Бои космического значения

Илья Владимирович Рясной, 2020

Визит армады НЛО на Землю приводит к неожиданным последствиям для всей Галактики. Наш человек в Галактической войне. Загадки дальнего космоса. И схватки космических флотов, когда наши идут в бой, на смерть и за победу за правое дело…

Глава четвертая

СИСТЕМА ФАЛАНГИ

Эскадра вынырнула в намеченном секторе системы Фаланги и вышла на орбиту вокруг красной газовой планеты-гиганта, оправленной в три кольца, — той самой, около которой раз за разом разворачивались боевые действия в «картонной коробке».

В системе Фаланги имелась одна колонизированная планета — Саслен. Она имела технологическую инфраструктуру, основу которой составляли гигантские биоконструкторские комплексы, раскинувшиеся на трех континентах. Остальные планеты системы никакого интереса не представляли — для жизни они не подходили.

Следов меркан здесь не было и в помине. «Плоскостники» с Саслена жили обычной, достаточно беззаботной жизнью высокотехнологичного общества со стандартно высоким уровнем благосостояния. Наши стереовизоры ловили их безмятежные передачи, в которых и намека не было на то, что система может стать полем боя. Хотя пространство это считалось близким к границе, никто не верил, что вялотекущая война дотянется сюда. Прибытие эскадры, обозначенное как плановый поход, было главной темой стереопередач аж три дня, потом подоспели пара громких преступлений, выборы муниципальных контролеров, пуск четвертой линии планетарного кваркового реактора и перевод комбината «Биоактив» на новую технологию синтеза субактивных полимеров…

— Меня поражает эта беззаботность, — говорил я Корвену, с которым мы сидели в моей каюте. Стереовизор растворил всю стену, и на ее месте возникали картинки городов Саслены. Ничего особенно выдающегося нашим глазам не представало. Обычная провинциальная дыра. Неизменный километровый, со старомодным радужным покрытием небоскреб в столице, в нем расположены административные службы, и он должен наглядно демонстрировать процветание планеты. Жилые пузыри в полярных холодных районах. Стандартная застройка с домами-гроздьями и «шайбами». И, естетсвенно, аборигены, гордые сознанием того, что судьба позволила им жить в этом «самом лучшем уголке Вселенной».

— «Плоскостники» вообще забыли, что идет война, — сказал я.

— Для них она далеко, — пожал плечами Корвен, рассматривая в иллюминатор красный гигант с двумя большими, в тысячи километров, темными пятнами смерчей, которые кружатся тысячи лет.

— Далеко?.. За год мы потеряли две планеты и двести тысяч человек.

— Еще вспомни погибший линкор, одиннадцать крейсеров… Это «плоскостникам» ничего не говорит, — Корвен закинул в рот сладкую хрустящую пластинку и бросил опустевший пакет в угол. Оттуда появился чавкающий хобот уборщика, запрограммированного мной из-за ненависти к беспорядку подбирать все плохо лежащее.

— Но две планеты…

— Они умом понимают это. Но поверить не могут. Война идет уже семьдесят лет.

— За семьдесят лет мы потеряли восемь планет… А тут две в год.

— А ты знаешь, что немало «плоскостников» вообще ничего не имеет против того, чтобы сдаться? — посмотрел на меня с насмешкой Корвен,

— Знаю, — кивнул я, вспоминая разговоры знакомых и соседей в той далекой, теперь кажущейся нереальнои жизни, когда свет для меня еще не сошелся клином на космофлоте, на линкоре «Бриз». Да, я немало слышал пространных рассуждений и о том, что под Мерканой ничуть не хуже, а, может, даже и лучше, чем под Лемурией.

— Все дело в том, что война идет слишком долго. И она слишком далеко. Ненависть, движущая массы, иссякла. Тем более что в большинстве случаев боевые действия ограничиваются схваткой флотов, и высадка на захваченные планеты происходит достаточно мирно. И после оккупации «плоскостники» продолжают жить, как жили — четырехчасовой рабочий день, сенсоригры, тысяча и одно удовольствие. Кстати, в вопросе удовольствий меркане достигли куда больше, чем мы. Тут с ними трудно состязаться. «Простому человеку не все равно, кто пишет для него законы». Не слышал такое мнение?

— Слышал.

— Внизу полно пораженцев… Они перестали верить во врага, считая всю информацию о нем пропагандой военных.

— Кстати, меркане должны были появиться здесь еще пять суток назад, — сказал я.

