Circularis

Игорь Савченко

Предрешена судьба и отыгрыш роли? И как узнаем мы сплетенных. Где ставится точка в творенье твоем? Границы где фантасмагории и повседневности ее? Стечением престранных обстоятельств рассказчик оказывается вовлечен в написание заказной книги. Берется он за странное поручение.Роман на грани современной прозы и традиций русской словесности.Роман публикуется в авторской редакции. Книга содержит нецензурную брань.

© Игорь Савченко, 2023

ISBN 978-5-0060-1715-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Circularis

посвящается тридцатилетним

ANTE

Белые встали сугробы,

И мраки открылись.

Выплыл серебряный серп.

А. Блок

— Расскажи.. расскажи всем о нас с тобой.. Расскажи им.. о нашей любви.. Обещаешь?

(мелко вписано позже меж первых строк поспешным почерком)

Осталось мне немного, знаю.. В минуту эту.. минуту.. я.. мне.. ибо просить каждому.. Нескладно получилось, нескладно написано, что дальше идет, погрешная несвязанность, нескончаемость эта.. Нет сил сводить боле. И времени.. время вопреки логике.. а мне оно говорит сейчас — без Него собранности нет.. в сердце, в голове.. без Него.. но.. — поздно.. Не верьте.. никогда не верьте.. и только Он.. есть.. к Нему.. Что еще сказать? Споткнется случайный, ретивый. Ему что сказать, ему, кто прочтет? Оправдываться? Нет, другое.. не следуй ты.. за дебри.. темные.. иссушающая скупость слова, когда не взять его, слово не подобрать.. когда просить.. когда.. оправдываться.. Прошу.. я.. тогда.. чернила растекаются, рука это.. излишества, рука пишет.. гнойные потоки несвязного.. и сейчас, когда уже.. когда минута.. минута.. Вольно. Пометок не будет. Вычеркнутое и оставленное с собою наедине там и остается. Крайне было б.. несколько неловко.. неловко — к черту.. Осознание поздно. Рядом.. ее и не было никогда рядом. Но если там, куда мне.. что-то да есть, я буду верить твоим словам.. И мы узнаем друг друга. Если ты простишь и снизойдешь узнать. А., намеренно знать бы, что ты где-то есть. А была ли А… Нет, прочь.. Верю, верю и знаю, сызнова где-то ждет воскресшая Анастасия..

26 февраля 2017 года от года от Рождества Христова

Молодой декабрь убыли года две тысячи шестнадцатого. Санкт-Петербург. Над Петербургом звенит холодом. In unum tempus locumque. Бумаге — чтоб не говорить с собой.. (втиснутое над неразборчивым перечеркнутым, втиснуто между строк правкой наспех)

..про года тощие, про года тучные.. Идет без потрясений, — что ж, неудивительно.. Потрясения по спирали, пучит да подбрасывает веками четными, чередующимися с прочими, с нечетными, размеренными. И шли года. Выросла дева, замуж выдавать. Свадьбой первой отгремели фиглярные нулевые, прыг-скок чертиком табакерки из нефтяной бочки, отплясали, поплевали в руки нечистые, так в дыру и канули разводом полуполюбовно. Ныне другое; времена рассудительные, сосредоточенные, нервные; юность — за точкой невозврата, промежуточные оценки, что волочить за спиной ворох неминуемых неудач да несбыточных разочарований. Средний возраст. Время точеного расчета. Эпоха, чуждая поэтике. Когда последняя монета — бракованной чеканки, остается отчаяние — записывать бредящееся наяву..

Часом ранее я лежал на полу при выключенном свете, я — слух, на проигрывателе крутился диск. Играть кончило, когда засерело окно. Светает медленно, и розоватые отблески восходящего солнца пульсируют, глазам больно. Бессонница.. который день.. Я в кухонном кресле и сводит живот. Давит голову, что-то давит в груди. Выйти. Воздух. Помогает. Говорят. Подняться, встать и скользнуть стенкой, и не попасть в зеркальный силок.. Отражение смотрит, попался.. — а зарекал не смотреть: впалые щеки, бурые круги под глазами, вздутые вены, мелкие кровоподтеки..

Расковыряв ножом жестянку с тунцом, наспех завтракаю, запиваю водой. Сухая консерва горчит. Новый день, или все старый тянется.. Выйти. Воздух. Прихожая; ключи; подъезд. Разит прело тушеной с грибами капустой. Что осталось со дня вчерашнего и от соседей.

Лоскут депеши с отрывными хвостами, книзу растопыренными пейсами. «КАЧЕСТВЕННО БЫСТРО БЕЗОПАСНО (ниже) Дезинсекция (абзац) Профессиональное уничтожение насекомых в любых помещениях (далее пунктами списка синопсис, почему должно бросить все и звонить именно по указанному здесь же номеру) Профессиональные сотрудники — Качественные и стратифицированные препараты — Гарантия на весь спектр услуг — Пенсионерам и студентам СКИДКИ» Рассеянно воспаленное бессонницей сознание, ухватывает фрагментами, вниманием акцентирует бред.

На улице тихо. Медленно падает липкий снег. И, правда, свежее, когда легкий морозец. По утру время застыло, и нет суеты, и не вспомнишь, что к новому году идет, как-то по утру тихо. Просто пройтись-проветриться — и то в пользу, по пути захватить что на вечер, вина и что-то из съестного, если хватит фантазии. Или больше вина.

Вжух! Вжух! Щитами таджики скребут снег. Двое, в куртках кургузых. Один метет в горку, другой с той же горки сверху сбрасывает. Балакают, ругаются по-своему. Прохожу мимо. Хмурые.

А дышится.. И вроде бы полегчало. Впрочем, бессмысленно шататься долго не будешь, заворачиваю во дворы, где отоварят в любое время дня и ночи.

И вот уже иду обратно. Спина сутулого малого в засаленном кожухе, идет он медленно, спотыкается. Равняемся с ним. Бомж или алкаш, потерявшийся в миге предрассветном. Бродяга или тоже бессонница.. да не, бомж, сейчас заведет, чую.. как..

..хватает он меня за рукав, — вырываюсь и в сторону, в спесь, сука! — а тот детским высоким голоском, быстро-быстро, что скороговоркой:

— Молодой человек, можно обратиться? Енохом звать меня. Я — инвалид, — и дальше клянчить мелочь. Судьба да родители над тобою, брат, изрядно пошутили прямо по рождению, подумал я. Как тебя? Енох?

— Нет денег, — и чуть ли не отмахиваюсь.

Тут он повернулся. Белесыми зрачками вперились на меня глаза слепого.

Инстинкт, и от брезгливого выведет, я ускоряю шаг на пару десятков метров и — мерзко. Сам ты брезгливый. Тебе же тошно будет. Оборачиваюсь, его нет. Мысли бегают, цепляются одна за другую. Он знал мой возраст, как? Ведь он слепой. Еще чуть-чуть и он обратился бы по имени.. Им слух за зрение.. Он шаги мои слышал. А, может, все-таки зрячий, а это все — так, чтоб попрошайничать? Бесцветны застылые зрачки его были, зрачки без реакции на свет..

Жалость — это с разумом, а первое — инстинктивное, склизкий страх, животное отвращение.. Спорить будете? Они здесь, они — нам, чтоб знать стыда чувство, многими позабытое, многими утаенное. На хромого-то посмотришь — больно. Но жалеешь ты себя.. и стыдно становится.. А потом отговорки, а потом понапридумаешь.. Ну, дорогой мой, теперь уж точно опрометчиво надеяться на сон.. Хорошо прогулялся, освежился, что сказать.. Стакан застоялой пожелтелой воды большими глотками.. Скорее б забыться..

«И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют..» Евангелие от Луки, 7:22

<>

Молодой человек, одетый явно наспех и не по погоде в длинное черное пальто поверх единственной выходной рубахи, быстрым шагом шел по Коломенской улице прямиком к Свечному переулку. На окрики и зазывания извозчиков он не оборачивался, шел в снег с непокрытой головой.

— Сударь, подайте копеечку, Бога ради. Не оставьте на погибель души невинные. Деточки мои.. трое их у меня.. четвертого вот жду.. А младший мой, Глебушка, чахленький совсем.. чахоточный.. Ему малость осталось.. Подайте копейку, и вам на душе полегчается.. Я Бога молить за вас буду..

Торопящийся отмахнулся от нищенки, укутанной по глаза в лохмотья, с досадой обронил что-то про себя, опустив голову, и шел скоро дальше.

Холодно и снежно, мороз жгучий, брови щиплет, — одна из тех зим, о которых еще долго будут вспоминать, зябко жмурясь, втягивая нос под широкий бобровый воротник. Вскоре отсутствие перчаток выказалось на морозе, руки, судорожно сжатые в кулаки, молодой человек упрятал в карманах пальто. Там же еще раз нащупал он сверток, мелочь, завернутую в газетный лист. Безумец, каким таким условием вынужденный и брошенный в стужу.

По мере приближения молодой человек медлил шаг, прошел один дом, другой — и вовсе начал сбиваться с ходу.

Так подходил он к двору. Неприветлив был двор и мрачен к ночи, но фонари зажгли. А снег под фонарем темный, фиолетовый, будто и нездешний, подумал юноша. Тогда он выступил под свет и снова перечитал адрес по газетному листу, на котором строки в две заметка была выделена чернильным карандашом. Верно, здесь. Подождал он еще, перевел дух, постучался. Под рубахой сердце дернулось, будто провалилось.

— Гасподь с вами.. Хто там? Кому дома не сидится да в якой лютый мороз? Што вас носит?

— Что вам, сударь? Что вам в теплом не сидится-то? — дверь отворил наголо бритый дворник в затертой фуфайке и переднике, заметно, крепко пьяный, по обыденности профессии. От выпитого он едва стоял на ногах.

— Хозяйка.. принимает? — не сразу произнес юноша и как-то в сторону.

В ответ ему старика невнятное бормотание, и тот с жаром замотал руками, словно хотел ухватиться за воздух, еще раз что-то буркнул. Молодой человек отстранился.

— Я тогда.. я в другой раз..

— Входите.. надобно, што ль, на дворе мерзнуть..? Греха на себя не возьму..

Вошли. Не то комнатушка, не то сени. В комнате грязно, сыро, затхло, шагах в шести от двери с перетянутой под потолок веревки свисало дырявое покрывало, сушилось, а не то оно же угол городило.

Сели к столу греться. Молодой человек продолжал осматривать комнату, оттянуть было б чем, чтобы и не сразу — к главному, вот и смотрел он вокруг, вот и комнатку рассматривал. Старик же воротился к оставленному ужину: на столе самовар, обрезки холодной говядины, початый штоф водки; да квасилась сальная свечка. Бурдюк дешевого вина днем вылакал, а под ночь — водка, подумал юноша, зараза, в шею таких гнать. Скудное убранство, скудное. Плохо живут. И здесь принимать..

Кроме стола и двух стульев простого дерева, где со спинки одного, дворничьего, до полу спадала видавшая виды николаевская шинель, к углу комнаты гость мог приметить скошенный дощатый ларь под ржавый замок, с крышки которого сиротливо выглядывал прислоненный к голой стенке покоробленный бумажный образок, с пол-ладони в длину, не более. О бок лара стоял топорик на тонком древке, с круглым медным набалдашником.

— Чекан.. орех бить.. — пробормотал старик, не подымая головы с тарелки.

Разговор не шел, да и не о чем ему. Молодой человек потуплено смотрел в почернелую стену напротив, дворник же молча доканчивал есть. Так прошло с четверть часа или около того. Покончив с трапезой и отерев губы рукавом фуфайки, старик рукою смел крошки на пол и тогда уставился на незваного гостя:

— Так што вам? И по какому.. — блестели его залитые водкой глаза.

— Я.. я по объявление.. Хозяйка дома? Ах, да.. верно.. Стало быть, она не.. Приду.. я в другой раз..

— От веть дом.. этот.. И ходют, и ходют.. Все вы.. и в другой раз.. и в третий приходют.. и на недели раз.. Чего вам тут? Как помазано.. — пьяный язык повело, старик залился бессвязно, и понять было можно одно, посетители здесь бывают и что нет терпимости им.

Слушать пьяницы бредни.. Чего доброго слов дальше зайдет.. Да, может, оно и к лучшему.. что не дома.. и не сегодня.. В другой раз тогда.. в другой.. Молодой человек стал собираться, надел пальто. А, спит, бросил на дворника взгляд украдкой. Тогда положил ему, уже уткнувшемуся головою в стол, на водку, пусть так поминает не лихом, и направился было к двери. К лучшему, к лучшему.. Не надо было.. сейчас..

В дверях стояла хозяйка. Секундой он забыл, за чем пришел.

На вид ей было около двадцати лет от роду, быть может, немногим больше. Одета она была в строгости и присущем строгости неком изяществе, во все черное. В длинных, чуть вьющихся, темных волосам в свете свечи уходили снежинки. Тонкую шею не прикрывал ни шарф, ни платок. Худоба и бледность, росчерк бровей черных. Красота безумная. Ступать ей по паркетам залов больших, а не здесь..

На него она не смотрела. Прищурив правый глаз, склонив налево голову, она смотрела как бы сквозь в ночь пришедшего. Будто ждала его. Будто знала; все равно кто-то да придет. Молодой человек пытался встретить ее взгляд, поймать, уловить хоть в мгновении, — даже иногда, казалось, почти и вот, и вот, — но тот умелькал как тень, как бархат, спадающий в полутьме. Заговорить он не мог.

— Так и будем молчать? — и, наконец, одарила гостя прямым взглядом, преисполненным спокойствием, причастным к гордости. Взгляд подобный обычно холодит, отталкивает, скажет тот, кто не видал персидских глаз.

— К чему церемониться? Вы же знаете, за чем.. и знаю я.. Снимайте пальто. Садитесь. Ступайте тихонько.. — скорбное тайное в ее темных глазах, но и выше она же, и выше..

— Я позже.. я позже приду.. не сейчас.. Но приду.. непременно.. Да чтобы первое.. — выпалил юноша, развернулся и, торопясь, вышел. Растерявшийся, он оставил свой сверток лежать на столе, как отсчитывал дворнику выпивку.

