Опасайся человека одной книги. В преддверии

Игорь Сотников

Любое знание или же незнание, это та призма, через которую вы смотрите на окружающий мир. И когда вы знакомитесь с новым для вас миром, то кто знает, на что лучше опираться при знакомстве с ним.

Глава 6

Доказательства от противного

Доказательство от противного — вид доказательства, при котором «доказывание» некоторого суждения (тезиса доказательства) осуществляется через опровержение отрицания этого суждения — антитезиса (если неверно, что неверно А, то А верно).

— А чего ты такой слишком уж внимательный ко мне? — спросил Яшку Фома, заметивший, что тот старается не пропустить ни одного из его взглядов, которые он, как и следовало ожидать от интересующегося всем первооткрывателя, при виде новой для себя страны, бросал во все разные, однозначно интересные для себя стороны. И, если для кого другого из местного населения, эти стороны были даже очень обычными, то для Фомы, глядевшего на этот мир своими любопытными глазами, всё как раз виделось в своем иносказательном свете, мимо которого, надо отдать должное его внимательности, ничего на этих первых порах, не пройдёт и не пролетит. А ведь эта, с трудом скрываемая Яшкина пристальная назойливость, началась сразу после его стука в дверь номера гостиницы, куда Фома заселился в отдельный номер, тогда как эта парочка его товарищей (На этот раз не слишком довольные подобным соотношением дел.) была вынуждена по причине своего бескомпромиссного характера, когда никто не хотел уступать друг другу отдельный номер, любоваться в своем номере на противную рожу своего непримиримого товарища. Ну а Фоме, следовательно, как не имеющему права голоса на выбор, пришлось заселиться в одноместный номер.

— Ты же, надеюсь, не собрался знакомиться со страной из окна своего номера? — зайдя в номер Фомы, Яшке явно было интересно узнать и увидеть предоставленные тому условия проживания, где вид из окна на бульвар, а не как у них во внутренний двор на помойку, ещё больше заставил его злиться на этого Каца, по чьей несговорчивой прихоти, он должен будет теперь ютиться вместе с ним в одном номере. Правда, в голове у Яшки уже созрел мстительный план, на сегодняшний незабываемый для длинного носа Каца вечер, который пройдёт для него под знаком ароматов съеденного Яшкой блюд, где бобовые будут иметь преимущественное место на столе.

— Ну, я готов, — спустя минуту, Фома выразил готовность. И Яшка, взяв на себя роль ведущего, повёл его сначала к выходу из отеля, а затем, не обнаружив там Каца, незадачливо повертел головой, пытаясь понять, куда этот гад запропастился. Правда, спустя пару оборотов головы, Кац был обнаружен на другой стороне улицы, где он, усевшись за летний столик кафе, призывно махал им рукой.

— А, вон он где, — заметив этого Каца, опять опередившего Яшку и решившего за него, куда им пойти и где посидеть на первых порах, он без особого энтузиазма двинулся по направлению к занимаемому тем столику кафе. После чего они, заняв свои места и заказав того, чего, как правило, заказывают в кафе неспешащие напиться туристы, принялись, как только оформился заказ, попивать горячую жидкость из чашек и будоражить своё сознание видами окружающего пространства и ощущениями причастности к нему.

— Ну и чего ты у меня увидел? — Фома переспросил этого застывшего в своей созерцательности чего-то сквозь себя Яшку.

— А, может ты для него тот свой русский, которого каждый из уехавших за границу просто обязан иметь, — вместо Яшки, все ещё пускающего пузыри в чашке чая, Фоме ответил сидящий сбоку от него Кац.

— Как это? — несколько удивлённый, Фома обратился с вопросом к Кацу.

— Каждый русский, попавший в долгих, нетуристических целях заграницу, должен найти другого русского и, наблюдая за ним, убедиться, что тот не просто смотрит, а видит этот заграничный мир его же глазами. После чего, к нему приходит, правда только на пару дней, успокоение, которое между тем, спустя это короткое забвение, обязательно сменяется вновь возникшей неуверенностью в себе. Что снова заставляет этого переселенца устремиться в поиск нового своего бывшего соотечественника, чтобы опять постараться с помощью него, развеять обуревающие его сомнения. А вот какие сомнения: то ли желание убедить себя в правильности своего выбора, то ли, как говорится, его обуяла не вера глазам своим, но этот вопрос, пока что не ко мне, — Кац, выдав эту порцию информации, поглядел на Яшку и, усмехнувшись, обратился за ответом к своей булочке, которая своим сладким кремом, запитая чаем, очень даже способствовала пониманию всей сладости жизни здесь, в тени деревьев, на бульваре… а не важно, каком, главное, что он находился в Париже.

— Интересно, — Фома, внимающий всему и впитывающий в себя окружающее, пока что не готов отпускать мнения и поэтому максимально краток.

— Ну а всё же, что ты по этому поводу скажешь? — Яшка, противно прихлебывая из своей чашки, решил Фому достать не только своим обзорным вниманием, но и желанием подёргать его за язык.

— Скажу лишь то, что наши люди всегда более критично относятся к своим соотечественникам за рубежом. А вот с чем это связано, то уж увольте. Не знаю, — Фома, выдав тому свой ответ, решил, что будет лучше, если взять пример с Каца и забить свой рот меренгой.

— Ну это, наверное, от того, что мы слишком зависим от навязанных убеждений или, вернее сказать, от чужого мнения, в которое всё же не до конца верим. И поэтому всякая представшая перед нашими глазами реальность, требует подтверждения не только своим существованием, но и свидетельским обоснованием, стоящим в глазах именно твоего соотечественника, который только и может дать нам ответ, а стоило ли оно того, чтобы ради этого рвать когти и забывать родину, — высказывания Каца, всё больше впечатляли и удивляли Фому, введённого в заблуждение этим хитрым первым впечатлением.

— А вот я почему-то совершенно не удивлён, — Яшка определённо удивил всех своей новой резвостью высказываний. — Вечно ты заведешь разговор в какие-нибудь дебри, откуда и концов потом не найти, — по всей видимости, для Яшки такие спокойные посиделки, уже сами по себе не отвечают его живой натуре, а, значит, скучны и неинтересны, отчего он и решил наброситься на Каца, в отличие от того, умеющего смаковать любую булочку под чай или кофе.

