Шпаргалка психолога

Илья Андреевич Ковалев, 2022

Это рассказы о малоизвестных в российской психологии исследованиях и научных моделях. Они дают возможность взглянуть на психологию и психотерапию в контексте эволюции и физиологии и будут полезны как студенту, так и практикующему психологу. Как работать с депрессией, увидев ее эволюционную функцию? Какую роль сыграли хищники и охота в зарождении нервной системы? Какие врожденные черты характера предсказывают политические предпочтения? Как и какие слова влияют на наш иммунитет? Это кусочки мозаики, найденные мной по отдельности в англоязычных научных журналах, книгах и лекциях. Они оказались полезными в моей практике и со временем сложились в относительно целостное видение психики, укорененное в биологии. Здесь они собраны вместе, чтобы сэкономить читателю время и поделиться этим видением. В результате получился текст, который я сам хотел бы прочесть ещё несколько лет назад. Я назвал его шпаргалкой, потому что знать все невозможно, при этом каждый клиентский случай – это экзамен.

Глава 2. Депрессия и социальный статус

Клиническая глубокая депрессия — это напасть, которая ранит людей, семьи и уносит жизни. Она хорошо маскируется, и людям, страдающим от нее, сложнее получить помощь, чем страдающим от физических травм и болезней. В этом ее коварство. Со стороны ее непросто отличить от плохого настроения, пессимизма или так называемой лени. Поэтому человек, оказавшийся по тем или иным причинам страдающий от депрессии, часто слышит критику и призывы в духе — «соберись!», «не думай о плохом», «перестань ныть и сделай что-нибудь». Такие советы и призывы могут помочь, когда человек способен их взять. Когда тренер или соратник выкрикивает: «Терпи боль и преодолевай, победа будет твоей!» — это отличный стимул для спортсмена в пекле сражения.

Практика же показывает, что такая поддержка, не только не помогает человеку в депрессии, но усугубляет его или ее состояние, даже когда она мотивирована искренним желанием помочь. Почему так? Что такое депрессия и как ее лечить? В силу разрушительных последствий депрессии для индивидов и общества ей по праву занялась медицина. Были выработаны фармакологические решения, начиная с синтетического тестостерона, которым лечили депрессию в Германии в 20-е годы (Altschule MD, Tillotson, 1948), и до селективных ингибиторов обратного захвата серотонина (СИОЗС), являющихся сегодня первой линией обороны в борьбе с этим недугом.

Медицина рассматривает клиническую депрессию как расстройство в работе серотонинергической системы. Но это многоуровневая система, которая распределена по организму от кишечника до мозга, а ингибиторы обратного захвата влияют только на последнее ее звено — межсинаптический зазор, — они увеличивают концентрацию серотонина в этом бутылочном горлышке, что нередко приводит к облегчению симптомов.

Эволюционные биологи предлагают нам относительно новый взгляд на депрессию, который может быть практически полезен в том числе психотерапевту (Price, Gardner et al., 2007). В соответствии с теорией эволюции все, что не способствует выживанию и размножению, отсеивается в ходе истории. И наоборот, если явление существует долго, это значит, что оно выполняет некую адаптивную (полезную) функцию. То есть эволюционная биология задается не только вопросом, «как» что-то работает в организме, но и «зачем». Ответы на этот вопрос, безусловно, помогают лучше понять то, что мы исследуем. Данный вопрос применим и к депрессии.

Дело в том, что симптомы депрессии можно наблюдать не только в людях, но и во множестве разных видов животных. В них, как и в людях, эти симптомы связаны с изменением серотонинергического тонуса. Эти изменения похожим образом влияют на поведение, физиологию и даже внешний вид организма.

В человеческих обществах депрессия также наблюдается повсюду, от индустриальных стран до примитивных племен (Horwitz & Wakefield, 2007). Все это значит, что она с нами (в широком смысле нами) очень, очень давно, мы лишь заметили ее совсем недавно и назвали патологией, потому что нам очень не нравится то, что она делает. Но является ли она именно сбоем в работе серотонинергической системы, или же некой ее функцией?

Давайте немного порассуждаем. Во-первых, серотонинергическая система — одна из древнейших. Она присутствует в животных от человека до ракообразных и даже насекомых. Она прошла полмиллиарда лет эволюционного отбора и досталась нам от наших предков и их предков, а им от их предшественников в эволюционной цепочке. Она древняя как системы, вызывающие мурашки на коже от холода, сокращение и расширение зрачков при изменении яркости света. Она даже древнее их. И на протяжении этого времени она осталась относительно неизменной, с химической точки зрения — человеческие антидепрессанты снимают поведенческие “симптомы” депрессии в ракообразных. Эта система «знает, что делает» и как наиболее древняя она наименее подвержена поломкам.

