там бензин-то есть, товарищ полковник? А то будет нонеча как давеча: туда долетели, а оттуда — нет!

Бабкин, бормоча незлые тихие слова, позвонил в Хорог.

— Алё! Это я куда попал?

— Ой, я стесняюсь спросить, товарищ: в какое место вы метились попасть?

— Мне склад нужен! Горюче-смазочных матерьялов! Это оно?

— Таки да!

— Говорит полковник Бабкин, заместитель председателя Комитета Госбезопасности Таджикистана генерала-лейтенанта Хольева!

— А я — старшина Зильберштейн… просто так, завскладом.

— Бензин есть, старшина?

— Какой вам потребен, товарищ полковник?

Бабкин не знал, на каком бензине летают вертолёты.

— Ну, этот… вертолётный! — выкрутился он.

— Ой! Неужели же не найдём! — был ответ.

И вертолёт, управляемый лично майором Шпырей, полетел в Хорог. Нужный бензин оказался в наличии, но старшина Зильберштейн потребовал официальную заявку-требование. У Шпыри таковой не оказалось. Попытка написать её на месте не увенчалась успехом, ибо требовался специальный бланк с печатью воинской части и подписью командира.

— Я дико извиняюсь, но вы, товарищ майор, только заместитель! И печати у вас нету!

— У-у, бюрократ! — досадливо бормотнул Шпыря, но Зильберштейн его услышал и обиделся:

— Я, товарищ майор, матерьяльно ответственное лицо! Процедура есть процедура! Без неё не обойдёшься, как без клизьмы при запоре! Ведь, ежели как попало народное достояние выдавать без соответствующей отчётности, получится разбазаривание, и меня таки расстреляют до смерти. А как страна без меня будет достраивать коммунизьм?

Довод был веский! Шпыря устыдился и попросил у старшины прощения, но всё равно бензин не получил. Не, что делать-то!?

Попытался даже позвонить в обком товарищу Бахтиярову, но тот от содействия уклонился, заявив, что дело, дескать, хозяйственное, а не партийное. Пришлось просить помощи у полковника Бабкина.

— Алё! Межгород? Мне Душанбэ! Пароль «Алабашлы»!

— Какой номер в Душанбэ, мущина?

— Это… Г-92991!

— Ждите, в течение часа будет.

— Но, мне срочно, девушка!

— Никакая я вам не девушка!

— Очень жаль…

— Линия перегружена. И вообще, вас много, а я одна!

Через пятьдесят три минуты:

— Алё, мущина! Душанбэ заказывали?

— Да, да!

— Соединяю…

С первой попытки дозвониться не удалось: полковник отсутствовал в кабинете. Пришлось попытку повторить и ждать ещё час. Бабкин вник в ситуацию и обозвал Шпырю мудаком за то, что он не запасся заявкой сразу. Затем долго ругался по телефону с Зильберштейном, но старшина стоял насмерть. Нет бумаги — нет бензина. Он не какой-нибудь шлимазл под суд идти ни за хвост поросячий! В конце концов, Бабкин ему пресловутую заявку переслал по телеграфу.

Почтальон, немолодая женщина, не спеша понесла телеграмму через весь город. Вот и склад ГСМ, около которого сучил ногами от нетерпения майор Шпыря.

— Тута такому Зильберштейну спецтелеграмма. Это вы?

— Разве я похож? Посмотрите на мой овал лица! Разве у Зильберштейнов такой нос бывает?

— И верно… А где с правильным носом?

— Он внутри ныкается!

Получив заявку, старшина немедленно отгрузил нужное количество бензина, и вертолёт, наконец, улетел.

Конечно, переслать заявку по спецсвязи в Хорогский КГБ было бы проще, но доступ к аппарату имел только отсутствующий майор Самсонов. Из-за этого было потеряно время.

Глава четвёртая

Чжан Ли всё утро раздумывал, как бы извлечь пользу из создавшегося положения, в смысле, нового города. Таскать контрабанду сюда не получится, ибо город засекретят и закроют на замок. Что ж, возвращаться в Хорог несолоно хлебавши? От расстройства он даже не пошёл на пир, хотя его и звали. Сидя на камушке недалеко от палаток, он прикидывал, не купить ли на все деньги платины, а потом с выгодой столкнуть её в Афганистане. Увы! Денег с собой было мало, всего пятьсот рублей. Разве что, на перстень хватит… или, в лучшем случае, на браслет, как у Хи-Лоня.

Чжан Ли был, как выражаются журналисты, человеком трудной судьбы. Родился он в 1930 году в Душанбэ. В сорок втором отца арестовали как японского шпиона, а мать за недонесение. Оба сгинули в лагерях. Чжан в возрасте двенадцати лет попал в детский дом, где быстро выяснил, почём фунт лиха. Приют был на Вологодчине, поэтому там ни одного китайского ребёнка не имелось. Дети — народец жестокий, особенно беспризорники военных лет, составлявшие большинство. Дразнили узкоглазым, желтопузым и, почему-то, косоглазой свиньёй, хотя парень был худ, как щепка. Ещё бы! Жрать хотелось постоянно, ибо всё, что можно, и что нельзя, разворовывалось персоналом. Нередко мальчишки били его и отнимали пайку. Но Чжан не сломался, а научился стоять за себя. Когда вырос, в армию не взяли из-за выбитых передних зубов. Чжан Ли этому обрадовался, ибо, хотя и обладал советским паспортом, гражданином СССР себя не ощущал и, соответственно, долг Родине за собой не признавал. Он считал, что, скорее, Родина ему должна. В девятнадцать лет поехал в Душанбэ, смутно надеясь найти родственников. Увы, никого… Работал на сезонных работах, ибо профессии не имел никакой. Вернее, имел корочки плотника, но душа к этому ремеслу не лежала. За год свёл знакомства с контрабандистами, стал ходить с ними в Китай и Афганистан. Благодаря цепкой памяти и ловкости легко освоил маршруты и основы чёрного рынка. Через два года ходил уже сам, добирался даже до Индии и Пакистана. Неплохие деньги зарабатывал! В тюрьме ни разу не сидел, хотя и попадался по мелочи на сбыте товара. Почему в Советском Союзе можно свободно торговать только картошкой? Ну, ещё народные промыслы… То ли дело в загранице, особенно в Америке. Эх! Перебраться бы туда, уж он бы развернулся вширь и вглубь! Да, только где он — и где Америка…

Внезапно внимание китайца привлекло зрелище бесчувственного, да, к тому же, связанного Рахмона, влекомого в палатку Самсонова двумя бойцами. Интересное кино! Сделав вид, что он просто так гуляет, Чжан Ли подошёл к палатке и улёгся у задней стенки. Серая телогрейка — отличный камуфляж, никто его не увидит. А он будет слышать всё, а если дырочку проковыряет — то и видеть!

Услышанное потрясло его до основания! Оказалось, что Рахмон американский шпион! Да, бедняге мало не покажется, когда его перевезут в Душанбэ… За шпионство дают вплоть до расстрела, да! В голове зашевелились интересные мысли…

Несмотря на то, что он здесь был аж четырнадцать лет назад, Чжан Ли отлично помнил, что всего в часе ходу отсюда начинается ущелье с тропинкой, ведущей в Афганистан. Правда, крутая и неудобная, но лошадь пройдёт. Если же обрушить там парочку скал, то никакая погоня не догонит.

«Вот он, мой шанс на светлое будущее!»

Он встал и пошёл к лошадям, стоявшим неподалёку. Выбрав двух, не спеша навьючил на них баклаги с водой, мешок с овсом и рюкзак с консервами.

— Ты чего это, а? — лениво поинтересовался часовой — боец Хананеев, сидевший около и переваривающий обильный съеденный обед, усугубленный водочкой.

— Приказали, — спокойно пояснил китаец, после чего вернулся к палатке.

Дождавшись, когда майор вышел (надо же покушать), оставив стеречь шпиона бойца Липатова, Чжан Ли снова прилёг у задней стенки и шепотом позвал:

— Эй, Маккартни!

Американец дёрнулся:

— Кто здесь?

— Это я, Чжан Ли. Сколько заплатишь, если я выведу тебя отсюда?

— Да сколько угодно в пределах разумного!

— Тогда слушай, — деловито заговорил китаец, — Двести тысяч долларов и американское гражданство. Идёт? И я отведу тебя в Афганистан!

— Ноу проблем! — воскликнул Маккартни, не желавший испытывать судьбу.

Чжан Ли проскользнул в палатку через разрезанную стенку и развязал ремень, стягивающий руки Дугласа.

— Что? Бежим? — всколыхнулся тот.

— Погоди немного, — был ответ.

Через полчаса вернулся Самсонов и приказал Липатову:

— Вольно! Разойдись!

Тот, довольный, сразу же разошёлся.

Из-за проблем с пищеварением майор не смог съесть столько, сколько хотелось. Остальные же члены экспедиции продолжали пировать и, судя по всему, должны были остановиться не скоро. Опять же, водка! На то и был расчёт Чжана Ли: все заняты обжорством, и их уход никто не заметит!

Самсонов при виде китайца удивился:

— Ты что здесь делаешь, а? Это же секретная часть!

— Да я, это… спросить хотел, — отозвался, улыбаясь, контрабандист и ударил комитетчика в живот.

Прямо в солнечное сплетение!

Самсонов ойкнул и потерял сознание.

Чжан Ли связал его, заткнул рот ветошью и накрыл одеялом, отвернув к стенке — вроде спит человек. Взял винтовку и две коробки патронов. Пистолет решил не брать.

— Пошли! Медленно!

Они вышли из палатки и направились к лошадям. Хананеев похрапывал, пуская носом пузыри. Вот и хорошо, мочить не придётся!

Беглецы отвязали лошадей и небыстрым шагом двинулись к ущелью. На часах было около трёх часов пополудни. По дороге им встретились несколько местных, не обративших на пришлых людей никакого внимания.

Маккартни нервничал.

— Слушай, пойдём быстрее, а?

— Нельзя. Привлечём внимание. И не вертись ты!

Вот и нужная тропа, круто понижающаяся на юго-восток и переходящая в узкий карниз над пропастью. Вскоре город скрылся из виду. Пройдя очередной поворот Чжан Ли остановился и протянул Дугласу сапёрную лопатку:

— Давай, подкапывай этот валун!

Тот принялся копать так рьяно, как будто золото искал! Китаец стоял на страже, готовый стрелять при виде погони. Убивать людей не хотелось, но на карту было поставлено светлое будущее!

Наконец они смогли обрушить валун на тропу. Многотонный камень ухнул и обвалил карниз. Никому не пройти! Даже верёвку через провал не перебросишь, потому, что тропа в этом месте слегка поворачивала. Шли до сумерек.

— Ночуем прямо здесь. В темноте в пропасть сверзиться можно, — пояснил китаец, и американец с ним нехотя согласился.

Ему хотелось идти, бежать, драпать не останавливаясь!

Короче, на ночлег остановились на карнизе шириной фута в два, как прикинул американец. Спальных мешков не было, пришлось укладываться на голой земле. Себе под голову Чжан Ли изобретательно подложил мешок с овсом. Маккартни — кулак.

Тепляев вышел из горсовета, сыто цыкая зубом. Пир был отменный! И плов, не пробованный ранее, и жареные улары, истекающие жирком, и лепёшки, не уступающие столичным (в смысле, Душанбэ), и рассыпчатое печенье, тающее во рту! Водочка, конечно, подкачала — всего двадцать семь градусов, но очистка хорошая. Расслабленной походкой он направился к своей палатке, чтобы отдохнуть и переварить маленько, но решил сперва зайти к Самсонову, справиться о здоровье. Это же надо: съел человек только горсточку риса без мяса! И водку не пил!