Она одернула простынь, она скрылась за ширмой. Старик так за столом и спал, укутанный ею в старую шинель. Утром он, похмельный, найдет на столе с мелочью сверток, в очередной раз уверует в Господа нашего Бога, перекрестит себя и кулек и прочтет выделенное карандашом в заметке: «Продается новая, неподержанная материя специально для мужского костюма. Цена 5 рублей за аршин».

<>

Помню.. про сновидения.. Есть, по крайней мере, замечал за собой ранее.. подобие провала, когда переход от сознательного бодрствования в глубокий сон будет скачком. Еще мгновением назад мысленно перемалываешь прожитый день, и вдруг — словно проваливаешься в яму. И летишь, летишь, и падаешь..

Сам момент перехода в бессознательное, а это, вероятно, доли секунды, преисполнен эйфории, близкой к вожделению. Состояние хочется переживать вновь и вновь.. Кто знает.. может, всему виной химические реакции пограничного толка. Физиология — как и во всем.. Вряд ли удастся описать явление точно и характерно, чтоб представить мог его ни разу не испытавший. Ровно, что описывать вкус неведомого плода. Грубовато, через какие-то пошлые сравнения будет приблизительно, тогда до сравнений скатываться не буду.. Да испытавшие узнают..

Да, вот еще.. в момент-предвестник провала феноменальна слуховая чувствительность. Звуки преображаются объемом и фактурой, вплоть до созерцания их и осязания, до цвета, до запаха..

Другой приметной особенностью таких сновидений можно считать сам их характер, собственно их сюжеты. Так вот — снится то, чего нет в реальности, но к чему человек, почем знать, влечение испытывает. Будто снами кто-то нам компенсирует отсутствующие в жизни впечатления и опыт. Процессы мозга, скажите, да — если не предаваться мистификации и верить.. что сны нам кто-то наговаривает преднамеренно, начитывает как мать в детстве. Бредни.. ну вы меня простите, у меня сна нет.. так это бредни — в прогрессивный двадцать первый век.. когда научный атеизм, широкополосный интернет.. Зачем я веду дневник..

Вещие сны, ну я не буду говорить, пророческие, они позже тесно связаны с эффектом deja vu.. Этимологически — от «весть», так вот ничего хорошего, самый известный сон из таких сулил «принять смерть от коня своего». Этих лучше не касаться, их точно лучше анализу не предавать. Ну да чаще грезится то, чего нет и не будет. Так голодным снится рог изобилия, бедным — копи царя Соломона, а праведным, вероятно, — семь смертных грехов. Мне б хоть что, а лишь бы снилось. А так это по воспоминаниям.. пишу, что помню..

Мне часто снился полет. Над мрачным городом, и над бескрайней степью.. Даже не полет вовсе, а что-то вроде парения над землей или огромных великанских шагов. И во снах всех так мог я один, и я искренне недоумевал, почему другим расстояния кажутся большими, а преграды непреодолимые. Смотрите как, просто же — разбежался, оторвался от земли и хоп, засвистели змеи рек под ногами, запетляли дороги путаные, и раз — и ты в другом месте, за километры от прежнего. Или вознесся к потолку ни с того ни с сего. А те смотрят, рты разинули. Какая глупость.. на всякий вкус вам форма самолюбования, ага.. да нет, пожалуй, не то.. но и мотив, преследовавший с детства. И тогда же, давно, где-то в детстве, ежели снится страшный, перевернись на другой бок, отвернись от него, уйди под одеяло с головой, и страшного нет, ушло страшное.. сейчас никакого нет….или вот еще..

Из прочих воспоминаний детства всплывают детерминированные сны. Слов таких я не знал, а сны были.. и что, что не назовешь, зато были.. Сны, на которые я настраивал сам, когда ложился спать. Словно заводил маленькую шарманку, игравшую только для меня и желанную именно сегодня мелодию. Сны, которые сочиняешь, когда фантазия еще не скована взрослым пресным мышлением. Что утеряно навсегда.. Утеряно и оставлено там.. там же, где непосредственность.. Ну вот теперь и сна нет.. Перебьюсь иной раз часами.. На работе — на кофе.. держат.. Помню.. спалось как под дождь с окном открытым.. предательство — окно закрыть..

Я вытянулся на животе. Я слушал кровоток в ушах.

..момент-предвестник, слух опухает, обволакивает слух, ток, ток, сток.. момент и..

..сморила сонливость глаза, как золотцем по зеленому, как по перьям, убаюкала, укачала, удитятила в веков колыбели..

<>

Ночь раскололась с грохотом. Я вскочил. Занавеска упала, что ли? То ли показалось, то ли затем скрипнуло деревом, и тяжелый, отпущенный, выдох. В темноте я сидел на краю кровати, вслушивался.

Слушал, слушал, вроде бы тихо. Пошел я в ванную — нет, перекладина на месте, да я же и не стирал, нет, крепко держится. Это все, что не спится..

В прихожей темно, я — обратно, а что-то холодно, обогреватель включить надо,.. как..

— Вечор добрый.. Здравия желаю! — кто здесь!?..как вдруг из темноты голос, и я бросил взгляд в арку кухни, откуда тот, должно быть, донесся.

В моем же собственном ротанговом кресле рядом с обеденным столом моей же кухни передо мной сидел, сказать даже, с удобством размещался, развалился в кресле здоровый мужик, по наружности лысый, скуластый, сомнительный, на свет фонарный щурится, а холщовая рубаха на нем заляпана и теперь уже серого цвета. Книзу в шароварах сидит грубого покроя, и пятки торчат босиком, ноги к себе подобрал и по-турецки. Вокруг мясистой его шеи, которая едва ли намечалась, кое-как был повязан строгий галстук, все бы хорошо, когда б не с шароварами под босу ногу.

Дверь не закрыл? Вор!

— Кто.. здесь..?

Он ухмылялся, молчал, от фонаря на желтой лысине его печаталась оконная решетка.

— Кто вы? Что вам надо? Я сейчас же.. — кричать?, нет уж, спокойно.. телефон, где телефон..

— Что вам..? — а по стенке я вскользнул под арку, рукою щупал, щупал, нож, я схватился за кухонный нож, — не подходи.. с-сидеть.. шаг, ударю..

— Погодьте.. та не кипишуйте.. — растянуто, бойко, и с тем же спокойно.., — та не надо ножичком махать..

— Кто вы? — но нож я опустил.

— Усан-упыдем-станция — мы, та профылактика.

— Какая еще..?

— Та какая е.. Еле выговорыл, ей-богу. Второгу разу не смогу. Вот те обозвали, человеку не выговарить.. Тьфу-ты, шашни, городы.. Свет гарит? — я кивнул; щелчок, и на столе вспыхнула лампа в абажуре из кремовых обоев с переливами, — та во, так-то лучче.. стало быть.. ходюм мы.. избавляем граждан от грызунов, паразитов от, а атож от..

— В подъезде висит? Оттуда?

— Та Гасподь с вами. Обижаете. Шарлатаны то — они. У нас кяаааачество — извини меня, — криво он ухмыльнулся, прищурился от удовольствия, потирая руки, «левбердон» набитым читалось с одной.

— Я никого не вызывал..

— Так и нэ треба..

— Что тогда? Парикмахерская.. течет..? Что? Вода..?

— Туды, вныз, в подвал, хде две двери? По лево — наливают, парикмаферская — направо. Сдае мужика налево, якось бабье само справа болванится. И тем, и другым сразу.. Та нееееее.. не оттудова я.. Кажите ще о честном ЖКХ.. А што жалобы есть?

— Тогда откуда?

— Та Степаном зовусь-то. Степан Плашкин. Атож и не назвался.. Негоже ж.. На службе Повешенным кличут.. со службы..

— Как?

— Степан я, буде добре.. да здравия желаю..

— Хорошо, пусть Степан.. Ну так вот, Степан.. что надо?

— Так по службе я.

— Это я понял.. Какая служба? Надо что?

— Сама что ни на есть ответственная, — трезубец вен на кулаке его вздулся, «левбердон» пошел волнами.

— Так, я, кажется, задал конкретный вопрос..

— Так и я ж кажу, профылактика.. Ходим, смотрим.. Цапать раков по оврагам. Клопов, тараканов, вшей по тюфякам ловим.. Все наше..

— Еще раз.. — я никого не вызывал.. Какая, нахер, профилактика.. Ночь, да.. вообще квартира моя..

— Атож то интересно, откуда тута взялся?

— Ага, очень интересно..

— Та гасподин всяко може.. Отож и тут оказался. Бывает, скажет, да как вдарит. Слох, як нагайка погана, звене, ух, хлесткий, — кулачищем замахнулся, — а дверь-то в хату затворят надобно. Атож всяко.. Жалобы е? — сальными пальцами мял он, прощупывал икру у опечаленной вяленой воблы и, прощупав к удовлетворению своему, сунул воблу обратно в карман бездонных своих шаровар, — ржава рыбеха, никака.. а брюхата.. Глянь-де, грыт, схади, Повешенный, кажут..

— Так вот, жалоб нет, Повешенный, или как там тебя.. Вон! — смело, однако, на миг, пока в голове еще прокручивались варианты развития дальнейших событий, за себя как-то даже.. и откуда такое.., и еще раз, пока не развеялось, — вон отсюда!

— Погано.. погано ж.. вашсиятельство.. И вид хворый.. Траувку заварите, спите больше.. Повешенный я, Повешенный.. та верное помните.. Так то.., Бог-судья.. то в прошлом.. Часом инше.. як сыр в масле.. Вон-де господин к костюмчику обновку справил, — и поглаживает оттого не менее неуместный галстук, — добре служится.. добре..

— Зачем-ты-здесь? — наседал я, сжимая крепко рукоять ножа.

— А вас-то шо так гложет? Спите больше.. высыпайтесь.. та на свежий воздух выгляньте.. Иль то совесть чи угрызенья сердешные? А то шо вы с ножой.. да на служиваго..

— Высыпайтесь, мать твою.. а.. — сквозь зубы процедил я; да кто бы ты.. да ты.. да, бля.. да здоровый бугай.. с сухой слюной сглотнул я родившееся было возмущение; ну-ну, несвершившийся порыв, предохранитель щелкнул.. Знакомо?

— Мней-то до них далеко, та и сам скажу.. Натож в порожнее не мусолить.. Проблемы решаем.. Проблемы есть? Та плох я по-ихнему балакать, ну да.. — выдохнул, — гоааал орынтирэд, бляха-муха.. как попугая учат, научили гаварить что перед «бляхой-мухой».. Гасподин, бывало, как скажет, так ото..

— Это кто?

— Он-то? Та случится вам познакомиться. А може и не..

— Ну так и не надо тогда — господин да господин.. к черту!

— Негоже так про них..

— Негоже ночью в квартиру чужую ломиться!

— Ах-то, слово худое.. Так же ж сбывается, падла.. И чего душа просит, сбудется.. Тока шоб искренне просила.. к чему сама из нутра тянется.. Вот таковы и сбудутся. Сокровенные желания-с есть?

— И Деда Мороза не вызывал.. Спать.. хочу.. Все.., adios, закругляемся.. Закругляем треп.. Давай-давай, Степан, или как там тебя..? — махнул я ножом к выходу.

— Повешенный.. прозвище.. кличка.. да пристала.. — шолоховский прищур лукавый, — как угодно сами называйте. Рад здравию вашему, вашсиятельство, знакомству нашему рад. Доброй вам теперече ночи..

Я закрыл за ним дверь. Подождал с минуту, несколько раз дернул ручку.

Я проспал весь день.

«И, посмотрев на всех их, сказал тому человеку: протяни руку твою. Он так и сделал; и стала рука его здорова, как другая.» Евангелие от Луки, 6:10

<>

К Сенному рынку потоками стекался праздный люд. На повороте засигналил трамвай, крашеный бордовым, с желтой деревянной окаемкой по всему борту да с золотистыми нумерами. За трамваем сворой бежала ребятня; крики, посвисты, гул да гам, и скоро все это слилось с собственным трепетом воскресного рынка Сенного благостного часа одиннадцатого по утру. И только извозчики, на козлах ваньки, кто побросав игру в карты, а кто чрез дремоту, заругались да замахали кулаками с облучка своих расшатанных телег вслед уходящей машине.

С улицы по направлению к мясным рядам ковыляла повозка, груженная говядиной в кадках. Мясо отпускали здесь же, прямо с лотков, утром есть шанс купить свежим. Густой мясной стоит запах, посему вокруг лотков давка, ругань, толкучка. Новенькие китнеровские павильоны хоть и крытые, хоть и на морозе не толкаться, а не вместят полностью всех участников воскресного торгового оборота. Долго еще отпускать будут с лотков. Господские продукты, те качеством выше, выставляли под железный свод; «сорту» — всегда было место в рядах. И рубят здесь же.

Мясные ряды сменялись молочными. Уже к ранехонькому утру полногрудые финские бабы с обветренными круглыми лицами подвозили молоко, заполняли прилавки деревянных киосков пузатыми банками. По степени свежести брали по-разному; просроченное напрочь охотно скупали дельцы, производители грошового мороженного, что выставлялось в палатках неподалеку.

Рынок жил жизнью скупки, сбыта, предложений; спроса, веса, цен, услуг. Рынок — место с историей, в особенности этот, Сенной; он с собственным кодексом, со своею иерархией постояльцев, чужих и своих, люда пришлого, люда проходящего. Шум, галдеж, споры, выкрики зазывал, разносчиков газет, глашатаев свежих новостей, что тут же подхватывались в рокот толпой, сновали всюду беспризорные мальчишки. Услужливые извозчики помогали самодовольным толстякам грузить свертки, отрезы, ломти да куски, пока жены тех, жены и любовницы, что верно — все в дорогущих шубах до земли, оканчивали с покупками обязательным проходом по кондитерским или лавкам с блестящей на солнце бижутерией.

У мясного прилавка молодой человек в черном пальто суетливо перебивался с ноги на ногу, смотрел он кусок за куском; одни ему казались слишком крупными, другие — слишком жилистыми. Он подымал один с замерзшего лотка, подносил к самому своему лицу, рассматривал со всею внимательностью, взвешивал рукою.. клал обратно.. Кусок примерзший, залежалый, но и такой уходил в похлебки бедняков. Бабы в очереди ворчали, им надо было поспеть к обеду.