— Ну, значит, ты не увидел то, что хотел, — Кац очень ловко парировал Яшку, отчего тот даже глотнул лишнего из чашки и раскашлялся.

— Мне, конечно, приятно такое внимание к своей персоне, но мы всё-таки приехали сюда, не для того, чтобы наблюдать за мной. Так что, давайте, лучше оставим меня в покое и переведём взгляд на более интересные вещи, как, например на местные достопримечательности, — Фоме и вправду не слишком нравилось быть в центре внимания, если это, конечно, не касалось женского внимания, и он попытался перевести разговор в другое, требующего молчаливого наблюдательного внимания русло. Но, видимо, его товарищи по столу, уже всякие эти «Парижи», раз по сто видывали и перевидывали, отчего им совершенно не хотелось, в очередной сотый раз, плевать на головы прохожих с Эйфелевой башни, когда как плюнуть своему заклятому товарищу в душу, всегда будет к месту и очень даже не скучно сделать.

— А чего я такого, интересно, хотел увидеть? — Яшка всё-таки решил не пропускать мимо себя этот выпад Каца к нему.

— Ну ты и задаешь вопросы. А мне-то, откуда знать? — по хитрой физиономии выразившего недоумение Каца, не скажешь, что он такой уж непроинформированный насчёт Яшки тип.

— А вот твои речи, меня как раз заставляют задаться, очень не простыми для тебя вопросами, — Яшка начал накаляться, а через это и накалять окружающую атмосферу, на благосклонность которой, при знакомстве с городом, Фома сегодня очень рассчитывал. Но не для знакомства своих кулаков с рожей Яшки, которая явно на что-то подобное напрашивалась (А ведь отзывчивая и безотказная душа Фомы, очень редко может противостоять подобным просьбам.).

— Так, может, расскажите, в чём заключается эта ваша, если я понял правильно, игра «найди на чужбине своего соотечественника»? — Фома, решив сгладить возникшие неровности в разговоре между Кацем и Яшкой, направил их мысль в другую сторону. И судя по их заинтересованности, это возымело своё действие, и Яшка, видимо, как знаток этой увлекательной игры, принялся объяснять Фоме её основные правила.

— Запомни, первое и самое главное правило этой игры: ты не должен дать себя заметить объектом твоего наблюдения. Наверное, не надо объяснять, зачем это нужно. Это уж когда ты убедился в своём предположении, что наблюдаемый тобою человек есть твой соотечественник, то тогда, для удостоверения его родной личности, можно будет подойти к нему, познакомиться и уже точно убедиться в этом, — Яшка начал с удовольствием вводить Фому в курс дела.

— А я думал, что вы вначале находите этого самого соотечественника, а уже потом следите за тем, как он ведет себя на чужбине, — у Каца явно длинный язык, раз он не может смолчать, не вставив слова.

— Эта игра для новичков, у которых ещё с глаз пелена родины не спала. Ну а для нас, будет интересней тот вариант игры, в котором можно показать себя и свои знания в своем культурном коде, если, конечно, они есть, — высказав это, Яшка очень многозначительно посмотрел на Фому, отчего тому сразу же захотелось с левой показать свой, трудно классифицируемый лежащим в нокауте код. — Правда, нынче это будет сделать легче, — Яшка, не заметив недружественного взгляда Фомы, продолжил свои разъяснения, при этом не переставая вертеть своей головой в разные стороны, как бы показывая на снующих в повсюду прохожих, большая часть которых была туристами, прибывшими на чемпионат Европы по футболу.

А ведь это событие, требовало от них не только беспрецедентного пристрастия к собственной команде, но и яркого внешнего самовыражения, после взгляда на которое, ни у кого не оставалось сомнения, к какой стране причислить данного гражданина и болельщика, который не только лезет к тебе со своими крикливыми, непонятно на каком языке самовыражениями, но и тычет тебе в нос атрибутами своей страны, которые ярко красуются на его одежде и теле в виде флажков, маяча в опасной близости вокруг твоих глаз, пытаясь затмить собою всё небо. И хотя здесь, в этом отдалённом от центра проведения соревнований и культурных мест столицы, а также от всего этого понаехавшего сюда на соревнования разнокультурья, было относительно тихо, но всё-таки иногда уже попадались дальние отголоски той голосистости, которая стояла в центре столицы.

— Слушайте, мне одному это кажется или на самом деле за каждым столом сидят отголоски нашей родины? — Кац, видимо, хорошо поняв значение поворотных действий Яшки, очень быстро узрел в сидящих, как по соседству, так и в других дальних местах, свою гражданскую кровность. И ведь, что удивительно, так это то, что именно здесь, на этой одной из великого множества французских улочек, перед глазами Фомы и его товарищей по столу, возникли представители того культурного кода, по которому они боялись за эту долгую неделю, пока будут здесь, очень соскучиться.

Ан, нет, вот они, идут, держа родные триколоры и идут туда, куда и следовало идти, а именно куда глаза ведут. Хотя объяснение этому всё же было, ведь в тот отель, в который поселились наши туристы, как заметил краем глаза, глядя из окна своего номера Фома, вселилась и та группа болельщиков, которая своим не спокойствием, уже раз дала о себе знать им и в частности Яшке в салоне самолёта. А уж такое совпадение объясняется, либо действиями туристической компании, продавшей билеты скопом на этот чартерный рейс, либо же случаем, этим результатом задумчивости судьбы, действовавшим как фишка ляжет. Ну а может, какой другой занимательной причиной данной событийности о которой разве судьба расскажет. Но разве это важно, раз это уже случилось?

— Сейчас здесь каждый гость этой страны, будет стараться выделить своё национальное «я», и при этом, не только с помощью атрибутов и флагов, — резюмировал свою, а также общую мысль Яшка.

