Росток на руинах. Надежда. Часть вторая

Ила Сандер, 2023

Крошечный отряд повстанцев проникает в сердце вражеского мегаполиса. Их цель – освободить из клеток репродуктивного Института пленниц, чьи яйцеклетки используют как сырьё для инкубатора. Самоубийственная миссия идёт не по плану. Но в итоге повстанческий клан получает шанс вернуть себе право на жизнь – перестать быть изгоями, подлежащими уничтожению.

Глава 3

Рисса уверенно вела нас вихляющими коридорами. Её босые ноги шлёпали по узорчатому полу из гранита. Гудел едко-яркий люминесцент, шипели кондиционеры, обдувая прохладой с потолка. Я держал палец на предохранителе, готовый поливать пулями всё, что зашевелится. Замыкающим шёл Карвел.

Однообразные гудки тревоги преследовали нас по всему пути. Высокие коридоры были пусты. Возможно, сотрудников учили сидеть, сжав булки, в кабинетах, когда в здании происходит нездоровый замут и визжит эта сирена? Только раз пришлось нажать спуск: пожилой уборщик откинулся на спину, выронив швабру; вода расплескалась нам под ноги из опрокинутого ведра.

В полированном, ровном и вылизанном Институте мы с Карвелом выглядели как две коряги на ухоженном газончике. Намытые панели отражали чужеродное для здешней стерильности зрелище: пара стриженых почти под ноль альф в самодельных разгрузках, мешковатых штанах и сапогах, шитых вручную по принципу «лишь бы держалось».

В наушнике зажужжала болгарка — Халлар принялся за работу. Я выкрутил громкость потише. Петляющими переходами Рисса вывела нас на отделанную рыжим гранитом лестницу, поднялась на четвёртый этаж.

Вот кто выглядел гармонично среди всей этой правильности. Я улавливал её ощущения: спокойную уверенность в своих силах, лёгкий детский азарт. Прогулку по зданию в центре Саарда, от которой у меня на каждом шагу в ужасе сжимались яйца, эта дурилка воспринимала как игру.

Рисса шагала легко и целенаправленно, в её походке не было ни следа омежьего кокетства. Но как глянешь на её грациозную спину, перетянутую мышцами, на ягодицы с ямочками по бокам, будто специально для моих ладоней выемки… И аж ноги слабеют. Кхарнэ, вот выберемся целыми, я из неё всю душу вытрахаю, день и ночь жарить буду. Дело за малым: не загнуться в этой блестящей коробке.

Впереди замаячил дневной свет и зелень. Мы вышли в коридор, заплетённый живыми растениями в гигантских деревянных кадках. Будто по густым джунглям идёшь. Вместо левой стены тянулось прозрачное стекло. Оказалось, что окон в Институте нет только по внешнему периметру, а с другой стороны их полно. Здание имело вид прямоугольника со внутренним двором, куда никогда не доставало солнце из-за высоких стен. С четвёртого этажа было видно, как по асфальтированному двору носятся бело-голубые фигурки, хрен сосчитаешь. Десятки.

Я всё больше унывал. Сколько сможет продержаться на крыше Тар, пока не спасует? Максимум час — с форой на коммунскую медлительность. Потом во все щели здания полетят дымовухи с парализаторами. Обойти Институт целиком мы не успеем, уже очевидно.

Джунгли тянулись метров пятьдесят, перетекли в очередной коридор с рядом дверей по бокам. Снова те же лампы, гранитный пол, кондёры… Одно и то же. Я заблудился поворотов пять назад.

— Вот… — Рисса указала пальцем.

Коридор заканчивался просторным холлом. Напротив мы увидели внушительную дверь из металла с огромными буквами по трафарету:

Сектор 5

Изолятор

Уровень 1.0

Вскинув «бесшумку», я подошёл ближе. Ни ручки, ни отверстий для замка. Голый металл со щелью посерёдке, как в лифте. Слева на стене я разглядел чёрный пластиковый прямоугольник с узкой прорезью. Щёлкнул по нему пулей — безуспешно, рикошетом отбило кусок штукатурки, да и только.

— Дарайн, живее, — подгонял Халлар в наушнике. — Снаружи жарко.

Я глянул на часы — десять минут долой.

— Отбились?

— За воротами костры из шакаловозок. А по улице новые прут.

— Понял.

«Танатос» в руках Тара — это каюк в кубе для всего, что попадёт в прицел. Опять ему пришлось руку грызть.

— Дарайн… — Карвел указал вверх, где с потолка следил за нами глазок видеокамеры. Глазок любопытно поворачивался по сторонам, чтобы обозревать весь холл.

Вот даже как. Наблюдать могли из дежурного пункта охраны, но там теперь живых не осталось. Да откуда угодно могли наблюдать. Может, из самого изолятора. Изнутри.

Тук-тук, твари.

— Идём. — Я направился обратно в коридор. — Поищем местных.

Они даже замкнулись от нас в своих кабинетиках. Но хлипкая шпонка не выдерживала альфьего удара плечом. Замок вырывался с мясом и оставался торчать в косяке.

Мы подряд пошли, по порядку. Склад коробок, шкафы с пробирками, тёмный чулан… За четвёртой дверью в заставленном столами помещении тряслись трое в бело-синих костюмах. Я вытащил крайнего из-под стола за волосы, ткнул «бесшумкой» в подбородок.

— Пойдёшь с нами. Покажешь, где держат омег, и отпущу.

— Стреляй! — Коммун упёрся — с места не двинешь — меня обжёг презрительный взгляд из-под очков. — Думаешь, поверю тебе, животное?

Карвел выволок из угла за локоть второго, молодого совсем, тот вылупился на Риссу.

— Это же… пятнадцатая!

Карвел дёрнул его за предплечье. Влажно хрустнуло, по рукаву поползло кровавое пятно. Открытый перелом лучевой. Несколько секунд молодой бета в ужасе таращился на оскаленного Карвела, но тут боль пробила ступор, и он закатился истошным воплем.

— Сейчас вторую сломает, — рыкнул я очкарику, тыкая в него «бесшумкой».

— Стреляй уже! — Он нервно сглотнул. — Давай!

Тощая тушка в круглых очочках дрожала — сплошной кусок ненависти. Кхарнэ, девять этажей вот таких непримиримых! Почему? Ну за что, божечка? Что мы — от хорошей жизни припёрлись сюда кости ломать?

Карвел сжал окровавленное предплечье коммуна, сминая осколки.

— Хватит! По…пожалуйста! — заскулил тот, задыхаясь. — Хотите убить — убейте… Если будем… помогать вам, нас расстреляют… за пособничество!

Не скажут, понял я в отчаянии. Им позор в глазах коммуны страшнее нас.

С гневным рёвом я вытащил очкарика за волосы из кабинета, поволок к холлу.

— Давайте сюда их!

Дотащив коммуна до двери в изолятор, я укрылся за ним, ткнув ему ствол в горло.

— Открывай!

Карвел волок за сломанную руку молодого, тот визжал от боли. Рисса подгоняла пинками перепуганного третьего.

— Шагай, болдасраны!

Я махнул малышке — кыш с линии обстрела; она шмыгнула к стене.

— Открывай! — повторил я.

Ну же!

Очкарик заворочался, я держал его за воротник.

— Мы младшие научные сотрудники, — торопливо заговорил он. — Откуда у нас доступ один-ноль?

— Я не с тобой говорю! — рявкнул я и уставился в глазок видеокамеры над дверью. — А с ними.

«Бесшумка» щёлкнула пулей. Визги молодого оборвались, тело рухнуло под ноги Карвелу.

Очкарик вздрогнул, запыхтел злобно:

— Вы… сдохнете здесь… чудовища…

— Открывай, — сказал я тому, кто наблюдал за нами где-то на экране.

Беты могут своей жизнью не дорожить, но жизнь членов родной коммуны для них высшая ценность.

— Послушайте… — Очкарик заёрзал. — Вам нужны омеги? В изоляторе нет омег, их там много лет не было…

Эхо оглушительного выстрела прокатилось по коридорам. Третий научный сотрудник, которого пригнала Рисса, завалился на бок с дырой в шее. Карвел одобрительно оглядел свой трофейный пистолет, подобранный у охраны внизу — недурно пуляет.

— Открывай, — потребовал я у видеокамеры.

Неужели сигнал шёл на разгромленный пункт охраны, и мы зря тратили время?