Он отошел, так ничего не отвесив. Вдогонку ему доносились смех и улюлюканье, да старухи заворчали по новой, дескать, такой-сякой, ни себе, не людям, чего стоишь, выбираешь, чего трогаешь, коли брать не будешь. Не обернулся он, он пропустил несколько лотков, где рядом телятину отбирали, и подошел к другому.

— Пожалуйста, вот этот.. если хватит.. На сколько он потянет? Хорошо.. Заверните, прошу вас, в бумагу, — девушка в широкополой шляпке и черном саке под стать худощавой фигуре указала продавцу за прилавком на самый скромный кусочек голяшки.

Расплатившись, забрала она бумажный поверток, обернулась, она искала проход сквозь кишащую толпу чрева рыночной площади. И глаза их встретились. Карие миндалины ее огромных глаз, страсть и потухшая смиренность, и усталость какая-то смолоду — много чего он мог бы в них прочесть, если б читал по глазам. С черной шляпки ее спадала короткая вуаль с крупными, таким же черными, что капли, траурными мушками.

Вверился он случаю, ах, будь что будет, бывает, и случай сыграет на руку, и лучше так..:

— Позвольте, сударыня.. Я несказанно рад нашей случайной встрече! Пусть даже и здесь, пусть и так, — он молод был, и ничего сокрыть не мог в срывающемся на нервозность голосе.

— Прошу прощения.. вы, верно, меня с кем-то путаете.. — грустно ответила она, отведя взгляд.

— Нет, сударыня, нет.. Я заходил к вам.. Вы помните..?

— Нет, нет.. Нет. И что это вы? Не сударыня я.. теперь и боле.. Вы меня, верно..

— Я вам писал. Я несколько раз вам писал. Я передавал эти записки старику, дворнику вашему. Вы их получали? Они так и остались без ответа.. Что ж, раз так, может..

Почему ее глаза такие строгие? Ведь красота для радости создана. Она молчала, она смотрела на него, и молчала. Чернота ее бровей, подведенные губы, а лицо белое-белое и будто сходило до голубизны, казалось, в свете лунном больше жизненного тепла, чем в лице моей траурной красавицы.

— Вы так бледны.. Вам нездоровится? Вам сейчас не.. Простите..

— Благодарю вас, я в порядке.. — она голодна, ее глаза выдают, подумал юноша, должно быть, что-то сталось.., недорого найдем если, то хватит..

— Вы.. вы управились с покупками? Если не угодно.. не сочтите за.. — а сам рассматривал носок своей же собственной стоптанной туфли; и наконец собрался, — не угодно ли.. только не сочтите, прошу вас, мое.. Я как раз собирался отобедать.. Пойдемте со мной.. Вы мне.. вы мне составите компанию?

— С радостью.. — тихонько ответила она, сжимая в руках единственный сверток — все ее покупки. У него и того не было, впрочем.

— Замечательно, — обрадовался юноша, — знаю здесь неподалеку трактир, где мы найдем и стол и уют. И недорого.. — в кармане его позвякивала мелочь, которую он наспех пересчитывал на ощупь, — с площади выйдем на Гороховую.. А там уж рукой подать, — загорелись ее глаза, ожили, она согласна.

Вот только выбраться с площади в рыночный воскресный день не так-то просто, — толпы покупателей, злые пьяные носильщики, крикливые торговцы, строгие, вечно спешащие, служащие, своры проходимцев и зеваки разных мастей, мельтешащие струями и порознь, толпы, наплывы обходительных с учтивостью, но большинством — хамовитых, они пробирались сквозь толпы.

Наконец они протиснулись к последним рядам, там выставлялись сласти: пышные одутловатые лотки были увешаны бубликами и баранками, медовыми пряниками, ломились от пестроты конфет, от разноцветного сахара кусками, от маковых булок и румяных пирогов всякой и всевозможной начинки. И как раз за рядами был выход на Гороховую.

Трактир представлял собой затемненную залу в тусклом свете керосиновых люстр, которые зажигались с раннего утра, с открытия, иначе неприглядное помещение его и в божий день тонуло бы в сумраке; место из простых — на то говорили несколько больших грубо сколоченных столов, не убранных ни скатертью, ни салфеткой, с приставленными к ним стульями, отдельной гардеробной не было, одежду вешали на спинки. В подобных заведениях публика обычно весьма разнообразна, но одинаково неприметна, в основном своем небогатые мещане, те же торговцы с рынка, студенты, солдаты, низшие офицерские чины.. Вечерами здесь могли выступать проезжие цыгане, игравшие за стол и ночлег.

До обеду трактир пустовал. Хозяин и длинноволосый половой скучали у резной стойки, покончив с утварью, тарелки, миски, бутылки, кувшины намыты были и расставлены с утра, занимали они сейчас время обсуждением газетных сводок.

Одинокий посетитель был давно и вусмерть пьян. На столе его сиротела бутылка, рядом стоял стакан да грязная тарелка с селедочными ошметками, кусок хлеба. И большего, даже при всем желании и умении, при недюжинном-то хозяйском искусстве и мастерстве, выудить из него было бы невозможно; половой, у него на то глаз и чутье, и не старался.

Прикончив завтрак, солдат дремал, положив голову на стол. Или же сидел так с ночи. Серая шинель его утирала заплеванный пол.

Они вошли в залу и устроились в ее самом углу, подле низенького косоватого окошка. Молодой человек помог спутнице снять сак, та повесила шляпку на спинку стула.

Гостям половой оживился, всяко лучше, чем тараканов за печкой считать, поди-да перепадет копеечка, а газету уже все равно читали по второму разу, тогда оттянул он ворот рубахи, прихорашивается, рукой откинул засаленные волосы со лба, приосанился да вытянулся и с важным видом направился к столу.

— День добрый. Изволите сразу заказать-с? — обратился он к юноше.

— Пожалуйста, на двоих.. вареной буженины ломтями с хлебом.. и борщ.. У вас борщ сегодня с капустой соленой и огурцами?

— Именно так-с, с капусткой, — отрезал половой с пренебрежением, оценивая более чем скромный заказ.

— Хорошо. И водки.. Хоть согреемся, если вы не против.. — повернулся юноша к своей спутнице; та промолчала.

Молодой человек дождался, когда официант отойдет, и продолжил:

— Я так рад вас снова видеть.. Та встреча.. если можно б.. Я.. только не обессудьте, прошу вас.. я не ожидал вас.. такой.. — запнулся..

— Пожалуйста, не надо.. не надо.. не сейчас..

— Вы не подумайте, что.. я вас совсем не.. Я же.. я вам писал.

— Не надо, прошу вас..

— Я вам писал! Почему вы мне не отвечали? — тогда вспыхнул юноша, — мы могли бы.. как-то.. Я приходил еще и еще, и не застав вас, оставлял записки дворнику. Он передал их вам? Он говорил, что я заходил? Или он пьет только..

— Не надо.. прошу вас.. умоляю..

— Как это не надо? Да он, спьяну позабыв, верно, ничего и не передавал.. А я ждал ваш ответ.. Я ждал!

— У вас нет сердца.. — она разрыдалась, тяжелые слезы прыснули, потекли по бледным ее щекам, — он.. он.. дедушка мой.. бедненький.. повесился он.. Вы за тем спрашивали? Повесился он.. когда прознал.. С петли намедни бездыханного сняли..

— Царствие небесное.. сам, и пусть.. а все ж царствие небесное.. — дальше он говорил вслух, — что ж он.. что ж он прознал..? Не говорите.., нет.., и я не дол..

Воротился официант с подносом. Девушка не успела утереть слезы.. Халдей выставил на стол скудное заказанное, развернулся и ушел, выказал в гримасе молчаливое «фи», страсти Христовы выяснять тут будете, еще б заказали-то по-людски, а то..

— Если знать мне можно.. что он..

— Откуда деньги.. Из казаков он. Он позора не выдержал.. Я не должна была вам говорить.. Своих проблем у каждого, еще о чужие..

— Господь не простит мне те записки.. — проговорил юноша про себя, — Боже мой.. он не передавал.. а все в себе.. Я могу вам.. хоть и нет прощения.. но я могу.. вам.. Денег у меня нет.. я сделаю все, что вы скажете..

— Вы ни при чем.. Путь каждому начертан свой..

— Прошу вас, возьмите.. если не побрезгуете взять.. из рук.. — из кармана пальто достал он круглую жестяную коробку монпансье, протянул ее спутнице и сбился, подбирая слова, — ах, да.. обед.. Вы же очень голодна.. Прошу вас.. ешьте.. если..

Девушка спрятала коробку и, поблагодарив, призналась:

— Со вчерашнего утра, правда.. ни маковой росинки.. А здесь такой стол.. Не нужно вам моих проблем.. Все хорошо будет.. Давайте обедать.

Они приступили к еде. Она жадно набросилась на скудные яства, ниспосланные незнакомцем, который больше смотрел на нее, чем ел сам. Чтобы ей осталось больше. Смотрел, а про себя тяжко думал..

Переполох из прихожей трактира, там затоптали сапоги, доносилась оттуда ругань и брань, половой о чем-то оправдывался, снова брань, и идиллия трапезы двух отверженных была порушена. И вот в обеденную залу ввалился краснолицый торговец, запыхавшийся до одышки, в шубе поверх прилавочного фартука и в сопровождении усатого городового:

— Так-так-с, ну показывайте, Христофор Карлович, кого-сь тут брать..

— Его! Вот он да и сидит! Вор! — прохрипел толстяк сбитым голосом, перстом добротным, купеческим, златом окованным, указывая на юношу, — держите вора! Тать его! Теперь-то не сбежишь. Он! Он-то и украл!

Полицейский подошел к столу, взял под козырек да отрапортовал казенно: мол, присутствующий здесь молодой человек обвиняется в краже на Сенном рынке, совершенной около часу тому назад. Пострадавший — уважаемый в городе господин Х. К. Люпшин, содержатель кондитерской лавки на этом самом же Сенном рынке. Обвиняемому, дескать, было наказано незамедлительно следовать в участок на допрос, в противном случае он будет все равно доставлен туда, однако ж с применением силы.

Он не отрицал, он не оправдывался, тогда ему повязали руки и повели наружу. Девушка незаметно вышла следом.

— А за стол платить кто будет, когда вы его берете?

— В участке вычтем, сочтемся.. Дело-то важное, уголовное..

Уже в дверях, в общей суматохе, они шепотом перекинулись парой слов:

— У меня ничего не найдут.. меня отпустят.. а вы.. бегите.. бегите и прячьтесь под лестницей дома с ротондой.. Встретимся там.. Как ваше имя, красавица?

— Анастасия..

А его вытолкнули из трактира и повели в сторону участка. Полный, потный жаром торговец скакал рядом, бранился, тыча пальцем в золоте в пойманного им же вора, и злорадствовал по чем свет стоит. «Вор! Вор! Смотрите, вор!» — созывал он к соучастию случайных прохожих; городовой, которому, верно, щедро перепадет, удерживал юношу под руку, церемонно и чинно чеканил шаг. Девушку они упустили, всецело занятые каждый своим, казалось, так она и ускользнула.

Дом с ротондой, что вниз по Гороховой.. И шла она медленно, дабы не было к торопливости ей лишнего внимания, и быстрее, быстрее..

Вот он дом.. Девушка вбежала внутрь и спряталась под лестницей, как и уговорились. Сердце ее ошеломительно билось. Подождать здесь, и он придет, обязательно и непременно придет.. Все позади.. Обошлось все.. Самой б не отвертеться.. если б городовой.. а еще.. Ладонь ее в кармане сака холодила коробка монпансье. Шаги..? Шаги.. Удары тяжелых шагов с грохотом эха возносились под купол. Сердце ее забилось сильнее. Ближе и ближе.. удары шагов.. топот кованых полицейских сапог..

Анастасия скрылась в темноте подвала.

<>

Ночной визит санэпидемстанции ознаменовался появлением тараканов.. То тут, то там я отлавливал коричневых паскуд, то спускающихся внаглую по обоям, а то хоронящихся где-то под кровать.

На любопытный момент я наткнулся, когда обратился к сети, мол, как их локально травить.

А предки-то наши по-разному их трактовали. Лоснящихся черных чуть ли не подкармливали, они — про сытость, про достаток, в доме хлеб да соль.. Как все поменялось.. а хотя нет, вот дальше читаю.. так с дохлыми рыжими не церемонились и тогда — изводили их, гнали как чумную весть..

Следуя заветам мудрых предков, я двинул в хозяйственный, купил дихлофос. К процедуре травли я подготовился сознательно и в точности с указаниями на красном ударном баллончике с молнией, а именно: пооткрывал форточки по всей квартире, размял руки, на «Регу» опустил классику джазовых импровизаций — записи «Steamin’» Майлза Дэвиса.

Едкой струей обработал я тщательно потенциальные места-рассадники: плинтусы, углы, щели под кроватью и диваном, сантехническое убранство ванной. Баллончика как раз хватило на все мое скромное жилище. Хоть и было на баллончике болдом выведено, что средство, дескать, не имеет запаха, а вскружило оно голову в ритме предпоследней «Well you needn’t», что старина Майлз на болотном конверте затянулся новой. Лучшего музыкального сопровождения процессу придумать сложно, получилось спонтанно. Расползайтесь, выжившие, по зараженным углам, прячьтесь до второго захода. До второго пришествия хоронитесь. Со вторым на днях приду. А пока — кончено.

А запах такой, что.. выноси.. в общем и самому надо уходить, а оно тут пусть пока проветривается. Иду улицей, суета. Суета и безразличие. «Загуло хоть бы, у меня — новый год». Вам так праздника хочется или вам положено хотеть, я не умею читать маски.. Иду, вывески.. Черные пятницы, черные вторники.. в моем кармане черный хлеб, заскочил купить домой. Растянутые их улыбки, дети-то ладно, а взрослые.. безудержно.. тревожно как-то, когда радоваться надо.. вереницы лиц, напряженных в радости.. Радости стерильность, белая на бороду вата. И чтоб падал медленный, пушистый, и оркестровочка чтоб играла.. коробки с лентами, картонки, вытянутые улыбки картонные.. быстро переобулись вы, думается.. Я наступил в лужу. Ф-фальшь.., а лужа мокрая. Истерия вокруг, чуть с ног не сбили.. В моем кармане черный хлеб.., так, хлеб взял..

Да, но не хлебом единым, что-то я тогда забыл, так вот, сделав крюк по окрестностям, убив тем самым добрый час, зашел я еще в одно место. Стою в очереди, слушать вынужден.