— Ну тогда, дабы не пасть жертвой подсказок, предлагаю переместиться куда-нибудь подальше от этого русского квартала и уже там начать свою игру (Своё знакомство с городом, как хотел того Фома, не было произнесено. А ведь так всегда получается: дома о работе не смолкаешь, а на работе о доме. Так и здесь, заграницей, все мысли о своём доме, когда как дома, все мысли о какой-нибудь загранице.), — Кац задал тон окончанию посиделок, который был быстро примечен ходким до чаевых официантом. Ну а официант, убедившись в возможности на большее этих туристов, расплылся в улыбке, снова обрёл дар французской речи и принялся чем-то умасливать на дорожку, единственного из всех носителя французского языка, этого, так сказать, сурдопереводчика всей компании Каца. И хотя Кацу, конечно, никакой веры нет (По крайней мере, со стороны Яшки.), но что касается отстаивания их общей финансовой независимости от этих акул сетевого бизнеса, то при должном контроле за его действиями, на него можно было вполне положиться.

— И чего он хотел? — когда Кац вырвался из хищных лап официанта, чем-то привлекательным заговаривающим его зубы, и присоединился к ожидавшим его на аллее спутникам, то Фома, пытающийся во всём найти смысл, не стал простаивать молча и спросил.

— Звал на утренний бодрящий кофе? — Кац кинув в ответ на эту отмазку и, задав темп, направился вперёд вверх по улице.

— Интересно, — этот ответ Фомы определённо удивил Яшку, который, усмехнувшись, уже сам задался вопросом к нему,

— И чего тут интересного?

— Да вот этот предлагаемый бодрящий кофе, — не слишком понятно ответил ему Фома.

— И что? — непроизвольно спрашивает Яшка.

— А то, что из этого следует. Ведь если в предложении присутствует прилагательное, как, в нашем случае, «бодрящий», которое по своей сути, характеризует свойство вещи, как то же кофе, то, следуя логике, можно заявить, что есть и просто кофе, эта непреложная сущность, к которой не примешано всякое другое прилагательное. Кофе, который не отличается этим бодрящим свойством. Из чего можно сделать вывод, что нас намеренно вводят в заблуждение этим маркетинговым ходом, пытаясь этой заманчивостью предложения, оттенить этим бодрящим кофе, чья кофеиновость уже заложена в её составе, все другие присутствующие на рынке напитки, — судя по такой разговорчивости Фомы, пешая прогулка всегда идёт ему на пользу, разгоняя в нём вместе с кровью и мысли.

— И к чему это всё? — Яшка же, видимо, обладая прагматичным складом ума, не любит без дела переводить слова и поэтому не слишком доволен разглагольствованием Фомы, который пытается сбить его с философского взгляда на жизнь, где можно просто так поговорить о свойствах какой-нибудь попавшей на глаза или оказавшейся на слуху вещи.

— А ведь, наверное, так происходит везде и во всём, где к вещи приставлено это дополняющее или определяющее её свойства определение, — всё-таки Фому не так-то просто сбить с определяющей его сознание мысли.

— Ага, пиво пенное. Только вот непонятно, что мне это даёт, — засмеялся в ответ Фоме прагматичный ум Яшки. Но тот как будто не слышит этих проявлений умственного складирования в голове Яшки, а так и прёт своей мыслью, напролом этому расслабляющему ваше сознание воздуху и этим его сотоварищам, отгородившимся от мира своим сарказмом.

— Просто ты, не туда пену дуешь, — Фома продолжил следовать за Кацем и за своей мыслью, от которой, чтобы избавиться, то её нужно переложить кому-нибудь в голову из рядом с тобой идущих. Ну а если рядом, кроме Яшки, никого не было, то ничего другого Фоме не оставалась, как нагрузить по полной этот Яшкин мозг.

— Я это к тому говорю, что кофе — это всего лишь та частность, на примере которой можно понять, каким образом, так сказать, по какому шаблону действуют эти маркетологи по жизни или, вернее, те определяющие направление вашей жизни архитекторы мироустройства. Эти маркетологи от народа или для народа, а лучше сказать, действующие от имени той бодрящей ваш рассудок самой служебной его части, которая всегда спит и видит благо народа, за которое он всегда готов постоять. Так вот, перед ними стоит куда более сложная задача, найти стопудовые обоснования на право этой части мировой конгломерации, которую они представляют, действовать, как они того желают и хотят. А хотения их, заключающиеся в достижении общемирового блага, ни откуда-то там ветром надуло, а вызваны тем, как верно заметили эти мудрые головы маркетинговой службы государства, отыскавшие в ветхих книгах давно подзабытое употребительное выражение, которое, пройдя доработку и «рейхстайлинг», и было озвучено с высоких трибун, а именно исключительностью сего народа, — Фома, вовремя не заметив остановившегося Каца, уткнулся ему в спину и был тем самым вынужден заткнуться и остановиться или, может быть, в другой последовательности, что, в общем, не важно.

— Не люблю я эти всякие обобщения, — Яшка всё-таки ответил Фоме. — Так что лучше давай вернёмся к частностям, с ними как-то полегче и интереснее, — после чего Яшка ловко обогнул Каца, ещё не решившего, остановиться ли здесь, в этом кафе, чья наполненность посетителями, с одной стороны, давала обширное поле для наблюдения, но, с другой стороны, пришлось бы довольствоваться теми местами, которые чем-то не угодили посетителям, зашедшим сюда раньше их. К тому же увеличение количества гостей всегда повышает самооценку официантов заведения, что всегда сказывается на их подходе к обслуживанию, которое вследствие всего этого проходит на бегу. А ведь каждый из посетителей кафе желает обстоятельного, с элементами внимательности обслуживания. Но Яшка, в отличие от Каца, преследовал иную цель, которая заключалась в том, что на этот раз всё решать будет он. После чего он, заняв свободный столик, таким образом, определил дальнейшие действия своих товарищей и занятость соседних с ним стульев, чьи поверхности устали от этого знойного солнца и были не прочь уже спрятаться хоть под задами каких-нибудь туристов.

— Ну и что здесь есть такого, чего нет, предположим, в следующем подобном заведении? — усевшись на своё место и раскрыв меню, Кац с некоторым недовольством фыркнул на Яшку.

— Люди, — многозначительно заявил Яшка и, дабы этот слепец Кац смог понять его мысль, обвел глазами сидящих вокруг, мирно попивающих и поедающих свой заказ гостей заведения, которые имели не только все признаки людей, но даже все полные основания так называться. Правда при этом, они совершенно не подозревали насчёт себя ничего такого, что вложил в своё слово Яшка. Впрочем, он, скорее всего, в него ничего не вложил, а произнёс его лишь для того, чтобы обосновать этим своё право выбора. Ну а что поделать, когда чего-то сильно хочется, то люди и даже народ всегда оказываются если не крайними, то на слегка на острие чей-то атаки.