Да ни фига.

С еле слышным шипением створки двери разъехались в стороны.

Свет, блеск пола, лица, бело-голубое.

В нас стреляли чем-то беззвучным.

Я прикрылся очкариком, затарахтел пулями поверх его плеча. Рвали тишину пистолеты Карвела.

Внутри — голый холл, негде спрятаться. Один, два, три — четверо стрелков. Монотонный сигнал тревоги, мигающий свет.

Один растянулся посреди холла, слышался топот.

Смуглой молнией внутрь метнулась Рисса.

— Нет! Назад! — Я не успел ничего сделать. — Стой!

Стрелять нельзя, заденем дурёху!

Очкарика — в сторону, прыжок в холл. Смазанные движения — безоружная Рисса набросилась на охранника, размах, удары, хрустнул позвоночник.

Я запустил «бесшумкой» в ближайшего, его лицо разбило вдрызг.

Рисса запрыгнула другому охраннику на спину, вывалилась обратно за дверь, вытянув его за собой.

Подхватив «бесшумку», я прикладом забил остатки зубов в глотку коммуна. За стеклянной стеной — столы, видеоэкраны, ещё один бета — в руках чёрная хрень вроде пульта, направленная в меня.

Я дал очередь из «бесшумки» — пули увязли в стекле, не дав и трещин. Пулестойкое, значит, и он в нас не пальнёт.

Сзади зашипело. Створки двери съезжались, отрезая меня от остальных. Я скакнул к ним.

— Рисса! Рисса!

В узкую щель успел заметить, как малышка бессильно валится на руки Карвела. Дверь закрылась, оставив меня в изоляторе одного.

— Рисса!!!

Я не чувствовал её — совершенно! Ни её спокойствия, ни детского азарта! Ничего!

Нет. Господи, нет. Нет.

— Рисса, ответь! Карвел!

Я жахнул по двери кулаками, саданул с разгона плечом. Паника засасывала, будто я валился в бездонный колодец. Ни мыслей, ни идей — бессильный ужас. Я затупил, угол обзора сузился в одну точку — вялость, хаос, беспомощность.

Зачем я привёл её?

зачемзачемзачемзачем…

Наушник бормотал о чём-то, я был не в состоянии понимать речь. Но услышал священное имя — единственное, что смогло заставить меня вынырнуть из колодца паники.

–…сонных дротиков из Риссы достал штук десять. Когда вернёшься, хочу услышать вескую причину, на хрена ты пустил её под выстрелы. Сейчас Карвел несёт её сюда. Лиенна диктует ему дорогу по схеме.

Я отыскал свой голос:

— Рисса… жива?

— Не гони, Дарайн. Кто будет убивать «суперку»? Она стоит как нефтяной танкер. Давай, обследуй изолятор, ищи выход. Отбой, я послушаю Тара.

Живая.

Дрожащими руками я прижал к себе ствол и чуть на пол не сполз от облегчения. Спит, глупышка моя. Ну, конечно. В нас же иглами стреляли.

Вот оно, моё слабое место. Хорошо хоть Рисса не разделила со мной эту мозгоразрывную панику, когда я чуть Отцу-Альфе душу не отдал. Хотя ему моя душа на хрен не всралась.

И раз Карвел сейчас тащит Риссу к Халлару, и трогает мерзкими рыжими лапами её ягодицы со впадинками для моих ладоней, получается, все девять этажей и шесть грёбаных секторов я должен буду обыскать один.

Зря мы сюда сунулись.

За стеклянной стеной бета тарахтел по коммуникатору:

— Меня слышит кто-нибудь? Охрана! Охрана! Это изолятор! Тревога один-ноль! В секторе неидентифицированный альфа с автоматом! Неидентифицированный!

Дежурный, размазанный гранатой по стенам пункта охраны четырьмя этажами ниже, его не слышал.

К бете вела раздвижная дверь, потоньше на вид, чем входная, но тоже без ручек. Похоже, безоружный бета сам себя запер там в ловушку.

Не считая трёх мёртвых тел на полу, светлый, гудящий лампами холл был пуст. Уже привычно раздавался сигнал тревоги — каждые пять секунд, ещё и свет мигал в унисон. По левую сторону до самого конца чернел ряд массивных дверей высотой под три метра, штук двадцать. Возможно, за ними и держали заключённых.

Каждая дверь зачем-то была огорожена со всех сторон стеклом. На самом верху в дверях я разглядел горизонтальные отверстия, видимо, чтобы воздух циркулировал. Но в стеклянных оградах узкие щели виднелись лишь у пола. Так себе циркуляция.

В пустом холле что-то было не так. Что-то еле заметное, и не справа, где верещал о помощи коммун, а с другой стороны… Движение…

Я ещё раз оглядел ряд одинаковых дверей. На одной из них, высоко наверху, поверх воздушных щелей, висел кусок лёгкой чёрной ткани. И он шевелился. Отлетал вверх и падал вниз, словно кто-то специально дул на него изнутри.

Балда я, это же призыв о помощи!

Снимая на ходу «бесшумку», я бросился к двери, на которой трепыхался лоскут. Приклад грохнул о стекло. Я не особо надеялся на успех, но поползли трещины. Стекло оказалось пластиком, не слишком-то прочным. Я не допёр, для чего он здесь, пока в пластике не образовалась дыра, из которой послышалось хриплое:

— Засов… Вытащи засов.

Голос пленника! Настоящего, живого пленника, запертого за металлом и пластиком, который не пропускал звуки! Пленник хотел освободиться, так что точно был не безвольным «супером».

Чуйка не подвела — в изолятор стоило ломиться!

Выбив прикладом паутину трещин в пластике, я руками оторвал куски, проделав широкий проход. Толстенный засов на железной двери легко отошёл в сторону. Заключённый несколько раз толкнул дверь изнутри, рывками докрошив пластик, и вывалился в коридор.

— Альфа! — отрапортовал я Халлару.

Пленник прохрипел:

— Хорошо, что свет замигал. Не то я бы тебя не заметил.

Он был голым, не считая широких чёрных браслетов на запястьях и правой лодыжке. Несло от него даже через затычки в носу, словно он годами не мылся. Поджарую грудь — сплошной мускул — полосовали узкие длинные шрамы от ключиц до паха, с ровными углами, будто искусственно вырезанные. Похожие были у Халлара в тех местах, где Аби брала кожу лечить Тара. Нечёсаная грива липкими от сала сосульками падала на глаза и плечи, космато торчала русая борода с ладонь длиной. Пленник поднялся на колено и открыл рот что-то ещё сказать…

…но тут же завалился набок и, скорчившись, забился в судорогах.

Его глаза подкатились, обнажив белки, на посиневших губах запузырилась кровь. Я рванул к нему, не представляя, как помочь, схватил за потное плечо. Заорав от боли, отдёрнул руку. Будто током шибануло!

Оглянулся на коммуна: со злорадной харей тот снова жал на свой пульт, направив его в нашу сторону. Дистанционная пытка!

Подскочив с места, я бросился в камеру пленника. Яркий свет, вонь пота и сортира, серый бетонный пол, такие же стены, кусок истёртой мешковины, унитаз в углу. Ничего подходящего. Рванул из штанов кожаный ремень, упал на колени перед альфой. Вздрагивая от электрических ударов, стал совать ремень под браслет на его лодыжке. Хрен там — браслет прилегал так, что выдавил борозду в теле. Так же плотно браслеты охватывали запястья.

— Зу…ба-а-ами… — простонал альфа.

Я зарычал от бессилия:

— Говори! Что сделать?

Продолжая дёргаться, он изогнулся ещё сильнее. Казалось, так сложиться пополам невозможно, позвоночник треснет. Но каким-то нереальным образом альфа вцепился в браслет на лодыжке зубами. Что-то хрустнуло, и в тот же миг его судороги прекратились.

Тяжело дыша, альфа поднялся на четвереньки и уставился на коммуна за стеклом. Тот продолжал так же яростно тыкать в свой приборчик, но харя начала удивлённо вытягиваться.

— Что, не получается? — прохрипел ему пленник и сплюнул на пол вместе с кровью крошечный кусок металла.

Я поражённо уставился на него: вот это фокус! Он выгрыз деталь браслета!

Альфа сел, кривясь от боли.

