Дом 2121

Илья Странович

2121 год. Сектора нового мира. Мира, в который несётся Цивилизация в надежде уцелеть. В некоторых его уголках время пошло вспять, в других – наступило светлое завтра.*– Наш Вождь Пути не злой и не добрый, – ответил пропоп, – хоть и карает многих.– Все, кто не слушал его, были изгнаны, за окраину нашего могучего сектора. А нам, честным людям, он – Вопу, дал Кормилицу, Утробу и Горб.*имена и события вымышлены, совпадения печальны.Антиутопия, фантастика, сатира, предостережение.

Глава 2

Язь стоял на огромной каменной глыбе и, что есть мочи, молотил полутора метровым куском бревна вдоль внешнего края камня, не прилегающего к внутренней кладке. Удары разносились по наклонной стене. Время от времени он прибегал к помощи металлического инструмента с единственной красной кнопкой сверху и парой крутилок расположенных на боку ниже. Назначения крутилок Язь не знал, да и не задумывался об этом. Если глыбу перекашивало, он откладывал бревно, брал железяку, прикладывал к месту, которое хотел выровнять, жал на кнопку и, напрягаясь всем телом, налегал на рукоятки. С тяжелым угрожающим гулом инструмент изрыгал удар, вибрация через босые ноги мгновенно взлетала по хребту до макушки. По всему телу бежали муращки — Язю нравилось. В какой-то момент он будто впал в транс и так разошелся, что удары бревна стали расходиться звуковыми волнами во все стороны. На него опасливо поглядывали с разных концов склона. Старик, привязавшийся к Язю некоторое время назад, замер на несколько секунд, стоя на его уровне через пяток глыб справа. Он было собрался окликнуть парня.

Внимание господина инженера тоже привлёк, вошедший в раж крепыш на верху. Господин инженер, щелкнув языком, сбросил разговор с транспортником. Указательным пальцем он поправил очки на переносице. Зрачки дернулись, торопя Гласс сфокусироваться на маленькой фигурке на склоне стены. Ещё немного, и дикарь расколет глыбу. Фигурка очертилась красным, Навин дал импульс. Дикарь вздрогнул, схватился за затылок, потерял равновесие и повалился вниз.

Щуплый старик едва успел поймать его за волосы, потом перехватил двумя руками за шею, потянул на себя, и они повалились в сторону от пропасти.

— Ты зачем так колотишь, дурень? — проскрипел старик, недобро глянув вниз на господина.

Язь выпучивал глаза и ловил ртом воздух, виски и затылок разрывало от нестерпимой боли.

Навин не хотел ронять работягу вниз — ему было всё равно. Увидев, что тот не сорвался, он потерял интерес к происходящему, отвернулся и, щелкнув языком, возобновил разговор.

Навин приехал в сектор около четырех лет тому назад.

Когда, всё же получив образование, не нашёл работу дома, направился в столицу штата, где несколько недель прожил на улице. Так ему не хотелось возвращаться в родной городок. И всё же пришлось. Надежда жениться и родить ребёнка отдалялась на неопределённый срок. Он всё ещё мог иметь детей, несмотря на очередную эпидемию, прокатившуюся по многим штатам и стерилизовавшую десяток миллионов преимущественно молодняка. Его отец, когда они втроём сидели за обеденным столом, говаривал, — мы слишком хороши для их вирусов, и нас всё ещё много. Но они очень стараются, — смеялся он.

После подобных высказываний мать Навина вскакивала, хваталась за голову и причитала, — когда-нибудь они придут и уведут тебя за твой длинный язык, лавку разграбят, а нас забьёт толпа. Отец грустно усмехался и пытался успокоить истеричную хлопотливую жену. Он был учителем истории, но большинство школ закрылись 15 лет назад, и отец открыл лавку, торговля шла скромно, однако, глава семейства смог дать Навину кое-какое образование по прежней программе и даже достал материалы, которые помогли ему подготовиться к поступлению в архитектурный колледж. Правда, на учёбу он пробился чудом — людям его происхождения уже нельзя было учиться после семнадцати лет. А до семнадцати учиться было попросту негде. После неудачной попытки взять штурмом тесный и смрадный, влекущий огнями и ритмом Мумбаи, он помогал отцу в лавке. Родители возлюбленной и близко не подпускали его к дому, — дочь была хороша собой, в их планы входило правильно выдать её замуж. Навину осточертел местный Каматипура² с его душными, зловонными комнатушками и отталкивающими обитателями всех полов. А о бионических подружках люди его касты не могли и мечтать. Плакаты популярных бионик кэшгерлз, созданных по образу самых красивых богинь, украшали его комнату. В Мумбаи он видел нескольких «живьём», когда околачивал пороги приличных контор на Флора Фаунтин и засиживался до ночи у дорогих заведений. Эти создания прилетали в лимузинах к блестящим и неприступным ледяным глыбам деловых центров. Однажды, сидя у обочины на Марин драйв, он увидел вновь прибывшую яхту. Разодетый грузный водитель в неправдоподобно больших черных усах, красном необъятном сюртуке, застёгнутом на все золотые пуговицы и кобурой с блестящим пистолетом подмышкой, походивший на жука, отворил дверь. Из клетки выпорхнула, словно стрекоза, она. Двумя фарфоровыми ручками девушка приподнимала длинное платье-облако, чтобы не споткнуться, в двух других были сумочка и тлевшая длиннющая сигаретка «эйфа». Навин открыл рот от изумления и чуть шевельнулся. В следующий миг оба огромных глаза, не мигая смотрели в его мозг, считывая импульсы, оценивая позицию. Он не попал во внимание сразу и сейчас на короткое время представлял потенциальную угрозу. Через секунду божество отвело взгляд. Будто его — Навина, голодного, в затасканном отцовском пиджаке, стоптанных натёртых дешёвым черным силиконом туфлях, и не существовало здесь вовсе. Ему захотелось заползти в сточную канаву и остаться там навсегда.