— И чем же здесь сидящие отличаются, к примеру, от тех сидящих на другой стороне улицы? — Кац кивнул носом туда, где в таком же уличном заведении, находясь в неведении такого внимания к ним, посиживали и беседовали о всяком своём любители чего-то своего. Но Яшка и ухом, и взглядом не повёл ни в ту, ни в какую другую сторону, а, уставившись на Каца, продолжил гнуть свою линию.

— Ну, во-первых, они ближе (По улыбнувшимся лицам Фомы и Каца стало понятно, что до них дошла эта очень точная контраргументация Яшки.), ну а, во-вторых,… а какая, к чёрту разница, — что и говорить, а второй довод Яшки, надо сказать, был куда существенней, чем первый отсыл к географии.

— Ладно, уговорил, — ответ Каца определённо несколько озадачил подошедшего к их столику официанта, который, к удивлению посмотревшего на него Фомы, как только была произнесена эта фраза, как будто упёрся в неё. Его улыбка, вмявшись об эту невидимую слово-преграду, деформировалась в зубобольную гримасу, с которой тот, всё же держа интонационную марку, чего-то там, как выражался всегда насчёт них Яшка, символично прокукарекал повернувшемуся к нему Кацу. Кац же при этом, своим мелочным, только питьевым заказом, конечно же, не может сгладить возникшую паузу-гримасу на лице официанта, который между тем, в их заказе видит только попусту трату своего времени, и лишь только его долг перед заведением и одним банком, не позволяет ему послать подальше этих носителей суеты и пустых, ничего для него не значащих слов.

— А ты чего там всё пишешь? — как только физиономия официанта покинула их столик, то вместе с ним их оставила всякая возмущающая мозг мысль. И для того, чтобы она вновь возникла, было необходимо за что-то зацепиться, что и проделал Яшка, уже давно, с прежнего места сидения, заметивший, что Кац успевает заодно со всеми своими кафешными и болтливыми делами, чего-то там у себя в планшете, с помощью, как ему казалось, ушедшего в небытие стилуса, постукивая по экрану, отмечать.

— Веду дневник, — Кац улыбнулся и, щёлкнув кнопку выключения, положил планшет перед собой на стол, чем вызвал внутреннее оживление в головах Фомы и Яшки, воззрившихся на эту чёрную поверхность девайса, который, чёрт знает что, написанное про них, хранил в себе.

— Ну так что? — но прозвучавший вопрос Каца, не дал возможности воображению Яшки расплавить себе мозг, который больше чем Фома, имел основания думать, что главным героем дневников Каца выступает именно он. И где, скорее всего, его личность изображена в самом неприглядном виде. Поэтому он тут же твёрдо решил, что как только ему выпадет свободная минутка, он тоже непременно возьмёт в руки такой же стилус, и с помощью него пропечатает на странице своих дневников всё то, что он о нём думает, и при этом, конечно же, его заметок будет на порядок больше, чем у Каца. Правда, прозвучавший не совсем вовремя вопрос Каца, не дав развить тому свою новую тему, вернул-таки Яшку на землю, после чего он непонимающе посмотрел на того и переспросил:

— Чего «так что»?

— Ну я не думаю, что Фома приехал сюда, чтобы рассиживаться по этим кафе. Мы же собирались только подкрепиться на дорожку и затем уже двинуть в центр, к достопримечательностям, — ответил ему Кац.

— Ну и? — всё вопрошает Яшка, который не может вот так быстро переключиться на действительность, с той его внутренней реальности, с его первой главы о Каце, где он уже начал описывать все его тупизмы. Ими он, по писательскому мнению Яшки, не только славен, но и характерно необычен.

— Что и? Сам же предложил эту свою игру «найди соотечественника». Для чего, собственно, мы сюда и пришли, — это уточнение Каца, наконец-то, вразумило увлекающегося чем не попадя Яшку. Тот, пока Фома не вставил своё возмущённое слово, сходу заявил:

— Чур я первый, — чем, надо сказать, несказанно удивил обоих его визави.

— Объясни? — на этот раз выразил общее недоумение Кац.

— Фома всё же здесь новичок, так что будет вполне разумным, что я первым буду искать своего русского. Ну а Фома, уже на моём примере, сможет затем проявить себя, — ответил им Яшка.

— Я бы предпочёл сначала посмотреть город, — последовал недовольный ответ Фомы. Но мысль Яшки уже настроилась в одну сторону, отчего его голова уже наполнилась убеждающими аргументами в его решении.

— Одно другому, не только не мешает, а даже очень содействует. И, если хочешь знать, то город без людей — это всего лишь пустые стены, которые хоть и несут в себе память о событиях, но всё же надо понимать, что эти события определяют те же люди. Ну а наш турист, которого я, можете на меня положиться, без труда найду, он, как говорится, и в Африке турист, так что, можете не сомневаться, проведёт нас по всем самым знаковым местам города, и при этом мы ещё и позабавимся за его увлекательный счет, — Яшка, проговорив всё это, уставился на Каца, как бы ожидая его окончательного вердикта. На что Кац, видимо, узрев логичность доводов Яшки, всё же имея насчёт него свою критическую точку зрения, ответил в своем ключе.

— Белые, делают первый ход и выигрывают.

— Не понял, — Яшка ожидаемо не понял, чего, наверное, и добивался ухмыльнувшийся Кац.

— Начинай уже, — хлебнув принесённого местного бодрящего кофе, Кац дал старт поисковику за именем Яшка. Ну а тот, хоть теперь уже и горел желанием начать, всё же, предупреждая все свои и действия своих товарищей, снизил свой тон до уровня под названием «заговорщицкий» и принялся излагать своё видение дальнейших действий.

