Наследники земли

Ильдефонсо Фальконес, 2016

Спустя десять лет после событий величественной саги Ильдефонсо Фальконеса «Собор у моря» мы возвращаемся в средневековую Барселону, где главный герой «Собора» Арнау Эстаньол – немолодой и уважаемый гражданин, а семейство Пуч, его давние враги, повержены. Однако эта благостная картина рассыпается в прах на глазах юного протеже Эстаньола, мальчика по имени Уго Льор, который, успев затвердить самый главный совет своего наставника не склоняться ни перед кем, в двенадцать лет нежданно обзаводится очень влиятельными врагами. Его мечте строить корабли не суждено сбыться, однако друзья Эстаньола открывают мальчику виноделие; со временем Уго становится уважаемым виноградарем и виночерпием – а также верным другом жестокого корсара, шпионом короля и освободителем рабов. Ильдефонсо Фальконес – юрист по профессии, историк по призванию, один из крупнейших испанских писателей современности, лауреат многочисленных престижных премий, в том числе Euskadi de Plata (2006, Испания), Qué Leer (2007, Испания) и премии Джованни Боккаччо (2007, Италия); его книги уже разошлись общим тиражом более 10 миллионов экземпляров в нескольких десятках стран, а оба романа его барселонской саги стали популярными телесериалами Netflix. «Наследники земли» – грандиозный эпос, в котором обычные люди, пережив безжалостную мясорубку Истории, остаются великанами, умудряются сохранить достоинство и любовь и даже обретают счастье. Справедливость здесь неуловима, однако торжествует, а повествование льется рекой, как вино, действует незаметно и исподволь опьяняет. Впервые на русском!

Часть вторая. Между верностью и предательством

10

Барселона, 1394 год

Уго радостно слушал, как на улицах Барселоны кричат про его вино. Этот порядок ввели городские власти: хозяин любой таверны должен сделать объявление, прежде чем приступить к продаже нового сорта.

— Сегодня в таверне Андреса Бенета, что на улице Флассадерс, — верещал сам Андрес Бенет, перешедший уже на площадь Сант-Жауме, где было больше народу, — будет откупорена бочка красного вина с виноградника Уго Льора, и да будет об этом известно гражданам Барселоны!

Уго продал Бенету немалую часть красного вина последнего урожая. Как всегда и бывало, бастайши взялись перенести бочки с вином в Барселону — после того, как власти их замерят и опечатают и будут уплачены надлежащие налоги.

Уго пригласил бастайшей выпить по стаканчику, он гордился своим виноградником и своим напитком. Парень налил всем вина с того самого участка, который граничит с огородом Вилаторты, это вино для него было связано с Дольсой; после переливания и очистки Уго хранил его в бочках, накрытых плотной просмоленной тканью. Бастайши даже не пытались распробовать редкостный вкус вина: мужчины выпили залпом, не смакуя, как самое обыкновенное молодое вино, но Уго-то знал, что это особенный сорт, и то же самое подтвердили ему люди понимающие. Уго продавал вино как выдержанное, урожая прошлого года. А часть урожая с участка Вилаторты оставил храниться и стариться в бочках. Он знал, что вино трудно продержать больше года, чтобы оно не скисло, но это была мечта Маира, которой он так и не достиг, хотя тоже ставил опыты на малых партиях. Уго всегда старался утешить своего учителя, когда они вместе пробовали такое вино и убеждались, что теперь это просто уксус. «Вот у римлян получалось, — сетовал Маир. — Знаменитое фалернское вино должно было простоять самое меньшее десять лет, и только потом его открывали. Писатели тех времен сообщают и о гораздо более старых винах: Плиний писал про сто шестьдесят лет, Гораций — про сотню. Почему же у меня не получается выдержать напиток дольше одного года?»

«Все потому, дорогой Маир, что вы не работали с тем виноградом, который возле Вилаторты», — сам себе отвечал Уго, когда подходил к своим бочкам и убеждался, что вино старится, но не киснет. Это вино было значительно крепче остальных. Быть может, именно благодаря такой особенности оно и не превращалось в уксус. Стоя возле своих бочек, с гордостью слыша, как объявляют и расхваливают его вино, Уго думал о том, как же сильно переменилась его жизнь за последние три года. Он по-прежнему жил в давильне, как и при Маире. Мотыги, ведра и бочки тоже оставались на своих местах; Уго даже посчастливилось найти сбережения Маира, которые тот закопал в землю.