— Заждался? Не терзай себя. Коротай время до смерти.

— Что у тебя за язык, Корвен?!

— Вся наша жизнь — это коротание времени до смерти. Просто у некоторых это получается интереснее и удается растянуть процесс подольше…

— Корвен, а почему наши разговоры все время скатываются на философствование?

— Наверное потому, что мы пилоты-философы, — засмеялся Корвен.

— А может, враг вообще не доберется сюда? И мы просто бесполезно болтаемся в космосе?

— Возможно. Разведывательная система флота время от времени дает неправильную информацию. Датчики контроля какие-то непонятные возмущения вакуума принимают за движущиеся космические корабли. Все может быть… Но не будет.

— Почему?

— Потому что у меня чешется нос. А это к хорошей потасовке.

— Хохмач.

— На том стоим… Хотя лично мы можем вообще не попасть в дело. Пилотов-стажеров пустят в последнюю очередь. Да и мы — дивизион прикрытия. То есть должны прикрывать кого-то. В лучшем случае будем на подхвате… Но если дойдет до дела, мы многих недосчитаемся, Серг. Несработавшиеся стажеры горят, как факелы, вместе с ведущими.

— Хорош тоску навевать, — поморщился я, зная, насколько он прав.

— Напоминание, — пропел компьютер. — Готовность — десять минут.

— Пора, — сказал я.

Через десять минут начнется патрулирование. Боевые машины делятся по кубам и патрулируют их, пока контрольдатчики прощупывают вакуум. Каждый вылет — одиннадцать часов.

Патрулирование — род деятельности, где первую скрипку обычно играет скука. Только не с СС! С ней каждый полет становился продолжением «камеры пыток». Правда, наш «Альбатрос» не нарывался на плазменные заряды, но зато перегрузки настоящие, а не иллюзорные, и кости после них болят на самом деле.

— Пошли, — кивнул Корвен. И тут по ушам рубануло.

— Боевая тревога! — хлопнул в ладоши Корвен с отчаянной бесшабашностью. Не даром чесался нос. — Серг, меркане здесь!

Сердце у меня бешено забилось в груди. Все, шутки кончились. Начинается боевая работа.

***

Капитан третьего класса, прислонившись к стереоэкрану в коридоре, будто пытался высмотреть то, что отсюда не разглядеть, — корабли меркан. Он говорил сам с собой и время от времени бил забинтованным в регенерационный бинт кулаком о стекло, и из-под повязки сочилась кровь,

— Шарх! Они погубили нас, — бормотал он. — Сколько ребят. Сколько ребят… Шарх возьми. Мы не дождемся подмоги… Меркане возьмут этот мир… Шарх возьми, тупицы!.. Нельзя защитить систему одной эскадрой. Шарх возьми. Сколько ребят…

К нему подскочил лейтенант первого класса, зло зыркнув на меня и Корвена, непрошенных свидетелей.

Капитан бил по экрану все сильнее и походил на безумного.

— Лор, пошли, — взял капитана за локоть лейтенант. — Ты хочешь, чтобы за тебя взялся Торрел?

Зловещее имя всесильного начальника контрразведки флотилии несколько отрезвило капитана. Действительно, за подобную истерику вполне могут предъявить обвинения в деморализации личного состава в боевых условиях. Врезав напоследок по экрану так, что регенерационная повязка слетела и кровь забрызгала стекло, капитан резко оттолкнул лейтенанта и, выпрямившись, зашагал к лифту.

Я знал в лицо этого капитана. Еще несколько дней назад он был веселым человеком, балагурил и рвался в бой. Теперь его будто подменили.

Мерканское соединение вынырнуло из супервакуума и набросилось на нас, как оголодавшая волчья стая на добычу, решив смять и раздавить сразу.

Меркане атаковали значительными силами, похоже, бросив в бой свои обычно оберегаемые резервы. Непонятно, почему они прицепились к этой заштатной системе, но, видимо, какой-то интерес у них был. И началась мясорубка.