— Значит так, чтобы всё происходило наиболее честно и объективно, ну и, конечно, для того, чтобы не спугнуть наш объект, с этого момента снижаем наш уровень разговорной речи до минимального. Надеюсь, не надо объяснять, что родная речь, всегда различима и из всего сонма шума, всегда можно определить, откуда звучит это: «А ты меня уважаешь?». После чего, заинтересованный взгляд прохожего, однозначно выдаст в нём твоего соотечественника. Далее все эти явные подсказки, как, опять же, родная разговорная речь, явная детализация костюма, ну и что-то в подобном духе, будет вести к отклонению и выводу из игры нашего претендента на роль объекта наблюдения, — высказав все это, Яшка внимательно посмотрел на своих слушателей.

После чего, он хотел, конечно, ещё что-то там добавить, но, не заметив на лицах собеседников желания услышать оправдание его бездействия, всё же решил, что для того, чтобы приступить к делу, требующему внимательности, необходим свой настрой. Который, в общем-то, у него уже есть. Так что дело оставалось за малым, так сказать, за приведением себя в удобное телоположение, для занятия которого, он взял в руки принесённый стаканчик с кофе, откинулся на спинку стула, после чего зафиксировал себя в таком положении и закинул ногу на ногу. Это должно было придать ему обособленности от мира сего. Ну и в окончании, он, настроив свой глаз на внимательность, наконец-то бросил проницательный взгляд в эту гущу пьющих, болтающих и питающих собой обстановку кафе гостей заведенья.

— Ну и что увидел? — спустя эту умозрительную Яшкину минуту, Кац при виде Яшкиной выдержанности, испугавшись захлебнуться от смеха в кофе, решил-таки побеспокоить того.

— Что сказать. Есть варианты, требующие своего рассмотрения, — Яшка, сопроводив свои слова многозначительным почёсыванием подбородка, сменил свою важность в виде такого залихватского «ногу на ногу» положения, придвинулся к столу и вызвал к себе внимание собеседников. Те же, жаждая услышать от того откровения, сами придвинулись к столу и вслед за ним, даже наклонили головы ближе к центру стола, откуда можно было без потери качества всё услышать. — Я, конечно, не рассчитывал на то, что нам сразу же здесь выпадет удача, думал, что придётся ещё побродить по городу. Но, видимо, фортуна учла нашу усталость с дороги и, не отходя далеко от кассы, подкинула пару вариантов, — многословность Яшки, скорее всего, вызвана желанием оттянуть время на раздумье над этими существующими под вопросом вариантами.

— Ну и кто тебе, особенно улыбнулся? — в ответ ему усмехнулся Кац, подозревающий Яшку в личной заинтересованности, для чего обернулся и пройдя взглядом по столикам кафе, попытался усмотреть наиболее желательный, улыбчивый для себя вариант. После чего повернулся к тому, где и принялся сопоставлять свои ожидания с предложенным Яшкой вариантом.

— Что ж сказать, во времена, когда глобализм шагает по миру, стараясь стереть различия между народами, одевая и пакуя его в модонеотличимое, без национального колорита одежду, сложно по внешним, детализирующих фигуру признакам определиться с его принадлежностью к той или иной… — Яшка не успел договорить, как Кац снова влез в разговор.

— Понятно, габбана того хмыря за тем крайним столиком, возмутила тебя до крайней степени переосмысления своих предпочтений и тем самым записала тебя в антиглобалисты, — вызвал соответственное сказанному смешливое согласие Фомы и угрюмое недовольство Яшки, который хоть и огорчился своим видением любимого бренда на однозначно недостойных плечах, какого-то чучела с усиками, но всё же, в тот отвлечённый своими мыслями момент, не придал столь категорического неприятия вида это хмыря. Когда как сейчас упоминание о нём Каца, заставило его с болью в сердце, принять эту мировую приложность, где мир со своей не избирательностью, однозначно загнивает и катится в бездну. И теперь любой, самый непривлекательный субъект, совершенно не радующий твоих глаз, имея в кармане лишнюю монету, может без труда облачиться в один из модных образчиков, которые выходят в свет, благодаря гению великих от кутюр модельеров.

И тогда спрашивается: да неужели творец модельного бизнеса, этот подмастерье изящества, трудящийся в окружении одних только модельных красавиц (Чтобы не вскружить себе голову всеми этими их видами и остаться верным своему модельерному делу, им приходиться направлять взор в противоположную их естеству сторону.), на ниве красоты, мог когда-нибудь представить, что он будет в услужении у всех этих абсолютно не отличающихся совершенством своих телесных форм и не разбирающихся в единстве цвета и сопоставимости надеваемого на себя вещевого разнобоя, непонятно что за нетворческих личностей.

Но Яшка всё-таки собрался с духом и, понимая, что Кац хочет сбить его с мысли, продолжил начатое, — Слышь. Хорош, меня сбивать смысли, — некоторая невыдержанность, сквозившая в словах Яшки, вызвала в Каце определённую почтительность к нему. Добившись соответствующего внимания, тот продолжил:

— Сначала, конечно же, мой глаз упал на тех двух красоток, — Яшка ещё раз с удовольствием посмотрел на уж слишком брюнетистых брюнеток, и, подмигнув сам себе, почему-то с облегчением вздохнул. Это, скорее всего, говорило о том, что он в некотором роде, опасался такой имеющей место женской яркости, которая заведёт тебя куда-нибудь в дальний и безлюдный уголок какого-нибудь заземелья и, не получив от тебя положенного ей за свою такую яркость, возьмёт в одно мгновение разочаруется в тебе и следом поблекнет, а вместе с ней поблекнет и потеряется всё вокруг, окружавшее до этого момента тебя, и что было только и видно в свете её яркости. И ты, лишившись этого света, уже не сможешь найти для себя выхода и окончательно потеряешься на задворках уже чьей-то бесцветной судьбы. Ну, в общем, Яшка, как и всё его поколение, не спешил обречь себя на стремительные и «всё сзади мосты сжигающие» отношения, которые однозначно светили при встрече с такой броской красотой. И уж лучше, не заглядываться и, обойдя их стороной, постараться сохранить нетронутым своё сердце и душу. Что, в общем-то, и делали все эти современные премудрые пискари, с облечением вздыхая над тем, что её взгляд не задержался на нём. Когда как всякие глупые сопляки, уже с горечью вздыхали над тем же, над её невниманием к этой юной душе, готовой ради неё сгореть без остатка. «Глупцы, одно слово», — скажут умудрённые этим без опытным опытом, носители, перегоревших в поверхностных связях, трусливых душ.