Дома дни тянулись уныло, ливни и наводнение сменились зноем и беспорядками, охватившими всю Махараштру. И навинов никчёмный городок наводнила толпа голодных и безнадежных соплеменников. Бунты вспыхивали стихийно и бесцельно — никто не думал выдвигать требования или что-то вроде, скорее стащить что-нибудь и выплеснуть злобу. Очередного смутьяна подхватывало, как песчинку и уносило с толпой.

А позже, как и всегда, на их усмирение и отлов прибыли гвардейцы. Улицы наполнились басовитым жужжанием дронов, распыляющих газ, плюющихся пулями-метками, сканирующих толпу на самых активных бунтовщиков и коротящих чипы, за милисекунду превращая в калек своих носителей. Лавка была закрыта почти месяц.

Внезапно пришло известие от старшего брата матери. Он много лет работал в Северном Секторе и в семье считался состоятельным человеком. Однако теперь его настигла лейкемия — слишком долго он был в опасных землях. Как ветеран стройки Северного Сектора он мог рекомендовать тамошнему наместнику кого-то из родственников на своё место. К несчастью — в его семье были лишь дочери и те могли остаться без дохода, если кормильца не станет — хотя дяде удалось скопить некоторое состояние, с горя и от страха приближающейся гибели, он стремительно проматывал его, да и прежде жил на широкую ногу.

Итак, двадцатилетний Навин оказался избранником судьбы, счастливчиком. Несмотря на опасность заразиться радиацией, и данное дяде обязательство платить сорок процентов от жалованья вот-вот осиротеющим дочерям, он мог через пяток лет вернуться богачом по местным меркам.

Перед отправкой Навину предстояло пройти курс подготовки. Платил за него дядя, единственный, кому это было по карману. С условием, что Нав отработает долг. Для отца эта сумма была не подъемной — минимум годовой доход с лавочки в лучшие года. В курс входило интенсивное обучение языку сектора, ментальное программирование и обращение с транспортными средствами, протоколы безопасности, протоколы и скрипты разрешения конфликтов с местными, обычаи и ритуалы аборигенов для управления ими, навыки обращения с личным коммуникатором. Язык Навин изучал меньше недели — всего за три урока. В первый день он приехал в шесть утра, прошёл идентификацию, затем служащий провёл его в длинный узкий коридор белого цвета. К удивлению Навина, в коридоре было ослепительно светло, но ни одной лампы. Вдоль одной стены располагалась точно сотня дверей без замков и ручек. Его завели в одну из комнат. Служащий пробежался по светящимся кнопкам на страшного вида кресле, усадил в него молодого человека, пристегнул руки и ноги легкими лентами, велел Наву отклонить голову вперёд и приложил стальной стержень в том месте, где начиналась шея к выступающему на щуплой спине позвонку. Нав почувствовал лёгкий укол и холодок, пробежавший вверх и вниз по позвоночнику.

Служащий указал на изображение, висящее в воздухе, в полуметре над подголовником кресла, и сказал: — Просто смотри. Мужчина проверил крепления на руках и ногах и вышел.

По экрану бежали незнакомые символы, иногда проскакивали цифры. Не прошло и минуты, как в голове Навина прояснилось. Мысли, ранее наскакивающие одна на другую всю его предыдущую жизнь — желание поесть, заняться сексом, стащить что-то ценное, — выстроились в столбец, успокоились и ушли на второй план. Его внимание сфокусировалось на мониторе. Уже через полчаса он смог бы пообщаться с уличным торговцем на этом языке. Навин испытывал восторг. Он помнил, как тяжело ему давалось чтение учебников, припрятанных отцом и уцелевших после обысков. Как мучительно он осиливал абзац за абзацем и забывал почти всё на следующий день. Потом вернулся Служащий, молча приложил стержень к позвонку. Но Навину удавалось сохранить ощущение восторга ещё несколько минут после урока. Через полчаса всё происходившее в капсуле-кресле застилала сероватая неприятная пелена. Однако, знание азов чужого языка накрепко засело в голове за три занятия.