— «Все.. что в мире есть у меня.. Все.. с чем радость каждого дня..» — кассирша вторила под себя за приемником, прощелкивая с ленты для своей, вероятно, приятельницы, которая, пользуясь случаем, на уши села:

— Значит так.. Глянь.. Укладку в том месте делала. Ну, помнишь, Томка все хвалила.. Дороговато, конечно, вышло.. ну, да.. ну и себя иногда нужно побаловать, правда? А то шо все им да им..

— И покрасилась? — с подозрением сощурились по ту сторону ленты.

— Да.. а что заметно..? Думала, муж и не заметит..

— Да пятнами ж пошло, как на овце! Как же не заметит! Придется заглаживать.. Ты вот что.. ты пива купи..

— Дама, можно было не говорить..? — взмолился плюгавый мужичок в кепке, — от одного.. со вчерашнего дню.. Совесть имеете..

–..бери, бери.. вот это хорошее, как раз по акции. Лучше пива, а то еще вставит что промеж зубов..

— Ну да, он такой.. А шо, правда, заметно..? Полезла краска, видно? Пробивай пиво. Еп, еще нохти.. Три давай.. А то, он — да, того.. — вожделенно, к лампочке, покатились глаза, — а я тебе про шо.. Ангел! Искуситель!

— Да не.. змея он у тебя просто..

— Ну а себе, для тонусу чтоб, что посоветуешь? Ну чтоб.. ну чтоб самой.. хотелось.. — шепотом, да услышано:

— Уважаааааемая, очередь ждет..

— Лимонник пропей. В пакетиках продается. Как чай заваривать. Когда слабость, недомогание.., та и захочется..

— А от изжоги помогает?

— А от изжоги — кетчуп не есть.

— И шоб я без тебя.. Все-то ты знаешь.. Современная какая, и в интернеты залазишь.. И салоны находишь.. и какое взять.. А я-то что.. пиво да пиво.. совсем уже.. Куда нам.. До сих пор вон мы носим галоши.. Вон смотри, ты глянь, глянь, в чем хожу!

— Чего стоять? Расплатилась? Домой иди! — и с горечью об упущенном — второй тайм хоть бы..

— По земле ходишь.. здесь приходится мириться с лишениями..

— Е-е-е.. уважаемая, в темпе..

Ну а что остается — бритвы одноразовые со стойки рассматриваю, правда, любопытно, сколько степеней заточки и на сколько раз одноразовая выходит; оторвался от стойки, а не следовало бы; ошпарился; женщина глазами «последний шанс» по мне; елозит и так, и эдак елозит, взгляд мокрый, плаксивый, вот и попадись такой в бездну, в пучину.. закрыться, и глаза,.. и «белеет парус одинокий..».. то про себя..

Подтягивается очередь, как кишка сжимается натужно. Стою у кассы; передо мной крашеная, в манто терракотовом, мегера неопределяемого возраста от сорока пяти (каюсь, не способен определять в точности, особенно если этот возраст планомерно скрывают) выкладывала на ленту пивные бутылки и горы консервов. Из тех, что броско и безвкусно одеваются и перманентно размалеваны под боевой окрас, все никак не свыкнуться, что время-то over the hill right now и где-то давно прошло. Вавилоны на голове, часто дикой расцветки ультрафиолет — практически в обязательный порядок. Именно такая и выкладывала перед кассиршей с корзинки кошачьи консервы в пропорциях «три по цене двух» и пиво так же.

— Пируете сегодня? Пакет нужен? — и заготовкой вызубренной — по акции ничего не желаете? Сардины? Круассанчики? Только сегодня — на 28 рубликов дешевле!

— Ваше дело — считать.. — резко ответила мадам и с накипающей злостью рявкнула, — это кошкам.. Жизни не представлю без своих кошек и ненавижу людей. Всех и каждого бы передушила..

— Вы и детей не любите?

— А их.. их.. в первую очередь..

Градусник зашкаливает, подумал я. А есть ли кошки.. если да, то мое сожаление им.. Штукатурку на ночь отерев, а с ней и маску, кого ты дома дурачить будешь, кошек? Так и сидишь же, жуешь эти самые консервы, заливая дешевым пивом.

Дама, да не к ночи помянутая, прибрала манатки, вышла. Ну а осанку держит горделиво, ну ее.. но за спиной моей в очереди тут же разошлись эксперты.. ну и их, падальщиков.. Многократно, да по три раза, бабулька перекрестила расходящиеся в стороны двери, натужно втолкнула вперед груженую тележку.

Ну а когда я вышел из магазина, мне представилась весьма занятная постановка. Метрах в двадцати дама-эмансипе распласталась аккурат на молодом льду, да под витриной с «Жигулевским»; пакет ее порвался, пиво побилось, разлилось пиво разливанное, образовав пенную лужу, в центре которой барахталась раскоряченная кошатница, консервные банки постреляло по сторонам.

И стоял над нею грузный мужик в тяжелой стеганке, шапка на глаза нахлобучена, и водил он пальцем, и твердил. Дама, очевидно, отвечала скверным.

— Чо, дура, на подвирье так зразу и скурвилась? Не кличь лихо, тебе говорят.. Не копи ты злобу. В другой раз, чего добре, прилетит больней.. Лихо.. нехай соби сиде тихо..

— Вешать вас мало!

— О, упаси Христос, яки речи.. Да отож опоздали.. С тех пор и житью радуюсь. Ото и тебе того желаю, карга старая.

— Вечор добрый, вашсиятельство. Эколь картинка-то вырисовалась, та на дуру гляньте.. Променадом на сон-та пробздеться вздумали? — вышел ухмылочкой, — итож верно.. Так вы, это, не надумали чего.. Ну так, коль запамятовали, профылактики, дес-ынсекция, чистка..

— Спасибо, справляюсь, — абсурдность происходящего заставила меня улыбнуться.

— Как знаете, Игорь Александрович, как знаете..

Я ему представлялся?

<>

Несколько дней прошло без знаковых событий в контексте следующего повествования. Стоп — я стал лучше высыпаться..

Заканчивать под ночь, в одиннадцать, случается, и позже.. вариантами перехватить особо не располагаешь; парадигмами — недорого, быстро, по пути. По улице Б. З. под вывеску «Сервантъ» (да-да, именно так, со знаком твердым; не суть) — да не побрезгуйте. Здесь же можно взять крепкой солянки или отдельно второе (плов у них получается: рассыпчатый, пряный, на курице) да стопку водки в мороз. Она же для аппетита.

К одиннадцати забегаловка пустует, бывает, и закрываются раньше, так — один-два полуночных посетителя за графином, кто-то еще поздно ест под фон сериала или конвульсии музканала, ну и те с графином — официанткам ухажеры на ночь.

Я взял солянку и водку, официантке сказал, сяду во втором зале, там нет телевизора и музыка не играет.

Да, они, к прочему, два зала держат.

— Садись.

— Садись, — кивнул на свободный стул единственный постоялец темноты.

Впотьмах плохо видно, да вроде парень.

— Мы что, знакомы? — а сам присмотрюсь. Вот он наклонился к свету как раз; да, молодой парень, но как-то и старый.. а, то — морщины по всему лицу, худоба.. нет, он тощий до безобразности, так верней. Он меня еще долго будет молча ненавидеть, но ненавидел он уже. И только впавшие, горящие во тьмы покрове бесцветным глаза выдавали в нем живого. Одна кожа, натянутая по выступам обглоданных костей (много позже.. — сон; церковь; лица со стен..; много позже..), и кожа серая. Ледяной голодный взгляд, он препарирует.. и одежда на нем — как на вешалке..

— Садись. К тебе я, — шевельнулся рукав ветровки, хотел руку подать, да.. но и не сделал..

— Мы знакомы? — и сел пока рядом, надо, так сам подойдет.

Поднесли мой ужин. Официантка отошла, я выпил, но ложку не трогаю. А он на меня смотрит. Ну давай, подходи, что тебе, сирота казанская.. а вообще с ними поосторожней, и будь готов..

— Сюда сядь.

— Дело есть, — трезвый по голосу, и, похоже, не отстанет.

— Ну, что надо? — подсел я к нему за стол, тарелка там осталась.

— Долго соображаешь.

— Пошел на хер.. — я поднялся.

— Сядь. Дело есть.

— И? — я опять сел, а солянка стынет.

— Я за тобой.

— Ну, и че надо? Ты вообще кто?

— Не важно, — да и к черту спрашивать имя.. того, кого завтра не вспомнишь.

— Че надо-то?

— Я по делу.

— Ну и..? Мы, кстати, знакомы? — под столом я сжимал-разжимал кулак.

— Ешь. Потом поговорим.

— А что, можно? Перехотелось.. Так мы знакомы? — ну-ну, вот и пошло, а вроде бы трезвый..

— Не важно. За тобой я. Бык не знает, что говядина..

— Что? Сразу говори, что надо, или прекращаем.. Понял?

— Ешь. Потом..

— Спасибо, наелся.. Что надо?

— Я тебя ждал. Послали за тобой.

— Кто?

— Так что надо?

— Пишешь?

— Что?

— Не важно..

— Показания счетчика снимаю. Пойдет?

— Все?

— А что, мало? Так каждый месяц пишу.. — наконец оскалился я; что ты пристал, что тебе, да и солянка стынет, есть охота, она ж и хороша тогда, когда горячая, — еще что надо?

— Не за тоб.. не к вам. Извините..

— Да ладно, бывает. Да и кто ж в школе стихов не писал.

Нещадным взглядом брызнул он в мою сторону, быстро-быстро собрался и вышел. Ну и катись.. хорошо, так хоть.. могло бы и.. ну да, гуляй, Вася.. наконец разбил я ложкой тучку сметаны в солянке, зачерпнул. Остыла..

«..В стираных кармаааанах паспорта и паальцы..

Все как у люде-э-э-эй..

Все как у люде-э-э-эй..»

Рахитичные дети в переходе, едва различимые меж собой патлатые мальчики-девочки, вытягивали неокрепшими голосками за скрипом расстроенной гитары, и шапка с мелочью по кругу.

<>

Человеческое существо — приспособленец тот еще.

Ему привыкать к сиренам тревоги, инстинкт, и, точно загнанный зверь, прячется он в бомбоубежище или по подвалам. Потом — первые тела на улицах, работа артиллерийского расчета. Потом — развороченные тела, останки, части тел станут обыденностью. Потом — человек не прячется. И поднимает голову.

Сначала — рычащий зверь внутри, грызущий лаз себе наружу, зверь, слюна по оголенным клыкам, пройдет время — щенок, скулящий, медленно притихающий, затихает и щенок, остается одна ноющая боль, и уже не проходит.

Прозрачный кусок тянется на день, тянется на ночь. Голод не знает ночи. Потом — крошки в кипятке, покуда есть еще кипяток, варится с обоев клей, и ловит по подвалам.. Потом — земля, и землю есть можно. Потом — все.

Третьим постулатом трескучий мороз. В январе уже подбиралось к тридцати. Из оледенелых квартир вывозят и вывозят. Нечем топить, лопаются трубы, отказывает водопровод. Стойкие учатся хладнокровию. Героям покуда знать, что они — герои. И городу этому не удивляюсь..

В городе не спешат часы. С точностью метронома отсчитывают обстрелы — восемь, десять, двенадцать.. Низкое серое небо земного чистилища. Тишина, разрываемая отдаленными хлопками зенитных орудий да «белым» гулом радиоточки.

Остроги зданий с выбитыми глазницами. Рытвины от бомб коронуют улицу. Перевернутый на бок трамвай. Рядом тела наспех опорошены утренним снегом. Но солнце встает, и будет весна непременно. Вопреки. Неумолимо. Жизнью. Будет. Всему.

Люди, идут люди, живые — люди. Стихли орудия, сутулясь против балтийского ветра, идут люди к реке за водой. Не тени сгорбленные, нет, тени света боятся, им же страха нет.

И падают в конвульсиях. И падают замертво. Упасть на спину — не встать. На санках, на картонках тянут покрытые изморозной коркой коконы, завернутые тянут покрывала. Тянут к реке. Бросают, ложатся сами.

— Вера.. Вера идет..

Вера — мать, мать падает, мать поднимается. Вот уже чернеет прорубь, на солнце кромка в золотом. Над прорубью она, глаза к небу.. стоит, шепчет, губы шевелятся,.. а глаза не видят.. вскружилось небо, и небо затмилось для нее.. Мать падает. Вкруг.. стаями..

Выстрел в воздух, толпа отползает. Черным бушлатом укрыл неизвестный ребенка и мать.

<>

У меня закончились деньги, а это повод выбраться наружу.

— Молодой человек, а банкоматы не работают, — с бухты-барахты из бухты вахтера; я обычно на проходной Кировского снимал, собственно туда и пришел.

— Все? — несколько коробок там стоят в ряд.

— Все. Разве что вы из сервиса и нам их почините. Или, может быть, вы из небесной канцелярии и вам отпустят, — подмигнул вахтер коллеге напротив, полной бесформенной тетке в районе пятидесяти, также по форме.

И вот я стою у последнего, а карточку выплевывает, куда ни сунь. И что будем делать? Где еще снять? Всегда снимал здесь, ну ладно один.. а так, чтоб все.. да, бывало, стоишь долго, бывало, мелкими выдает, бывало, по пару тысяч за раз, ну и стоишь и стоишь так, тычешь, пока все не выскребешь.. не то, что денег много..

Обошел я околотки и, что вы думаете, все банкоматы окрестности оказались так или иначе неисправны: какие-то подчистую подчистили и они были пусты, где-то вышел рулон на чеки, один стоял с пробитым монитором, кто-то явно попался из нетерпеливых, где-то перебои сети и именно в углах с этими несчастными банкоматами..

На Спортивную поехал я, там отделение, может, там в кассе выдадут.

А внутри не продохнуть, говорят же, нужда сплачивает. Автомат вырезал мне талон, ну сел я и жду, как номерок загорится.

..номер Б32 в окошко номер 14..

..номер Л12 в окошко номер 35..

