Однажды в Карабахе

Ильгар Ахадов, 2018

В книге выдержанные в иронической прозе отдельные эпизоды 1-ой Карабахской незаметно переплетаются с опасными буднями первых азербайджанских военных разведчиков. Являясь представителем той яркой молодежи в начале восьмидесятых без националистических и религиозных предрассудков в интернациональном Баку, Рафаэль Гусейнов на фоне разворачивающихся событий 90-х расстается с любимой девушкой-армянкой, семья которой перебирается в Москву, а сам он втягивается в боевые действия. На месте последней дислокации Гусейнов попадает в поле зрения азербайджанских спецслужб, ведущих работу по выявлению активной агентурной сети противника среди личного состава указанной военной части. Разузнав об отношениях молодого человека с Джулией Манучаровой, дядя которой являлся криминальным авторитетом и сотрудничал с неким разведывательно-диверсионным подразделением армянских спецслужб, функционирующим с территории РФ, военные разведчики принимают решение привлечь его в свои разработки… Содержит нецензурную брань.

Вступление

Автор приносит извинение читателям за ненормативную лексику, так как старался передать все выдуманное строго по теме.

— Балабеков, я слышал, ты у нас герой, в Карабахе воевал… — потянувшись и зевнув, как персидский кот после спячки у камина, довольно крякнул директор. — Как бы, родину нашу… великую защищал.

“Зато ты, гад, ее хорошо поимел”, — подумал я и мило улыбнулся.

— Да, Шамси Гезалович, было дело, так сказать, долг свой Отчизне отдавал.

— Что ты хочешь этим сказать, Балабеков, — грозно насупил толстые брови, совсем как товарищ Сталин, директор, — выходит, ты отдавал долг Родине, а я нет? Я, допустим, не воевал. Ну и что? — с ходу завелся он.

Рык у него был спокойный и ленивый, как у льва, после сытного обеда. Но я-то знал, что может последовать за этим, и тяжело проглотил слюну.

— Что вы, Шамси Гезалович. Вы, это… само олицетворение патриотизма. Каждый ваш взгляд — это пуля в сердце врагу. Столько пользы принесли обществу, находясь на своем посту. Стольких, таких как я, направили на путь праведный…

“Столько нахапал, пока мы воевали, Шамси Гезалович… Я тебя ненавижу, Балабеков, лебезишь перед этим жирным боровом, как дворняжка перед хозяином.”

Ответ не заставил себя ждать, где-то из глубины подсознания.

“Кушать надо. Мясо вон, опять подорожало. На целый манат…”

— Да-а, это ты хорошо заметил, Балабеков, — сладко захрустев костяшками волосатых пальцев, промурлыкал он, — только вот не все это понимают… Молодежь нынче неблагодарная пошла. Думают, если пару выстрелов пукнули в воздух, то чего-то добились. Вот как надо воевать, — раскрыв руку жестом генералиссимуса, он “охватил” свой просторный кабинет — этакий бункер, нашпигованный кондиционером, новейшей компьютерной системой, разноцветными телефонами, телевизором, сейфом, холодильником и еще черт знает, чем. Все вокруг блестело, как в тронном зале Эрмитажа.

— Так вот, дорогой мой Балабеков, — степенно встал и начал важно расхаживать по кабинету Шамси Гезалович, — как представителю сознательной части общества, я хочу тебе сделать вот такое предложение. Ты собираешь нескольких матерых ветеранов войны, таких вот настоящих волков, и вы за круглым столом вспоминаете ваше героическое прошлое, в смысле, как заставляли рвать когти подлого врага и как вы грудью защищали каждую пядь нашей великой Родины! — величественно прогремел он голосом Левитана и стукнул по столу кулаком викинга.

Но мое подлое подсознание продолжало вершить правосудие.

“В результате мы потеряли почти 20 % своих земель…” — непатриотично подумал я и горячо похлопал в ладоши:

— Браво, Шамси Гезалович, браво! Если армяне услышали бы вас сейчас, то непременно наложили в штаны. Браво!

Директор, подозрительно посмотрев в мои честные и преданные глаза, ворчливо продолжил:

— Короче, вы будете трепаться, а мы снимать и записывать. Заказали громкую передачу на тему патриотизма. Оттуда… — Шамси Гезалович многозначительно указал пальцем в потолок. — И справиться с этим для нас вопрос чести! — прогремел он на меня, брызгая слюной, как водометная машина.

— В смысле… Как это снимать и записывать? — осторожно спросил я. — Будете редактировать?

— Да! Черт бы вас побрал! Мало что там ляпните! А мне потом расхлебывать… Каждую букву проверю, Балабеков, каждую запятую! — грозно погрозил мне пальцем директор и выложил, что в душе накипело. — Я бы тебя, прохвоста и подлюгу, близко не подпустил бы к этой затее. Помню твою последнюю статью, чуть всех не подставил! Но что поделать, в нашей кухне, выходит, кроме тебя, все тыловые крысы…

Он явно забыл, что и сам принадлежит к этому распространенному виду.

— И чтоб никакой самодеятельности! Вас будет снимать телевидение для архива — типа для будущих поколений. Понятно?! — опять заорал он на меня.

