Ночные поллюции или деменция – что лучше…

Игорь Шинкаренко

Короткие новеллы о жизни в эмиграции на Лазурном берегу Франции. Надеюсь, что продолжение неизбежно последует, если, конечно, кому-то понравится начало. Книга содержит нецензурную брань.

КАК Я РАБОТАЛ ДЕДОМ МОРОЗОМ

Встретил я на днях одного знакомого по Антибам экс-ленинградца и экс-легионера Антона, который благодаря усердной службе в Иностранном легионе и отбитой в нём где-то в Африканской пустыне голове сумел надолго задержаться во Франции. Ныне Антон промышляет гидом и усердно пашет на ниве путешествующих по миру слегка увядших в силу разных обстоятельств одиноких россиянок. Итак, он мне вдруг говорит:

— Послушай, Игорь, есть халтура на Новый год, но у меня сейчас запарка, да и… меня тут все знают, как облупленного, так что я не прокачу, а ты вполне сойдёшь. Понимаешь, русскому культурному центру в Ницце на новогодние праздники требуется актёр на роль деда Мороза. Я тут трахнул на днях их директрису, и она меня попросила подыскать подходящую кандидатуру. Я сразу вспомнил о тебе, гонорар двести евро… пополам, конечно! Ты же не против? — Вопросил он своими якобы по-детски бессмысленными глазами. — Я сказал, что ты актёр Рижского драмтеатра, — быстро добавил Антоша, пытаясь в зародыше погасить мой протест.

Ну что же, пусть будет, что будет, сто евро на дороге не валяются. Опять же, более или менее интеллектуальный труд, это тебе не канавы копать!

— Запомни, завтра утром, в десять, у тебя встреча с директрисой Русского центра, в Ницце, на пляс Гарибальди. Её зовут Татьяна, и она очень даже ещё ничего, — наставительно добавил Антон, плотоядно улыбнувшись.

Итак, на следующий день в слегка похмельном состоянии я был на рандеву у моей симпатичной работодательницы.

— Я слышала, что вы служили в Риге, в театре русской драмы? — мило спросила она, буравя меня своими зелёными глазками.

— Да, и в самое золотое время! Помните, восьмидесятые годы прошлого столетия! Наш театр гремел на весь Союз!

Одновременно с этим словоблудием я, как меня учили на юрфаке университета, стал мучительно вспоминать все знакомые мне по вечерним рижским посиделкам и афишам имена:

— Люся Куропятник, Жора Дрозд, Саша Боярский. Да что там, сам главный режиссёр русской драмы Аркаша Кац боготворил меня, — скромно выдавил я из остатков своего подсознания.

— Михаил! — поправила меня Таня.

— Кто, Михаил…? — Недоумённо переспросил я.

— Михаил Боярский!

— Милая Татьяна, — попытался я изобразить мимикой и голосом театральные посиделки и капустники, — Миша Боярский всего лишь бледная тень его безвременно скончавшегося брата Саши!

Дальнейшее было делом техники. Мне не требовалось больше говорить ровным счётом ничего, Татьяна влюбилась в меня, вернее, в мой образ театрального мэтра, так что с этого момента удав начал разговаривать с кроликом.

— Вас устроит 150 евро за представление? — Боязливо спросила меня Таня, и тут же быстро добавила, — И я вам гарантирую как минимум десять представлений!

Сказать, что у меня перехватило дыхание от этих заоблачных цифр, значит не рассказать вам ровным счётом ничего, особенно с учётом тех последних десяти евро, что жалобно позвякивали мелочью в кармане моих панталон, потому что, кроме отсутствия воздуха в моих лёгких, меня вдруг оглушила пустота сознания, ведь я прекрасно знал, что с декламацией стихов у меня всегда были проблемы, не говоря уже о редких и безуспешных попытках изобразить кого-нибудь и где-нибудь, и даже перед девушками, которых я пытался время от времени соблазнить, чему не способствовал даже допинг в виде алкоголя, так что размеры нависающей надо мной проблемы перевесили размеры эвентуального гонорара, и я был уже готов гордо отказаться от щедрого предложения, сославшись на то, что Антон мне обещал больше, но злополучные последние десять евро в кармане вовремя звякнули и привели меня в чувство, так что я обречённо кивнул в знак согласия.

— Может быть мы проведём одну-другую репетицию? Познакомитесь с партнёрами, да и со сценой, — предложила Таня.

Понимая, что даже одна такая репетиция может стать закатом моей театральной карьеры, я наотрез отказался от любезно предоставленной мне возможности, скромно сославшись на свой звёздный статус и необыкновенную занятость во время рождественских праздников.

Итак, наступил день моего театрального дебюта. В последний момент выяснилось, что сапоги из прошлогоднего инвентаря Деда Мороза, или святого Николая на европейский, французский лад, куда-то неожиданно испарились. Тут я проявил смекалку, правда, немудрёную, на уровне какого-то там класса средней школы, и предложил обмотать мои модные серебряные кроссовки Пирелли, купленные по случаю на базаре у знакомых цыган, красной бумагой для упаковки подарков. Такой же, собственно говоря, был обмотан и мешок для подарков дедушки Мороза, так что получался милый рождественский ансамбль.

С этого момента, собственно говоря, начался как восход, так и закат моей реальной, а не придуманной театральной карьеры, вернее, всё-таки, её фиаско.

Выходя из из подсобки на сцену я вдруг споткнулся о приступок, и мой знаменитый серебряный кроссовок предательски обнажился перед жаждущей крови и подарков Деда мороза аудиторией, состоящей из интернациональных и не очень детишек, а также их родителей, вызвав неподдельный возглас удивления. Дальше начался мой бенефис, традиционный для местечковых театров и актёров-любителей. Я судорожно пытался рассмотреть спрятанный в обшлаге моей шубы текст новогодней речи, но это было физически невозможно из-за заливающих мой лоб и глаза капель пота, а борода, как положено в такой ситуации по законам жанра, стала отваливаться, и я, по совету зрителей, ежесекундно поправлял мой ус,

— Ой, у вас ус отклеился, — весело заорал какой-то любитель «Бриллиантовой руки».

Конец ознакомительного фрагмента.