Дом 2121

Илья Странович

2121 год. Сектора нового мира. Мира, в который несётся Цивилизация в надежде уцелеть. В некоторых его уголках время пошло вспять, в других – наступило светлое завтра.*– Наш Вождь Пути не злой и не добрый, – ответил пропоп, – хоть и карает многих.– Все, кто не слушал его, были изгнаны, за окраину нашего могучего сектора. А нам, честным людям, он – Вопу, дал Кормилицу, Утробу и Горб.*имена и события вымышлены, совпадения печальны.Антиутопия, фантастика, сатира, предостережение.

Глава 3

— Что ж ты делаешь, Язь, — гаркнул дед, — Глыбу разломаешь — прибьёт тя господин.

— Ну, велено же стучать, — отдышавшись, ответил плечистый парень, меньше минуты назад валявшийся в судорогах на каменной глыбе, на тридцатиметровой высоте.

— Тебя сюда на выздоровление отправили, щенок! Грейся на солнышке, стучи помаленьку, баланду хлебай утром и вечером, воды хоть залейся. Глядишь, и кашель пройдёт. А ты машешь как здоровый! — продолжал Дед назидательно и уже в полголоса.

— Через пару месяцев на баржу и домой на нары на полгода — ешь, да спи. А так увидят, что ты здоровый и обратно тя на рудник, в стужу.

Язь чесал затылок — Дед дело говорит. После того как ему дали отлежаться, и он почувствовал себя лучше, он машинально стал работать, что есть мочи. Ему с младших говорили, что только так и можно жить. А иначе за что мы баланду хлебаем.

Дед глянул на горизонт — солнце садилось, надо начинать спуск, а то поломаемся в темноте и найдут только завтра утром.

А всё равно хорошо, что господин инженер заметил, как я разошёлся, — подумалось Язю, и он довольно и гордо хихикнул. Краем глаза, он видел, как тот пристально смотрел за его работой до того, как ему сделалось плохо. Таких работников, как он, немного — выносливый, сильный, с цепкими лапами, зубами может дерево разгрызть — пробовал даже. Уже много сезонов он работал на Рудниках и всё еще был силён. Глядишь — ещё проживёт. Лучше, чем ходить дряхлым стариком таких никто не уважал. Дед иногда говорил, — «Ты мне во внуки годишься». Язь не понимал, что за «внуки».

Старик рассказывал, что было такое время, когда в одной семье жили младший, старший и старший старшего. Язь и другие слушали бредни и посмеивались.

Своего Старшего он помнил смутно.

Крепкий, грубый человек, он почти не разговаривал в бараке. Он возвращался в Утробу три сезона. Потом сгинул где-то на рудниках, в Кормилице. Старшая нашла себе другого. Язя отдали пропопам. Почти сразу он стал полезен. В Утробе, где старшие отдыхали, работали младшие.

Вот и все воспоминания из той молодой жизни, сохранившиеся в памяти.

Вечером, в бараках у подножия пирамиды все садились есть. В дальних частях Кормилицы ели из общих корыт. Здесь разрешалось пользоваться своими кормушками.

Барак тускло освещался в центре, там на корточках сидел пропоп. Люди собирались с едой вокруг него, ели серые резиновые лепешки и прихлебывали баланду, ложками всё больше чесались.

Язь и Дед садились подальше от центра — там дышалось посвободнее. Раньше Язь не бывал в этой части Кормилицы — его с остальными возили в деревянных коробках без окон по дороге из двух ржавых железных полос.

Уже пять сезонов подряд он ездил на рудники. И теперь ему сказали, что он заболел и должен подлечиться, и отправили сюда на пирамиду.

Такого развлечения, как свой пропоп, на рудниках не было. Там они возвращались в барак, ели руками из корыт и ложились спать. На драку и разговоры ни у кого не оставалось сил. В Утробе, конечно, пропопов хватало, но там они были очень важные и подходить к ним близко было страшно, да и не за чем.

У подножия великой рукотворной горы жизнь проходила несравнимо легче, а вечерами можно было слушать «мудрого старца», так его называли, хотя старым он не был, который всегда ждал их в центре барака сидя на корточках. Всех старших он называл уважительно чушкарями. На рудниках к Язю вообще никак не обращались. Он просто просыпался вместе со всеми, делал то же, что и все, и с удовольствием ел суп в конце дня. Он привязывался к тем, с кем работал целый сезон на руднике. Когда сезон заканчивался, и приходило время ехать домой, люди в блестящих одеждах с овальными зеркалами вместо лиц, ставили всех рядами и, проходя мимо, прикладывали к шее сзади стальную палку. После этого ритуала кого-то оставляли здесь же, как говорили, до следующего поезда, остальных везли в Утробу, где по пути высаживали кучками у разных поселков вдоль дороги, когда состав из коробок замедлял ход. Язь никогда повторно не встречал никого из тех, с кем трудился на рудниках. И каждый раз, только вернувшись в Утробу, начинал ждать времени, когда вновь увидит своих в деревянной коробке на пути в Кормилицу. Но снова и снова с ним ехали новые лица.