— Но что-то в них есть такое, что даёт мне повод сомневаться в них, — подвёл итог этому первому столу Яшка.

«Или в себе», — ухмыляющиеся молчаливые взгляды Фомы и Каца, обращённые на Яшку, явно говорили об этой поправке в Яшкино сомнение.

— Значит, те три борова, будь они ещё в спортивных костюмах, то, пожалуй, очень даже подошли нам. Но, возможно, отсутствие этих штанов, как раз и вычёркивает их из претендентов в наш соотечественный список, — Яшка выдал новую порцию информации, бросив взгляд на сидящих невдалеке, внушающего уважение вида, трёх разодетых в шорты и футболки типов.

— А вот это, как раз пример твоего внутреннего стереотипного мышления, когда ты примеряешь мир с позиции того, к чему ты больше привык. Хотя, я тебе скажу, что ты, парень, застрял в своих спортивных штанах ещё в девяностых, — Кацу одновременно было легко и тяжело парировать ответ, однозначно, по его мнению, испугавшегося этих качков Яшки (Который между тем, может быть спас непредусмотрительного Каца от гнева этих мордатых типов, ведь его длинная фигура никогда не отличалась незаметностью и, если что, то ему всегда первому прилетает за здорово живешь), а ведь с его ростом, ему опять же, было одновременно легко и тяжело, прикупить для себя те же спортивные штаны (Конкуренция почти отсутствовала, как и предложения таких штанов, которые требовалось шить на заказ). Ну а когда ты находишься, так сказать, вне моды, то у тебя всегда есть время проанализировать все эти веяния моды, которую ты уже перерос, так и не доросши до неё.

— А ведь всё-таки, место твоего проживания, налагает на народонаселение свой генетический код. Так для одних, ближе всего бег, что поделать, когда только бег спасет тебя от неблагополучия, в других же странах, где люди любят проводить всю жизнь в близких взаимоотношениях, любимый вид спорта — борьба, да и мало ли ещё примеров. Ну а что касается нас, ищущих или, лучше сказать, создающих себе проблемы на голом месте, то, наверное, у нас нет особых предпочтений, чья широта варьируется своей временной непредсказуемостью, — умничание Фомы, заставило на время повести носы Каца и Яшки («Вот так новость сказанул», — усугубление морщинистости их носов явно говорило об их «плавали, знаем». Хотя, сами всё последнее время трындят о том, что уже тысячу раз говорено, переговорено, но нет, им все хочется заново открыть Америку.) в его сторону, после чего Яшка, быстро переварив сказанное, перешёл к следующему пункту своего доклада.

— Так, следующая любовная парочка, конечно, была бы для нас идеальным объектом наблюдения. Они так заняты собой, что никого не замечают вокруг. Так что нам, пожалуй, даже не нужно особо скрываться, наблюдая за ними, — Яшка, бросив взгляд на столик, за которым, сдвинувшись поближе друг к другу в те пределы контактной близости, выход за которые уже приводит к обоюдному ослаблению контроля за собой и сопутствующему всему этому головокружению, сидела влюблённая парочка. Где парень, догадываясь о своей несдержанности в подобным делах, пока что решил ограничиться одними руками своей хорошенькой спутницы, которые он, поместив в свои руки, так и старался не выпускать, не давая ей приступить к своей чашке чаю вместе с пирожными.

Что, наверное, и позволяет им, этим нежным с крем-брюле особам, находиться в хорошей форме, когда за дело принимается этот однозначно ими выбранный очень личный диетолог, который, имея уже свою заинтересованность, не пропустит мимо себя ни единого вашего изменения. Ну а когда твои руки нежно удерживаются в его руках и в чьих глазах, ты можешь тут же увидеть отражение действенных результатов ваших совместных ручных тренировок, то это лежащее на столе пирожное, не только подождёт, но, пожалуй, к неудовольствию шеф-повара, останется не съеденным, чем определённым образом, пошатнет его репутационную самоуверенность в себе. А с ней он взирал на всех на кого ни попади, ну и, конечно же, на своих конкурентов по пищевому блоку, которые не могли ничего подобного сготовить.

— О, мама миа! — обалдев от такого положения дел, где нетронутое пирожное, лежа на столе, служит укором его поварскому таланту, шеф-повар заведения (Который, скорее всего, француз, но для эффектности сцены пришлось сделать небольшое отступление в сторону Италии, чьи повара отличаются более сильной эмоциональной восторженностью в выражении чувств.) в отчаянии разразится этой тирадой, вскинет кверху руки, а затем, схватив какой-нибудь предмет на кухне, например, половник, накинется с ним, на ни в чём не виноватых поваров, которые и так уже наполучали от своего шефа шишек, а тут уже новая партия подоспела.

Но разве эта парочка может думать о чём-то другом, кроме себя, и разве она может предположить, что их действия приведут к таким ощутимым для лбов поваров последствиям. Да уж, природа в своих проявлениях эгоистична и ради достижения своей цели, не посмотрит по сторонам и, несмотря на все эти шишки и ушибы, будет переть вперёд напролом.

— Ну так в чём проблема-то? — спросил Яшку Фома. Ему было всегда интересно понаблюдать за такими парочками, дающими широкое поле для размышления о тех побудительных причинах, заставивших броситься ту красотку в лапищи этого неуклюжего бугая или то же самое, но в обратном отражении факта, совершенной несхожести между собой, этих двух валенков пара.

А ведь не он первый задался входящим в первую десятку актуальнейших вопросов человечества: «А что он или она или, вообще, они нашли друг в друге?». И вот только не надо, из себя строить не весть что и заявлять, что такой вопрос не возникал у вас, глядя на уж совсем, по-вашему мнению, не пару. А ведь между тем, каждый из нас в отдельности, скорее всего, не ставил перед собой задачу найти для себя что-то определённое, с выверенной вашими взглядами, детализацией объекта, с кем вы, в возможном последующем будущем, будете разделять своё как генетическое, так и имущественное наследие. Так у каждого, конечно же, была своя определённая цель, построение своего счастья, а уж она или он, были всего лишь инструментом для достижения этой бесспорной цели (Интересно, работает ли в данном случае правило «цель оправдывает средства»? ). При этом у каждого из них, был заложенный природой, мировоззренческий набор инструментов, с помощью которого он или она, и ведут этот свой судьбоносный поиск.