— Сколько? Сколько? До сих пор милльен?? Вы, это, вы не шутите.. Я утром уши чистил! С раствором. Ну а все-таки, я не ослышался..? Опять миллион? Еще раз проверьте. Нет, вы еще раз пересчитайте! Шестого числа декабря-месяца, в этом месяце, в этом, я погасил ровно двенадцать тысяч пятьсот семьдесят четыре рубля и.. и.. и что милльен, так и осталось..? И ничего там не скостилось, говорите? Нет, еще раз, девушка, еще раз пересчитайте.. шестого платеж был.. Вот квитанция, во.. да где ж она..

— Внесенные средства в первую очередь идут на погашение процента. После выплачивается основной кредит.

— Четыре с лишним года плачу.. и так миллион и висит? Вы мне сейчас покажите, поверните монитор.. куда смотреть..? А погорит телевизор, что делать?

— Вы сможете обратиться в сервис центр по гарантии.

— Чревоугодники! Я буду жаловаться! Я.. я.. я в суд подам!

— С оформлением ипотеки — вне очереди! — а хвост у самой так схвачен, что на лбу вот-вот треснет, и глаза не закрываются, — подходите, граждане, к тринадцатому окошку.

— Доченька, я за пенсией.. мне соседка сказала.. у вас можно..

— Вы хотите оформить ипотеку? Какая сумма вас интересует? На какой срок? У нас сейчас как раз действует специальное предложение на..

— Доченька, пенсию мне бы..

— По почте вышлют.. не задерживаем очередь.. Кредит оформить не желаете, знаете, и пенсию не ждать? Мало ли осталось.. по миру поездить, мир посмотреть.. как европейцы делают..

— Ой, спасибо, милая, но мне бы пен..

— По почте.. почтальон в ящик кинет..

..номер Х8 в кассу..

— Прошу прощения, а где здесь кассы?

— Всем — в кассу, — рявкнуло хором, — садитесь. По номеру вызовут.

..номер Н11..

Рядом со мной дремал прелюбезнейший с виду старичок, похоже, так и не дождавшийся своей очереди в кассы. Седенькие усики, лихо на концах закрученные по-мушкетерски, неброское пальто, но в каких-то причудливых яблоках, в руках черепаший портфель. Делового вида товарищ, да вот только одно — деловые люди в общественном месте обычно не засыпают. Ох, чувствуется, дотошный.. такой любой отчет как надо сведет, что б там, в отчете, ни было, ну да и за копейку удушится.. да и вот еще.. вероятно, и скорее из тех, кто по секундной стрелке будет ждать окончания дня канцелярской службы, чтобы, ни дай тебе Бог, не уйти непозволительной секундой раньше, но и позже нельзя, когда за позже не накинут..

А он пробудился сам, сладко потянулся, повернулся ко мне.

— Кхм-кхм.. Будьте любезны, не подскажете который нынче час? Сколько, то бишь, натикало? А то мои давненько как не ходят, а выбрасывать и жалко, — из кармана извлек он золотые часы луковицей, на цепочке. Вещь бесповоротно ценная, да в них очевидный изъян: сквозное отверстие, и прямо по центру, как будто прострелены пулей навылет. Все-таки золото, я бы тоже не выкинул, но зачем с собой-то таскать?

— Точность — вежливость королей.. и долг всех добрых людей. Мало кто до конца-то вспомнит.. а и зря. Вот ношу с собой часики, гляну, было, на них, а они-то, родимые, и напомнят мне о скоротечности времени. А время, как вполне понятно и прошу заметить, — деньги. И, бывает, порой немалые.. Ой, немалые. Когда-то,.. голову кружило,.. и мне суммы доверяли, когда-то и сам суммами воротил.. так и слились доверенные мне денюшки в простреленное решето.. — говорил он и поглаживал пальцем по кромке отверстия, — за что, старый, и поплатился..

— Девять минут шестого.

— Благодарю, — и тут же снова пропал в дремоту.

— Простите. У меня тут с карты списана сумма.. вот пояснений хотелось бы.. что да как.. к кому обращаться..

— Ваше семейное положение?

— Холост.. то есть..

— То есть.. А детки имеются, прощу прощения, что вмешиваюсь в дела деликатные? А кушать-то им хочется?

— Были.. То есть, есть..

— То есть, на них и списывается, раз сами платить не хотите.

— Сука..

— Кто?

— Прошма.. ага, шиш ей.. она и тут схомутала..

А я в кассе получил причитающееся, на выход иду.

— Молодой человек, это вы тридцать тысяч оставили? — старичок оживился. Как и оживал он всякий раз, когда купюрой пахло.

— Нет, вряд ли..

— А вы пересчитайте-пересчитайте. Не полагается так, они счет любят. Эх, расточительность молодости.. недопустимо!

Мне в кассе выдали, там посчитали, там больше не дадут. И все ж.. я отошел в сторону, пересчитал пачку, — нет, все.

— Не мое.

— Но я сам, своими же этими глазами видел, как вы забрали не все.. Ваши это..

А лежала у окошка оранжевая стопка перемотанных резинкой купюр.

Так, я еще раз пересчитал пачку, — не мое.

— Не мои. Ну кассирша дала лишнее.. А сколько там, тридцать? А вы откуда знаете, что тридцать?

— Глаз-то подслеповат, да на финансовое дело наметан. Ошибаетесь, а я, с вашего же позволения, вас и поправлю-с. Ваши это, как же ж не ваши. Сам видел. Как взяли не все, как за вами и осталось-с.. Заберите, пожалуйста. Цифры точность любят.. Если и им врать.. конец всему будет, не иначе, конец..

— И врут они, и подтасовывают.. Наступил, значит, уже конец ваш. Мужчина, вы так близко к сердцу не принимайте только.. настаиваете, чтоб я взял, ладно, я возьму, вы только так не волнуйтесь, сердце оно ж.. — подошел я и прибрал стопку, и правда, тридцать тысяч ровно, надо же.., — ну чтоб не конец света.. — и поравнявшись со старичком, сунул стопку эту в карман его яблочного пальто.

— Как же!? Как так? Молодой человек! Не-поз-во-лительно! — чуть ли не залился слезами дедуля, чуть ли портфель черепаший не обронил, — что ж вы творите! Вы и не ведаете, что творите! Мне брать нельзя.. я уже свое.. брал.. и за то.. Если теперь.. если с вами.. Так сказать, странности если.. вы.. вы меня разыщите, найдите меня.. — ткнул мне визиткой: «Павел Сергеевич Неучет, главный бухгалтер» (ниже) «ОООО «Le Montashe du Sharash» (франко-российский концерн) (ниже) 1927—1991

— Опечатка тут у вас.. четыре «О»..

— Общество с особо ограниченной ответственностью, молодой человек.. Боже ж ты мой.. Что ж вы натворили..

— Только сегодня и только специально для вас у нас есть уникальное предложение.. Кредитная карта..

— Кредит не нужен.. — выдавил боров.

— Пускай сейчас вам, может быть, кредит и не нужен, но.. но есть ли у вас мечты? Может, ремонт в квартире обновить хотелось бы, отдохнуть съездить, автомобиль, поди, давно не меняли. А телефон у вас какой? Кредитная карта позволяет не откладывать мечты. Зачем? Жить нужно сейчас. Сколько тратите, столько и платите. Заинтересовались? Оформляем? Быстрое подтверждение, деньги сразу. Только паспорт нужен. Так оформляем?

— Нууууу, и плазму на стенку купить можно, и в Турцию слетать..? И диван можно? — все еще с некоторым недоверием растягивал боров, но уже заметно колебался.

— И Турция и диван! Одобряем, — штампы шлепались налево, направо.

— Сереж, обои в комнате подклеим.. Давай возьмем, а? Старые отходят.. — тише, борову в самое ухо — грибок проступает..

— Валюту отгрузили? Как, чемодан треснул..? Бивалютная корзина начто?

..номер З5 в окошко номер 8..

..номер Б23 в окошко..

Как вышел я из отделения, визитка в урну полетела. Дело сделано, свои деньги я получил, а эти все аферы, махинации, до добра не.. слушай, забей и забудь. Вскоре и забылось.

Блохина.. Когда-то я здесь работал, без малого шесть лет.. как стрелой летит.. И зацепиться ж не за что, вот что страшно, все одна рутина и к рутине все сводится: дом-работа, работа-дом, редкие попойки с приятелями, жены-любовницы, у кого есть. Вот он сквер Цоя.. знаменитая «Камчатка».. а я там и не был ни разу, хоть и шесть лет ходил около, туда и обратно, два раза в день.. шесть лет.. все времени нет, да.. Жизнь теперь — про отговорки, про отговорки очередного раза. Значит, не так уж важно было.. Загорелся зеленый, и с такими мыслями переходил я дорогу на перекрестке Блохина с переулком Нестерова.

Вдруг.. в некоторых, обособленных ситуациях, первое, что скажет человек, будет по матери. И будет человек прав. Рассказываю..

Вдруг, откуда ни возьмись встречная машина вместо того, чтобы на зеленом притормозить, левым вывертом выехала на пешеходный переход. Не сказать, что ударило, скорость-то никакая, но бортом чуть задело, и достаточно, и вот — лежу я уже на дороге, от неожиданности, должно быть, шлепнулся.

Я поднялся, отряхнулся как-то,.. кто им права дает.. че за мудак — зеленый свет, пешеходный переход, стой.. Отчаянный бросил я взгляд вслед черному шевроле.. Да что толку, даже номера не разглядел.. Темнеет зимой рано. И под вечер.. та ладно, руки-ноги целы, ниче, легко еще отделался.. не ну, мудак конечно..

Но, проехав с квартал по Нестерова, машина остановилась. Из машины выскочила дама в коротенькой шубке, спешила дама ко мне на выручку. Ну тут точно куплены.. хоть бы водить умела.. Да она больше меня пугана.. заметил я издалека. Я-то что — встал, отряхнулся, у меня-то все в прошлом, а тебе.. Ну стоял я на обочине, ждал. Так-так, и что ж мы скажем.. а злость пульсирует, а желчь не унять..

— Боже мой, вы в порядке..? Простите, пожалуйста,.. не знаю.. как такое.. Вы не ушиблись?

— А, не-е, все нормально.. так и надо водить.. — хряпнул я обозленно, ну а потом с пиететом, — ага, как там, попал под лошадь, отделался легким испугом, а так, да, нормально.. Жив, и на том спасибо.. Че, водить не учили? — новым всплеском, — зеленый свет, переход!

— Я не знаю.. как.. Как.. Простите.. Первый раз такое.. и давно же вожу.. А тут.. как будто..

— На дорогу смотреть надо! Переход — стой! — мне б по такому случаю в инструкторы, хоть сам, признаюсь, в руках руль не держал, ну так — а разве не по делу?

— Я как будто.. как будто.. засмотрелась.. я..

— На что? Дорога, за дорогой смотреть..

— На.. вас..

— Оригинальный способ знакомства.. Нечего сказать. Ну хоть не убила.. Женат я.. — буркнул я, соврал.

И, знаете, я на нее даже не смотрел, злость, негодование на почве какой-то обостренной справедливости, что еще, желчь — оно все запеленало мне глаза, и продолжал я браниться про себя, но теперь уже вслух, слушатель нашелся.

— Пойдемте в машину, — растерянная дамочка взяла меня под руку, — если вы.. Простите любезно.. еще раз.. Вот же я..

— Да сам дойду..

Сел я рядом, на переднее сиденье.

— Девушка, за такие дела, полагаю, лишают прав.. и надолго. Я конечно..

Тут, в салоне автомобиля, я на нее посмотрел в первый раз. Ее глаза.. проходящие насквозь.. меня дернуло, прокололо.. На секунду я даже потерял дар.. да я и забыл, что там «конечно».. как она обворожительна.. Никакая не дамочка; молодая девушка, может, чуть больше двадцати. Вытянутое бледное лицо,.. а испуг ей к лицу, и щеки ее прихватило румянцем с мороза, нет, нет, то мне показалось,.. бледная она как.. холст, почему холст… высокие скулы, огромные миндальные глаза из-под черных бровей, персиковые губы. Одним словом, двумя, — писаная красавица, а, вот, где холст.. Без пошлости всякой косметики. И волнами темные волосы, спадающие в кольцах на плечи, на высокую грудь..

Без шубы ей определенно лучше. А какая она без.. Ну да, думать вздор, та она и нянчится со мной, лишь бы до полиции не дошло.. реально ж — лишение прав.. не ну, должно быть.. А все ж какая она.. Что я сейчас вспомню — во что она была одета? Не все ли равно, во что.. когда я ее и.. Серое платье флаконом.. стать и прелести фигуры, но не суть.. платье подчеркивало, да, а еще на ней были плотные коричневые чулки и высокие сапожки. И руки, запястье, «серебряные», именно про такие, должно быть, когда-то пел Вертинский.

— Давайте уладим.. как-нибудь.. нашу досадную.. — встряхнула волосы за спину, вернула меня на землю. Чуть оголилась шея; тончайшая, будто из полупрозрачного мрамора, ушная раковина, огромные цыганские серьги. Не, не цыганка она.. Скорее что-то испанское.. или восточное, арабское, что сродни испанскому.. и уносит туда.. где во фригийский лад сложился трепет мусульманских минорных напевов, когда крестит перкуссия, и паузы тянутся, тянутся, и паузы стрекочут.. Сказать ли, там злость моя улетучилась, а сам повод знакомства.. а он же — лишь повод, правда..

— Можно я вам заплачу? Шесть хватит? У меня больше с собой нет.. — она зачем-то расстегнула кошелек, я зачем-то посмотрел, ну и там действительно не было больше.

— Да мне тут один старик тридцать просто так давал.. Я ни на что не намекаю, ну.. — и я ей зачем-то стал рассказывать, и про банк, и что снять наличность в проблему выросло, ну и как тридцатку старичок мне навязывал, и даже как я дважды свою-то пачку пересчитывал, — представляете, он и сумму-то угадал! Вот же ж прощелыга. А что сам не взял.. Да я их ему и отдал.. пенсионерам-то оно нужнее, правильно? А я еще заработаю. Хотя от вас.. я бы.. только не деньги..

Она на меня долго, пристально смотрела, она спрятала кошелек.

— Как вас зовут..?

— Игорь.

— Анастасия.. Приятно.. познакомится.. Ой, опять.. простите.. Игорь, мне неудобно такое говорить, но.. но, может, мы по-другому сможем договориться? Без денег..

— Взаимно-взаимно.. — глаза мои бегали, но.. — Настя, ничего страшного не случилось. Мы уже договорились. Вы аккуратнее просто в следующий раз.. Подбросите меня до метро? До ближайшего, вам по пути. А так — мне на красную..