Язю казалось, что Старика слушать интереснее, но уж очень убедительно толковал пропоп.

Тот вещал:

— а потом настала она — Вопа, но Он пришёл и спас нас. Целый сектор — Утробу и Кормилицу спас от смерти, голода и войны. Вернее, сам Вопу уже был здесь, когда она проклятая пришла.

Кто — то из сидящих ближе, и совсем молодой, нерешительно спросил: — Как может, настать что-то, что уже было здесь. И, если это был человек, тот как он может настать. Он же не зима или чего такое?

Пропоп, ничуть не смутившись, слыша подобный вопрос в сотый раз, продолжил заученный рассказ.

— До того, как пришёл конец старого мира, он был с нами в другой своей ипостаси, она называлась Влапу. В то время он только говорил Дело, но не мог его делать, потому как не переродился, а пока говорил, его никто не слушал. Все задабривали Его, поднося дары, и прятали глаза от его всепроникающего, полного любви и понимания взгляда. Он хотел помочь всем сразу и говорил, говорил, говорил Дело. А когда всё случилось, Он принял новое обличие, обрёл новое вечное имя. И повелел, что отныне все мы свободные люди, — произнося эти слова, пропоп выпрямился, расправил тощие, бурые от загара и пыли плечи, свёл кустистые, измазанные засохшей баландой брови, вздернул подбородок и посмотрел куда-то вправо и вверх, сфокусировав туповатый взгляд в далеком незримом пространстве героической истории. Замерев в такой позе на мгновение, демонстрируя всем своим видом повадку свободного и избранного народа.

— Все, кто не слушал его, — продолжал со сдвинутыми бровями пропоп, — были изгнаны, за окраину нашего огромного и могучего сектора. А нам, честным людям, он — Вопу, дал Кормилицу, Утробу и Горб. И с той самой поры нам не надо думать, где находить еду и крышу над головой.

Все с пониманием кивали.

— Иногда случается, — продолжал пропоп, — что кто-то из нас не возвращается из дальних уголков Кормилицы. Они гаснут, как свечи, когда приходит их час. Бывает, что Наместник или ещё кто, глянет на кого из наших старших, и тот падает в судорогах, а иногда и того, — пропоп указал пальцем вниз, — в землю, — Так знайте, это Горб отзывается на Око Вопу. Наместник или инженер не сами смотрят на нас, потому на них Око, а они только бошками крутят. Око видит, если зло, какое за нами числится, и оно само решает — есть грех на Горбе или ошибка. Оступился, значит, свободный человек и, если можно его простить, то стеганет его с неба, Тот поболеет малость и встанет. Это я вам точно говорю, чушкари. Я в это верю и вы — верьте. Нету греха за тобой, не хочешь ты зла, так и знай — око это увидит. На том и стой. И помните, когда Кормилица забирает чушкаря, тот оказывается навечно во Въялте.

— А это чего такое? — спросил кто-то.

— Этот такой курорт, куда попадают лучшие из нас.

На несколько секунд воцарилось молчание. Потом кто-то спросил.

— а наш Вопу, злой он или добрый к нам свободным людям?

— Наш Вождь Пути не злой и не добрый к нам, — ответил пропоп, — хоть и карает многих, но не так ужасен он, как другие путевые за границами нашей державы.

Пропоп, решил помочь себе руками и начал активно жестикулировать в такт своей речи, вытянув указательный и мизинец правой руки в козу, символически раскладывая факты на полочки своего мировосприятия. Он глянул на задавшего вопрос и заговорил.

— Ты вот поднялся утром с нар и сразу можешь идти, куда тебе можно ходить. А там, — он мотнул головой за левое плечо, — надо воду искать, чтобы морду умыть, или даже брить её морду-то, одежды на себя много надевать. Иначе нельзя идти. А одежду надо покупать и еду тоже — всё с горба снимают. Мы-то едем в Кормилицу, мотыгами, да кирками помашем, и нам так еду дают каждый день. В Утробу отлеживаться приезжаем — опять же барак дармовой. Очку разрешат завести — на тебе отдельный барак.

— а где ж они столько благодати берут, чтобы за всё платить? — спросил очередной пытливый ум.

— а Вопу их знает. Это их беда и никто за них не думает, что жрать, что пить, где жить… Понял ли? — ответил вопросом на вопрос пропоп, и ткнул в задавшего его растопыренной козой.

— у них, выходит, тоже Горб есть? — удивился кто-то несправедливости, — откуда у них наше?

— Они украли наши технологии, — пропоп погрозил невидимому врагу пальцем, сделав особый акцент на слове «технологии», — думали заживут как мы. Да, что-то не выходит пока, — усмехнулся тощий философ.