Трудные дороги освобождения. Третья битва за Харьков

Игорь Юрьевич Додонов, 2014

1943 год – год коренного перелома в Великой Отечественной войне. Захваченная после Курской битвы стратегическая инициатива уже не выпускалась Красной Армией из рук до самого конца военного противостояния с нацистской Германией. Но в ходе сражения на Курской дуге противоборствующие стороны старались склонить в свою сторону чашу весов марта 1943 года в южном секторе фронта. После Сталинградской победы и целой серии успешных наступательных операций в начале года советские войска в Донбассе и под Харьковом потерпели поражение, результатом которого и явилось образование Курского выступа и то стратегическое равновесие, разрешившееся в ходе Курской битвы в советскую пользу. Почему впечатляющие успехи Красной Армии обернулись неудачей? Какие причины привели к тому, что очередная схватка за Харьков вновь окончилась поражением наших войск? На основе документов, мемуаров непосредственных участников событий с обеих сторон, работ современных военных историков автор даёт ответы на эти вопросы.

ОТ АВТОРА

ПРИЧИНЫ ВЫБОРА ТЕМЫ

У читателя может возникнуть вполне закономерный вопрос: почему автором выбрана именно эта тема? По каким причинам из многочисленных страниц Великой Отечественной войны его внимание оказалось привлечено именно к этому эпизоду?

Первая причина, если можно так выразиться, — чисто личная: данная работа является логическим продолжением одной из предыдущих книг автора, посвящённых событиям Великой Отечественной войны — «Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский “котёл”». Второй очерк этой книги рассказывал о событиях второй битвы за Харьков в мае 1942 года, закончившейся крупным поражением Красной Армии (первая битва за Харьков — октябрь 1941 года).

О второй причине надо сказать следующее. 1943 год — год коренного перелома в Великой Отечественной войне. В этом году Красная Армия окончательно перехватила стратегическую инициативу у вермахта и его союзников. Но было это совсем не лёгким делом. После победы под Сталинградом не всё шло как по маслу. События 1943 года вообще очень ярко, на мой взгляд, показывают, как училась воевать Красная Армия, как возрастали и её боевая мощь, и умения и навыки советских военных — от простых солдат до высших командиров. И были на этом пути и откровенные неудачи. Особенно первую половину 1943 года можно охарактеризовать как период определённого паритета между РККА и вермахтом. Весьма убедительной иллюстрацией подобного положения и служат события под Харьковом в феврале — марте 1943 года. Собственно они и привели к установлению стратегического равновесия на советско-германском фронте. События эти явились своеобразным моментом истины. Причины поражения Красной Армии в третьей битве за Харьков являются и причинами утраты ей стратегической инициативы в конце зимней кампании 1942 — 1943 годов. Поэтому они заслуживают внимательного рассмотрения и тщательного изучения.

Чаша весов склонилась в советскую сторону после Курской дуги. Но даже и после ой как нелегко давались Красной Армии победы. Только в 1944 году советское превосходство стало неоспоримым. Причём, утверждая так, имею в виду не только, да и не столько, людской и материальный военный потенциал (количество солдат, армий, дивизий, танков, самолётов и орудий), но и военное искусство, боевое мастерство.

Если резюмировать, подвести всё к краткой схеме, то можно сказать: в 1941 и 1942 годах советская сторона воевала хуже немцев (речь идёт не о героизме и самопожертвовании, а именно об умении воевать, причём военных всех уровней — от рядового до маршала). Значительная часть 1943 года явилась периодом равновесия. В течение второй половины года чаша весов всё сильнее склонялась в советскую сторону. В 1944 году Красная Армия воевала уже значительно лучше немцев. Ну а 1945 год — это, образно выражаясь, вообще игра в одни ворота.

Такова схема. Данная книга, полагаю, подробно проиллюстрирует первое из её звеньев — установление равновесия. В дальнейших планах автора работы, которые осветят и последующие звенья схемы (коренной перелом в войне, всё больший перехват стратегической инициативы Красной Армией, постепенный рост её мастерства во второй половине 1943 года).

И ещё. Прекрасно понимаю, что не открываю своей работой чего-то нового. В книге нет никаких сенсаций. Она основана на документах, мемуарах, хорошо известных работах историков. Тем не менее считаю, что книга эта совсем не будет лишней, никчёмной, простым «перепевом старых мотивов». Для подобного вывода есть основания.

Прежде всего глубоко убеждён, что в наши дни историю Великой Отечественной войны надо писать заново. И дело не в том, что в СССР официальная история этой войны была сильно искажена и сфальсифицирована. Как раз нет. По сравнению с тем, что сейчас делают писаки «от демократии», можно сказать, что в советское время история той войны излагалась очень даже правдиво. Во всяком случае, не было той лжи, наглого вранья, подтасовки и передёргивания фактов, которые пышным цветом расцвели в постперестроечную эпоху в «демократической» историографии. Целая свора браздописцев как будто ждала сигнала, чтобы броситься поливать грязью эту святую для советских людей тему. Сигнал этот был дан из-за рубежа Резуном.

Однако недостатки у советской историографии Великой Отечественной войны всё же были. Точнее, был один главный недостаток, а остальное являлось его прямым следствием — идеологическая прилизанность истории войны. В чём она заключалась? Примерно вот в такой формулировке: «Весь советский народ, как один человек, под руководством нашей славной Коммунистической партии встал на защиту своей Советской Родины…» Ну, а дальше: поскольку строй у нас передовой, партия коммунистическая, народ, как один человек, встал на защиту, то поражение гитлеровской Германии было предопределено. Неудачи начального периода войны объяснялись коварностью неожиданного нападения, численным и техническим превосходством гитлеровской армии. Но так было только в 1941 и 1942 годах. А потом, к 1943 году, всё стало иначе, и мы переломили ход войны. Все факты, которые в эту идеологически выверенную схему не укладывались, попросту замалчивались. В конечном итоге подобная тактика сыграла на руку «буйным демократам», всяким там «резунистам», «солонистам», «соколистам» и проча и проча, «несть им числа», ибо «имя их — легион».

Надо отдать должное эпохам «перестройки» и «демократии» — в архивах стали доступны многие документы, к которым раньше исследователям было не подступиться. Конечно, кое-кто сделал из этих документов извращённые выводы (например, чего только стоит «демократическая истерика» вокруг «Соображений по плану стратегического развёртывания Вооружённых Сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками» от 15 мая 1941 года), но главное состоит всё-таки в том, что у честных исследователей, исследователей настоящих (ибо не может называться исследователем-историком перевиратель и подтасовщик фактов) появилась прекрасная возможность написать действительно правдивую историю Великой Отечественной войны, без старых советских умолчаний и современного «демократического» вранья. Написать и тем отдать долг памяти всем тем, кто отстоял нашу Отчизну в ту страшную годину.

Итак, наличие большого количества ранее неизвестных документов — это первая причина, по которой можно и нужно писать о событиях, казалось бы, известных.

Вторая причина заключается как раз в том, что тематика Великой Отечественной стала целью разного рода писак «от демократии». Кто из них какую цель преследует, очерняя и шельмуя историю Великой войны: стремление ли это сделать себе имя на жареных фактах или идеологическая борьба с советским наследием, а заодно и с Россией, как таковой, — это нас в данном случае не интересует. Гораздо важнее в настоящий момент то, что эти «стервятники» чрезвычайно активны и творчески плодовиты. Их творения заполняют полки книжных магазинов. Вкупе с тем, что в новой «демократической» России многие издатели просто-таки полюбили (а иного слова и не подберёшь) разного рода немецких мемуаристов, а про своих как-то и подзабыли, эффект получается просто убойный. За четверть века «демократии» у нас выросло целое поколение, которое, во-первых, знает о Великой Отечественной войне мало, а, во-вторых, если что и знает, то из творений «демократических» историков и мемуаров гитлеровских вояк. А «демократические» историки всё это время настойчиво проводили мысль, что всё то, что писалось о войне в Советском Союзе, — сплошная неправда, что истину-то можно прочесть только у них, «демократических» историков, да ещё в мемуарах немецких военных. Вот и заставь после этого современного молодого человека почитать работы советских исследователей по теме Великой Отечественной. Он ведь заранее убеждён, что ничего стоящего и правдивого в этих работах нет, одна коммунистическая идеология.

Потому-то так важно писать сейчас новые правдивые работы по истории войны, не боясь повторений и обвинений в описательном характере своих книг, а может быть, даже и компиляторстве.

Другими словами, надо писать больше книг, противостоящих той волне очернительства подвига нашего народа, которая захлёстывает умы и души людей. Волне надо противопоставить волну, по количеству ударить количеством, на резкие выпады отвечать не менее резкими. То есть надо бить врага его же оружием, с той лишь разницей, что мы не должны опускаться до лжи — излюбленного приёма «демократических» «правдолюбцев», «правдюков», как очень верно назвал их Владимир Бушин.

Поэтому, упреждая возможные упрёки, скажу сразу, что эта книга не представляет интереса для исследователей, она адресована массовому читателю, носит научно-популярный и даже, отчасти, агитационный характер.

ГЛАВА I

НАЧАЛО 1943 ГОДА. КАСКАД НАСТУПАТЕЛЬНЫХ

ОПЕРАЦИЙ КРАСНОЙ АРМИИ В ЮЖНОМ СЕКТОРЕ

СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОГО ФРОНТА

Окончание 1942 года очень походило на окончание 1941-го. Как начавшееся в декабре 1941 года контрнаступление под Москвой, так и удар, нанесённый немцам под Сталинградом, коренным образом изменили обстановку на советско-германском фронте. Красная Армия снова перехватила стратегическую инициативу у вермахта. Огромен в обоих случаях был и моральный эффект от успехов наших войск: победы окрыляли, заставляли ещё больше верить в свои силы, вселяли надежду в скорый окончательный разгром врага.

Как и в конце 1941 года, советское Верховное командование решило максимально использовать успех контрнаступления и развернуть активные действия по всему советско-германскому фронту — от Ленинграда до Кавказа.

В январе 1943 года планировалась наступательная операция по прорыву блокады Ленинграда. На северо-западном и западном направлениях очередную попытку разгрома демянской и ржевско-вяземской группировок противника должны были предпринять армии Северо-Западного, Калининского и Западного фронтов [36; 462 — 463].

Однако главные усилия, что вполне естественно, Ставка ВГК решила сосредоточить на юго-западном направлении, т.е. там, где немцам было нанесено наиболее ощутимое поражение и где приходилось, в силу последнего обстоятельства, ожидать наименьшего их сопротивления. Здесь планировалось силами Брянского, Воронежского, Юго-Западного, Южного (так с 30 декабря 1942 года стал называться Сталинградский фронт) и Закавказского фронтов разгромить соединения немецких групп армий «Б», «Дон» и «А», освободить Северный Кавказ, Донбасс и Харьковский промышленный район. Войска Донского фронта должны были ликвидировать окружённую под Сталинградом вражескую группировку.

Поставленные задачи выполнялись нашими войсками в ходе ряда наступательных операций на южном участке советско-германского фронта. С 1 января по 18 февраля 1943 года проводилась Ростовская наступательная операция (освобождение Ростова-на-Дону), с 3 января по 4 февраля — Нальчикско-Ставропольская операция (освобождение Ставрополя). В ходе операции «Кольцо» с 10 января по 2 февраля Донской фронт под командованием К.К. Рокоссовского провёл ликвидацию окружённой под Сталинградом группировки фашистов. 11 января началась Краснодарско-Новороссийская операция, закончившаяся уже в мае очищением от гитлеровских войск почти всего Прикубанья.

Но для темы данной работы непосредственный интерес представляет ряд ударов, нанесённых Красной Армией по немцам севернее. Речь идёт от Острогожско-Россошанской (13 — 27 января), Воронежско-Касторненской (24 января — 17 февраля), Харьковской (операция «Звезда», 2 февраля — 3 марта) наступательных операциях и операции «Скачок».

1. События на Среднем Дону. Окружение под Сталинградом 6-й армии Ф. Паулюса имело для немцев катастрофические последствия не только само по себе (в окружение попала одна из сильнейших армий вермахта), но и в силу того, что в линии фронта образовалась огромная брешь, которую немецкому командованию надо было срочно заделывать.

Вот как сложившуюся ситуацию описывает Эрих фон Манштейн в своих «Утерянных победах»:

«Германский фронт проходил большой изогнутой на восток дугой по Северному Кавказу и Восточной Украине. Правый фланг этой дуги у Новороссийска упирался в Чёрное море. Дальше фронт группы армий «А» (17-я армия и 1-я танковая армия) проходил по Северному Кавказу, но на востоке непосредственного соприкосновения с берегом Каспийского моря не имел.

Глубокий открытый фланг этого обращённого на юг фронта прикрывала со стороны Нижней Волги 16 мд, находившаяся в калмыцких степях восточнее Элисты (Степное).

Только Южнее Сталинграда начинался сплошной фронт группы армий «Б», который отходил затем назад к Дону и пролегал вдоль Дона до Воронежа. Здесь стояли 4-я румынская армия, 4-я танковая армия, 6-я армия, 3-я румынская армия, итальянская армия, венгерская армия и ещё одна немецкая армия (2-я армия). Основные силы немецких войск уже в течение нескольких месяцев были сосредоточены в кулаке под Сталинградом, в то время как остальные участки фронта, главным образом рубеж по реке Дон, в основном были доверены союзным армия. Ни группа армий «А», ни группа армий «Б» не располагали сколько-нибудь существенными резервами» [27; 410].

Гитлеровский генерал Курт фон Типпельскирх, ставший после войны военным историком и создавший одну из наиболее солидных немецких «Историй» Второй мировой войны («История Второй мировой войны»), в отношении подобного расположения германских войск и войск германских союзников сделал следующее замечание:

«Командование группы армий «Б», которому подчинялись эти армии (имеются в виду румынские, итальянская и венгерская армии — И.Д.), уже давно не сомневалось в том, что войска союзников Германии могут ещё как-то удерживать 400-километровый фронт, пока русские ограничиваются отдельными атаками, но что перед крупным наступлением русских им не устоять… Немногочисленные немецкие резервы, располагавшиеся позади румынских, итальянских и венгерских войск, были большей частью оттянуты к Сталинграду. Одна лишь ненадёжность этого фронта союзников, после того как цели немецкого наступления, по-видимому, уже не могли быть достигнуты, должна была бы привести к сокращению линии фронта и отказу от Кавказа и Волги» [44; 350 — 351].

Окружение 6-й армии Ф. Паулюса вырывало «краеугольный камень» из подобного расположения немецких войск и войск их союзников. Кроме того, ненадёжность флангового обеспечения не только сыграла злую шутку со сталинградской группировкой немцев, но и создавала опасность для группы армий «А» и 2-й немецкой армии группы армий «Б».

Поэтому германское командование с первых же дней окружения прилагало все усилия, чтобы ударом извне деблокировать окружённых. В конце ноября — начале декабря 1942 года соединения XXIX армейского корпуса, поддержанные крупными массами танков и авиацией, пытались прорвать центр Юго-Западного фронта. Однако все атаки противника были отражены с большими для него потерями. Лишь в районе станицы Нижне-Чирской немцам удалось прорваться к Дону и даже частью сил переправиться на его левый берег. Но большего достигнуть они не смогли [21; 43].

Тогда командование вермахта приняло решение о создании между группами армий «А» и «Б» группы армий «Дон». В задачу ГА «Дон» входило и «залатывание» бреши во фронте немецко-союзнических армий, и деблокирование Сталинградской группировки.

Управление этой группы формировалось на базе штаба 11-й немецкой армии, а командующим назначался бывший командующий 11-й армии генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн.

В состав группы армий «Дон» включались все войска, располагавшиеся к югу от Среднего Дона до астраханских степей: армейская группа «Гот» (4-я немецкая танковая и 4-я румынская армии), сводные группы, объединённые под командованием 3-й румынской армии, и оперативная группа «Голлидт» [21; 44].

Говоря о 4-й танковой армии, необходимо заметить, что вне Сталинградского «котла» осталась лишь незначительная её часть, да и та была изрядно потрёпана в боях. Поэтому на её усиление из группы армий «А» передавался штаб LVII танкового корпуса с 6-й, 23-й танковыми и 15-й авиаполевой дивизиями [13; 156]. По сути, 4-я танковая армия формировалась заново.

Оперативная группа Голлидта, развёртывавшаяся в полосе 3-й румынской армии, включала 62, 294, 335-ю пехотные дивизии, XLVIII танковый корпус в составе 11, 22-й танковых, 3-й горнострелковой, 7-й и 8-й авиаполевых дивизий [13; 156].

На южном фланге группы армий «Дон» располагалась 16-я моторизованная дивизия [13; 156], [27; 410].

Наконец, Манштейну была подчинена и окружённая под Сталинградом германская группировка.

В общем, в распоряжении Манштейна оказались довольно крупные силы. Однако проблема заключалась в том, что эти силы надо было ещё собрать для того, чтобы провести деблокирующую операцию. По мнению Манштейна, одной 4-й танковой армии для этого было недостаточно. Собственно, войска 4-й танковой должны были составить одну из деблокирующих группировок — котельниковскую. Вторая группировка, которая, по плану Манштейна, наносила удар с целью прорыва кольца окружения 6-й немецкой армии, — тормосинская — состояла из войск опергруппы Голлидта.

Но сосредоточение немецких войск затягивалось. Причиной этого, главным образом, были транспортные трудности. И 23-я танковая, и 15-я авиаполевая дивизии, входившие в котельниковскую группировку, прибывали к месту дислокации очень медленно. Ещё хуже обстояло дело с 6-й танковой дивизией немцев — ей приходилось добираться после переформирования из Франции. При этом задержки с её передислокацией были вызваны не только удалённостью от района боевых действий, но и тем, что при движении по оккупированной территории эшелоны дивизии подвергались нападениям партизан. Немцы, чтобы избежать потерь в живой силе и технике данной дивизии, многократно вынуждены были менять маршруты следования её эшелонов. Тем не менее потерь избежать не удалось, а части дивизии прибывали в район выгрузки с большим опозданием [21; 44].

Артиллерия главного командования, которую должны были передать Манштейну из группы армий «А», не прибыла вообще, за исключением полка тяжёлых миномётов [13; 156 — 157], [27; 418].

Сложности имели место и в процессе сосредоточения войск, предназначенных для тормосинской группировки. Из восьми дивизий, предназначенных для группы Голлидта, Манштейн мог использовать одну танковую (11-ю) и одну пехотную (335-ю) дивизии [13; 156 — 157].

«Кулак», который Манштейн собрал в районе Котельниково, был мощнее, чем «кулак» под Тормосиным. Кроме того, условия для наступления 4-й танковой армии были более благоприятными: «Ей ближе было до Сталинграда, — пишет Манштейн в своих мемуарах. — На своём пути к Сталинграду ей не приходилось бы преодолевать Дон. Можно было надеяться, что противник меньше всего будет ожидать такое наступление на восточном берегу Дона, так как при существовавшей на фронте обстановке сосредоточение в этом районе крупных сил было бы связано для немцев с большим риском. Поэтому противник вначале выдвинул только относительно слабые силы в направлении на Котельниково для прикрытия внутреннего фронта окружения. Здесь на первых порах 4-й танковой армии противостояло 5 дивизий противника, тогда как на реке Чир (против тормосинской группировки — И.Д.) противник имел уже 15 дивизий» [27; 361].

В силу всех указанных обстоятельств разработанный штабом группы армий «Дон» план операции под кодовым названием «Зимняя гроза» предусматривал нанесение главного удара из района Котельниково. Наносили удар и войска XLVIII танкового корпуса с плацдармов на реках Дон и Чир в районе станицы Нижне-Чирской. Но удар этот носил вспомогательный характер [13; 157].

В случае возрастания сопротивления на направлении удара 4-й танковой армии предусматривалась срочная скрытая переброска её дивизий на плацдарм у Нижне-Чирской. И вспомогательное направление превращалось в главное [13; 157], [27; 361].

Утром 12 декабря 1942 года немецкие войска перешли в наступление из района Котельниково на узком участке фронта вдоль железной дороги Тихорецк — Сталинград. Главный удар наносила 6-я танковая дивизия, наступавшая западнее железнодорожной линии. Восточнее наступала 23-я танковая дивизия. На флангах танковых дивизий немцев продвигались пехотные соединения.

На пути войск Манштейна действительно оказалось пять советских дивизий 51-й армии (три пехотных и две кавалерийских) далеко не полного состава. Немцы превосходили их по численности в 2 раза, а по количеству танков — в 5 раз [21; 45]. Развернулись ожесточённые бои. Германские войска продвигались вперёд с большим трудом. Тем не менее им удалось, пройдя за три дня 45 км, выйти к реке Аксай-Есауловский и форсировать её. Однако на правом берегу немцы встретили ещё более сильное сопротивление. Героически сдерживали противника на протяжении трёх дней (16 — 18 декабря) в районе населённого пункта Верхне-Кумский бойцы и командиры 1378-го стрелкового и 55-го танкового полков и 1-го дивизиона 1058-го артиллерийского полка [21; 46].

Успехам гитлеровцев способствовало то, что для усиления ударной группировки Манштейна была переброшена 17-я танковая дивизия из группы армий «Центр» [19; 199], [21; 46].

19 декабря немцев отделяло от Сталинграда 40 — 48 км. Как пишет Манштейн: «Передовые части 57-го танкового корпуса уже могли видеть зарево огня Сталинградского фронта» [21; 47], [27; 385]. В этот день Манштейн отдал приказ Паулюсу в ближайшее время приступить к прорыву кольца навстречу котельниковской группировке (операция «Удар грома») [13; 158 — 159], [19; 201–202], [21; 44, 47].

На парирование удара войск Манштейна была брошена 2-я гвардейская армия Сталинградского фронта под командованием генерал-лейтенанта Р.Я. Малиновского (директива Ставки ВГК № 170708 от 14.12.1942) [36; 467], [19; 201], [14; 137]. Она сосредоточивалась на рубеже реки Мышкова. К 19 декабря туда прибыл танковый корпус П.А. Ротмистрова, подтягивались войска 2-го гвардейского механизированного корпуса генерал-майора К.В. Свиридова и 13-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора П.Н. Чанчибадзе [19; 202].

Продвижение немцев вперёд сильно замедлилось, но всё же не остановилось совсем — к 24 декабря передовым частям Манштейна оставалось до армии Паулюса всего 33 километра (т.е. с 19 по 24 декабря немцы продвинулись всего от 7 до 15 км). Становилось ясно, что прорваться к окруженцам котельниковской группировке немцев не удаётся. Если бы Манштейн нарастил удар, то события могли бы разворачиваться для армии Паулюса и более благоприятно. Однако вместо этого именно 24 декабря 6-я танковая дивизия (самая мощная в LVII танковом корпусе немцев) получила приказ на выход из боя и сосредоточение в новом районе. Что же произошло?

Ещё 13 декабря 1942 года в виду начала наступления немцев под Сталинградом Ставка ВГК издала директиву об изменении плана операции «Сатурн» (план развития наступления советских войск от Сталинграда в сторону Ростова и Таганрога; в ходе этого продвижения перерезались основные коммуникации немецких групп армий «А» и «Б») [36; 459, 466]. Размах операции несколько суживался (вследствие чего она получила наименование «Малый Сатурн») — главный удар войска Юго-Западного и Воронежского фронтов должны были наносить теперь «не на юг, а на юго-восток в сторону Нижнего Астахова и с выходом на Морозовский», разгромив врага на Среднем Дону, выйти в тыл тормосинской группировки немцев [36; 466 — 467].

В соответствии с директивой Ставки ВГК рано утром 16 декабря войска Юго-Западного (1-я и 3-я гвардейские армии) и левого крыла Воронежского (6-я армия) фронтов перешли в наступление. Перед советскими войсками оборонялась 8-я итальянская армия, оперативная группа Голлидта и остатки 3-й румынской армии. В ходе ожесточённых двухдневных боёв советские танковые корпуса и пехота прорвали оборону противника. К исходу 18 декабря 1-я гвардейская и 6-я армии расширили фронт прорыва до 60 км. К этому времени 3-я гвардейская армия пробила 20-километровую брешь в обороне немцев и их союзников [19; 208 — 209], [21; 47 — 48], [14; 137].

Развивая успех, советские соединения заняли Новую Калитву и Кантемировку. 17-й и 18-й танковые корпуса двигались на Миллерово, а 24-й и 25-й танковые корпуса — на Тацинскую и Морозовскую.

20 декабря войска Юго-Западного фронта вступили на территорию Ворошиловградской области. Тем самым было начато освобождение Украины.

К исходу 21 декабря были окружены три итальянские и одна немецкая пехотные дивизии северо-восточнее Алексеево-Лозовское. Эта группировка врага была ликвидирована к 24 декабря. В плен попало более 15 тысяч вражеских солдат и офицеров. Были также окружены группы противника юго-восточнее Кантемировки, в Чертково, в Верхне-Чирском, восточнее Каменского [21; 48], [19; 209 — 210].

В связи с вышеописанными событиями над группой армий «Дон» с севера нависла опасность, и Манштейн вынужден был начать «раздёргивать» свои ударные группировки, чтобы обеспечить северный фланг группы. В частности, 6-я танковая дивизия немцев из состава котельниковской группировки, рвавшейся к Сталинграду, была переброшена в направлении Тацинской [19; 211].

Но именно 24 декабря, когда танки, бронетранспортёры и автомашины этой выведенной из боя немецкой дивизии, растянувшись в длинные колонны, двигались к новому месту сосредоточения, на котельниковском направлении советские войска нанесли мощный контрудар. В контрударе приняли участие 2-я гвардейская, 51-я и 5-я ударная армии Сталинградского фронта [26; 222], [19; 217], [14; 138].

Главный удар навстречу котельниковской группировке немцев наносила 2-я гвардейская армия (в её состав был передан 7-й танковый корпус из состава 5-й ударной армии). 51-я армия наступала на Котельниково с востока и северо-востока, а два её механизированных корпуса (3-й гвардейский и 13-й) одновременно осуществляли охват группы Гота с юга [26; 222], [19; 217].

В первый день наступления войска 2-й гвардейской армии прорвали оборону противника и захватили переправы через реку Мышкова. Подвижные соединения армии были введены в прорыв. 27 декабря к Котельниково с запада вышел 7-й танковый корпус, а 6-й механизированный корпус обошёл Котельниково с юго-востока. В это же время механизированные корпуса 51-й армии отрезали группировке противника пути отхода на юго-запад [26; 222], [19; 218].

29 декабря Котельниково было освобождено. 30 декабря советские войска вышли на рубеж Тормосин, Нижний Курман, Комиссаровский, восточнее Зимовников, Степной. Немцы были отброшены от внешнего фронта окружения 6-й армии Паулюса на 200 — 250 км, и участь последней была фактически решена [14; 138].

Несмотря на все усилия, Манштейну не удалось помочь Паулюсу. Более того, у командующего группы армий «Дон» была теперь другая головная боль — положение самой группы армий «Дон» было весьма тяжёлым. Вот как об этом пишет сам Манштейн:

«Командование группы армий оказалось вынужденным сосредоточить все свои усилия на выполнении задачи по спасению всего южного крыла Восточного фронта…

Выше мы уже обрисовали затруднительное положение, в котором оказалась на восточном фланге группы 4-я танковая армия, вследствие того, что противник бросал всё новые и более крупные силы (речь идёт о нашем контрударе под Котельниково — И.Д.)…

Не менее критическая обстановка складывалась на остальных участках фронта группы армий «Дон». На участке, прежде занимавшемся 3-й румынской армией, 4-я танковая армия была оттеснена противником на восточный берег Дона. Это дало возможность противнику форсировать по льду Дон в районе Потёмкинской, а затем вскоре и в районе Цимлянской, чем создавалась угроза флангу и тылу наших войск, занимавших оборону по реке Чир… Нам не оставалось ничего другого, как постепенно отвести с боями группу генерала Мита за реку Кагальник (генерал Мит осуществлял командование немецкими войсками на данном участке фронта ГА «Дон» — И.Д.).