Но если депрессия — это не сбой, а функция в работе серотонинергической системы, то какова же эволюционная польза этой функции? Как она способствует выживанию и размножению видов?

Поиском ответов на этот вопрос занимается эволюционная психиатрия — направление исследованний, кототое зародилась в 60-е годы двадцатого века и оформилось в отдельную дисциплину к середине 90-х. (Основные имена в этой области: Джон Прайс, Пол Гилберт, Антони Mathews, Леон Сломан и многие другие на сегодняшний день).

Эволюционная психиатрия предлагает, следующий взгляд на депрессию:

Теория депрессии как производной от конкуренции за социальный статус рассматривает депрессию следующим образом:

Цитата из статьи Леона Сломана от 1994 (Price, Sloman, et al., 1994; перевод автора):

«Наша гипотеза в том, что депрессия эволюционировала из механизмов, которые отвечают за поведение, способствующее установлению и поддержанию социальной иерархии»

К этой теории исследователей привело интересное наблюдение — серотонин напрямую связан с социальным статусом организма. Это так во всех социальных видах животных. Чем выше положение в иерархии, тем выше серотонинергическая активность, и чем ниже статус, тем она ниже. Это наблюдение полностью совпадает с тем фактом, что серотонин сигнализирует о доступности ресурсов во всех видах, от простейших червей и до человека (Edwards & Kravitz, 1997). (Нередко, в популярной литературе используется термин «уровень серотонина» — это весьма условный термин, так как на самом деле важен не"уровень", а его оборот в организме — от синтеза до чувствительности 5-HT1-рецепторов. Поэтому далее в тексте я использую более точный термин — серотонинергический тонус).

В эволюционной биологии есть относительный консенсус о том, что серотонинергическая система сигнализирует социальный статус организма. Причем эти сигналы направлены как наружу, так и вовнутрь самого организма. Серотонинергическая система ведет счет поражений и побед. Поражение снижает серотонинергический тонус проигравшего и повышает его в победителе. Эти изменения серотонинергического тонуса вызывают типичные и заметные извне изменения внешности и поведения. Яркий пример тому — влияние серотонина на осанку. Это можно наблюдать равно в ракообразных и приматах, включая людей. У омара, проигравшего сражение, снижается активность серотонина, он начинает горбиться и избегать дальнейших поединков, чаще двигается назад, чем вперед и отступает перед другими особями. Если же ввести ему человеческий антидепрессант, он расправит осанку и снова пойдет в бой (Huber et al., 1997). Это наблюдение полностью совпадает с тем фактом, что серотонин сигнализирует доступность ресурсов во всех видах, от простейших червей и до человека (Edwards & Kravitz, 1997). Серотонин вызывает чувства удовлетворения, насыщения и безопасности — “все уже хорошо!”

В некоторых приматах снижение активности серотонина приводит к заметным изменениям пигментации кожи, а в некоторых птицах — к изменениям окраски оперения: часто проигрывающий самец становится серым, как подростки этого вида, так сигнализируя другим самцам, что он — не угроза для них (Sloman & Price, 1987). Недоминантные самки маршек перестают овулировать в присутствии доминантной и выполняют роль ее помощниц в воспитании ее потомства (Abbott et al., 1998). Молодые самцы бабуина не развивают вторичные половые признаки, пока живут вблизи подавляюще доминантного самца. Все эти явления управляются серотонинергической системой (Maggioncalda, et al., 2002).

Эти внешние признаки социального статуса видят все члены общества, и при возникновении спора каждый знает, кому должен уступить, а кто должен уступить ему. С эволюционной точки зрения польза такой сигнальной системы кажется очевидной — она сводит к минимуму повреждающие физические сражения в спорах за ресурсы. Если бы самый сильный волк должен был каждый раз сражаться за кусок мяса с каждым волком из стаи, то в итоге погиб бы сам, в процессе погубив десятки менее сильных сородичей. Такая группа ослабевает и уступает территорию более слаженной группе, в которой есть ясные правила первенства.