Первый натиск мы отбили с большим трудом, при этом потеряли два эсминца. Я просматривал в записи, как они гибли. Зрелише было воистину устрашающим. Под напором бьющих с нескольких сторон плазменных батарей, как комья грязи, отваливается почерневшая обшивка. Плазма пожирает переборки, механизмы, людей, добираясь до кваркового реактора. И вот очертания изуродованного, истерзанного корабля-пробойника вдруг становятся нечеткими, по нему будто бегут полосы, как по барахлящему стереоэкрану, — это реактор идет в разнос, ломая пространство. И все рассыпается в пыль…

Мы выстояли. Только чего это стоило! Меркане сумели развалить два спутника планетной обороны. Третья эскадрилья второго штурмового дивизиона перестала существовать — из пятидесяти пилотов в живых осталось пять, они сейчас в реанимационных блоках. Пятая эскадрилья не вернулось ни одного… Список можно продолжать…

Какая-то глухая, пустая жуть охватывает, когда видишь, что становится меньше людей в синих комбинезонах. Пилотов стало меньше. И мне не хотелось, чтобы стало меньше еще на одного стажера… Ну нет, меркане пусть и не мечтают! Сегодня мы их накрошим всласть.

Пятеро суток длилась эта бойня. Наши «Альбатросы» берегли до последнего. Мы участвовали в боях только на дальних подступах, контролируя подходы и ни разу не ввязавшись в бой. Пока мясорубка перемалывала других…

— Как твой нос? — спросил я Корвена, стараясь выкинуть из головы сцену истерики боевого капитана.

— Чешется еще больше.

— И что это значит?

— Что сейчас выбивают наши основные боевые подразделения. И в прорыв двинут нас. Три сотни лет назад во время Последней Большой планетарной войны у Островной Империи были летчики-смертники, таранившие вражеские авианосцы.

— И что?

— А то, что если нас двинут в прорыв в такой молотиловке, шансов у нас будет ненамного больше…

Я угрюмо кивнул.

Если двинут в прорыв?..

А дела шли все хуже. И когда весы битвы качнулись неуверенно, адмирал кинул на прорыв всех. Наше звено двинули первым. Как тех самых летчиков-смертников Островной Империи. Только целью был не старинный, покачивающийся на волнах авианосец, а мерканский фрегат, вклинившийся в линию нашей обороны и продавливающий ее медленно, но верно…

Когда зазвенел сигнал сбора нашей эскадрильи, я уже понимал, что он означает. А означать он мог одно — «переферийное прикрытие без активных боестолкновений» позади. Нас бросают если не в самое пекло, то близко к нему.

Я коснулся указательным пальцем браслета связи, этот жест означал — вызов принят. И двинул к лифту, ведущему в стартовый ангар «первого дивизиона прикрытия».

***

В последнее время я привык не спешить и не дергаться без причины. Каждое движение у меня теперь уверенное, точно рассчитанное Передо мной расползается проем лифта. Я спрыгиваю с платформы на пружинящий пол. Стартовый ангар Я прибыл секунда в секунду Ангар представлял из себя длинное, ярко освещенное, как операционная, помещение, в котором застыли на пусковых магистралях магнитных разгонщиков несколько десятков машин класса «Альбатрос».

Вот и моя машина — похожая на лобастого черного дельфина. «Плавники» генератора полей гравитационной нейтрализации по бокам. Четыре раструба орудий. Диски магнитных стабилизаторов внизу. Прозрачный «лоб» — это кабина первого пилота. Горб на «спине» — моя кабина, она теснее пилотской, но в истребителе не до комфорта — каждый грамм веса посвящен трем задачам: скорости, маневренности, огневой мощи. Человек потерпит. Главное, чтобы он мог выжить в этой машине И выполнить боевую задачу Выжить удавалось не всем. Моему «три-восемь» стукнуло четыре года, и он пережил трех пилотов. На последнем издыхании он добирался до корабля-носителя. Ремонтники подлатывали его, меняли реактор, орудия, чистили кабину от гари и крови… Машину легче залатать, чем человека. Машина способна вырваться из огня с восемьюдесятью процентами повреждений и снова стать в строй.

Я хлопнул по борту «Альбатроса» ладонью, и он слегка качнулся на посадочных опорах.

— Лейтенант, — услышал я сзади. Обернулся. Вот и СС.

— Пробуете машину на прочность? — усмехнулась она.

— Никак нет, содруг капитан, — отчеканил я.

— Смирно! — послышался вопль расторопного лейтенантика.

Это появился командир эскадрильи.

— Вольно, — небрежно махнул рукой спрыгнувший с платформы лифта Арвин. — Ведущие — ко мне. Получить полетное задание.

Он раздал небольшие квадратные карточки. В них было закодировано все необходимое для этого боя — связь, направление движения, взаимодействие. Бортовой комп «Альбатроса» проглотит эту информацию. Истребители накачиваются данными и из командного пункта, но обязательно дублирование.