Однако значительно более критическая обстановка… сложилась на левом фланге группы армий. Группе генерала Голлидта всё же удалось, несмотря на бегство румынских дивизий, отвести свои силы с Верхнего Чира на юг. Но вновь прибывшая заново сформированная дивизия, которой было поручено прикрывать фланг группы Голлидта у реки Быстрая Гнилая, отступила на этом участке без достаточной необходимости и оставила, таким образом, противнику переправу у Милютинского. Тем самым ему был открыт путь к флангу группы Голлидта, а также к важной авиабазе в Морозовском.

Ещё хуже было то, что вследствие развала итальянской армии и бегства почти всех румынских войск (1-й и 2-й румынские ак на прежнем левом фланге группы Голлидта) противник мог продвигаться в направлении переправ через Донец у Белой Калитвы, Каменска и Ворошиловграда, не встречая почти никакого сопротивления. Только в районе Миллерово… оказывала сопротивление… группа Фреттер-Пико. Но всё же противник имел возможность по своему усмотрению повернуть на восток для удара в тыл группе Голлидта или группе Мита или продолжить продвижение на юг, по направлению к Ростову.

Положение группы «Дон» было весьма серьёзным. Если бы дело шло только о нашей группе, то следовало бы немедленно приступить к неуклонному проведению в жизнь плана переброски сил с востока на запад, чтобы, таким образом, справиться с критическим положением…

Но такому решению препятствовало то обстоятельство, что группа армий «А» по-прежнему неподвижно стояла на своих позициях на Кавказе. Ни в коем случае нельзя было обнажать её тыл… Напротив, группа «Дон» должна была не только прикрывать группу «А» с тыла, но также защищать её коммуникации, проходившие через Ростов.

Таким образом, ещё нельзя было приступить к выполнению основного оперативного замысла, которым в основном и должно было руководствоваться командование группы…» [27; 418 — 419].

Какие оперативные замыслы вынашивал Манштейн, скажем позже. Сейчас же всё-таки вернёмся к тому положению, в котором оказались немцы в результате операций «Уран» и «Малый Сатурн». Командующий группы армий «Дон» в мемуарах осветил проблемы и опасности, с которыми столкнулись подчинённые ему войска. В связи с этим он указал и на угрозу тылам группы армий «А», ведшей боевые действия на Кавказе. Но положение располагавшейся севернее войск Манштейна группы армий «Б» было ничуть не лучше. Её фронт утратил свою целостность. Его правый фланг, можно сказать, висел в воздухе, ибо локтевую связь с ГА «Дон» осуществляла только группа Фреттер-Пико, позиции которой были чрезвычайно растянуты. Продвижение на запад 6-й армии Воронежского фронта, затем переданной в состав Юго-Западного фронта, привело к охвату фланга оборонявшегося на Дону итальянского альпийского корпуса. Перед советским командованием открывалась возможность постепенного сокрушения немецкого фронта путём последовательного обхода открытого фланга. В случае окружения оборонявшейся на Дону 8-й итальянской армии не только нависала опасность с севера над группой Голлидта группы армий «Дон», о чём совершенно справедливо написал Манштейн, но и открывался фланг 2-й венгерской и 2-й немецкой армий, входивших в группу армий «Б». Окружение же этих немецко-союзнических сил давало возможность советским войскам угрожать тылам группы армий «Центр». Перспектива более чем заманчивая (конечно, не для немецкой стороны). Естественно, что советское командование попыталось использовать представившуюся возможность. И первыми шагами в этом направлении явились Острогожско-Россошанская и Воронежско-Касторненская операции. Они-то и послужили прологом к харьковской эпопее февраля — марта 1943 года.

2. Острогожско-Россошанская наступательная операция (13 — 27 января 1943 года). Те перспективы, которые создавшееся на южном участке советско-германского фронта положение открывало для войск Красной Армии, стали ясны в полной мере к началу января 1943 года. Но, как указывает в своих воспоминаниях «Генеральный штаб в годы войны» С.М. Штеменко, Сталин ещё 21 декабря 1942 года «приказал готовить операцию в полосе Воронежского фронта с целью разгрома острогожско-россошанской группировки противника…» [48; 90].

И подобный приказ родился вовсе не из стремления к постепенному «отламыванию» висящих в воздухе флангов немецко-союзнических войск. Первоначальные мотивы Верховного Главнокомандующего были, если можно так выразиться, более прозаичны.

С.М. Штеменко пишет:

«Развитие боевых действий Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов во многом осложнялось тогда трудностями подвоза материальных средств. Потоки грузов для этих фронтов продолжали идти по тем же каналам, что и в период подготовки контрнаступления под Сталинградом. А войска-то продвинулись далеко на запад, оторвавшись от рокадных железных дорог на 250 — 300, а в некоторых случаях и на 350 километров.

Повернуть грузы вслед за войсками по железной дороге, идущей от Сталинграда на Каменск и далее через Донбасс, мешала окружённая армия Паулюса: она оседлала эту дорогу у Сталинграда. Вполне подходила для той же цели железная дорога Воронеж — Миллерово, но на участке Лиски — Кантемировка она тоже оставалась в руках противника. У нас в Генштабе всё больше укреплялось мнение, что без овладения этой дорогой нельзя осуществить новые наступательные операции на юге.

К такой же мысли склонялась, по-видимому, и Ставка Верховного Главнокомандования, всегда относившаяся с особым вниманием к питанию действующих фронтов всем необходимым для жизни и боя» [48; 90].

Поэтому приказ Сталина на подготовку наступательной операции в полосе Воронежского фронта и содержал требование о восстановлении свободного движения по железной дороге Лиски — Кантемировка [48; 90].

Любопытно, что ещё почти за месяц до этого приказа Ставки ВГК идея проведения Острогожско-Россошанской операции родилась у командования 40-й армии Воронежского фронта.

«По моим предположениям, — вспоминает бывший командарм-40 К.С. Москаленко, — войска Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронта должны были в самое ближайшее время продвинуться вперёд и выйти в глубь большой излучины Дона. Отсюда следовало, что они окажутся ещё дальше от железных дорог, чем теперь, и при наступлении в сторону Донбасса возникнут серьёзные трудности в материальном снабжении войск. Для предотвращения таких перебоев целесообразно иметь в своих руках рокадную железную дорогу Воронеж – Ростов. А так как её участок от ст. Свобода и южнее находился у противника, то нужно было освободить его ударом на Острогожск, Россошь, Кантемировку, т.е. навстречу наступавшим войскам Юго-Западного фронта. Это могла сделать только 40-я армия» [29; 356].

Как видим, командующего 40-й армией также подталкивали к проведению наступательной операции не блестящие перспективы обходов и охватов флангов противника (в начале 20-х чисел ноября 1942 года они ещё вряд ли вырисовывались столь отчётливо), а те же транспортные соображения, которые в декабре побудили Сталина дать команду на подготовку Острогожско-Россошанской наступательной операции.

Можно также полагать, что соображения, изложенные К.С. Москаленко по поводу возможности и необходимости данного наступления, сыграли определённую роль в том, что Ставка ВГК и Генштаб всерьёз занялись этим вопросом. Во всяком случае, в описании К.С. Москаленко дело обстояло следующим образом:

«Когда у меня созрел план операции, я поделился своими соображениями с членами Военного совета и сказал:

— Ясно, что 40-й армии следует наступать в юго-западном и южном направлениях для очищения от врага участка этой железной дороги от ст. Свобода до ст. Миллерово.

Крайнюков и Грушецкий были того же мнения.

— Вот ты и доложи Верховному Главнокомандующему, — убеждали меня они. — Позвони по ВЧ и попроси активную операцию для нашей армии…

Я задумался. В самом деле, почему бы и не позвонить, ведь ясно, что такая наступательная операция в скором времени станет необходимой, так не лучше ли заранее подготовиться к ней. Командующий войсками Воронежского фронта генерал-лейтенант Ф.И. Голиков находился в то время на левом фланге в полосе 6-й армии, которая готовилась к наступлению на Среднем Дону совместно с войсками Юго-Западного фронта.

Обдумав всё, я подошёл к аппарату ВЧ и попросил соединить с Верховным Главнокомандующим…В трубке вдруг послышалось:

— У аппарата Васильев.

Мне было известно, что «Васильев» — это псевдоним Верховного Главнокомандующего… Волнуясь, я назвал себя, поздоровался. Сталин ответил на приветствие, сказал:

— Слушаю вас, товарищ Москаленко.

…Я тут же кратко изложил необходимость активных действий 40-й армии с целью разгрома вражеской группировки и освобождения участка железной дороги, так необходимого для снабжения войск при наступлении Воронежского и Юго-Западного фронтов на Харьков и Донбасс.

Сталин слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Потом произнёс:

— Ваше предложение понял. Ответа ждите через два часа.

И, не прощаясь, положил трубку.

…Ровно через два часа — звонок из Москвы. Беру трубку:

— У аппарата Москаленко.

Слышу тот же голос:

— Говорит Васильев. Вашу инициативу одобряю и поддерживаю. Проведение операции разрешается. Для осуществления операции Ставка усиливает 40-ю армию тремя стрелковыми дивизиями, двумя стрелковыми бригадами, одной артиллерийской дивизией, одной зенитной артиллерийской дивизией, тремя танковыми бригадами, двумя — тремя гвардейскими миномётными полками, а позднее получите танковый корпус. Достаточно вам этих сил для успешного проведения операции?

— Выделяемых сил хватит, товарищ Верховный Главнокомандующий, — отвечаю я. — Благодарю за усиление армии столь значительным количеством войск. Ваше доверие оправдаем.

— Желаю успеха, — говорит на прощание Сталин.

…Изложенные выше переговоры по ВЧ с Верховным Главнокомандующим происходили 23 ноября. А несколько дней спустя по его поручению на командный пункт 40-й армии прибыл генерал армии Г.К. Жуков. Для меня это было подтверждением того, что Ставка не только заинтересовалась возможностями проведения наступательной операции на нашем участке фронта, но и придавала ей важное значение» [29; 357 — 360].

В разработке плана операции командованию Воронежского фронта помогали сразу два представителя Ставки ВГК — А.М. Василевский и Г.К. Жуков [7; 297].

План операции предполагал удар тремя группировками. Северную группировку составляла 40-я армия генерала К.С. Москаленко. Она использовала нависающее положение над расположением противника, которое она имела вследствие изгиба русла Дона. Удар наносился ей со Сторожевского плацдарма, расположенного к югу от Воронежа. Именно на этом плацдарме, а также на левом берегу Дона непосредственно за ним сосредоточивались основные силы 40-й армии в составе пяти стрелковых дивизий, одной стрелковой бригады и 4-го танкового корпуса со средствами усиления. Северная ударная группировка прорывала оборону противника на 10-километровом участке и, меняя западное направление на южное, развивала наступление на Острогожск и Алексеевку. В этих районах войска 40-й армии должны были соединиться с двумя другими ударными группировками. 4-й танковый корпус армии К.С. Москаленко должен был использоваться не для замыкания внутреннего кольца окружения, а, нанося удар на северо-запад в направлении Болдыревки и Репьевки, имел задачу обеспечения действий основных сил армии на данном направлении, а также создания внешнего кольца окружения [19; 337 — 338], [7; 297 — 298], [21; 100], [29; 370 — 371].

Южную ударную группировку составляла 3-я танковая армия генерала П.С. Рыбалко в составе 12-го и 15-го танковых, 179-й отдельной танковой бригады, 48-й гвардейской и 184-й стрелковых дивизий, а также 7-й кавкорпус генерал-майора С.В. Соколова. 3-я танковая наносила удар из района Кантемировки, используя открывшийся вследствие «Малого Сатурна» фланг немецкой группы армий «Б». Прорвав оборону противника на 16-километровом участке, она развивала удар сразу по двум направлениям. Главные силы били на север и северо-запад на соединение с войсками 40-й армии в районе Алексеевки, а часть сил наступала на Карпенково для соединения с третьей ударной группировкой.

7-й кавалерийский корпус, организационно в 3-ю танковую армию не входивший, получал задачу, наступая на Валуйки, обеспечить операцию с юга, а также образовать внешний фронт окружения. Для выполнения этих задач корпус усиливался одной отдельной танковой и тремя лыжно-стрелковыми бригадами [7; 298, [21; 100], [19; 337 — 338], [29; 370 — 371].

Третью ударную группировку — центральную — составлял 18-й отдельный стрелковый корпус генерал-майора П.М. Зыкова в составе трёх стрелковых дивизий и одной стрелковой бригады. Он наносил удар с плацдарма у Щучье (50 км северо-восточнее Острогожска), прорывал вражеский фронт на 8-километровом участке, а затем развивал наступление по двум расходящимся направлениям — на Острогожск (на соединение с северной ударной группировкой) и на Карпенково (на соединение с южной ударной группировкой). Удар 18-го отдельного стрелкового корпуса дробил окружённую группировку противника на несколько частей [7; 297 — 298], [21; 100], [19; 337 — 338], [29; 370 — 371].

С воздуха действия войск Воронежского фронта обеспечивала 2-я воздушная армия генерал-майора К.Н. Смирнова.

Кроме того, для содействия Воронежскому фронту в его наступлении и обеспечения его левого крыла привлекалась правофланговая 6-я армия Юго-Западного фронта (ранее эта армия входила в состав Воронежского фронта, но к тому моменту уже была передана ЮЗФ), которая должна была наступать из района юго-западнее Кантемировки на Каменку и Покровское [7; 298], [21; 100].

Предполагалось, что в результате этой наступательной операции будет окружено и уничтожено около пятнадцати вражеских дивизий [7; 298].

Начало операции намечалось на 14 января 1943 года.

Надо отметить, что по своему замыслу Острогожско-Россошанская операция представляла собой классические «Канны» — фланговые удары по сходящимся направлениям с целью окружения противостоящего противника. Однако с самого начала в замысел наступления была заложена асимметричность — наиболее сильный удар предполагалось нанести со стороны слабо обеспеченного южного фланга противника силами 3-й танковой армии. Поэтому представляется необходимым сказать о ней несколько слов.

Современный российский историк А. Исаев называет 3-ю танковую армию в разных своих работах как «”тузом в рукаве” советского командования» [19; 337], так и «своего рода “реликтом” советской военной машины» [20; 11] именно на момент описываемых событий. Откуда такие, казалось бы, взаимоисключающие определения? На самом деле никакого противоречия здесь нет. Оба определения взаимодополняют друг друга. «Тузом в рукаве» нашего командования 3-я ТА была в силу того, что «после Козельской операции августа 1942 года она приводила себя в порядок, ремонтировала технику, вела боевую подготовку. Когда под Сталинградом гремели залпы «Урана», а под Ржевом — «Марса», 3-я танковая находилась в резерве и могла быть использована для дальнейшего развития операций на московском или Сталинградском направлениях» [19; 336 — 337]. В конечном итоге наши успехи под Сталинградом привели к тому, что армия П.С. Рыбалко в конце декабря 1942 года — начале 1943 года была переброшена на юг для развития наступательных действий.

«Реликтом» же эта армия являлась потому, что «относилась к первой волне создания танковых армий и была сформирована по директиве Ставки ВГК от 25 мая 1942 года [20; 11]. Эти первые танковые армии имели смешанный состав — помимо танковых соединений в них входили и стрелковые дивизии. 3-я танковая к зиме 1943 года сохраняла именно подобный смешанный состав (см. выше), тогда как танковые армии второй волны формирования стрелковых дивизий в своём составе уже не имели, в них входили моторизованные соединения.

В предстоящей наступательной операции войскам Воронежского фронта и 6-й армии Юго-Западного фронта противостояли войска немецкой группы армий «Б», точнее, её острогожско-россошанской группировки. В неё входили 8-я итальянская и 2-я венгерская армии, включающие в свой состав и немецкие соединения. Целостность правого фланга 8-й итальянской армии командование группы армий «Б» восстанавливало с помощью сбора остатков разгромленных в ходе «Малого Сатурна» итальянских дивизий и переброски с других участков немецких соединений под общим управлением XXIV танкового корпуса [21; 99 — 100, 102], [19; 339], [9; 119], [35; 284].

В послевоенных работах немецких военачальников (у того же Манштейна или Меллентина) просто-таки общим местом стало указание на огромное численное превосходство советских войск в боях на Среднем и Верхнем Дону в декабре 1942 года — январе 1943 года [27; 410 — 411], [28; 180, 183].

Однако если конкретно присмотреться к соотношению сил противостоящих сторон перед началом Острогожско-Россошанской операции, то можно увидеть, что никаким подавляющим преимуществом в силах Воронежский фронт не обладал.

Вначале о численности личного состава. Весь Воронежский фронт к 13 января 1943 года (дате фактического начала Острогожско-Россошанской операции) насчитывал 347 200 человек [9; 121], [35; 284]. Однако в операции участвовали далеко не все войска фронта, а только его левофланговые силы — 40-я армия, 3-я танковая армия, 18-й отдельный стрелковый корпус и 7-й кавалерийский корпус, в то время как 38-я и 60-я армии фронта в данном наступлении не участвовали. Правда, часть сил двух последних армий передавалась в войска, участвовавшие в наступлении. В состав 40-й армии «рокировались» 340-я стрелковая дивизия и 150-я танковая бригада из 38-й армии, 305-я стрелковая дивизия и 253-я стрелковая бригада из 60-й армии. 18-й стрелковый корпус получил 161-ю стрелковую дивизию из 38-й армии [19; 340].

Ясно, что подобное массирование войск ударных группировок было необходимым. Но то, что проводилось оно за счёт войск правого крыла Воронежского фронта, было, как говорится, не от хорошей жизни.

Вот как характеризуют данное сосредоточение советские военачальники, непосредственно принимавшие участие в подготовке операции, — А.М. Василевский, бывший представителем Ставки ВГК непосредственно на месте событий, и С.М. Штеменко, работавший в Генштабе.

А.М. Василевский:

«Для создания ударных группировок пришлось идти на риск, как и под Сталинградом, и снять немало войск и средств усиления с второстепенных участков фронта» [7; 298].

С.М. Штеменко:

«Воронежский фронт, не имевший над противником общего превосходства в силах, смело пошёл на ослабление своих пассивных участков в интересах массирования войск и технических средств на главных направлениях» [48; 90].

Таким образом, никакого подавляющего численного превосходства у наступающих войск Воронежского фронта над противником не было. А умело проведённое массирование сил на направлениях ударов — это и есть воинское искусство. Это то же самое, что так успешно проделывали немцы в 41-м и 42-м годах. Что немецким генералам и фельдмаршалам, битым в зимних сражениях 1942 — 1943 годов «и в хвост, и в гриву», а после войны засевшим за мемуары и «Истории…», не хочется этого признавать — как раз очень понятно. Гораздо труднее понять их современных российских «подпевал», которые где только возможно кричат, что выигрывали мы сражения у немцев только за счёт гор трупов наших солдат.

Но вернёмся к вопросу численности противостоявших в Острогожско-Россошанской операции друг другу войск. Какова всё-таки она?

В советское время отечественные исследователи определяли численность острогожско-россошанской группировки немецко-союзнических войск в 270 тысяч человек и указывали на значительное превосходство её в численности над нашими войсками (в полтора раза) [21; 102].

Современный российский историк А. Исаев говорит о примерном равенстве сил по пехоте [19; 339]. Им подчёркивается в то же время, «что 23 стрелковым дивизиям (средней укомплектованности 7 тыс. человек) и 5 стрелковым бригадам противостояли 28 соединений противника, преимущественно потрёпанных в боях или лёгких» [19; 339]. Даже с учётом соединений 6-й армии Юго-Западного фронта, осуществлявшей вспомогательный удар (пять стрелковых дивизий, одна стрелковая бригада, две танковые бригады [9; 121], [35; 284]), говорить можно о примерном паритете и в количестве соединений.

На стороне противника было почти полуторное превосходство в авиации: на 208 боевых машин 2-й воздушной армии К.Н. Смирнова (из которых к тому же значительную часть составляли ночные бомбардировщики (примерно 1/5)) приходилось около 300 боевых самолётов немцев и их союзников [21; 99, 102], [19; 342].

Зато Воронежский фронт имел значительное превосходство в артиллерии и танках. Против 2 600 орудий и миномётов врага он располагал 4 379 орудиями и миномётами [21; 102], [19; 340]. Хотя, конечно, не весь артиллерийский парк фронта привлекался к наступлению, а немногим более 70% (3 150 стволов), но ведь артиллерия противника вообще была разбросана по всему фронту.

Что касается танков, то здесь цифры были таковы: у противника — 300, у нас — 896, то есть мы превосходили врага чуть ли не в три раза.

Интересен состав танковых сил Воронежского фронта: 112 КВ, 405 Т-34, 87 М3 «Ли», 29 М3 «Стюарт», 263 Т-60 и Т-70 [19; 341]. Хорошо видно, что большую часть (около 58%) составляли отечественные тяжёлые и средние танки (КВ и Т-34). Значителен процент (около 30%) лёгких танков советского производства (Т-60 и Т-70). Но немало и средних иностранных боевых машин — около 12%.

Из указанного общего числа танков, которыми располагал Воронежский фронт, 99 танков выделялись для обеспечения обороны 38-й и 60-й армий, т.е. непосредственного участия в наступлении не принимали. Из 797 привлекавшихся к наступательной операции машин 382 составляли эшелон развития успеха (два танковых корпуса 3-й танковой армии; 4-й танковый корпус, который должен был войти в состав 40-й армии, к началу операции не прибыл), а 415 привлекались для непосредственной поддержки пехоты трёх ударных группировок фронта. В 40-й армии для этой цели использовались 116-я (28 машин: 23 КВ, 5 Т-70), 150-я (43 машины: 29 Т-34, 10 Т-70, 4 Т-60) и 86-я (18 машин: 6 КВ, 12 Т-34) танковые бригады. В 18-м отдельном стрелковом корпусе — 96-я (21 машина: 15 Т-34, 6 Т-60), 192-я (50 машин: 34 М 3 «Ли» и 16 М3 «Стюарт») танковые бригады и 262-й танковый полк (21 КВ-1С). В полосе наступления 3-й танковой армии к непосредственной поддержке пехоты привлекались 179-я отдельная танковая бригада, 173-я танковая и 97-я тяжёлая танковая бригады 12-го танкового корпуса, а всего 162 танка [19; 341].

Таким образом, для действий южной ударной группировки привлекалось 544 танка, что составляло почти 70% привлечённых к операции боевых машин. На долю двух других ударных «кулаков» Воронежского фронта пришлось чуть более 30% танков. При этом оба самостоятельных подвижных танковых соединения и 7-й кавкорпус (также, как помним, усиленный танковой бригадой) задействовались в полосе именно южной ударной группировки. Потому-то выше и говорилось об асимметричности «Канн» Острогожско-Россошанской операции.

И ещё несколько слов о концентрации сил Воронежского фронта на направлениях главных ударов. В результате искусно проведённой командованием фронта перегруппировки сил тактические плотности на участках прорыва армий составляли: 1,7 — 3,3 батальона, 41 — 118 орудий и миномётов, 10 — 30 танков на 1 км фронта. Это давало превосходство над противником по пехоте — в 2,3 — 3,7 раза, по артиллерии — в 5 — 8 раз. Подавляющим было наше превосходство в танках [29; 377 — 378], [19; 342], [21; 102].

Для сравнения: на второстепенных участках Воронежского фронта было в среднем оставлено на 1 км по 50 бойцов и 2 пулемёта, на 2 км — 1 орудие и 3 миномёта [21; 102].

Теперь хорошо видно, во-первых, что А.М. Василевский и С.М. Штеменко в мемуарах с полным правом могли назвать подобную концентрацию сил смелой и рискованной, а во-вторых, что никакой «лавины» войск против «слабенькой» группы армий «Б», о чём «плачут» гитлеровские военачальники в своих писаниях, у Воронежского фронта не было.

Зато в избытке имелся у советских воинов боевой дух, стремление бить врага до полной победы над ним. Вот как об этом в своих воспоминаниях «На Юго-Западном направлении» пишет К.С. Москаленко, командовавший в то время 40-й армией Воронежского фронта:

«Самым могучим нашим оружием был высокий боевой дух войск армии. Советский воин видел своё величайшее призвание в том, чтобы очистить родную землю от захватчиков, разгромить врага. И подобно всему нашему народу, каждый солдат и офицер Красной Армии понимал, что после окружения противника под Сталинградом настал, наконец, долгожданный поворот в ходе войны.

Приходили вести одна лучше другой: отбиты попытки деблокировать окружённых под Сталинградом, фашисты разгромлены на Среднем Дону и бегут с Кавказа… Значит, думал каждый, наступил и наш черёд ударить по врагу. И весь личный состав армии, ожидая наступления, как самой большой награды, отдавал все силы подготовке к нему. Огромная радость переплеталась с неудержимым стремлением ускорить час окончательной победы» [29; 375].

«Общие слова, пропагандистские штампы», — могут сказать некоторые современные «историки» и читатели, заражённые «демократической бациллой».

Между тем тот же Кирилл Семёнович Москаленко очень ярко иллюстрирует эти свои слова примерами из деятельности войсковой разведки 40-й армии, которая предоставила много ценных сведений о противнике в период подготовки Острогожско-Россошанской операции. Так, маршал рассказывает:

«Думаю, что А.М. Василевский стремился заодно выяснить, достаточно ли мы сами изучили противостоящие войска и их оборону. Очевидно, он составил определённое мнение на сей счёт, ибо перед отъездом, побывав во всех соединениях армии, сказал нам:

— Вижу, противника знаете хорошо. Значит, при прорыве его обороны не встретите особых неожиданностей.

Эту похвалу в основном заслужили наши отважные разведчики, доставлявшие точные данные о противнике. Возвращаясь из очередной вылазки во вражеский тыл, они неизменно приводили пленных, служивших также важным источником информации. Приведу два примера, достаточно ярко показывающих, как самоотверженно и умело действовали разведчики 40-й армии в период подготовки к наступлению.

Получив приказ доставить «языка», группа разведчиков 78-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, прежде всего, установила наблюдение за двумя неприятельскими дзотами. Они были расположены в 50 — 70 м один от другого. На таком же расстоянии позади них находился блиндаж. Было замечено, что по ночам в дзотах оставались по два солдата. Остальные уходили в блиндаж отдыхать. Зато одновременно в траншее, соединявшей две огневые точки, выставлялся часовой. Его и решили захватить разведчики. Но их отделяло от него расстояние в 150 м, на котором было три опасных препятствия: два минных поля — наше и вражеское, а также проволочное заграждение противника.

Глухой декабрьской ночью разведчики бесшумно проделали проходы в минных полях и в проволочном заграждении. Семь человек были оставлены для прикрытия действий группы захвата, в которую входили остальные пятеро. Последние подползли к траншее, захватили в плен одного из часовых и, подорвав противотанковыми гранатами оба дзота, с «языком» и без потерь вернулись в своё расположение под прикрытием огня группы обеспечения.

Другой пример — действия семи разведчиков из 253-й стрелковой бригады. Проникнув на западный берег Дона, они вскоре были обнаружены противником и обстреляны. Можно было уйти на свою сторону, но как возвращаться с пустыми руками. Разведчики залегли. Тогда противник решил окружить их и захватить в плен. Но не тут-то было. Подпустив врага на близкое расстояние, разведчики организованным огнём уничтожили 20 неприятельских солдат, а возглавлявшего их унтер-офицера взяли в плен и в полном составе вернулись в свою часть» [29; 372 — 374].

Пример смелых самоотверженных действий советских воинов-разведчиков при подготовке Острогожско-Россошанской операции приводится и в книге воспоминаний Николая Григорьевича Штыкова («Полк принимает бой»), на тот момент заместителя командира (а впоследствии и командира) 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в 40-ю армию К.С. Москаленко.