Конечно, есть беспокойные натуры, подходящие к этим поискам с основательностью на грани дотошливости. Они, для того чтобы быть уверенным в своих поисках, не ограничиваются одними поверхностными знаниями того, на чём строится вся эта природа возможных близких взаимоотношений, и, не жалея себя, стараются отыскать всё, на чём могут быть основаны эти взаимовключающие друг друга отношения. Так они, разбирают по винтикам этот наш комплект инструментов и видят в нём набор химических и физических элементов, для которых необходим уже другой совокупный набор элементов из периодической системы Менделеева, позволяющий своим строением, войдя в реакцию, закрыть все те существующие в вас пустоты, создать новую структурную цепочку и образовать новый элемент. Что, наверное, имеет право на свою осмысленность существования, но Фома, видящий сердцем все эти полёты мысли природы, поэтому-то и ставит во главе угла свой сердечный элемент, вокруг которого и структурируется новый элемент жизни.

— Твоя эмоциональная нестабильность при виде чьего-то счастья, сбивает тебя с мысли, что ли? — Кац, со своей стороны, не жалеет заумных слов, чтобы вывести из себя Яшку, чья эмоциональная стабильность и вправду начинает расшатываться, слыша этого Каца.

— По моим ощущениям, они не подходят, — всё-таки Яшка старается пока что держать себя в руках, спокойно отвечая им, — А вон та, сидящая в самом дальнем от нас углу, молодая особа, которая время от времени, бросает взгляд на вход, мне показалась интересной, — а вот сейчас в голосе Яшки прозвучали какие-то едва различимые нотки сердечности, что даже Кац, уловив его проявление чувствительности, удивился этому и не стал ещё больше волновать его своими замечаниями, а, бросив боковой взгляд на эту молодую особу, попытался с одного этого короткого взгляда определить достойность интереса этого объекта.

— Ждёт, наверное, кого-то, — на этот раз Фома выступил в роли мистера, нет, месье очевидность, чем внёс диссонанс в уже было возникшее между его соседями по столу единое мнение, которое они, заметив за собой, тут же принялись деформировать.

— А не кажется ли тебе, что ты несколько отвлёкся, — проговорил Кац, сам отвлёкшийся в своих мыслях об этом одиночестве, которое однозначно ждёт какого-нибудь в своих глазах принца. А тот, подлец такой, взял и не пришёл на свидание. А ведь она, ни на минутку не опоздала на это, по её мнению свидание, когда как тот симпатичный парень с её работы просто за между прочим, обмолвился, что было бы не плохо с ней попить, часиков в семь, кофе в том кафе на углу бульвара N. Ну а Мария, так звали эту любительницу свиданий и кофе, всё, конечно же, поняла с полу его брошенного взгляда на неё, хотя он всё-таки обмолвился этим предложением со стоящей рядом с ней её подругой, предложив той, ещё с неделю назад, встретиться в этом кафе. Но ведь неделя уже прошла, и её подружка, как она сказала ей, не нашла, а вернее, не позволила найти точек соприкосновения с этим хамлом, уже рассталась с ним. А Мария, зная привередливость своей подруги, всё же не веря в эти её россказни, решила дать шанс себе и принялась каждый вечер прогуливаться по этому бульвару, посиживать в этом кафе и искать встречи с тем парнем, когда-то ошибочно пригласившим на свидание совсем не её.

— Ну тогда ничего другого не остаётся, как только обратить свой взор на то, ещё одно, только никчемное одиночество, чья хмурая рожа выдаёт в нём нашего соотечественника, — прежде чем высказаться, Яшка на этот раз, как того и следует, недовольно вздохнул и, кивнув на так же одиноко сидящего через столик от этой девушки, средних лет типа, чего-то там пережевывающего внутри себя. Так он, когда приходит время запить всю эту набранную скопом сухомятку, снисходит до окружающих, и, отвлёкшись от экрана смартфона, который занимает всё его пространственное внимание, бросает на них свой неаппетитный взгляд. Ну а этот взор, если уж случайно попал в чей-то встречный глаз, то уж тогда даст тому время для собственной переоценки ценностей, отчего посмотревший на него так и не сможет ближайшие пять минут что-то другое сделать. Да и как можно что-то сделать, когда после этого паскудного лицезрения, кусок ни в какую глотку не лезет.

А ведь между тем, в нём не было ничего такого особенного. Например, огромной бородавки на носу, что могло бы так взволновать ваше внимание и затерять на глубине своих ног вместе с сердцем, всю вашу душевную толерантность, с которой вы локтями расталкиваете всех статистически выдержанных, в пределах природной нормы, индивидуумов, которые по невыносимому для них стечению обстоятельств, никак не выделяются из общей массы людей и должны теперь нести на себе крест своей обычности. Так и этот тип был совершенно обычен, что, наверное, в нём и вызвало такое неприятие себя самого, отчего весь мир стал не мил и, вызвав отторжение, тем самым внёс соответствующие корректировки в его образ, от которых его вид и стал всем так отталкивающе представляться. Хотя, возможно, здесь присутствовала и другая причина: его пронзительный взгляд, в который он вкладывал всю свою изморозь души (Отчего его глаз, наверное, и слезился, заставляя этого типа, время от времени, прикладываться к нему салфеткой, вытирая эту накопившуюся сострадательность к тому… а вот к кому, это уже другой разговор.), с помощью которого он вторгался в личную ипостась попавшего в его обзорность индивидуума. Что, конечно же, не могло не вызвать соответствующей реакции этого человека, не желающего, чтобы без его спроса копошились в изнанке его души.

— Я, конечно, мог бы сказать, что ты вполне предсказуем и из всех сидящих здесь, симпатичных и не очень лиц, ты выбрал самое противное, но мне всё-таки интересно будет услышать твой ход мысли насчёт этого типа, — когда Кац вместе с Фомой насладились видами того субъекта, привлёкшего выборочное внимание Яшки, то Кац, вернувшись к обзору этой довольной рожи Яшки и задался этим вопросом к нему.