Раймундо выполнил свое обещание, и вскоре после встречи в меняльной конторе Уго с Жакобом заключили договор rabassa morta^[15]: особый вид договора для виноградарей, по которому Уго получал право на пользование в качестве арендатора землями Жакоба сроком до гибели двух третей самых молодых кустов. Вспомнив поучения Маира, Уго подсчитал, что договор, вероятно, не утратит своей силы лет сорок, а то и дольше… если только Маир не вернется. А позже Уго выяснил, что такие договоры о смерти кустов обычно продлевают на самый неопределенный срок, как в случае настоящей аренды, применяя для этого всем известную хитрость: новые кусты образуют с помощью capficat^[16], то есть, не обрезая, закапывают в почву побег живой лозы, чтобы от него зародился новый куст. А в этом случае можно утверждать, что кусты и не умирали. В обмен на пользование землей Уго обязался выплачивать Жакобу ежегодную ренту.

Да, работа проделана немалая, признавался сам себе молодой виноградарь, стоя возле бочек. Ему даже пришлось просить о помощи Ромеу, когда не хватало рабочих рук. Уго заранее понимал, что управляющий примет его не слишком ласково, однако все его попытки нанять свободных поденщиков провалились: многие отказывались, почитая за унижение работать под началом юнца, которому тогда всего-то сравнялось семнадцать лет, а те, кто соглашался, считали себя в полном праве наставлять и поучать своего нанимателя — такое случилось два раза подряд, поденщики задирали нос и сильно лодырничали. Уго заранее предполагал, что Ромеу даст ему в помощь рабов, и так все и вышло.

— Когда вы закончите на твоем винограднике, ты вернешь мне долг работой на земле Рокафорта, — предложил Ромеу.

— Как же я смогу отработать сразу за несколько человек?

— Нет, мне не это от тебя нужно. Уго, у меня с каждым днем появляется все больше хлопот. Рокафорт только тем и занят, что дает мне поручения, ничего общего не имеющие с земледелием, а за рабами присматривает Жоан. Да ты его знаешь, он человек надежный. Проблема в том, что рабы ничего не умеют. Я хочу, чтобы ты их научил. Согласен?

Уго согласился. Другого выхода у него не было.

— Мне не нравится эта затея с рабами, — не удержался юноша, сидя на кухне вместе с Марией, которая его угощала сыром и вином.

Уго решил сначала выполнить свою часть договора: тогда на его виноградник придут работники, хотя бы немного обученные.

— Совсем не обязательно, что все будет так, как с той русской девушкой, — ответила Мария, вспомнив о том, как девушку изнасиловали в этом самом доме. — Здесь, в Каталонии, с рабами обращаются вполне сносно. Как правило, их освобождают или они сами обеспечивают себе выкуп.

— Как это?

— Хозяин готов предоставить рабу свободу за определенную плату. Каждый месяц они вносят небольшую сумму, и есть еще ряд условий, обязательных для выполнения: раб должен представить человека, который возьмет на себя ответственность в случае побега; должен собственным трудом добывать себе пропитание; должен еженедельно являться к своему хозяину; не имеет права покидать Барселону и чаще всего рабам не дозволяется жениться — чтобы не было лишних расходов. Понятно?

Уго кивнул.

— Кроме тех русских девушек, я общался только с одним рабом — пленным генуэзцем, за которым я носил ядро, чтобы тот мог работать. Это хороший человек, он, наверное, никому не причинил зла. Никто не должен платить за свою свободу! — не сдавался Уго.

— Может быть, может быть, но все обстоит именно так, и ты тут ничего не изменишь. И все-таки я думаю, ты сумеешь помочь этим горемыкам.

— Что вы имеете в виду?

— Ты знающий земледелец. Разбираешься в лозах и в вине и их тоже научишь. Чтобы вносить выкуп, им всегда нужно ремесло: будут зарабатывать — будут платить хозяину. Чем больше всяких навыков они получат, тем легче им будет добиться свободы.

— А что от этой свободы получает хозяин? — выспрашивал Уго. — Не пытайтесь меня убедить, что ваш господин освобождает рабов себе в убыток!

Мария рассмеялась.

— Выкуп всегда гораздо больше, чем стоил раб при покупке, — признала она.