«Подразделение Чашкина (старший лейтенант, командир одного из взводов в 73-м гвардейском стрелковом полку — И.Д.) пошло в разведку в ночь на 11 января, — пишет Н.Г. Штыков. — Его бойцы, одетые в белые масхалаты, незаметно преодолели минное поле и проволочные заграждения, подползли вплотную к вражеским блиндажам. Но здесь их обнаружили. Завязался бой. Осколком гранаты был ранен разведчик Чеботарёв. Но он нашёл в себе силы первым ворваться в блиндаж. За ним последовал старший сержант Павлов и несколько других бойцов взвода. В яростной рукопашной схватке они уничтожили шестерых гитлеровцев, а одного взяли в плен. Отходя, группа закидала гранатами три дзота противника. Словом, разведпоиск удался» [49; 38].

Подъём боевого духа, стремление наступать и бить врага — вот каковы были настроения в наших войсках.

Совсем иная картина наблюдалась по ту сторону линии фронта.

Взятый в плен бойцами старшего лейтенанта П. Чашкина в ходе разведпоиска в ночь с 11 на 12 января 1943 года (см. выше) немецкий солдат 429-го полка 168-й пехотной дивизии, дав ценные сведения об обороне немцев и венгров в полосе будущего наступления 73-го гвардейского стрелкового полка, рассказал и об упадке настроений в их частях:

«Он, в частности, сообщил, — вспоминает Н.Г. Штыков, — что в их полку едва успевают восполнять потери, которые наносят гитлеровцам каждодневные налёты нашей артиллерии и снайперы. Признался, что моральный дух его сослуживцев под влиянием катастрофы немецко-фашистских войск под Сталинградом упал, что сейчас не только солдаты, но и многие офицеры перестают верить в благоприятный для них исход войны. Особенно это заметно в венгерских частях, которым гитлеровское командование всё больше перестаёт доверять. Кстати, об этом нам и самим было хорошо известно. Из попавших в наши руки документов, из показаний пленных мадьяр мы знали, что многие из них начинают осознавать, что участвуют в преступной, чуждой им войне. И уже не желают ничего иного, кроме как вернуться домой» [49; 38].

О подобных настроениях, царивших в рядах 2-й венгерской армии, противостоявшей нашей 40-й, пишет в мемуарах и К.С. Москаленко [29; 360 — 361]. Кстати, он указывает, что эти настроения были одним из факторов, на которых базировалась его уверенность в успехе наступательной операции [29; 360].

Наконец, надо сказать и ещё об одном немаловажном обстоятельстве — несмотря на значительные перемещения и концентрацию войск Воронежского фронта, всю подготовку операции удалось сохранить в тайне. Между прочим, это говорит как о мастерстве наших военных, так и об их высокой сознательности. Противник до последнего момента даже не подозревал о возможности широких наступательных действий в полосе Воронежского фронта. Так, командир 3-й альпийской итальянской дивизии бригадный генерал Геканьо позднее признавал:

«О состоянии русских войск, о боевом составе, о качестве их обороны мы были очень плохо осведомлены, вернее, мы ничего не знали. Мы не предполагали, что русские готовят наступление, и поэтому не обратили внимания на эти важные вопросы» [21; 101].

В начале января офицер разведывательного отдела 2-й венгерской армии майор Мориц докладывал своему командованию об отсутствии каких-либо признаков, говорящих о том, что русские могут предпринять на участке 2-й венгерской армии наступление [21; 101].

Начальник штаба 2-й венгерской армии генерал-майор Ковач 7 января 1943 года (за пять дней до перехода советских войск в наступление!) доносил в Будапешт:

«В создавшейся обстановке я не считаю возможным, что на данном этапе боевых действий противник начнёт крупные операции против венгерской армии» [21; 102].

Он же уже 11 января, т.е. буквально накануне наступления, в своём докладе утверждал, что авиаразведка не обнаружила сосредоточения советских войск для активных действий [21; 102].

Поэтому можно себе представить, какой неожиданностью для противника явились события 12 января 1943 года.

Как уже отмечалось, начало наступления было назначено на 14 января. Однако уже 12 января командование Воронежского фронта предприняло разведку боем передовыми батальонами 25-й гвардейской и 107-й стрелковых дивизий 40-й армии со Сторожевского плацдарма. Внезапность атаки, насыщенность боевых порядков пехоты танками и высокая плотность артиллерийского огня дали возможность передовым батальонам вклиниться в оборону противника на 6-километровом участке на глубину до 3 — 3,5 км [21; 102], [19; 343], [29; 388 — 389].

В этот день разведка боем была также проведена в полосах наступления 3-й танковой армии и 18-го отдельного стрелкового корпуса. Передовые батальоны этих группировок, выявив истинный передний край обороны противника, его систему огня, отошли на исходные позиции [29; 390].

Успех же передовых батальонов 40-й армии, действовавших со Сторожевского плацдарма, объясняется следующим обстоятельством: К.С. Москаленко отдал приказ основным силам поддержать действия передовых батальонов [29; 388]. Подобное решение принималось им не только без согласования с комфронта генерал-лейтенантом Ф.И. Голиковым, но даже вследствие конфликта с ним. Процитируем мемуары маршала К.С. Москаленко, ибо описываемая им ситуация очень хорошо характеризует нестандартность мышления наших военачальников, их, если можно так выразиться, творческий подход к делу, их стремление минимизировать потери, т.е. всё то, в чём им упорно отказывают «демократические» историки:

«…Ещё в начале декабря Верховный Главнокомандующий в распоряжении, касавшемся подготовки наступательных операций Юго-Западного и Воронежского фронтов, указывал: “…Так как немцы знают о наших «М-30» (реактивные установки высокой мощности — К.М.), взрывающих весь передний край обороны, они усвоили поэтому тактику следующую: оставляют на переднем крае только охранение, а сам передний край обороны относят в глубину на 4 — 5 км. Этой тактике немцев мы должны противопоставить свою контртактику, а она заключается в том, что нам нужно раньше, чем перейти в наступление, делать боевую разведку с целью вскрытия переднего края обороны противника… Разведку провести боем, отдельными батальонами за два дня до начала операции”.

(Отсюда должно быть понятно, почему войска Воронежского фронта провели разведку боем 12 января при сроке начала наступления — 14 января — И.Д.).

Мне было известно содержание этого распоряжения, и я вполне понимал его обоснованность. В то же время было ясно, что оно касается тех участков, где передний край обороны противника не вскрыт, следовательно, это распоряжение не могло распространяться на полосу предстоящего прорыва 40-й армии, так как здесь передний край вражеской обороны был нами тщательно изучен. Мы знали организационную структуру каждой пехотной дивизии, её вооружение, боевой и численный состав, места расположения командных и наблюдательных пунктов дивизий, полков и батальонов, расположение огневых позиций артиллерии и миномётов. Нам были известны даже фамилии командиров частей и соединений.

Но сколько я не доказывал это командующему фронтом генерал-лейтенанту Ф.И. Голикову и его штабу, ничего не помогло. Разговор был короткий:

— Выполняйте распоряжение.

Пришлось, разумеется, выполнять. Но я решил сделать это так, чтобы враг, если даже он разгадает наши планы, не успел подтянуть резервы.

Поскольку наступление главных сил намечалось на 14 января, значит, разведку боем силами передовых батальонов нужно было провести 12-го. И вот, не посвящая командующего и штаб фронта в свои намерения, я распорядился — конечно, устно: к 12 января произвести смену войск на плацдарме (Сторожевском — И.Д.), с тем, чтобы дивизии первого эшелона заняли исходные районы для наступления; главным силам быть готовыми в случае успешного продвижения передовых батальонов немедленно перейти в наступление.

Решение несколько рискованное, согласен. Ведь противник мог случайно обнаружить появление у нас на переднем крае новых дивизий. Однако этот риск не шёл ни в какое сравнение с серьёзной угрозой, которая могла возникнуть, если бы мы, проведя разведку боем, предоставили затем врагу двое суток для организации отпора нашему наступлению. Кроме того, риск, на который я решился, намного уменьшала готовность главных сил армии к началу операции» [29; 386 — 388].

События 12 января на участке наступления 40-й армии подтвердили правоту К.С. Москаленко.

Какова же была реакция комфронта генерала Ф.И. Голикова? На сей раз он совершенно верно оценил положение, не стал цепляться за букву приказа Ставки ВГК и принял соответствующее обстановке решение — отдал приказ использовать успех передовых батальонов 107-й и 25-й гвардейской стрелковых дивизий и перейти в наступление главными силами 40-й армии не 14, а утром 13 января [29; 390], [19; 343], [21; 102].

В ночь на 13 января части первого эшелона армии К.С. Москаленко заняли исходное положение для наступления. На рассвете после двухчасовой артиллерийской подготовки они перешли в наступление с рубежа, достигнутого 12 января передовыми батальонами.

Надо отметить, что артподготовка, проведённая войсками 40-й армии 13 января, была чрезвычайно эффективна (как, впрочем, и накануне). Противник понёс большие потери от артиллерийского огня. Но не менее важно было и то, что выявленные нашей разведкой наблюдательные пункты, штабы и узлы связи противника в первые же минуты подверглись ураганному обстрелу. Это привело к дезорганизации управления войсками, к тому, что вражеская артиллерия перестала получать данные наводки для стрельбы, а следовательно, не могла вести ответный огонь. Наши же артиллеристы после основательной «обработки» КП, НП, узлов связи и штабов противника перенесли шквальный огонь на позиции вражеской артиллерии и огневые точки противника, нанеся им страшный урон.

Как пишет К.С. Москаленко, «артиллеристы нашли возможность ещё больше усилить мощь огневого удара по врагу путём применения различных новшеств. Так, 120-мм миномёты, которых у нас было 50, обычно действовали отдельными дивизионами (по 12 — 18 миномётов в каждом). В этот же день все они были объединены в одну группу. Её огонь производил ошеломляющее впечатление. Он сметал проволочные заграждения вместе с кольями, взрывал целиком минные поля, разрушал перекрытия землянок, блиндажей, траншей, буквально выметая из них противника…

Один из пленных рассказывал о гибели двух третей своей роты в течение 2 — 3 минут, пока она находилась под огнём советских миномётов. Необычайный эффект произвели также 40 орудий, которые вели стрельбу прямой наводкой на полукилометровом фронте в полосе наступления 107-й стрелковой дивизии» [29; 390 — 391].

К исходу дня главная полоса обороны 7-й венгерской пехотной дивизии перед Сторожевским плацдармом была прорвана на 10-километровом фронте. Враг попытался остановить наступление 40-й армии контратакой из района Болдыревки, лежащей на направлении главного удара советских войск. Для осуществления этой контратаки немцы перебросили силы с других участков, противостоящих Воронежскому фронту. Сделать это оказалось для них возможным вследствие того, что 13 января в наступление перешла только 40-я армия, а южная (3-я танковая) и центральная (18-й отдельный стрелковый корпус) ударные группировки фронта начали наступать только через сутки. Поэтому у гитлеровцев 13-го числа была возможность манёвра силами. Безусловно, на следующий день это облегчило задачу 18-му отдельному стрелковому корпусу, наступавшему со Щучьенского плацдарма, т.к. из полосы именно его действий против 40-й армии были переброшены два пехотных полка 168-й пехотной дивизии (один из этих полков и наносил удар под Болдыревкой; второй же вступил в бой на правом фланге 40-й армии в районе Довгалевки против частей 25-й гвардейской стрелковой дивизии [29; 393, 395]), но продвижение вперёд армии К.С. Москаленко несколько замедлилось.

В контрударе противника под Болдыревкой, кроме указанного полка 168-й пехотной дивизии, принимали участие танки 700-го немецкого отдельного танкового отряда (в литературе можно встретить и другие названия этого соединения: «700-я танковая бригада» [29; 393, 394], «700-я танковая группа» [21; 103]) [19; 343]. В своей работе «Когда внезапности уже не было» А. Исаев говорит о 50 танках в 700-м танковом отряде (10 Pz.IV и 40 Pz.38(t)) к 13 января 1943 года [19; 343]. Но есть сведения и о 100 танках в этом танковом соединении немцев на данную дату [21; 103]. И остановиться придётся именно на числе «100» боевых машин. В книге воспоминаний «На Юго-Западном направлении» маршал К.С. Москаленко со ссылкой на показания пленного офицера 700-го танкового отряда пишет о 60 танках и 40 штурмовых орудиях в отряде. Т.е. А. Исаев в принципе недалёк от истины, называя число «50» танков. Однако справедливость всё-таки требует говорить и о самоходках врага. Они были очень мощным оружием, грозой советских танков, и, кстати, наши бойцы и командиры очень часто и принимали их за танки. Поэтому когда в писаниях некоторых современных авторов читаешь утверждения типа: «В мемуарах советских военных и даже во фронтовых сводках часто говорят о немецких танках на том-то и том-то участке фронта тогда-то и тогда-то. Хе! Врут советские, не было в то время там у немцев ни одного танка». Верно. Танков могло и не быть, а вот дивизионы САУ присутствовали. И из пушек они стреляли по нашим войскам не хуже танков и бойца в окопе могли «отутюжить» не хуже. Так что судить бойцов и командиров РККА за то, что они подбитую (или неподбитую) самоходку врага именовали танком, у меня лично язык не поворачивается. У этих «демократических» поворачивается. Оно и понятно: в удобном кресле за письменным столом в тиши кабинета — это тебе не под огнём такого вот «нетанка» на поле боя.

Но мы немного отвлеклись. Итак, до полка немецкой пехоты и 30 танков 700-го отдельного танкового отряда контратаковали из района Болдыревки. Подчеркну, в том бою приняли участие только 30 танков отряда. Остальные находились во втором эшелоне и на поле боя 13 января не появлялись (об этом, кстати, тоже можно прочесть в мемуарах К.С. Москаленко [29; 394]; говорю это, чтобы уберечь маршала от обвинений в преувеличении сил противника; такие обвинения в адрес советских военных сейчас модны). Удар пришёлся по 150-й танковой бригаде полковника И.В. Софронова, наступавшей вместе с частями 340-й стрелковой дивизии на Болдыревку. В ходе разгоревшегося встречного танкового боя немцы были разбиты наголову. Потеряв множество человек убитыми, 200 пленными и 14 танков, они отступили и оставили Болдыревку.

В этом бою имел место танковый таран — командир танковой роты 150-й танковой бригады старший лейтенант П.Ф. Захарченко на своей «тридцатьчетвёрке» таранил немецкий командирский танк. В итоге в числе пленных оказались командир и начальник штаба 700-го отдельного танкового отряда [21; 103], [29; 394], [19; 343]. Именно на их показания и ссылается в своих воспоминаниях К.С. Москаленко.

В целом задачу дня 40-я армия выполнила.

14 января началось наступление 3-й танковой армии, 18-го отдельного стрелкового корпуса и 6-й армии Юго-Западного фронта, и день ознаменовался активными действиями всех ударных советских группировок.

Но дела, отнюдь, не шли гладко.

40-я армия к концу дня 14 января расширила прорыв до 50 км по фронту и до 17 км в глубину. Однако захватить с ходу вторую полосу обороны противника не удалось.

«14 января некоторые участки второй полосы вражеской обороны уже оказались занятыми частями трёх немецких пехотных дивизий — … 168-й,… 68-й и 88-й, успевшими подтянуться к фронту прорыва.

Из всего этого следовало, что необходимо усилить натиск и увеличить темпы нашего наступления», — поясняет создавшуюся ситуацию К.С. Москаленко [29; 395].

Командарм-40 ввёл в сражение свой второй эшелон — 305-я стрелковая дивизия была использована для развития наступления на направлении главного удара, а 253-я стрелковая бригада — для расширения прорыва в сторону правого фланга. Эти меры дали результат на следующий день [29; 395 — 396], [19; 344].

18-й отдельный стрелковый корпус, перейдя в наступление после двухчасовой артиллерийской подготовки, к исходу дня прорвал оборону 12-й венгерской пехотной дивизии. Но противник бросил против войск корпуса свои резервы — 26-ю пехотную дивизию и 1-ю венгерскую танковую дивизию. В результате корпус весь последующий день (15 января) потратил на прорыв второй полосы вражеской обороны [21; 103], [19; 345], [7; 301].

Серьёзные проблемы встали перед 3-й танковой армией. Прежде всего, её войска не успели полностью сосредоточиться в заданных районах к началу наступления. Далее, предполагалось, что армия должна была наступать на наспех занятую оборону противника. Поэтому первоначально намеревались даже не проводить в её полосе полноценную артподготовку, а ограничиться двумя 10-минутными огневыми налётами. Однако новые данные разведки заставили серьёзнее отнестись к прочности обороны XXIV танкового корпуса. Было установлено, что корпус был усилен 385-й и 387-й пехотными дивизиями из 2-й армии, а также 27-й танковой дивизией. Кроме того, в район его обороны начали пребывать части танкогренадёрской дивизии «Великая Германия» из 9-й армии группы армий «Центр», в том числе рота танков [19; 345].

Все эти данные заставили командование 3-й танковой армии пересмотреть план артиллерийской подготовки буквально перед началом наступления. Была предусмотрена полуторачасовая артподготовка [19; 345].

Однако утром 14 января густой туман до крайности затруднил наблюдение за результатами артиллерийского огня. А, судя по всему, результативность его оказалась не очень высокой, потому что пошедшие в атаку стрелковые соединения натолкнулись на мощное огневое сопротивление противника. В результате трёхчасового боя трём стрелковым дивизиям удалось вклиниться на 1 — 3 км в оборону противника. Это было очень мало, и П.С. Рыбалко на ходу пересматривает план операции — он решает ввести в бой с целью прорыва вражеской обороны эшелон развития успеха — 12-й и 15-й танковые корпуса.

В 13.40 танковые корпуса начали выдвижение к передовой. Их введение в дело сразу изменило ситуацию — сильнейший танковый удар привёл к прорыву немецкого фронта и открыл путь пехоте. К исходу дня 12-й и 15-й танковые корпуса прорвали оборону противника на 10-километровом фронте и продвинулись в глубину на 23 км, оторвавшись от пехоты на 6 — 8 км. При этом 15-й танковый корпус разгромил штаб XXIV танкового корпуса, а командир корпуса генерал Мартин Вендель был найден мёртвым на поле боя. Стрелковые соединения армии, закрепляя успех танковых корпусов, в течение дня продвинулись от 2 (на правом фланге) до 14 км (на левом фланге) [19; 345 — 346], [21; 103].

Однако «всякая палка о двух концах», как гласит пословица. Несомненный успех прорыва обороны противника в результате незапланированного введения в бой двух танковых корпусов был оплачен тем, что корпуса при действиях в труднопроходимой местности израсходовали за 14-е число всё своё горючее и боеприпасы и попросту встали, ожидая подвоза. Конечно, имели место и потери при «проломе» вражеского фронта, которых не было бы, будь введены корпуса в «чистый» прорыв.

Танковые корпуса простояли всю ночь с 14 на 15 января и возобновили своё движение только на следующий день [19; 346].

К исходу дня 15 января войсками 40-й армии оборона противника была прорвана на всю тактическую глубину. Фронт наступления увеличился до 100 км. Глубина продвижения составила 20 км на правом фланге, 16 км — на левом и 35 км — в центре [29; 397], [19; 344], [7; 300].

В течение 15 января 12-й и 15-й танковые корпуса развернули преследование отступавшего врага. К исходу дня они продвинулись ещё на 20 — 25 км, оторвавшись от стрелковых соединений 3-й ТА на 15 — 25 км. Фронт наступления 3-й танковой к этому моменту составил 60 км, а глубина продвижения — 50 км [19; 346].

18-й стрелковый корпус к концу дня 15 января выполнил задачу по прорыву второй полосы обороны противника и устремился вперёд [7; 301].

В этот день был введён в прорыв для образования внешнего фронта окружения 7-й кавалерийский корпус С.В. Соколова [19; 346], [7; 300].

Таким образом, уже к концу третьего (для северной ударной группировки) и второго (для южной и центральной ударных группировок) дня наступления были созданы условия для окружения, расчленения и уничтожения острогожско-россошанской группировки противника силами взаимодействующих 40-й, 3-й танковой армий и 18-го отдельного стрелкового корпуса.

Формирование нескольких «котлов» и уничтожение в них вражеских сил происходило в период с 16 по 27 января, считающийся вторым этапом Острогожско-Россошанской наступательной операции.

16 января войска 40-й и 3-й танковой армий продолжали стремительно развивать наступление в общем направлении на Алексеевку, охватывая группировку противника с севера и юга. Передовые части этих армий, не ввязываясь в затяжные бои за отдельные опорные пункты и узлы сопротивления, устремились в тыл противника, внося сумятицу в его отходящие части, перерезая коммуникации.

17 января 107-я стрелковая дивизия 40-й армии вышла к городу Острогожску, где соединилась с частями 18-го отдельного стрелкового корпуса. Тем самым был образован первый из созданных в ходе этой операции «котлов». В нём оказалась часть войск противника, оборонявшаяся между Сторожевским и Щучьенским плацдармами [29; 397].

Отступление немецко-союзнических войск зачастую приобретало форму беспорядочного бегства. Дороги, по которым они отходили, были усеяны брошенной боевой техникой (танками, орудиями, автомобилями) и трупами солдат.

Если собственно немецкие части проявляли большую стойкость, в них в большей степени сохранялись порядок и дисциплина, то в союзнических войсках (венгерских и итальянских) наблюдалась полная дезорганизация и деморализация. Так, командир 12-й легкопехотной дивизии 2-й венгерской армии генерал-майор Шоймошши сообщал в штаб армии:

«События 14 — 17 января подорвали боеспособность солдат, вселили ужас в подразделения и в тыловые части. Бои были тяжёлыми и кровопролитными, а люди вынуждены были ночи проводить под открытым небом. Питание не было регулярным, а необходимо было совершать продолжительные марши. Всё это привело к большому расходованию физических и моральных сил, дисциплина пала, подразделения вследствие гибели командного состава распались, и отступление переходило в бегство» [21; 103].

В свою очередь командующий 2-й венгерской армией генерал-полковник Густав Яни доносил в Будапешт, что 3-й венгерский корпус поспешно отступает, оставив всю артиллерию. В связи с этим командование группы армий «Б» переподчинило его 2-й немецкой армии [21; 103 — 104].

Не лучше было положение и в итальянских частях. Позднее командир 4-й альпийской дивизии «Кунеэнзе» генерал Батисти признавался:

«С 17 января никаких приказов ни от командования альпийского корпуса, ни от другого командования я не получал. Связи как с корпусом, так и с другими дивизиями не было. Дивизия всё время вела бои с превосходящими силами русских танков и мотопехоты, против которых не имела противотанковых средств, так как при отходе с Дона большая часть артиллерии была оставлена на месте» [21; 104].

Немцы пытались воспрепятствовать подобному катастрофическому развитию событий. С этой целью они продолжили переброску сил из-под Воронежа навстречу наступающей 40-й армии. Были переброшены два полка 57-й пехотной дивизии, а также ещё ряд частей и подразделений 68-й пехотной дивизии (напомню, что с первыми частями из этой дивизии войска армии К.С. Москаленко столкнулись уже 14 января). Эти силы вместе с остатками отброшенных советским наступлением войск составили так называемую группу «Зиберт», которая начала энергично контратаковать наступающие соединения 40-й армии [19; 346 — 347]. Её удары пришлись по правофланговым 141-й стрелковой дивизии и 253-й стрелковой бригаде [19; 347]. Но это не помешало остальным соединениям армии продолжать наступательные действия.

18 января 305-я стрелковая дивизия вышла в район Иловское и, овладев после ожесточённого боя к концу дня этим населённым пунктом, соединилась в районе Алексеевки с 15-м танковым корпусом 3-й танковой армии. Окружение основных сил острогожско-россошанской группировки противника было завершено. В окружении оказалось 13 вражеских дивизий из состава 2-й венгерской армии, 8-го итальянского альпийского и XXIV немецкого танкового корпусов [29; 397], [21; 104], [19; 347 — 348], [7; 301 — 302].

18 января 12-й танковый корпус 3-й ТА был сменён в боях за Россошь, в которых он увяз ещё 16 января, 48-й гвардейской и 180-й стрелковой дивизиями и устремился на Карпенково, где соединился с частями 18-го отдельного стрелкового корпуса. Этим манёвром окружённая немецко-союзническая группировка дробилась на две части: первая (пять дивизий) находилась в районе Острогожск — Алексеевка — Карпенково (в том числе, окружённые с 17 января в Острогожске две венгерские (10-я и 13-я) пехотные дивизии и часть 168-й немецкой пехотной дивизии), вторая (восемь дивизий) — в районе севернее и северо-восточнее Россоши [21; 104], [7; 302], [19; 348 — 349].

Одновременно происходило образование внешнего фронта окружения. На севере и северо-западе эту задачу выполняли правофланговые соединения 40-й армии (141-я и 25-я гвардейская стрелковые дивизии и 253-я стрелковая бригада). К исходу 18 января они достигли рубежа Костенки — Россошка — Истобное — Караешник — Крестьянский — Хмелевое, удалённого на 40 — 55 км от окружённой группировки врага [29; 397], [19; 348].

На юго-западе внешний фронт окружения был образован силами 7-го кавалерийского корпуса. Наступая в общем направлении на Ровеньки, Валуйки со средним темпом 30 км в сутки при сильных снежных заносах, корпус генерала С.В. Соколова 19 января внезапной атакой овладел городом и железнодорожным узлом Валуйки. В плен при этом были взяты свыше 3 тысяч немцев и итальянцев, а в качестве трофеев советским кавалеристам достались крупные склады продовольствия и другого военного имущества. Кстати, в последнем немалая заслуга местных партизан, которые, поддерживая связь с командиром 7-го кавалерийского корпуса, по его приказу взорвали железнодорожное полотно на участках Валуйки — Уразово и Валуйки — Волоконовка. Немцам и итальянцам поэтому ничего не удалось вывезти из города. Кавкорпус создал внешний фронт окружения по линии Уразово — Валуйки [7; 302], [29; 397], [21; 104], [19; 348].

19 января за отличные боевые действия в условиях суровой снежной зимы, за умелое маневрирование в глубоком оперативном тылу врага (корпус действовал на удалении до 75 км от основных сил Воронежского фронта), за смелость и доблесть личного состава, проявленные в боях с 15 по 19 января, 7-й кавкорпус приказом Народного комиссара обороны был переименован в 6-й гвардейский кавалерийский [7; 302].

Итак, к 19 января были образованы внутренний и внешний фронты окружения. Внутренний фронт проходил по линии Острогожск — Верхний и Нижний Ольшан — Алексеевка — Карпенково — Старая Калитва — Архангельское — Сагуны. Общая площадь окружения составляла примерно 2,5 тысячи кв. км, а его протяжённость — свыше 300 км [7; 302], [19; 348].

Внешний фронт (рубежи его см. выше) находился на расстоянии 40 — 75 км от внутреннего [29; 397], [19; 348].

К этому моменту Воронежский фронт уже захватил в плен 52 тысячи вражеских солдат и офицеров, а в качестве трофеев — 170 танков, 1700 орудий, 2800 пулемётов, 4000 миномётов, 6000 автоматов, 55 000 винтовок, 600 000 снарядов, 1500 лошадей и свыше 150 различных складов [7; 302].

Необходимо отметить, что даже внутренний фронт окружения, созданный нашими войсками, не был сплошным. Силы Воронежского фронта занимали только важнейшие узлы дорог и населённые пункты, находившиеся на наиболее вероятных путях отхода противника. На внутреннем фронте окружения действовали одиннадцать стрелковых дивизий, две стрелковые бригады и два танковых корпуса [19; 348 — 349].

Тем более не приходится говорить о сплошном внешнем кольце. Там на широчайшем фронте действовали всего около пяти наших дивизий [19; 349].

Ликвидация окружённой острогожско-россошанской группировки немецко-союзнических войск производилась в период с 19 по 27 января. Для обеспечения с юга этих действий войск Воронежского фронта представитель Ставки ВГК А.М. Василевский потребовал от командующего 6-й армией Юго-Западного фронта Ф.М. Харитонова быстрейшего выхода на рубеж Покровского и далее на юг, как это и было предусмотрено планом операции [7; 303].