— Я понял… как его обезвредить… — сказал мне, задыхаясь. Похоже, хрип был его обычным голосом. — Электронная плата… Ногтями никак… ломаются… зубами можно… Полгода трени…ровался… чтоб дотянуться…

По виду пленник был старше меня: лоб бороздили заметные горизонтальные морщины, другие мелкой сетью собирались у зелёных глаз. Реально, зелёных, как бурьян, который в тени рос. Спину пересекали такие же длинные прямоугольники шрамов, как и спереди. Вроде обычный альфа, чем-то на Халлара похожий или на меня — как говорят коммуны, северный фенотип.

Но было в его облике что-то такое, чего я никак не ожидал встретить в немытом коммунском узнике, которого держали в бетонной коробке и чёрт-те сколько лет доили для инкубатора. Непримиримый взгляд, уверенность в себе, спокойное достоинство альфы, которому хотелось верить и на которого хотелось полагаться. Ощущение, схожее с сыновьим почтением, какое я испытывал к Халлару. Но незнакомец чувствовался не отцом, а кем-то… бо́льшим. И не другим вожаком равных, как Райдон, этот альфа не будил агрессию. Уверен, у Райдона он вызвал бы то же чувство… беззаветного доверия. Я и не знал, что так бывает.

Коммун за стеклом снова схватился за коммуникатор, заистерил:

— Сорок пятый сломал браслет и выбрался из камеры! Меня слышит кто-нибудь? Товарищи! Холлен опять на свободе!

Где-то я уже слышал это имя.

— О-о-ох… — просипел альфа, потирая ногу с браслетом. — Нильс так с ума сошёл… Был у нас один мудак… охранник… Кнопку давил, давил… и у Нильса кукушка — того… Песни поёт теперь… Я охранника и убил… Всё равно мне не привыкать… в «одиночке» сидеть… а мудак больше не дышит…

Вряд ли это спасло мозги Нильсу, подумал я и протянул руку, чтобы помочь ему подняться. Альфа закивал измученно:

— Сейчас… Дай в себя приду… На дежурном пункте охраны что-то случилось, да? — Он оглядел тела убитых.

— Случилось.

Несмотря на потасканный вид, соображал альфа чётко.

Он ухмыльнулся, обнажились окровавленные зубы. Помощи не принял — опираясь на дверь, сам с трудом поднялся на ноги. Ростом оказался почти с меня, но на иссушенных мускулах не осталось ни капли лишнего жира, словно он в своей «одиночке» только и делал, что нагружал тело упражнениями. Шатаясь и держась за стену, альфа захромал по коридору в сторону тупика.

— Ты куда? — окликнул я.

— Обесточу изолятор. Дежурный лишится связи и управления дверями. Или знаешь другую дорогу на лестницу? — Он вопросительно оглянулся.

Я опять покачал головой. Этот Холлен ориентировался здесь куда лучше меня.

Дошкондыбав почти до тупика, альфа остановился перед висящим на стене металлическим ящиком, помеченным эмблемой-молнией.

— Я этот щиток заметил, ещё когда меня в первый раз в «одиночку» конвоировали, — прохрипел он. — В следующие разы приглядывал детали. Крышка открывается ключом, но петли держатся вот на этих винтах.

Ноготь на его безымянном пальце оказался отрощенным на сантиметр и заточенным в виде треугольника. Орудуя им, как отвёрткой, альфа принялся выкручивать винт на петлях крышки. Похоже, у него давно был план.

— Ты собирался бежать? — спросил я, застёгивая ремень.

Альфа кивнул.

— С первого дня, как очнулся в этом Институте. До сих пор никто отсюда бежать не смог. Но я всё равно пробую… Полоской больше, полоской меньше.

— Что за полоски?

Открученный винт покатился по полу. Альфа показал на свою грудь, расчерченную параллельными шрамами, и вернулся к щитку.

— За попытку побега — полоска. Надрезают кожу и ме-е-едленно сдирают. При всех, чтоб другим неповадно было. Так я голос и сорвал… Уже бы сбежал, но план целиком не могу составить. На одном месте держат, информации никакой. Выхожу и импровизирую, здание изучаю. А из крыла без убийства сотрудника не выйдешь. Вот за каждый выход и мстят. Потом кидают в «одиночку». По регламенту больше месяца в ней держать нельзя, здоровье губится. Не так соматика, сколько психика. Но меня и полгода, и год держали. Пока комиссия из МинРепродукции с проверкой не приедет. Тогда выпускают. До следующего раза… Из изолятора бежать я ещё не пробовал…

Я оглядел его внимательнее: на спине и на груди — четырнадцать полосок шириной в сантиметр. Вместе с кожей был вырван сосок. Четырнадцать попыток бегства! Он со спокойной деловитостью совершал пятнадцатую.

— Ты убил столько сотрудников, а тебе оставили жизнь?

Альфа пожал плечами.

— Я для них всего лишь зверь. И у меня ценный наследственный потенциал. Как бы меня ни ненавидели, но пока сохраняю фертильность, буду жить. Иначе Министерство засудит начмеда за порчу госимущества. Официально — убитые сами виноваты. Не соблюдали технику безопасности. Подходили слишком близко… к зверю.

На его оплетённой мускулами шее синела грубая наколка, как у Риссы: №045-РИС-ВА/3. Эти «ВА» я иногда находил в документах на трупах вояк. Высшая армейская категория, максимальный третий уровень. Из сперматозоидов этого альфы в инкубаторе растили будущих офицеров. Тех, которые на нас будут охотиться. Нам придётся туго, если хотя бы треть из них унаследует его… потенциал.

На плече альфы возле бицепса намного искуснее был набит перевитый канатом якорь с девизом «Где мы, там победа». Ещё докоммунская работа. Моряк какой-нибудь?

— Дарайн, сколько их? — раздался в наушнике нетерпеливый голос Халлара, который нас подслушивал. Я обратился к альфе:

— Ты сказал, наказывают при всех. Много пленников здесь?

Занятый винтами Холлен, похоже, отошёл от высоковольтной пытки и перестал страдальчески морщиться.

— Когда я крайний раз их видел, альф было семеро, — ответил он. — Остальные поумирали. Арданцы — те сразу сами себя… Есть отказывались. Один нарочно язык себе откусил и кровью захлебнулся… Представляешь? Прочие — при побегах гибли. Они правы, наверно. Лучше из окна броситься, чем так… А я вот не могу. Не суицидник. Понимаешь?

О, я прекрасно понимал. Испуганно проверил языком парник — на месте ли? Липучка на дальнем зубе была цела.

— Нам всегда трупы показывали, чтоб знали, — продолжил альфа. — Чтоб сдались… А я и этого не могу. Так и буду трепыхаться, пока… ох, кхарнэ! — Согнувшись, он нахмуренно показал средний палец коммуну за стеклом.

— Что такое? — насторожился я.

— Ты не чуешь? — Тяжело засопев, альфа вернулся к работе. Его руки задрожали, ноготь не попадал по впадине на винте. — Импотент приманку пустил… Не настоящую, это искусственный газ. Я на второй попытке на нём попался: всё бросил, побежал омегу спасать… Не чувствуешь, что ли?

Ещё один винт упал на пол. Раскрасневшийся альфа принялся за следующий, удивлённо поглядывая на меня. Скосив глаза, я обнаружил у него мощный стояк. И допёр: чтобы воздействовать на заключённых, коммуны применяли газ с феромонами течных омег. Я ещё гадал, как можно насильно заставить такого альфу сдавать сперму для инкубатора? Но перед омежьей приманкой спасует любая воля.

Сам же я действительно ничего не чуял. Халлар — гений. Я пошарил в кармане и вытащил пару затычек, которые дал старейшина.

— Держи. Это…

— Носовые фильтры! — обрадовался альфа. — Ты, я вижу, тоже подготовился… О, так намного лучше. Не то чтобы я не мог с этим справиться… Но отвлекает. Меня давно… в лабораторию не водили.

— В лабораторию?