На миг мне показалось, она растерялась. Снова эта смущенность, которая делает ее.. обязующей, что ли.. но мне, правда, не подобрать подходящее слово, не совсем то.. очаровательней она ее тоже делает..

— Давайте я вас отвезу?

— О, было бы неплохо, если вам по пути. Мне в Автово, — назвал адрес.

— По пути..

По пути ехали мы с полчаса, может. Мы не говорили, проносились машины, их лязг, а так — тишина, да и лязга я, вероятно, не слышал, это сейчас, задним числом, машины проносились и, должно быть, лязг их тишину все-таки нарушал. Она молчала, виновато. Я где-то тоже.. Один только раз она невзначай обронила завязать разговор:

— А этот дом строили на манер Версаля.. Это во Франции..

— Да? Я их поздравляю.. — и ненавижу себя.

— Спасибо, Настя, спасибо, что подвезли. Хорошего вечера, — и это серьезным до глупого тоном; проклинаю себя таким, лет тридцать проклинаю, не меньше.

В ответ она посмотрела на меня как-то с мольбой и тихо проговорила:

— Я вам.. не понравилась..?

— Вы мне.. очень понравились, хорошего вечера.

Еще ничего, одно чувство — как поезд на станции ждешь.. и вот он тянется, подходит, и вот он приближается, гудит.. трепет, что ли, так это называется.. Дурак, и телефон не спросил.. как всегда.. да не, я это все себе додумываю.. сам себе накручиваю.. любезность — не более.. чтоб обошлось,.. и обошлось, в конце концов..

«Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи.» Евангелие от Луки, 12:35

<>

Если спать, то так, чтоб темно. Комната моей спальни подобрана тканью, которая отражает и поглощает лучи солнца днем, а ночью миазмы назойливого фонаря. Где-то в этих заметках было про провал, а листы теряются, путаются.. и про летаргический сон точно было.. и про бессонницу.. Ведя затворнический, в большинстве своем — ночной, образ жизни, я пристрастился не подымать штор.

Вжжж-вжжж-вжжж.. Черт тебя дери, кто..? Вжжжж.. Скрытый номер. Но я зачем-то ответил. Позже я буду ждать этих звонков из ниоткуда, жить с тем от одного до другого, считать их, сейчас же — бесцеремонно ворвался он сквозь слабый сон.. А нужен ты только банкам и изредка — стоматологиям..

— Да..

— Да, я..

— Да..?

— Э-э-м.. неожи.. ну в целом — да, все хорошо.

— Да нет.. и повода не давал..

— Да, все хорошо. Замечательно..

— Узнал, да.. как же не.. Да, добрый день, Настя. Жив-здоров. Не жалуюсь. Как у вас.. Да все.. мелочи.. забыли.. Ну вообще-то неожиданно.. А откуда у вас мой номер?

— Хм.. Думал, базы в метро больше не толкают.. Ладно.., это я..

— А? Ну у меня вроде тоже.. Можно.. раз вы так.. Приезжайте.. вы же знаете, куда. Приезжайте, по врачам не бегаю. Сами посмотрите. Вы как?

Она не приехали ни через час, ни через два. Забыла? Не-е, передумала, решил я и забыл сам.

Повторный звонок раздался в половине одиннадцатого.

— Да.. встречу.. А вы не на машине?

Второй раз, и это если за день, она застала меня врасплох. Так и будет впредь. То ли еще будет.. Я справил закуски, благо вино в запасниках имелось. Она опаздывала. Завернутый в тонкое пальто, я ждал напротив выхода метро.

Она. Вот она исходит в ореоле распущенности темно-каштанового шелка. Та же шубка, расстегнута, хоть и мороз, а под ней красное платье, едва доходящее до колен. Гримаска улыбки, предательски белые зубы. А губы ярко накрашены, фиолетовыми стрелками подведены глаза, глаза влажны.. Заливались хоть раз влажным беснующийся блеском огромные карие глаза, смотрящие в вас? Глаза вольной степи, глаза ночи бархатной.. Но то, когда она подошла..

— Привет, — покосила взгляд и прильнула щекой для поцелуя, — не заждался? — как-то скоро она «на ты», ну что ж, я не против, the old saying is про то, что с красивой женщиной всегда на одну тему будет больше, и я охотно поддержал:

— Да так, немного. Думал, на машине будешь. И пораньше..

— Зачем на машине? Я приехала.. немножко расслабиться.. — с укором, но мне им приходится объяснять — потому и не за рулем. Выпьем чего-нибудь? Есть?

— Можно. Красное сухое.

— Ох, мое любимое. Ты знал! — подмигнула мне стрелкой, — ты сегодня один..? Жена не придет?

— Если б была, я б.. мы б сейчас.. Нет у меня никакой жены.

— Брось. А если б и была.. И не позвал бы меня тогда? — прикусила губу.

— Нет.

— Ты еще молод.. Ты еще играешь.. А давно пора бы завязать. Хоть до вина сам додумался.. Нежданно мы встречаемся, правда? Это знак, — шепотом — будет продолжение..

— Не знаю. Вопрос не морали.. даже.. от предрассудков у нас свободное время, вопрос скорее безопасности, что ли.. Ты приезжаешь ночью одна к незнакомому. Мало ли что.. Люди разные бывают..

— А я не боюсь. Я доверяю тебе.. Жаром в груди чувствую, ты особенный.. Тронь, чувствуешь?

Сначала мы шли рядом. Потом она схватила меня под руку; по тонким запястьям ее скользили крупные серебряные браслеты. Я спустил взгляд. Чулки, затем длинные сапожки на высоком каблуке, что спотыкалась Анастасия, и в эти моменты хватка крепчала.

— В тебе точно что-то есть.. — мне на ухо прошептала она.

Дома я помог ей раздеться, провел и вкратце показал квартиру, затем пригласил на кухню, где нас заждались вино и хлипко собранные закуски, на что Анастасия тут же отреагировала с язвительной усмешкой:

— Рано ж я тебя похвалила.. Красное, сухое.. да, с вином — толк знаешь. А, кроме сыра и оливок, ничего нет? Ах, виноград же еще, чернослив этот, извини.. К тебе девушка на ночь едет..

С тем скрылась в ванной, оставив мне шанс наполнить бокалы.

Обернувшись при обновленном макияже, гостья оседлана барный стул и, опершись на стойку, царицей бросила ладонь вперед, и зазвенели бубенцами серебряные браслеты:

— Вина, пожалуйста.

— За знакомство, — я поднес ей бокал, чокнулись.

Выпила бокал залпом, и тогда она медленно откинула голову назад,.. как плавна она в движениях, как течет.. и смоль,.. и волосы ее текли по барной стойке:

— Шикарно! Это место будет моим.. если еще сведется приехать, — закинула ногу на ногу, случайный взгляд в полупозиции словил черноту ткани под коротеньким красным платьем.

— Представляешь, на днях поругалась с коллегой.. Ее любовник, бывший уже, наверное.. меня как-то подвез после работы. Она и узнала.. Вот теперь рот у нее не затыкается, все угомониться не может. И все меня поливает. А я на нем еще не так поезжу да попрыгаю.. На зло ей.

Я молча пил вино. Пошел, включил в комнате джаз.

— А знаешь что.. У тебя прекрасный вкус, мальчик мой.. Был у меня один ухажер.. так он запирал меня дома, ключ прятал, ревновал жутко.. и хоть бы к мужчинам, к знакомым, а так — ревновал к музыке, к книгам.. Ты себе представить не можешь. И знаешь что.. Я от него сбежала.. буквально выпорхнула в окно. Давно это было..

— Мне неинтересно.

— Всегда такой прямой? И не боишься обидеть? А если я обижусь.. тогда сегодня..

— Мне все равно.

— Ты и маску не носишь.. Ах, это заводит. Налей мне еще..

— Так ты свободен и один?

— Да.

— И как видишь отношения?

— Не загадывая наперед. И скорее старомоден.

— А я хочу домик посреди сада, где я бы разводила розы.. И покой.. — добавила она с тоской.

— Значит, будет.

— Ты любил?

Она кокетливо улыбнулась, мимолетную грусть ее как рукой смело, она подхватила:

— Мы полюбим друг друга как любить нельзя.. как два существа, неспособные любить.. Вопреки. Но только так и любят..

— Это все вино.. и вздор.. Ты меня не знаешь, а узнаешь..

— Любят, закрывая глаза..

Мы слушали музыку, пили, за одной бутылкой вторая, потом третья.. грудной ее смех и мои неумелые шутки..

— Как легко оно сегодня пьется! Точно вода. Еще и еще! И я даже не краснею.. Четвертая? Не будет проблем..?

Мы подхватили бокалы, пошли в комнату, откуда сбивчивым ритмом гремел проигрыватель. Свет.. только помешал бы.. она, утомленная вином, спустилась на диван, я сел подле, на паркет, я подбирал новую пластинку.

— Потанцуем, дорогой?

— Я не танцую..

— Подними меня, — настойчиво, экзальтированно, несколько властно; страстно.

— Обнять?

— И обними.

Придерживая за талию, я осторожно поднял гостью свою пламенную с бледного кожаного дивана. А она вольготно закинула руки мне за плечи, там, за спиной сомкнула кольцом.. и закружилась в такт музыке, и потянула за собой. Закатывая глаза, ближе и ближе прижималась она ко мне в танце, приоткрытыми губами жадно ловила воздух. Вино подкралось, давало о себе знать..

Теперь я сел на диван, черед ее устроиться рядом. Мгновением позже она скользнула головой мне на колени, перебросила чулки через край, вздернув их кверху. Ладонью я.. в ее волосы.. и пропускал густые волны сквозь пальцы. Намотал на кулак, потянул к себе.. Ее вздох.. не против.. груди проступили контуры..

— Пошли в кровать. Здесь неудобно..

В дверях спальни она обернулась, остановилась.. темно, она в проеме двери, и пальцем мне, пальцем..

— Не рассуждающая любовь.. Так умеешь?

— Помоги мне с застежкой..

Ну я помог, но она тут же укуталась в одеяло, отвернулась. Чтоб повернуться, чтоб положить голову мне на грудь. Чувствую, неудобно ей..

— Костляво? — поцеловал в лоб.

— Я запомню это.. я запомню губы твои.. — и опять вроде как отвернулась.

Но под одеялом руку мою не отдернула.. А чуть ниже? А еще? Складки ткани, бантик сбоку.

— Какого цвета?

— Черные..

Хорошо, это никто не прочтет. А перед собой что скрывать.. Осторожно оттянул я ткань.. поглаживания, невесомые, едва-едва.. а в жар, а лоб холодит.. спускался я ниже.. стяжки-струи.. она податлива, ее дрожь выдает, но она податлива.. трещит тишина.. до следующего вздоха Анастасии. Скусил я нижнюю губу, свободной рукой стер пот. Гладко.. потом начало покалывать. Зной.. перезревший под солнцем виноград, юг Испании, куда меня уносит.. зной.. и запах ее.. Резким направленным движением я.. Анастасия задышала порывисто..

По изгибам бедер, вверх, к груди.. Она перехватила руку своей, она перевернулась на бок, обнажая спину. Бедра ее, сказки про негу восточную.. игривая она.. Трепетная назойливость рук, бедра ее, линии, плечи….исчерпана тишина.. наконец.. расстреляли тишину приливы.. и вот — отступило.. холодные поцелуи в пустоту — это уже Анастасия.. истекал к концу я, хоть и жар. Губы пекло, печеное сердце истошно.

Я втянул шторы, впустить солнечный свет..

— Поставь музыку, — бросила мне, а сама убежала в ванную.

Я заварил кофе. Из ванной вышла она в одной моей рубашке да как затараторила, как заведенная, что-то и про душ.. и про напор.. как струя прыгает, как она прыгает.. и прыгнула сама в плетеное кресло.

Кофе пили из пузатых супниц. Она попросила еще чашку, видимо, понравился. И раз так.. я пошел про сорта, про какие-то свои предпочтения.. что молотый в труху не люблю, а лучше, чтоб крупнее.. а турку лучше прогреть, что утром один, а после обеда другой, что вот этот, голландский, с африканкой в тюбетейке, очень даже ничего.. я говорил ненужное, а нужного не сказал, так оно и будет..

— Скучно. Ну не умеешь ты рассказывать. Ну хоть книг не пишешь, и то хорошо.. Не надо тебе, дорогой.

— Теперь ты видел все — меня без косметики, пьяной и в белье! — торжествовала утренняя Анастасия.

— Не все.. — задумчивый я.

— Ты грустишь..? Что ночью ничего не..

— Нет.

— Я тебе понравилась? — осталось без ответа.

Скоро застегивая сапог, она чулок распорола собачкой.

— Видишь, как меня отсюда не отпускает..? — но я отпустил.

Пронырливый дождь, идем мы к метро, я ее провожать взялся. Здесь и дальше будет много «зачем-то». Расстегнутая рубашка, капли собираются в струи, как тогда, ночью, но струи холодные, стекают струи по упрямой груди. Она идет рядом, под зонтиком. Трубадуру гитару в старомодном чехле. «L’amour comme un boomerang me revient des jours passés».. Объективы цепких камер. Овации.. но это когда все впереди..

(за перечеркнутым крест-накрест — далее)

Вжжжж.. Телефон на вибрации. Черт бы тебя подрал.. и сон с ним туда же..

— Да.. — зачем-то ответил я.

— Здравствуйте.. Это Анастасия.. с которой вы вчера познако.. Я звоню.. узнать.. с вами все..

— Добрый день, Настя.. Да, я чувствую себя вполне сносно. И ничего страшного не произошло. Все..? Если да, то я в порядке..

— Я очень переживала за вас..

— Ну а я повода не давал. Всякое в жизни бывает, мелочи.. Забудьте. Все хорошо.

— Не могу..

— Что?

— Не смогу.. забыть..

— Принимайте тогда проще. Все хо-ро-шо.

— А давайте встретимся? Раз вы так переживаете. Увидите сами, по врачам не бегаю. Ну а вчера.. останется пусть недоразумением, дурацким недоразумением, не более.. Вроде планов у меня на вечер нет пока.. А у вас?

— Давайте. Смогу освободиться к семи, если конечно не очень поздно..

— Да не, в самый раз.