— Ну что, братья пилоты, — криво улыбнувшись, обвел всех глазами Арвин. — Туризм закончился. Начинается нормальная работа… Если что, не поминайте лихом… И хранит вас бог войны… По машинам…

Я положил ладонь на идентификационную панель. Тонкий звук, как будто дернули за струну — идентификация проведена. Купол кабины оружейника с легким шуршанием — так сыплется песок — поднялся, и я скользнул на свое кресло, тут же услужливо подстроившееся под меня. Талана заняла свое место.

Купол опустился надо мной, отрезая от внешнего мира и привязывая к истребителю.

Я опустил прозрачное забрало, провел ладонью по шлему, замыкая контакты и сращивая скафандр воедино. Все — теперь можно хоть в вакуум, хоть в лаву вулкана на купание.

Зазвучала странная, привычная музыка — это оживал истребитель, и его системы замыкались на контактном контуре моего шлема.

Я прикрыл глаза. Некоторые чудаки умудряются работать с открытыми глазами, но это на большого любителя.

— Второй пилот. Контакт установлен, — продублировал комп пульсирующий зеленый сигнал голосом.

— Принято, — ответил я.

Теперь я хозяин вооружения. Плазмопробойники, одиннадцать самонаводящихся торпед, ловушки-обманки для сбивания с толку противника и еще множество всякой техники, включая системы аварийной регенерации истребителя, замкнуты на меня.

Несколько секунд нужно на то, чтобы освоиться. Стать новым существом — с иными органами чувств и с иными возможностями. Одиннадцать секунд… Провал произошел. Картинка — стопроцентная. Перед глазами обработанная компом тактическая информация со всем необходимым, что нам нужно знать об «объеме боя». Я сросся воедино с компом «Альбатроса». И теперь мои собственные человеческие возможности дополняла фантастическая реакция бездушного искусственного интеллекта. У компьютера — быстрота вычислений. У меня то, что имеет только живое существо, — интуиция, эмоции и ощущения, способность из тысяч возможных вариантов наугад выбрать единственный правильный. Уже не первый век предпринимаются попытки создать полностью автоматизированную боевую машину. Вот только все эти чудеса техники выбивают в первые минуты боя…

Голубые точки, расположенные в ряд, срывались и уходили вперед. Это с площадок стартовых ангаров магнитными разгонщиками выстреливались, как пули из ствола пистолета, машины моей эскадрильи. «Триодин» ушел — в нем Арвин и Корвен. Да будет с вами удача! «Три-два» устремился следом… «Три-три» — ушел…

— Вперед, — крикнула Талана.

«Альбатрос» стрелой вылетел из стартового ангара. По машине пробежала дрожь — броня корпуса истребителя перестраивалась в боевой режим, черный, с синим отливом суперорганический металлокерамит менял свойства, превращаясь в зеркало, которому нипочем удары лазерных орудий.

Навалилась перегрузка — большую ее часть погасили гравитационные нейтрализаторы, но все равно приложило крепко. СС все нипочем — она сделана из железа. Ей лучше работать компьютером, заразе такой!

— Выход на расчетную траекторию, — послышался доклад компьютера.

Я и сам видел это. Мы шли в боевом строю. До цели нас отделяло несколько сот километров. На «плоскости» — это пропасть расстояния. Здесь же, в космосе, где машины в бою двигаются со скоростью десятков и сотен километров в секунду, — это миг…

Вдруг внутри у меня стало пусто. И вспыхнуло в сознании яркой вывеской — БОЙ! Мы шли в самое пекло. В первый мой настоящий бой — прошлое прикрытие чужих спин не в счет. И, может быть, мне остались мгновения. А потом моя фамилия казенно удлинит список потерь.

По телу поползли мурашки. Мне отчаянно не хотелось вперед. А хотелось спрятаться, уйти в сторону, Вот она, та самая кардинальная разница между «картонной коробкой» и реальным боем — жить или умереть решается по-настоящему, а не понарошку. Это тот порог, который удается перешагнуть не всем. Часть пилотов просто ломается. Я впадал в панику… Закусил губу до крови, боль немножко отрезвила меня. Но все равно было страшно. И сознание напрочь отказывалось охватывать этот простой бескомпромиссный расклад — мне предстоит сейчас сгореть в машине или уцелеть. И шансы примерно равны…

— Спокойнее, лейтенант, — почувствовав мое состояние, произнесла Талана. — Сегодня хороним мы меркан. А не они нас.