— Угу. Начмеды любят покорность. А я их раздражаю. Вот они и рады лишить меня всего, чего только можно, пусть и в нарушение инструкций. Когда я в «одиночке», биоматериал для инкубатора у меня не берут. Хоть это и противоречит регламенту по содержанию альф, потому что сажает половую систему. Но ни один начмед не придумал, как достать из меня материал без удовольствия, вот и… Даже онанировать запрещают, гондоны штопаные. Персоналу врут, что каждый мой сперматозоид принадлежит Институту, поэтому ни-ни. А на самом деле у любого начмеда глаз дёргается, если мне хоть в чём-то хорошо. Видеонаблюдение круглосуточное. Чуть что — пускают ток. — Он кивнул на ножной браслет. — Я от скуки, бывало, нарочно на ток нарывался. Какое-никакое, а общение. Я нарушаю порядок, кто-то меня карает из-за стены — уже диалог… Ты знаешь, воздержание — это, в принципе, не проблема. Во сне всё равно само выходит, как у школьника. Первое время, конечно, вешалка. А потом не очень-то и хочется. Снились мне больше отбивные с луком, а не омежьи… Готово!

Последний винт цвинькнул по блестящему полу. Альфа подцепил крышку щитка и потянул на себя; клацнул, ломаясь, отрощенный ноготь. Тонкий металл заскрипел. Я помог; вдвоём мы отогнули крышку, обнажая внутренности с кучей тумблеров, подписанных непонятными значками. Замок щитка так и остался запертым.

— Ты извини, я разболтался, — хмыкнул альфа. — Не представляешь, до чего же хорошо снова поговорить с кем-то живым!.. Фонарь взял?

Я послушно вытащил из-за пазухи светоуказку на верёвке, раскрыл на боковой широкий луч и повесил поверх разгрузки. Почему-то не осталось сомнений, кто тут кого спасает.

Альфа одобрительно кивнул и защёлкал всеми тумблерами подряд. Одна за другой погасли потолочные лампы и видеоэкраны в дежурке за стеклом. Холл погрузился во мрак. В луче светоуказки морщины на лбу альфы казались глубже, но зелёные глаза под усталыми веками искрили неколебимой энергией.

— Теперь говори, — прохрипел он. — У импотента связи нет, он никому не расскажет. Ты не из клетки сбежал, да? Ты слишком молод, на тебе метка, наушник и автомат с глушаком, каких нет у охраны, в карманах гранаты. Ты пришёл снаружи?!

Как он гранаты в карманах разглядел?

— Ага. Тебе известно, как отсюда…

— Да! Я знал! — Альфа радостно бахнул кулаком по щитку. — Знал! Эти… врали нам, что уничтожили альф и омег. Всех, во всём мире, представляешь? Газеты лживые специально для нас печатали, будто альфы и омеги остались только в репродуктивных институтах! Чтоб мы не надеялись и перестали сопротивляться! Я никогда в это не верил… — Он протянул ладонь. — Мичман Бернард Холлен, военнопленный. Сто шестьдесят пятая бригада морской пехоты, Лиосский флот… Уничтожена. — Он сжал зубы, погрустнев.

— Дарайн, — представился я. Ладонь морпеха была сильной и гладкой — обо что её можно загрубить в камере? — Слушай, у нас не так много времени. Моя задача — найти и вывести омег. Поэтому…

— Подождать надо. — Бернард указал на дверь, ведущую к коммуну. — Через пять минут автоматика разблокирует замок. У импотента ключ-карта от выхода из сектора.

— Как ты узнал?

— Можно много чего заметить, если часами висеть на вентиляционной решётке… Пока начмед не прикажет закрыть тряпкой обзор… Ты год скажи! Какой сейчас год?

— Семьдесят пятый.

Он зашевелил губами, подсчитывая.

— Это же… семнадцать лет здесь… — сказал потрясённо. — Мне в этом году тридцать семь… Полжизни… А война?.. Война чем кончилась?

Я опустил голову, стиснув ремень «бесшумки». Было гадостно глушить воспрявший энтузиазм Бернарда угрюмой реальностью. Каково это — спустя столько попыток побега узнать, что мир, куда ты рвёшься, в отличие от тебя, давно сломлен? Стыд кольнул упрекающе, будто это я был виноват, что за семнадцать лет ничем не изменил к лучшему ситуацию снаружи к его, Бернарда, возвращению. Беспокоился о жратве и целости своей сраки да кайфовал в омежьих объятьях.

Не дождавшись ответа, Бернард догадался сам.

— Они не врали…

Я покачал головой. Прости, друг. Из твоего поколения остались единицы.

Закусив кулак, он развернулся и потерянно побрёл по коридору во мрак. Поёжились исполосованные плечи. Я как никогда остро сочувствовал чужой горечи. Возможно, он всё это время надеялся, что кто-то близкий ждёт его дома, где-то там, на берегу Лиосса? Где-то же он черпал силы?

— Но ты… — оживившись, Бернард возвратился. — У тебя семья, так? Меченая омега, дети, наверно. И ты здесь. Значит, сопротивление ещё действует?

— Мы не действуем, нас мало. Мы пришли за омегами. Ну, и за альфами, — добавил я спешно, пока он не обиделся.

— Всё-таки повстанцы есть! Кто командующий? Какое звание?

Он и вправду не умел сдаваться.

— Халлар Тэннэм, фермер из Предгорного округа.

— Грозно…

Раздался тихий щелчок. Бернард рванул к двери. Коммун за ней попятился в угол, комкая на груди форменный халат.

Халлар оскорблённо зарычал в наушнике:

— По крайней мере, мой клан жив! Что ж его командир бригаду не спас?

— Нож у тебя крепкий? — спросил Бернард, который мгновенно вернулся к деловитой активности. — Кидай сюда, замок открылся.

Поймав мой любимый нож на лету, он просунул клинок между створок двери, пошатал, раздвигая их. Обречённый коммун забился в промежуток за офисным шкафом, настойчиво вереща:

— Сорок пятый, не смей! Остановись, Холлен! Сейчас же!

Будто альфа действительно был просто зверем, которому можно сказать «фу».

Бернард цокнул языком, заметив, что я поднял «бесшумку»:

— Не трать пули.

Расширив отверстие между створками, он просунул в него пальцы, навалился на край. Я бросился на помощь, оттягивая в сторону вторую створку. Какой же мощный от него шёл духан, затычки в носу не справлялись! Заключённым в «одиночке» даже элементарная гигиена не полагалась. В его камере и раковины не было.

С шуршащим звуком створки немного разъехались. Обдирая шкуру, Бернард протиснулся в святая святых изолятора.

— Сорок пятый, назад! — зашёлся воплем коммун, выставив перед собой руки.

Неумолимый Бернард устремился к нему, как боеголовка к цели. С хрустом отлетело с дороги кресло, взвился со стола листопад бумаг. Без лишних церемоний он нанизал коммуна солнечным сплетением на мой нож и, придержав умирающего за кадык, дёрнул рукоятку вниз.

— Запитай офис и выход, — скомандовал мне, вытирая нож об одежду убитого. — Верхний ряд, два тумблера справа.

И в голову не пришло не подчиниться. Когда я вернулся от щитка, в освещённой дежурке Бернард шарил по карманам коммунского халата.

— Спрятал, — объяснил он раздосадованно. — Где-то здесь. Белая с голубым, написано «РИС». Кстати, что за «РИС»? Какой город?

— Саард, — отозвался я, шаря по завалу бумаг на столе. Как выглядит ключ-карта, я представлял очень приблизительно.

— Так мы не в Приморье?

Бернард оторвал пояс коммунского халата и завязал сальные сосульки волос в высокий хвост, чтоб в лицо не лезли. Проверил сумку коммуна и надел её через плечо. Рассыпав по полу ведро для бумаг, принялся перебирать мусор.

— Лиосское море за три тысячи километров… Слушай, может, в других «одиночках» тоже альфы? — пришло мне в голову. — Давай проверим?

— Там пусто. — Бернард указал на полку, подписанную как «Картотека изолятора», где стояла единственная здоровенная папка из картона: «045-Холлен». — Бунтарей давно в крематорий свезли. Остались паиньки… О! Великий Отец-Альфа! Батон с тмином!

В фольге среди мусора нашёлся недоеденный кусок бутерброда. Грязными от коммунской крови руками Бернард кинул огрызок в рот и замер, в блаженстве прикрыв глаза.

— О, боже…

— Тебя не кормили? — удивился я. Истощённых повидал на своём веку, он таким не выглядел.

Затаив дыхание, Бернард с закрытыми глазами медленно смаковал объедки и, казалось, забыл, где находится. Его аж потряхивало.

— Эй?

