Четыре стороны любви

Илья Ашмин

Как известно, вывших солдат не бывает. Отслужив свой контракт, боец ЧВК Вагнер Макс Воронин пытается приспособиться к мирной жизни, и не вспоминать об ужасах войны.Но неожиданное знакомство с девушкой полностью переворачивает его мировоззрение, не давая позабыть свое прошлое. Волею случая втянутый в круговорот таинственных событий, он понимает, что его война теперь только начинается.

Глава 2

Переходя через дорогу и направляясь в своему Мустангу GT 500, я и не заметил, как из-за поворота выскочил какой-то сумасшедший хипстер на самокате и на всей скорости врезался в меня. Его электро-мыльница со скрежетом отлетела в сторону, чуть не задев моего красавца, припаркованного неподалеку.

Я едва успел подхватить бедолагу и с силой встряхнул его.

— Смотри куда прешь… Глаза разуй! — от неожиданности выкрикнул я ему по-русски.

Парень сидел на асфальте, ошалело озираясь вокруг и потирал ушибленное колено. Мне стало вдруг жаль сорванца, которому на вид не было и 15 лет.

Я протянул ему руку, помогая подняться. И тогда я увидел на его запястье похожий символ, такой же как на картине. И едва его ладонь коснулась моей, движение и звуки вокруг остановились. И я услышал… или даже нет, я почувствовал своим внутренним чутьем его мысли.

Он был напуган и в то же время очень удивлен. Я точно услышал его слова, хотя он даже не успел и рта открыть.

— И ты тоже такой! — вонзились в мою голову его мысли.

Внезапно все оборвалось, и улица снова наполнилась шумом и звуками.

— Ты что-то сказал, парень? — спросил я, помогая ему подняться. Но он только лишь замотал головой и быстро схватив свой самокат, поспешил сделать ноги.

— Странно все это… — подумалось мне.

Я смотрел, как он, испуганно оглядываясь, уезжает вдаль и пожав плечами пошел к своей машине.

Мой красавец Мустанг, взревев всей своей мощью, покорно лег на курс, и я отправился домой, обдумывая произошедшее. Я тогда еще не понимал, была ли эта встреча случайностью или сами звезды сошлись тогда, указывая мне свой путь. Я ехал и все мои мысли были о том символе, который я увидел на руке этого парня. Снова тот же треугольник, но уже не перевернутый, как на картине мадам Де Лафье. И эти линии внутри. Они были совсем другими. Я не помнил точно, как они выглядели, так как пацан быстро свалил, но это был определенно другой знак.

Ладно, подумал я, разберусь позже… чертовщина какая-то!

В тот вечер я больше не вспоминал об этом случае.

Я сидел в мягком удобном кресле в своем пентхаусе на Ковент-Гарден и просто смотрел сквозь большое окно куда-то вдаль, в черное как смоль бездонное небо, на миллиарды мерцающих звезд.

Где-то в далеких галактиках, за всей этой космической пылью, наверняка есть и другие миры… думал тогда я, наливая в бокал хорошее французское вино и мое настроение постепенно улучшалось по мере наполнения бокала.

Когда я оставил службу и занялся своим бизнесом, я думал, что найду в этом успокоение для своей души. Годы, отданные служению родине, казались теперь чем-то далеким, и как будто случившимся не со мной.

Или со мной, но с совершенно другим Максом.

Я словно прочитывал заново всю свою жизнь, страницу за страницей, перелистывая сюжеты прошедшего времени, залитые кровью и ужасными преступлениями, связанными с работой на контору. И во всем этом, казалось бы и не было никакого смысла, кроме тех навыков, которые дала мне контора за долгие годы безупречной службы.

Когда-то давным-давно, еще будучи совсем мальчишкой, я услышал слова, которые запомнил на всю свою жизнь. Однажды отец сказал мне — в твоих поступках всегда должна быть железная логика, а в твоих делах должна быть сила правды. И если ты не прав, никогда не оправдывай себя, совершив поступок.

Отец погиб, выполняя интернациональный долг в Афганистане, за пять лет до вывода оттуда советских войск. Я помню глаза своей матери, наполненные слезами, и ее бессильно упавшая рука, в которой она сжимала похоронку на отца. Помню, как подошел тогда и обнял ее, прижавшись к ней сильно — сильно, как только это было возможно. А она лишь гладила меня по волосам и тихо плакала, отвернув голову, что бы я не видел ее горя.

И в тот момент я поклялся самому себе, что наступит время и я жестоко отомщу за отца, за слезы матери и за себя. Мое сердце покрылось толстым слоем льда, а кулаки крепко сжались, готовые к бою, длиною в целую жизнь.

Мама ненадолго пережила отца, и вскоре умерла, так и не сумев смириться с потерей, оставив меня с маленькой сестренкой на попечение государства.

Начинались лихие девяностые, которые полностью изменили наше сознание. Те простые и понятные нам вещи, которые прежде казались основой нашей жизни, были осмеяны и оплеваны новой реальностью современной России.

Нас с сестрой перевели в очередной детский дом, из которого мы благополучно сбежали, упиваясь свободой и ветром перемен. Мы бродили по нашей необъятной стране, как два никому не нужных зверька, выброшенных на обочину жизни новой капиталистической системой. Иногда мы спали под трубами отопления, каждый раз опасаясь стычки с местными бомжами, а иногда шатались по вокзалам, выпрашивая себе кусок хлеба.

Тогда нам казалось, что жизнь, выбранная нами и та пьянящая свобода, были намного слаще казенного пайка в детском доме. Но нас снова ловили, увозя в очередной интернат для сирот, пока наконец мы не оказались в исправительном учреждении в одном из федеральных округов.

Я налил себе еще вина и закрыв глава, выпил его залпом, не замечая слез, которые текли по щекам.

Если бы я мог вернуться в тот злосчастный день… если бы у меня был шанс!

Я вспомнил, как в последний раз увидел свою сестру.

Тот самый день, который потом много раз снился мне на протяжении всей моей жизни. Наш детский дом, в котором нас закрыли после последнего нашего побега, был образцовой детской тюрьмой, хотя и числился как приют для сирот. Те ужасные вещи, которые творились за его стенами, позже станут основанием для громкого судебного процесса, который повергнет в ужас общественность, и покроют мое сердце очередным слоем льда и ненависти.

В то утро мою сестренку, вместе с несколькими детьми, увели на лечебные процедуры, которые были лишь прикрытием для персонала детского дома.

Там они несколько часов насиловали юных воспитанниц, снимая все это на видео. Девочки, над которыми издевались эти подонки, покорно терпели унижения, принимая это как свою судьбу. Все, кроме моей маленькой сестры. Как выяснилось позже, после таких процедур девочек обычно ставили на особое довольствие. Их на целый день освобождали от учебы и давали по банке сгущенки с белым хлебом.

Дети покорно брали угощения, пряча их у себя под матрасами. В то голодное время даже банка сгущенки казалась нам невиданной роскошью. И так происходило до следующих процедур, которые стали для персонала приюта обыденным делом. Но моя маленькая сестра даже не притронулась к этому свинячьему пайку.

Наутро ее нашли в душевой. Она повесилась на куске провода от утюга, украденного ею из подсобки.

Она очень любила жизнь, но не смогла жить после всего произошедшего.

Конец ознакомительного фрагмента.