— Знаешь, что. Это моё право выбирать, и этот тип не виноват в том, что природа наделила его отталкивающей внешностью. Кто знает, может, он внутри очень добродушный малый. Ну а то, что он не слишком улыбчив, то ты же знаешь, что у нас это в крови: не надевать эти маски видимого приличия и, сквозя своим безличием, разбрасываться по сторонам за просто так этой видимой душевностью, — теперь уже Яшка удивляет Фому своими мировоззренческими взглядами, которыми, надо заметить, он никогда не боится поделиться вдали от незримого ока своих кураторов.

— Так ты поэтому, его и записал в соотечественники? — подловив Яшку на его оговорке, Кац слишком поспешно пытался причислить себя к ловцам чужих мыслепобуждений.

— Ну, конечно, — Яшка, ухмыльнувшись такой примитивностью суждений Каца, с чувством превосходства, посмотрел на того с высока, откинувшись на спинку стула. После чего Яшка, хотел было с этого тронного места, обрушить на Каца своё ницпровержение, но затем, вспомнив, что пока не время шуметь, вновь вернулся к столу и уже оттуда, пронизывая взглядом своего диалогического противника, принялся вбивать в его ушные ворота свои слова.

— Судя по твоим высказываниям, я подхожу к делу шаблонно, где существующие стереотипы, только и служат моим инструментом, с помощью которых я и делаю выводы. Значит, если послушать тебя, то если бы этот тип имел огромное брюхо, которое он свалил на второй придвинутый к его заднице стул и где при этом, надетые на него шорты, очень бы красочно подчёркивали его слоновью фигуру, которой он, конечно же, гордился бы и поэтому пускал пузыри в стаканчик колы, который он использовал как микрофон и с помощью которого, он трубил бы об этом на весь белый свет, то значит, что он обязательно носит на себе звёздно-полосатые трусы. Ну а если какой-нибудь кретин, в эту жаркую погоду, возжелал бы одеть на себя, костюм тройку и, зайдя сюда, принялся под газету попивать кофе из чашки, держа её двумя пальцами на полусогнутой в локте руке, чем непременно стал бы мозолить глаза всем сидящим здесь, то ты, конечно же, сразу же увидел в его поведении чопорность, о которой много слышал, но никогда не видел, но, тем не менее, зная понаслышке об этом продукте, сразу же обвинишь в этом того типа в тройке, который не иначе относиться к той группе населения, которая записывает эту черту в свой генетический багаж. Ну и, наконец, где ты видишь здесь на столах лягушек? — этим завершающим словом, Яшка хотел поразить Каца и отправить того в бессловесный нокдаун, но, видимо, эта длинная речь заставила его выдохнуться и не рассчитать со своим последним доводом, на который этот Кац как раз нашёл, что ответить.

— Так здесь, десертная кухня. Ну а если тебе требуется насыщенный ужин с протеинами, то тогда тебе надо заглянуть в ресторан, — а вот этот ответ Каца, как раз и отправил Яшку в его возмутительный от такой наглости нокдаун.

— Ну так всё же, почему у тебя возникли такие мысли насчёт этого типа? — Фома, чувствуя, что таким темпом они здесь просидят до самой ночи, решил развести в стороны этих болтунов.

— Я мыслю образами, а не отдельными деталями, — проговорил в ответ Яшка, вслед за чем, ещё раз взглянул на того хмурого типа, который, стоило только на него воззриться, вдруг внезапно оторвал голову от экрана смартфона и, как показалось Фоме, посмотрел на того в ответ. Ну а как только он встретился взглядом с Яшкой, то в одно мгновение, подмигнул ему, после чего снова опустил голову и продолжил чего-то там ворошить в своём электронном мире. — И, как мне подсказывает интуиция, нам стоит обратить на него внимание, — закончив, Яшка уставился на Каца.

— Ну тогда почему, он сидит один, а не в компании своей туристической группы или же, если он путешествует налегке, вдали от туроператоров. Но тогда у него, опять же должны быть попутчики или же, в случае командировочной поездки, он всё же, как мне кажется, не слишком выказывает любопытство к окружающему, — Кац, заметив ёрзание Фомы, решил подойти к своему ответу более или менее конструктивно.

— Ну этого я, конечно, не могу знать. Может, его товарищи по тургруппе, оказались охочими до всего, и своей невоздержанностью, переборщив, уже к вечеру не осилили подъём на ноги. А может он сам по себе, посмотри его рожу, любит одиночество, — Яшка, со своей стороны, тоже принял новые правила игры и обстоятельно-примирительным тоном ответил Кацу.

— Ладно уж. Раз уж всё, что связано с влюблёнными парочками и пока не ставшими ими, грозит нас увести в далёкие дебри, то на первых порах и этот сойдёт, — не успел Кац закончить свою фразу, как этот тип за столом, будто услышав желание Фомы, вытащил из-за спины очень удивившую всех наблюдавших своим, нет, не видом, а просто наличием (В наш прогрессивный век подобного рода приспособления уже кажутся анахронизмом. Впрочем, как потом стало видно, этот тип использовал свою трость не для своего опорочного назначения, а в некотором роде, разряжал плотность пространства впереди себя, размахивая ей перед собой.), трость, поднялся на ноги, затем ещё раз окинул сидящих в этом кафе гостей (Когда его взгляд пришёлся на стол, где сидели наши герои, то они быстро сориентировались и приняли свой углублённый в себя, независимый от окружающего вид.) и, выйдя на бульвар, сначала немного там постоял, как бы осмысливая, куда же пойти дальше, и уже потом, спустя потраченное на осмысление время, не спеша двинулся туда… А куда именно, почему-то, очень захотелось узнать, быстро подозвавшем к себе для расчёта официанта, всей этой уже знакомой нам компании во главе с их общим любопытством.

«Интересно, куда приведёт нас эта дорожка, по которой нас тянет за собой этот русский или, кто его знает, что за субъект нашего наблюдения. Правда, если отталкиваться от желания той либеральной части общества, имеющей на всё своё независимое ни от кого и ни от чьего-то гранта мнение, то эта дорожка обязательно должна, желаемо ими, привести в одно место, в которое, впрочем, и они никогда не гнушались зайти», — размышлял Фома, следуя по пятам за этими двумя впереди его идущими конспираторами Каца и Яшки.