Про уловление американского шпиона милиционер ничего не знал. Самсонов этой новостью ни с ним, ни с Андреевым не поделился, а товарищ Михеев был слишком занят провозглашениями тостов за дружбу между народами, за мудрость старейшин, за Партию, за товарища Брежжнева. Надо было ковать железо, пока оно горячо! Ему было не до милиционера и военкома, да и шпион был заботой Самсонова.

Тепляев взглянул на солнце: ещё час-полтора и сумерки. Издалека послышался стрекот вертолёта.

«О, подмога летит!»

Он откинул полог и шагнул в палатку Самсонова. Глазам его предстал извивающийся, аки червь, человек!

— Эй, ты чего? — растерянно вякнул нетрезвый милиционер.

— Муму! Мумуму!!! — отозвался Самсонов, высунув, наконец, голову из-под одеяла и пуча глаза.

— Ой!

Поражённый до глубины души этим зрелищем, Тепляев сперва отпрянул, но совладал с собой и выдернул тряпку изо рта комитетчика.

— Кх-ха! Тьфу! Ёпэрэсэте! — разразился Самсонов ничего не объясняющими междометиями, — Развяжи меня!

Обретя свободу, он вскочил и выхватил пистолет:

— Где он, падла?! Порву! Убью!

— Кто? — опасливо отодвинулся Тепляев.

— Твой «пи-ип»* Чжан Ли!

*Испачканный калом сын самки собаки — перевод Автора

— Да… здесь, где-то… — обескуражено вымолвил начальник милиции Хорога, нутром чуя, что на него надвигаются неприятности.

Не отвечая, майор выскочил из палатки и заорал:

— Тревога! Застава, в ружьё!

Солдаты, мирно переваривающие щедрое угощение Люмдей, недовольно закряхтели.

— Ну, что ещё на этот раз? — булькнул нетрезвый Викуленко и, вздохнув, приказал:

— Взво-од! В две шеренги становись!

Появился и Андреев.

— Почему шумим, Миша?

И Самсонов, пересыпая речь ненормативной лексикой, поведал ему и Тепляеву историю захвата взаправдашнего американского шпиона и его последующего побега.

— Гадский китаец нас предал! Он этого индейца освободил, а меня врасплох из засады вырубил по животу!

Тепляев виновато втянул голову в плечи: ведь, это он привёл Чжана Ли. Стало быть, с него и спрос! Впрочем, можно попытаться отбрехаться: дескать, взял его в экспедицию, как специалиста по горам. Откуда было знать, что он предатель? Да и шпион этот… За него Михееву отвечать — зачем к себе подпустил?

В полный рост встал вопрос: где теперь беглецов искать? Опросили бойцов, в надежде, что кто-нибудь видел хоть что-нибудь. Хананеев вспомнил, как Чжан Ли нагрузил двух лошадей консервами, овсом и водой.

Лицо Самсонова налилось чёрной кровью гнева:

— А почему ты это не пресёк?

— А что пресекать-то? — пожал плечами Хананеев, хотя это и было не положено по уставу, — Он же грузил, а не разгружал. К тому же объяснил, что ему приказали…

— Кто?! Кто приказал?! — истошно завизжал Самсонов.

— А, вот этого он не сказал!

Пересчитали лошадей и выяснили, что двух, именно тех, нагруженных водой, овсом и консервами, не хватает.

— Под трибунал пойдёшь, рядовой! — зловеще пообещал Андреев.

Трое офицеров беспомощно переглянулись: как ловить, где искать проклятых гадов?

— Падлетаем, камандир! — сообщил старлей Колумб*, второй пилот, — Вон, какие-то домушки виднеются и озэро блестит.

*Вообще-то, его фамилия была другая, но был он из испанских детей, привезенных в СССР в тридцать седьмом, совсем маленьким. Документы были утеряны, и в детдоме, не мудрствуя лукаво, мальчика нарекли Христофором Колумбом. Отчество присвоили Вахтангович, в честь директора, Вахтанга Чония. Детский дом был в Грузии, поэтому лейтенант говорил по-русски с грузинским акцентом, хотя грузинского и не знал. Только ругаться умел!

— Подлетаем, ага! — согласился Шпыря, — Они должны ракету пустить, чтоб я понял, где на посадку заходить.

— Вертолёт! — хором воскликнули Андреев и Тепляев, — Ракету!

Все трое засуетились, бросились искать ракетницу. Как всегда, в спешке, она нашлась не сразу. Вертолёт уже кружился над головами, и сквозь шум винта доносились отборные матюги Шпыри. Наконец, ракетница нашлась, и Самсонов торопливо выстрелил, не проверив маркировку патрона. Ракета взлетела красная! Это значило: «не приземляться, опасность!»

— Нифига себе! — удивился Колумб, — Чё, обратно в Хорог летим, камандир?

Шпыря, вытянув шею, разглядывал суетящихся внизу людей.

— Что-то не так… Спустись пониже, Христо! Зависни на двадцати.

— Есть!

Вертолёт опустился и замер. Воздушный водоворот сорвал с Андреева фуражку, и он погнался за ней, несмотря на тяжёлый от съеденного и выпитого живот: без фуражки офицеру никак невозможно, а запасной нету!

Самсонов, отыскавший, в конце концов, нужный патрон, с торжеством спустил курок, и зелёная ракета смачно впечаталась в брюхо вертолёта, рассыпавшись искрами.

— Во, блин! Снайпер! — возмутился Шпыря, — Хорошо, что не в бак, а то сгорели бы в одночасье на ровном месте!

— Ага, как в том анекдоте, — хихикнув, подхватил Колумб, — «Поймал меня маньяк и принялся колбасой какой-то в организм тыкать больно! Да, хорошо ещё, что не в глаз! А если бы в глаз?»

— Отставить смехуёчки! Садимся!

— Есть садимся!

Вертолёт опустился на землю. Плохо закреплённая палатка Самсонова от вихря упала. С проклятиями майор бросился спасать документы (секретные, а как же!), спальный мешок и рацию.

Экипаж, сопровождаемый шестью бойцами, вышел из летающей машины.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — бросил ладонь к козырьку шлема майор Шпыря.

Андреев, всё ещё не отдышавшийся после погони за фуражкой, молча пожал ему руку.

— А где шпионюга? — поинтересовался Колумб, — Вот бы на него пасматрэть!

Подошёл мрачный запыхавшийся Самсонов.

— К сожалению, пока вы там чикались, валандались и рассусоливались, а также жевали сопли, шпион умудрился сбежать из-под стражи.

— А мы чо… Мы ничо! — индифферентно свернул верхнюю губу трубочкой Шпыря, — Нам приказ дали — мы и полетели, а что задержки были, так они не по нашей вине. У меня в бортжурнале всё записано!

Он подумал и обвиняюще припечатал:

— Сами виноваты! Это… бдеть надо было лучше!

— Ладно, проехали… — вздохнул Самсонов.

Тут несмело, бочком, приблизился ефрейтор Воробей.

— Товарищ полковник! Разрешите обратиться к товарищу майору?

— Разрешаю! — буркнул Андреев.

— Товарищ майор! Я видел, как двое с лошадями во-он туда шли… — боец показал пальцем на юго-восток.

Лицо майора просветлело:

— Так, что ж ты сразу не сказал?!

— Вот… говорю…

Все рысцой побежали в указанном направлении. Через сорок минут обнаружилось ущелье.

— Да-а… — пробормотал Тепляев, вытирая взмокревший от усилий лоб несвежим носовым платком, — Туда, значит, утекли…

— В погоню! — вскричал Самсонов, выхватывая пистолет, — За мной!

— У них фора большая, — угрюмо сплюнул Тепляев, — Да и смеркаться вот-вот начнёт… и проводник нужен…

Андреев, хватавший ртом воздух, одышливо пропел:

Там, где пехота не пройдёт

И бронепоезд не промчится,

Угрюмый танк не проползёт…

Самсонов радостно подхватил:

— Там пролетит стальная птица!

Все посмотрели на Шпырю. Тот задумчиво почесал небритый подбородок:

— До темноты полчаса… Дождёмся утра, никуда они до рассвета не денутся. Лагерем встанут.

— А если уйдут? — заволновался Самсонов.

— Никаких «если»! В темноте не полечу! Инструкция запрещает! — отрезал вертолётчик.

Вернувшись в палатку Андреева, устроили военный совет.

Самсонов настаивал на ночной погоне всем личным составом. Андреев возражал, мотивируя отсутствием фонарей.

— В темноте не только мерзавцев не увидим, даже если и догоним, а ещё и ноги переломаем или в пропасть сверзимся!

— Хочется, ведь, быстрее… — всхлипнул майор.

Шпыря наставительно изрёк:

— Быстро только девку испортить можно!

Тут подал голос Тепляев:

— Я предлагаю вот, что: на рассвете отделение бойцов под моей командой выдвигается на тропу и преследует гадов. Местные, надеюсь, предоставят проводника. Одновременно вертолёт майора Шпыри отслеживает беглецов с воздуха и фиксирует их на месте, ненавязчиво, но угрожающе постреливая из пулемёта и предлагая сдаться через громкоговоритель.

— А у меня громкоговорителя нету, — развёл руками Шпыря.

— Ну… тогда придётся без него… просто так кричать.

После уточнения мелких деталей сей план утвердили.

Тепляев сходил и лично договорился с Хи-Лонем насчёт проводника. Проводницей была назначена девушка Хе-Донь, запросившая за эту работу двадцать рублей. Согласились, куда же деваться. Договорились выступать с рассветом.

Едва небо слегка позеленело на востоке, отряд, состоящий из десяти бойцов под командой сержанта Викуленко и возглавляемый Тепляевым, вступил на тропу. Хе-Донь, вооруженная двустволкой, шла второй. Спустя десять минут поднялся в воздух вертолёт. Устье ущелья было узкое, поэтому Шпыря полетел не вдоль его, а правее, туда, где ущелье переходило в карниз над пропастью. Пулемёт Дегтярёва находился в опытных руках старшины Кипяткова.

— Не уйдут, гады? А, ребята? — задал риторический вопрос Шпыря.

— Вах! — отозвался Колумб, вложив в это междометие всю свою уверенность в победе добра над злом.

— Не уйдут, товарищ майор, — согласился старшина.

— Ты, Гриша, помни, однако, что их нужно живьём взять! Стреляй, но мимо, чтоб только попугать. Но, не очень мимо.

— Товарищ майор! — обиженно воскликнул Кипятков, — Я с пулемёта на ста шагах свечу гашу!

— О! Это здорово! Тогда, если кочевряжиться начнут, отстрели какое-нибудь ухо для пущего устрашения!

— Есть отстрелить ухи!

Чжан Ли и Маккартни тоже двинулись в путь, едва рассвело. Через полчаса Дуглас остановился и поднял руку:

— Я что-то слышу…

Чжан Ли тоже замер и прислушался:

— Вертолёт! В укрытие, живо!

Они укрылись за скалой, но лошадей спрятать не смогли. Китаец передёрнул затвор, досылая патрон в ствол.

— Будешь стрелять? — заволновался Маккартни, — А, Чжан Ли?

— Буду, если придётся, — угрюмо ответил тот.

— Вон они! — триумфально завопил Колумб через час поисков, для которых вертолёт несколько раз летал туда-сюда, — Вон ихние лошади, да!

— Угу, — удовлетворённо хмыкнул Шпыря, притормаживая летательный аппарат и зависая метрах в пятидесяти от обрыва, — Теперя никуда не денутся! Ну-ка, Гриша, стрельни туда!

Кипятков прицелился и дал короткую очередь поверх конских голов.