— Мы устроим им наш «фестиваль»! — воскликнул я.

— И никак иначе! — с неожиданно прорвавшимся задором воскликнула СС.

А после этого мне стало не до переживаний и досужих размышлений. Потому что мы попали в самый, центр свары…

Я знал, что Талана — отличный пилот. В «картонной коробке» она демонстрировала прекрасную, ювелирно-точную работу, с долей сумасшедшинки, конечно. Но сейчас у нее вообще сорвало тормоза… И я мысленно поблагодарил ее, что в «камере пыток» мы работали на ста процентах УРРЕАЛа. Иначе я бы позорно выключился в первую минуту боя.

Наша задача — совместно с восемью штурмовыми звеньями легких истребителей класса «Морской ястреб» и четырьмя малыми катерами огневой поддержки класса «Саламандра» атаковать прикрывавший «объем» 22х24с11 мерканский фрегат.

Понятное дело, нас ждали. И нам готовили радушную встречу. Меркане умеют воевать. И любят воевать.

Никто не лезет в бой, не просчитав предварительно шансы. И по всей строгости тактического расчета шансы эти при любой попытке атаки фрегата у нас были не слишком велики. Но и не настолько малы, чтобы впадать в уныние. Однако с первым залпом плазменного орудия первоначальные тактические расчеты и прикидки перестали что-то значить. Мастерство, удача, кураж, боевой задор весили на переменчивых весах бога войны никак не меньше, чем количество, огневая мощь и маневренность машин.

«Объем» прочертил первый залп, едва не накрывший нашего «первого». И начался наш «фестиваль» Мой первый настоящий «фестиваль»…

Я с трудом успевал различать траектории, линии. Но все-таки успевал. Точки гасли одна за другой — это гибли их и наши машины. Весы войны неустойчиво балансировали, не желая клониться ни в одну, ни в другую сторону.

Талана вывела «Альбатрос» на линию атаки, и я успел послать три торпеды в направлении фрегата. Уклоняясь от залпа бортовых орудий зависшего за спиной мерканского «Синего паука», Талана начертила такое «кружево», что от перегрузок сознание с готовностью покинуло меня… Но вскоре вернулось снова. Я был в отключке не больше десяти секунд, но картина боя успела разительно измениться.

В следующий раз я отключился, когда мы получили в борт скользящий удар из плазмоорудия. Машину тряхнуло, и последнее, что я подумал, — она сейчас развалится.

Очнулся я быстро. Талана продолжала «плести кружево», то есть, в переводе с пилотского на общеупотребительный, закладывала виражи, уклоняясь от ударов.

У меня перед глазами ползли отливающие красным тревожные цифры бортового диагноста, показывающие, что поврежден один из дисков магнитного стабилизатора. Это значит, мы теряем десять процентов скорости и пятнадцать — маневренности. Пятнадцать процентов повреждения защитного покрытия корпуса… Шарх, еще одно попадание, и мы превратимся из истребителя в мишень.

— Тысяча шархов! — воскликнул я.

И перегрузка опять вжала меня в кресло…

— Выберемся, — Талана продолжала «плести кружева».

Слева проплыл в пределах видимости окутанный дымкой силового поля зеркальный белый диск с плоскими отростками накопительных дуг — мерканский фрегат, наша цель.

Отвлекаться на глазение на него я не имел возможности. Замигала лиловая точка, и я зашипел, как от зубной боли. Истребитель Корвена подбит.

— Работай! — диким голосом заорала Талана. — Не спи!

Я высадил несколько плазменных зарядов, пытаясь, чтобы они пересекли синюю линию — траекторию противника. Не получилось…

Что было потом — помню плохо. Держались мы на плаву благодаря искусству СС ни на миг не терять самообладания, «плести кружева» и не обращать внимания на перегрузки.

Мне все труднее становилось следить, как меняются наши боевые порядки. Но они сохранялись — порой в диком виде. Мы пытались отвоевать, взять под контроль более значительную часть «объема боя». Меркане стремились к тому же. И у них получалось лучше. Они теснили нас. И вскоре стало понятно, что если они прогнут «объем боя», то вытеснят нашу эскадрилью прямо под орудия своего фрегата. Строй распадется. А распавшаяся штурмовая группа, не выполнившая наскоком свою задачу, обречена рассыпаться на фрагменты, и тогда истребители будут уничтожены поодиночке.