Быстрее всего были уничтожены венгерские и немецкие части, запертые в Острогожске. В течение 19 и 20 января город был взят штурмом силами 107, 309-й и 340-й стрелковых дивизий и 129-й стрелковой бригады. Бои за город носили ожесточённейший характер. В ходе них большая часть гарнизона либо погибла, либо пленена, и лишь незначительной части удалось вырваться из города и уйти в сторону Алексеевки [7; 303], [19; 349].

Но в тот момент советские войска ликвидировали также и «котёл» северо-восточнее Алексеевки. Потому прорвавшиеся из Острогожска немцы и венгры попали из огня да в полымя. В район Алексеевки проследовали и высвободившиеся после ликвидации Острогожского «котла» части 340-й (40-я армия) и 309-й (18-й стрелковый корпус) стрелковых дивизий. Они присоединились к частям 305-й стрелковой дивизии и 15-го танкового корпуса, ведших бои с окружённым под Алексеевкой противником. Последний располагал в этом районе значительными запасами продовольствия и боеприпасов, т.к. в лесу северо-восточнее Алексеевки размещались армейские склады 2-й венгерской армии. Тем не менее и здесь враг к 24 января был разбит. В плен сдались около 9 тысяч человек, примерно столько же было уничтожено в ходе боёв. Однако 12 тысяч смогли пробиться и уйти на запад [19; 349 — 350], [7; 303].

Больше всего времени заняла ликвидация вражеских войск, угодивших в «котёл» под Россошью. В этих боях принимали участие 160, 180, 219, 270-я стрелковые дивизии, 113-я и 195-я танковые бригады [19; 350]. Вначале от окружённой россошанской группировки противника была отсечена её южная часть — около четырёх дивизий. К 20 января они были в основном уничтожены в районе Подгорного. До 23 января проходила ликвидация остальных сил этой группы [7; 303]. К 27 января было завершено уничтожение вырвавшихся из Россошанского «котла» групп противника. Они попадали под удары продвинувшихся к реке Оскол соединений 3-й танковой армии. Самые прыткие смогли отойти до Валуек, где были встречены и окончательно разгромлены частями 6-го гвардейского кавалерийского (бывшего 7-го кавалерийского — см. выше) корпуса [19; 350], [7; 303]. 27 января перед советскими войсками сложили оружие остатки трёх итальянских дивизий — 3, 4-й и 156-й. Вместе с войсками этих дивизий капитулировали и их штабы [19; 350].

Острогожско-Россошанская операция войск Воронежского фронта была завершена.

И прежде чем поговорить об её итогах, хотелось бы заметить следующее: советские войска провели столь успешную наступательную операцию в тяжелейших погодных условиях (это к вопросу о «генерале грязь» (в данном случае — снег) и «генерале мороз», которые так мешали воевать гитлеровским воякам и которые, по их послевоенным утверждениям во всякого рода мемуарах, их, собственно, и победили).

Зима выдалась снежной. Непрерывные метели и снежные заносы сделали даже дороги труднопроходимыми для техники и людей. О пространствах вне дорог и говорить не приходится. Об условиях, в которых проходило наступление, Н.Г. Штыков, на тот момент — заместитель командира, а впоследствии — командир 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии 40-й армии, пишет в книге своих воспоминаний «Полк принимает бой»:

«Двигаться нелегко. Высота снежного покрова такова, что бойцы подчас по грудь проваливаются в него» [49; 41 — 42].

К.С. Москаленко рассказывает, что для повышения подвижности войск 40-й армии в условиях столь снежной зимы они обильно снабжались в период подготовки к наступлению лыжами и санями. По его словам, «лыжами обеспечили весь личный состав стрелковых частей. Саней заготовили по 400 — 500 штук на каждую стрелковую дивизию, чтобы в нужный момент посадить на них как можно больше солдат с пулемётами и миномётами. Кроме того, для саней и артиллерийских конных упряжек изготовили деревянные лопаты, которыми быстро расчищали снег. Что касается автомашин, то они были снабжены двумя комплектами цепей на каждое колесо» [29; 383].

Всё так, но сложности с преодолением снежных заносов возникали, и немалые. Темпы наступления из-за них всё-таки снижались. Как говорится, человек может выдержать и преодолеть всё или очень-очень многое, чего, увы, не скажешь о технике (даже боевой). Автомобили, несмотря на наличие двойного комплекта цепей (не забудем, кстати, что К.С. Москаленко говорит о своей армии, 40-й; как обстояло дело в 3-й танковой и 18-м отдельном стрелковом корпусе с цепями, санями, лыжами и деревянными лопатами — судить не берусь), застревали и ломались, что вызывало сложности не только с ускоренным передвижением войск, но и со снабжением последних боеприпасами, горючим и продовольствием. Даже танки, которые, как известно, грязи не боятся, к морозам и снежным заносам оказались куда как более чувствительны. Такая статистика: района Алексеевки достигли всего лишь 20 танков 15-го танкового корпуса, а района Карпенково — 44 танка 12-го танкового корпуса (это из 382 боевых машин в обоих корпусах к началу наступательной операции!). И такое малое количество машин в 12-м и 15-м танковых корпусах 18 января объясняется, отнюдь, не боевыми потерями (они, конечно, были, но не столь уж велики), а тем, что большое количество танков застряло, вышло из строя из-за поломок или просто встало из-за сложностей с подвозом горючего.

Сложные погодные условия, наряду с недостаточным количеством войск, мешали Воронежскому фронту создать сплошные фронты окружения. Если можно так выразиться, «абсолютный» недостаток войск дополнялся ещё и недостатком «относительным»: из-за погодных условий войск очень часто не хватало в данном конкретном месте, как мы это видели на примере действий 15-го и 12-го танковых корпусов под Алексеевкой и Карпенковым соответственно. Справедливо отмечает А. Исаев, что «такой слабый состав» наших частей и соединений зачастую «позволял вести лишь сдерживающие бои против пытающихся пробиваться из окружения войск противника» [19; 351].

Словом, погода нам мешала наступать, и, ой, как мешала, но не помешала одержать в Острогожско-Россошанской операции блестящую победу.

Тем не менее не всё шло гладко. Из-за отсутствия сплошной замкнутости колец немцам и их союзникам удавалось прорываться из окружения группами различной величины. Иногда в ходе подобных прорывов или вследствие их разыгрывались весьма драматические для советских войск события.

Об одном из таких боёв 20 — 21 января с прорвавшейся немецкой группировкой на внешнем фронте окружения повествует Н.Г. Штыков:

«И вдруг среди ночи, уже на марше, получаем из штаба дивизии тревожное сообщение: в районе Синих Липяг попал в беду 78-й стрелковый полк Билютина. Нам приказано срочно повернуть батальоны на сто восемьдесят градусов и как можно быстрее достигнуть Синих Липяг и оказать помощь билютинцам.

Мы так и сделали. Буквально за несколько часов по бездорожью подошли к Синим Липягам.

Здесь кипел жаркий бой. Батальоны 78-го полка то и дело предпринимали атаки на этот населённый пункт, стремясь, как пояснил мне Билютин, пробиться к центру села, где, оказывается, сражались в полном окружении несколько рот их полка. Но, к сожалению, гитлеровцы всякий раз встречали атакующие батальоны таким сильным огнём, что они не в силах были дойти даже до окраины Синих Липяг.

Но как же случилось, что эта группа оказалась в центре села, да к тому же ещё и в окружении? Командир 78-го стрелкового полка вкратце поведал мне эту историю…

Когда полк ещё только подходил к Синим Липягам, Билютин, стремясь разведать обстановку в районе этого населённого пункта, выслал вперёд передовой отряд силою до батальона, а сам тем временем начал подтягивать изрядно подрастянувшиеся другие подразделения и артиллерию.

Вскоре командир передового отряда, достигнув Синих Липяг, доложил по рации, что противника в населённом пункте нет. Это заметно приободрило людей; темп марша значительно ускорился. Всем хотелось как можно скорее дойти до села и там хотя бы полчаса отдохнуть после изнурительного движения по бездорожью.

И вдруг, когда до Синих Липяг осталось что-то около пяти километров, тот же командир передового отряда передал новую, но уже тревожную весть: «Веду бой с крупными силами противника. Окружён. Жду помощи».

Оказывается, к селу только что подошла большая колонна гитлеровцев с танками и артиллерией. Передовой отряд оказался в ловушке. Заняв в центре Синих Липяг круговую оборону, он принял бой…

…Конечно, сейчас дорога каждая минута. Ведь там, в Синих Липягах, гибнут люди. Наши люди! Герои! И мы их должны во что бы то ни стало выручить!

Быстро расставляем артиллерию, буквально поорудийно распределяем выявленные в предыдущих атаках огневые точки противника. Пока производится артналёт, батальоны моего полка обходят Синие Липяги с флангов. С фронта, как договорились, будет по-прежнему атаковать полк Билютина.

Прогремели последние артиллерийские выстрелы. Окраины села в дыму пожарищ. Гитлеровцы почему-то молчат. Вероятно, их ошеломил такой мощный артналёт, и они поняли, что к атакующему их ранее полку подошли новые подкрепления. И теперь готовятся к особенно сильному натиску.

В серое небо взлетает красная ракета. Это сигнал. Полк Билютина поднимается в седьмую по счёту атаку. С флангов и тыла по Синим Липягам бьют батальоны Головина, Никифорцева и Обухова…

Слаженная атака двух полков приносит свои результаты: мы врываемся в село. Но ещё несколько часов на его улицах кипит ожесточённый ближний бой, то и дело переходящий в рукопашные схватки.

И гитлеровцы не выдерживают. Но из Синих Липяг уйти удаётся немногим. Как мы потом посчитали, в бою за село противник потерял только убитыми до полутора тысяч своих солдат и офицеров, немало танков и артиллерийских орудий.

А вот и те герои, что стояли в центре Синих Липяг насмерть против во много раз превосходящих сил врага… В живых из них остались немногие — чуть больше взвода. А было вначале, как принформировал меня Билютин, около батальона…» [49; 46 — 48].

Что ж? И такое бывало.

Каковы же всё-таки итоги Острогожско-Россошанской наступательной операции Воронежского фронта?

За пятнадцать дней операции советские войска прорвали оборону на 250-километровом участке фронта и продвинулись вперёд на 140 км, освободив от врага территорию в 22,5 тысячи кв. км, 3 тысячи населённых пунктов, в том числе такие города и железнодорожные узлы, как Острогожск, Россошь, Алексеевка, Валуйки, Коротояк и другие. В наших руках оказались важные в оперативном отношении железнодорожные участки Лиски — Кантемировка и Лиски — Валуйки, что создавало благоприятные условия для наступления на харьковском направлении и в Донбассе. Кроме того, овладение станцией Валуйки вырывало из рук немцев рокаду Касторное — Ворошиловград, лишая их тем самым возможности маневрировать резервами вдоль фронта.

Войска Воронежского фронта полностью разгромили 2-ю венгерскую армию, итальянский альпийский корпус, XXIV немецкий танковый корпус и ряд других немецких частей и соединений. Всего было уничтожено более пятнадцати дивизий противника, и ещё шести дивизиям было нанесено тяжёлое поражение. В плен попало свыше 86 тысяч вражеских солдат и офицеров, а 52 тысячи было убито. Это составляет 138 тысяч безвозвратных потерь противника [7; 303], [29; 398 — 399], [21; 105], [19; 351].

Любопытную деталь о пленных солдатах и офицерах противника сообщает К.С. Москаленко:

«…Пленных было так много, что мы оказались не в состоянии конвоировать их. Поэтому были созданы так называемые сборные пункты. Наши солдаты ограничивались тем, что объясняли пленным, куда идти. Те отправлялись в указанном направлении, спрашивая у всех встречных, где сборный пункт» [29; 399].

Советские войска взяли большие трофеи: 1400 артиллерийских орудий, 1270 миномётов, 2650 пулемётов, около 30 тысяч винтовок, 294 противотанковых ружья, 18 огнемётов, 92 танка, 32 самолёта, 6200 автомашин, около 300 тягачей и тракторов, 250 мотоциклов, 2500 велосипедов, 2500 лошадей, 136 радиостанций, 700 км телефонного кабеля, 21,5 млн патронов, 2,2 млн снарядов, 255 тысяч мин. Кроме того, были захвачены громадные запасы продовольствия, фуража и прочего имущества, содержавшиеся в 277 складах [29; 398].

Безвозвратные людские потери советских войск составили 4527 человек, что в 30 раз меньше, чем у противника [29; 399].

Продвижение на запад войск Воронежского фронта и 6-й армии Юго-Западного фронта несло угрозу для северного фланга группы армий «Дон». Как отмечает в своих мемуарах Манштейн: «От Ворошиловграда на север образовалась широкая брешь…

ОКХ явно не могло рассчитывать на то, что эту брешь удастся заделать с помощью направляемых сюда резервов» [27; 433].

Но в ещё более худшем положении оказывалась 2-я немецкая армия, оборонявшаяся на Дону в районе Воронежа. Её южный фланг оказался глубоко обойдён с юга. Причём на южном фасе того выступа у Воронежа, где эта армия располагалась, оборона была занята поспешно и развита в инженерном отношении слабо, ибо большая часть данного фаса образовалась именно в ходе наступления войск Воронежского фронта в ходе Острогожско-Россошанской операции. Советское командование не преминуло воспользоваться столь выгодным положением. Но об этом чуть ниже.

Образование крупной бреши в построении группы армий «Б» также создавало благоприятные условия для развития наступления на Харьков. Захваченный 6-м гвардейским кавалерийским корпусом рубеж на реке Оскол стал исходными позициями для будущей наступательной операции Воронежского фронта на харьковском направлении, так называемой операции «Звезда» [19; 350 — 351].

Нельзя не отметить и морального эффекта победы в Острогожско-Россошанской операции.

«Воодушевлёние было огромное, — вспоминает К.С. Москаленко, — грудь распирала радость: наступил долгожданный час! Мы били фашистов, освобождали родную землю и изнывавших в неволе отцов, матерей, сестёр, братьев, детей. В славном, незабываемом январе 1943-го у всех нас словно выросли крылья, чтобы быстрее гнать врага на запад» [29; 399].

Безусловно, эта операция обогатила советские войска боевым опытом.

«Она дала богатый опыт организации и проведения прорыва обороны противника», — отмечает К.С. Москаленко.

Современный российский военный историк А. Исаев добавляет, что в ходе неё проходила «отработка методики ведения операций на окружение крупными механизированными соединениями… Одновременно советские войска стали вырабатывать собственные технологические приёмы ведения операций». Так, «широкое применение механизированных соединений для непосредственной поддержки пехоты породило практику их использования как передовых отрядов (замечу, со своей стороны, практику весьма успешную и эффективную — И.Д.)» [19; 351 — 352].

3. Воронежско-Касторненская операция (24 января — 17 февраля 1943 года). Итак, выше отмечалось, что советское командование очень быстро оценило выгодность нанесения удара по южному фасу фронта 2-й немецкой армии группы армий «Б».

«Уже вечером 18 января (т.е. в самый разгар Острогожско-Россошанской операции — И.Д.), — пишет А.М. Василевский, — вместе с командованием Воронежского фронта мы направили Верховному Главнокомандующему план новой, Воронежско-Касторненской наступательной операции… 19 января Ставка утвердила наш план.

20 января в штабе Воронежского фронта, в Боброве, мы всё обстоятельно обсудили с командующим войсками Брянского фронта генерал-полковником М.А. Рейтером и командующим 13-й армией генерал-майором Н.П. Пуховым» [7; 305].

Чтобы план операции был более понятен, ещё раз обратимся к положению 2-й немецкой армии. До 12 января 1943 года линия фронта, которую она удерживала, проходила юго-восточнее города Ливны, где ей противостояли 13-я армия Брянского и 38-я армия Воронежского фронтов. Затем, в полосе нашей 60-й армии, линия фронта резко поворачивала на юг, к Воронежу. Далее, на участке 40-й армии, она шла в том же направлении. Таким образом, советские войска нависали над 2-й армией только с севера. Но поскольку немцы находились в районе Воронежа с августа 1942 года, то у них было достаточно времени, чтобы великолепно укрепить и северный, и восточные фасы Воронежского выступа.

В ходе Острогожско-Россошанской наступательной операции правофланговые соединения 40-й армии вышли за Доном на линию Костенки — Семидесятское — Городище и этим внесли резкий корректив в начертание линии фронта. Теперь в треугольнике Ливны — Воронеж — Старый Оскол образовалась вытянутая на восток дуга, в которой и оказалась 2-я немецкая армия. С севера над ней нависали 13-я и 38-я армии, с востока ей угрожала 60-я армия, а с юга стала угрожать 40-я [29; 403].

Это южное «мягкое подбрюшье» и стало самым уязвимым местом 2-й немецкой армии. Образовалось оно неожиданно и быстро. Для его обороны пришлось перебрасывать силы с других участков фронта армии, а также использовать отошедшие в полосу 2-й немецкой армии весьма потрёпанные две дивизии из состава 3-го армейского корпуса 2-й венгерской армии. Устойчивость венгерских дивизий не могла не вызывать сомнений не только в силу их потрёпанности в предыдущих боях, но и в силу морального состояния венгров, о чём говорилось выше. Кроме того, создать хорошо оборудованные в инженерном отношении оборонительные позиции на южном фасе Воронежского выступа у немцев просто не было времени.

Эти обстоятельства и учитывал план наступательной операции, разработанный советским командованием. Замысел операции заключался в том, чтобы ударами по сходящимся направлениям с севера и юга по флангам 2-й немецкой армии окружить и уничтожить её основные силы и освободить важный в оперативном отношении район Воронеж — Касторное.

С севера из района юго-восточнее Ливен в направлении на Касторное наносила удар 13-я армия (командующий — генерал-майор Н.П. Пухов) Брянского фронта. Второй эшелон этой армии получал задачу выдвинуться на реку Тим с целью создания здесь внешнего фронта окружения.

С юга из района Роговатое — Погорелое на Касторное наступала 40-я армия Воронежского фронта. Одновременно часть сил армии К.С. Москаленко (левофланговые соединения) должна была наносить удар на Старый Оскол и Ястребовку для создания внешнего фронта окружения и обеспечения ударной группировки фронта с запада и юго-запада.

Удары 13-й и 40-й армий мыслились главными. Обе армии, соединившись у Касторного, замыкали кольцо окружения вокруг всей 2-й немецкой армии в Воронежском выступе [7; 305], [29; 404], [19; 353], [21; 106], [48; 91].

Кроме того, предусматривалось нанесение рассекающих ударов. Для этой цели 38-я армия (командующий — генерал-лейтенант Н.Е. Чибисов) должна была наступать из района Тербуны 2-ые главными силами на Нижнюю Ведугу, а одной дивизией на Касторное. Навстречу основным силам 38-й армии из района Яблочное наносила удар 60-я армия (командующий — генерал-майор И.Д. Черняховский) Воронежского фронта. Одна дивизия этой армии должна была продвигаться вдоль правого берега Дона на Латное [7; 305], [29; 404], [19; 353].

В целом надо отметить, что перед нами вновь классические «Канны». Подобно Острогожско-Россошанской операции, помимо подсечения флангов вражеской группировки предусматривались рассекающие удары в лоб. С той лишь разницей, что силы для этих лобовых ударов выделялись значительно большие. Если в Острогожско-Россошанской операции лобовой рассекающий удар наносился силами одного стрелкового корпуса (18-го), то в Воронежско-Касторненской эта задача возлагалась на две армии — 38-ю и 60-ю.

13-й, 38-й и 60-й армиям предстояло взламывать создававшуюся несколько месяцев оборону немецких соединений, к тому же никак не разбавленных союзниками.

В этом отношении 40-й армии повезло больше — она должна была наступать на «мягкое подбрюшье» — наспех созданную полосу обороны южного фаса Воронежского выступа, часть из которой защищалась венграми.

Правда, перед 40-й армией вставала другая сложность — ей предстояло начинать новую наступательную операцию без оперативной паузы, фактически ещё в период проведения Острогожско-Россошанской операции. Следовательно, и подготовку к новой операции приходилось вести «без отрыва от производства», т.е. проводя боевые действия по уничтожению острогожско-россошанской группировки противника. Принимая во внимание сложнейшие погодные условия (см. выше), данная подготовка была труднейшим делом, с которым, тем не менее, 40-я армия успешно справилась.

Всего для участия в операции из состава Воронежского и Брянского фронтов привлекалось двадцать семь стрелковых дивизий, семь стрелковых бригад, два танковых корпуса, восемь отдельных танковых бригад, три отдельных танковых полка и два отдельных танковых батальона [19; 354].

Из этого количества сил и средств на направлениях, избранных для ударов, было сосредоточено 72% стрелковых войск, 90% артиллерийских средств и все 100% танковых войск [19; 354].

В отличие от Острогожско-Россошанской операции, «Канны» которой были асимметричными, Воронежско-Касторненская операция была строго симметрична — для ударов на окружение со стороны обоих фронтов привлекались примерно равные силы (в том числе, по одному танковому корпусу) [19; 354].

Так же как и при подготовке Острогожско-Россошанской операции, при подготовке Воронежско-Касторненской потребовалась крупная перегруппировка сил между армиями для создания ударных группировок. Например, в 13-ю армию перебрасывались из 48-й армии Брянского фронта 81, 211-я и 280-я стрелковые дивизии, 193-й отдельный танковый полк. В 60-ю армию из 40-й передавались 141, 322-я стрелковые и 10-я артиллерийская дивизии, 253-я стрелковая, 86-я и 150-я танковые бригады. Правда, уходили эти соединения в 60-ю армию вместе с 22-километровым участком фронта на правом берегу Дона от Костенки до населённого пункта Семидесятское, т.е. им сниматься с места и совершать передвижения на новый участок фронта не приходилось, они оставались на занимаемых рубежах. В свою очередь, состав 40-й армии был пополнен 183-й (из резерва Воронежского фронта), 309-й стрелковыми дивизиями и 129-й стрелковой бригадой (два последних соединения передавались из 18-го отдельного стрелкового корпуса). Кроме того, прибыл 4-й танковый корпус генерал-майора А.Г. Кравченко, который должен был принять участие в Острогожско-Россошанской операции, но не был переброшен к моменту её проведения [29; 404 — 405], [19; 354], [40; 2 — 3].

Кроме внутрифронтовых перегруппировок производились значительные перегруппировки и внутри армий. Так, в 60-й армии с правого фланга на левый перебрасывались две стрелковые дивизии и одна стрелковая бригада. Такие же примерно перемещения войск происходили и в других армиях [19; 354 — 355].

В ходе перегруппировок многим соединениям приходилось передвигаться на довольно большие расстояния. Скажем, 5-я артиллерийская дивизия Брянского фронта совершила 200-километровый марш. 14-я танковая бригада Воронежского фронта преодолела 160 км, стрелковые соединения 60-й армии — от 60 до 80 км [19; 355], [40; 3].

Большинство соединений было перегруппировано с 16 по 23 января. 40-я армия перебрасывала свои войска с 19 по 23 января [19; 355], [29; 405], [40; 3].

В результате произведённых перегруппировок войска Брянского и Воронежского фронтов к началу операции заняли следующее положение.

13-я армия действовала на 46-километровом фронте. Её ударная группировка была сосредоточена в 18-километровой полосе между реками Кшень и Олым. В первом эшелоне ударной группировки находились четыре стрелковые дивизии (148, 307, 132-я и 8-я), одна танковая бригада и три танковых полка. Во втором эшелоне — три стрелковые дивизии (280, 211-я и 81-я) и одна танковая бригада (129-я). Всего в армии Н.П. Пухова для непосредственной поддержки пехоты выделялись 167 танков. Также в полосе 13-й армии был сосредоточен резерв Брянского фронта — 6-я гвардейская и 137-я стрелковые дивизии и 19-й танковый корпус (81 танк) [19; 355], [40; 3].

В 38-й армии ударная группировка была развёрнута в один эшелон на 14-километровом фронте от Козинок до Озерков. В неё входили 167-я и 240-я стрелковые дивизии, 180-я танковая бригада и 14-й танковый батальон (общее количество танков — 91). За ударной группировкой располагался армейский резерв — одна стрелковая дивизия, курсы младших лейтенантов и танковый батальон [19; 355], [40; 3].

60-я армия, получив, как указывалось выше, от 40-й 22-километровый участок от Костенок до Семидесятского, свою ударную группировку как раз на нём и развернула, т.е. на своём левом фланге. Ударная группировка располагалась в 12-километровой полосе и строилась в два эшелона. В первом эшелоне находились 232-я и 322-я стрелковые дивизии, 253-я стрелковая и три танковые бригады (всего — 51 танк); во втором — 303-я стрелковая дивизия [19; 355 — 356], [40; 3].

40-я армия занимала фронт в 50 км от Семидесятского до Городища. Главные силы располагались в центре этого построения на 30-километровом участке. Здесь были сосредоточены в первом эшелоне четыре стрелковые дивизии (183, 309, 107, 340-я), одна стрелковая (129-я) и две танковые бригады (192-я и 96-я; всего — 28 танков), а также 4-й танковый корпус (219 танков), занявший исходные позиции в полосе 309-й и 107-й стрелковых дивизий. Второй эшелон ударной группировки составили три лыжно-стрелковые бригады (4, 6-я и 8-я). Во второй эшелон должна была войти и 305-я стрелковая дивизия, к началу Воронежско-Касторненской операции выдвигавшаяся от Алексеевки после уничтожения войск противника, попавших под этим населённым пунктом в «котёл» [29; 405 — 407], [19; 356], [40; 3].

Действия сухопутных войск Брянского и Воронежского фронтов с воздуха обеспечивались 15-й воздушной армией Брянского фронта (413 самолётов) и 2-й воздушной армией Воронежского фронта (200 самолётов) [21; 106], [19; 352], [40; 1 — 2].

В Воронежском выступе советским войскам противостояли соединения 2-й немецкой армии и две дивизии 3-го армейского корпуса 2-й венгерской армии. Всего на 300-километровом фронте враг располагал двенадцатью дивизиями. Общая численность его войск достигала 125 тысяч солдат и офицеров, 1100 орудий (в том числе, 500 противотанковых), около 1000 миномётов и 65 танков [21; 106], [19; 352], [7; 304], [40; 1].

На сей раз советская сторона обладала существенным перевесом в силах. По количеству пехотных соединений мы превосходили немцев в 2,5 раза (против десяти немецких и двух венгерских дивизий у нас было 30,5 расчётных дивизии). Не менее, а скорее более чем двукратным должно было быть соотношение в общей численности противостоящих группировок. К сожалению, в моём распоряжении нет данных об общей численности войск Брянского и Воронежского фронтов, принимавших участие в Воронежско-Касторненской наступательной операции. Но с учётом того, что к моменту её начала только 13-я армия Н.П. Пухова насчитывала 95 000 человек, с уверенностью можно говорить, что эта численность никак не могла быть менее 250 000 человек [9; 121], [35; 284].

Две советские воздушные армии превосходили силы немецкой авиации не менее чем в 2 раза.

Но особенно существенным было превосходство наших войск в танках: 637 советских против 65 танков противника, т.е. почти в 10 раз. Хотя можно согласиться с К.С. Москаленко, что на 1 км фронта количество танков в наших наступающих соединениях было явно недостаточным [29; 407]. Конечно, маршал говорит только о своей 40-й армии, где на 1 км фронта прорыва приходилось в среднем 8,2 боевые машины (247 танков/30 км фронта прорыва) [29; 407]. Но в не меньшей, а, пожалуй, даже в большей степени это справедливо и для других участков наступления. На участке 60-й армии на 1 км фронта прорыва приходилось в среднем всего 4,3 танка (51 танк/12 км фронта прорыва), 38-й — 6,5 танка (91 танк/14 км фронта прорыва). И только в 13-й армии Н.П. Пухова танков на 1 км фронта прорыва было больше — 9,3 (167 танков/18 км фронта прорыва), а с учётом фронтового резерва, находящегося в полосе армии, — даже 13,8.

Тем не менее преимущество в танках над немцами было подавляющим.

Начало наступления устанавливалось: для 40-й армии — 24 января, для 60-й и 38-й армий — 25 января, для 13-й армии — 26 января [7; 306 — 307], [19; 353], [40; 2].