Отдельный восторг Нав испытал, когда учился обращаться с личным коммуникатором. «Гласс», так называлось устройство. Подобные вещицы он видел на лицах офицеров гвардейцев, патрулировавших кварталы в городах. Гласс одевался, как очки, синхронизировался с мозгом через чип в позвоночнике, какой был у каждого, кого знал Нав. Никто не видел этих чипов, но каждый знал о его наличии в своём теле. Далее, оператор, одевший Гласс, получал информацию обо всём, что попадало в поле зрения окуляров, непосредственно в мозг. Можно было управлять подвижной техникой, взаимодействовать со всеми устройствами, имевшими процессор и алгоритмы функционирования. Но самой приятной функцией была возможность воздействовать на любой органический объект, имеющий чип. Навин высокомерно вспомнил о бионической богине.

Дядя никогда не рассказывал о том, что ему удалось пройти перед трудоустройством.

Таким образом за три недели, перед отправкой в Северный Сектор, Навин стал на порядок более образован, чем после архитектурного колледжа. То, чему его учили в душных, мокрых классах, с плесневелыми стенами, казалось теперь смешным и примитивным.

Центральный Хаб Сектора произвёл на него хорошее впечатление. Умеренный, в сравнении с домом, климат. Отсутствие толп на улицах, самих улиц, кстати, почти не было. Иногда они с напарником выбирались побродить в развалинах — дороги, направления и стены домов кое-где уцелели.

Его знаний языка было вполне достаточно, чтобы объясняться с надзирателями и служащими наместника. Его произношение и словарный запас были даже лучше, пожалуй. Аборигены говорили на странном наречии, которое на слух очень походило, на то, что он выучил дома. Но они, скорее, не то лаяли, не то отрывисто гаркали друг на друга и активно помогали себе жестами. Понять смысл сказанного стоило большого труда. Благо — понимать аборигенов было не обязательно, — их старшие кое-как, но всё же изъяснялись на оригинальном языке.

За прибытием в Центральный Хаб последовала переброска на Север. Как он узнал позднее — вся территория известная миру, как Промышленный Сектор, делится на индустриальные сектора, частные владения под протекторатом цивилизованных секторов. Северный Сектор — лишь обобщенное обозначение основной климатической зоны.

Пребывание здесь его угнетало. Почти круглый год в этих местах господствовал холод. Когда отступал снег, можно было видеть, как природа зализывает раны случившейся трагедии. Трава наползала на громадные воронки, покрывавшие местность, в которой когда-то был большой город. Повсюду встречалось дикое зверьё. На него никто не охотился, аборигенам было запрещено, а приезжий персонал, к счастью для всей этой живности, охотиться не умел. Несмотря на огромное количество зелени летом это всё же была унылая брошенная земля.

Первые два года, как и положено новичкам, Навин работал на вредных химических предприятиях. Там он и подорвал здоровье. Его даже отправили в Хаб на реабилитацию. Парня страшила мысль о возвращении на Север и через старых знакомых дяди, с которыми он сошелся в Хабе, ему удалось выхлопотать себе тёплое местечко здесь — в центре, за хорошую сумму, которую он уже мог себе позволить. Его оставили на строительстве, как здесь это называлось, культовых сооружений. Сама идея подобной стройки приводила его в изумление. Циклопические строения, подобные пирамидам Египта, виденные им в отцовских учебниках по истории, здесь были разбросаны на холмистой равнине на территории около тысячи квадратных километров. Какие-то пять тысяч километров от дома, два часа лёту на транспортнике — и прибывший оказывался за пару тысячелетий до новой эры. Именно этим временем датировались пирамиды в учебнике. Навин командовал здесь рабами. Официально эти человекоподобные значились, как строители. Однако, после недельного пребывания на Пирамиде, не оставалось никаких сомнений в статусе работающих аборигенов. Фараонов в этих местах не было и не предвиделось, и для кого это строилось было не понятно. Стройку изредка посещал наместник Хаба. Жили тут военные, ждущие переброски, надсмотрщики-инженеры вроде Навина, кучка торговцев и прочий люд со всего света, ловящий крохи, падающие из карманов хорошо зарабатывающего местного сословия погонщиков. Рабы прибывали сюда на старинных грузовых поездах и на баржах, которые сами же и тянули на синтетических тросах посменно вдоль берега реки. На месте, по прибытии, им выдавались комбинезоны. Аборигенам объявлялось, что одежда выдаётся на 3 недели. Далее об этом забывали, и раб ходил в своём одеянии от четырёх месяцев до полугода. Уже через месяц полиамидный костюм превращался в лохмотья. Мыться рабам было негде, и в бараках стоял невыносимый смрад.

Примечания

2

Название района красных фонарей в Мумбаи