— Божественно… — прошептал он, наконец, с сожалением глядя на пустую фольгу. — Я уже забыл, как это… В «одиночке» кормят безвкусным наполнителем с синтовитаминами. Это часть наказания изоляцией. Не положено никаких ощущений, вкусовых в том числе. Перед дверью стекло стоит, чтоб я даже звуки из коридора не слышал… Первую отсидку от тишины чуть не сбрендил. Потом привык… — Перетряхнув мусор, он полез по ящикам стола; полетели на пол писчие принадлежности. — А наполнитель ещё ничего. Две отсидки назад меня кормили внутривенно, вот это был ад. Тогда начмеда уволили, потому что я потерял двадцать шесть кило за год и чуть не отдал концы. Да ещё от катетера гангрена началась, гнил заживо. Хорошо, комиссия с проверкой приехала. Потом заново жевать учился. Вообще, за плохое обращение со мной уволили уже двоих начмедов. Да и нынешний — кандидат на вылет. Пять месяцев в «одиночке» гноил… Это если я со счёта не сбился. А я наверняка сбился…

Кажется, он всё никак не мог наговориться.

— Думал, это мне досталось, — признался я. — Но до тебя нам всем далеко.

Бернард отмахнулся:

— По-честному, я давно должен в земле лежать с моей бригадой. А я всё бегаю. Так что жаловаться мне… Замри! Убери подошву! — Он разгрёб бумажный завал у моих ног и довольно извлёк оттуда бело-голубую пластинку с эмблемой Института. Бросив её в сумку, развернулся к убитому и секанул ножом. Отрубленный указательный палец коммуна закапал кровью на босые ступни Бернарда с криво обломанными ногтями. — А это пропуск в наше крыло — доступ уровня один-ноль. В первую попытку я на этом погорел. С тех пор учёный.

Отпечаток пальца сотрудника, что ли? Хренасе тут защитные меры!

— Что за крыло?

— Где держат альф.

Бернард прошагал к двери из сектора, вставил ключ-карту в замок, будто делал это каждый день. Створки разъехались, на нас пахнуло прохладой кондёров.

— Разве не осень? — удивился Бернард.

— Июль.

— Вот это я сбился.

Он уверенно метнулся к крайней двери, за которой оказался выход на лестницу. Не оглядываясь, направился вверх по три ступеньки за шаг. Я снял «бесшумку» с плеча и пошёл догонять, озираясь. Альфа, который только что вылез из застенков, так по-хозяйски вёл себя здесь, что я и не подумал сомневаться в его правоте. Только через пролёт опомнился:

— Мы куда теперь?

Бернард шага не сбавил, сумка шлёпала на ходу о его голый зад пролётом выше.

— Ты сказал, что за омегами пришёл?

— Да.

— Знаешь, где они?

— Нет.

— Я тоже. Но я знаю, где найти того, кто знает… Кхарнэ, опять!

— Газ?

Он остановился, зажмурившись, вцепился в перила. Коммунская кровь капала с его ладоней на блестящие ступени.

— На самом деле стены не двигаются, да? — проскрипел он. — И лестница не прыгает?

— Н-н-нет.

— Я так и думал… Со мной бывает. Ничего, сейчас пройдёт. — Не открывая глаз, он присел у перил на корточки.

— У тебя глюки?

— Посиди с полгодика на шести квадратных метрах, я потом на тебя погляжу… — огрызнулся он. — По ровному месту нормально, а где перепады высоты — начинается «вертолёт». На четвёртой попытке из-за этого чуть не погиб. Ноги повело, я через перила — и между пролётами вниз головой… Знаю, что глупо влип. Не ждал таких фокусов от мозга… Всё, прошло вроде. Идём.

Судя по цифре над входом, мы поднялись на седьмой этаж. Бернард без опасений открыл дверь, скользнул в длинный пустой коридор с рядом дверей, где так же гудела тревога. Я подумал, что сегодня насмотрелся одинаковых коридоров на всю жизнь вперёд.

Он шагал широко и энергично, собранный, с прямой спиной, будто не побег из плена совершал, а вёл отряд в атаку на приступ крепости.

— Там отделение жизнеобеспечения. — Бернард похлопал по стене на ходу. — Я на седьмой попытке заходил. Кухня, прачечная. Автоматика в основном. Весь этот коридор воняет стиральными средствами… Отличные твои фильтры.

— Кто знает, где омеги? — спросил я.

Бернард отозвался через плечо:

— Ро́дерик. Он гениальный химик в третьем поколении. Беты его берегут, а он не доставляет им проблем. Где-то раз в год за послушание они дарят Родерику вязку с течной омегой. Импотенты думают, что это хороший подарок… для зверя без души… А у Родерика не хватает духу их послать… В общем, он бывал в омежьем крыле.

— Щедро! А тебя не водили?

Он остановился, развернулся ко мне. Взгляд зелёных глаз надавил в упор, захотелось отступить на шаг. Я поймал себя на том, что виновато потупился, прямо как Арон передо мной. Впервые с тех пор, как я перерос Халлара и почуял себя взрослым, меня сломали взглядом. За секунду.

— Не шути со мной, — попросил Бернард.

Обычным тоном, без укора, угроз или наезда. Но я почуял, что никогда не захочу с ним шутить. И сейчас не собирался, и, честно, не совсем въехал, что тут обидного. Видимо, упустил момент, когда он объяснял, почему согласиться на вязку с заключённой омегой — признак слюнтяйства. Я знал Бернарда минут пятнадцать, но почему-то оскорбить его казалось чуть ли не богохульством. Все мои «извини», «не хотел», «я ни за что бы» и виляние хвостом уместились в многозначительное:

— Лады.

Но я чувствовал, что он всё понял.

Я глянул время — минуло полчаса с начала атаки. Как один миг. Вызвал Халлара:

— Рисса с тобой? Карвел добрался?

— Дополз, — отозвался старейшина. — Из него хлещет, как из кабана, Лиенна не успевает бинты менять. Сейчас прижжём. Карвел на крышу идёт, двоих мало. Рисса вон спит.

— Что Тар?

— Сложно. На улице напротив — отель. Тар говорит, чует с той крыши снайпера.

— Чёрт! Пусть Арон не высовывается!

Он промолчал.

— Халлар! Прикажи ему!

— Поторопи там морпеха. Мне надо резать, здесь сантиметровка, чтоб её. Отбой.

Не прикажет, понял я. Арон уже вычеркнут, он и здесь-то лишний. Не балласт даже, а тикающая бомба у клана под подушкой. Сами и обезвредить не можем, только выбросить, чтобы чужими руками избавиться. И это происходит с моего согласия. Я дал добро.

Может, мы и не сгинем сегодня, и даже станем сильнее, но Арону эта сила уже не поможет.

— У нас проблемы? — спросил Бернард.

— Пока держимся.

Арон, дружище. Не высовывайся там.

Стерильно-безликий коридор свернул под углом, разошёлся надвое, повернул снова. Кажется, по этому пути Бернард с завязанными глазами прошёл бы. Впереди завиднелся просторный холл, в конце которого, возле лифта, маячили металлические створки, раскрашенные огромными буквами по трафарету:

Сектор 6

Гетерогаметные особи

Уровень 1.0

Не выходя в холл, я издали расстрелял движущуюся камеру над входом в сектор, пока мы не попали в обзор. Бернард притормозил.

— Минутку. Мне нужно ещё немного подумать, что им сказать.

— Кому?

— Остальным… Не суди их, они запуганы. Слишком часто видели, как карают за нарушения. Их проще сломать, они гражданские. Нильс художник из творческой семьи, был очень знаменитым. Клейн инженер, Альмор писатель…

— А «суперы»? — Червячок ужаса зашевелился где-то под ложечкой, как перед прыжком в пропасть. — Поделки среди них есть?

— «Суперы»? — не понял Бернард. — Мутанты, что ли? Слышал я какие-то разговоры у охраны, но не интересовался… Обычные поделки должны где-то быть. Раз добровольные доноры перебиты, нам, конечно, растят смену… Но их держат где-то ещё. Если их прямо в Институте растят, их не требуется охранять по уровню один-ноль. Вряд ли их даже простым навыкам обучают. Звери же. Думаю, им уже не помочь.

Вот тут он слегка ошибался. Это обычным не помочь. Видел бы он обученную «суперку» в деле…

Халлар спросил разочарованно:

— Таких, как он, тоже нет?

— Такие мертвы, — напомнил я.

— С категорией «ВА» я один, господин Тэннэм. — Бернард догадался о вопросе Халлара. — Но нельзя списывать остальных со счетов. Вам ведь нужно не только воевать.

