Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2

Игорь Шелковский

Журнал «А-Я» – уникальный журнал неофициального русского искусства, выходивший в Париже в 1979–1986 годах. Это неподцензурное издание не только познакомило западного зрителя с творчеством русских андерграундных художников, но и создало язык новой художественной критики. Редакторы – Александр Сидоров (псевд. Алексей Алексеев, Москва) и Игорь Шелковский (Париж) – готовили журнал по переписке, обмениваясь материалами через границу полулегальными способами с помощью добровольцев. На страницах журнала впервые публиковались работы людей, ставших классиками неподцензурного искусства: Вагрича Бахчаняна, Эрика Булатова, Ильи Кабакова, Комара и Меламида, Дмитрия Александровича Пригова, Владимира Сорокина и многих других. В сборник вошла обширная редакционная переписка участников журнала, которая позволяет читателю увидеть жизнь советского подпольного искусства изнутри, в процессе его становления.

1983

Шелковский — Сидорову 09.01.83

<…> Фальсифицированные фотографии [Ленин и Сталин] — очень хороший материал. Но нужен небольшой текст, рассказывающий вкратце историю, и заголовок, вводящий этот материал в контекст журнала.

Следы пивоваровских слайдов нашлись. Но теперь они принадлежат Бобуру, и мне предлагают платить значительную сумму за их пересъёмку. Но попробую уладить это дело.

Фото и слайды Кабакова буду ждать, но пойти они смогут теперь уже только в № 6. № 5 распределён почти полностью. Во всяком случае, тот сектор, где статья К. [Кабакова]. С письмом № 4 послал тебе цветные картинки, которые будут в № 5.

Неожиданно для себя получил письмо (по почте!) от Жигалова. С довольно большим, напечатанным на машинке текстом. Как оно проскочило — не понимаю, за последние годы, если что доходило, то лишь поздравительные открытки к праздникам. Текст интересный, но для меня, а не для печати. То есть не для читателей. Подробный перечень всяких мероприятий, часть фотографий может пойти в «Галерею». Но в целом они не очень наглядны. (Желательно, если были бы вместе с общими планами фотографии отдельных работ. Положительный момент — подробная аннотация к фотографиям.) Все с текстами, непонятными для иностранного читателя.

В № 4 не было «Галереи», потому что пришедший с опозданием материал Паперного забрал всё пространство. Надо теперь уделять больше внимания качеству материалов. Так же как тело состоит из мышц и соединительной ткани, и журнал состоит из статей, работающих, интересных, захватывающих читателя с первой строчки, и из статей, формально благополучных, добротно скучных, а иногда претенциозно пустых. Ты пишешь, что удачна вторая половина № 4, так вот для № 5 у меня нет ничего этого уровня. Всё это интересно лишь для узкого круга людей. Из людей западных редко кто дочитает эти статьи до конца (или даже до середины). А хотелось бы, чтобы в каждом номере были бы две-три статьи интересных для всех. На темы более общие. Теперь по четырём номерам можно провести некоторый анализ и отметить удачи и неудачи. Статьи Капеляна, Комара и Меламида, Герловиных выгодно отличаются от чисто «искусствоведческих» статей. Хотя и Голомшток, будучи сугубо профессионалом-искусствоведом, пишет интересно. Нужны обязательно материалы как на стр. 58–59 в № 4, т. е. актуальные. Этот текст великолепный, но, к сожалению, это исключение, а не правило.

Маски получил. Передай спасибо Игорю [Макаревичу] и Гороховскому за присланные работы. Любая работа — это поддержка журналу, плюс возможность выставки. К сожалению, не хватает у меня времени на всё. Можно было бы устраивать какие-нибудь небольшие тематические выставки — но для этого нужно время и деньги. Выпуск маленьких книжечек остановился по этой же причине. Набралось 16 цветных клише для следующей серии открыток, но нет денег, чтобы их напечатать.

В № 5 будет много цветных репродукций Булатова — три. Это единственный художник, приславший хорошего качества слайды со всех своих работ. Репродуцировать его всегда приятно — всегда хорошо удаётся. (Васильев в номер не влезает, только текст.)