Майор набрал полный живот воздуха и заорал:

— Говорит майор Советской Армии Шпыря! Чжан Ли и Маккартни, немедленно сдавайтесь! Руки вверх! Оружие бросить… нет, не бросить, а аккуратно положить на землю!

Это он в последний момент вспомнил, что винтовка у беглецов казённая, а значит, её необходимо сберечь.

— Что делать будем? — встревожился американец, — Вон, даже пулемёт у них!

— Не суетись, — процедил сквозь зубы Чжан Ли, — Им нас оттуда не достать, ближе вертушка не подлетит, за стену зацепится… Да и не смогут они долго висеть. Часок-другой — и улетят. А пешая погоня нас тоже не достанет!

— А если они солдат через тот пролом переправят? Там приблизиться можно!

— Тоже верно…

Тем временем Шпыря повторил свой призыв, а Кипятков снова принялся стрелять. Лоб Дугласа посекло каменной крошкой.

— Я ранен! — взвизгнул он, увидев кровь.

— Фигня! Царапина.

— Ага, тебе-то фигня! А я кровью истекаю!!!

Нехотя Чжан Ли поднял винтовку к плечу и прицелился сквозь узкую щель. Затягивать это противостояние было нельзя. Ещё и вправду солдат перетащит, или те сами обходной путь найдут. Задержав дыхание, осторожно потянул спусковой крючок…

— Что дэлать будем, камандир? Сесть-то мы не можем по любому, чтоб их на борт взять. Может, коней ихних застрелить?

— Нельзя, это же народное достояние, — возразил майор, — Сделаем вот, что: вернёмся, возьмём на борт Тепляева с отрядом и перебросим ниже по тропе!

— Но, там тоже сесть негде! — возразил Христофор.

— Ничего, по тросу спустятся.

И Шпыря двинул рукоятку, увеличивая обороты.

И в этот момент…

Тепляев со своей командой вступил на карниз. Всё это мероприятие ему ужасно не нравилось. Не его дело шпионов ловить! Но, с другой стороны, если он сам поймает цереушника и этого предателя Чжана, то, безусловно, реабилитируется. Вздохнув, он ускорил шаг. Карниз сузился. Теперь он был всего сантиметров шестьдесят в ширину, и клубящаяся туманом бездна… ну, не то, чтобы пугала, но настораживала.

«Костей не соберёшь!» — опасливо подумал Тепляев и прижался плечом к скале.

Из-за этого шаг замедлился, и Хе-Донь нетерпеливо подтолкнула милиционера. Поворот, ещё поворот… Оп-па! Карниз был обрушен! И верёвку на другую сторону не перебросишь…

«Что делать? Возвращаться? Или связаться по рации с вертолётом?»

Пока он раздумывал, Хе-Донь ловко вскарабкалась по почти отвесной стене и закрепила верёвку за каменный гребень метрах в двадцати выше. Затем, отодвинув Тепляева, разбежалась, качнулась, как маятник, и перелетела через пролом. Прямо, человек-паук! Изумлённые бойцы принялись восхищённо материться, когда над обрывом протянулась верёвка, туго натянутая и прочно закреплённая за скалу на другой стороне.

Преодолеть надо было около пяти метров. Зажмурившись, Тепляев пополз, подтягиваясь руками и обхватив верёвку ногами. Страшно было — не передать!

«Чтоб я ещё раз… Да не дождутся этого мои враги!»

Вот и карниз. Хе-Донь схватила Зиновия Степановича за шкирку и легко втянула на твёрдую почву. Бойцы по одному переползли следом.

— Вперёд! — воодушевлённо скомандовал Тепляев, — Преследуем гадов!

Вскоре послышался стрекот вертолёта. Судя по тому, что звук не удалялся и не приближался, вертолёт висел на месте.

«Ага! Значит, зафиксировал мерзавцев!» — обрадовался милиционер, бодро шагая по каменистой тропе с пистолетом наголо.

Бойцы, на всякий случай, тоже приготовили оружие к бою.

Ещё через километр все услышали пулемётные очереди. Всё шло по плану! Не дают супостатам сойти с места!

Но раздался одиночный винтовочный выстрел, раскатившийся гулким эхом…

Глава пятая

Директор Центрального Разведывательного Управления Соединённых Штатов Америки Ричард Макгарра Хилмс стремительно вошёл в Овальный Кабинет. Президент Америки Линден Джонстон тревожно вскинул на него глаза: врываться без предварительного согласования было, по меньшей мере, не принято и считалось невежливым.

— Что случилось, Ричард Макгарра? Надеюсь, не война? Ты даже секретаря не предупредил о визите!

Хилмс плюхнулся в кресло и открыл принесенную с собой кожаную папку.

— Хорошо, что я застал тебя на месте, Линден, ибо дело наисрочнейшее и наиважнейшее. Нет, это не война, но гораздо интереснее!

Он налил себе газировки без сиропа из сифона и жадно выпил.

— Вот, послушай: на Памире совки открыли неизвестный и неучтённый город!

— Не понял! Как-так, город? — удивился Джонстон.

— А, вот так! Раньше там было пустое место, а теперь город с семьюдесятью тысячами народу! Территория Таджикистана… вроде бы. На стыке границ с Китаем и Афганистаном. Горы, граница весьма условная.

— Странно… Город же в одночасье не построишь!

— Поскольку там высокогорье и полная ненаселёнка, советские товарищи туда не совались тридцать лет. Границу кое-как провели и забыли. А город существует последние двенадцать лет.

— И никто про него до сих пор не знал?!

— Никто.

— Г-м… А откуда ты об этом узнал?

Хилмс выпил ещё водички и закурил сигару, взяв её без спросу со стола президента.

— Хорошая… Неужели, кубинская?

— Откуда я тебе возьму кубинские? Это бразильские. Куба же в блокаде, оттуда мышь не прошмыгнёт.

— А жаль… — пробормотал Хилмс, любивший качественное курево.

— Ничего, потерпишь ради блага Америки! Да, ты не отвлекайся, отвечай на вопрос!

Глубоко затянувшись ароматным дымом, Хилмс начал рассказывать.

— В Горно-Бадахшанской Автономной Области, в Хороге, мы внедрили нашего агента референтом второго секретаря обкома. Три года назад. Совки случайно наткнулись на людей из того города на базаре в Хороге и послали этого самого секретаря — его фамилия Михеев — убедиться в наличии города. Это, во-первых, — цереушник оттопырил указательный палец, — Во-вторых, объяснить руководству, что город расположен на территории Таджикистана, а в-третьих — предложить официально присоединиться к Советскому Союзу.

Президент внимательно посмотрел на три торчащих пальца и покивал. Хилмс убрал пальцы и продолжил:

— С ним отправился глава КГБ майор Самсонов (как же без него!), военком с взводом солдат и местный шериф. Ой, я хотел сказать «начальник милиции». Так вот: город и в самом деле существует. На предложение присоединиться к СССР старейшины ответили согласием. Наш агент (его псевдоним «Подкидыш») получил задание сорвать переговоры и, соответственно, вступление в СССР, путём теракта. Он должен отравить одного или нескольких старейшин смертельным ядом, чтобы они обиделись и, в отместку, поубивали русских. Таким образом, город останется сам по себе.

— Нифига себе! — потрясся президент и тоже закурил, — Да-а, вольный город на границе СССР и Китая… мог бы принести Америке много пользы!

— Вот именно, мистер президент, сэр! — слегка иронично подтвердил Хилмс.

— Но как это, в смысле, сотрудничество, организовать? Ведь, совки введут туда войска вне зависимости от согласия или несогласия на слияние с Таджикистаном, — задумчиво протянул Джонстон.

Хилмс ёрзнул в кресле:

— Кто тут президент, вообще-то? Моё дело притащить тебе информацию, а твоё дело принимать решения!

— Ты прав, Ричард Макгарра. Я буду думать. Посоветуюсь с товарищами.

Президент достал из буфета бутылку виски «Серая Лошадь» и, не спрашивая, налил главному шпиону на три пальца. Себе тоже налил. Они разбавили напиток газировкой, добавили льда и отхлебнули по глоточку*.

*Автор никогда не понимал этой манеры поглощения спиртного. Чего там разбавлять, зачем портить доброе? Налил и проглотил!

— Что ещё известно о городе? — поинтересовался Джонстон.

Хилмс ослабил узел галстука и отхлебнул ещё добрый глоток. Лицо его раскраснелось.

— Полезные ископаемые! Платина, серебро, рубины и прочие самоцветы. Ещё они выращивают некое растение. Помогает от всех болезней, от поноса до бесплодия и мужской немощи.

— Да ты што-о! Интересно-то как!

— А что, есть проблемы? — гнусновато ухмыльнулся цереушник.

Президент смутился:

— Н-нет… Не то, чтобы… Я просто подумал, что наши фармацевты озолотятся, когда наложат свои лапы на эту панацею!

«Ну, конечно! Фирма «Джонстон энд Джонстон»!

Стаканы опустели, но были наполнены вновь.

— Слушай, Линден, у тебя закусить что-нибудь найдётся? А то как бы… это… — слегка заплетаясь языком, спросил Хилмс.

«Слаб Ричард Макгарра на вино!» — хихикнул про себя Джонстон, а вслух ответил:

— Ну, разумеется!

И поставил на стол вазочку с солёным миндалём.

— Да! Чуть не забыл! — икнув, воскликнул глава ЦРУ, — Народ там живёт причудливый! У них бабы все бородатые!

— А как это? — изумился президент.

— А я откуда знаю? Спроси чего полегче! — ворчливо огрызнулся цереушник.

Помолчали. Отхлебнув ещё глоток, Джонстон решил вопрос о бородатых бабах отложить на потом, как второстепенный, и вернуться к главной проблеме. Напрягши мыслями мозг, он выдал такую идею:

— Можно попытаться оспорить местоположение города… Найдутся у тебя фотографии местности со спутника?

— Вряд ли. Спутников-разведчиков у нас всего четыре… и все они летают по орбитам, не захватывающим эту область. Но, одному можно орбиту и изменить!

— Во! Если получим правильные снимки, то поднимем шум, что совки незаконно захватили территорию суверенного государства!

— Ага, К-китая! — икнул Хилмс.

Джонстон крепко задумался. Втягивать в интригу Китай не прельщало.

— Н-нет… не Китая… Что, ты сказал, там другое рядом?

— Ну, Афганистан, например.

— О! Лучше будем давить на то, что это Аф-га-нис-тан-щи-на*! С этим… кто там сейчас… Тарраки какие-то? Наверняка будет легче договориться, не то, что с Председателем Мао.

*Это слово президент произнёс по-русски

Хилмс закурил новую сигару, но его затошнило. Выпив газировки и отдышавшись, он развёл руками:

— Это дело не одного дня, Линден! Пока орбиту перенастроят, пока по ней пролетят, пока плёнку получат, пока фотки отпечатают, то, да сё…

— Да, верно… Но поднять шумиху в прессе мы можем уже сегодня!

— Можем. Но дорогой Леонид Ильич уже там, и он плевать хотел слюнями на наши ужимки и прыжки, — понурился глава ЦРУ.

— Ничего-ничего, позже мы организуем в городе… кстати, как он, хоть, называется-то?

— Лхаги.

— Ага, Лхаги… Организуем в этих Лхагах какое-нибудь Движение Сопротивления!

— Не, лучше Фронт Борьбы за Независимость!

— И поддержим его! Чай не впервой! Оружие пошлём, инструкторов, а то и батальон-другой морпехов…

План интриги приобретал форму и обрастал деталями прямо на глазах!

— Короче, будем надеяться, что наш Подкидыш перетравит старейшин, и совки будут вынуждены действовать силовыми методами. Это сильно облегчит нашу задачу, — резюмировал президент, — А потом видно будет.