— Кто кормить будет этих писателей? — проворчал Халлар.

И, вообще-то, был прав. Арон пока свои девять из десяти по мишеням попадать начал, полторы сотни патронов в молоко пустил. Когда ещё эти инженеры и художники автомат с нужного конца брать научатся? Но, конечно, всяко раньше, чем дорастет до вылазок мой Сайдарчик.

Повесив удобнее сумку, Бернард вытащил из неё отрубленный палец и вытер кровь с подушечки о своё плечо.

— Сейчас покажешь, как фермер научил тебя стрелять, — сказал мне. — За дверью длинный зал — шесть метров шириной. Дежурный пункт — справа, в пятнадцати метрах от входа, за ограждением высотой с метр. Дежурных по крылу четверо, вооружены пистолетами с сонными дротиками, рухнешь секунд через пятнадцать. Постарайся, чтоб не попали в тебя, иначе сгинем оба. Они будут настороже, так как дана тревога. Скорее всего, сидят за ограждением. Один, возможно, обходит клетки. Я ворвусь и отвлеку их. Мои трюки они на записи видели, знают, что я могу сделать за пятнадцать секунд. Так что стрелять не станут, сразу активируют магниты. — Он поднял руки, демонстрируя браслеты на запястьях. Видимо, в них тоже была встроена какая-то пытка, которая в изоляторе не включалась. — Секунд через пять после меня заходи и стреляй… Один мой, трое твоих. И запомни: пока троих не пристрелишь, ко мне ни в коем случае не подходи ближе, чем на пять метров.

— Почему?

— Магниты, говорю же. — Он снова поднял руки с браслетами на запястьях. — Готов?

— Ага.

Про магниты я ни хрена не понял. Просто запомню: к Бернарду не подходить.

Я вздохнул, прочищая мозги. Вот прямо сейчас должен был понестись по венам мой старый знакомец страх. Но я смотрел, как Бернард шагает к двери через холл, и вместо ожидаемого страха на меня накатывал кураж.

Он шагал так решительно, пояс халата так задорно подпрыгивал на голове, и его окровавленные ладони, и пока не давший осечек план побега, и естественная манера командовать — всё говорило о том, что у нас получится. Обязательно. Непременно.

Прижавшись к ледяной стене лифта плечом, я наблюдал, как он прикладывает ключ-карту и палец коммуна к замку.

Створки двери разошлись.

Бернард ворвался в сектор так, что завихрился воздух. Там влажно чавкнуло, тут же загудело, загрохотало металлом, заскрипело, завопило остервенело:

— Холлен, паскуда!

Пять секунд.

Шаг в яркий свет — бело-голубое впереди. «Бесшумку» в руках вдруг повело влево, будто… магнитом. Я с усилием удержал прицел.

Выстрел, короткая очередь, как хруст пальцами. Форменная куртка РИС кулём осела на пол.

Под ногами прогибались металлические листы.

Краем глаза движение — снова щелчок из «бесшумки». За оградой дежурки коммуна отбросило назад, по стене мазнуло алым.

Впереди — длинный пустой коридор, решётки по бокам. Никого — третий тоже в дежурке!

Я разбежался, запрыгнул на невысокую ограду. Вниз — длинной очередью. Пули зацвинькали по полу, по стульям.

На куртке третьего расползлись кровавые круги, он ничком завалился под стол.

Всё. Финиш!

Дрожащими руками я отщёлкнул пустой магазин.

По-омежьи тонкая ладонь третьего разжалась, выпуская пистолет странной обтекаемой формы.

Четвёртый коммун лежал тут же, на столе — навзничь, с моим ножом в горле и с удивлённым взглядом в далёкий потолок. Точный бросок с пятнадцати метров. Недурно их там в морской пехоте учили.

— Отключи-и-и, — простонал сзади Бернард.

Он лежал у противоположной стены слева от входа, распластанный на спине. Окровавленная рука была вдавлена в грудь. Кхарнэ! А говорил, стрелять не будут!

Задохнувшись ужасом, я бросился к нему. Не успел дойти, как «бесшумка» сама рванула из рук, издали прыгнула Бернарду на грудь, звонко клацнув о браслет. Бернард охнул от её удара. Гранаты в моих карманах вдруг ожили, потянулись вперёд, натягивая ткань.

— Это Берн! Берн опять сбежал! — послышалось со стороны решёток.

— Магниты отключи! — прохрипел Бернард. — Красная кнопка на пульте охраны.

Я обрадовался:

— Ты не ранен?

— Отключи, давит!

Я сообразил: кровь на его руке принадлежала зарезанному дежурному из изолятора. Ни фига он не ранен.

Сзади послышалось чьё-то кряхтение. За решётками по бокам оказались разгороженные толстыми стенами камеры. В ближайшей стоял на коленях голый по пояс альфа в оранжевых штанах. Он был согнут так низко, будто собирался заглянуть под шкаф.

Теперь-то я въехал: пол крыла был выложен листами железа. Вот о каких магнитах говорил Бернард: включённые браслеты пригвоздили его и прочих пленников к полу.

Я прыгнул обратно в дежурку, перешагнул убитого. Пульт охраны оказался столом с рядами кнопок, пронумерованных от одного до пятидесяти. Я вытянул свой нож из горла коммуна, протёр о его куртку, а убитого столкнул на пол. Красная кнопка с надписью «фиксация» нашлась с краю.

Освобождённый Бернард уселся, потирая грудь в шрамах.

— Кхарнэ… Отпрыгнул неудачно… От тебя чтоб подальше.

От браслета на его рёбрах остался глубокий вдавленный след. Это какая же сила у магнитов, что здоровенный альфа не мог свою руку с себя стряхнуть? Я за несколько шагов от этих браслетов «бесшумку» в руках не удержал! Вот почему Бернард сказал не приближаться к нему ближе, чем на пять метров. Шагни я ближе — и мог бы остаться безоружным.

Я поднял странный пистолет дежурного: по устройству он напоминал майкар, но лёгкий и тёплый на ощупь, словно сделан был не из металла, а…

— Пластиковый, — объяснил Бернард. Бросив мне «бесшумку», он перегнулся через ограду дежурки и заколотил по всем подряд кнопкам. — Отлично он тебя научил. Стрелять.

Почему-то его комплимент был чертовски приятным. Я не краснел, когда меня нахваливали омеги в боксе или Халлар по итогам вылазок, а тут смешался, как сопель, глаза в пистолет уткнул.

Он пластиковый, ну конечно. Когда «фиксация» включена, обычная пушка притянется к ближайшему браслету.

По коридору загудело, залязгало металлом. Я дёрнулся, но Бернард успокоил:

— Это я клетки открыл.

Он перевернул лицом вверх коммуна, сражённого ножом, кинул в сумку его пластиковую стрелялку. Труп глядел в потолок распахнутыми глазами.

— Берн, это ты?! — закричали из коридора.

— Сбежал!

— Ты ещё живой!

— Тебя семь месяцев не было!

— Семь? — удивился Бернард, глянул на меня. — Я насчитал пять. Дай-ка гранату.

Как во сне: достаю из разгрузки гранату, вкладываю в ладонь Бернарда, он стряхивает её в свою сумку. Я даже не спросил, на хрена ему граната? На хрена он, ухватив коммуна за кисть, поволок мертвяка вдоль коридора, мимо решёток?

От Бернарда исходила настолько ощутимая уверенность, что я ни капли не сомневался в том, что он знает, что делает. Всё ништяк. Мне больше не нужно выволакивать на себе нашу миссию, на которую я вообще идти не хотел. Этот зловонный альфа с содранной шкурой и высушенными мускулами, который страдает от глюков и чуть ли не кончает, пожирая хлеб из мусорки, сейчас разгребёт всё дерьмо и выведет нас отсюда.

Я успокаивался рядом с ним. Нутром чуял, что всё под контролем. Под его контролем.

Отбросив игольчатый пистолет, я повесил «бесшумку» на шею и направился вслед за Бернардом.

Из-за решёток слышались голоса пленников:

— Ты почему здесь, Берн?

— Как ты сбежал из изолятора?

— Кто это с тобой?

— Ты опять за своё?

— За нами пришли повстанцы! — объявил Бернард, таща коммуна мимо решёток. — Мы уходим.