Написал Саше Косолапову в NY письмо, в котором упрекаю его за бездеятельность. Если сравнить журнал со зданием, то не могу же я класть стены и одновременно ещё лепить и обжигать кирпичи. Кирпичей, т. е. статей, я жду от других — чем лучше и крепче они будут (не половинки, не четвертинки, и не бесформенные глыбы), тем легче будет для меня вставить их на место. Саша в гордой изоляции и пренебрежении другими (так мне кажется) перестал что-либо присылать. Очень жаль также, что ты работаешь один, без некоторого числа компетентных помощников. Сосредоточение власти в одном лице приводит к отмиранию инициативы со стороны, в то время как сейчас нужна именно инициатива десятков людей, чтобы из десятков предложений выбирать наилучшие. <…>

Косолапов — Шелковскому 11.01.83

Дорогой Игорь!

Ждём вашего приезда. Я посылаю 125$ журнальных, имеющихся у меня в наличии денег для тебя. Я думаю, что ты зря сокрушаешься по поводу этой поездки. Она оправдана для сбора материалов, установления новых контактов и пр. Что ж, эти деньги требуются для коммуникации; океан — дистанция, без этого мы бы жили разорвано, и слава Богу, что есть возможность встречаться и делать журнал.

Париж — New York — Москва, это же расстояния. Мы не учитываем часто этой дистанции. Я думаю, эти деньги идут на журнал, т. к. такие поездки необходимы.

Относительно отсутствия фондов. Мне и самому тяжело от этой мысли. Но можно ли себя винить. Я знаю лишь единственного человека здесь (А. Ровнер), который «умеет» доставать деньги для «Гнозиса». Но он превратил это в профессию. Это требует тоже части души.

Я, к примеру, чувствуя себя бессовестным в отношении именно этой стороны жизни (денежной) перед семьёй и теперь журналом. Это дефект, который становится уже синдромом. Может ли это служить оправданием так же, как и тяжёлая экономическая ситуация в стране? Не знаю. В этом смысле это открытый вопрос. <…>

Журнал усиленно замалчивается всеми нью-йоркскими газетами. Выступить с широкой полемикой по этому поводу я не умею <…> А главное читатель — он убог. Ты давно не видел нью-йоркских газет. Глезер торгует переводными детективами — имеет успех. Учить язык не хотят и читают мусор. Потом я не понимаю, возможно ли искусство сделать доступным массам (широкому простому читателю). Это просветительская утопия. Но я так же не могу оплачивать рекламы журнала, т. к. денег нет. В общем, это не простой бизнес. Очень-очень часто я бешусь от бессилия в этой ситуации.

Относительно кучки снобов, то там часто платят жизнью за искусство. Это уже не снобизм. А толпе (или как в английском «mobs», мобс — очень хорошее слово) тоже свойственен снобизм.

Люди легче признаются в грехах, чем принимают чужой вкус, культуру, мировоззрение. Я, кажется, в этом вопросе на диаметрально противоположной стороне. Во Франции может по-другому, но в США, как и в СССР, культура (в серьёзном смысле) отвергается народом — поэтому имеются такие великие рецидивы поп-культуры китча и так восприимчив народ к идеологии. Культуры взаимоизолированы и это не трагично, а могут только существовать в своей конвенциальной (договорной) замкнутости. Хотя принадлежность участников такого договора трудно очертима. В общем, это огромная тема, которая меня очень затрагивает и не вмещается в ограниченные рамки этого письма. <…>

