Кащеева могила

Илья Деревянко, 1995

«Начало этой истории уходит корнями в глубокое прошлое, когда Иван-Царевич (по другой версии Иван-Дурак) разыскал яйцо, в котором хранилась смерть Кащея Бессмертного, сломал иглу, и злодей помер!..»

Глава 2

Туристы расселись в столовой около электрического камина и, дожидаясь ужина, принялись знакомиться. Чтобы не утомлять читателя, скажем, что профессии их Витя определил абсолютно верно.

Проститутку звали Света.

Размалеванную — Марина.

Братьев коммерсантов — Сергей и Аркадий Рыбаковы.

Гаишника — Семен Учватов.

Мелкого барыгу — Федя Палихин.

Толстых супругов — Анна Матвеевна и Владлен Изотопович Марципановы.

Свинорылого прапорщика-ворюгу — Александр Воеводин и, наконец, шофер назвался Колей.

Для полной ясности остается лишь добавить, что «размалеванная дешевка» оказалась дочкой богатых родителей и студенткой престижного института, а Марципановы — руководящими сотрудниками мясокомбината. (Естественно, что профессию свою назвали не все, это я вам сообщаю так, по секрету, только вы никому, ладно?!)

Вскоре появился хозяин гостиницы и выдал каждому по бутерброду с колбасой, по тарелке яичницы и стакану чая.

— Уж не обессудьте, что не густо, — виновато произнес он, — с продуктами здесь туговато!

Тем временем полностью стемнело. Туристы уже почти прикончили скудную трапезу, как вдруг ночная тишина за окном ожила, причем самым что ни на есть непотребным образом. Где-то рядом послышался скулеж, визг, вой целой стаи шакалов. Это было настолько неожиданно, что все невольно вздрогнули, даже видавший виды Светлов. Любопытные девицы моментально прилипли к щелям в оконных ставнях. Взорам их представилась удивительная картина. Вокруг памятника Ленину расселись кружком несколько шакалов, а точнее, шестеро. Подняв морды к лику вождя и преданно глядя на него, они визжали на разные голоса. Громче всех изливал свою любовь самый крупный зверь, тут девицы разом протерли глаза, и он был в очках!

Омерзительный концерт продолжался минут пять и наконец стал стихать, очевидно, певцы выдохлись.

— Простите, дорогой Владимир Ильич, — сказал очкастый шакал человеческим голосом, — нас ждут дела, но мы еще вернемся, споем революционные песни!

Тут слабонервная Марина хлопнулась в обморок, а более хладнокровная Света, много в своей жизни гадости повидавшая, разинув рот, уставилась на хозяина гостиницы.

— Очкастый — наш мэр Шевцов, остальные его сотрудники, — как ни в чем не бывало объяснил тот. — Днем Шевцов сидит в мэрии, городом управляет, а ночью… ну, ты сама видела! Самый поганый из них, детей ворует, сволочь, у остальных на это силенок не хватает, они все больше по части домашней птицы. Вот и у меня двух кур уперли на днях.

— Слышь, мужик, как тебя, Вася? Что здесь за херня творится? — спросил Светлов, в то время как остальные туристы были либо полностью шокированы, либо (это Учватов и Марципановы) скептически хмыкали, многозначительно вертя пальцем у виска.

— Повертите, повертите, — бросил им Вася, — может, подкрутите гайки, мозги и заработают. А творится здесь…

Тут речь его прервал жалобный вопль на улице, который тут же был заглушен дьявольским хохотом и улюлюканьем.

— Это наши гаишники, — хладнокровно пояснил Вася, — опять какого-то беднягу проезжего поймали, кровь высасывают.

— Так это они везде так, — понимающе хмыкнул Витя.

— Да нет, у нас это в прямом смысле делается…

— Как вы смеете оскорблять правоохранительные органы, — взвизгнул Учватов, — я как офицер милиции…

— Если ты «как офицер милиции» еще раз пасть свою поганую разинешь, — поднялся с места Светлов, — я тебя, падло, в сортире утоплю. Есть тут деревенский сортир? — обернулся он к Васе. Тот кивнул. — Ну вот, там и сдохнешь, мусор!

Учватов в ответ благоразумно промолчал и забился в угол, бросая оттуда злобные взгляды.

— Значит, ты спрашиваешь, что здесь творится? — спокойно продолжил хозяин гостиницы. — Что ж, послушай…

Тут он изложил потрясенным гостям историю с Кащеевыми сокровищами, начало которой уже известно читателю, поэтому мы его опускаем и начнем с того момента, когда золото было доставлено в отделение милиции.

«…Когда золото принесли в отделение, а было это сразу после захода солнца, со всеми, кто к нему притронулся, стали происходить странные метаморфозы. У ментов выросли клыки и появилась жажда крови. Лишь один, самый молодой — хороший был мальчик — остался в прежнем облике. Ну, они его тут же загрызли! Мэр с профессором взвизгнули, перевернулись через голову и стали шакалами-оборотнями. Мэр Шевцов, обнаружив в профессоре родственную душу, немедленно зачислил его к себе в штат. Менты днем дрыхнут, а от заката до восхода солнца охотятся на людей. В первую же ночь они изловили и высосали кровь у нескольких местных алкашей, после чего три дня блевали денатуратом. Теперь в основном хватают проезжих водителей, те вкуснее, так как большей частью трезвые. Видели пятна крови у поста ГАИ? То-то же! Излюбленное место охоты. Шевцов, как и собирался, выставил Кащеевы сокровища в краеведческом музее. Каждому разрешено потрогать их, а если хочешь — забрать. Приватизация, мол! Люди, конечно, сразу насторожились, тем более что слухи у нас быстро расходятся, но некоторые клюнули: кто из глупости, кто из жадности, а кто из подхалимства, как сотрудники мэрии, например. Ну, само собой, каждый стал тем, кем был в душе. Например, рэкетир местный, недавно с отсидки вернувшийся, в волка-оборотня превратился. Двух торгашей здешних, Барыгина и Автандилова, сожрал, паразит, даже костей не оставил. Правда тех, кто дань платить согласился, не трогает, да и обычными гражданами брезгует, костлявые, дескать…»

За дверью послышалось глухое, требовательное рычание.