Хотя двери клеток уже были открыты, почему-то никто не выходил в коридор. Я подошёл ближе, подгоняемый любопытством. Впервые за чёрт-те сколько лет была возможность увидеть незнакомых взрослых альф! Сказал бы мне кто такое две недели назад, послал бы.

Клеток по бокам коридора было дофигища, но большинство пустовало. Видимо, чтобы охране далеко не ходить, всех пленников кучно разместили поближе ко входу. Я, раззявив рот, вертел башкой. По сравнению с поджарым, ободранным и обросшим бородой Бернардом, другие альфы выглядели не то что ухоженными — холёными. Похожие, как с одной партии: бритые головы, выскобленные щёки, подкачанные торсы распирает упругим мясом, с корявыми коммунскими татухами на шеях. Голые — лишь на двоих оранжевые штаны. Видимо, право носить одежду заслужили не все.

Запястья и одну лодыжку у каждого охватывали такие же браслеты, как у Бернарда. Я не имел большого опыта в определении возраста альф, но все семеро выглядели примерно ровесниками Халлара. Не такие гладкомордые, как я, постарше.

Ни у одного на теле не было полос сорванной кожи.

Альфы топтались в своих клетках, с беспомощной завистью глядя на идущего по коридору Бернарда, на меня. Стояли прямо перед раскрытыми дверями, не решаясь переступить невидимую черту. Как раньше Рисса не смела выйти под своды пещерных залов.

Бернард тихо выругался, бросил коммуна.

— Вы не поняли? Вы свободны! Идём со мной! — обратился он к ним, шагая вдоль клеток. — Уннар! Клейн! Повстанцы здесь! Вы что, не видите? — Его рука схватила меня за предплечье. — Где, вы думаете, он взял этот автомат? Смотрите! Браслетов нет, одежда — самодел, молодой — ему лет двадцать! На нём омежья метка! Вот она, свежая! Он даже запах маскирует, подойди, понюхай! Он пришёл снаружи! И пришёл не один!

Пленники пятились от его горящего взгляда. Отступали в глубину своих клеток, где за решётками виднелись широкие кушетки с толстыми матрасами и пушистыми одеялами, шкафы с книгами, ковры на железных листах пола, письменные столы с лампами, картонные модели самолётов, тарелки с недоеденными, засохшими ломтями мяса.

— Ты зря затеял это, Берн, — звучало сожалеюще.

— С тебя опять снимут шкуру, и всё.

— Отсюда никто не смог бежать.

— Будем первыми! — не унимался Бернард.

— У тебя ни разу не получилось.

— У меня ни разу не было автомата и повстанцев в здании! Хватит подчиняться бетам! Альфы вы или нет? Альмор! Мортен!

— Извини, Берн. — Альмор виновато склонил голову, так, что подбородок в грудь уткнулся. — Не у всех яйца с алмазным напылением.

— Да чтоб вас! — Бернард сплюнул в сердцах.

Я поверить не мог. Они действительно не хотели уходить! Не хотели бросать насиженные клетки с удобствами ради кромешной неизвестности. На вид — могучие амбалы, а внутри — трухлявые и изъеденные страхом.

— Берн, ты заберёшь меня? — послышалось жалобно из дальней клетки.

Бернард обрадованно бросился туда, ласково вывел пленника за плечо в коридор.

— Конечно, Нильс, — сказал покровительственно. — Как я тебя брошу? Ты же читал мне книги и заключал пари на мой индекс.

Таким тоном говорят с детьми. Нильс глупо заулыбался:

— Я не промазывал больше, чем на три процента… Так вот ты вблизи какой. Ты и на ощупь жёсткий.

На первый взгляд Нильс выглядел таким же процветающим, как остальные. Но сутулые плечи, вжатая голова, бегающие глаза и придурковатое выражение лица — весь его облик показывал: что-то с этим альфой не то.

Значит, это и был спятивший художник, за которого мстил Бернард. Ради которого дал содрать с себя кожу живьём и полгода парился на шести квадратных метрах «одиночки», в пустой бетонной конуре без окон. Пошёл бы я на подобное ради мести за Гая, например?

Сравнивать себя с Бернардом показалось сродни кощунству. Где я и где он.

— Думаю, мне тоже пора убираться отсюда. — Ещё один пленник, одетый в оранжевые штаны, покинул клетку за моей спиной, шагнул к Бернарду и пожал его руку. — Индекс уже ниже тридцати. — Он кивнул в сторону своей клетки. — И продолжает падать. Долго я тут не протяну.

— Пора на волю, Родерик. — Бернард обрадованно потряс его ладонь.

Я оглядел клетки: возле каждой снаружи, на решётках, висели картонные таблички с числами: сорок три, шестьдесят восемь, семьдесят два… На клетке Родерика висело двадцать четыре. Что тут за соревнование?

— Ну, а вы? — Бернард прошёлся вдоль клеток, с надеждой заглядывая в лица. — Идём! Уннар! Тормод!

Недоальфы прятали глаза, им было стыдно. Бернард швырял им свободу под ноги — нагнись и бери, но они отказывались дать за неё даже эту цену. Готовы были похерить единственный шанс выйти из этого сектора под лучи настоящего, а не искусственного солнца. Это не альфы, это трусы убогие. Гетерогаметные особи.

Тишину прерывали только бесконечные гудки тревоги.

Я открыл рот объяснить им, что от каждого из них зависит жизнь двоих омег, но Бернард опередил меня.

— Значит, вы хотите остаться?! — Его хриплый рёв и меня заставил вздрогнуть. — Вам тут хорошо? Да, снаружи — дерьмо. Да, мы проиграли войну. Но посмотрите ещё раз на этого альфу. — Бернард ткнул на меня окровавленным пальцем, я невольно приосанился. — Он оставил дома омегу и детей. Он отнял у коммунов эту навороченную пушку и пришёл освободить вас, потому что вы нужны там, снаружи. Он может здесь погибнуть! А вы хотите подтереть зад его поступком? Остаться хотите? Чтобы твои, Клейн, инкубаторские ублюдки изобрели новое оружие и убили детей этого альфы? Да? Чтоб твои, Уннар, «ординарные» потомки населяли города, где жили наши родители, убитые в своих постелях? Чтобы для детей этого альфы нигде не было места? Твои коммунские дети, Альмор, будут красивым слогом переписывать историю, чтобы памяти о нас вообще не осталось! У детей этого альфы не станет ни прошлого, ни будущего!.. Мы с Нильсом и Родериком сейчас уйдём. А вы — посмотрите этому альфе в глаза и скажите ещё раз, что вы хотите остаться!

О-о-о, Бернард знал, как поджарить у «гражданских» совесть. Жалко было смотреть на их внутреннюю борьбу. Они и на меня теперь глаз поднять не смели — как смотреть на того, кого предаёшь по своему малодушию?

Первым не выдержал Мортон. Вдохнул до дна, стиснув зубы, и вышел из клетки под резкий люминесцент.

— Да, мы не бойцовые псы, — сказал виновато. — Но у нас тоже есть зубы. Прости, что тебе пришлось напоминать об этом, Берн.

Примеру Мортона последовал Клейн. Затем Альмор… Один за другим они переступали границы своих клеток, будто в ледяную воду сигали с двадцатиметровой вышки. Покойных бет, что валялись посреди холла, опасливо обходили боком.

Окружённый лоснящимися телами Бернард казался чуть ли не задохликом на таком фоне. Я всегда считал, что чем крупнее туша, тем круче альфа. Разве я сам не доказательство? Но сегодня понял, что истинную мощь нельзя потрогать пальцем или разглядеть в зеркале. Хотя она есть. Ох, как есть. Её даже слепоглухонемой почует, когда окажется вблизи.

— Значит, уходим. — Бернард вздохнул с облегчением. — По пути давайте заглянем к омегам. Они нам пригодятся. Как вы думаете, а?

Альфы засияли плотоядными ухмылками, которые скрывали нервный мандраж. Даже Арон час назад, перед штурмом, выглядел увереннее.

— Родерик, помнишь, где держат омег? — спросил Бернард.

— Думаешь, я могу забыть?

— Собирайтесь. Форма одежды любая, там июль.

— Нужно вывести из строя браслеты, — предложил, кажется, Клейн, это который инженер. — Может, в дежурке щипцы какие-то есть? Если перекусить плату…

— Можно зубами, — перебил его Мортон. — Друг у друга. Это ногти ломаются, а у челюстей сила сжатия до сотни атмосфер.