Люда. Саша

Виньковецкий — Шелковскому 16.01.83, Хьюстон

Ты пишешь, чтобы я написал что-нибудь специально для журнала. Как раз сейчас возникает такая возможность. После двух лет усилий я развил новую технику. Это комбинация шелкографии с живописью. При помощи техники шелкографии (которую я использую не для производства принтов, а как что-то вроде дополнительного живописного инструмента) я могу перекрывать живопись одним и тем же «каркасом» — это у меня обычно чёрно-белая абстрактная или «полуфигуративная» структура. Получаются серии картин, объединённых общим мотивом, или главной темой, и все с разной живописью. Из них можно делать спектры с постепенными переходами; а можно, наоборот, контрасты. Словом, можно играть, и эта игра открывает много нового про живопись и про нас. Оказывается, например, что органичное сочетание композиции с цветом и фактурой не обязательно уникально: «одна и та же» картина может реализоваться в разных видах, и при этом каждое воплощение будет вполне органично. Это как если бы я (или ты, или кто угодно) сколько-то времени назад выбрал бы иное действие, иной путь — к данному моменту я (или ты) был бы иным и в то же время в каком-то смысле тем же самым (это мой «главный мотив»).

Про это много можно писать, но я сейчас ещё не готов выдать что-либо «законченное». Всё это ещё слишком свежо, только формируется. Может быть, к концу года смогу несколько страничек написать. Но вот что: если эту вещь иллюстрировать, то нужно несколько цветных репродукций, иначе нет никакого смысла. А это ведь дорого; в общем, напиши, интересует ли тебя этот замысел. Самый «голодный минимум», необходимый, чтобы проиллюстрировать эту идею — четыре цветных картинки размером в четверть страницы. Конечно, больше — лучше. Ежели ты сообщишь, что это возможно, такая весть меня побудит к скорейшему написанию этой статьи. <…>

Буду ждать вестей. Твой Яков

Косолапов — Шелковскому 20.01.83

Дорогой Игорь!

Не знаю, получишь ли ты это письмо?

Относительно статьи Нежданова. Я перечёл сам ещё раз эту статью. И не согласен с тобой.

1. Ты не учитываешь, что мы имеем дело с очень cложным в психическом смысле человеком, обратившимся в религию с массой ортодоксальных запретов.

2. Эта статья — не литература и не художественная критика, а документ, так как содержит только речь самого художника (пусть мало литературную). В этом смысле можно придраться и к Чекрыгину, Малевичу, Филонову и пр. за то, что они говорят и думают часто как люди и так же изъясняются.

3. Эта статья — компромисс. Я очень много затратил времени, работая с этим человеком. Но что можно сделать с юродствующим, больным, противоречивым художником. Только моё настоящее отношение заставило довести меня эту работу до конца (я его люблю как художника).

За период работы над статьёй дважды его жена была в сумасшедшем доме, да и он бы туда угодил, если бы не трое детей.

Итак, если сможешь, прочти этот труд другими глазами. (Для меня этот «вялый текст» — плохо скрытая трагедия, и уверен, что таким же документом будет для его друзей в Москве и Ленинграде: а также для тех, кто вникнет в то, что говорит этот художник относительно «расслабленности, вялости», а также «еды и крыши».)

Относительно рукописной подачи текста, то машинки у нас нет (ещё не разжились). Но Люда потратила половину своего выходного дня для переписки этого опуса (ты, наверно, заметил, что статья написана не моей рукой).

Для меня этот год был трудным. Во-первых, я не могу не работать как художник. У нас было два перформанса, которые целиком лежали на мне. Пришлось делать фильм, балет. Все мои скудные заработки уходили на покрытие этих работ.

Много сил отдано политико-экономической кампании по поводу строительства наших мастерских. Необходимость заработков и поиск работы.

Ряд проблем встал обнажённо. Можно ли продолжать заниматься искусством? Имею ли я право? (Я имею в виду то, что у меня семья, дочь, которую я обязан поддерживать.)

Будет ли когда-либо возможность иметь мастерскую (не временный подвал или комнату)?

Нужен ли этот крест (искусство) и для чего? Обязаны ли мои близкие разделять эту ношу. Плюс ко всему абсурдность положения русского художника на Западе.

Поэтому твои вопросы показались мне безадресными. Может, это как в физике — «эффект постороннего наблюдателя».

Относительно NY-ского номера «А — Я».

Журнал не может быть мыльным пузырём. Поверь моему восьмилетнему опыту. Русского искусства в N. Y. нет. Как может быть журнал о том, чего нет?