21 января в Ставку ВГК были представлены последние уточнения по плану операции. «В них предусматривалось, — пишет А.М. Василевский, — по завершении операции к 30 января развернуть на реке Оскол, от Старого Оскола до Уразово, основные силы фронта (Воронежского — И.Д.) и нанести ими три удара по сходящимся направлениям на Харьков. Армии правого крыла фронта с реки Тим должны были нанести удар на Курск, обеспечивая проведение Харьковской операции с севера» [7; 306]. Фактически данные уточнения представляли собой план новой наступательной операции. Подробнее разговор об этом плане пойдёт в следующей главе.

Ставка согласилась с данными предложениями [7; 306].

Воронежско-Касторненская операция началась 24 января с наступления 40-й армии К.С. Москаленко. Снова К.С. Москаленко наступал первым. Но если в Острогожско-Россошанской наступательной операции первенство 40-й армии в начале наступления было импровизированным, то теперь более ранний её удар предусматривался планом.

Своеобразной традицией операций зимы 1942 — 1943 годов стала плохая погода, затруднявшая артиллерийскую подготовку и поддержку наступления советских войск с воздуха. Выше говорилось о чрезвычайно тяжёлых погодных условиях при проведении Острогожско-Россошанской операции. Не стала исключением и Воронежско-Касторненская наступательная операция.

Утром 24 января 1943 года, т.е. в день начала наступления 40-й армии, поднялась сильнейшая метель. Дороги занесло. При этом стоял ещё и довольно сильный мороз — 20 градусов по Цельсию. Но главное — крайне ограниченной стала видимость. В таких условиях эффективность артподготовки была очень низкой. Поэтому в надежде на то, что метель утихнет, артиллерийскую подготовку с предрассветных часов перенесли на 12 часов дня. Однако и к полудню метель не прекратилась. Независимо от погоды было решено начать артподготовку в 12.30. Она продолжалась, согласно плану, 30 минут, но её результат был незначителен [29; 408], [40; 4].

От авиационной подготовки в условиях сильной метели вообще пришлось отказаться.

Всё это осложнило действия нашей пехоты и танков. Пехота во время артподготовки приблизилась к позициям противника на 300 — 350 метров. После её окончания пехотинцы при поддержке танков тут же атаковали врага, но были встречены плотным ружейно-пулемётным и артиллерийским огнём. По всему фронту наступления 40-й армии разгорелся ожесточённый бой. Уже спустя час на ряде участков войскам 40-й армии удалось вклиниться в оборону противника, однако они тут же вынуждены были отражать сильнейшие контратаки. В итоге к концу дня стрелковые соединения армии на отдельных участках продвинулись на глубину от 3 до 6 км в расположение немцев. На некоторых участках продвижения не было совсем — пехотные части вели бой, не продвинувшись и сотни метров от своих исходных позиций [29; 408], [19; 356 — 357], [40; 4].

Наиболее успешными 24 января оказались действия 4-го танкового корпуса генерала А.Г. Кравченко. Вот что о наступлении корпуса рассказывает К.С. Москаленко:

«Ещё успешнее действовал 4-й танковый корпус. Он сломил сопротивление частей 68-й немецкой пехотной дивизии, за два часа с боем продвинулся на 6 — 8 км и овладел районом Лебяжье. Далее ему предстояло наступать на Архангельское. Большие снежные заносы вынудили генерала А.Г. Кравченко выбрать кратчайший путь — через населённые пункты Старомеловое и Новомеловое.

Условия наступления были и здесь крайне тяжёлыми. Попытки двигаться вне дорог с целью обхода населённых пунктов, приспособленных противником к круговой обороне, ни к чему не привели. Танки застревали в глубоком снегу, буксовали и расходовали большое количество горючего. Дороги были также во многих местах занесены снегом.

Несмотря на все трудности, корпус, посадив мотострелковую бригаду на танки, вышел к Новомеловому и Старомеловому, продвинувшись за день на 16 км. С наступлением темноты он освободил эти населённые пункты. Потери его при этом были весьма значительными, так как из-за снежных заносов бригады вводились в бой поочерёдно и вынуждены были действовать только вдоль дороги.

Двигаться дальше к Горшечному кратчайшим путём не удалось. Разведка, посланная вечером в направлении населённого пункта Нижне-Гнилое, обнаружила там противотанковый опорный пункт. Противник готовился к отражению удара. Генералу Кравченко предстояло либо идти в лоб на врага, либо искать иного маршрута. Он предпочёл последнее» [29; 408 — 409].

Замечу, что дневное продвижение в 16 км для танкового соединения — это маловато. По плану операции, 4-й танковый корпус должен был преодолеть в первый день операции 35 км [19; 356 — 357], [40; 4]. Причины отставания от графика К.С. Москаленко указаны — тяжёлые погодные условия и труднопроходимая, вследствие последних, для танков и техники вообще местность. Эти обстоятельства лишали танковые силы свободы манёвра, заставляли действовать только вдоль дорог, тоже труднопроходимых, атаковать в лоб узлы вражеской обороны.

Кстати, о немецкой обороне на южном фасе Воронежского выступа. Всё познаётся в сравнении. И в сравнении с восточным и северным фасами выступа, как уже отмечалось выше, оборона на южном была значительно слабее, т.к. участок обороны этот был для 2-й немецкой армии новым, занимался спешно, и времени хорошо на нём закрепиться у немцев попросту не было. Об этом в один голос свидетельствуют все мемуаристы (и наши, и немецкие) и все современные историки.

Однако предостерегаю читателя от того, чтобы вообразить, что стояли немцы во чистом поле, на ровном снегу или сидели в абы как выдолбленных в мёрзлой земле мелких (по колено) траншейках и палили из стрелкового оружия по армаде двигавшихся на них советских танков. Типпельскирх о немецкой обороне юго-западнее Воронежа в 20-х числах января 1943 года пишет следующее:

«Эта дивизия (имеется в виду одна из двух венгерских дивизий 3-го армейского корпуса 2-й венгерской армии, отступивших в полосу действия 2-й немецкой армии — И.Д.) вместе с немецкими частями, которые 2-я армия бросила для защиты своего угрожаемого южного фланга в район юго-западнее Воронежа, оказала, наконец, сильное сопротивление, так что здесь после введения других немецких сил была создана довольно прочная оборона, которую войска удерживали целую неделю. Но главную опасность для 2-й армии представляло русское наступление, развивавшееся гораздо дальше к западу. Русские безостановочно продвигались там вперёд с целью охвата и, очевидно, хотели захватить Горшечное, узел дорог в 80 км западнее Воронежа. Одновременно можно было догадаться, что русские готовили удар из района Ливны, Елец в направлении на Касторное против северного фланга 2-й армии» [44; 360].

Итак, немцы не могли создать на южном фасе Воронежской дуги одинаково сильной, глубоко эшелонированной на всех участках обороны. Наиболее надёжной она была ближе к Воронежу. При удалении на юго-запад её прочность снижалась, что вполне естественно, принимая во внимание, что немцам всё дальше и дальше приходилось перебрасывать войска от мест их первоначальной дислокации, да и необходимыми резервами для создания прочной обороны при подобном удлинении линии фронта они не обладали.

В такой обстановке немцы пошли по следующему пути — за сплошной (относительно слабой) полосой обороны в населённых пунктах ими были созданы противотанковые опорные пункты, приспособленные к круговой обороне. В условиях сильно пересечённой местности, по которой проходило наступление 40-й армии, к которым добавлялись высота снежного покрова и тяжёлые погодные условия, русским войскам не оставалось ничего другого, как наступать вдоль дорог. А дороги эти лежали через населённые пункты, в которых и окопались немецкие гарнизоны. Волей-неволей взятие почти каждого такого узла сопротивления превращалось в лобовой штурм и сопровождалось значительными потерями.

На примере действий танкового корпуса А.Г. Кравченко 24 января видно, что в этот день корпусу пришлось брать два опорных пункта немцев — в Новомеловом и Старомеловом. Дальше танкистов ждал сильный узел сопротивления в Нижне-Гнилом, от штурма которого, принимая во внимание его укреплённость, А.Г. Кравченко вообще решил отказаться.

Словом, не надо недооценивать оборону немцев на южном фасе Воронежского выступа. При всей своей сравнительной с северным и восточным фасом слабости она доставляла наступающим советским войскам много проблем.

На следующий день, 25 января, командир 4-го танкового корпуса А.Г. Кравченко принял удачное решение. Проанализировав данные вновь посланной разведки, А.Г. Кравченко решил двигаться не на Нижне-Гнилое, а на населённый пункт Болото, в котором также был опорный пункт немцев, но укреплённый сравнительно слабее.

«Утром 25 января» корпус «перешёл в наступление на Болото, уничтожил там вражеский гарнизон и подошёл к Горшечному с той стороны, откуда противник вообще не ожидал наступления. Фашисты были захвачены врасплох. Это способствовало тому, что вражеская оборона была быстро смята. Танковый корпус с ходу ворвался в Горшечное и овладел им» [29; 409].

В дальнейшем, согласно плану, 4-й танковый корпус должен был продвигаться на Касторное. Однако в корпусе закончилось горючее — сказался его перерасход из-за снежных заносов. Последнее обстоятельство привело также к тому, что безнадёжно отстали тылы, включая автоцистерны с горючим, застрявшие на заснеженных дорогах. Танковый корпус встал в Горшечном. Продолжение операции было возможно только после дозаправки.

Но в этот день эстафету успешных действий перехватили у танкистов пехотинцы. Используя успех 4-го танкового корпуса, стрелковые соединения на всём фронте прорвали оборону противника, устремившись на север и северо-запад, отрезая пути отхода основным силам 2-й немецкой армии [29; 409], [19; 357], [40; 4].

«Лучше всех действовала 25-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора П.М. Шафаренко, — вспоминает К.С. Москаленко. — Продолжая развивать наступление, она совместно с 96-й танковой бригадой под командованием генерал-майора танковых войск В.Г. Лебедева продвинулась вслед за 4-м танковым корпусом и в середине дня вышла к Старомеловому и Новомеловому. К исходу дня её части продвинулись на 18 км, разгромили до батальона пехоты 68-й пехотной дивизии противника в Нижне-Гнилом и овладели этим населённым пунктом, превращённым гитлеровцами в опорной пункт сопротивления. Мелкие вражеские группы бежали в северном направлении.

183-я стрелковая дивизия генерал-майора А.С. Костицына и 129-я стрелковая бригада (командир — полковник И.И. Ладыгин) в этот же день продвинулись на 12 км» [29; 409 — 410].

Наименьшее продвижение имели правофланговые части 183-й стрелковой дивизии и 129-й стрелковой бригады, действовавшие у разграничительной линии с 60-й армией. Наткнувшись на опорные пункты врага, они потратили много времени на их взятие, продвинувшись за день всего на 2-3 км [29; 410].

25 января перешли в наступление соединения 60-й армии генерал-майора И.Д. Черняховского. В принципе именно в этот день, согласно плану наступательной операции, войска 60-й армии и должны были нанести удар. Однако имела место некоторая импровизация. По результатам боевых действий 24 января командование группы армий «Б» увидело, что его войска в районе Воронежа оказались в «мешке» и им грозит полное окружение. Поэтому оно приняло решение о выводе из города своих сил. Отход должны были прикрывать небольшие арьергарды. Этот манёвр не остался незамеченным советской стороной. Соединения 60-й армии тут же перешли к преследованию противника. Они разгромили его части прикрытия и к рассвету 25 января полностью освободили Воронеж [21; 106], [19; 357], [40; 4], [7; 306].

Отступая из города, гитлеровцы поджигали и взрывали лучшие городские здания. Были взорваны здания Воронежского государственного университета (бывший кадетский корпус), Дворца пионеров, Обкома партии, вокзала, домик Петра I. Почти всех остававшихся в городе жителей фашисты угнали на запад. Советские воины вступили на пустынные улицы, озарённые заревом многочисленных пожаров [21; 106], [40; 4].

25 января перешли в наступление и войска 38-й армии генерала Н.Е. Чибисова [7; 307].

В 8.08 утра 26 января к наступлению присоединилась 13-я армия Брянского фронта. Артподготовка началась с удара «катюш». Затем заговорила артиллерия. В 8.55 немецкие позиции подверглись массированной бомбардировке с воздуха, осуществлённой штурмовиками и бомбардировщиками 15-й воздушной армии. Пока шла авиационная подготовка, советские танки с десантом автоматчиков начали выдвижение через боевые позиции пехоты. Сразу же по окончании авиационной подготовки танки устремились в атаку. Несмотря на хорошо подготовленную оборону противника, войскам 13-й армии удалось её прорвать. К концу дня продвинулись на глубину 6 — 7 км, что полностью соответствовало задаче первого дня наступления [19; 357], [21; 107], [40; 4]. Начальник разведки штаба 82-й немецкой пехотной дивизии, оборонявшейся на северном фасе Воронежского выступа, обер-лейтенант Мюллер вынужден был признать:

«Мы никак не предполагали, что наступление будет так тщательно подготовлено и будет иметь такой успех. Мы в штабе были поражены его силой и не могли даже опомниться от первых ударов, как русские прорвали нашу линию обороны и стремительно двинулись вперёд» [21; 107].

Налицо явная переоценка немцами возможностей своей обороны и недооценка наступательных возможностей противника.

Весьма драматично 26 января развивались события в полосе наступления 40-й армии К.С. Москаленко. 4-й танковый корпус стоял в Горшечном без горючего. Автоцистерны так и не могли пробиться к нему по заснеженным дорогам. Тогда на помощь пришла авиация. Ночные бомбардировщики У-2 в течение двух ночей (с 25 на 26 и с 26 на 27 января) доставляли дизельное топливо и бензин для корпуса. Отважные лётчики при свете костров садили машины прямо на расчищенные от снега участки дорог. Благодаря этому к утру 27 января корпус А.Г. Кравченко смог возобновить движение на Касторное [21; 106 — 107], [19; 357], [40; 5].

Но 26 января он ещё продолжал стоять. Немцы незамедлительно воспользовались этим обстоятельством. Германское командование прекрасно понимало, что после захвата Нижне-Гнилого и Горшечного у войск 2-й армии остаётся один выход на запад из «мешка», в котором они оказались, — через Касторное. Конечно, сам по себе коридор, не занятый советскими войсками, был ещё довольно широк — около 60 километров [19; 357], [40; 4]. Однако надо учитывать, что ширина его значительно сужалась из-за того, что двигаться в условиях снежных заносов можно было только по дорогам. В такой ситуации узел дорог Касторное и оставался практически единственным выходом из «мешка».

Поэтому немцы решили не только не сдавать Касторное, но и расширить свободный коридор. С этой целью они, перебросив часть выведенных из Воронежа сил в полосу наступления 40-й армии, контратаковали и вновь захватили Нижне-Гнилое [29; 410 — 411].

Соединения 60-й и 38-й армий 26 января также наносили удары в направлении Касторного с юго-востока и северо-востока соответственно [21; 107].

27 января 4-й танковый корпус возобновил наступление из района Горшечного на Касторное. Авангардом корпуса была 45-я танковая бригада подполковника П.К. Жидкова, которая с десантом автоматчиков на броне к концу дня вышла на южные подступы к Касторному. Одновременно корпусом были перехвачены пути отхода противника на юго-запад. Пытавшиеся пробиться в этом направлении группы и колонны противника, встреченные огнём танков, вынуждены были искать другие пути отхода из образующегося «котла» [29; 411], [19; 358], [40; 5].

25-я гвардейская стрелковая дивизия 40-й армии в этот день выбила противника из Нижне-Гнилого, проследовала до Горшечного, откуда уже ушли части 4-го тк, и, заняв этот населённый пункт, взяла под контроль все перекрёстки дорог в его районе [29; 411], [19; 358], [40; 5].

Продвигалась вперёд 27 января и 13-я армия Брянского фронта. К исходу дня она вклинилась в оборону немцев на глубину до 20 км, расширив прорыв до 25 км. Активную поддержку действиям войск 13-й армии оказывала авиация 15-й воздушной армии, выполнившая в этот день 457 самолёто-вылетов [19; 358], [40; 5].

Утром 28 января танковая бригада подполковника П.К. Жидкова с юга ворвалась в Касторное. Завязались ожесточённые бои на улицах города. В течение дня к городу с севера вышла 118-я танковая бригада 13-й армии, с востока — 180-я танковая бригада 38-й армии, с юга же подходили основные силы 4-го танкового корпуса. После многочасового боя совместными усилиями войск, входивших в три армии двух советских фронтов, к утру 29 января город Касторное был освобождён [21; 107], [29; 411], [19; 358], [40; 5], [7; 309].

С захватом Касторного и выходом стрелковых соединений 40-й армии в район Горшечного основные пути отхода воронежско-касторненской группировки противника были перерезаны. Восточнее рубежа Горшечное — Касторное в «кольце» наших войск оказались восемь немецких (26, 57, 68, 75, 88, 323, 340-я и 377-я) и две венгерские (6-я и 9-я) дивизии.

Однако к этому моменту фронт окружения не был сплошным. Между 4-м танковым корпусом и 25-й гвардейской стрелковой дивизией был 25-километровый разрыв, сама 25-я гв. сд занимала фронт в 50 км, а её левый сосед отстоял от неё на 15 — 18 км [19; 359], [40; 5].

Уничтожение окружённой немецко-венгерской группировки проходило сложно. И дело тут не только в тяжёлых зимних условиях. Как верно отмечает современный российский военный историк А. Исаев:

«Важным действующим фактором, во многом определившим судьбу окружённых соединений… немцев, было принятие советским командованием решения на проведение наступательной операции на харьковском и курском направлениях» [19; 359].

А.М. Василевский в своих воспоминаниях описывает данную ситуацию следующим образом:

«К моменту выхода в район Касторного оперативная обстановка для нас складывалась довольно благоприятно, так как в обороне врага на участке от железной дороги Касторное — Курск до Купянска образовалась примерно 300-километровая брешь, слабо прикрытая войсками. Правда, нам было известно, что враг в спешном порядке перебрасывает сюда значительные силы. В частности, из Западной Европы в район Харькова прибывал 2-й танковый корпус СС (танковые дивизии «Рейх», «Адольф Гитлер» и «Мёртвая голова»). Передовые части корпуса были уже зафиксированы на реке Оскол. Это обстоятельство, безусловно, обязывало нас спешить с развитием наступления на Курск и Харьков. Но из-за невероятно тяжёлых зимних условий завершение Воронежско-Касторненской операции несколько затянулось. Преследуя и уничтожая остатки вражеской группы «Зиберт», советские войска за 15 дней наступления продвинулись на 130 км. В ходе операции были разгромлены основные силы 2-й немецкой армии, 3-й армейский корпус 2-й венгерской армии.

2 февраля Воронежский фронт приступил к проведению Харьковской наступательной операции в условиях, когда войска его правого крыла ещё продолжали вести бои, уничтожая остатки фашистской группировки в междуречье верховьев Сейма, Пселла и Оскола, пытавшейся через Обоянь уйти на запад, к городу Сумы» [7; 309].

Какие выводы можно сделать из данных слов А.М. Василевского?

Первое. Советское командование решило максимально использовать благоприятные возможности для удара в направлении Курска и Харькова, сложившиеся в результате наступления войск Воронежского и Брянского фронтов.

Второе. В силу первого обстоятельства Белгородско-Харьковская наступательная операция «наслоилась» на Воронежско-Касторненскую, т.е. началась ещё до окончания последней, вследствие чего большая часть войск Воронежского фронта была отвлечена от уничтожения окружённой в ходе Воронежско-Касторненской операции группировки противника.

Трудно не согласиться с А. Исаевым, заметившим:

«В сущности, задача окружённых соединений VII и XIII армейских корпусов 2-й армии и остатков 2-й венгерской армии потеряла свой приоритет. Обрушенный двумя последовательно проведёнными операциями фронт группы армий «Б» южнее Воронежа открывал перспективы наступления на запад и выхода в тыл группы армий «Центр», к Днепру и перехвата путей отхода войск групп армий «Дон» и «А». На этом фоне несколько пехотных дивизий перестали быть объектом пристального внимания. Именно этим объясняется странное на первый взгляд распределение сил между внешним и внутренним фронтами окружения. В Острогожско-Россошанской операции меньшая часть войск была на внешнем фронте окружения, в Воронежско-Касторненской — наоборот. Это не замедлило сказаться на результатах боевых действий Воронежского и Брянского фронтов» [19; 359 — 360].

Каким образом указанное наложение сказалось на результатах боевых действий Воронежского и Брянского фронтов, поговорим чуть ниже.

Сейчас же хотелось бы сделать ещё ряд замечаний. Прежде всего, обратить внимание читателя, что решение наступать на Харьков, Белгород и Курск не возникло у советского командования спонтанно, после взятия Касторного. Ранее уже говорилось, что план Белгородско-Харьковской наступательной операции, получивший кодовое название «Звезда», был предоставлен в Ставку ВГК командованием Воронежского фронта и представителем Ставки на данном участке советско-германского фронта А.М. Василевским ещё 21 января, а 23 января, т.е. до начала Воронежско-Касторненской операции, Ставка его утвердила. Другое дело, что А.М. Василевскому и Ф.И. Голикову пришлось в определённой степени импровизировать, чтобы совместить результаты, достигнутые к 30 января в ходе Воронежско-Касторненской операции, и уже имевшийся план операции «Звезда». Какие меры они для этого приняли, ещё будет сказано. Но зачем вообще понадобилась какая-то импровизация, и почему речь идёт о результатах Воронежско-Касторненской операции именно к 30-му числу? Ответ прост: план операции не был выполнен. Операция отставала от графика, ведь к 30 января предполагалось её завершить, в реальности же из-за тяжелейших погодных условий к этой дате немцев только взяли в «колечко», да и то не сплошное, а с разрывами. А Харьков и Курск манили. И главное — немцы начали «запечатывать» 300-километровую брешь во фронте. Возиться в таких условиях всеми силами с окружённой группировкой, терять на неё время, посчитали нецелесообразным. Надо было ловить момент. К тому же советское командование учитывало следующее обстоятельство: чем далее на запад отодвигалась линия фронта, тем меньше шансов на спасение было у окружённых [29; 416].

И ещё. Читателям в исторической литературе могут встретиться разночтения по датировке Воронежско-Касторненской операции. Есть два варианта: 24 января — 2 февраля и 24 января — 17 февраля. В обоих случаях — это не опечатки. Дата окончания «2 февраля», как нетрудно заметить, приурочена к дате начала новой наступательной операции — Белгородско-Харьковской, в которую с самого её начала были вовлечены основные силы Воронежского фронта. При такой точке зрения действия войск правого крыла этого фронта по уничтожению прорывавшихся из окружения войск противника приходится рассматривать уже в рамках операции «Звезда», что, на мой взгляд, не очень логично. Тем не менее подобную датировку Воронежско-Касторненской операции даёт в своих мемуарах А.М. Василевский [7; 295]. К.С. Москаленко, не называющий конкретной даты окончания этой операции, говорит в книге своих воспоминаний «На Юго-Западном направлении» о 20 днях, в течение которых проводились Острогожско-Россошанская и Воронежско-Касторненская операции, таким образом, определяя дату завершения второй из них как 1 — 2 февраля [29; 415]. Вслед за А.М. Василевским и К.С. Москаленко такую датировку дают и отдельные историки [40; 1].

Указание на 17 февраля как дату окончания Воронежско-Касторненской операции вызвано тем, что в этот день войска 38-й армии взяли город Обоянь, где оборонялась часть немецких войск, вырвавшихся из Касторненского «котла». Этим боевые действия с немцами-окруженцами на тот момент и завершились. Поэтому логично, что данное число и считают датой завершения операции. При этом читателя не должно смущать то обстоятельство, что даты проведения Воронежско-Касторненской и Белгородско-Харьковской операций пересекаются. Подобное наложение дат операций случалось. Далеко за примером ходить не будем: та же Острогожско-Россошанская операция завершилась 27 января, а Воронежско-Касторненская началась 24 января. Первую заканчивала незначительная часть войск Воронежского фронта, тогда как его основные силы были привлечены ко второй.

Но вернёмся непосредственно к событиям Воронежско-Касторненской операции.

По планам советского командования, все три армии Воронежского фронта, участвовавшие в операции, т.е. 38, 60-я и 40-я, должны были до 31 января включительно все силы бросить на уничтожение окружённого южнее и юго-восточнее Касторного противника. После этого 40-я и 60-я армии перегруппировывались для нового наступления, готовы к которому они должны были быть уже 1 февраля. Задача окончательного уничтожения окружённых вражеских соединений возлагалась после этого на 38-ю армию. К тому моменту в неё входили 23, 167, 206, 237, 240-я стрелковые дивизии и 253-я стрелковая бригада (23-я сд и 253-я сбр были переданы из состава 60-й армии). После уничтожения окружённого противника 38-я армия должна была присоединиться к наступлению на Харьков [19; 359], [40; 5].

Однако не сидели сложа руки и немцы. Они предпринимали яростные попытки прорыва из окружения. Пробивавшиеся из окружения немецкие войска разбились на три большие группы. Первая включала части 57, 88-й и 323-й пехотных дивизий под командованием генерала Фридриха Зиберта (командира 57-й пд). Численность этой группы составляла 6 — 8 тысяч человек. Вторая группа состояла из остатков 75, 340, 377-й немецких, 6-й и 9-й венгерских дивизий и насчитывала 8 — 10 тысяч человек. Она возглавлялась генералом Гельмутом Бёкеманом (командиром 75-й пд). Наконец, в третью группу вошли части 88-й и 26-й пехотных дивизий и управление VII армейского корпуса. Командовал ей генерал Фридрих Гольвитцер (командир 88-й пд) [19; 360], [40; 6].

Первоначально окружённая немецкая группировка всеми силами ударила на Горшечное. Как пишут А. Исаев и А. Сорокин, произошло это уже 29 января. Причём в этот же день части 25-й гвардейской стрелковой дивизии были выбиты из Горшечного [19; 360], [40; 6]. Захватив узел дорог, который представлял из себя данный посёлок, немцы разделились на три указанные группы. Группы Зиберта и Бёкемана пробивались от Горшечного на запад, а группа Гольвитцера — на юго-запад, к Старому Осколу. «Прорыв из окружения сквозь метель начался», — так заканчивает А. Исаев своё краткое упоминание о событиях в Горшечном [19; 360].

Однако, согласно свидетельству непосредственного участника того боя за Горшечное Николая Григорьевича Штыкова, на тот момент заместителя командира 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии (после этого боя Н.Г. Штыков стал командиром 73-го гв. сп), события в Горшечном развивались не совсем по такому сценарию, какой описан А. Исаевым и А. Сорокиным: мол, 29-го немцы ударили, отбили населённый пункт, тут же разделились и пошли прорываться сквозь метель.

В чём совпадают описания Н.Г. Штыкова и современных историков, так это в том, что в Горшечном к моменту немецкого удара по нему действительно находились части 25-й гвардейской стрелковой дивизии. Правда, Н.Г. Штыков уточняет, что было этих частей совсем немного:

«…В посёлке остались лишь наш полк (73-й гв. сп — И.Д.), дивизионный резерв — учебный батальон, часть сапёрного батальона и 29-й истребительный противотанковый артиллерийский дивизион» [49; 52].

А вот уже в дате начала боя идёт расхождение. По утверждению Николая Григорьевича, немцы атаковали Горшечное только в середине дня 30 января, причём после сильной артиллерийской и даже авиационной(!) подготовки [48; 53].

Нет никаких оснований сомневаться в дате, приводимой непосредственным участником тех событий. Такую же датировку находим у Типпельскирха [43; 362]. Да и логически 30 января, как дата немецкого удара на Горшечное с целью прорыва из окружения, выглядит более предпочтительно. Согласитесь, ведь 29 января (утром) только закончились бои за Касторное. Касторненские «ворота», через которые немецкая группировка могла уйти на запад, были «захлопнуты» советскими войсками. Немцам нужно было хоть какое-то время, чтобы сгруппироваться после тяжёлых боёв, наметить план действий, определить слабое место в «кольце» окружения, дойти до этого слабого места, т.е. до Горшечного.