Бернард изменился в лице, повернулся к инженеру:

— И давно ты это понял, Клейн? Что он работает от платы?

— В тот же день, как на меня его надели. — Тот пожал плечами, мол, оскорбляешь.

— Я через неделю примерно, — заявил Мортон. — Но какой смысл в этом знании? Самостоятельно плату всё равно не вытащить.

— Ну да… — кивнул Бернард. — Никак… Готовьтесь. Мне тоже штаны найдите. А то к омегам — без штанов…

Подхватив за ступню мертвяка с разрезанной шеей, он поволок его дальше по коридору.

— Слушай… — Я догнал его, понизил голос. — А что это за таблички с числами на решётках? Почему Родерик решил идти с нами?..

— На табличках — индексы фертильности, — отозвался Бернард. — Обновляются раз в неделю, после каждой ходки в лабораторию. Показатель, сколько процентов живчиков способны к оплодотворению. Для устрашения нам вешают. Для психологического воздействия. Если индекс ниже двадцати, спишут с баланса как отработанного. Списаний ещё ни разу не было. Но двадцать четыре у Родерика — это очень близко.

— «Спишут» — означает…

— Убьют.

Бернард доволок труп туда, где заканчивался ряд клеток, а в тупике коридора находилась запертая дверь с вывеской «Лаборатория». Такая же, раздвижная, без ручек, только пластиковый квадрат на стене в качестве замка. Бернард приставил к замку указательный палец мертвяка, затем, подтащив его повыше за воротник, приблизил к квадрату раскрытый в предсмертном удивлении глаз.

Автоматика считала зрачок, и двери зашипели, открываясь. Фигасе! Лабораторию, где из альф добывали, как выразился Бернард, «биоматериал», охраняли пуще самих пленников. За раздвижной дверью оказалась ещё одна — обычная, металлическая, вообще без замка.

Оттолкнув мертвяка, Бернард потянул за ручку и скользнул внутрь. Я — следом. Посреди светлого помещения, полного столов, шкафов, бумаг и пробирок, стояло массивное кожаное кресло с подведёнными к нему трубками. Целая уйма трубок, трубочек и трубищ — конструкция занимала весь центр лаборатории. Под подошвами гнулся пол из металлических листов.

Бернард взвесил в руке стоящую на столе керамическую чашку с остатками кофе — лаборанты расслаблялись тут, что ли? — и с краткого замаха запустил ею в угол потолка. Хрустнула расколоченная видеокамера, задзынькали осколки чашки, кофе плеснуло по стенам.

— Откуда следили? — спросил я.

— Не знаю, но этого им лучше не видеть.

Он целенаправленно зашагал в угол. Подхватил по дороге стул, шарахнул им о край стола, выломав ножку из прочного пластика с куском ДСП-шки. Смахнутые пробирки зацвинькали по листам пола. Орудуя ножкой, как ломом, он принялся вскрывать шкаф с красными крестами на дверцах, тоже пластиковый. Аптечка, что ли?

Я с любопытством разглядывал заковыристую конструкцию с трубками. На подлокотниках и внизу кресла торчали крепления из широких кожаных ремней — для рук, ног, даже для шеи. Сидящий, точнее, полулежащий, был надёжно зафиксирован. Сверху над сиденьем, помимо прочих шлангов, свисала толстая гибкая хрень, похожая на слоновий хобот, со сморщенным отверстием на конце, будто птичья гузка.

Ах ты ж, идрит-ангидрит! Да это же самая настоящая дрочильная машина!

Дверца аптечного шкафа заскрипела под напором лома, грюкнула, сдаваясь. Внутри действительно оказались упаковки лекарств. Я вспомнил поездку в тлеющем вагоне с пилюлями, и к горлу подкатила тошнота, хотя фильтры исправно блокировали запахи. Медикаменты, бу-э-э.

Бернард принялся методично обследовать содержимое шкафа, отбрасывая ненужные пачки через плечо. Он точно знал, что искал. Он в каждый момент времени точно знал, что делает и зачем.

— Так, значит, вот как они… — сказал я, обходя дрочильную машину по кругу. — Сильно не посопротивляешься. Как беты вообще до такого додумались?

— Беты? — зло бросил Бернард. — Не думаю. Уверен, эту штуку изобрёл альфа. Наверно, до войны ещё, для добровольных доноров. Он зна-а-ал толк в онанизме. Так тебя выцедит — не то что сопротивляться, имя своё забудешь. Они ещё и приманку пускают…

Я почуял, что ему адски неприятна эта тема. Каким бы феерическим ни был перепихон с роботом, но, как ни крути, это всё равно изнасилование. Принуждение, ломка безо всякой свободы выбора. Бездушный пластик вместо живого омежьего лона, даже вместо родного кулака. Каждую неделю, семнадцать лет подряд. Хотя нет, он же большую часть времени чалился в «одиночке»…

— Что ты ищешь? — Я сменил тему.

— То, чего мне не хватало все четырнадцать попыток. — Очередная упаковка ампул рухнула в кучу. — Меня каждый раз вырубали сонными дротиками. Но незадолго перед моим крайним походом в «одиночку» в этом кресле у Родерика случился приступ. Он старший из нас, двадцать второго года рождения, ему за пятьдесят уже. Здоровье не то. А в тот период… не знаю, может, коммуны получили оптовый заказ на технарей? У Родерика фертильность уже тогда была ни к чёрту. Его стали водить сюда каждый день. И сердце не выдержало. Откачали, конечно, стали давать ему перерыв. С тех пор в лаборатории появился этот медшкаф. Я нажрался мыла, чтобы в кресле симулировать эпилепсию и посмотреть, что они здесь хранят. Видишь? Целый склад сильнодействующих, а среди них… — Он вытащил картонную упаковку с торчащими кончиками готовых шприцев. — …эфедрин.

— Чего «дрин»?

— Дарайн, сколько там доз?! — ахнул в наушнике Халлар.

— Держи под рукой. — Бернард протянул мне один шприц. — Вмажемся перед входом в омежье крыло.

Я взял хрено-дрин, растерянно глядя, как перетекает внутри прозрачная жидкость. Где-то я уже видел такие. Вроде бы в лазарете Аби. Кажется, лекарка называла это стимулятором…

…и вводила Риссе в день, когда мы привезли её в Гриард. Спящую.

Да!

— Десять, — ответил я Халлару, расплываясь в улыбке. — Тут десять доз.

И Гая с Риссой разбудить хватит.

Бернард заговорил азартно:

— Родерик рассказывал, что в омежьем крыле охрана по уровню два-ноль. Магнитная фиксация оттуда не включается. А наши яйца — достояние Федерации. В нас не будут стрелять боевыми. Получается, с такой страховкой… — Он сунул мне коробку. — …мы неуязвимы.

Я в изумлении вперился в две зелёных бездны. Сейчас пошёл бы с ним хоть на самого Сорро. Прямо в столицу, в президентский дворец. Такие альфы не ходят по земле, это она им под подошвы стелется. Сплошное «смогу» — от дурацкого хвоста на макушке, перемотанного поясом халата, до обломанных ногтей на ногах. Казалось, ему слово «сомнение» вообще не знакомо.

Как же вышло, что он семнадцать лет гнил здесь с таким внутренним жаром? Или он как пружина, которую жали, жали годами, а теперь она ка-а-а-ак распрямилась?

— Бернард… ты… ты просто…

Чума.

— Иди к остальным, — сказал он уже спокойно. — Выходи. В проходе не стой.

Прижимая к груди стимуляторы, я покинул лабораторию, оглядываясь. Бернард дождался, пока я отойду от входа подальше.

Затем вытащил из сумки гранату, дёрнул чеку. Воткнул гранату в хобот дрочильной машины и кувырком выметнулся из лаборатории. Тут же стремительно вскочил, захлопнул дверь и привалился к ней спиной.

Внутри прогремел взрыв. Дверь дрогнула, пыхнув трухой из косяков. В коридоре засуетились:

— Это что было?

— Бомба?

— Кажется, Берн прикончил Красотку Летти!

— Совсем?

— Красотка Летти издохла?!

А с юморком типы. Прозвали дрочильную машину омежьим именем.

Бернард удовлетворённо прищурился:

— Минус одна мечта.

Мне не показалось, у него действительно были с рободрочером личные счёты. Вот зачем он взял у меня гранату.