Это будет глезеровщина. Не помогут ни интервью со знаменитостями, ни с левыми, которые, кстати, такие идиоты.

И проблема не в «вялости», а в реальности [неразборчиво] миров. Францию-то Америка плохо знает, только по Камамберу, а Россию и подавно.

Родить культурный интерес (тем более к 100-летию Хлебникова, о котором здесь очень и очень мало знают даже профессора) к России — легче растопить Антарктиду.

Вот беглый ответ на твоё письмо. <…>

Саша и Люда

Виктор Некрасов — Шелковскому 22.01.83

Дорогой Игорь Сергеевич!

Эту штуку я посылал в «Новое русское слово». А Вам для ознакомления, как обещал. Разбор не ахти какой глубины, но для знакомства с широкой публикой, для того, чтоб вызвать интерес, — думаю, сойдет.

За сим жму руку. Не сердитесь. Таки да — ретроград.

В. Некрасов

Никитина — Шелковскому 25.01.83

Дорогой Игорь!

Жизнь у нас совершенно сумасшедшая последнее время, однако, несмотря на её интенсивность и наполненность, мы довольно остро ощущаем отсутствие твоих писем.

<…> Уже не помню, на какой стадии нашей жизни закончилась наша переписка. На всякий случай излагаю основные факты. <…>

Мы сняли роскошную, безумно дорогую квартиру, но другого выхода просто не было. Теперь мы счастливы и, несмотря на отсутствие мебели, кухонной плиты и мойки на кухне, наслаждаемся каждую минуту. Впрочем, со временем всё хуже и хуже обстоят дела. Боря совершено не успевает к срокам писать, да к тому же опять болен. Экзамен по немецкому я сдала на «хорошо». Недавно были на конференции в Билефельде по совет. неофициальному искусству, потом в Кёльне. Боря делал доклад. Некоторые участники обещали подписаться на журнал, но пока молчат. О журнале всё время упоминали, в частности Голомшток и Боря. Всем нравится 4 номер — особенно, Паперный. Кстати, Тупицына, на мой взгляд, очень неплохую статью написала, зато Пацюков — из рук вон плохо <…>

Боулт — Шелковскому 26.01.83

Дорогой Игорь!

Спасибо за письмо от 1-го января 1983. Я уже знал о смерти Андреенко из «Русской мысли». С большим интересом — и со скорбью — я прочёл твоё описание визитов к Андреенко. Для меня визит к нему был очень трогательное явление — именно потому, что Андреенко был талантливый, такой отзывчивый на имена, искусство и проч. Ты испытывал, я вижу, такие же мысли, такие же реакции, которые я испытывал. Может быть, стоило бы опубликовать маленький текст о нём в «А — Я»? Ты видел его ранние, конструктивистские вещи? Мне тоже очень нравятся его рассказы, особенно рассказы о мышах. <…>

Твой John

Гробман — Шелковскому 31.01.83

Милый Игорь, вот я, наконец, снял на слайды свои произведения на конкурс политической открытки. Отснял штук тридцать разных: из Ленинианы и прочего. Но, увы, оказалось, что тут этих плёнок не берут проявлять, ибо это какой-то другой раствор для цветных пленок. В США я уже не могу послать на проявку, так как это надолго всё задержит, а Вы указали присылать только до февраля. Я решился послать Вам непроявленную плёнку, с просьбой не посчитать за наглость и отдать её в проявку в Париже, там это не проблема. Разумеется, я все расходы возьму на себя. Ещё проблема — с названиями. Но и это как-то можно понять, так как все почти тексты на лицевой стороне картинок. Все эти работы или почти все — последних 1–2 лет. Надеюсь, придётся Вам по вкусу.

Большое спасибо за каталоги и прочее (полученные с Дранкером). Страшно благодарен. А в Du я вдруг обнаружил портрет моей жены (Врубель-Голубкиной) работы Вейсберга — холст-то в моей коллекции находится, и я его ни разу выставлял.

У нас тут в магазине русской книги «Малера» проходит выставка русских художников. Проспект скоро получите.