Социальная иерархия похожа на правила дорожного движения, которые определяют приоритет без необходимости конфликта за первенство на каждом перекрестке. Серотонин выполняет роль светофора, регулируя физические признаки статуса, которые сигнализируют всем окружающим, кто имеет приоритет в споре. (В этом контексте интересно рассмотреть атрибуты статуса среди людей, такие как одежда, ювелирные изделия и др.).

Но серотонинергическая система влияет не только на внешние признаки организма, она также воздействует на его внутреннюю самооценку. И здесь мы подходим ближе к вопросу о субъективных переживаниях, связанных с депрессией.

С точки зрения эволюции эта внутренняя оценка своих способностей так же необходима, как и внешние сигналы статуса. Организм, который больше проигрывает, чем побеждает (будь то креветка или примат), при этом продолжает вести себя как доминанта, не уступая более сильными особям, быстро погибает, оставляя меньше потомства. Логика эволюции предпочитает соответствие объективного социального рейтинга и самооценки.

В биологии внутренняя оценка своих сил называется RHP (resource holding potential) — ресурсоемкость организма (перевод автора). В животных это считается зачатком так называемой самооценки у людей (Parker, 1974). В людях самооценка — это, конечно же, многофакторное и более сложное явление, чем RHP в животных. Тем не менее самооценка не является просто социальным конструктом, который можно легко изменить или вообще от него отказаться. Ее корни уходят глубоко в наше эволюционное прошлое, а биологически в глубины нашей нервной системы, лежащие за пределами нашего сознательного контроля, намного глубже наших мыслей и даже чувств.

Глубоко в нашем мозге активно работает этот древний счетчик побед и поражений. Он регулирует нашу физиологию и внешний вид — от осанки и голоса до фертильности, он влияет на наше эмоциональное состояние — уверенность в своих силах, чувствительность к рискам и готовность бороться за ресурсы и жизнь. Этот древний счетчик — и есть серотонинергическая система.

Что же такое депрессия в этом контексте? Серотонинергическая система реагирует на победу повышением субъективной самооценки — позитивными эмоциями, повышением уверенности в себе и в будущем и вызывает непроизвольные поведенческие изменения — осанка, поднятая голова и т.д. На поражение или неудачу эта система реагирует снижением субъективной самооценки, негативными эмоциями и ожиданиями от будущего. На внешнем уровне она вызывает типичные поведенческие паттерны — сжатые плечи, сгорбленный позвоночник, развернутые наверх ладони (в приматах). В других видах есть множество таких же непроизвольных реакций, сигнализирующих другим снижение статуса.

Эту реакцию на поражение Сломан называет непроизвольной стратегией поражения — НСП (Involuntary Defeat Strategy; Sloman, 2000).

Он описывает два варианта событий при поражении — один адаптивный, другой неадаптивный, приводящий к депрессии (Sloman, 2008; перевод автора):

«Непроизвольная стратегия поражения включается, когда поражение в иерархической борьбе кажется неизбежным, а также при других неудачах. Для нее характерны чувства беспомощности, безнадежности, инфериорности, неадекватности, а также психомоторное замедление. Она изящно и точно нацелена на то, чтобы побудить индивида отказаться от неких стремлений (например, от попытки завоевать благосклонность потенциального партнера), или на то, чтобы прекратить конфронтацию. Результатом ее активации может стать подчинение, выработка более реалистичных целей и перенаправление энергии на более конструктивные задачи. НСП — это адаптивная стратегия, которая может превратиться в неадаптивную, когда она не выключается, а индивид не может выйти из ситуации противостояния. Правильно функционирующая НСП обычно включается лишь на короткий период времени. Клиническая депрессия и тревога развиваются, когда НСП включается излишне интенсивно и настойчиво».

За работу этой стратегии отвечают биологические системы — поведенческая и эмоциональная (мотивационная). Когда человек терпит неудачу, он испытывает негативные чувства, мотивирующие его отступить, и делает шаг назад (поведенческая составляющая). Если дальше он переключается на другую цель, то обе системы выключаются. Но если он не делает шаг назад и продолжает оставаться в ситуации поражения, при этом не меняя стратегии, то эмоциональная составляющая продолжает набирать обороты, усугубляя переживания связанные с поражением. Чем дольше это продолжается, тем интенсивнее эмоциональная часть системы настаивает на отступлении. Длительное противоречие между поведением и мотивацией может приводить к симптомам депрессии.

Иными словами, если очень долго стучаться в закрытую дверь, то можно оказаться в депрессии.