— Тогда я к вам заеду..? Вам, наверное, сейчас нельзя никуда выбираться.

— Ага, нельзя. Приезжайте. Буду ждать.

Семь ровно; на ней простая черная блузка и джинсы; вчерашние вечерние волосы аккуратно убраны в хвост. Даже так, в повседневном, в ней было что-то.. не отсюда, что-то гордое.. недоступное что-то.. Хоть она и пыталась держаться проще.. неумело скрытое, девичье волнение выдавал голос, выдавал опаловый блеск ее внимательных глаз.

— Ну что, вот видите, я в порядке, — развел я руками, приветствуя прекрасную гостью, — не на предсмертном одре, не в инвалидном кресле.. По квартире передвигаюсь сам.

— Не шутите так, пожалуйста. Я, правда, переживала..

— Настя, а может «на ты»? Зачем эта формальность.. мне кажется, мы..

— Давайте..

— Вот и замечательно. Может, вина за знакомство? У меня есть.. Заказать к вину что?

— Я за рулем.

— А, точно.. мог бы догадаться..

— Можно чаю. И что-нибудь к нему, — добавила бойко, совсем по-детски.

— Я вот привез один из Египта.. не чай вообще-то, но довольно интересно.. Заварить такой? Лепестки роз, что ли..

— Дивно, с удовольствием попробовала бы. Хоть не люблю мертвых цветов.. Я люблю пионы.

Я выставил на стол корзинку с печеньем, песочные ракушки с каплей вишневого джема.

— Настя, ты как гостья, садись в кресло, а я тут, на стуле.

Как она держит спину, тонкая шея, профиль ее,.. и строгий сосредоточенный взгляд.. как не отсюда, венец и плод иного времени, времени не нашего.. как с листа сошла..

Я тихонько поставил джаз, как раз и чайник вскипел.

Мы пили чай, молчали в основном. Лишь изредка сталкивались глазами. В миг тот я растворялся в тепле ланьих таинств, доколь Анастасия не опускала взгляд. Поразительная тишина; слова скудны, вульгарны, излишни..

Я, набравшись смелости:

— Давай покажу тебе свое жилище? А то мы все как-то на кухне да на кухне..

— Гитары, — это в спальне — они настоящие? Поиграешь мне?

— Настоящие. Так, одно слово.. По правде говоря, я давно забросил..

— И пишешь песни? Стихи..?

— Что-то писал..

— Напишешь что-то для меня? — глаза ее в первый раз за вечер странно и взбудоражено загорелись.

— Пойдем лучше пить чай. Другой заварить?

— Вот ты спрашивала про стихи.. ты интересуешься литературой? — говорить что-то, сорвать неуклюжесть паузы.

— Любила книги крепко.. В детстве, бывало, запиралась в комнате.. и целый день так сидела, читала, читала, все подряд.. Тетушка обедать не могла дозваться.. а мне что — быстро перехватить, поклевать и обратно.. туда, там.. А ты читаешь?

— Да, по ночам.. Достоевского.. Раз четвертый на «Бесах» спотыкаюсь..

Анастасия бросила взгляд на желтый циферблат микроволновки.

— Начало десятого.. Прости, мне пора.. Еще машину ставить.. Я так рада.. вас.. рада была тебя видеть. И что ты в порядке.. что все хорошо. Мне все равно так неловко.. — но неловко было мне.

Я провел ее до машины, — тот же черный судьбоносный шевроле, соучастник нашего знакомства, — я ее приобнял, Анастасия поцеловала меня в щеку; извиняясь, сожалея, прощаясь.. Уехала.

Теперь, покуда мне не заснуть, — впереди полрукава шелестящей ночи, опустившейся над городом одиночеств. Господи, и я пишу эту чепуху. В миг я осознал, что уже скучаю.. что уже скучаю по ней.. И опять же, даже номер не спросил, дурак.. не «Бесов» читай, у Достоевского есть другая книжка.. Увидимся ли мы еще? Пусть хоть бы опять там же, на перекресте Блохина и Нестерова, при тех же самых обстоятельствах.. А вы чувствуете, когда на сегодня достаточно счастья..? И в счастье мера есть.

Да что там, она больше не приедет.. Зачем? Вежливость, вежливость, вежливость, всему виной вежливость, на том и заканчивается.. Мы уйдем.. не переменен лунный свет, чрез сотни лет, с ним — воздыхания в беседках, ночные бденья за свечой, остывший чай наедине с собой, теснятся на полях отметки, стихи, закованные тишиной в доспехи летоисчисления, химерой властной над судьбой строка петляет за строкой..

<>

Почтовый ящик призвал занятную депешу. На отрезке кофейной бумаги выведено было черными вензелями: «Не спать, трижды не спать! Зарекаю! Вечерний город, не спать! Позже спать будете. Ты пропустишь бесплатное единственное в свое роде представление! Эротическая шоу-программа! Внимание! Внимание и еще раз — БЕСПЛАТНО!! Неподражаемая Селина, Царица Ночи, покажет то, на что не способна ни одна земная женщина. А я-то знаю, и вы уж поверьте. Проведите воскресный вечер в ее страстных и жарких объятьях. 25 декабря. Цирк. Начало ровно в восемь, опоздавших не ждем. Вход по паспортам. Строго 18+, пол: сугубо мужской». Мелким — недогадливым приписка: «Во ваше же благо избегать показа данного печатного ангажемента женам и подругам. Нам эксцессы ни к чему и вам, так сказать, тоже. Скажите, идете на встречу с университетским приятелем. Каким? „Да ты его не знаешь“, но ныне живущим в другом городе, и в городе только день. Сто лет, мол, не виделись. Для лиц без высшего образования — собутыльник сойдет».

Было бы вам любопытно? Вам вообще бывает любопытно? Ну так вот, мне и скрывать не от кого. Это вы ж потом скрывать будете, а мне не от кого. Единственное мимолетное видение упустил я без номера телефона. И да, вам часто в ящик подбросят такое? Мужланство одержало верх, и вот как это называется. Но я тогда мало что понимал, верней — ничего..

Зачем-то (я устал это слово вычеркивать, просто пропускаю) побрившись и наскоро позавтракав без аппетита, я начал собираться и, как это бывает на пороге, осекся в сомнениях. Что-то будет, вот если так встал в прихожей, в зеркало смотришь, щелкнуло если, что-то будет. Я не буду писать про стыд, стыда не было.. как-то лениво стало выбираться, что ли, и я уже снял куртку. Как прозвенел второй звонок.

А ажиотаж-то был неслыханный. Толпы сходились к амфитеатру цирка. Встречались здесь сытые отцы семейств, хищные одиночки, пошловатые старички, которым кажется, что они еще в строю и в форме, развеселые студенты после зачета-автомата накануне, одурманенные самоволкой кадеты, пьянчуги с пивом и чем покрепче, отдельные обособленные ячейки, стеснительные интеллигентики в очечках, молодящиеся розовощекие дельцы, вечно хмурые, сосредоточенные, считающие время и деньги, поминутно сверяющиеся с часами, школьники, которым не досуг объявления читать до конца, сотрудники правоохранительных органов, ну те для порядку хотя бы, вольготные горцы ватагами, директора заводов, продавцы шин, бородатые скопцы барбершопов, малахольные офисные служаки, тщедушные сторожа и пузатые сотрудники вневедомственных охранных учреждений, инфантильные маклеры, дутое сословие айфона, торговцы с рынков и арбузами, степенные казначеи, бухгалтера, шахматисты, был один писатель, был один с грыжей, одному изменяет жена, и потому можно, был любитель грузинских вин, коллекционер марок, мастер спорта по плаванью был, а еще — водители баранок, дворники, штатные военные, переводчики с немыслимых языков, фотографы — отдельным контрапунктом, — консультанты по продажам электроники, бариста, сборщики мебели, маляры, известный сантехник, подсобные рабочие во главе с прорабом собственном персоной, мигранты, от властей скрывающиеся, фигляры и щеголи, сами чревовещатели, но те — настроенные скептически, плешивые академики, герои труда, интернетные язвы, заместитель пресс-секретаря и даже хозяин кокер-спаниеля. И с ними я.

Одни громко и рьяно обсуждали в предвкушении, другие, нахлобучив шапки по самые глаза и подняв ворот, сторонились, шарахаясь собственной тени, и так выглядывали из-под шапки дорогу. А еще начальника, который обязательно потом окажется в соседнем кресле.

Вокруг цирка оцепление; турникеты на подходах. Там же по предъявлению паспорта выдавали желтую контрамарку с местом. Проверяли по паспорту все что надо, и сколько лет, и прочее.

Признать, такого внимания отродясь не удостаивались ни бенгальские тигры, ни индийские слоны.. И придется же неудачливым, которым места под куполом не достанется, и таких много будет, придется им дома повторно лгать жене про друга, который, дескать, приехать не смог, а собутыльник отравился. И ложь их будет преисполнена жалостью истошной, но с тем же искренной будет. Я место получил.

До начала оставалось пару минут, и чтобы занять публику, чтобы унять их рты и желудки, а после такого их дома не покормят еще неделю, если прознают, меж рядов разносили закуски и аперитив: вареные креветки в плотных картонных стаканчиках, украшенных долькой лимона, пузатые бутерброды с красной и черной икрой или с ластиком форели слабой соли поверх подрумяненной булочки, сырное, мясные канапе на шпажках, увенчанных бледной оливкой, пестрые сервелаты, вырезки, языки и разнообразные напитки на любой градус и кошелек. Гулять так гулять — посетители охотно сметали с подносов. Потный грузный гражданин, едва втискивающийся животом промеж рядов, под мышкой нес жирную колбасу, завернутую в моток цветастых обоев.

— Уважаемый, аккуратнее.. что вы мне под носом колбасой своей тычете, еще чего вдарите..

Уважаемый дальше пер аккуратнее.

— Знаете что, а Пушкина, Александра нашего Сергеича, на полштыка копнуть если, так я уважаю, уважаю, — ерзая в жестком кресле партера, обернулся ко мне инкогнито, — по умолчанию уважаю.. не читал, но уважаю. Ну он же ж светило, да? Ну а как светилу не уважать, скажете? А вот в театре вот смотрел, шо-то из него было. Да еще в директорской ложе сидел, кум королем. А вам ни разу не доводилось, не? То-то же, а я вот в директорской сидел, как директор. Э-э, ну вам тогда не понять. Песня! Отдельный балкончик, бахрома такая висит бордовая, а балкончик-то на четыре сидушки. А какой оттудова вид! Закачаетесь. Вот это место — то место! Загляденье, а не место! Так и подмывало вниз плюнуть. И плюнул бы. И на лысину внизу чпок или на платьеце той, что с лысиной вместе. Но крику поднимется! А там, на сцене, интересно рассказывают.. Не, удержался.. В культурном месте все-таки, дай думаю. По городу Одессе-е топил он в мерседесе-е-е..

Наконец и ровно в восемь свет погас. Воцарила гробовая тишина, сопровождаемая лишь редкими хлопками откупориваемых бутылок да нескладным пожевыванием. Ожидание, нагнетенное, взволнованное.

— Где-то читал.. — шепотцом, толкая в бок соседа, — в программке, что ли, было.. деньги с потолка высыпать будут. Купюрами. Рубли, рубли. А, может, и валюту. Да хоть бы рубли.. да хватило бы еще всем, а то, гляди, до мордобоя дойдет..

— Все вам деньги одни! Мещааааане.. — шкрябнул сосед, — а нет, чтоб помолчать. Свобода — есть осознанно.. с ответственностью сказать мещанству «нет», оглушительное, бесповоротное «нет» — мещанству и его плешивым ценностям. О Мельпомене, о высоком, тут бы хоть.. а вам, а все вам деньги одни.. Гумилева откройте, «Теория этногенеза», называется.. там, все там.. Да, что там.. Толчка на вас нет. А потом как загремит! Субпассионарий.., помолчите просто, прошу вас.. — и жадный кус бутерброда, что селедка в сторону брызнула.

— Заладили.. писсуары, толчки, — сосед — оттирая селедкины слезки, — в уборную вам, батенька, засрали ж пиджачок. Простую селедку жрать не умеете. Стыдно должно быть, господин академик, стыдно.

А в тот момент луч прожектора вдарил по сцене. На которой образовался усатенький конферансье в нежном, цвета пуха утячьего по росе, розовато-желтом фраке. Внешним видом он смахивал на планомерно спивающегося Чарли Чаплина.

— Хм-хм-хм, и кого я вижу! Собрались все? Приветствую вас, сладострастные вы мои.. — оглядев собравшихся закатно, растягивая резину слов, начал он, — сегодняшнее незабываемое представление сулит вам множество удивительного. Настоящий йог, выписанный в срочном порядке из Индии, покажет чудеса тления на углях и мастерство глотания заточенных шпаг. Дипломированный маг и иллюзионист продемонстрирует восхитительные фокусы и непременно в финале вытянет из шляпы кролика. Вас ждут укротители змей, пьющие яд кобры. Такое дома не повторять! Чревато последствиями.. Сиамские близнецы, картежные мастера. Мастера.. чтоб рукам их отсохнуть.. не давеча как вчера я вдрызг проигрался им сам.. Сказать бы, шулера,.. но сегодня и здесь все по-честному и все для вас, для вашего же ублажения, хоть и не все, что пишут на афишах, как, впрочем, и на заборе вообще, истина.. Избыток, нет, простите.. переизбыток эмоций и ощущений! Вас ждет.. А знаете, что ждет вас в завершение вечера, уходящего в ночь? Не-е, вы не знаете.. В завершение — а у меня нет слов, что ждет вас в завершение.. стоит ли говорить.. В завершение с эротическим номером выступит сама королева! Ошеломительная Селина! Вы же сюда за тем пришли? Но и это не все.. Ахах-хах-ха! Как вы внимательно прислушались.. Бутербродом не подавись, смотри, да ты, слева, в шестом ряду, хотя, знаю, селедка свежая.. Так вот, слушайте! Одного из вас ждет поистине немыслимый по щедрости подарок — ночь с ее величеством королевой ночи! Кого-кого? А она сама выберет.. Приятного вечера и не налегайте сильно на алкоголь, в самый ответственный момент он может счастливчика и подвести, — с тем раскланялся ватрушкой лысины, за кулисы выпорхнул; гул одобрения, куцые аплодисменты, но выкрики пошлые, и звон стекла.