Получили ли оставшийся рулон от Воробьёва? Если да, то хотелось бы знать, подходит ли это Вам для обмена? Если у Вас есть сомнения насчёт цены, то пишите, не стесняйтесь, дело житейское. Из продукции, полученной от Вас, я всё по несколько экземпляров отдал Малеру в магазин. Но дело идёт уж совсем как-то туго — не желает нас публика покупать в торговых количествах. Я же распространять (в среде художников, как я предполагал — на обмены и в подарки) ещё не стал, так как до сих пор не понял, имею ли право. Напишите, Игорь <…> а то я всё сомневаюсь, думаю, а может, я работы послал не те, а может, цены не подходят.

Насчёт авторов в Израиле. Художников и пишущей публики — куча, но, увы, это всё люди, далекие от наших интересов, в основном реалисты-импрессионисты-экспрессионисты, из русских я тут почти что один, и меня такие либералы советские, как «Двадцать два»³² и прочее, на пушечный выстрел не подпускают, я для них совершенно не кошерное мясо. Был я какое-то время в дружбе с М. Каганской, работал над ней усиленно, воспитывал, старался, но в итоге это плохо кончилось — в один милый иерусалимский вечер она не выдержала и очень толково, по-киевски-одесски объяснила мне, дураку, что и Хлебников — говно, и все эти Бурлюки-Маяковские — шарлатаны, и футуризма никакого нет, а так просто — пшик, и что мы все говно и пр., пр. Я имел глупость наступить на мозоль, в свою очередь обосрать «Тихий Дон», а Майя Каганская с Володечкой [Зеев Бар-Селла] как раз сейчас и пишут о неизвестном гениальном авторе этого «Тихого Дона». В общем, скандал и никакого навара. Да, беда в том, что и другие на каганском уровне — и наши проблемы и занятия они так в полуухмылке и принимают.

Давно должен был быть в Нью-Йорке, но американская сволочь в консульстве мне визы не даёт: ни да, ни нет — без ответа. Никто ничего не понимает, в чём дело. Как в ОВИРе. Может, пока что слетаю в Европу, тогда и в Париж загляну. Большое спасибо за приглашение, если надумаете быть в Иерусалиме, то, разумеется, та же ситуация — жить у нас. <…>

Пишите. Отвечайте. Ваш Миша Гробман

Сидоров — Шелковскому 01.83

Дорогой И.! Получил твоё письмо от 5-11-82, стало ясно, что от тебя письма по этому каналу проходят. Теперь осталось убедиться, что и от меня к тебе путь открыт. Все эти предосторожности совсем не лишние в связи со скорым принятием «Закона о государственной границе СССР», проект которого предложен КГБ и пока держится в секрете, но ходят слухи, что значительная часть этого «документа», будет посвящена именно таможне, а также почтовой и телефонной связи. Канал же наш очень узок и маломощен (много у́же, чем в прошлом году), поэтому придётся ещё ужаться и сосредоточиться только на самом необходимом, т. е. только на тех материалах, о которых мы предварительно договаривались, что они нужны для следующего номера.

Ты справедливо упрекаешь меня по № 5, хотя и точно знаешь, что канал перестал действовать именно в июне. Часть же материалов ты успел получить (Пивоваров и две статьи о Дышленко). Сейчас вопрос встал крайне жёстко: отказаться вообще от каких-либо материалов в архив или «на всякий случай». Более того даже основные и самые важные материалы придётся переделывать (перепечатывать на самую тонкую бумагу, печатать на две стороны листа и без интервалов и полей), а слайды, негативы, фильмы — отправлять без пакетиков. Таковы условия на сегодняшний день. Может быть, что-нибудь изменится к лучшему — я не знаю. По-прежнему описи к посылкам нужно отправлять отдельно, т. е. другим вложением, а может со следующим письмом (через неделю). Таким же образом придётся поступать в дальнейшем и с фильмами для клише (дальше во всех письмах только слово «фильмы», взятое в картуш), т. е. два фильма в одной посылке, остальные два — в другой; в этом случае ими никто не сможет воспользоваться, но главной остаётся другая причина, о кот. мне не хотелось бы распространяться в письме. Нумерацию всех отправлений мне было бы удобно продолжить прежнюю. От тебя же по-прежнему требуется своевременное подтверждение о получении по всей описи, и ещё одно: я не буду ставить дату на своих письмах, т. к. это даёт обширный материал для всякого рода догадок и вычислений (сам ты её легко вычислишь, а дармоедам её знать совсем не обязательно). Кроме этого, письма лучше всего начинать без обращения и не подписывать их (даже инициалами), в этом случае они менее всего становятся «документами», в том самом нежелательном смысле этого слова. Возможно, что в скором времени я перейду исключительно на машинопись, но и здесь свои сложности.