Такая настойчивость может быть не только поведенческой, но и когнитивной. Например, после проигрыша или неудачи человек зацикливается на мыслях о том, как «все должно было быть иначе!». Депрессии свойственно зацикливание в повторяющихся мыслях, которое называется руминацией (Edwards & Weary, 1993; Lyubomirsky, Tucker, Caldwell, & Berg, 1999; Rudolph & Conley, 2005; Treynor, Gonzalez, & Nolen-Hoeksema, 2003).

Надо отметить, что значимые негативные события запускают когнитивные процессы осмысления случившегося (Gray&McNaughton, 2000). Сломан, Гилберт, Прайс и др. рассматривают мысли, не приводящие к разрешению проблемы, одной из причин депрессии. То есть когда человек когнитивно не принимает поражение, но и не находит хорошего способа исправить ситуацию (выиграть). Такое застревание не позволяет ему уступить поведенчески, таким образом удовлетворив требования мотивационной системы, чтобы ее отключить.

Сломан приводит фразу Гарибальди — «Рим или смерть» — как пример непримирения с очевидным поражением. Такое когнитивное решение приводит к затяжной внутренней борьбе между корой и лимбикой за поведение организма. Лимбика продолжает кричать: «Уступи, бой проигран, подними руки вверх и сделай шаг назад!». Она делает это на глубоком физиологическом уровне, наращивая тревогу и пессимизм. В то же самое время мышление продолжает настаивать: «Вперед и вверх, в атаку, найди решение, мы за ценой не постоим!»

При этом подобный настрой вовсе не обязательно должен приводить к депрессии, ведь именно он — суть героизма и нередко приводит к победе в жизненных перипетиях. (Я полагаю, что героизм, свойственен в наибольшей степени именно человеку в силу его более развитой по сравнению с другими видами префронтальный коры.)

К депрессии приводит то, что можно назвать длительным застреванием между «Римом и смертью». То есть когда человек продолжает мысленно (или реально физически) оставаться в ситуации поражения, при этом не находя конструктивных решений, — когда он не отступает, но и не переходит в наступление.

Конечно же, это не единственный механизм возникновения депрессии. Данная модель предлагает несколько вариантов ее развития, а также возможные выходы из нее.

Приведенный выше вариант — это застревание в неконструктивных мыслях о победе, которые ходят по кругу, не приводя к реально воплотимому решению. Тут есть нюансы. У этого застревания могут быть как внутренние, так и внешние причины. Поражение может быть жизнепереворачивающего масштаба, и признать его может быть невыносимо больно — измена супруга, смерть близкого человека, неожиданная потеря карьеры или бизнеса, серьезная травма или болезнь, бандитское нападение, изнасилование, побои или даже крупный обман. Все это травматические события, в которых человек оказывается проигравшим перед лицом другого человека или же непреодолимых обстоятельств, а потери реально велики. Признать такое поражение и переключиться на другие цели в этом случае не получится легко и быстро. Принятию неизбежности будет предшествовать период горевания и переосмысления. В этом случае терапевт сопутствует клиенту, направляя мышление по возможности от застревания в попытках изменить прошлое к принятию, чтобы избежать депрессии. Если же депрессия уже наступила в результате длительного застревания, то нужно вернуться к травме, прожить горевание и принять другие решения — принять неизбежное, чтобы уступить и выключить противостояние неизбежности, чтобы выключить НСП.

Но может быть иначе. Биологические системы, отвечающие за НСП, могут быть гиперчувствительны. В этом случае человек реагирует на незначительные ежедневные неудачи как на вышеперечисленные потрясения. Неожиданная отмена встречи, мелкая грубость на дороге, собственная оплошность — все это может мгновенно запускать НСП, радикально снижая циркуляцию серотонина со всеми вытекающими последствиями.

Такая гиперчувствительность развивается, если человек вырос в постоянном давлении доминантной фигуры. Например, отец или мать, которые слишком часто и слишком интенсивно заставляли детей извиняться, отступать, винить себя — проигрывать и подчиняться (Leon, Atkinson, et al., 2004).

Здесь можно рассмотреть фармакологическую поддержку в сочетании с психодинамической или и когнитивно-поведенческой терапией. Последняя поможет человеку распознавать свои переносы, чтобы отличать мелкие конфликты от значимых — быстро уступать (проигрывать и переключаться) в мелочах и смелее настаивать на победе в важных вопросах.

Конец ознакомительного фрагмента.