— Видно… Тем более, что у нас там свой глаз!

— Молодец, Ричард Макгарра!

— Служу… Ик… Америке!

Товарищ Рассулов, генсек Таджикистана, позвонил лично Леониду Ильичу, предварительно выяснив у секретарши, покушал ли он. Кто же докладывает важные новости руководству на пустой желудок! В смысле, на пустой желудок руководства. Нету таких дураков!

— Леонид Ильич! Здрассьте!

— Здорово, Джаффар Рассулыч! Что новенького в Таджикистане?

— Да, вот, город к моей республике присоединился сегодня! — важно ответил глава всех таджиков.

— Ну да?! — поразился главный коммунист Страны Советов, — И велик ли город?

— Семьдесят тысяч. Там такое плато в горах, так люди, целый народ, туда с Тибета пришли двенадцать лет назад и, втихаря, город построили.

— Двенадцать лет?! И ты их за это время не обнаружил?!

Голос Леонида Ильича сгустился и приобрёл грозовой оттенок.

— Да, как их обнаружить было? Там же по карте полная ненаселёнка… Были там картографы с пограничниками тридцать лет назад, а с тех пор никто. Незачем, как бы! — оправдывался товарищ Рассулов, — А надысь начальник милиции Хорога, подполковник Тепляев, случайно на базаре людей с того города встретил… ну, проверял документы и наткнулся. Они и признались, что в Хорог с того города неучтенного пришли торговать. Первый секретарь, Бахтияров, сразу туда своего заместителя, Михеева, в экспедицию послал. Тот объяснил руководству города — кстати, он Лхаги называется — про Советский Союз, про вашу первостепенную роль в борьбе за мир во всём мире, и предложил добровольно вступить в СССР. Согласились не раздумывая!

— Это хорошо, это здорово! — голос в телефонной трубке смягчился и повеселел.

Товарищ Рассулов с облегчением перевёл дух.

— Что ещё про город известно? — поинтересовался генсек.

— Ну, животных всяких разводят, полезные ископаемые роют: платину, вроде, и серебро. Всякие рубины-камушки… Во, ещё растение какое-то выращивают целебное! От всего помогает: от поноса до бесплодия и мужской… э-э… беды.

— Да ты што-о! — раздался ликующий вопль.

Товарищу Рассулову даже показалось, что из трубки искры посыпались! Он понял, что прочно завоевал симпатию вождя!

— Там сейчас военком Андреев со взводом солдатиков, но я распорядился насчёт двух батальонов спецназа. На всякий случай, да.

— Молодца, Джаффар Рассулыч!

— Ещё радиограмма поступила от майора Самсонова, который КГБ. Он там шпиона американского поймал! Референт Михеева индейцем оказался, а не таджиком, и успел, гад, информацию о городе своим заокеанским хозяевам слить. Они ему срочно поручили сорвать вступление города в Советский Союз отравлением до смерти одного или нескольких старейшин смертельным ядом! Но Самсонов у него эту отраву отобрал.

— Не понял! Почто старейшин-то травить? — снова сгустился голос главного коммуниста.

— Ну, как же! Выжившие обиделись бы и поубивали наших! А в СССР вступать не стали… бы.

— Нифига себе! Прямо, откровенный цинизм! — тяжело вздохнул Брежжнев.

— Цинизм, ещё какой цинизм! Вполне в духе ЦРУ, — согласился товарищ Рассулов, — А майор этот, Самсонов, молодец! Пресёк ихние происки, вырвал кусучее жало!

В трубке раздалось сосредоточенное сопение.

— Ты, это, намекни своему Хольеву, чтобы поощрил мужика. Ну, там… я не знаю… путёвку в дом отдыха, папаху каракулевую, орденок какой-нибудь.

— Всенепременно и всеобязательно, Леонид Ильич! Намекну!

После короткой паузы товарищ Рассулов своим развитым чутьём аппаратчика уловил, что руководство подустало, и разговор пора заканчивать.

«Запоминается последняя фраза!» — вспомнил он слышанное когда-то.

Значит, надо сказать такое… такое… чтобы у вождя создалось хорошее настроение!

— Самое интересное, Леонид Ильич: народ там живёт причудливый! Представляете, все бабы бородатые!

Генсек удивился донельзя:

— Это как это?!

— Выясняем, Леонид Ильич!

— Бородатые, но, хоть, красивые? — настаивал Двубровый Орёл, ценитель женской красоты.

— Э-э… сам не видал пока!

— Увидишь — расскажешь! Ладно, конец связи, Рассолыч.

— До свиданья!

«Здорово я про бородатых баб ввернул! Вон, даже пошутил Леонид Ильич!»

Счастливо улыбаясь, товарищ Рассулов, всё это время стоявший по стойке «Смирно», сел и приспустил узел галстука. Побарабанив пальцами по столешнице, набрал номер Хольева. Тот оказался на месте.

— Владимир Арчибальдыч! Я только что беседовал с Леонидом Ильичём, так он просил тебе намекнуть, что майора Самсонова надобно поощрить! Путёвка в дом отдыха, папаха каракулевая, орденок какой-нибудь — всё сгодится!

— Понял, Джаффар Рассулович. Всё сделаю нынче же, — грустным голосом откликнулся генерал-лейтенант.

— Да, шпиона-то уже допросил?

После долгой паузы Хольев нехотя признался:

— Пока нет.

— А почему?!

Удивление так и хлынуло из телефонной трубки!

— Да, это… сбежал он. Предатель там один ему помог. Китаец. На майора нашего прыгнул из засады, вырубил и скрутил, а сам со шпионом стрекача задал…

— Немедленно поймать взад! — вскричал товарищ Рассулов.

— Ловим, Джаффар Рассулович. Тепляев с бойцами уже по следу идёт. И вертолёт есть для укрепы. Никуда гады не денутся! — заверил руководство глава КГБ, впрочем, не очень уверенно, — Завтра по утрянке и оприходуем.

— Я сказал: «немедленно»! — настаивал глава республики.

— Так, ночь же вот-вот наступит! Бойцы в темноте даже ногу могут сломать, а то и в пропасть сверзиться. Да и вертолёт в горах ночью летать не может.

— Тогда, как только, так сразу!

И генсек Таджикистана бросил трубку, не дожидаясь ответной реплики. Генерал-лейтенант только вздохнул: вот так, из-за промахов подчинённых, и впадаешь в немилость начальства! А там, глядишь, и до опалы недалеко…

«Самсонова этого не награждать бы надо за упущение цереушника, а наоборот, с дерьмом смешать и по стене тонким слоем размазать… Но — нельзя! Сам Леонид Ильич приказал наградить!»

Вздохнув ещё раз, нажал кнопку вызова секретарши. Вошла не Леночка, а какая-то пожилая, лет сорока с хвостиком, тётка! Некрасивая. Да, что там, вообще с лицом палача!

— Ой! — вздрогнул от неожиданности генерал.

— Здравствуйте, Владимир Арчибальдович! — поздоровалась тётка, — Я Дуся. Теперь буду у вас служить. Я, кстати, незамужняя.

И улыбнулась, сверкнув железными зубами.

— А… как же Лена… э-э… Антиповна? Только что здесь была?

— Её в Воронеж срочно перевели, в тамошнее управление.

— Кто!!!??? Кто перевёл!!!??? — взревел всесильный глава КГБ республики.

Дуся шагнула ближе и шепнула:

— Семичассный!

Хольев увял: сам председатель КГБ СССР! Но, с какой стати?

А всё было очень просто: жена генерала, Нина Андреевна, в девичестве Сусслова, с недавних пор подозревала мужа в супружеской неверности. То пришёл поздно и чужими духами припахивал, то помада номер три на нательной рубахе, то вместо носового платка несвежие женские трусики в кармане! Да и супружеские обязанности норовил уклоняться исполнять под предлогом усталости на службе. А Нина Андреевна, несмотря на возраст и климакс, была женщина темпераментная, а потому терпеть эти глупости не пожелала. Угнездившись с биноклем за кустами напротив окна кабинета мужа, она довольно быстро установила, что он пошло изменяет ей с собственной секретаршей! Позвонила в Москву старшему брату, Михаилу Андреевичу, и, рыдая, потребовала убрать секретутку Ленку куда попало. Посочувствовав сестрёнке, Сусслов позвонил Семичассному. Тот вник в ситуацию и перевёл старшину Сапегину Е. А. на новое место службы в Воронеж, хотя она и не хотела. А генерал-лейтенанту Хольеву определил в секретарши Евдокию Лопухову, тоже старшину, прослужившую восемь лет в расстрельной команде. Для контроля, ну, и чтоб не шалил.

— Дуся, значит… — вздохнул в третий раз генерал, и загорюнился: с такой не…

Даже по пьяни — не!

— Ну, пиши приказ, Дуся:

«За проявленное мужество, самоотверженность и находчивость во время проведения специальной операции по задержанию и обезвреживанию иностранного шпиона-диверсанта, предотвратившее многочисленные человеческие жертвы и угрозу разрядке международной напряжённости, присвоить майору Самсонову Михаилу Игнатьевичу внеочередное звание: „ПОЛКОВНИК“ с правом круглогодичного ношения каракулевой папахи. Число, подпись»

— Есть, написала, Владимир Арчибальдович!

— Теперь пиши другой приказ:

«За проявленное мужество, героизм и находчивость во время проведения специальной операции по задержанию и обезвреживанию иностранного шпиона-диверсанта, предотвратившее многочисленные человеческие жертвы и угрозу миру во всём мире, наградить полковника Самсонова Михаила Игнатьевича орденом Боевого Красного Знамени. Число, подпись»

— Написала!

— Вот и молодец. Отпечатай, как положено, я подпишу. И пошарь там, в сейфе, найди путёвку куда-нибудь в Крым. В дом отдыха или в санаторий — всё равно. Тоже для Самсонова.

— На одно лицо? Или он с женой поедет?

Вздохнув в четвертый раз, Хольев раздражённо буркнул:

— Один пущай отправляется. Про жену ничего не велено.

Красный и потный Хилмс без стука ввалился в Овальный кабинет.

— О, Ричард Макгарра! Что-то правое ухо у тебя обвисло! — встревоженно воскликнул Джонстон, — Ты не заболел?

— Нет… — сорванным голосом прохрипел глава ЦРУ, — Это гораздо хуже…

Он плюхнулся в кресло и присосался к сифону с газировкой. Рыгнув, принялся рассказывать:

— Мои слухачи перехватили шифровку майора Самсонова, ну, того, который сейчас в Лхаги.

— А что он там делает?

— Он комитетчик!

— А, да-да… Теперь вспомнил! Просто у этих русских такие трудные имена, что в памяти не удержишь, — смущённо потупился президент.

— Так вот, мы радиограмму расшифровывали всю ночь. Даже компьютер арендовали в нашем университете. И расшифровали! Вот перевод.

На стол лёг лист с несколькими печатными строчками.

«михась таджику шпион сбежал помощью китайца дефис предателя чжана ли тчк тепляевым приняты меры их поимке тчк сложная горная обстановка затрудняет погоню тчк вертолёт ночью летать отказался тчк я приказал брать преступников только живьём тчк проводница местная бородатая девушка хе дефис донь тчк подпись михась»

Прочитав и перечитав радиограмму, Джонстон задумчиво потянул себя за верхнюю губу:

— Рассуждая логически, можно заключить, что Подкидыш был пойман до того, как старейшины наелись смертельного яда… иначе факт отравления был бы отражён в тексте. Значит, задание он не выполнил!

— Вот именно, мистер президент, сэр!