Мелких накладок, таких как «цветное фото Славы Л. [Лебедева]» вместо чёрно-белого, нам никогда не избежать. Тем более что здесь не только одна моя вина, но и стечение обстоятельств: фотограф перепутал кассету, потом тяжело болел Слава. Потом он уехал на месяц отдыхать, а потом уже не было канала. Ну чего здесь сделаешь, если ни в моём архиве, ни у Бори О. [Орлова] и ни у кого другого такой фотографии не нашлось?!

Ещё раз спасибо тебе за все твои хлопоты и посылки: Пастернака, Волошина, пирометр и перчатку я получил. Краски — пока ещё нет, т. к. наша девочка не в Москве, и когда найдётся — неизвестно.

Мне кажется, что я уже писал тебе об АЩ [Алике Щенникове]. Что у него принципиально вырвали обещание не общаться с тобой и не сотрудничать со мной (перед этим за ним долго охотились и поставили его самого и сына в очень сложное положение).

Вижу я его часто, сейчас у него всё более-менее спокойно, но на письма он сейчас вряд ли отважится. Приветы же тебе — самые тёплые и искренние — он передаёт всегда. И. [Иван Чуйков] замордован текущей денежной работой и не может из неё выбраться. Вообще же, у всех наших с тобой друзей денежные проблемы переместились на первое место — от того что жить здесь стало невозможно. Я не подсчитываю, но, на глазок, жизнь за последние годы подорожала не менее, чем в два (а вообще-то больше) раза. Денег нет ни у кого! За пачкой масла нужно стоять не менее получаса. Многие продукты питания вообще не появляются на полках, самые основные — стали дефицитом.

Очень трудно достать масло, творог, яйца, колбасу, окорок, сало, сыр, гречку, фасоль, горох, дрожжи и т. д. Этот список не трудно продолжить до конца листа. И это в Москве! Если же отъехать от столицы — то никаких слёз не хватит… Нет даже картофеля (о бананах и манго я вообще не говорю, с яблоками — и то проблемы).

Впрочем, зачем я тебе это пишу? Это знают все! Люди живут ожиданием катастрофы, тем не менее пока ещё покорны и молчат. В некоторых анонимных организациях появилась такая профессия — слухач. Слухачи ходят с магнитофоном в рукаве по очередям, стадионам, автобусам и другим скоплениям и пишут, о чём толкует гегемон, не готов ли он к Солидарности. Но можно не слушать, я скажу тебе точно — не готов! Пока!!!

Я тебе уже писал, что купил «Опасно» и отличный рисунок карандашом (копия «Горизонта»). Но у меня нет абсолютно никаких идей по поводу того, как это можно было бы отправить тебе. Естественно, что способ этот должен быть в высшей степени надёжным и безопасным, так как рискнуть такой работой (я уж не говорю о деньгах) было бы преступлением. С рисунком проще, так как его размеры чуть больше обычного альбомного листа. Размеры «Опасно» тебе известны. Давай думать сообща.

В своих письмах ты редко пишешь о Серёже [Есаяне]. Как они живут, как Вера, как девочки? Какое участие Серёжа принимает в нашей работе? Передай им от меня самый тёплый привет. Скажи, что я их также люблю и часто вспоминаю. А то, что не пишу, — это моя главная беда: я ведь никому не пишу, кроме тебя (да и то никогда не перечитываю своих писем, иначе у них никогда не было бы шансов быть отправленными).

