Вкус свежей малины

Изабеля Сова, 2002

«Вкус свежей малины» (2002) – искрометно остроумный роман о том, как сложно среди тысячи заурядных мужчин найти свою половинку. Главная героиня этой книги, Малина, перепробовала все, чтобы обрести счастье: и пластическую операцию, и лекарства, прописанные психиатром, и диету, и выслушала советы разумных подруг, и обратилась к гадалке.

Возвращение блудного отца

— Хеня, я всего лишь задала тебе вопрос. — промолвила бабушка. — Не надо сразу устраивать истерику.

— Но я хочу!!! — взвизгнула мама.

Если бы папаша ее сейчас увидел… К сожалению, он отправился в Германию за своими шмотками. Я сидела в комнате Ирека. Мы подслушивали бабушкины попытки поговорить с мамой. Ей тоже не понравился план с возвращением папаши. Впрочем, с тем же успехом она могла бы попытаться отобрать у тонущего последнюю соломинку.

— Ну хорошо, поплачь, поплачь, — сдалась бабушка.

— Благодарю за разрешение. — Мама высморкалась в платочек.

— Бабушка не хочет тебе ничего плохого, — выглянул из комнаты Ирек. — Просто мы все беспокоимся. Отец однажды уже оставил тебя без гроша…

— А сейчас у него есть шанс восполнить это! Знаешь ли ты, что чувствует одинокая женщина с двумя детьми?

— Не очень, у меня нет детей, — отвечал Ирек.

— Не знаешь, — продолжала мама, — и даже представить себе не можешь. Борьба за выживание, помощи ниоткуда, поддержки никакой нет. Мать, которая не понимает тебя.

— Вот это-то как раз я могу себе представить, — пробурчал братец и быстренько ретировался в спальню.

К счастью, мама, всецело под впечатлением трагической картины своей одинокой жизни, не уловила намека.

— И с мужчинами мне не везло. Сперва Марек, научный сотрудник, а в свободное время художник. — Слово «художник» мама произнесла с нескрываемым презрением. — Но главное, жуткий кобель. Стоило ему увидеть юбку, и он сразу пускал слюни, как голодный бульдог. Но если бы дело кончалось только слюнями. Возвращаюсь я как-то домой, а он в кухне с Кабатовой. Он в моем переднике, а эта толстуха лежит в одних босоножках на столе на кухонной доске и вся в муке. Рядом скалка.

— Ей что, обязательно все это рассказывать? — шепнул мне Ирек.

— Тихо, — зашипела я, — не мешай. Я почти ничего не слышу.

— Ты шутишь, — изумилась бабушка. — С Кабатовой?

— А ты спроси ее, как в восемьдесят седьмом она с Мареком лепила вареники. Увидишь, как она краской зальется. Теперь-то ей стыдно. А тогда? Кабатова сразу сбежала к себе наверх. Я в слезы, кричу: «Ты, извращенец!»

— А Марек?

— Марек надел брюки, отряхнулся от муки и спокойно так отвечает: «Я же тебе говорил, что каждый художник — извращенец». — «Но не каждый извращенец — художник», — парировала я. «А ты не могла бы не устраивать сцен? Мещанка». — «Это я устраиваю сцены? Я?» — заорала я. А он: «Я тут ничего не могу поделать, это природа. Тебе что-нибудь говорит теория эгоистического гена?» — «И поэтому ты должен был завалить Кабатову? На мою кухонную доску? Этому ни в какой теории оправдания нет!» Я схватилась за скалку и как замахнусь. Он едва успел в туфли вскочить. И оставил меня одну с детьми. Жуткий эгоист.

— Ненадолго, потому что в восемьдесят восьмом ты в отпуске познакомилась с Лешеком, — напомнила ей бабушка.

— Грязнуля, — возмущенно бросила мама. — Сколько раз я его просила, чтобы он облегчался на работе. «Ты что, не можешь подождать до семи? Тебе обязательно нужно провонять всю квартиру?» — говорю я ему утром. А он с обиженной физиономией отвечает, что не собирается мучиться. Полчаса, видишь ли, не мог потерпеть. В лагерях люди и не столько терпели. Если бы ему грозил расстрел, то и сутки бы вытерпел.

— Но, может, он и вправду не мог, — вступилась за него бабушка. — Может, у него, к примеру, понос был.

— Так пусть бы жрал рис, — закричала мама. — Когда хочешь, от всего можно найти средство! Но он не хотел! Предпочел сбежать!

— В очередной раз физиология одержала верх над любовью, — философски заметил Ирек.

— А потом был Юзефат, — продолжила перечисление мама. — Страшно капризный. Я подаю ему обед, а он ковыряет вилкой и рассматривает каждое зернышко. «Что это за рис? — передразнила она тоненький голосок Юзека. — А мясо какое? Свинина? Я ее не ем. С какой стороны ты нарезала огурец? С темной? Вот потому он горький. А что, морковку нельзя было еще кривей порезать?»

— Ну, ты ему тоже дала прикурить.

— Большое дело, стукнула разок ложкой по голове. Размешиваю я яичницу, а он: «Зачем ты столько масла кладешь? Не знаешь разве, что это холестерин?» Ну, я не выдержала и как врежу ему ложкой по лбу.

— Как же, помню, — усмехнулся Ирек. — У него на лбу остался кусок яичницы. И обиженный Юзек весь вечер ходил с ним, как с кокардой.

— Он думал, что я буду просить прощения, — продолжала мама. — Бессовестный. Потом распускал про меня на работе слухи, будто я неаккуратная. Я — и неаккуратная!

— Да, это он действительно придумал, — признала бабушка. — Может, он не видел ваш дачный участок?

— Зато видел кухню, ванную, коридор, комнаты. К счастью, знакомые на работе ему не поверили.

— А вот со Сташеком вы были идеальной парой. Он был прямо как многоцелевой робот. Настоящая ракета.

— Но, к сожалению, топливом были таблетки из больницы, — вздохнула мама.

— Я с полгода назад видел его, — крикнул из комнаты Ирек.

— А он, оказывается, подслушивает. Вылитый дед, — бросила мама бабушке. — И что? Как он выглядит?

— Развалина. Ссутуленный, глаза потухшие. Перестал красить волосы. Ни следа от былого Сташека. «Я сейчас на отвыкании, — сказал он мне. — Первые два месяца я вообще проспал. Теперь потихоньку оживаю. Как приду в форму, позвоню». Сказал, что скучает.

Конец ознакомительного фрагмента.