Хотелось бы также заметить, что попавшая в окружение группировка была не только довольно многочисленной, сохранила организованность, но и имела в своём распоряжении к 30-му числу даже самолёты, которые и использовала при штурме Горшечного.

Бой за Горшечное шёл 30, 31 января и 1 февраля, т.е. не закончился одним днём, как можно заключить из изложения событий А. Исаевым и А. Сорокиным. Для описания трагических перипетий этого боя используем воспоминания Н.Г. Штыкова. Я, конечно, рискую навлечь на себя упрёки в цитатничестве. Но, с другой стороны, вот известный современный российский историк Б. Соколов, ярый критик всего советского, в своих работах страницами цитирует немецких вояк, даже не давая себе труда «разбавлять» цитаты хоть какими-то комментариями и пояснениями (см., например, Б. Соколов «Сражение за Харьков (февраль — март 1943 года)»). Раз этот эсэсовский апологет может себе такое позволить, то почему мне не позволить себе пространные цитаты из мемуаров наших воинов, защищавших то самое Отечество, в котором Б. Соколов имел несчастье родиться (а иного восприятия данного факта из его писаний и не следует). Более того, чувствую себя обязанным в необходимых случаях широко цитировать наших, советских, военных мемуаристов.

Итак, Николай Григорьевич Штыков вспоминает:

«В середине дня 30 января после сильной авиационной и артиллерийской подготовки противник атаковал Горшечное. Первый его удар пришёлся по учебному батальону дивизии, с которым у нашего полка не было… локтевой связи. Он занимал оборону несколько в стороне, фронтом к совхозу «Каучук». Именно оттуда по нему и ударило не менее полка вражеской пехоты. Учбат сразу же оказался в тяжёлом положении…

При повторной атаке… Учебный батальон оказался буквально разрезанным на две части. Одна из них, в составе примерно 120 человек, отошла к позициям нашего полка, а другая с боем отступила к деревне Ключи, где в то время располагался штаб дивизии. В этом бою курсанты понесли большие потери.

Почти одновременно с атакой позиций учебного батальона противник нанёс удар и по нашему полку. Ему удалось несколько потеснить батальон капитана А.П. Головина, но большего успеха он не добился. Гвардейцы сражались не на жизнь, а на смерть, хотя противостоять во много раз превосходящим силам врага… было очень нелегко. Вот один из примеров героизма, проявленного бойцами и командирами полка в том бою.

На участке батальона капитана М.С. Никифорцева гитлеровцам удалось прорваться к больнице, где располагался его штаб. Старший лейтенант А.Ф. Бутылин, начштаба батальона, не растерялся. С горсткой находившихся рядом бойцов он принял неравный бой. Эта группа отбила несколько атак противника, выстояла до подхода к ней помощи. И в этом была немалая заслуга писаря штаба сержанта Гладышева. Когда пуля сразила нашего пулемётчика, он тут же заменил его и разил врага до тех пор, пока не кончились ленты. А потом, взяв автомат из рук погибшего товарища, сержант первым поднялся в контратаку, увлекая за собой остальных бойцов.

В этом бою комсомолец Гладышев пал смертью храбрых.

Наступила ночь, но гитлеровцы по-прежнему не ослабляли натиска. Теперь бой вёлся при свете пожарищ. Горшечное горело со всех сторон. Рушились дома, заваливая улицы. Но и в этом аду наши бойцы и командиры бесстрашно сражались за каждую пядь родной земли, отходя лишь в самых крайних случаях.

К утру 31 января положение нашего полка особенно осложнилось. Его подразделения к этому времени удерживали в своих руках только здание школы, маслозавод да станционные постройки. А противник во второй половине дня нанёс по нашим позициям ещё два мощнейших удара. На их отражение мы мобилизовали все силы, которые смогли. В боевой строй встали даже раненые. Вооружившись автоматами, на положении рядовых бойцов, сражались и штабные командиры.

За двое суток боёв в Горшечном мы понесли большие потери…

1 февраля мы всё-таки были вынуждены начать отвод полка на южную окраину Горшечного. Наш отход обеспечивали подразделения прикрытия, которые дрались с исключительным упорством.

…Полк истекал кровью в самом прямом смысле этого слова. Вот почему утром 2 февраля было решено отвести его остатки за посёлок, на высоты в район села Богородицкое. Группировке противника, хотя и ценою больших потерь, удалось прорваться на юго-запад. Но полк сделал всё, что мог. И даже больше, чем мог. Уже после войны мне удалось познакомиться с протоколом допроса одного фашистского генерала, взятого в плен после наших боёв в Горшечном. Ответив на поставленные ему вопросы, тот в свою очередь спросил:

— Какое количество частей задерживало наш отход через Горшечное?

Когда ему сказали, что там оборонялся всего лишь один гвардейский полк с приданными ему мелкими подразделениями, генерал был крайне удивлён. Как он полагал, на этом участке им противостояло не менее двух советских дивизий» [49; 53 — 57].

В течение первых дней февраля 1943 года развернулось сражение между группами Зиберта, Гольвитцера и Бёкемана, стремящимися вырваться из окружения, и войсками 38-й армии, а также частью сил 40-й армии. Складывающаяся обстановка не позволила использовать все силы последней для наступления на белгородско-харьковском направлении. Её 107, 303, 25-я гвардейская стрелковые дивизии, 129-я стрелковая бригада и 4-й танковый корпус продолжали действия по ликвидации окружённой вражеской группировки. При этом соединения 38-й армии находились к востоку от неприятеля, а 40-й действовали западнее Горшечного [29; 419].

Группа Гольвитцера, рвавшаяся к Старому Осколу, в случае успеха своего прорыва обрела бы в этом городе хотя и временное, но вполне надёжное убежище, чтобы перевести дух. Дело в том, что в Старом Осколе находился довольно сильный немецкий гарнизон, насчитывавший свыше двух полков 26-й немецкой пехотной дивизии, усиленных артиллерией. Город был превращён в мощный узел сопротивления. Кроме того, германское командование, понимая всё значение Старого Оскола для прорыва из кольца окружённых немецких соединений, направило его гарнизону подкрепление — отряд численностью свыше пятисот человек с пулемётами и миномётами. Передвигался этот отряд на санях, что и позволило ему по заснеженным дорогам довольно оперативно почти достигнуть цели. Почти, потому что в 8 километрах от Старого Оскола у разъезда Набокино на его пути встала группа из пятнадцати бойцов и двух командиров 409-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 40-й армии. Они заняли оборону у будки путевого обходчика Майсюка и в тяжелейшем бою удержали свой рубеж. Гитлеровцы не смогли прорваться к Старому Осколу. В этом бою тринадцать из семнадцати советских воинов погибли, а четверо получили тяжёлые ранения. Вот имена этих героев: старший лейтенант Валентин Плотников, младший лейтенант Василий Бондаренко, Умербай Чажебаев, Сергей Башев, Пётр Николаев, Михаил Яблонов, Тимофей Савин, Григорий Опарин, Михаил Дроздов, Павел Виноградов, Алексей Золотарёв, Николай Литвинов, Пётр Толмачёв, Василий Кукушкин, Тихон Бабков, Абдбек Бутбаев, Павел Рябушкин (последние четыре бойца были тяжело ранены, но в этом бою остались живы) [29; 414 — 415], [21; 108 — 109]. Случилось это ещё 31 января.

Группе Гольвитцера также не удалось прорваться к Старому Осколу. Её движение к городу было остановлено частями 25-й гвардейской и 303-й стрелковых дивизий [29; 419], [49; 57]. Противник, понеся значительные потери, вынужден был искать другие пути для выхода из окружения.

Сам же гарнизон Старого Оскола был разгромлен, а город освобождён частями 107-й стрелковой дивизии полковника П.М. Бежко 5 февраля. Большая часть немецкого гарнизона в ходе ожесточённого боя была уничтожена. Но даже после этого в плен к бойцам полковника П.М. Бежко попали почти 2 тысячи человек [29; 415, 419]. Отсюда можно заключить, насколько сильный немецкий гарнизон удерживал город.

С одной из прорвавшихся из района Горшечного на запад групп противника столкнулись в ночь на 2 февраля танкисты 4-го танкового корпуса. Причём столкновение это произошло случайно, т.к. корпус не был отряжен для ликвидации окружённой вражеской группировки после 1 февраля. Вместе с основными силами 40-й армии он должен был принять участие в Белгородско-Харьковской наступательной операции с самого её начала, т.е. 2 февраля. Именно для переброски на белгородское направление и сосредоточилась в населённом пункте Богатырёво 102-я танковая бригада 4-го танкового корпуса. Но как раз на этот населённый пункт устремились прорвавшиеся под Горшечным колонны немецких войск. Несмотря на то, что появление врага в районе Богатырёво было неожиданным, советские танкисты встретили его во всеоружии. Плотным огнём они отразили все попытки немцев захватить посёлок, нанеся им тяжёлый урон.

Отойдя от Богатырёво, гитлеровцы попытались прорваться через Ястребовку, расположенную юго-западнее. К ней они подошли в ночь со 2 на 3 февраля. Причём, заметим, что смещались окруженцы всё-таки в общем направлении к западу, но ни одной советской части на их пути не оказалось. Это к вопросу о плотности кольца окружения.

Видимо, гитлеровцы не совсем верно оценили обстановку, предположив, что в Ястребовке находится какая-то тыловая часть, потому что очертя голову несколькими плотными колоннами кинулись на этот населённый пункт. Но тут им не повезло ещё больше, чем в Богатырёво, ибо встречали их отнюдь не обозники, санитары и раненые, как они, очевидно, надеялись, а танкисты целых двух бригад (45-й и 64-й) того же 4-го танкового корпуса А.Г. Кравченко. Так же, как 102-я танковая бригада в Богатырёво, 45-я и 64-я бригады готовились в Ястребовке к переброске в район нового наступления. Танковые орудия встретили прущих плотной массой напролом немцев шквальным огнём. Огонь вёлся до тех пор, пока вражеские колонны не оказались рассеянными [29; 419 — 420]. «Утром за околицей Ястребовки были подобраны и захоронены тысячи окоченевших трупов фашистских солдат и офицеров» [29; 420].

Впрочем, на этом попытки двух немецких групп (Зиберта и Бёкемана) прорваться в западном направлении не закончились. Немцы метались по заснеженным дорогам, пользуясь малочисленностью советских войск, от одного населённого пункта к другому. И 4-й танковый корпус, занятый боями с ними, только к 8 февраля смог присоединиться к основным силам 40-й армии, наступающей на Белгород [29; 419 — 420].

4 февраля 73-й гвардейский стрелковый полк 25-й гвардейской стрелковой дивизии, дравшийся, как мы помним, за Горшечное три дня, оставивший его под напором во много раз превосходящих сил противника, начал атаку с целью отбить этот посёлок. Горшечное защищалось немецким арьергардом — полком 377-й пехотной дивизии численностью около тысячи человек.

В ходе напряжённого боя к утру 5 февраля сопротивление противника было сломлено, и Горшечное полностью занято нашими войсками [49; 58 — 59].

Здесь хотелось бы немного отвлечься от хода боёв для освещения вот какого вопроса.

Н.Г. Штыков, к моменту повторного занятия Горшечного 73-м гв. сп уже командир этого полка, описывает следующий эпизод:

«В посёлке нами было захвачено немало пленных. И тут-то мы и стали свидетелями одного запомнившегося инцидента. В одной из колонн, которую конвоировали наши автоматчики, вдруг возник какой-то шум. В чём дело? Оказалось, гитлеровцы не хотели идти, даже в плену, в одном строю с венграми.

Вот они, “союзнички”!» [49; 59].

Слово «союзнички», употреблённое Н.Г. Штыковым, да ещё взятое им при этом в кавычки, как нельзя лучше отражает отношения между немцами и их союзниками (румынами, итальянцами, венграми) во время событий конца 1942 — начала 1943 года на Среднем и Верхнем Дону.

Немецкие военачальники-мемуаристы стыдливо обходят этот вопрос, максимум указывая на более низкие боевые возможности союзнических дивизий, причём упирают в большей степени на их недостаточный противотанковый потенциал. Очевидно, стремясь избежать упрёка в том, что огульно сваливают всю вину на союзников за неудачи ноября 1942 года — января 1943 года под Сталинградом, Котельниковым, Острогожском и Воронежем, гитлеровские военачальники даже находят слова похвалы мужеству солдат союзных войск.

И ни слова ни о моральном состоянии союзнических войск, которое было, мягко говоря, далеко не блестящим, ни о далёком от всякой воинской чести поведении немцев по отношению к своим союзникам в момент неудач зимы 1942 — 1943 годов.

Н.Г. Штыков очень верно подметил крайне негативное отношение пленных немцев к пленным венграм.

Считая румын, итальянцев и венгров главными виновниками своих неудач, немцы (от солдат до высших командиров) совершенно с ними не считались, срывали на них свою бессильную злобу, использовали их как пушечное мясо, чтобы уменьшить свои потери.

Воронежско-Касторненская наступательная операция советских войск дала немало примеров такого поведения гитлеровских вояк конкретно к венграм.

Так, по донесению уцелевшей группы офицеров штаба 3-го армейского корпуса 2-й венгерской армии, основной причиной колоссальных потерь двух венгерских дивизий, действовавших на южном фасе Воронежского выступа, явилось то, что их, и без того плохо оснащённых и измотанных в боях, командование 2-й германской армии использовало в качестве арьергарда для прикрытия своего отступления [21; 107].

Не более благородными, чем командование 2-й немецкой армии, оказались по отношению к союзникам солдаты и строевые офицеры этой армии. Спасая свою жизнь, они отнимали у венгерских солдат все средства передвижения, продовольствие, тёплую одежду, из домов на мороз выбрасывали раненых, запрещали двигаться по дорогам, по которым отходили германские части [21; 107]. Венгерский генерал Ковач в связи с этим писал:

«Пока венгерские подразделения следовали вместе с немецкими частями, самые большие трудности чинили немцы (выделено мной — И.Д.). Они запрещали венграм продвижение даже и по тем дорогам, где венгры им не мешали бы. Они силой отнимали сани, верховых коней, повозки, оружие. В случае сопротивления пускали в ход оружие. В населённых пунктах немцы выбрасывали венгров из занимаемых ими домов. В те дома, где были немцы, венгров не пускали. При появлении венгров немцы часто их оскорбляли, грубо поносили венгерский народ и венгерскую армию» [21; 107].

Ясно, что подобные действия немцев у венгров восторга не вызывали. В Старом Осколе, Мантурове и ряде других населённых пунктов дело дошло даже до вооружённых столкновений между немецкими и венгерскими солдатами [21; 107].

Да, действительно, «союзнички»!

Но вернёмся непосредственно к боевым действиям по ликвидации окружённой немецкой группировки.

Пользуясь широкими разрывами во фронте окружения, немцы постепенно продвигались в западном и юго-западном направлениях. Советские части, обнаружив выскользнувшего противника, пытались настигнуть его и перерезать ему пути отхода. В такой обстановке зачастую случалось, что наши части кидались вдогонку и вступали в единоборство с превосходящими вражескими силами.

Так случилось, например, 9 — 10 февраля в боях под населённым пунктом Пузачи.

9 февраля командир 96-й танковой бригады (входила в 40-ю армию) генерал-майор В.Г. Лебедев получил от своей разведки донесение, что в сторону Мантурово по дороге движется большая колонна противника численностью до 13 тысяч человек. В.Г. Лебедев приказал атаковать её на максимальной скорости. Танки с автоматчиками на броне неожиданно врезались в колонну, состоявшую из 150 машин и 30 самоходных орудий, уничтожили 1500 солдат и офицеров, захватили до 2500 пленных [21; 108].

Затем бригаде пришлось разделиться, чтобы перекрыть различные дороги, ведущие к Мантурово. Часть танкистов «оседлала» развилку дорог у села Пузачи.

В ночь с 9 на 10 февраля противник силами, во много раз превосходящими силы танкистов, атаковал Пузачи. Всю ночь и весь следующий день кипел жаркий бой. Немцы упорно старались прорваться через Пузачи. Но все их атаки отбивались нашими бойцами. Уступая врагу в численности, танкисты и мотострелки 96-й танковой бригады стойко держали свои позиции, дрались героически.

Вот некоторые эпизоды того боя.

Пулемётный расчёт И.С. Поскрёбышева был выведен из строя. Оставшись один, И.С. Поскрёбышев не отступил, сменил позицию, выдвинувшись навстречу атакующим врагам. Не ожидавшие такого немцы попали под кинжальный огонь его пулемёта. Пока они опомнились, И.С. Поскрёбышев уничтожил до ста гитлеровцев. Их атака захлебнулась. При повторной атаке отважный боец подпустил вражеских солдат на 50 м и вновь метким огнём заставил их отступить. Даже раненый в руку, И.С. Поскрёбышев продолжал сражаться. Гитлеровцы захватили его позицию только после смерти героя [21; 108].

Танк старшего лейтенанта А.Ф. Щеглова играл роль подвижного резерва у защитников Пузачей. С несколькими автоматчиками на броне он появлялся на самых угрожаемых участках обороны и неизменно помогал отражать вражеский натиск. В одной из таких схваток у танка закончилось горючее, и был израсходован весь боекомплект. Гитлеровцы окружили машину. Оборонявшиеся около танка мотострелки были перебиты. В приближающихся к танку фашистов из люков полетели гранаты. Под прикрытием их разрывов экипаж выбрался из машины и со стрелковым оружием ринулся на врага в свою последнюю атаку [21; 108].

К вечеру 10 февраля из защитников Пузачей в живых осталось только тридцать два человека. Они заняли круговую оборону на окраине деревни в одном из колхозных сараев, по-прежнему преграждая гитлеровцам дорогу через пузачи. Тринадцать бешеных атак отбил этот маленький гарнизон. Немцам удалось поджечь соседний дом, в который переносили раненых бойцов. Спасать раненых из огня под пулями врага бросился старший лейтенант И.А. Бабкин, помощник начальника политотдела бригады. Ему удалось вытащить из горящего дома многих из них, но вскоре он сам был смертельно ранен осколком гранаты. В память подвига отважного комиссара деревня Пузачи, по просьбе её жителей, впоследствии была переименована в Бабкино.

Немцам удалось поджечь и сарай, где защищались оставшиеся в живых бойцы. Бросившись из огня в неожиданную атаку, эта горстка героев сумела прорваться сквозь вражеское кольцо. Чуть позже они соединились с основными силами бригады. Когда 11 февраля в Пузачи вошли танки 96-й танковой бригады, только около сарая, где дрались последние защитники деревни, насчитали двести сорок убитых вражеских солдат и офицеров [21; 108].

Прорыв через Пузачи не помог уходящим на запад гитлеровцам вырваться из окружения.

Как раз к 10 февраля двигавшиеся с севера войска 38-й армии стали «запечатывать» свободные пути отхода на северо-запад и запад. Пробиться через эти заслоны ни группе Зиберта, ни группе Бёкемана не удалось [19; 362].

Более повезло группе Гольвитцера. Продолжая медленно продвигаться на юго-запад, она наконец нащупала слабый участок на стыке 40-й и 38-й армий. Немцы сбили несколько немногочисленных советских заслонов и устремились в свободный коридор. Остатки групп Зиберта и Бёкемана последовали за группой Гольвитцера. Транспортная авиация немцев сбрасывала на дорогу своим отходящим войскам боеприпасы и продовольствие. Данной работе вражеской авиации погода не препятствовала, т.к. 10 февраля буран прекратился. Но не оказывала ей практически никакого противодействия и авиация Воронежского фронта, т.к. почти вся была задействована в наступлении на курском и белгородско-харьковском направлениях. Почти не было и налётов истребительной, штурмовой и бомбардировочной советской авиации на немецкие отступающие колонны. А ведь массированные налёты могли бы причинить немцам много проблем. Но по указанной причине удержание вырывающихся из кольца окруженцев, несмотря на улучшившиеся погодные условия, так и осталось задачей исключительно наземных войск [19; 362].

Ударом с севера 12 февраля силами 240-й стрелковой дивизии 38-й армии удалось отрезать и почти полностью уничтожить группу Бёкемана. Группам Гольвитцера и Зиберта удалось пробиться к Обояни и соединиться с немецким гарнизоном этого города [19; 362].

Войска 38-й армии вышли к Обояни 16 февраля и охватили город с трёх сторон. Опасаясь полного окружения, в ночь с 17 на 18 февраля немцы покинули Обоянь, а соединения 38-й армии продолжили движение с целью участия в Белгородско-Харьковской наступательной операции, занимая те районы, которые вскоре получат название Курской дуги [19; 362].

Воронежско-Касторненская операция завершилась.

В результате Воронежско-Касторненской операции было нанесено поражение крупной вражеской группировке, действовавшей западнее Воронежа. Свыше одиннадцати дивизий противника оказались разгромленными. Только 6 — 7 тысяч человек смогли вырваться из окружения [29; 412]. Был ликвидирован Воронежский выступ, удерживавшийся противником с августа 1942 года. Советские войска освободили большую часть Воронежской и Курской областей, включая города Воронеж, Старый Оскол, Тим, Обоянь и множество других населённых пунктов.

В построении группы армий «Б», основные силы которой в результате двух последовательно проведённых советскими войсками наступательных операций — Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской — оказались разбитыми, была пробита широкая, свыше 300 км, брешь. Через неё войска Брянского и Воронежского фронтов устремились на запад. Первые продвигались на брянском направлении, вторые — на белгородско-харьковском.

Фактически немцев и их союзников на Верхнем Дону постигла военная катастрофа, не уступавшая по размерам Сталинградской. Бывший гитлеровский генерал фон Бутлар в своём труде «Мировая война 1939 — 1945» написал о ней так:

«Итог, который немецкому командованию пришлось подвести на этом участке фронта в конце января 1943 г., был поистине ужасным. За 14 дней русского наступления группа армий «Б» была почти полностью разгромлена. 2-я армия оказалась сильно потрёпанной. К тому же она потеряла во время прорыва основную массу своей боевой техники. 2-я венгерская армия была почти полностью уничтожена, из 8-й (итальянской — И.Д.) армии спастись удалось лишь некоторым частям корпуса альпийских стрелков. От остальной части соединений уцелели только жалкие остатки. Из числа немецких войск, действовавших в полосе 8-й итальянской армии, остались лишь потрёпанные остатки нескольких немецких дивизий, которым удалось спастись за рекой Оскол. Связь с группой армий «Центр» и с группой армий «Дон» была потеряна, стыки находились под угрозой» [29; 413], [21; 109 — 110].

То же самое, но как бы сквозь зубы, спасая честь мундира, а потому более сдержанно, признаёт и фон Типпельскирх:

«…Во фронте немецких и союзнических армий образовалась брешь шириной в 350 км. Потери 2-й немецкой армии были очень большими, на 2-ю венгерскую армию вообще не приходилось больше рассчитывать. Введенный в её полосе немецкий армейский корпус отошёл с боями на реку Оскол. Остатки альпийского корпуса и 24-го танкового корпуса также не могли больше вести боевые действия… Непосредственная связь с группой армий «Дон», чьё левое крыло находилось за Северским Донцом в районе Лисичанска, готова была порваться» [44; 363].

И в заключение разговора о Воронежско-Касторненской операции хотелось бы отметить, что она была первым «примером успешного перехода от одной крупной наступательной операции к другой без оперативной паузы» [29; 413].

Однако вскоре за этим первым примером последовал и второй, не менее успешный.

ГЛАВА II

«ЗВЕЗДА», ВЕДУЩАЯ К ХАРЬКОВУ

21 января 1943 года командование Воронежского фронта и представитель Ставки ВГК на Воронежском и Юго-Западном фронтах А.М. Василевский направили Верховному Главнокомандующему И.В. Сталину доклад с планом проведения наступательной операции на Харьков:

«ДОКЛАД ПРЕДСТАВИТЕЛЯ СТАВКИ И КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ВОРОНЕЖСКОГО ФРОНТА № 00179/ОП ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ ПЛАНА ОПЕРАЦИИ ПО ОСВОБОЖДЕНИЮ ХАРЬКОВА.

21 января 1943 г.

18 ч. 00 мин.

1. Выполняя Ваши указания, войска левого крыла Воронежского фронта (3-я танковая армия и 18 ск) после окончательной ликвидации группировки противника, окружённой в районе к западу от железной дороги Лиски — Россошь, своими главными силами к 25 января выйдут на рубеж Нов[ый] Оскол, Валуйки, Покровское. 3-я танковая армия будет готова к нанесению удара на Харьков к 28 января в составе двух танковых корпусов (12 и 15), одной отбр, пяти стрелковых дивизий (48 гв., 62 гв., 160, 111, 184), 6 гв. кавкорпуса (двухдивизионного состава с танковой бригадой). Дополнительно в состав армии несколько позднее подойдёт ещё одна стрелковая дивизия.

2. Считаем целесообразным главный удар 3-й танковой армии наносить в направлении Валуйки, Ольховатка, Печенеги, Чугуев, Мерефа с задачей обойти и взять Харьков с юго-запада. Главный удар наносить силами двух танковых корпусов, четырёх сд, одной отдельной тбр по следующему плану: первый день — подвижными частями выйти на линию Ольховатки; второй день – Печенеги; третий — Рогань, Введенский; четвёртый — Мерефы; пятый — шестой — овладение Харьковом с юго-запада. Стрелковые дивизии армии подойдут к Харькову (ориентировочно) на 8 – 9 день.

Обеспечение операции с юга будет возложено на 6-й гвардейский кавкорпус с направления — Уразово, Двуречная, Шевченково, Андреевка, Алексеевское, ст. Беспаловка.

18 ск в составе трёх сд, двух сбр с фронта ст. Чернянка, (иск.) Валуйки будет готов к наступлению с целью обеспечения 3-й танковой армии справа — с 28 января. Направление удара — Волоконовка, Волчанск, Непокрытое, Харьков.

3. Войска правого крыла фронта (60, 40-я армии) в составе одиннадцати сд, двух сбр, трёх лыжных бригад, 4 тк, трёх отдельных танковых бригад — после окончания Воронежской операции будут готовы к наступлению на Белгород, Харьков главными силами с рубежа р. Оскол — 30 января.

38-я армия в составе четырёх сд после окончательного завершения Воронежской операции будет в дальнейшем использована для обеспечения удара 60-й и 40-й армий со стороны Курска.

4. Удар подвижной группировки правого крыла фронта наносить в направлении Стар[ый] Оскол, Боброво-Дворское, Белгород, Уды, северо-западная и западная окраины Харькова.

Состав подвижной группировки: 4 тк, северная группа из трёх тбр, три лыжные бригады.

Главный удар стрелковых дивизий 60-й и 40-й армий (всего десять сд и одна сбр) наносить с фронта Ястребовка, Казачек в общем направлении на Белгород, Харьков с расчётом выхода на сев.-зап. окраину Харькова на 9 — 10 день.

С выходом стрелковых дивизий 60-й и 40-й армий на рубеж Марьино, Александровский, Алексеевка — 38-ю армию развернуть для удара в направлении Ивни с целью обеспечения фронта операции со стороны Курска.

5. Общей задачей предстоящей операции иметь — овладение районом Белгород, Харьков и на 15 — 20 день операции — выход на рубеж Медвенское, Ракитное, Грайворон, Богодухов, Валки, ст. Власовка для дальнейших действий на Полтаву.

6. Необходимо:

а) установить разгранлинии Воронежского фронта с Брянским: Задонск, Касторное, Тёплый Колодезь, Обоянь, Воложба; из них первые два — для Воронежского, остальные для Брянского фронта включительно; с ЮЗФ — Верхний Мамон, Покровское, Купянск, Шевченково, Змиев, Полтава (все пункты для ЮЗФ включительно);

б) одновременно нанести удар левым крылом Брянского фронта в общем направлении на Курск с выходом на линию Курск, Обоянь;

в) усилить Воронежский фронт одной артдивизией и одной дивизией РС;

г) в связи с тем, что выделенные фронту 100 шт. танков «россыпью» идут на укомплектование только 3 ТА, просим отпустить фронту дополнительно 100 шт. танков «россыпью» для доукомплектования отдельных танковых бригад.