Ничего не знаю о Сокове и Чернышове, мало о Вадиме [Космачёве], только плохое — о Герловиных (правда, всё из пятых рук). Немного больше о Гройсе, но ведь тоже — мало! Кстати, небольшая просьба: не мог бы ты прислать мне адрес Васи Ситникова. Если добудешь какие-нибудь сведения о нём, напиши. Мой брат был долгое время дружен с ним, но перед самым отъездом между ними пробежал холодок. Брат мой до сих пор переживает, что даже не попрощался с ним.

Как только получу подтверждение, что ты получаешь мои письма, отправлю рабочее письмо по № 5 и некоторые материалы. Но очень важно предварительно, пусть даже ценой долгой переписки, точно договориться, что конкретно нужно (включая иллюстрации), чтобы понапрасну не перегружать наш хлипкий канал, поскольку вся эта почтовая система существует весьма условно и опутана бесконечными предупреждениями и обязательствами (естественно, что все предупреждения и угрозы с одной стороны, а обещания и обязательства — с другой). Два пакета, посланных мною тебе в августе и сентябре (не этим каналом, а с оказией), отобраны, к тому же во втором случае с осложнениями. Меня по этому поводу вызвали в одну анонимную организацию, но я давно уже взял за правило не ходить (даже если очень приглашают), на этом дело и кончилось. Ничего особенного в этих пакетах не было. Но, что обидно, уже в какой раз — злосчастный альбом, точнее негативы. После это пришлось ещё раз переснимать. Ну ладно, бумага кончается (ведь тоже дефицит!), целую тебя. А. и все мои

Сидур — Шелковскому 14.02.83

Дорогой Игорь!

Карл Аймермахер переслал мне ксерокопию сокращённого и уже набранного интервью, которое он взял у меня в 1980 году. Я очень рад, что Вы предпочли этот текст, а не предложенный нами первоначально. Учитывая небольшой объём Вашего журнала, я считаю, что сокращение, проведённое Вами, вполне приемлемо. Хотелось бы, конечно, сохранить наш макет с тем, чтобы, как я Вам уже писал, не мельчить, но тем не менее всё же использовать и фотографии, присланные нами позже.

Получили четвёртый номер «А — Я». Должен Вам сказать, что журнал в Москве читают. О нём знают все, кто в какой-то мере интересуется современным искусством наших художников в метрополии и в «рассеянии». Уже имеются недовольные, считающие, что журнал отдаёт предпочтение одним в ущерб другим. Я думаю, что это неизбежно, так как совершенно невозможно удовлетворить всех сразу. Такие же претензии можно предъявить любому толстому или тонкому журналу и у нас, и за границей.

У меня самого есть небольшое пожелание — меня до какой-то степени не устраивает шрифт букв «А — Я» на обложке. Хотя прекрасно понимаю, что именно Вы хотели выразить зыбкой волнистой линией, я предпочёл бы чёткий, «уверенный» шрифт. Но, скорее всего, об этом уже поздно говорить. Главное же — это, конечно, содержание журнала, и то, что он печатается на русском и английском языках, что невероятно расширяет его аудиторию.

Ещё раз желаю Вам успеха. С большим интересом ожидаю следующий номер «А — Я».

Ваш Вадим Сигур

Шелковский — Косолапову 16.02.83

Дорогие Саша и Люда!

Долетели самым замечательным образом. <…>

Получил по приезде массу почты, сейчас надо будет отписываться.

Вот, что пишут из Москвы. <…> Иван [Чуйков] благодарит за роскошную публикацию. Просят напечатать статью о Боре Орлове. «Очень интересно, что делают сейчас Соков, Чернышов, Дрючин, Есаян». «Будет ли в № 5 рубрика „Галерея“»?

Как видишь, Саша, интересуются всеми, ждут информации. По дороге я дочитывал статью Тетерятникова³³. А мог бы ты сделать с неё и с другой, с первой, ксероксы и послать их Синявину, чтобы он начал входить в эту тему, раз уж собирается писать. Может возникнуть спор, дискуссия — а это ценно.