— Ну держись, стажер! — крикнула Талана и кинула машину вперед, туда, куда никто в здравом уме не полез бы, — в центр боевого порядка мерканских «Синих пауков».

Это был отчаянный шаг. Я видел, как «объем» вокруг нас прочертили линии — это мерканские истребители молотили нас торпедами и орудиями. Я едва успевал сбрасывать обманки, увлекающие за собой торпеды.

Еще осталось в памяти диковатое зрелище — мчащийся на сближение с нами параллельным курсом мерканский «Синий паук» — до него было несколько сотен метров, то есть он практически терся о нас бортами Я наблюдал знакомые по записям очертания — мерканская машина действительно походила на восьминогого паука. С его «ножек» срывались плазменные заряды.

Сознание меркло и прояснялось. На губах пузырилась кровь и пыталась хлынуть из горла. Руки и ноги без остановки прокалывала микроиголками система медобслуживания скафа, а во рту был отвратительный вкус стимулятора, смешанный с вкусом крови.

В очередное просветление я отвлекся от всего. Позабыл о своем измочаленном теле. Вдруг неожиданно четко увидел весь «объем боя». Собрал всего себя в точку. И кинул свое сознание вместе с торпедой вперед. Наш «Альбатрос» вздрогнул. Я уже знал, что попал. Торпеда развалила вражескую машину — кажется, это был тяжелый истребитель класса «Пустынный скорпион».

— Есть! — заорал я как бешеный.

Тут на нас будто обрушился синий, из замерзшего метана, спутник, вокруг которого шло сражение. Я застонал, не теряя сознания. Плазменный разряд смел часть защитной обшивки и полностью расколотил «плавник» гравинейтрализатора.

Талана круто закрутила «обруч», выходя из-под обстрела… Когда я очнулся, понял, что остался один.

— Первый пилот потерял сознание. Восстановить функционирование не удается, — доложил компьютер.

Это означало, что мне надо принимать управление на себя…

В «объеме боя» произошли изменения. Наша штурмовая группа перестала существовать как единое целое. Кто-то уходил прочь. Кого-то уже не было… Но следом шел второй эшелон. Те, кто воспользуется нашим достижением, иголкой проколет дезорганизованную оборону и развалит к шарху ненавистный фрегат, оголив оборону меркан. Я знал, что будет так!

Из сектора обстрела Талана нас вывела. Но это не значило, что все позади Итоги неутешительные. Гравинейтрализатор работает на двадцать процентов. Скоростные характеристики — падение на шестьдесят процентов. Маневренность — на пятьдесят. Боезапас — торпед нет. Орудийные плазмонакопители разряжены на девяносто процентов.

Эпицентр боя опять смещался в нашу сторону. Вокруг снова замелькали цели. Я едва успевал идентифицировать их. И паника на миг охватила меня. Шарх, я не справлюсь. Мне не выбраться отсюда на полуразрушенной машине…

И вдруг я успокоился. На миг сознание уплыло куда-то, и я почувствовал, что плыву по озеру, по воде идет едва заметная рябь. Я спокоен. Вокруг тишина. И совершенно нечего волноваться.

Открыв глаза, я ощутил, что голова легка и пуста.

Пора работать. Иначе мы погибнем! Моя очередь «плести кружева»!

Я «сделал обруч» — Талана, не отключись она, была бы мной довольна. Следующий вираж. Мы опять почти угодили под удар орудий мерканского Фрегата. Мне показалось, что мы едва не задели его защитное поле, я видел блестящий диск. И ушел по сложной кривой…

Адекватные реакции на происходящее вернулись ко мне, когда перед глазами возникла похожая на стадион бледно-зеленая посадочная секция «Бриза» с зияющим провалом в центре. И я осознал, что только что чудом выбрался из пекла, откуда выбраться не должен был…

— Контакт с компом линкора, — сообщил мой бортовой компьютер.

— Передаю управление, — прошептал я и прикрыл глаза. Мой истребитель потянуло в центр «стадиона».

«Альбатрос» запутался в магнитных полях и нырнул в провал. Машина зависла на пятнадцатиметровой высоте. Мягко спланировала. Качнулась несколько раз на опорах. Мне казалось, что меня ласково баюкают в колыбели. Это было страшно приятно. Сознание уплывало в страну грез.

И тут я уже отключился с полным правом человека, сделавшего все, что только было в его силах…