7. Просим рассмотреть и утвердить план.

МИХАЙЛОВ

(условная фамилия А.М. Василевского — И.Д.)

ФИЛИППОВ

(условная фамилия Ф.И. Голикова — И.Д.)

ФЁДОРОВ

(условная фамилия Ф.Ф. Кузнецова — члена Военного совета Воронежского фронта — И.Д.)

ИЛЬИН

(условная фамилия М.И. Казакова — начальника штаба Воронежского фронта — И.Д.)» [37; 274 — 275].

Как видим, план был составлен и направлен в Ставку ВГК ещё до окончания Острогожско-Россошанской операции и начала Воронежско-Касторненской операции. Т.е. командование Воронежского фронта мыслило на перспективу. Тем не менее процитированный документ также показывает, что данное перспективное планирование осуществлялось по прямому приказу Ставки Верховного Главнокомандования: фраза «выполняя Ваши указания» в самом начале документа в увязке со всем остальным текстом пункта 1 однозначно об этом свидетельствует.

С.М. Штеменко в своих мемуарах «Генеральный штаб в годы войны» так рассказывает об этом:

«А в Ставке и Генеральном штабе к тому времени уже созрели соображения относительно дальнейшего наступления. Мыслилось использовать резкое ослабление противника на рубеже Касторное, Старобельск для стремительного овладения Курском, Белгородом, Харьковом и так необходимым стране Донбассом.

В сочетании с операциями войск Южного и Северо-Кавказского фронтов на Нижнем Дону и в предгорьях Кавказа развитие наступления Воронежского фронта на Курск, Харьков и Юго-Западного в Донбассе, по общему тогда мнению, неизбежно должно было привести к разгрому всего южного крыла противника» [48; 91].

Ожидаемый Ставкой ВГК план наступления на Харьков был ей утверждён директивой № 30022 от 23.01.1943 года:

«23 января 1943 г.

00 ч. 30 мин.

1. Представленный вами план операции в части, касающейся Харькова, утверждён Ставкой Верховного Главнокомандования.

2. Операцию эту впредь именовать «Звезда».

3. Начало операции — согласно предоставленному плану 28.01.

ВАСИЛЬЕВ

(условная фамилия И.В. Сталина — И.Д.)»

[37; 33].

Кстати, о названии операции — «Звезда». В этом названии нет ничего идеологического, как можно было бы подумать. К.С. Москаленко поясняет в своих воспоминаниях:

«План наступательной операции, получивший условное название «Звезда»… Своим названием… был обязан тому, что намечал концентрический удар на Харьков по сходящимся направлениям» [29; 416 — 417].

Т.е. удары, которые должны были наносить советские войска, представляли собой как бы лучи звезды. Центром же этих лучей, точкой их схождения был Харьков.

Поговорим теперь о наряде сил, которыми Воронежский фронт должен был наступать и взять Белгород и Харьков. Разговор этот необходим в связи с тем, что фактический наряд сил был несколько отличен от запланированного докладом в Ставку ВГК № 00179/оп от 21 января и утверждённого ею 23-го числа. Одна из причин такого отличия выше уже называлась — советское командование несколько «импровизировало» в связи с затяжкой окончания Воронежско-Касторненской операции. Вторая причина заключалась в проведении наступления на брянском направлении, в результате планирования которого войскам Брянского фронта были поставлены иные задачи.

Главное отличие факта от плана заключалось в том, что 60-я армия И.Д. Черняховского на Харьков не наступала, а должна была наступать на Курск. Как помним, доклад № 00179/оп предполагал, что в направлении Курска будет действовать 38-я армия. При этом цель взятия города ей не ставилась, она должна была лишь обеспечить Белгородско-Харьковскую операцию со стороны Курска (см. выше). А задачу взятия Курска, судя по всему, должны были решить войска Брянского фронта: «б) одновременно нанести удар левым крылом Брянского фронта в общем направлении на Курск с выходом на линию Курск, Обоянь» [37; 275]. Но, с одной стороны, войска 38-й армии к 1 февраля физически не могли обеспечить прикрытие наступления на Харьков со стороны курского направления, поскольку решением командования фронта именно на них возлагалась задача ликвидации окружённой в ходе Воронежско-Касторненской операции группировки противника. Кстати, в ходе боевых действий с окруженцами соединения 38-й армии оказались южнее 60-й армии, хотя накануне операции более северной была как раз 38-я армия. С другой стороны, войска Брянского фронта задействовались в наступлении на брянском направлении. Поэтому-то именно 60-й армии И.Д. Черняховского было поручено наносить удар на Курск (как говорится, ей сам бог велел; веление это обрело земное выражение в директиве Ставки ВГК № 30030 от 26.01.1943 года [37; 40]).

Для овладения Курском генерал-майор И.Д. Черняховский создал две ударные группировки. Одна, в составе двух стрелковых дивизий и танковой бригады, должна была наступать на город с севера, вторая, в составе одной стрелковой дивизии, обходила его с юга [21; 113].

Таким образом, для наступления на Харьков с северо-востока с целью его охвата с северо-запада и запада предназначалась теперь всего одна армия — 40-я К.С. Москаленко. Правда, в неё из 60-й армии были переданы две стрелковые дивизии — 303-я и 100-я. Кроме них в состав 40-й армии к 1 февраля входили 25-я гвардейская, 107, 183, 305, 309-я и 340-я стрелковые дивизии, 129-я стрелковая и 4, 6-я и 8-я лыжные бригады. Средством усиления армии были 4-й танковый корпус, отдельные танковые бригады (96-я и 116-я), три отдельных танковых полка, 10-я артиллерийская дивизия, 4-я дивизия РС и 5-я дивизия ПВО [29; 418 — 419; 420].

В целом по стрелковым и танковым соединениям, наступающим на Харьков с северо-востока, советская группировка уменьшилась по сравнению с первоначальной (плановой): по сд — на три (с одиннадцати до восьми), по сбр — на две (с двух до нуля), по отбр — на одну (с трёх до двух). Зато в составе 40-й армии стали действовать три отдельных танковых полка, наличие которых, по плану от 21 января 1943 года, в её составе не предполагалось. Т.е. группировка получилась всё-таки менее сильной.

К этому надо прибавить ещё и то, что в связи с ликвидацией немецких войск, окружённых в ходе Воронежско-Касторненской операции, не все соединения 40-й армии смогли принять участие в наступлении на Харьков с самого его начала. Выше этот вопрос затрагивался, но всё-таки напомню и скажу дополнительно: 25-я гвардейская, 107, 303-я стрелковые дивизии, 129-я стрелковая, 96-я танковая бригады и 4-й танковый корпус продолжали действия по ликвидации окружённой группировки противника. В итоге, как пишет К.С. Москаленко, «107-я и 25-я гвардейская стрелковые дивизии… лишь 5 — 6 февраля получили возможность присоединиться к остальным силам армии, наступавшим уже на харьковском направлении.

4-й танковый корпус смог сделать это ещё позднее – 8 февраля» [29; 419].

Надо отметить, что указанные К.С. Москаленко даты присоединения 25-й гв. сд, 107-й сд и 4-го тк к остальным силам армии несколько условны и означают либо получение ими приказа на соединение с наступающими на Харьков войсками 40-й армии, либо их выступление, согласно этому приказу, либо, в лучшем случае, присоединение к наступающим каких-то частей данных соединений, но не соединений целиком. Так, Н.Г. Штыков, командир 73-го гвардейского стрелкового полка 25-й гвардейской стрелковой дивизии, даёт такую хронологию вступления его полка в бои на харьковском направлении:

— Поздно вечером 5 февраля получение полком приказа на выдвижение из Горшечного за остальными силами армии, в направлении Белгорода, в районе которого надлежит быть только 10 февраля.

— 6 и 7 февраля полк, продвигаясь в заданном направлении, вёл бои с отдельными группами прорывающихся из окружения немцев.

— 9 февраля, находясь в посёлке Скородном, отбитом им у немцев, полк получил пополнение.

— Утром 11 февраля полк прошёл через освобождённый уже Белгород (город освободили ещё 9 февраля) и в этот же день вступил в бой за посёлок Дергачи [49; 62].

Н.Г. Штыков, однако, специально подчёркивает, что его полк составлял второй эшелон 25-й гв. сд [49; 62], но и первый её эшелон (78-й и 81-й гвардейские стрелковые полки) в бою за Белгород, судя по всему, участия не принимал. Во всяком случае, К.С. Москаленко говорит о взятии Белгорода частями 183, 309-й и 340-й стрелковых дивизий и сводным танковым отрядом полковника Романова. Прибывавшие 6 и 7 февраля части 25-й гвардейской и 107-й стрелковых дивизий, а также 4-го танкового корпуса направлялись им на усиление правого фланга армии, собственно и ведшего наступление на белгородском направлении. Но к 8-му числу, когда начинался штурм Белгорода, правофланговая ударная группировка ещё не была в полном составе [29; 422]. Т.е. 25-я гв. сд, 107-я сд и 4-й тк прибыли не полностью. Потому-то и не участвовали они в штурме Белгорода.

Словом, ударный «кулак» 40-й армии был слабее, чем предполагалось даже скорректированным планом «Звезда».

Накануне Белгородско-Харьковской наступательной операции 18-й отдельный стрелковый корпус был преобразован в 69-ю армию. На тот момент в неё входили три стрелковые дивизии (161, 180-я и 270-я), одна стрелковая бригада (37-я), одна отдельная танковая бригада (173-я) и одна истребительная дивизия, т.е. дивизия противотанковой артиллерии (1-я) [22; 19]. Будучи преобразован в армию, 18-й ск был усилен танками (одной отбр) и противотанковой артиллерией (одной ид), но не дополучил стрелковую бригаду, которая должна была находиться в его составе по плану от 21 января 1943 года.

Не упомянуть о 38-й армии нельзя. Даже первоначальным планом (доклад № 00179/оп от 21.01.1943 года) она не предназначалась для удара на Харьков, а выполняла задачи обеспечения операции с севера, со стороны Курска. Фактически, как уже отмечалось, она оказалась задействованной в ликвидации окружённой в результате Воронежско-Касторненской операции немецкой группировки. Т.е. тоже обеспечивала наступление на Харьков и даже с севера, но не от курской группировки противника, а от внезапного прорыва во фланг и тыл наступающим на Харьков войскам окружённых соединений немцев. Ну, а с 18 февраля, после взятия Обояни, продвигаясь на запад, обеспечила прикрытие войск 40-й армии со стороны Суджи и Сум.

В боевой состав 38-й армии, согласно распоряжению Ф.И. Голикова от 28 января 1943 года, назначались: 167, 206, 232, 237, 240-я стрелковые дивизии и 253-я стрелковая бригада. 232-я сд и 253-я сбр передавались из 60-й армии. Средствами усиления армии были 14, 150-я и 180-я танковые бригады и три полка РГК [19; 372], [20; 10]. В соответствии с тем, что 38-я армия в одиночку должна была заниматься уничтожением окружённого противника, не допускать его прорыва из кольца, её значительно усилили (плюс с первоначальным планом: одна сд, одна сбр, три отбр, три полка РГК).

Однако наиболее мощным фигурантом зимнего 1943 года сражения за Харьков с советской стороны стала 3-я танковая армия генерал-лейтенанта П.С. Рыбалко. В неё входили: два танковых корпуса — 12-й (командир — генерал-майор М.И. Зинкович) и 15-й (командир — генерал-майор В.И. Копцов), 179-я отдельная танковая бригада (командир — полковник Ф.Н. Рудкин), 48-я гвардейская стрелковая дивизия (командир — генерал-майор Н.М. Маковчук), 62-я гвардейская стрелковая дивизия (командир — генерал-майор Г.М. Зайцев), 184-я стрелковая дивизия (командир — полковник С.Т. Койда), 160-я стрелковая дивизия (командир — полковник М.П. Серюгин) и 111-я стрелковая дивизия (командир — полковник С.П. Хотев). В оперативном подчинении штаба 3-й танковой армии также находился 6-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-майора С.В. Соколова (в составе двух кавдивизий и одной танковой бригады), предназначенный для обеспечения операции с юга [19; 372 — 373], [20; 10].

Таким образом, боевой состав 3-й танковой армии полностью соответствовал запланированному докладом № 00179/оп от 21 января 1943 года.

Всего, с учётом всех частей и соединений, численность войск 3-й танковой армии составляла 57 557 бойцов и командиров. На их вооружении состояло 9502 автомата, 1250 ручных пулемётов, 535 станковых пулемётов, 1353 противотанковых ружья, 1223 миномёта различных систем, 189 противотанковых орудий, 256 орудий калибра 76-мм, 116 гаубиц калибра 122-мм, 17 орудий калибра 152-мм [19; 373], [20; 13].

Особый разговор о танковом парке армии. Он составлял 223 машины. Безвозвратные потери танков в Острогожско-Россошанской операции были невелики. Однако выше говорилось, что погодные условия и заснеженные дороги в ходе Острогожско-Россошанской операции привели к большому количеству поломок и выбытию танков из строя именно по причинам технических неисправностей. Кроме того, покончив с остатками окружённых немецко-союзнических войск, соединениям и частям армии необходимо было совершить длительный, свыше 100 км, марш к месту сосредоточения для участия в новой наступательной операции — Белгородско-Харьковской [10; 110], [20; 15]. Естественно, что подобный длительный марш по таким же занесённым снегом дорогам, при таких же морозе и пурге, что в период проведения Острогожско-Россошанской операции, ничуть не улучшил состояние танкового парка армии. К моменту сосредоточения на исходном рубеже (Валуйки — Уразово — Каменка) в танковых корпусах и бригаде в строю оставалось всего 50 танков: 20 — в 12-м тк, 20 — в 15-м тк и 10 — в 179-й тбр [19; 373 — 374], [20; 14 — 15], [39; 16]. Приводя статистику по танковым бригадам танковых корпусов 3-й танковой армии на конец января 1943 года, т.е. к моменту окончания сосредоточения на реке Оскол, А. Исаев совершенно справедливо замечает, что «бригады танковых корпусов по существу превратились в мотопехоту, поддержанную незначительным количеством танков» [20; 15].

В самом деле, в 303-й танковой бригаде 12-го танкового корпуса к 1 февраля 1943 года насчитывалось 8 танков (3 Т-34, 1 Т-70 и 4 Т-60). В 97-й танковой бригаде того же корпуса — 7 танков (4 КВ и 3 Т-70) и 41 автомобиль. В 106-й танковой бригаде — 5 танков (1 Т-34 и 4 Т-70) и 38 автомашин [20; 15].

«Несмотря на формальное наименование «танковая», — продолжает свою мысль А. Исаев, — основным действующим лицом армии стала пехота и кавалерия» [20; 15].

Отсюда понятно, почему в докладе в Ставку ВГК № 00179/оп от 21.01.1943 года командование Воронежского фронта говорило о направлении всех танков, выделенных фронту (100 машин «россыпью»), на пополнение именно 3-й танковой армии (см. выше).

Поддержку с воздуха наступления Воронежского фронта, как и в Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской операциях, должна была осуществлять 2-я воздушная армия под командованием генерал-майора авиации Смирнова. Особенностью действий воздушной армии в операции «Звезда» было разделение её на две оперативные группы с самостоятельными пунктами управления. Северная оперативная группа в составе 269-й истребительной и 291-й штурмовой авиационных дивизий взаимодействовала с 40-й армией. Командовал ею член Военного совета 2-й воздушной армии генерал Ромазанов. В южную оперативную группу входили 205-я истребительная и 207-я штурмовая авиадивизии. Она действовала в интересах 3-й танковой армии и 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. Командовал ею заместитель командующего 2-й ВА генерал Изотов. Координацию действий обеих групп осуществлял сам генерал Смирнов и его начальник штаба [19; 374], [20; 16].

Общая численность советских войск, наступавших на Харьков, составляла около 200 тысяч человек [41; 4], [45; 1].

Какая же немецкая группировка противостояла советским войскам в ходе их зимнего наступления на Харьков?

Это была всё та же группа армий «Б», с которой наши войска сталкивались в ходе Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской операций. Командовал ею генерал-фельдмаршал фон Вейхс. После двух мощных ударов, нанесённых советскими войсками, группа армий «Б» была в довольно плачевном состоянии. Сплошного фронта она не имела — от Ливн до Старобельска (около 400 км) зияла огромная брешь, в которую «вливались» русские армии. Локтевое соприкосновение с расположенной южнее группой армий «Дон» под командованием фельдмаршала фон Манштейна фактически отсутствовало.

Однако немецкое верховное командование, понимая опасность сложившейся ситуации для всего южного крыла германского фронта, активно перебрасывало резервы как группе армий «Дон», так и группе армий «Б». Войска, входившие в группу армий «Дон», также станут активными фигурантами сражения за Харьков. Но будет это несколько позже (и к тому времени они уже будут входить в группу армий «Юг», объединившую силы групп армий «Дон» и «Б»). Потому об этих войсках будет сказано в своё время.

Первоначально же наступлению Красной Армии на Харьков противостояла лишь ГА «Б». Пополнения, которые эта группа армий получила, были следующие:

— Танкогренадёрская дивизия «Великая Германия». Дивизия прибыла на фронт в феврале 1943 года. За два месяца до этого она участвовала в напряжённых боях под Ржевом, понесла большие потери, но к описываемому времени успела получить значительные пополнения. Танковый полк дивизии был двухбатальонного состава. Одну из его рот (13-ю) составили новейшие танки Pz.VI «Тигр». На момент вступления в бой с советскими войсками, наступающими на Харьков, на фронт прибыл всего один батальон танкового полка дивизии. Второй подоспел только к 1 марта. Однако «тигровая» рота прибыла именно в феврале, с первым из прибывших танковых батальонов. Всего в нём насчитывалось 95 танков (10 Pz.III, 42 Pz.IV, 9 Pz.VI «Тигр», 6 командирских танков и 28 огнемётных) [3; 100], [19; 375], [20; 24].

Совместно с «Великой Германией» действовала также отдельная танковая часть, 5-я рота батальона сопровождения фюрера, в которой было 11 боевых машин (4 Pz.III и 7 Pz.IV) [20; 24].

— 168, 298-я и 320-я пехотные дивизии. Последняя была переброшена с Западного фронта.

168-ю пд направили для закрытия бреши севернее Харькова.

29-я и 320-я пд заняли позиции юго-восточнее Харькова [19; 375], [20; 25].

— Танковый корпус СС. В литературе его чаще называют II танковым корпусом СС, что в отношении описываемого времени неверно, ибо в тот момент он не имел в своём наименовании какой-либо нумерации. II танковым корпусом СС он стал только 1 июля 1943 года [3; 100], [39; 1].

Формирование корпуса началось в мае 1942 года в Берген-Бельзене и завершилось только к концу 1942 года. А уже 9 января 1943 года началась переброска корпуса на Восточный фронт, на Украину. Первые его части были в районе Харькова уже 22 января [39; 1], [7; 309]. Т.е. формально на фронт попадало молодое, необстрелянное соединение. Однако это не совсем так, точнее — совсем не так.

Дело в том, что все три входившие в состав корпуса дивизии («Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мёртвая голова»¹) уже воевали на Восточном фронте в 1941 году — зимой 1942 года. Тогда они были просто моторизованными дивизиями СС (точнее, «Лейбштандарт» был мотопехотной бригадой), не входили в один корпус и даже воевали на разных участках советско-германского фронта. «Лейбштандарт» действовал в группе армий «Юг», «Рейх» — в группе армий «Центр», а «Мёртвая голова» — в группе армий «Север» [19; 376], [20; 25].

Понеся в боях с Красной Армией значительные потери, эти эсэсовские соединения были выведены в тыл на отдых и пополнение. Тут-то и родилась идея объединить их в один корпус СС. В дальнейшем появилась мысль превратить моторизованные дивизии, в которых вообще не было танков, в танкогренадёрские, что и было исполнено в соответствии с директивой верховного командования от 14 октября 1942 года [19; 376], [20; 27].

Структура дивизий была приведена к одному стандарту. Каждая из них имела по танковому полку двухбатальонного состава. Батальон состоял из трёх рот. Помимо этого в каждой дивизии имелась отдельная рота новых (на конец 1942 года) тяжёлых танков Pz.VI «Тигр» [19; 376], [20; 27].

К моменту вступления в дело под Харьковом зимой 1943 года количество танков в танкогренадёрских дивизиях СС было следующим:

— «Лейбштандарт» — 92 танка (12 Pz.II, 10 Pz.III, 52 Pz.IV, 9 Pz.VI «Тигр», 9 командирских).

— «Рейх» — 131 танк (10 Pz.II, 81 Pz.III, 21 Pz.IV, 10 Pz.VI «Тигр», 9 командирских).

— «Мёртвая голова» — 121 танк (81 Pz.III, 22 Pz.IV, 9 Pz.VI «Тигр», 9 командирских) [3; 100], [19; 376], [20; 28], [39; 16].

Таким образом, в танковом корпусе СС насчитывалось 344 танка.

Кроме того, каждая дивизия корпуса имела ещё и по батальону САУ «Штурмгешюц» [20; 29].

Помимо танкового полка в «Лейбштандарте» и «Рейхе» было по два трёхбатальонных танкогренадёрских (мотопехотных) полка, а в «Мёртвой голове» — два трёхбатальонных и один двухбатальонный. Часть этих батальонов оснащалась БТРами «Ганомаг» (3 из общего количества в 20 батальонов), остальные на марше передвигались на автомашинах [19; 377], [20; 28].

Во всех трёх эсэсовских дивизиях был артиллерийский полк четырёхдивизионного состава, противотанковый дивизион, дивизион зенитной артиллерии, разведывательный и сапёрный батальоны, а в «Рейхе» ещё и мотоциклетный батальон. Кстати, разведывательные батальоны дивизий были сильными, вполне самостоятельными частями, вооружёнными бронетехникой и способными решать самостоятельно разнообразные задачи [20; 29].

Словом, танковый корпус СС представлял собой грозного противника.

Командовал корпусом обергруппенфюрер и полный генерал войск СС Пауль Хауссер [19; 377], [20; 25], [39; 1], [45; 3 — 4].

Пополнения, прибывавшие как в группу армий «Дон», так и в группу армий «Б», позволили Манштейну и Вейхсу как-то «залатать» брешь между группами армий. Для смыкания флангов подчинённых Манштейну и Вейхсу объединений создавалась армейская группа Ланца, входившая в группу армий «Б». Своё название группа получила по имени генерала горных войск Хуберта Ланца, назначенного её командующим. Первоначально в неё были включены всего две дивизии — 168-я пехотная и «Великая Германия». Затем в группу вошли 298-я и 320-я пехотные дивизии и пребывающие части танкового корпуса СС. Общая численность этой группы (правда, без учёта эсэсовских соединений) определяется исследователями от 30 до 40 тысяч человек [19; 378], [20; 31], [39; 5], [41; 4].

Занимать оборону армейская группа Ланца должна была от Белгорода до Лисичанска, где её южный фланг примыкал к северному флагу ГА «Дон». Это очень большой фронт для войскового объединения такой численности. Поэтому фон Вейхс ставил Ланцу задачу на подвижную оборону:

«3. А. Армейской группе Ланца мешать охвату группы армий «Дон» и охранять район Харьков, Белгород. Для этого 320 усил. пд, в случае оттеснения её противником, отойти на линию Донец, Оскол.

Не терять соприкосновения с группой армий «Дон» (армейская группа Фреттер-Пико) в районе Маяки.

Подвижно охранять район Оскол, Донец и Оскол, Короча (выделено мной — И.Д.)» [20; 30].

На фронте такой ширины, как отмечает А. Исаев, «можно было вести только сдерживающие действия» [19; 377], [20; 30].

На северном фланге 30-километровый участок занимала 168-я пехотная дивизия. Северо-восточнее Харькова такой же широкий фронт прикрывала дивизия «Великая Германия». Далее к югу занимал позиции первым прибывший под Харьков мотопехотный полк «Германия» дивизии «Рейх» танкового корпуса СС. Он также оборонял 30-километровый фронт (от Ольховатки до Великого Бурлука к востоку от Харькова), как и два более северных его соседа, хотя полк — это не дивизия, т.е. на участке полка «Германия» оборона была наиболее разрежённой. За эсэсовским полком юго-восточнее Харькова, в городе Купянске и южнее его по реке Оскол, держала оборону 298-я пехотная дивизия. Стык между нею и эсэсовцами прикрывался весьма слабыми силами численностью около батальона. Наконец, на правом крыле группы Ланца, занимая позиции по реке Красной, находилась 320-я пехотная дивизия — прибывшее с Запада свежее соединение. Её фон Вейхс в своём приказе даже именует усиленной. Она-то и обеспечивала локтевую связь с левым флангом группы армий «Дон» Манштейна в лице 19-й танковой дивизии. Каждая из двух правофланговых дивизий группы Ланца также прикрывала участок по 30 км. Таким образом, протяжённость обороняемого группой фронта составляла 150 км [19; 377 — 378], [20; 30], [41; 4]. По отношению к советским войскам она располагалась против центра и левого крыла Воронежского фронта и правого крыла Юго-Западного фронта.

В сущности, первоначально группа Ланца должна была обеспечить сосредоточение в районе Харькова танкового корпуса СС, а затем вместе с ним нанести контрудар по наступающим войскам Красной Армии. В директиве от 31 января 1943 года командующий группы армий «Б» довольно бодро приказывал подчинённым ему силам:

«2. Задача группы армий «Б»: прикрывать фланги групп армий «Дон» и «Центр» и задержать продвижение противника на линии Оскол, Сейм.

Эта задача может быть выполнена только при твёрдой воле, большой изворотливости командования и при использовании любой возможности для перехода в наступление на отдельные, прорвавшиеся вперёд группы противника. Об этом известить всё командование и части до наименьшего подразделения» [20; 31].

В общем, несмотря на всю критичность ситуации, фон Вейхс, подобно своему «коллеге» и «соседу» Манштейну, не терял головы и присутствия духа. Правда, если последнему эти обстоятельства (вкупе с другими факторами, конечно) помогли, то первому — не очень, ибо положение группы армий «Б» к концу января — началу февраля 1943 года было всё-таки более тяжёлым, чем у группы армий «Дон».

Авиационную поддержку групп армий «Дон» и «Б» обеспечивал 4-й воздушный флот под командованием генерал-полковника Вольфрама фон Рихтгоффена. В состав 4-го воздушного флота входили 4-й и 8-й авиакорпуса и так называемое авиакомандование «Дон», преобразованное 17 февраля 1943 года в 1-й авиакорпус. Боевые действия немцев в районе Харькова обеспечивали с воздуха 4-й авиакорпус и авиакомандование «Дон» (1-й авиакорпус). Разграничительная линия между этими двумя воздушными соединениями проходила как раз в районе Харькова. Район к северу от города был в «сфере компетенции» авиакомандования «Дон» (1-го авиакорпуса), район южнее Харькова и Донбасс прикрывался 4-м авиакорпусом [19; 378], [20; 31 — 32].

В связи с тем что войска Воронежского фронта, которые должны были наступать на Харьков, в конце января ещё были задействованы в ликвидации вражеских группировок, окружённых в ходе Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторненской операций, начать операцию «Звезда» 28 января 1943 года, как того требовала директива Ставки ВГК № 30022 от 23.01.1943 года., абсолютно не представлялось возможным. Поэтому её начало было перенесено на 1 февраля [48; 92]. Забегая вперёд, скажу, что и 1-го числа наступление начать не удалось. В реальности 69-я и 3-я танковая армии Воронежского фронта начали наступать только 2 февраля, а 40-я армия ещё спустя сутки, т.е. 3 февраля. В этот же день нанесла удар в направлении Курска 60-я армия И.Д. Черняховского [7; 310], [10; 111], [29; 420].