Слайд с Макаревича, наверное, можно и не делать, а показать чёрно-белую репродукцию в № 1. Ведь с первой купленной Доджем работы мы не имели никакого слайда.

И ещё про Тетерятникова. Если б его последняя статья появилась в «Новом Русском слове», то было бы замечательно. Но, к сожалению, для публикации её надо жестоким образом редактировать, урезывать, убирать повторы, второстепенности, сокращать объём. Обычно редакции русских газет этого не делают. Отчасти потому, что боятся авторов, отчасти потому, что не умеют и некому это делать. Распространить бы её хотя бы в самиздате, чтобы прочли её все там упомянутые.

Сидоров — Шелковскому 16.02.83

Дорогой И.!

<…> У меня продолжается стресс: я оказался совершенно не подготовленным к оптимальному использованию канала <…>. Начну по пунктам.

1. Негативы Кабакова ещё не готовы, т. к. съёмка откладывается (по его просьбам) уже несколько раз. Кроме того, мы обсудили с ним новую идею по подаче его материалов, т. к. все предыдущие публикации его, конечно же, не удовлетворяют. Всё, что он делает, принадлежит одной общей идее, которая совершенно утрачивается при обычном показе и отсутствии контекста. Никакая статья о нём не может заменить авторского комментария, который концептуально и органично входит в сами работы. Поэтому мы договорились с ним, что всё, что мы отснимем, он сам же тщательно прокомментирует. Мы сделали пробу, и вышло очень хорошо, т. е. впервые я почувствовал, что отдельно взятая работа способна говорить сама за себя, но всё же необходим обширный контекст, т. к. в его случае три-четыре работы такого контекста не создают.

2. У нас с тобой образовался давний долг — публикация статьи о Боре О. [Орлове]. Отсутствие материалов о Боре вызывает у многих недоумение и подозрение, что существует какая-то личная предубеждённость против него. Боря активно принадлежит к тому кругу художников, который полновесно участвует в журнале: Иван [Чуйков], Эрик [Булатов], Васильев, Кабаков, Макаревич, Абрамов, и ни один из названных не считает, что то, что он делает, «в скором времени будут показывать в Манеже». Если для тебя это важно, я могу всех их попросить, чтобы они написали тебе своё мнение по этому поводу, но думаю, что прибегать к таким способам доказательств — не этично. По крайней мере, это (т. е. всё то, что делает Боря) во много раз интереснее и лучше, чем Сидур или Юликов. Кроме этого, Боря бескорыстный доброжелатель и помощник журнала, более активный и полезный, чем многие другие. Я не говорю о том, что я сам совершенно не согласен с твоей оценкой творчества О. [Орлова], но много раз наблюдал реакции и впечатления, которые Борины работы производят на людей нашего уровня и круга (за исключением разве что одного Гройса, да и то я не уверен, что ему О. не нравится), и видел, что эти работы безошибочно опознаются и прочитываются, а то, что тематика советская, то это только роднит его с Булатовым и Кабаковым. Мне кажется, что и Лебедева ты воспринимаешь как-то в лоб и совсем наоборот (тогда не понятно, почему тебе нравится Булатов?). Ко всему, что я тебе написал об Ор., хочу добавить, что Пацюков свою статью написал о нём раньше всех и постоянно над ней работает (последний вариант статьи я посылаю вместе с этим письмом). В журнале уже появляются типично коммерческие художники (Штейнберг, Вейсберг), откровенно слабые (Виньковецкий, Юликов), а материала о вполне оригинальном, современном скульпторе (а кто ещё в Москве и Ленинграде занимается современной скульптурой?) до сих пор нет, и как соответствует из твоего проекта № 5 — и не собирается быть! Прости за эмоции!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

32

«Двадцать два» («22») — общественно-политический и литературный русскоязычный журнал, выходящий с 1978 года в Иерусалиме.

33

Мистификация русской культуры на Западе: История и разоблачение американской коллекции русских икон Джорджа Ханна // Континент. 1982. № 34.