Хилмс налил себе ещё газировки, на сей раз в стакан, и покосился на бутылку виски. Вздохнув, ибо шёл всего десятый час утра, слишком рано для спиртного, Джонстон плеснул Ричарду немного: так, пальца на три. Подумав, плеснул и себе, хотя и не хотелось. Но Ричард Макгарра испытал бы неловкость, употребляя алкоголь в одиночку, а ему надо снять стресс.

Отхлебнув глоток, в то время как цереушник выпил свою дозу залпом, главный американец оттопырил указательный палец:

— Получается, что между арестом и побегом прошло совсем немного времени. Это — раз!

Оба задумчиво посмотрели на палец.

«Маникюр бы ему сделать… Вон, ноготь неровный какой… Ба! Вообще, обкусанный! Фи!» — возмутился Ричард, а вслух спросил:

— А что «Два»?

Джонстон налил ему ещё, но второй палец не оттопырил.

— Возникает вопрос, вернее, целая кучка вопросов: сумел ли майор Самсонов расколоть Подкидыша? Ну, что он работает на ЦРУ?

Хилмс надолго задумался. Даже сигару закурил, чтобы легче соображалось.

— С большой вероятностью вынужден предположить, что да. Служащие в КГБ не колеблются применять при допросе самые изощрённые средства, даже детектор лжи.

— Откуда у него там, в горах, детектор лжи? — возразил президент.

— Ну, детектора, может, и нету, зато, наверняка, есть ножик… тиски, большая коптящая зажигалка, мясорубка…

— Да ты што-о! Неужели Самсонов решится применить всё это?

Хилмс одним глотком допил виски и налил себе без спросу ещё:

— Применять не обязательно. Иногда достаточно просто показать, чтобы не очень стойкий пациент сломался, раскололся и начал петь.

— А этот, Подкидыш, он стойкий?

— А хрен его знает! — развёл руками Хилмс, расплескивая виски на колени главы государства, — Ой, пардон!

Тот с трудом сдержался, чтобы не обругать директора ЦРУ нехорошими словами. Помогли остатки хороших манер привитых бабушкой, не до конца испотребившиеся за время службы американскому народу.

— Итак, — продолжил Джонстон, промокнув брюки салфеткой, — Майор его расколол… отнял смертельный яд и, наверное, рацию тоже. Это плохо, Ричард Макгарра! Теперь у КГБ есть доказательства, что наш агент вредил Стране Советов! Они не преминут раструбить об этом на весь мир, Америка потеряет лицо, а у меня упадёт рейтинг.

— Нифига! — возразил опытный цереушник, — Рация сделана в ЮАР, там и клеймо есть «gemaakt in Suid-Afrika», а отрава — в Мексике: «feito no Brasil».

— Ты хочешь сказать, в Бразилии?

— Бразилия, Мексика… Какая тебе разница, Линден? Латиносы — они и есть латиносы! — окрысился Хилмс, — Так что, у комитетских есть только признание Подкидыша, да и то не сработает — он же убежал! Никаких следов к нам не ведёт!

— Но, если они его поймают взад?

— Будем надеяться, что не смогут… Там же горы!

— Ага, горы… А дорог в горах не так уж много! И совки, вообще, вертолёт пригнали!

Изрядно нетрезвый Хилмс потерял терпение.

— Слушай, Линден, давай забьёмся, а? Ставлю три сотни против твоей одной, что их не поймают!

Президент, подумав, согласился. Пожали руки, позвали охранника, могучего чернокожего мужика, чтоб разбил.

— С разбивщика не брать! — произнёс тот ритуальную фразу и ударил ребром ладони по сцепленным рукам, больно ушибив большой палец Хилмса.

Тот огорчился и заорал. Пришлось налить ему анестетика, в смысле, виски.

Глава шестая

Чжан Ли спустил курок. С расстояния в пятьдесят метров попасть в цель было легко. Пуля инородным телом застряла в двигателе, и он, не в силах провернуть эту глупость, остановился. Вертолёт повело вбок, и он замер, готовясь рухнуть.

— Полундра! — завопил Колумб, лихорадочно отстёгивая ремни, — Прыгаем, да?

«Да, как прыгать-то? И куда? Парашютов-то нет…» — обречённо раскинул мозгами Шпыря.

Кипятков же перекрестился, хотя и был коммунистом, и воззвал помертвевшими губами:

— Спаси, Господи, люди твоя!

И вертолёт брякнулся… на торчащий из пропасти пик с плоской верхушкой! Всего метров пятнадцать. Треснулись, конечно, сильно, но не смертельно. Колумб прикусил язык, Кипятков расквасил нос в лепёшку, а Шпыре рукоятка управления вывихнула большой палец.

— Щедр и милостив Господь! — радостно прогундосил Кипятков, пытаясь встать.

Вертолёт опасно качнуло.

— Замрите все!!! — страшным голосом рявкнул Шпыря.

Шевелиться было смерти подобно — вертолёт замер в неустойчивом равновесии. Осторожно осмотревшись, Шпыря принял решение: прыгать всем сразу, тогда будет шанс уцелеть. Но сначала он вызвал по рации помощь:

— Седьмой, седьмой, я тридцать первый! Срочно ответь! Приём!

База отозвалась только после пятой попытки.

— Седьмой на связи! Приём.

— Тридцать первый — седьмому. У меня авария в секторе три шестнадцать! Вынужденная посадка! На скалу! Самим не выбраться! Приём.

— Понял тебя, тридцать первый. Подожди маленько, буду согласовывать! Приём.

Потянулись минуты ожидания. Вертолёт покачивался и поскрипывал, что оптимизма не прибавляло. Поэтому экипаж замер, дыша носом и через раз. Через нервно проведённые сорок минут рация ожила:

— Тридцать первый, тридцать первый! Я седьмой! Приём!

— Я тридцать первый! Приём! — радостно откликнулся командир экипажа.

— Высылаем на помощь двадцать восьмого. Приём!

Колумб дёрнулся, услышав это. Под двадцать восьмым был зашифрован старший лейтенант Ногарук, с которым Христофор всего неделю назад подрался на танцах из-за доярки Маруси, кокетничавшей напропалую с обоими лётчиками. Тёзка великого мореплавателя тогда победил по очкам.

«М-да-а… лучше бы кого-нибудь более другого прислали…» — кисло подумал он, представив лицемерное сочувствие на роже Ногарука при виде его беспомощного состояния.

— Принято, седьмой! Конец связи.

Не дожидаясь команды, Колумб выбросил контейнер с НЗ и флягу с водой. Кипятков выбросил пулемёт: авария аварией, а оружие — оружием! За его утрату строго спросят!

— Все отстегнулись? — заботливо спросил Шпыря, — Тогда прыгаем! На счёт три! Раз… два… два с половиной… приготовились! Три!!!

Все дружно прыгнули, повалившись друг на друга. Кипятков больно ушиб коленку и заругался, но офицеры не стали делать ему замечание за не предусмотренные уставом слова. Вертолёт же, подумав секунд десять, медленно, со скрипом, накренился и рухнул в пропасть.

— Фу-у! — облегчённо-горестно выдохнул экипаж.

«Однако, вот я и безлошадный!» — закручинился Колумб, ибо павший в бою вертолёт был закреплён за ним, — «Жди теперь неизвестно сколько, пока новую машину пришлют…»

Осмотрелись: овальная площадка была размером десять на восемь метров. Поверхность её была неровная, сплошные острые, как ножи, бугры, кочки и уступы. Ни сесть, ни лечь… Помощь должна была прилететь часов через десять.

— Пошли! — дернул за рукав американца Чжан Ли, — Да быстрее!

— Погоди… — упёрся тот, сильно взволнованный аварией, — Я в туалет сильно хочу!

— Ну, так давай!

— Что, прямо здесь?! Я же в пропасть упаду!

— Слушай, некогда другое место искать! Кидай свой камень — и ходу! Погоня на хвосте! Я их уже слышу!

Маккартни замялся:

— Ты, это… отвернись, хотя бы, а?

Выругавшись, Чжан Ли отвернулся. Через две минуты специфические звуки за его спиной закончились.

— У тебя туалетной бумаги нет ли? А то я свою второпях забыл…

— Нету!

— А как же… подтереться?

— Камушком!!! Камушком, Дуглас!!!

Чжан Ли нервничал. Погоня уже была за поворотом, до слуха даже доносились междометия бойцов!

Американец, наконец, привёл свой зад в порядок и подтянул штаны. Беглецы двинулись по карнизу со всей доступной скоростью, обрушивая позади себя всё, что только можно обрушить. Ну, чтобы погоню задержать. Через час карниз перешёл в узкое ущелье, и двигаться стало легче. А ещё через полчаса…

Тепляев, сильно уставший за три с лишним часа и натёрший левую ногу, тем не менее, упорно хромал вперёд, решив не объявлять привала до поимки негодяев. Зрелище уныло стоящих на скале вертолётчиков и вид валяющегося на дне пропасти искорёженного вертолёта плеснуло бензином на тлеющие угли ярости и разожгло в груди пламя гнева. Хе-Донь попыталась бросить Шпыре верёвку, но так и не добросила. Тепляев ободряюще крикнул:

— Помочь не можем, но вы держитесь!

Бойцы прошли мимо строевым шагом, отдавая честь поворотом головы.

Ещё час… С трудом волоча отяжелевшие ноги, Тепляев вступил с опостылевшего страшного карниза на тропу, ведущую в узкое ущелье. Время близилось к полудню, люто мучила жажда, голод и желание покакать. Одновременно. Внезапно Хе-Донь, шедшая впереди, остановилась и подняла руку. Тепляев и бойцы тоже остановились, тяжело дыша и неразборчиво бормоча незлые тихие слова.

«Засада, что ли?» — подобрался милиционер.

Но Хе-Донь вела себя спокойно. Жестом показала: сам, мол, посмотри!

Тепляев осторожно, одним глазком, заглянул за угол: всего метрах в пятидесяти преследуемые, как ни в чём ни бывало, сидели и лопали консервы прямо из банки. Ножами.

Мелькнула мысль: «Фи, как некультурно!», а вслух Тепляев крикнул:

— Эй! Живо сдавайтесь! Вы окружены!

— А вот это ты видел?

И Чжан Ли показал на… советский пограничный столб, милиционером не замеченный.

Маккартни радостно заржал и тоже показал. Оттопыренный средний палец. Этот иностранный жест был Тепляеву незнаком, но он всё равно обиделся.

«Не, что делать-то? Продолжать преследование за границей СССР?»

Можно, конечно, рискнуть… Но! Если это станет известно начальству, то его не то, что по головке не погладят, а ещё и… Додумывать не стал. К тому же, на суд обязательно припрутся корреспонденты ихних американских и не только американских газет… и дипломаты всякие. Факт задержания американского гражданина на территории иностранного государства мигом объявят произволом и беспределом, и арест придётся признать незаконным. Короче, куда ни кинь — всюду клин! Вздохнув, приказал активизировать рацию.

— Михась, Михась, я Зяма! Ответь! Приём!

Самсонов отозвался моментально, ибо изгрыз все ногти до самых локтей от жуткой нетерпячки:

— Здесь Михась! Слушаю тебя, Зяма! Что, взяли гадов? Приём!

— Я Зяма. Нет, не взяли, но я их вижу. Они за пределами границы СССР сидят, — сообщил Тепляев тусклым голосом, — А вертолёт разбился. Но экипаж уцелел. Снять их со скалы даже Хе-Донь не смогла. Приём.

— Зяма, я Михась! Хватай их! В смысле, шпионов! Под мою ответственность! Потом отпишемся! Приём!

— Я Зяма. Не могу, мне же по шапке дадут, и арест признают незаконным. Скандал большой будет. Приём.

— Зяма! Тогда, застрели этих «пи-ип»! *

*вонючих, испачканных калом лиц нетрадиционной ориентации — перевод Автора

От возбуждения Самсонов даже нарушил процедуру радиоконтакта — не сказал «приём».