И прежде чем начать разговор непосредственно о боях за Харьков, хотелось бы затронуть следующий вопрос. Численно войска РККА, наступавшие на Харьков, значительно превосходили противника (без учёта прибывающих эсэсовских соединений — минимум в 5 раз). Однако предостерегаю читателя от мысли, что воевали мы не умением, а числом. Подобные «напевы» — постоянный лейтмотив мемуаров немецких вояк (того же Манштейна), что и понятно — оправдываться за поражение в войне как-то надо было. Вот и придумали знаменитую «тройчатку»: русские дороги плюс русские морозы плюс русское численное превосходство. Причём в 1941 — 1942 годах ни то, ни другое, ни третье не мешало немецким генералам одерживать убедительные победы над русскими. Но и 1941 год закончился для немцев провально, и 1942-й. И вот тут самолюбие «классических» вояк (через одного с «фон» в фамилиях) никак не могло пережить того, что разбили их «лапотные Иваны», которые «от сохи» да ещё и «расовонеполноценные». Чтобы их, «правильных», «фонистых» да «полноценных», передумали эти «унтермэнши»! Да ни за что! Ясно — всему виной дороги, морозы и плодовитость этих «недочеловеков», позволяющая им выставлять «в поле на сечу» просто-таки неисчислимые орды (так что рука немецкого бойца колоть уставала, а там уж, сами понимаете…).

С немцами ясно. Их мотивы понятны. Однако старательно «подпевают» им современные российские «объективные» историки. И процитируют немецких мемуаристов старательно (именно те места из их писаний, где говорится о большом численном превосходстве русских), а потом от себя ещё и добавят, что эти малочисленные немцы ведь ещё и предыдущими боями были так измотаны, так измотаны. И кажется, что измотали-то их какие-то орки или гоблины из пещер, с которыми они и сражались геройски, а уж только потом появились свежие орды русских.

Так вот, господа «объективные» историки, то, что немцев, в итоге, там-то и там-то оказалось меньше, и они к тому же были так измотаны, — это и есть следствие русского (советского) военного искусства. Советская сторона превзошла немецкую в стратегии, оперативном искусстве и тактике. А непосредственно на поле боя наши солдаты и младшие командиры проявили не меньше, а больше воинских умений и мужества. Эти же «фоны» во главе со своим «бесноватым ефрейтором» попросту довоевались. Вот и признайте это, господа «объективные» историки.

Возвращаясь от общих рассуждений непосредственно к операции «Звезда», надо отметить, что проблем у наступающих на Харьков советских войск было немало.

Начнём с того, что войска Воронежского фронта начинали третью наступательную операцию подряд, без какой-либо оперативной паузы и отдыха. Более того, предыдущая наступательная операция не была ещё, по существу, завершена, и на уничтожение окруженного в её ходе врага требовалось отвлечение значительных сил.

Были ли в такой ситуации советские войска измотаны? Можно и так сказать. Были потери, была чисто физическая и моральная усталость людей. Уравнивало это нас с немцами? В какой-то степени да. Так почему же «объективные» историки говорят только об измотанности немцев?

Командарм-40 К.С. Москаленко в своих мемуарах коротко говорит об указанных выше трудностях при подготовке наступления на Харьков, имея в виду конкретно 40-ю армию:

«В связи с этим следует вновь подчеркнуть, что 40-я армия играла важную роль в зимних операциях Воронежского фронта. Отчасти это объяснялось тем, что она располагалась в центре оперативного построения фронта. Поэтому, например, в Острогожско-Россошанской операции левого крыла фронта именно ей было «с руки» осуществлять совместно с 3-й танковой армией окружение противостоящей группировки и одновременно правым флангом обеспечивать отражение возможного контрудара противника со стороны Воронежа. По той же причине и при проведении Воронежско-Касторненской наступательной операции правого крыла фронта участие 40-й армии в окружении и разгроме 2-й немецкой армии носило решающий характер.

Легко представить, что такая напряжённость (выделено мной — И.Д.) накладывала большую ответственность в первую очередь на меня как командующего армией, на её Военный совет и штаб» [29; 417].

Маршал К.С. Москаленко с военной лаконичностью говорит лишь о напряжённости ситуации, когда одна за другой, без оперативной паузы, прошли две наступательные операции, и тут же надо готовить и начинать третью, тоже без оперативной паузы. Причём, как мы помним, всё это в тяжелейших погодных условиях. Маршал не раскрывает, что стояло за этим употреблённым им словом — «напряжённость». Читателю его мемуаров это и так должно быть понятно из предшествующего текста воспоминаний.

Впрочем, об одной проблеме К.С. Москаленко говорит конкретно:

«А для того чтобы нанести такой удар (имеется в виду удар на Харьков — И.Д.), 40-я армия и должна была в начале февраля повернуть фронт наступления с северного и северо-западного направлений на юго-западное. Далее ей предстояло обойти оборонительный рубеж противника на Северском Донце. Только после этого она могла выйти к Харькову с северо-запада и запада, с тем, чтобы оттуда штурмовать город» [29; 417].

Предстояло буквально на ходу перегруппировать и перенацелить целую армию, повернуть ось её наступления на 90 — 120 градусов, не допустив потери управления войсками, хаоса и неразберихи [29; 418].

«Командование и штабы соединений успешно осуществили… это, — с гордостью продолжает К.С. Москаленко, — в чрезвычайно сложных условиях, оставив у себя в тылу окружённую, яростно пытающуюся прорваться на запад крупную группировку противника» [29; 418].

Кстати, господа «объективные» историки, перед вами прекрасный образец советского военного искусства, умения управлять войсками в сложнейших условиях.

Но сложности, напряжённость, о которой говорит К.С. Москаленко, были ведь не только у 40-й армии. Вспомним состояние танкового парка 3-й танковой к моменту выхода на исходные позиции для удара по Харькову, о чём упоминалось выше. Армия П.С. Рыбалко тоже начинала операцию «Звезда» без оперативной паузы, только закончив ликвидацию окружённой в ходе Острогожско-Россошанской операции группировки противника, совершив многокилометровый марш к новому месту дислокации по труднопроходимым заснеженным дорогам. Не только множество танков вышло из строя. Значительны были и людские потери. Госпитали армии уже к началу «Звезды» были переполнены, на больничных койках находилось 3954 человека раненых и больных [20; 12].

Из пяти стрелковых дивизий армии только одна (48-я гв. сд) имела почти 9-тысячный состав (8775 человек), т.е. близкий к штатному [20; 12].

В двух дивизиях в строю числилось немногим более 4 тысяч человек (62-я гв. сд — 4189 человек; 160-я сд — 4215 человек) [20; 12].

184-я сд насчитывала 7262 человека, 111-я сд — 6446 человек, что тоже далековато до штатной численности [20; 13].

Потери людей и техники привели к тому, что уже на этапе сосредоточения 3-й танковой армии отказались от идеи двухэшелонного её построения для наступления. Первоначально предполагалось, что в первом эшелоне будут наступать стрелковые соединения и танковая бригада. Второй эшелон должны были составлять подвижные соединения — 12-й и 15-й танковые корпуса и 6-й гвардейский кавалерийский корпус. Танковые и кавалерийский корпуса не должны были обнаруживать себя до выхода на западный берег реки Северский Донец, где они, вынырнув из-за спин пехоты, наносили неожиданный удар на Харьков с юга и юго-запада.

В реальности, достигнув рубежа Валуйки — Уразово — Каменка, который уже занимали части 6-го гвардейского кавалерийского корпуса и 184-й стрелковой дивизии, все соединения армии (и стрелковые, и подвижные) выстроились на нём для наступления в одну линию, плечом к плечу [20; 13 — 14].

Генштабист С.М. Штеменко следующим образом охарактеризовал главную проблему, стоявшую перед советскими войсками, участвовавшими в операциях «Звезда» и «Скачок» (об этой операции будет рассказано в следующей главе):

«Начало операции «Звезда» намечалось на 1 февраля. Глубина её измерялась почти 250 километрами. По тогдашним нашим взглядам, выполнение такой задачи, требующей от войск фронта не только больших, но и всё нарастающих усилий, должно было осуществляться в глубоком оперативном построении. Между тем Воронежский фронт наступал, имея армии в линию и почти без резервов.

Такое же положение наблюдалось и у Ватутина на Юго-Западном фронте (силы фронта как раз и проводили операцию «Скачок» параллельно с операцией «Звезда», проводимой Воронежским фронтом — И.Д.). Понятно, что развитие успеха, парирование каких-либо неожиданностей в подобной ситуации являлись проблемой весьма сложной. Она волновала Генеральный штаб. Ставке было доложено о необходимости упорядочить дело с резервами, и не только стратегического, но и оперативного назначения. Учитывая перспективу развития событий, им надлежало быть достаточно крупными, включать все рода войск и особенно танки.

Ставка согласилась с доводами Генштаба. Этому делу придали необходимую организационную форму. 29 января 1943 года на фронты пошла директива:

“1. С февраля месяца текущего года приступить к выводу в резерв фронтов стрелковых дивизий и стрелковых бригад для доукомплектования и отдыха с последующим вводом их в бой и вывода в резерв на их место других наиболее ослабленных соединений.

2. Количество выводимых одновременно стрелковых дивизий и бригад и сроки их доукомплектования определять решением командующих фронтами, исходя из оперативной обстановки и наличия ресурсов, необходимых для доукомплектования выводимых соединений…”

Днём раньше ГКО вынес постановление о сформировании 1-й танковой армии, которая должна была составить резерв Верховного Главнокомандования. А 13 марта был создан специальный Резервный фронт под командованием генерала М.А. Рейтера» [48; 92 — 93].

Итак, по мнению С.М. Штеменко, главной проблемой Воронежского и Юго-Западного фронтов было отсутствие у них хоть сколько-нибудь серьёзных резервов. Серьёзных резервов в тот момент, т.е. к началу февраля 1943 года, не было и у Ставки ВГК. Понятно, следствием чего всё это являлось. На южном крыле советско-германского фронта Красная Армия наступала к февралю уже около двух с половиной месяцев. Естественно, она понесла к этому времени чувствительные потери. Но наступательные операции шли непрерывным нарастающим каскадом (см. выше). В то же время не бездействовали советские войска и на центральном участке советско-германского фронта: в ноябре — декабре 1942 года проводилась операция «Марс», представлявшая собой очередную попытку «срезания» Ржевского выступа, а в ноябре 1942 года — январе 1943 года — Великолукская наступательная операция. На северном крыле фронта в январе 1943 года Красная Армия предприняла очередную попытку прорыва блокады Ленинграда (операция «Искра»), увенчавшуюся успехом. Эти масштабные наступательные операции поглотили практически все резервы, имевшиеся в распоряжении Ставки ВГК к концу 1942 года. Новых же создать попросту не успели.

Что же касается конкретно войск Воронежского и Юго-Западного фронтов, то тут, помимо длительности периода непрерывных наступательных операций, сказывалась ещё и обширность фронта, на котором вели наступление армии этих фронтов.

Всё это вместе взятое и привело к той проблеме с резервами у Ф.И. Голикова и Н.Ф. Ватутина, о которой писал С.М. Штеменко.

И ещё хотелось бы заметить. Директива, которую частично процитировал в своих воспоминаниях С.М. Штеменко, — это директива Ставки ВГК № 46015 от 29 января 1943 года [37; 43 — 44]. О ней мы ещё поговорим: упомянем и в связи с немецким контрнаступлением под Харьковом, но особенно подробно рассмотрим в связи с некоторыми пассажами «демократического» историка Б. Соколова.

Итак, как уже отмечалось, наступление Воронежского фронта в операции «Звезда» началось 2 февраля 1943 года.

3-я танковая армия по уточнённому графику начала его в 6.00. В первый день наступления стрелковые дивизии армии продвинулись почти на 20 км. Заслоны эсэсовского полка «Германия» из дивизии «Рейх» были попросту отброшены на северо-запад, в район Великого Бурлука. Наши соединения обошли открытый правый фланг полка, что заставило немцев не очень упорствовать в обороне [19; 382], [20; 42 — 43].

Стрелковые дивизии 3-й танковой наступали на левом фланге её боевого построения, на правом же находились танкисты — 12-й и 15-й танковые корпуса. Вот что пишет о начале наступления 15-го танкового корпуса генерал Александр Александрович Ветров, на тот момент заместитель командира 15-го танкового корпуса по технической части:

«В ночь на 2 февраля генерал В.А. Копцов (командир 15-го тк — И.Д.) решил начать преследование медленно отходящего противника, вести его одной колонной, имея впереди передовой отряд в составе 52-й мехбригады подполковника А.А. Головачёва. К исходу дня выйти этим отрядом на западную окраину Красноармейское-2, перерезать дорогу, идущую на Белый Колодезь, обеспечив тем самым подтягивание остальных частей корпуса в район Великого Бурлука.

Передовой отряд боевую задачу выполнил. Больше того, батальоны 52-й мехбригады сумели просочиться между опорными пунктами противника, расположенными на западном берегу реки Оскол, и продвинуться непосредственно к Великому Бурлуку. Но здесь гитлеровцы контратаковали их и втянули в бои» [10; 111 — 112].

Прервём повествование генерала А.А. Ветрова для того, чтобы обратить внимание читателя на ряд обстоятельств.

Во-первых, на то, как начинается наступление танкистов. Они начинают преследование отходящего противника, двигаясь в походной колонне. Бои ведёт только передовой отряд корпуса. Ни о какой артиллерийской или авиационной подготовке наступления А.А. Ветров не говорит. Видимо, «готовиться» особо было не по чему. Сплошной линии обороны у немцев не было, что и естественно, если принять во внимание растянутость позиций полка «Германия» (см. выше). Кстати, забегая вперёд, скажу, что промолчал об артиллерийской и авиационной подготовке наступления 40-й армии в начале операции «Звезда» в своих мемуарах и К.С. Москаленко, который очень подробно освещает на страницах воспоминаний все нюансы наступательных действий подчинённых ему войск [29; 420]. Т.е., если что-то «подготовительное» и было на участке наступления 40-й армии, то не более незначительных артналётов. И причина этого, так же как и в случае с 3-й танковой армией П.С. Рыбалко, отнюдь не в пренебрежении наших генералов жизнями наших солдат, что любят повторять без устали «демократические» историки, а в том, что, очевидно, чрезвычайно жиденькой была первоначально немецкая оборона. Словом, из пушек по воробьям не стреляли, или почти не стреляли.

Во-вторых, жиденькая эта оборона строилась по принципу создания отдельных опорных пунктов, причём весьма удалённых друг от друга, раз уж батальоны 52-й мехбригады «сумели просочиться» между ними, по словам А.А. Ветрова. Не пробиться между ними, а именно просочиться, т.е. потихонечку пройти, насколько вообще возможно это «потихонечку» для механизированного соединения.

В-третьих, действия стрелковых и танковых соединений 3-й танковой армии «согнали» эсэсовцев к Великому Бурлуку. И вот тут-то они, сконцентрировавшись, и упёрлись. Проблемы с этим начались именно у танкистов, которым и предстояло брать Великий Бурлук.

Дальше вновь предоставим слово генералу А.А. Ветрову:

«Они (т.е. бои передового отряда 15-го тк с немцами под Великим Бурлуком — И.Д.) продолжались до середины дня. В результате батальоны мехбригады подполковника А.А. Головачёва не только выбили фашистов из близлежащего населённого пункта Новопетровка, но и начали преследовать их в направлении села Будёновка.

В Будёновке успешно теснивший до этого гитлеровцев 2-й батальон 52-й мехбригады был вновь контратакован укрепившимися на возвышенности немецкими автоматчиками, которых поддержала огнём противотанковая батарея. И, не успев форсировать пересекавшую деревню болотистую речушку, мост через которую был разрушен, мотострелки, понеся значительные потери, вынуждены были залечь в глубоком снегу.

Подоспевшая им на помощь 195-я танковая бригада тоже не смогла с ходу переправиться через речку и, оставив в болотистой низине две машины, попыталась было свернуть в сторону, но ей помешали залегшие мотострелки.

Создалась пробка. И по ней, не переставая, били вражеские противотанковые орудия. А если немцы вызовут ещё и свою авиацию?

…Генерал В.А. Копцов после довольно крутого радиопереговора с командиром 195-й танковой бригады решил было вначале сам ехать в район образовавшейся пробки. Но я попросил его не делать этого, а послать к танкистам меня. Комкор, подумав, согласился. Заодно приказал обследовать мост, определить, можно ли его восстановить в короткий срок.

И вот уже юркий «виллис» мчит меня к Будёновке. Впереди безостановочно стрекочут пулемёты, бьют орудия. Вскоре показалась речка, через неё — остатки моста, вблизи которого маячат башни двух застрявших в болоте танков. Миновав их, я, выскочив из машины, бросился к разрушенной переправе. Вместе со мной бегут лейтенант Василий Задорожный и три красноармейца в белых масхалатах.

У моста повреждён лишь настил, опоры же все целы. А это главное. Посылаю одного красноармейца к командиру 195-й танковой бригады, приказываю передать, чтобы тот немедленно завозил к мосту на танках брёвна, доски и присылал людей с топорами. Мост можно восстановить в течение получаса…

И вот переправа через речку снова заработала. Слежу за тем, как по мосту проходят танки, за ними — мотострелки. Пробка рассосалась.

…Наши мотострелки и танкисты выбили гитлеровцев из Будёновки. В боях за это село, а также при освобождении Новопетровки враг потерял 170 своих солдат и офицеров, 11 миномётов и орудий, 24 автомобиля.

…Итак, бригады нашего корпуса за первый день продвинулись вперёд на 6 — 10 километров» [10; 112 — 114].

Сам А.А. Ветров в бою за Будёновку получил два ранения, но остался в строю. Сопровождавший его лейтенант Задорожный был убит [10; 113].

Будёновка была взята, однако продвижение за день на 6 — 10 км для механизированного соединения — это очень мало. Тем более что даже пехота 3-й танковой армии продвинулась на расстояние в 2 — 3 раза большее. У 12-го танкового корпуса дела шли не лучше.

3 февраля оба танковых корпуса, преодолевая упорное сопротивление эсэсовцев в опорных пунктах, продолжали медленно продвигаться к Великому Бурлуку. Стрелковые соединения армии П.С. Рыбалко сохранили темп своего продвижения и снова прошли около 20 км [19; 382], [20; 43], [10; 114].

Уже 3 февраля, будучи недоволен столь медленным продвижением главной ударной силы своей армии на правом фланге, П.С. Рыбалко решает перенести действия танковых корпусов на левый фланг наступления, где стрелковые дивизии добились более внушительных успехов. Корпусам была поставлена задача выйти в район Чугуева и Печенег, расположенный в 35 — 50 км от места, где они вели бои, и овладеть этим районом [19; 382, 384], [20; 43].

Предварительно 15-й танковый корпус должен был всё-таки овладеть узлом сопротивления немцев в Великом Бурлуке.

В 9 часов утра перешла в наступление 40-я армия К.С. Москаленко. Её боевые порядки были построены в два эшелона. Впереди наступала ударная группировка в составе 309, 340, 305-й и 100-й стрелковых дивизий. Второй эшелон составляли 183-я стрелковая дивизия и сводный танковый отряд [29; 420].

Немцы весьма успешно осуществляли подвижную оборону, на которую их ориентировало командование. Населённые пункты превращались в узлы сопротивления, мосты и лёд на переправах подрывались, дороги минировались. Всё это сильно тормозило продвижение наших войск. Как отмечает К.С. Москаленко, противнику «помогали в этом продолжавшиеся метели с большими снежными заносами, сильные морозы. К тому же ограниченное число дорог увеличивало для наступающих трудности в маневрировании и в своевременном обеспечении всем необходимым для жизни и боя» [29; 420].

Тем не менее остановить советское наступление немцы были не в состоянии. Уже в первый день наибольший успех наметился у правофланговых дивизий первого эшелона 40-й армии — 309-й и 340-й [29; 420 — 421].

3 февраля к операции подключилась и 60-я армия И.Д. Черняховского. Она начала успешно развивать наступление на Курск.

4 февраля к исходу дня части 15-го танкового корпуса 3-й танковой армии разгромили вражеский гарнизон в Великом Бурлуке, освободили город и, продвинувшись до деревни Гнилица, в соответствии с приказом генерала П.С. Рыбалко, круто повернули на юго-запад, устремившись к Печенегам [10; 114].

В течение 5 февраля танковые корпуса успешно развивали наступление на Чугуев и Печенеги. В этот же день передовая 52-я мехбригада 15-го танкового корпуса, отбросив с восточного берега Северского Донца немецкое боевое охранение, приблизилась к Печенегам и начала готовиться к форсированию реки (дело в том, что Печенеги находятся на западном берегу Северского Донца) [10; 114].

Однако разведчики 52-й мехбригады очень быстро выяснили, что штурм города не по зубам одной бригаде. Дело в том, что те самые заслоны, которые батальоны 52-й мехбригады легко отбросили на западный берег Северского Донца, принадлежали уже не полку «Германия» эсэсовской дивизии «Рейх», осуществлявшему в предыдущие дни подвижную оборону против армии П.С. Рыбалко. На западном берегу реки полным ходом окапывались части прибывавшей под Харьков другой дивизии танкового корпуса СС — «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» [3; 101], [10; 114], [19; 384], [20; 43].

Как докладывала наша разведка, оборона эсэсовцев в Печенегах уже была довольно прочная, до предела насыщенная огневыми средствами, дотами и дзотами, минными полями [10; 114].

К штурму Печенег начали готовиться все части и соединения 15-го танкового корпуса [10; 114].

Но в эти же дни, т.е. 4 и 5 февраля, в районе Белый Колодезь, что находился против правого фланга 3-й танковой армии, откуда ушли 12-й и 15-й танковые корпуса, происходило интенсивное сосредоточение полка «Фюрер» и других частей танкогренадёрской дивизии СС «Рейх» [3; 101], [10; 114], [19; 384], [20; 43].

С утра 6 февраля указанные немецкие силы нанесли контрудар по правому флангу армии П.С. Рыбалко. Против них был выставлен заслон из частей 184-й стрелковой дивизии. П.С. Рыбалко не стал менять свои планы из-за контрудара эсэсовцев на правом фланге своей армии. Видимо, оценив (и совершенно правильно) контратакующие силы как не очень значительные, он продолжал рваться к Харькову левым флангом своей армии.

Тем не менее удар дивизии «Рейх» был довольно внушительным. Завязались ожесточённые бои между ней и нашей 184-й стрелковой дивизией. Немцам удалось добиться некоторых успехов: к вечеру 6 февраля около 30 немецких танков Pz.III и Pz.IV прорвались к Великому Бурлуку, стремясь пробиться в стык между 184-й и 48-й гвардейской стрелковыми дивизиями. Но тут враг был остановлен [3; 101], [10; 114]. Нарастить же усилия у немцев возможности не было. У самой дивизии «Рейх» сил для этого не хватало, а перебросить войска с других участков противостояния с 3-й танковой армией мешали активные наступательные действия советских войск. Именно 6 февраля части 15-го танкового корпуса во взаимодействии со 160-й стрелковой дивизией начали штурм Печенегов, а 12-й танковый корпус при поддержке 62-й гвардейской стрелковой дивизии попытался овладеть Чугуевом и Малиновкой [10; 114 — 115], [19; 384], [20; 44]. На обоих участках советские войска натолкнулись на упорное сопротивление, ввязавшись в длительные (на несколько дней) и кровопролитные бои.

За 4, 5 и 6 февраля наибольшее продвижение, как и в первый день наступления 40-й армии, имели две её правофланговые дивизии — 309-я генерал-майора М.И. Меньшикова и 340-я генерал-майора С.С. Мартиросяна [29; 421].

Уже 4 февраля К.С. Москаленко решил нарастить удар в полосе 309-й стрелковой дивизии, продвигавшейся интенсивнее всех остальных. Для этой цели именно туда командармом были направлены сводный танковый отряд (116-я танковая бригада и три отдельных танковых полка) полковника В.Г. Романова и 183-я стрелковая дивизия генерал-майора А.С. Костицына. Последняя, как мы помним, находилась во втором эшелоне армии. Переброшенная на правый фланг, она продолжала оставаться во втором эшелоне, имея задачу усилить удар 309-й сд и сводного танкового отряда в случае необходимости [29; 422].

Массирование сил именно на правом фланге имело определённый риск. «Ведь правый фланг армии был открыт, — пишет К.С. Москаленко, — и на десятки километров к северу советских войск не было. Только далеко в тылу, в районе Горшечного и Старого Оскола, тогда ещё шли ожесточённые бои по ликвидации остатков окружённой группировки врага. Однако в данной обстановке иного решения быть не могло, ибо, во-первых, враг после ударов последних недель не располагал здесь крупными силами, и, во-вторых, стало ясно, что именно в полосе 309-й стрелковой дивизии решался успех всей операции» [29; 422].

Не стоит упрекать К.С. Москаленко в авантюристичности действий. Прежде всего, потому, что в распоряжении командарма-40 были весьма надёжные разведданные, говорящие о том, что правому флангу его армии в тот момент ничто не угрожало. Далее, К.С. Москаленко всё-таки предпринял меры для парирования возможных неожиданностей — именно туда направлялись силы 107-й и 25-й гвардейской стрелковых дивизий и 4-го танкового корпуса, высвобождавшиеся после ликвидации окружённых в ходе Воронежско-Касторненской операции сил врага. Части этих соединений, кроме задачи прикрытия правого крыла армии, ещё и усиливали её ударную группировку. Кроме того, командарм-40 предпринял ряд мер по обеспечению правого фланга артиллерией и авиацией [29; 422].

6 февраля 309-я стрелковая дивизия, продвинувшись на 20 км западнее отведённого ей рубежа, овладела крупным населённым пунктом и станцией Гостищево, расположенной на железной дороге Курск — Харьков в 18 — 20 км севернее Белгорода [29; 421].

Быстро продвигалась вперёд 340-я стрелковая дивизия. Она с севера обошла город Корочу, превращённый немцами в мощный опорный пункт. С юга этот город был обойдён 100-й стрелковой дивизией генерал-майора Ф.И. Перхоровича. На саму Корочу наступала 305-я стрелковая дивизия. Она и завязла в боях под этим городом. По состоянию на конец дня 6 февраля Короча ещё не была взята [29; 421 — 422].

К исходу 6 февраля 60-я армия вышла на подступы к Курску и начала охват города с севера (две стрелковые дивизии и одна танковая бригада) и юга (одна стрелковая дивизия) [21; 113].

7 и 8 февраля бригады танковых корпусов 3-й танковой армии продолжали безуспешные попытки овладения Печенегами, Чугуевом и Малиновкой. Надо иметь в виду, что никакой танковой армады эти корпуса не представляли. Выше уже отмечалось, что операцию «Звезда» армия П.С. Рыбалко начинала с очень небольшим количеством боеготовых танков (50 единиц). Уже в ходе операции какие-то машины вводились в строй, но какие-то и выбывали. По свидетельству генерала А.А. Ветрова, в каждой из трёх танковых бригад 15-го тк (88, 113-й и 195-й) было по 10 — 15 боеготовых машин [10; 115]. Не лучше была ситуация и в 12-м тк. В его 30-й танковой бригаде к моменту начала боёв за Чугуев и Малиновку в строю оставалось 5 танков (1 Т-34, 1 Т-70, 3 Т-60), в 97-й танковой бригаде — 3 танка (все КВ), в 106-й танковой бригаде — 4 танка (1 Т-34, 3 Т-70) [20; 45]. Всего — 12 боевых машин.

С учётом того, что и в мотострелковых батальонах танковых бригад оставалось по 60 — 80 бойцов [10; 115], становится ясно, что самостоятельно взять указанные населённые пункты танковые корпуса не могли. Поэтому им и понадобилась поддержка стрелковых дивизий 3-й ТА.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

В литературе могут встречаться названия данных дивизий (соответственно порядку перечисления в данном тексте): «Лейбштандарт» или «Адольф Гитлер», «Дас Райх» и «Тотенкопф». Если название первой из дивизий просто так или иначе сокращают, то второй и третьей дают на немецком языке русскими буквами.