Завтра будет другим

Илья Григорьевич Коган

Эта книга – антиутопия, действие которой происходит в будущем, состоявшемся, если бы немцы в 1941 году взяли Москву. Это история о точке невозврата, решительно меняющей течение Времени. Сатира, романтика, детектив, но прежде всего – это фэнтези о приключениях юноши, которого любовь и здравый смысл приводят к решительному поступку. Он выбирает другое будущее для нас. И кто знает, не живет ли такой же юноша в нашем Времени?

Глава 3

На кухне гремела посуда. Раньше кофе всегда варил отец. Но теперь над ним колдовал дед в мамином фартуке.

— Отчитался? — спросил он, подвигая к Марку блюдо с тостами и наливая обалденно пахнущий напиток.

« — Как здорово, — подумал Марк, — что после африканской войны можно пить настоящий кофе!»

Но вслух сказал:

— Ленчик опять беспокоится о тебе…

— Забей на него! — отмахнулся дед. — Какой им вред от старого пердуна!

— Говоришь много. А ешь мало. И половины положенного не съедаешь!

— А они бы еще больше пихали в талоны!

— Смотри! — предупредил Марк. — Дождешься новой клизмы!

Кухонный телефункен передавал утренние новости. Про наступление латиноамериканской армии на рубежи Восточной Империи. Про затяжные бои на островах Полинезии. Про трудовые успехи банановодов свободной Нигерии. Ну и про небольшие трудности в работе Института Времени.

В криминальной хронике рассказали о найденном в доме на Баварском Арбате трупе зверски убитой женщины. Личность погибшей устанавливается.

— А-а! — махнул рукой дед. — Чтоб народ не скучал…

И спросил о том, что его на самом деле занимало:

— Так ты всерьез будешь читать свое сочинение?

— Семинар же, — ответил Марк.

— Ты бы подумал…

— А что? Нам же задали… Отчет о трудовом воспитании на заводе… Сказали: в свободной форме…

— Ну, смотри!.. Уж больно твоя форма свободная!..

Но семинара сегодня не было. Отменили и другие занятия.

Вместо этого студработников выстроили в спортзале и по одному вызывали в кабинет Мудроляйтера. Странно было то, что обратно никто не выходил.

— Пускают на колбасу, — предположил кто-то. Кажется, Шпайер.

— Трахают и спускают в унитаз, — поправил его Петрик.

Марк даже не улыбнулся. Что-то нехорошо было на душе. Стремно, как сказал бы дед.

Марка вызвали одним из последних. На юношу уставились сразу десять пар глаз. Кроме Мудроляйтера на него смотрели человек пять Мудропедов и несколько полицаев высокого чина. Здесь же был и вездесущий Ленчик Гоген-Ваген. Серьезный-пресерьезный.

— Студработник Блюм! — вонзил в юношу взгляд Ляйтер. — Какие у тебя были отношения с Мудропедом Агилерой?

— Хо… хорошие, — запинаясь, ответил Марк. И тут же поправился:

— Нормальные… Как у всех…

— Она не занижала тебе оценки? Не начисляла отрицательных баллов?

— Не… нет… — пересохшими губами прошептал Марк.

— История — любимый предмет студработника, — вступился за него Ленчик. Но без тени сочувствия.

— Когда ты видел Мудропеда Агилеру в последний раз? — задал свой вопрос один из полицаев.

— Э…э… — замялся Марк. — Давно… Мы же были на трудовом воспитании…

И тут же, набравшись смелости, спросил:

— А что?..

И вдруг вспомнил утреннее сообщение в криминальной хронике. Неужели?..

Ленчик Гоген-Ваген вывел его через заднюю дверь.

— Вот так-то… И не знаешь, где тебя ждет… — угрюмо бормотал он, пока они спускались этажом ниже.

В физическом кабинете дым стоял коромыслом. Студработников допрашивали полицаи в форме и в штатском. Крутились бобины рекордеров, скрипели перья кардиографов, мигали зеленым полицайские правдолюбы. И со всех сторон сыпались вопросы:

— Что тебе не нравится в Фатерландии?

— Ты веришь Мудрейшим?

— Кто твой любимый мудропед?

Студработники соревновались в искренности.

— Я другой такой страны не знаю!.. — уверял всех Флюгер.

— Эс лебе… да здравствуют Ганс-Фридрих Сидоров и его жена Палашка! — твердил Шпайер.

— Обалдеваю от физика! — объяснялся Юбочник — Нигматулин.

— Я-то ее любил, она меня не любила, — признавался Мурнев.