— Я Зяма. Да, кто ж стрелять-то будет? Через границу-то? Бойцы все грамотные, под трибунал идти не захотят… Придётся возвращаться. Приём.

Вопль скорби, вырвавшийся из глотки Самсонова, едва не оглушил начальника РОВД Хорога.

— Я Зяма. Понял тебя, Михась. Конец связи.

На всякий случай сфотографировав символ государственной границы и беглецов, сидящих за пределами СССР, Тепляев угрюмо дал команду возвращаться. Отдыхать на виду у шпиона и предателя Родины не хотелось.

Самсонов, вне себя от горя, принялся составлять рапорт полковнику Бабкину. Вот, что у него получилось:

«михась таджику тчк шпионам удалось перейти границу СССР тчк несмотря мой приказ тепляев отказался произвести арест или застрелить негодяев мотивируя незаконностью тчк шпионы застрелили винтовки вертолёт зпт он потерпел аварию зпт экипаж уцелел зпт но снять их со скалы не смогла даже бородатая девушка хе дефис донь тчк подпись михась»

Прочитав сей текст, Бабкин ударил кулаком по столу.

«Блин! Улизнули, сыновья самки собаки! Да ещё и вертолёт застрелили! Что делать-то теперя?»

С поникшей головой пошёл к шефу, в приёмной вздрогнув при виде Дусиной железнозубой улыбки.

— Вот, товарищ генерал-лейтенант, удрал за границу и шпион, и его пособник.

Хольев думал недолго, потому, что обладал недюжинным умом и сообразительностью, а также способностью мыслить нестандартно.

— Куда, говоришь, они ушли? В Китай или в Афганистан?

— В Афганистан…

Генерал закурил, чтобы сосредоточиться, и через несколько секунд озвучил решение:

— Срочно судить обоих заочно за шпионаж! Это — раз. Потребовать у Тарраки их экстади… экструдикции… ну, выдачи, в общем. Это — два!

Бабкин восхитился простотой и мудростью решения. Хольев, довольный собой, откинулся на спинку кресла.

— Иди, организуй всё. Вопросы есть?

— Так точно, есть! Что за Тарраки такие?

Генерал захохотал. Полковник обидчиво поджал губы: по делу же спросил! Отсмеявшись, Хольев объяснил:

— Тарраки — это президент ихний, афганистанский.

— Понял, товарищ генерал-лейтенант! Разрешите идти? — посветлел лицом Бабкин.

— Свободен!

Когда Хилмс вошёл тем утром в Овальный Кабинет, там уже сидел Саймон Раскинзон, госсекретарь.

— Что, Ричард Макгарра, есть новости? — всколыхнулся президент.

— Есть! Вот, читайте!

Цереушник шлёпнул на стол перевод перехваченной радиограммы. Джонстон и Раскинзон устремились к ней так резво, что столкнулись головами, издав бильярдный стук.

— Родными будем… — пробормотал президент, потирая шишку.

— Я тебя умоляю! Зачем мне родственник-гой? — огрызнулся госсекретарь.

Хилмс хихикнул.

Прочитав и перечитав радиограмму, Джонстон погрустнел и вздохнул.

— Плакали мои денежки…

— Ага, с вас сотняга, мистер президент, сэр! — широко улыбнулся Хилмс.

Сэр президент снова вздохнул, на этот раз ещё горше, и открыл ящик стола:

— Ничего, если никелями?

Хилмс слегка опешил:

— Что, сотню баксов — никелями*?

*никель — пятицентовая монета — американский уличный жаргон

— Ага. Я их с самого начала своего президентства собираю. Когда пиццу приносят, она три девяносто пять сто́ит, я сдачу с четырёх долларов в копилку и кладу.

— Ладно, давай, хоть, никелями… Погоди, Линден! Что за пиццу ты такую дешёвую заказываешь? Я дешевле, чем по четыре девяносто пять не встречал!

— Пицца пепперонья. Она, вообще-то, тоже четыре девяносто пять стоит, но мне, как президенту страны, хозяин пиццерии скидку делает. Целый доллар!

— Хорошо устроился! — с завистью воскликнул Хилмс.

— А то!

Отсчитать две тысячи монеток заняло изрядное количество времени.

— К делу, джентльмены! — нетерпеливо постучал обручальным кольцом по стакану госсекретарь, — Что за бородатая девушка упоминается в радиограмме?

— О, ты же ничего ещё не знаешь, Саймон! — хором воскликнули цереушник и президент, и наперебой принялись рассказывать о городе, населённом причудливым народом с бородатыми женщинами и девушками.

Раскинзон впечатлился до крайности!

Не успел Самсонов отправить радиограмму, как издалека послышался стрекот моторов. Взглянув на небо, увидел транспортные самолёты Ан12. Целых шесть! Выхватив ракетницу, майор, ещё не знавший, что он уже полковник, выждал ещё минуту и выстрелил в небо.

— Вижу зелёную ракету! — доложил второй пилот флагманского аппарата командиру корабля.

— Подтверждаю! Высота девятьсот, скорость двести! Приготовиться к десантированию!

Замерцала красная лампочка. Десантники, толкаясь и переругиваясь, выстроились в очередь к открытой двери.

— Первый пошёл! — зычно скомандовал командир, и вскоре в небе расцвели одуванчики парашютов.

«Шестью шесть — тридцать шесть… Значит, триста шестьдесят парней! Ага!» — удовлетворённо улыбнулся Самсонов.

Десантники приземлились на площади перед горсоветом довольно кучно, быстро собрали парашюты и построились. К Самсонову строевым шагом подошёл майор ВДВ (сущий орёл!) и отдал честь:

— Командир батальона майор Попрыгин! Здравия желаю, товарищ полковник!

— Э-э… Я, вообще-то, майор… — растерялся тот.

— Не-ет, товарищ военный комендант, вы полковник! — настаивал майор, шевеля бровями, — Вот, я и приказ привёз!

И протянул пакет с сургучной печатью.

Нетерпеливо разорвав бумагу, Самсонов влип взглядом в прыгающие строчки машинописи (руки сильно дрожали!):

«… присвоить звание ПОЛКОВНИК… наградить орденом Боевого Красного Знамени…»

Восторг переполнил душу, грозя хлынуть через край! В животе громоподобно забурчало, сердце заколотилось, как воробей об стекло, губы растянулись в улыбке до самого затылка.

— Поздравляю, товарищ полковник, с новым званием и заслуженной наградой! — проникновенным голосом прогремел Попрыгин и протянул погоны с тремя звёздочками.

Самсонов крепко пожал руку человеку, принесшему добрые вести:

— Командуйте, товарищ майор, пусть люди размещаются… Вам место во-он там отвели… А вас милости прошу в мою палатку!

Для празднования производства в новый чин и награждения он пригласил также Андреева. Тепляев ещё не вернулся.

«Пригласить, что ли, этого шпака Михеева тоже?»

Решил пригласить, ибо партийное начальство, от которого многое зависит. Пригласил также и Хи-Лоня, но тот отказался, сославшись на занятость. Однако концепцию празднования понял правильно и прислал ящик водки. Китайской, двадцатисемиградусной, невкусной. Однако, всяко лучше, чем никакой вообще!

Согласно традиции, Самсонов положил три звёздочки в помятую алюминиевую кружку и залил водкой доверху, после чего медленно выпил под внимательными взглядами Попрыгина, Андреева и Михеева. Выплюнул звёздочки на ладонь. Все зааплодировали! Кружка была большая, на четыреста граммов, поэтому новоявленного полковника резко повело.

— Закуси, Михаил Игнатьич! — протянул кольцо копчёной колбасы Андреев.

— Откудова такое… ик… чудо? — удивился Самсонов.

— А! Местное производство! На тушёнку сменял.

Колбаса оказалась нереально вкусной.

Нетерпеливо ёрзавший партсекретарь заявил:

— Имею сказать тост!

Все приготовились слушать. Товарищ Михеев вздел очки и вытащил из кармана листок с текстом. Пошевелив губами, начал читать нараспев с подвыванием:

Я пью за партию родную!

За Леонида Ильича!

Под его мудрым руководством

Врагов зарубим мы сплеча!

Построим коммунизм вручную,

Ведь наша сила горяча!

Этот шедевр прикладной поэзии произвёл на слушателей огромное впечатление! Выпили стоя, а как же иначе! Товарищ Михеев скромно умолчал, что авторство принадлежало Рахмону. Ой, не Рахмону, а Маккартни…

Кстати, этот стих необъяснимым образом стал известен товарищу Рассулову. Он намотал его на ус, чтобы при случае продекламировать его любимому вождю.

Выпили за награду полковника Самсонова. С энтузиазмом! Праздник уверенно набрал обороты. Тосты следовали один за другим. Майор Попрыгин пил, как будто сливал в пустую ногу, как выражаются американцы, и был ни в одном глазу, в то время, как все остальные изрядно потеряли человеческие облики. Дошло до того, что выпили за прекрасных дам, которых за столом не имелось. Задумались, за что выпить ещё. Андреев изобретательно предложил тост за удачу.

— Нет, давайте лучше выпьем за здоровье, — запротестовал майор, — Оно поважнее удачи будет!

— Это почему? — удивились все.

— А потому! Вот, у меня давеча случилась удача, а здоровья её осуществить не хватило, — повесил голову Попрыгин, — Так и ушла… виляя попкой, а я остался.

Все с сомнением посмотрели на могучего самца-орла-вэдэвэшника.

— Птичья болезнь сразила, — пояснил тот, — Пе́репил.

Немного погодя Андреев достал губную гармошку и мастерски исполнил трио-сонату Баха для органа. Правда, в тональности ля-минор вместо до-мажор. Ему долго и старательно хлопали. Затем товарищ Михеев спел «Ямщик, не гони лошадей», также сорвав аплодисменты. Майор рассказал анекдот: вызвали председателя колхоза в райком Партии и спрашивают: почему у вас в этом году неурожай? Тот мямлит, дескать, заморозки, дожди, саранча всякая… Партсекретарь кулаком по столу — бах! Не врать! Ничего этого в районе не было! В глаза смотри! Правду говори! Ну? Председатель пожух и признался, что забыли посадить.

К вечеру на ногах остался только майор. Андреев тоже мог передвигаться, но только ползком. Товарищ Михеев вырубился раньше всех — слаб оказался на вино. Его сложили аккуратной кучкой в уголке, чтоб не мешал. Полковник Самсонов лежал поперёк палатки, раскинув по полу растянутые улыбкой щёки. Для полного счастья ему не хватало только папахи!

Вертолёт под управлением старшего лейтенанта Ногарука достиг места вынужденной посадки за час до заката. Колумб выстрелил ракету, чтобы не осталось сомнений, куда кидать верёвочную лестницу. Замлевшие от многочасового неподвижного стояния тела слушались плохо, но все трое справились вскарабкаться на борт, хотя и с трудом, и даже пулемёт втащили.

— О, Христо! Что-то ты какой-то бледный… и ухо обвисло? Испугался, наверное? — подначил соперника.

— Это я от жуткой жлощти такой, — шепеляво ответил тот прикушенным языком, — Вовще я не ишпугалщя.

В вертолёте, кроме бортстрелка, обнаружилась симпатичная, голубоглазая и румяная во все щёки тётенька с пишущей машинкой на коленях, кутающаяся в телогрейку.

— Я старшина Популина, секретарь военного коменданта Лхаги полковника Самсонова, — представилась она.

— А как ваше имя-отчество? — галантно поинтересовался Шпыря.

— Пульхерия Потаповна.

— Ой, Пульхерия Потаповна, я вижу, термос у вас большой! Чайку не нальёте ли? А то в роте пересохло! Пожалуйста!