— Значит, они вынуждены покупать сами себя и платить больше, чем они на самом деле стоят?

— Да, это так. И с этим ты тоже ничего не поделаешь. Ромеу пользуется тобой, твоей готовностью помогать и твоей потребностью в рабочих руках. Ты думаешь, он не знал, что ты ищешь поденщиков?

Уго засопел.

— Но ведь и ты можешь кое-что получить за его счет, — шепнула женщина.

— Не понимаю. Это как?

Юноша понял, когда Мария задрала рубаху и обнажила ядреные груди с коричневыми ореолами; соски были толщиной почти с мизинец. Сколько времени Уго не был с женщиной? Дольса. Он познал только ее. «Нет», — вырвалось у юноши. Ему казалось, он предает Дольсу уже одной только эрекцией, нахлынувшей от взгляда на роскошные груди, но Мария не дала ему времени на раздумье: женщина шагнула вперед и уселась на паренька верхом, и вот, прямо на кухне, торопливо освобождаясь от лишней одежды, приглушая стоны и вздохи, поначалу приглядывая за дверью, а после отдавшись на волю судьбы, они совокупились. Одна лишь мысль о появлении во дворе Ромеу или, хуже того, одноглазого слуги подстегивала Уго. Неожиданно для него опасность превращалась в страсть, в составляющую любовной игры, а взгляды на открытую дверь в ритме колыханий Марии, под ее оханье и сбивчивое сопение — все это приносило неведомое доселе наслаждение.

Уго вернулся на хутор Рокафорта. Он согласился на помощь рабов, а сам, в свою очередь, помогал им, делясь своими умениями. Благоприятная погода и упорный труд приносили свои плоды. К этому Уго прибавил все наставления Маира, имевшие отношение к производству вина, но если в итоге ему удалось добиться, чтобы достославный Андрес Бенет купил и выкликал его выдержанный сорт на самых оживленных площадях, то это благодаря прилежанию и заботе, с которыми молодой винодел относился к каждому этапу своего труда.

Подходит время наслаждаться хорошо сделанной работой, подумал Уго. И сам себя угостил стаканом вина. Его аромат тотчас напомнил юноше о Дольсе. «Дольса…» Каждую ночь Уго заставлял себя ее оплакивать, чтобы возлюбленная не исчезла из его памяти. По временам образ девушки из еврейского квартала расплывался, на его месте возникала какая-нибудь красотка — одна улыбнулась ему в церкви Святой Марии, другая встретилась на улице, и Уго корил себя за то, что способен так быстро забыть Дольсу. И тогда он приступал к поискам: зажмуривал глаза и напрягал память, пока наконец не обретал точеные черты еврейской девушки. Уго без конца спрашивал себя, почему Дольса выбрала смерть. Говорили, что в тот день женщин погибло больше, чем мужчин: они умирали, но не отказывались от своих убеждений.

Четвертование Лысого Пса завершило череду казней, и король Хуан попытался возродить в Барселоне еврейскую общину, приносившую ему немалый доход: Хуан гарантировал евреям такие права, которыми они никогда прежде не обладали, пообещал освобождение от налогов сроком на три года, включая и повинность кормления львов и других животных из зверинца в Малом дворце — в прошлом эта обязанность лежала на евреях. Однако евреи, до сих пор проживавшие в городе, воспротивились королевскому решению, и Барселона была объявлена городом без еврейского квартала. В декабре 1392 года разрушили башню при входе на улицу Каль, прежние названия улиц заменили именами святых, а дома передали христианам. Еще через два года лишившиеся домов обращенные евреи Барселоны, пытаясь развеять сомнения и опасения по поводу их новой веры, взяли на себя строительство новой церкви в месте, прежде бывшем малым еврейским кварталом, — этот храм будет посвящен Пресвятой Троице.

А ведь неподалеку от малого еврейского квартала, на улице Санауха, теперь живет Рехина со своим мужем Мосе и его детьми, — вот что вспомнилось Уго. За прошедшие годы он несколько раз заходил к ним в гости и никак не мог отделаться от впечатления, что этот дом с толстыми каменными стенами в точности напоминает дома зажиточных христианских семей.