— Не виноватая я! — дурашливо выкрикивал Петрик.

Марка подвели к столу, где снимали отпечатки пальцев. Он сразу

ухитрился перепачкать краской обе ладони.

— Надо же!.. — бормотал рядом Ленчик. — Отродясь такого не было!.. Чтобы мудропедов убивали! Да так зверски!..

— Это кто-то из своих! — сказала женщина-полицай, снимавшая отпечатки. — Дверь не взломана, замки целы… Она б чужим не открыла!

— Неужто?..

Ленчик с тоской посмотрел на Марка. Он же отвечал перед партией за каждого из доверенных недоарийцев.

— А, Марк?..

Марк молчал. Он старался унять дрожь перемазанных краской пальцев и не поднимать глаз, в которых плескался ужас. «Агилеру убили!.. Задушили, а потом исполосовали ножом!..». Это выбивалось из сознания, делало секунды лишними, не настоящими, не нужными сейчас.

— Задушили и исполосовали ножом! — чуть ли не с восторгом делился с друзьями Пятак.

— Чему ты радуешься! — урезонивал его Енот. — Мы же первые, на кого будут думать!

— Затаскают! — соглашался с ним Флюгер.

— А почему именно нас? — не понимал Лялик.

— А ты спроси у него! — кивнул на Марка Енот. — Он же у нее дома чаще, чем в лицее, бывал.

Студработники кучковались во дворе лицея, приходя в себя после нежданного следствия.

— Разберутся! — уверенно сказал Марк. — У нас лучшая в мире Служба безопасности!

— Ну, Марка понесло! — съехидничал Енот. — Он же у нас поцреот!

— А ты разве не любишь свою страну? — вскипел юноша. — Или у тебя другая Фатерландия есть?

— Да ладно вам! — успокаивал друзей Нигматулин. — надо держаться вместе!

— Как же! — не мог успокоиться Енот. — Он спит и видит, как бы арийцем стать! Почетным!..

— А ты больше говори!

— Говори-не говори, мудролюб все равно каждую мыслишку прочтет. Самую завалящую!

— Подмудрашки умеют втирать ему мозги, — вмешался молчавший до этого Рогач. — Говорят, голова должна быть забита всякой мурой. Под самый мозжечок!

— Да уж, — примирительно сказал Марк. — Подмудрашкам есть что терять. Один шаг до мудрейших.

— Нам это не грозит! — подвел итог Енот. И все разошлись по домам.

Дома дед сотрясал кухню вздохами.

— Подумать только! — сокрушался он. — Твою любимую училку!…

— Мудропеда… — поправлял его Марк.

— И у кого только рука поднялась!.. Форменный садист! Нам бы его на пару часов в Африку!

— А что твой друг Ленчик говорит?

— А что он может сказать? Думает, это кто-то из своих… Так что поаккуратней с ним!..

Марк и сам понимал, что это не тот случай, когда надо раскрываться до конца. Другое дело, что он не привык, да и не умел прятать что-нибудь от наставника. Стоило тому появиться на экране телефункена и проникновенно заглянуть в глаза. До самого донца. Как умел только он. И самые потаенные мысли ложились прямо в его ладонь.

Так и в этот вечер. Ленчик не успел и рта раскрыть, а Марк уже торопливо отвечал на не заданные вопросы:

— Я раньше бывал у мудропеда Агилеры. Часто… Она давала материал для курсовой. Ну, и вообще…

— Что «вообще»?

— Она мне нравилась. Очень…

— А кому еще она нравилась?

— Ну… многим…

— Говори правду! Ничего, кроме правды! — настаивал Ленчик. — Кто у нее бывал, кроме тебя?

« — Молчи! — шептал Марку разум. — …лчи-лчи-лчи! — откликалось послушное эхо в отуманенной голове. Но язык непослушно талдычил:

— Ну… Лялик… Локшин то есть… Петрик… Черняев который… Он же художник… И еще Шпайер… Стихи сочиняет… Она таких любила…

Марк ждал, что наставник потребует подробностей, но Ленчику, видно, хватило и этого. На первый раз…

Этой ночью Марку снова снился отец. Они опять карабкались к вершине Ай-Петри, а мама призывно махала сверху. Большой черный силуэт на фоне восходящего солнца. — Скорее! — торопила их она. —

Чай остынет!

— Вечно она спешит! — ворчал запыхавшийся отец. — Я ей говорил: — не гони так!..

А мама почему-то вздыхала и задумчиво вертела в руках что-то невнятное. «Кортик! — догадался Марк. — Морской кортик!».