Термос пошёл по кругу. Потерпевшие крушение вертолётчики пили горячий сладкий чай и кряхтели от удовольствия, ибо изрядно озябли на скале, открытой всем ветрам, а вода во фляге кончилась уже через три часа.

На закате приземлились в Лхаги. Вертолётчиков распихали по палаткам десантников, а Пульхерии показали, где живёт военный комендант. Прижимая к животу пишущую машинку, она вошла в палатку начальника и, по совместительству, любимого человека, обнаружив там лежащие вповалку тела числом четыре. Исторгаемый ими перегар можно было резать ломтями!

— Михаил Игнатьевич!… Миша!… Мишенька! Я приехала… — несмело позвала Пульхерия, но ответа не получила.

Вздохнув, вышла на свежий воздух, под звёзды. Куда идти? Где ночевать? Стройная фигурка шагнула навстречу: Томирис!

— Пойдёмте ко мне ночевать, Пульхерия Петровна. А завтра свою палатку поставите!

— Потаповна я, а ни какая не Петровна! — ворчливо огрызнулась старшина Популина, — Никак запомнить не можете!

Ночевать в одной палатке с Томирис ей не хотелось, ибо ревность пузырилась, бурлила и клокотала в сердце, как содержимое сортира, в который бросили дрожжи. Но деваться было некуда: не проситься же на ночлег к солдатам?

Через час после заката, уже в полной темноте, в город вернулся Тепляев с командой. Нельзя сказать, что он был бодр и свеж. Далеко не! Добредя до своей палатки, не обнаружил там ни военкома, ни партсекретаря.

«Вот те на! Куда они подевались?»

Разгадывать эту загадку не было сил. Достав из рюкзака фляжку со спиртом, сберегаемым для экстраординарных случаев, отхлебнул граммов восемьдесят, сочтя свою запредельную усталость подходящим поводом. Принюхавшись, учуял слегка протухшую ножку жареного улара, принесённую запасливым Андреевым с пира. Поколебавшись, съел, так как очень проголодался, дав себе слово извиниться потом перед товарищем. Последней мыслью Зиновия Степановича перед тем, как заснуть, было:

«Наградить меня, конечно, не наградят… но и не накажут. Не за что! А что шпионы за границу ушли, так она сама виновата: зачем так близко оказалась?»

Глава седьмая

Утром, разлепив пальцами веки, полковник Самсонов обнаружил около себя… угадайте, кого? Правильно, Пульхерию! Радость мощно всколыхнула его, заставив покривиться от головной боли.

— Пуля, ты ли это? — квакнул он пересохшей глоткой.

— Ага!

— А ты когда?

— Вчера вечером, на вертолёте прилетела.

— Вот здорово!

Самсонов огляделся: кроме них в палатке никого не было. И Попрыгин, и Андреев, и товарищ Михеев исчезли, оставив после себя остатки праздника, в смысле две полных бутылки водки и одну початую, а также толстый слой тяжёлого перегара. При виде водки Самсонова замутило, а желудок скрутило спазмом.

Правильно поняв его состояние, женщина протянула жбан с холодным кумысом:

— Вот, Мишенька, опохмелитесь!

Опорожнив ёмкость в три глотка, Мишенька громко рыгнул и немедленно почувствовал прилив здоровья в организм! Он обнял Пульхерию и требовательно притянул к себе. Та догадалась, что у него на уме, и гибко вывернулась:

— Нет, милый, не сейчас!

— Это ещё почему?! — изумился измученный воздержанием человек.

— А вдруг кто войдёт?

Прочитав на лице мужчины жестокое разочарование, Пульхерия расширила обоснование отказа:

— Белый день на дворе, а вы же военный комендант! Сейчас посетители попрут косяком!

И обещающе улыбнулась:

— А, вот, ночью — не попрут!

И точно: буквально через несколько минут пришёл майор Попрыгин.

— Товарищ полковник, я там палатку привёз вам под комендатуру, и мебелишку складную: стол, стулья. Сегодня ожидается ещё десант: полевую кухню сбросят и электрогенератор. Ну, и по мелочи оборудование.

— Вот, спасибо! — пожал ему руку Самсонов и пошёл устраиваться.

Большая штабная двухкомнатная палатка отлично вписывалась в пейзаж! Два складных стола — один для себя, один для секретарши. Угнездившись, Самсонов вызвал Хи-Лоня. Пульхерия при виде Томирис громко засопела, но сдержала ревность.

— Вот, что, достопочтенный старец, аэродром бы надо построить.

— Что такое аэродром? — деловито спросил тот.

— Это такое ровное, без кочек, ямок и камней поле… А размеры вот такие… Тут, на севере, за лесом, есть ровное место. Хорошо бы побыстрее!

— Да. Я распоряжусь нынче же. Но, людям надо будет заплатить! Сколько платишь, Михаил?

Самсонов озвучил стоимость работы, рекомендованную специалистами, экономистами-строителями из Душанбэ. Он понимал, что без бульдозеров и прочей тяжёлой техники быстро не будет, но аэродром был абсолютно необходим в первую очередь. На лошадях много не привезёшь, да и вертолётами тоже.

— Замётано! Я направлю на эту работу две тысячи женщин, — ошарашил его тем временем Хи-Лонь, — Всё сделают за два дня.

— Два!? Дня?! — потрясся военный комендант, ожидавший два месяца.

— Ну! Быстрее не получится.

— Да, я… это… два дня нормально… — забормотал Самсонов, — А… почему женщин?

— Не мужское это дело, землю копать и камни таскать!

Хи-Лонь ушел, а полковнику Бабкину была отправлена радиограмма:

«михась таджику тчк бородатые женщины построят аэродром два дня тчк шлите деньги N рублей тчк подпись михась»

Во второй половине дня снова прилетели самолёты. Сбросили оборудование и ещё триста десантников, а также железный шкаф с деньгами. Шкаф, к сожалению, во время приземления треснулся об скалу, поэтому дверцу открыть долго не удавалось из-за перекоса. Могучий майор Попрыгин в конце концов открыл ломиком, но закрыть обратно не получилось. Самсонов приуныл: как теперь деньги и секретные документы хранить? Снова выручил Хи-Лонь: привёл шестерых мужиков, которые утащили шкаф в кузницу, и вернули через час совершенно исправным. Только краска вспузырилась и частично облезла от нагревания. За эту работу работяги потребовали сто восемьдесят рублей. Самсонов не знал, много это или мало, но заплатил, не забыв взять расписку для отчётности.

Короче, работа и быт налаживались. И личная жизнь тоже! Ночью комендант-полковник незаметно проник в палатку старшины Популиной, где… ну, в общем, понятно, да? Правда, получилось не сразу и с немалыми трудностями, несмотря на длительное воздержание. Горная болезнь изрядно вредила прокреативному акту.

Тем временем в кабинете товарища Рассулова зазвонил телефон правительственной связи. Генсек Таджикской Компартии вскочил, схватил трубку и вытянулся по стойке «смирно»:

— Алё! Рассулов на проводе!

В динамике загремел голос дорогого Леонида Ильича:

— Ты там что?

— То-есть, Леонид Ильич? Я… это… работаю!

— А прессу сегодняшнюю смотрел, р-работничек?

— Прессу? А как же, конечно смотрел!

Товарищ Рассулов судорожно пытался сообразить, что именно в сегодняшней прессе так взволновало верховного вождя.

— А американскую?

— Н-нет ещё… свежую пока не доставили…

Голос Брежжнева слегка смягчился:

— Да, и верно… я, вот, чего звоню: по «Голосу Америки» только что сообщение было о том, что Советский Таджикистан совершенно насильственным образом присоединил к себе вольный город Лхаги, расположенный на территории суверенного Афганистана! Сказали, что увидели это со спутника и сфотографировали. В газетах грозились фотки опубликовать!

У товарища Рассулова отлегло от сердца:

— Пиз… ой, я хотел сказать, врут всё америкосы, как гады! Хольев вертолёт посылал, они до метра всё проверили и убедились: наша территория, не афганская! Столбы пограничные сфотографировали! Стоят, где их тридцать лет назад вкопали!

Тут он вспомнил, что Леонид Ильич более серьёзно реагирует на крепкие выражения, и страстно воскликнул:

— Хер на пятаки порежу, если то не так!

— На пятаки, говоришь… Ладно, пришли мне те фотографии. Будет что в нашей «Правде» напечатать в ответ на ихнюю брехню.

— Есть послать! Сию же минуту!

— Конец связи, Рассолыч.

Когда вышеупомянутая передача завершилась, президент Америки выключил радиоприёмник.

— Вот, Саймон, как выражаются русские, мы только что залили совкам сала за шкуру! Теперь сначала будет большая ругачка, а затем…

Он сделал жест, означающий драку.

Госсекретарь, покривившись при слове «сало», задумчиво кивнул.

— Нам понадобятся люди, владеющие ситуацией… соображающие в той обстановке, знакомые с местностью…

— Я уверен, что Ричард Макгарра не подведёт и нужных специалистов обеспечит! Кстати, он мне сказал, что нашему агенту Подкидышу и китайцу удалось ускользнуть из лап советской контрразведки в Афганистан! Несомненно, они нам пригодятся в дальнейшем.

Раскинзон вынул сигару в алюминиевом контейнере из внутреннего кармана пиджака, проигнорировав лежащие на столе.

— Это что у тебя? Неужели кубинская? — поднял брови Джонстон.

— Ага. Контрабанда.

— Слушай, а дай мне! — завистливо попросил глава государства.

— Рука в гов…* — бормотнул госсекретарь, — Ладно, дам, но только одну! Самому мало.

*рука испачкана калом

Некоторое время джентльмены наслаждались ароматным дымом, а затем Раскинзон сказал:

— Ты любишь русские поговорки. Так вот: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! На месте товарища Рассулова я бы срочно организовал заочный суд над этими двумя. Без сомнения, их приговорят к десяти-пятнадцати годам лагерей, а то и к расстрелу. Затем он потребует у этого… кто там сейчас в Афганистане…

— Тарраки?

— Ага, у него! Потребует их экстрадиции, и Тарраки парней выдаст, чтобы не ссориться с Большим Северным Братом. Если поймает, конечно.

Чжан Ли и Маккартни, переночевав прямо на тропе, двигались на юг уже много часов.

— Слушай, у тебя карта есть? — тяжело отдуваясь, спросил американец.

— Нету.

— Тогда, куда мы, вообще, идём?

— В Кабул. Там твоё посольство, аэродром… Цивилизация! — доступно объяснил Чжан Ли, — Вот, набредём на какое-нибудь селение, передохнём, купим еду и одежду, дорогу спросим.

— А-а!

На человека они наткнулись только на следующий день. Вывернувший из-за поворота пожилой крестьянин и его ишак, нагруженный дровами, с интересом воззрились на пришельцев.

— Салям алейкум, уважаемый! — вежливо поклонился Чжан Ли, — Сами мы не местные… Скажи, куда мы идём?

На лице крестьянина и морде ишака выразилось недоумение.

— А хрен вас знает!

Чжан Ли понял, что неверно сформулировал вопрос и поправился:

— Нам надо в Кабул. Где он?

— О! Да будет вам известно, что благословенная Аллахом столица нашей родины находится на востоке от Скалы Снежного Барса! — поделился сакральным знанием абориген, важно погладив бороду.

— Ты не умничай, ты пальцем покажи! — слегка раздражённо предложил Чжан Ли, одновременно вкладывая в заскорузлую ладонь пять рублей.

При виде денег, хотя и советских, крестьянин заулыбался и замахал руками:

— Во-он она, Скала Снежного Барса! Два дня пути.