— А вот он, собственной персоной! — Тяжело вздохнув, Вася достал из холодильника баранью ляжку и пошел открывать дверь.

На пороге появился огромных размеров волчина, глаза которого горели зеленым пламенем. Он важно принял подношение, но есть не торопился, внимательно оглядывая присутствующих. Бизнесмены съежились. Глаза оборотня остановились на Светлове.

— Витька, кореш! — восторженно завопил он и, перекувыркнувшись через голову, превратился в здоровенного детину, усеянного наколками.

— Женька, Круглов?! — в свою очередь удивился тот, и оба бандита кинулись обниматься.

— Мы с ним вместе на киче парились^[4], — по ходу дела объяснил Светлов.

Некоторое время уголовники тискали друг друга в объятиях, поминая общих знакомых: кто вышел, кто еще сидит, кого завалили^[5]… При этом Женька время от времени жадно поглядывал на коммерсантов, отчего те начинали трястись как в лихорадке.

— Интересные дела у вас здесь творятся, — сказал Витя, когда взаимные восторги несколько поутихли. — Особенно меня прикалывает шакал в очках, — Светлов захохотал, — что, все коммуняки такими стали?

— Да нет, — ухмыльнулся Женя, — эти шакалы только по ночам преданность Ильичу выражают, а днем, как и положено, за демократию ратуют, с пеной на губах о гласности кричат. Зато есть у нас один непримиримый, не поступившийся принципами, товарищ Рожков. Он раз в неделю собирает алкашей, выдает им по бутылке, и они день-деньской носятся с красным флагом вокруг мэрии. Правда, товарищ Рожков хоть не поступился принципами, да на Кащеевы богатства польстился. Поэтому каждую ночь он превращается в чурбан и так стоит до утра. Шакалы, которым Рожков своими демонстрациями жизнь отравляет, ночью не упускают случая помочиться на него. От этого Рожков становится еще непримиримее. Гы-гы-гы!..

В углу послышалось какое-то шуршание, и через комнату пулей пронеслась большая крыса.

— У, сволочь! — зарычал хозяин гостиницы, метко запустив в нее подвернувшимся под руку утюгом. Взвизгнув, крыса скрылась в норе.

— Опять подслушивал, гад! — констатировал Женя.

— Все сообщу в соответствующие органы, вы у меня ответите по закону! — злобно пропищала крыса откуда-то из-под пола.

— Тоже оборотень? — спросил Витя.

— А как же, это Сережа Нелипович: по убеждению сталинист, по профессии архивист, по призванию — стукачок. Ночью подслушивает, подсматривает, а днем строчит доносы. Правда, их никто не читает: ментов, кроме крови, ничего не интересует, а гэбэшник здесь всего один, да и тот днем спит, а ночью в образе лисы скрывается в неизвестном направлении. Чем он там занимается, никто не знает, весь засекречен, но ему явно не до Сережиных писулек.

В этот момент дверь затрещала под тяжелыми ударами.

— Откройте — милиция! — прогнусавил противный хриплый голос.

— Не вздумайте пригласить в дом^[6], — посоветовал Круглов, снова превращаясь в волка.

Учватов, однако, проигнорировал предостережение и кинулся отворять. Прежде чем кто-либо успел его остановить, гаишник отодвинул засов. У порога стоял капитан милиции, ничем не отличающийся от сотен ему подобных.

— Позвольте войти, — глухо повторил он.

— Проваливай, гнида, — спокойно ответил Светлов, а волк-оборотень глухо зарычал.

— Товарищ капитан, — Учватов чуть не плакал от радости, — товарищ капитан, я тоже сотрудник милиции, старший лейтенант ГАИ!

— Идите сюда и представьтесь как положено! — рявкнул Катов.

— Слушаюсь! — отчеканил Учватов, вытянулся во фрунт и промаршировал за порог. Однако представиться не успел.

Изо рта капитана показались длинные острые клыки, потекли слюни. Радостно завыв, он вцепился Учватову в горло. Рядом, как из-под земли, выросли три сержанта. Они нетерпеливо поскуливали, дожидаясь своей очереди.

— Возьмите хоть к себе, в вурдалаки! — проскулил умирающий гаишник.

— У нас штат укомплектован! — прохрипел окровавленной пастью Катов, оторвавшись на миг от его шеи. — Ходют тут всякие! Сержант Петренко, ваша очередь, — добавил он, насытившись и поглаживая вздувшийся живот.

Восторженно взвизгнув, вышеупомянутый сержант припал к учватовскому горлу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Сидели в тюрьме.

5

Убили.

6

Согласно поверьям, первый вурдалак может войти в дом, только если его пригласят. Потом, правда, заходит уже беспрепятственно.