Я осторожно подался к двери.

— Конечно, Шамси Гезалович. Как скажете, Шамси Гезалович. Будет сделано, Шамси Гезалович…

В назначенный день ветераны мои собрались, как на парад в актовом зале. Круглый стол был накрыт красным сукном. Посередине стоял маленький трехцветный флажок и перед каждым пара бутылок минеральной. Ребят этих собрал мой закадычный друг Арзуман. Мы вместе прошли весь Карабах и, слава Аллаху, остались почти целы. У Арзумана была простреляна нога, поэтому мы заботливо подложили под нее табуретку, а у меня всего лишь кусочек уха — на пару граммов, почти незаметно.

Да, чуть было не забыл. Встречу нашу контролировали и записывали: начальник отдела работы с общественностью Кахраман Зопаев — сухощавый дядька с неприлично торчащими усами, кстати, бывший мент; личнейшая секретарша, глаза и уши нашего непотопляемого босса всезнающая Гюлечка; и какой-то скользкий, прилизанный гладенький субъект, явно откуда-то… оттуда. Они как три барбоса сидели за соседним столом, буравя нас недобрыми глазами.

Рядом гремели аппаратурой телевизионщики: толстый режиссер с небритой физиономией и, как положено, в помятой кепочке; неопределенного возраста и пола оператор — довольно отвратительный для рядового обывателя субъект; рыжеволосая, коротко остриженная деваха с выдающейся грудью и невинно хлопающими глазами Барби; и тощий мальчишка, явно на побегушках.

Мы, конечно, волновались перед столь торжественным мероприятием. Успокаивало лишь то, что одна из бутылей перед нами была заполнена… водкой, так сказать, для храбрости. Это была идея Арзумана, бывшего войскового разведчика и диверсанта. Он с волшебством фокусника провернул это дело и теперь, растянувшись в кресле, довольно и беззвучно ржал. “Барбосы”, естественно, были не в курсе.

Беседу, само собой, должен был вести я — ваш покорный слуга. Но троица за соседним столиком, в самый последний момент, подсунула мне в помощницы рыжеволосую. Она с радостью метнулась к моему столику и села рядом, профессионально оголив ножки. Я, растерявшись, неуверенно продвинул свою минералку в ее сторону.

С подачи режиссера мальчишка хлопнул перед нашим носом какой-то деревяшкой. Мы вздрогнули. Я понял, что надо начать нашу бравую миссию и глотнул из стакана взбадривающую жидкость:

— Благодарю вас, мои дорогие товарищи, за то, что согласились и приняли наше с ханум… — я вопросительно посмотрел на деваху…

— Сева Аталай. Я Сева Аталай! — представилась соведущая, радостно сверкнув белоснежными зубами и стрельнув в меня окосевшими от хитрости глазами.

“Черт… Она наверно думает, что это Евровидение.”

— Да-ас… с Севой ханум приглашение. Сегодня, в преддверии очередного заседания Минской группы по Карабахскому вопросу…

“Которому пора круглый юбилей справлять”, — подсознание заворчало.

–…хочется услышать воспоминания вашего, несомненно, героического прошлого…

— И ваш прогноз на развитие событий в будущем. А именно, как вы поступите, если опять начнется война! — воскликнула Аталай, похлопав в ладоши.

Эта, видимо, была ее первая телепередача и она, как ребенок, от души радовалась. Невольно глянул на ее вздутую, явно недевичью грудь с глубоким вырезом и покраснел. Только после я узнал, что вторым ведущим должен был быть сам режиссер, но он был небрит и отвратительно вонял вчерашним перегаром. Поэтому в самый последний момент его забраковал “прилизанный” товарищ.

— М-да… — осушив стакан, неопределенно промычал я и краешком глаза заметил, что треть содержимого “левой” бутыли на столе уже испарилась. — Нам очень хотелось бы услышать самое яркое ваше фронтовое приключение. Вот вы, например, — я с трудом прочитал непростое имя сидевшего перед собой верзилы, чем-то напоминающего древнего огуза¹, — Ганмуратбек Хаджи Абдурахманбек оглы. Давайте начнем с вас.

Верзила осторожно поставил опустевший стакан на стол и прочистил глотку. Кресло под его тяжестью жалобно простонало.

— Значит, зовут меня… ну, вы слышали, как. Родом я из Армении, с Басар-Кечарского магала. Теперь его переименовали в какой-то Варденис… Что мне рассказать о войне? Даже не знаю… Давайте просто начну.

— Да-да, расскажите. Я люблю страшные истории, — вновь сконфузила публику чрезмерной эмоциональностью эта неугомонная Аталай. Но, встретив свирепый взгляд режиссера и вспомнив скорбный сюжет передачи, заткнулась. Верзила, посмотрев на нее, как на полоумную, продолжил…

Примечания

1

огузы — одна из ветвей прототюрков, участвовавших в этногенезе азербайджанских, анатолийских и среднеазиатских тюрков. Издревле проживают на территории Азербайджана. Историками отождествляются скифо-саками. Отличались огромным телосложением, необузданной физической силой и воинственностью.