— Ага, вижу! — удовлетворённо хмыкнули Чжан Ли и Маккартни.

Теперь надо было решить проблему ночлега, питания и экипировки.

— А что, уважаемый, неплохо бы водки выпить? — зашёл с козырного туза Чжан Ли, почти дословно цитируя бессмертный роман Ильфа и Петрова «Двенадцать Стульев».

В Коране написано, что правоверным нельзя употреблять сброженные напитки: вино и пиво. А про водку не написано! Поэтому Чжан Ли по опыту знал, что мусульмане её пьют с удовольствием, если удаётся достать.

— Ну, угости! — незамедлительно отозвался томимый жаждой человек и повёл их в свою саклю, оказавшуюся всего в сотне шагов.

После распития одной из трёх стыренных на пиру бутылок водки (Маккартни только пригубил), Чжан Ли развил наступление:

— Так, мы у тебя переночуем?

— Ой, по мне — хоть всю жизнь живите, раз хорошие люди! Да благословит вас Аллах за вашу доброту и щедрость!

Крестьянин, которого звали Абдуллой, оказался гостеприимным человеком. Всего за двадцать пять рублей он предоставил усталым странникам ночлег, питание и старый ватный халат. Наутро, сердечно распрощавшись с хозяином, долго кричавшим вслед благословения и пожелания доброго пути, путешественники двинулись к торчащей на горизонте Скале Снежного Барса. Для конспирации они ещё и накрутили тюрбаны. Нипочём от местных не отличить!

Они шли и не знали, что в Душанбэ Военная Коллегия Верховного Суда Таджикской ССР только что заочно судила их. Дугласа Маккартни приговорили к четырнадцати годам тюремного режима, а Чжана Ли — к расстрелу.

Аэродром, и впрямь, был готов через два дня! Поразившись этому невообразимому факту, Самсонов лично убедился в отличном качестве поверхности, прошагав площадку вдоль и поперёк, а также наискосок.

Прочитав его радиограмму, товарищ Рассулов довольно потёр руки и распорядился срочно послать в Лхаги самолёты с самым необходимым. Так город обогатился двадцатью инструкторами обкома КПСС и таким же количеством переводчиков с уйгурского. Привезли также десяток экземпляров материалов последнего съезда КПСС, полное собрание сочинений В. И. Ленина, «Капитал» Маркса — на русском и, на всякий случай, немецком языке, учебник истории КПСС для техникумов 1963 года выпуска под редакцией академика Б. И. Пономарёва, а также множество методических пособий для всех мыслимых идеологических ситуаций. Всё это руководству города предстояло освоить, да что там, освоить! Принять сердцем и выгравировать на его донышке! Да, ещё привезли большой гипсовый бюст Владимира Ильича и портрет товарища Брежжнева. Для наглядности.

Приземлившиеся следом транспортные самолёты выгрузили унитазы, сборно-щитовые дома, мебель и всякие мелочи, вроде генераторов и запаса горючки к ним. Ну, и подушки с одеялами, конечно. А главное, папаху для полковника Самсонова!

Вторым эшелоном прилетели геологи с молотками, ледорубами и буром, специалисты-строители с пилами, отбойными молотками и транспортиром, специалисты-электрики с отвёртками, мотками проводов и штепселями, а также врачи с таблетками, уколами и бинтами. На совещании у военного коменданта они едва поместились в палатку!

Наиболее остро встал вопрос об энергоснабжении.

— Электростанция нужна, товарищ полковник! — напористо заявил главный электрик Линеев.

— Согласен, — Самсонов сделал пометку в блокноте и сдвинул папаху на затылок, — А какая?

Тут специалисты маленько встали в тупик. В самом деле, какая? Гидроэлектростанцию не построишь — реки никакой нет. Ветровую тоже, место безветренное. Тепловую… а чем печку топить? Угля нет, нефти нет, газа нет… Разве что, атомную? Положение спас Хи-Лонь. Вникнув в суть проблемы, он поманил Линеева и Самсонова пальцем. Все трое, плюс Томирис, отправились в небольшое круглое здание с двенадцатью колоннами по периметру неподалёку от горсовета, на которое ранее не обращали внимания. Пульхерия при виде Томирис, бесстыдно увивавшейся, по её мнению, вокруг Мишеньки, снова испытала приступ злобной ревности.

— Это Храм Вечного Огня, — пояснил Хи-Лонь, — Перед тем, как войти, вы должны произнести молитву: Огонь Вечный, Всемогущий и Всесогревающий, внедри искру твою в сердца наши, дабы твоё тепло, сила и мудрость пребывали с нами вовеки.

Все нестройным хором повторили перевод. Вошли. Посередине круглой площадки из полированого гранита горел огонь. Вот, просто горел — и всё! Не было видно ни дров, ни потайной газовой трубы, ни фитиля. Просто язык пламени высотой в полметра, слегка колеблющийся от тока воздуха.

— Это как это? — слегка заикаясь от изумления, спросил Линеев.

Хи-Лонь пожал плечами:

— Я же сказал: Вечный Огонь.

— Да, что горит-то?

— Ничего не горит. Он сам по себе. Наши предки нашли его много тысяч лет назад. С тех пор и горит неугасимо.

— Погоди-погоди, — вмешался в разговор Самсонов, — А как же вы его с Тибета перенесли?

— Как цветок в горшке переносят? Так и мы: Огонь с молитвой взяли в каменную чашу, он там и горел, пока сюда не пришли. А здесь, тоже с молитвой, поставили его на это место, а потом вокруг Храм возвели! — понятно, но, в то же время, совершенно непонятно объяснил Хи-Лонь.

У Линеева глаза разъехались в разные стороны. У Самсонова под папахой вспотела голова.

— Вопрос: возможно ли разделить ваш Огонь? Ну, чтобы второй горел в другом месте? — осторожно поинтересовался электрик.

— Да, но не любое место годится. И Жрецу Огня придётся долго и усердно молиться, — величественно кивнул Хи-Лонь, — Два Огня до сих пор нам было ни к чему.

Самсонов подумал и веско произнёс:

— Второй Огонь совершенно необходим для города Лхаги и всех Люмдей! Пусть Жрец постарается. Мы щедро вознаградим его, ибо новый Огонь будет питать электростанцию, обеспечущую энергией весь город. Свет! Электробритва! Телевизор! Всё это станет доступно!

Томирис едва успевала переводить.

Старейшина что-то пошептал, протягивая руки к Огню. Тот на мгновение вспыхнул ярче.

— Огонь согласен! Ну, раз так… Я поговорю со Жрецом нынче же.

Жрецом Огня оказался совсем молодой мужчина по имени Хи-Шань. Постигнув радужные перспективы, связанные с наличием второго Огня, и выслушав щедрые посулы военного коменданта (Самсонов был готов заплатить сколько угодно, в пределах разумного!), Жрец взял небольшую каменную чашу на медной цепочке, положил туда горящих углей, подсыпал благовоний. Дождавшись, когда в воздухе поплыл ароматный дым, пошёл куда попало, сопровождаемый ассистентом.

«Ну, прямо, поп с кадилом!» — подумали хором Самсонов и Линеев, но хихикать воздержались: слишком ответственный был момент.

Через полтора часа хождения по расширяющейся спирали «кадило» сперва начало раскачиваться, а затем принялось описывать круги, как маленькая карусель. Хи-Шань передал его ассистенту, а сам воздел руки к небу и принялся молиться на незнакомом языке. Закончив гортанным вскриком, от которого все вздрогнули, сообщил:

— Вот место, благословенное Огнём!

— Спасибо тебе, достопочтенный Жрец! — поклонился, сложив ладони перед грудью Линеев, — Мы поставим здесь оборудование, и тогда ты принесёшь в него Огонь, хорошо?

— Да, — кивнул достопочтенный, — С вас двести двадцать рублей за сегодняшнюю работу.

— Э-э… ага, двести двадцать, — Самсонов вынул бумажник и принялся отсчитывать деньги, — А сколько ты хочешь за сам Огонь? Ну, чтобы зажечь его здесь?

— На этот вопрос у меня сейчас нет ответа. Огонь скажет мне, когда возгорится.

«Будем надеяться, что не дороже денег!»

Так была решена проблема электричества. Самолёт привёз котёл, турбину и всё остальное, местные женщины под руководством Линеева всё смонтировали за неделю и построили стены из нетесаных (чтоб быстрее) булыжников, каждый из которых весил пуда три-четыре. Хи-Шань торжественно перенёс в топку частицу Огня в каменной чаше, он разгорелся и сообщил своему Жрецу, что это стоит триста тридцать рублей. Каждому! В смысле, Жрецу и ассистенту.

— Согласен! — радостно улыбнулся полковник Самсонов, ибо в государственном масштабе это были копейки.

Зато Вечный Огонь в топке!

Время шло своим чередом. Дни, заполненные делами и заботами, мелькали один за другим. Всё было хорошо, просто прекрасно… кроме личной жизни. Несмотря на страстные поцелуи и более другие ласки Пульхерии, получалось плохо, неуверенно и быстро. А иногда и вовсе ничего.

Неожиданно приехала, в смысле, прилетела, жена. Свалилась, как снег на голову, под самый конец рабочего дня! Пульхерию затрясло от ужаса, когда Ираида Пантелеймоновна возникла в новопостроенной комендатуре.

«Ой, небось, донёс кто-то про нашу с Мишенькой любовь, и будет эта уродка меня теперя казнить-убивать…»

Но — обошлось! Ираида, даже не обратив на побледнвшую, как простыня, секретаршу внимания, проследовала в кабинет мужа. При виде супруги тот вздрогнул:

— Ира!? Ты как здесь?

— Да вот, соскучилась — и прилетела! На крыльях любви! — широко улыбнулась жена.

Последовал крепкий поцелуй.

— Ой, как у тебя тут здорово! Дома круглые и вообще… А тётки и вправду бородатые! — щебетала мадам Самсонова, — Фу, гадость какая!

Полковник лихорадочно соображал, просто так она приехала, или…?

«Заложил кто-то про нас с Пулей, не иначе! С каких-таких дел ей прилетать? И как она пропуск получила?»

Ираида, тем временем, принялась выгружать из сумки деликатесы: вонючий дорогобужский сыр, чёрную икорку, брикетик вологодского масла, маринованый чеснок, буженину и бутылку «Московской» водки производства Душанбинского ликёро-водочного завода.

Прилетела она не просто так. Дело в том, что пару недель назад она сходила к гадалке, и та предсказала, что нужно срочно завести ребёнка, иначе брак распадётся.

— Ежели через три месяца не затяжелеешь, то всё! Бросит тебя твой.

Детей Ираида не хотела, заставляя мужа каждый раз надевать презерватив. Фигура может испортиться… и, вообще, хлопот с ребёнком много, не расслабишься. Но разрыв с мужем никак не вписывался в планы полковничихи. Во-первых, что такое разведённая жена? Никто! Никакого социального статуса! Тогда, как муж-полковник — это и знакомства, и дома отдыха, а то и поездки за границу.

Во-вторых, отец. Он давно намекал, что дочери неплохо бы обзавестись потомством, а недавно в ультимативной форме заявил, что завещает всё, что имеет, только внуку. Или внучке! На сберкнижке у Пантелеймона Захаровича имелось почти сто тысяч — новыми! Плюс машина Волга, плюс дача под Москвой и дом в Саратове. Жалко было бы всё это потерять! Конечно, помирать генерал пока не собирался, но тянуть с ребёнком, тем более, в свете предсказания гадалки, было нельзя. Да и гинекологи стращали, что поздние роды чреваты осложнениями как для неё, так и для ребёнка. Короче, после десяти лет замужества пора и родить, а то может и вовсе не получится забеременеть!

Конец ознакомительного фрагмента.