Рехине сейчас было девятнадцать роскошных лет (как и самому Уго), и каждое ее движение дышало чувственностью: она превратилась в женщину с открытой улыбкой и сверкающими глазами, со струящейся речью и чарующими манерами. Рехина знала, чем она привлекает мужчин, и Уго, как и при жизни Дольсы, поневоле взглядывал на ее красивый носик, отрываясь от налитых грудей. Попивая вино возле бочек, Уго подумал, что давненько не заходил к ней в дом: дело в том, что в гостях у Рехины Уго всегда вспоминал тот день, три года назад, когда пришел к ней за помощью вместе с Раймундо. Уго тогда привел к меняле низкую тележку без бортов, с двумя тяжелыми деревянными колесами, запряженную мулом Ромеу: в ней лежала дрожащая в лихорадке русская рабыня, которую изнасиловал Рожер Пуч.

Случай с Пучем и рабыней много дней не давал Уго покоя, но парень был уверен, что русскую, как и распорядился ее новый владелец, перевезли для утех к нему в замок. При воспоминании о воплях русской девушки, доносившихся со второго этажа, у юноши волосы вставали дыбом, и он сворачивался клубком на своем тюфяке, силясь избавиться от образа этой несчастной, которую раз за разом насиловал знатный ублюдок.

Удивиться пришлось в тот день, когда Уго решил проститься с Марией перед возвращением в давильню на винограднике Саула, теперь принадлежавшем Жакобу. Уго искал хозяйку, когда услышал плач, доносившийся из спальни рабынь. Парень постучал — никто не отозвался. Плач не смолкал. Входить к рабыням было запрещено, но Ромеу находился в Барселоне, а рабы-мужчины — на полях. Уго открыл дверь. Мария держала за руку девушку, исхудавшую почти до костей: она вся пожухла и больше напоминала труп.

— Она истекала кровью, — объяснила Мария. — Мы не придали значения. В первый раз ведь всегда идет кровь. Но кровотечение никак не останавливалось. Рокафорт не желал и слышать о врачах, он был уверен, что за эту рабыню ему уже ничего не выручить. Пришлось обратиться к знахарке. Теперь девушку бьет лихорадка и ей совсем плохо.

— И вы ей ничем не поможете? — возмутился Уго, так и не отваживаясь подойти к постели.

Вскоре уже сама Мария запрягала для Уго мула в тележку.

— Да поможет ей Господь, — шепнула женщина, когда Уго подстегнул мула.

В городе к странному каравану присоединился Раймундо, они остановились возле дома Мосе Вивеса на улице Санауха.

— Рехина, за тобой долг.

Этими словами Уго стер с лиц Мосе и Рехины гримасу недовольства, которая появилась, когда хозяева заглянули под тряпки, прикрывавшие лежащую в тележке Катерину, — в тот день Уго впервые услышал имя русской невольницы.

— И вы тоже мне должны! — выкрикнул Уго в лицо тщедушному суетливому врачу, увидев его нежелание помогать.

А лежащая девушка повернула голову, и взгляд ее прозрачных глаз устремился к Уго, как будто русская понимала, что все зависит от этого паренька. Катерина попыталась поднять руку, но смогла лишь чуть заметно пошевелить запястьем. Попыталась заговорить, но неразборчивый лепет на ее непонятном языке оборвался, когда Мосе с Рехиной понесли девушку в свой дом.

И Катерина выжила! — радовался Уго, вспоминая о своем вмешательстве, о помощи Рехины и Мосе. Хотя нашлись и такие, например Арсенда, кто говорил, что лучше бы ей было умереть. Уго пересказал сестре историю русской невольницы, умолчав только о роли, которую сыграл он сам. «Почему я все время должен ее обманывать?» — упрекал он сам себя уже после встречи. Арсенда резко осуждала общение Уго с чужеземными рабами. «Их крестят в порту, просто чтобы мы думали, что все эти рабы с Востока — христиане, но разве они что-то знают об Иисусе? Разве они ходят к мессе? Они даже языка нашего не знают». Уго переставал слушать сестру и прижимался к стене, как только Арсенда заводила свои проповеди, направленные против любого поведения, всякого поступка, какой не подобал бы благочестивому и набожному святоше. Старший брат только кивал в ответ, поглядывая на улицу, куда выходили дома монахинь Жункереса. Слова Арсенды эхом отдавались в ночи, а Уго думал о своем: это проклятая монахиня, имени которой парень никак не мог запомнить, диктует его сестре речи, направленные на обращение брата.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

15

О мертвом стволе (кат.).

16

Погружение (кат.).