Амфитеатр залился псевдо-индийскими мотивами, под сводами гулял ситар. На манеж два бритых молодца вынесли дряблого старика в чалме, обмотанного тряпками вокруг причинного места. Сморщенный как чернослив, в свете прожектора лик его отливался бронзой и излишней святостью.

— Падмасанбхама Одиннадцатый! — громогласно представил конферансье из-за кулис. В это время молодцы из мешков рассыпали по сцене уголь, поливали будущую жаровню розжигом для костра; ну и развели огонь.

Почтенный йог сосредоточенно всматривался в толпу. Ни единый мускул лица его не дрогнул, когда угли начали потрескивать и поддало жаром. Ассистент принес рапиру. Ш-ш-шах.. Разрублен в воздухе надвое бумажный лист. «Уууууууух» прошелся по толпе.

Устроившись на коврике, как подобает, в позе лотоса, йог выпрямил спину, вытянул шею, живот, наоборот, втянул. Шпага лежала у его ног. Помедитировав вдоволь и прочитав мантру, стало быть, полагающую случаю, индус подобрал шпагу. Медленными движениями он начал проталкивать клинок глубже себе в горло, покуда изо рта не торчал один лишь позолоченный эфес. Не дыша, а как он мог, разведенными в сторону руками йог знак дал ассистентам.

Те снова подняли благодостойного индуса, угли как раз подоспели, медленно стали опускать.

Первую тройку минут йог сидел невозмутимо все в той же позе, в лотосе. Да тут один из угольков, шкваркнув, взял да спрыгнул с жаровни и упал почтенному гуру прямо на причинное место. Повязка вспыхнула, йог завизжал от боли, проклиная на неведомом диалекте и цирк, и толпу, и весь пантеон индусских богов.

Оборвали ситар. Вынесли носилки, уложили пострадавшего, мазали место мазью. Унесли.

— Щас деньги сыпать будут..

— Откуда знаете?

Хмуро:

— Программку читал..

Деньги сыпать не стали, на сцену снова выскочил конферансье.

— Ай-яй-яй, как ему сейчас, наверное, горячо.. Так жарко не бывает в Индии.. Но не так.. не так как будет вам, чуточку опосля.. Очередное свидетельство того, что у нас все по-честному и все без обмана. Кто ж мог подумать.. А пока Падма..сан.. бхаме.. чуть не поперхнулся.. Одиннадцатому.. остужают его подгоревший орган, а мы желаем ему скорого выздоровления и мягкой посадки в Хиджарабаде,.. я прошу вашего внимания.. Ибо нашу программу продолжает кудесник и чародей, дьякон Аристарх, благополучно ушедший из православия прямиком в шоу-бизнес. Встречайте мракобеса аплодисментами!

И на сцену выкатился безразмерный поп в черной рясе. Жиденькие отпущенные волосенки, козлинка с подбородка, пальца в два — «златая цепь на дубе том», верно, что вериги золота носить на себе легче.. Выкатился он под фон праведного речитатива, искусно наложенного на новомодный бит. В руках поп сжимал кадило и толстенную восковую свечу, захаживал поп кругами, освящал дымом благостным ряды первые.».. Во имя живага духа.. во имя.. во имя.. имя..».

— Дьякон Аристарх оживлять никого сегодня не собирается, как и заряжать воду не будет, — комментировал ведущий в микрофон, — хоть он и горазд, благо от церкви отлучен. Хотите денег? Много денег хотите? Так, чтоб с потолка, как манна небесная!

Ну а толпа разошлась не на шутку; «Давай-давай!», «Хотим!», «У кого спрашиваешь?», крики прочие, гоготанье, свист.

— Нет, денег сегодня тоже не будет..-

— Шарлатан лысый! — это только выкрик один, благой мат катился по рядам партера; конферансье остудил пыл:

— Не будет.. Обыденно как-то это.. скучно.. где-то уже было.. то ли в Марселе, а то ли в Жмеринке.. А давайте он вам лучше погадает? Предскажет судьбу пусть! Кратко, по существу, и без красной тряпки, пожалуйте с вопросиками к нам..

Зал как-то вначале растерялся, но — :

— Выиграю ли я бабу на ночь? — пьяный выкрик с трибуны завершился смачной икотой, смешки подхватили вокруг.

— Какой замечательный вопрос! — оживился конферансье, — дьякон Аристарх, не томите человека. Одарит ли Селина его выбором своим?

— Нет, — отчеканил поп и возобновил крестное шествие по кругу арены, — и то — во имя живага духа..

— Да ну-у тебя, предсказатель..

— Господа, прошу еще вопросики к нашему уважаемому ясновидцу.. Спрашиваем, не стесняемся. Можно с места.

— Фокусы-то будут?

— Дьякон Аристарх, изволите явить чудеса?

— Да, — как отрезал маститый иллюзионист и продолжал обход.

— Когда я умру? — робкий вопрос, из щепетильных.

— Да, — ответил рясоносец.

— Что «да»?

— Когда помрете, фокусы будут, — шакалом залился конферансье; вопрошавший сконфузился, остальными принято было «на ура».

— Жена мне изменяет..?

— Да.

— А негоже спрашивать, коли по-честному слышать не хочешь, — вовремя ставил ведущий.

— Хватит! — заорал уязвленный, спросивший про жену, — давай фокусы уже, авантюрист! Хоть бы воду в вино преврати, а то с ценами в вашем буфете это уж деньги как вода..

Поп вылез из-под рампы, накручивая кадилом ритуалы и крестя все вокруг свечкой, направо и налево полоскал, затем пробормотал что-то в пристегнутый к рясе микрофон. На секунду включили центральную иллюминацию, чтоб присутствующим чудо лицезреть в полноте — а чудо-то случилось: из подсобных помещений струйками тонкими тянулись прелестницы в мини-юбках, подносившие гостях стакан с кагором.

— Вот это да! Еще-еще! Еще давай!

— Какие же вы ненасытные! — не унимался ведущий, — вкусили вы крови Христовой, хотите и тела вкусить? Стыдно мне за вас.. Ах, внесите семги!

— Да, — одобрил поп и ухнул по воздуху кулаком. На подносах почали разносить бутерброды.

Чавкающие зрители и не заметили, как на сцене появился ломберный столик с цилиндром. В сторону опостывшие с годами реквизиты, приступил иллюзионист к делу заправскому, к делу коммерческому, о котором и было изначально заявлено в программе, а именно — под умилительный гул жующей толпы дьякон Аристарх с глубокомысленным видом и на прощание достал из шляпы ошарашенного кролика.

Третьим номером вышла тройка заклинателей змей в павлиньих кафтанах с дудочками наперевес. Под их заунывные трели пьяные кобры выползали из глиняных горшков и, что завороженные, выделывали кольцами кульбиты под дудки факиров почтенной публики на утеху.

— Пришло время испить яду.. — мрачно нагнетал атмосферу конферансье, — на столе три бокала. В одном из трех, помимо вина, яд гремучей змеи.

Бросили жребий, укротители разыграли кому из какого пить. Хватили и одновременно осушили залпом. Один, молодой, самый разукрашенный, рухнул замертво. «А-а-а-а-х» прокатилось по трибунам.

На арену шаром закатился дьякон Аристарх с молитвой на устах и отпевальной чашей в руке. То ли благостная молитва помогла, то ли антидот в чаше, из которой он незаметно плеснул в рот помершему, однако скончавшийся поднялся как ни в чем не бывало.. и направился было к кулисам.. да как-то и встрял неуклюже по центру, будто о вечном задумался.. и — здесь же, на арене, не отходя, как говорится, от кассы, опорожнил содержимое своего отравленного желудка.

Далее были сиамские уродцы, дурачащие друг друга и зрителей картежными ловкостями. Толпа начала откровенно скучать..

— Карлики хоть будут? — вопль безнадеги.

Вынырнувший вовремя конферансье выпроводил близнецов за кулисы под «давайте, идите, хватит, хватит» и «я рассчитаюсь позже», и — дальше, громче, толпе:

— Смотрю, притомились вы, бедненькие вы мои.. Чем же еще вас развлечь? Чем вас удивить? А я вот стихи пишу, читаю.. Хотите послушать? Вся жизнь на арене, а толку-то нету, хоть рюмку поднес бы кто, хоть сигарету, накрашенный клоун, печальные слезы, один — лишний в жизни, и с ним его грезы.. Печали печать, вольнодумное чело привыкло к насмешкам.. и поседело..

— Хватит!

— Другое хотите? Поживее? Я помню чудное мгновенье, из бани в тряпке вышла ты, в сугроба снег ушло виденье, с ним гений чистой красоты. Торчали пятки из сугроба в тревогах шумной суеты, снежок белесый нанемнога попрятал все твои черты..

— Без стихов давай! Обойдемся! Ты бабу давай!

— Антракт.. — разогнуло улыбку с лица конферансье, — дайте, что ли, свету.. Убрать нечистоты со сцены.. Живо-живо.. Господа, по правую сторону буфет с закусками. Рекомендую жульен. По левую — сортиры. Сегодня, и только сегодня, оба в вашем полном распоряжении. Все для вас, дорогие, чтоб вас.. Далеко не расходимся, мы вернемся через двадцать минут.. Ну и через двадцать минут эта самая, самая-самая.. десертик самый.. для вас.. Вам предстоит интимное свидание с самой царицей ночи! А пока инджой еселф, погодьте трошки.. В перерывчик наслаждайтесь музычкой и прелестными закусками, и вам и нам на радость! Скоро вернусь, не скучайте. Чао! Бай-бай! — расплылся снова полюбовной улыбочкой, — музон им врубай.. — гаркнул напоследок кому-то за кулисы.

Громыхнуло по расшатанным колонкам «Лебединым озером».

— Вырубай нахер шарманку! Бабу давай! На кой собирать всех было? Классику слушать? Дома с женой послушаю! — тут и там негодующие крики по толпе встречали вступительные воздушные аккорды.

Я остался на трибуне. И кагор с даровыми бутербродами с подношения дьякона не брал. Вот когда в прихожей щелкнуло, не иди ты, зачем.. а теперь мерзко, и за себя же мерзко, они-то тут при чем.. Теперь на манеже семенили уборщики, отдирающие ужин укротителя змей от полового покрытия арены. Трибуны редели, расходились желающими набить или опростать животы да мочевой пузырь. Оставшиеся обсуждали с их же слов «тухловатую программу», но и верили, что «клубничка поправить все может»; душком по залу бранились на назойливость затянувшихся валторн.

Раздались два сигнала, призывающие снова занять свои места. При третьем потушили свет. Зрители уставились в черноту сцены. Затянутое томление прервалось таинственным уже голосом конферансье:

— Дамы и господа.. Ах, впрочем, каламбур.. Где ж тут дамы?.. да и где ж тут господа.. Избранные самцы мира сего! Так вот надо бы подходить. Через мгновение она появится на сцене. Она! Та, которую вы ждали весь вечер. Она, царица ночи и дитя Луны, ундина страсти, вершительница самых сокровенных желаний! Селина, пламенная и нерукотворная!

В кругу манежа вспыхнули свечи. Откуда-то пустили едкий дым, клубы которого, курясь, поднимались ввысь, под купол. Заиграла тревожная тягучая музыка дуэта скрипки и клавесина.

Сторонний, мерцающий свет, густой дым.. мало что можно было разглядеть.. Чрез некоторое время и спадающую пелену я начал различать силуэт женской фигуры. Он то тонул, исчезая в сладостных клубах, то на миг воскресал белизною линий. Следуя порывам скрипки, танцовщица танцевала танец обнаженного откровения, любой танец — обнаженное откровение, мне кто-то говорил, поэтому я не танцую.. кружилась она в волнах смоляных локонов, которые в выпадах ее стелились по пологу манежа. Прогиб спины, и в паузе я — глазами беглец, придержанный вдохом, по ней, и под ней — бутон не распустившихся еще лилейных створок.

Но видел я ее другой, потому здесь я затираю абзацами.. Белые молнии, плечи секли спадающий дым. Точеная острота, это не плечи, движенья их плавны, переливны, грудь ее завершалась ею.. судорога мышц.. а руки то змеями возносились к куполу, то безвольной плетью им падать, к патоке, к ущельецу, к коленям..

— Пошлость твоя убивает.. — бывало, позже укоряла меня, поведя бровью и сделав гримаску, тщательная Анастасия, когда читал я ей с ночи отрывки, — ты как слюной брызжешь в этих описаниях.. Тебе-то зачем? У тебя все есть. Фу! — и тогда подкатывала она нижнюю губку..

Тогда ж ничто, был только силуэт, и от него не оторвать было глаз.. цирк умер весь, живые хоть бы дышат.. Лицо ее.. а не было лица у силуэта.. оно до сих пор скрывалось в потоке волос, дыма, расстояния.. меня оставил слух.. про это я..

И вот она бросилась на колени, к плечу белому прижалась шеей, волосы ее схлестнули за спину, так она застыла, так умерла она в завершающей позе млечного изваяния, белые линии рук — черному в дыму куполу жесты. И не было лица, с прорезями тремя пепельная маска вдруг была ей лица вместо..

–..Бог мой.. если ты есть.. Сохрани меня от гордости.. и от самолюбия сохрани.. разум, скромность и целомудрие пусть украшают меня.. — подымалась Селина с колен.

Похотливое скопище вдруг разумом прозрело, что самое интересное, вероятно, позади, и теперь жди подвоха, что теперь будут бесплатно же нравоучать, пробежало даже в рядах страшное слово «секта».. Бурлило, взывало скопище к продолжению, что им еще хочется, что ведь не все раскрыто, и тема не вся, что не.. что она, казалось, не слышала их..

— Праздность противна тебе, противна и мне, и порождает пороки.. подай же мне охоту к трудолюбию и благослови труды мои.. — обходила Селина амфитеатр кругами, жадно всматриваясь в толпу, — когда ж закон твой повелевает людям жить в честном супружестве, то приведи меня, Отче Святой, к сему освященному тобой званию.. не для угождению вожделению моему, но для исполнения предназначения твоего.. ибо ты сам сказал..

— Иди сюда, че скажу..

Проходила она мимо выкрикивающих непристойности, подзывали ее к себе, свистели, галдели, жениться обещали..

–..ибо сказал ты: нехорошо человеку быть одному и, создав ему жену в помощницы, благословил их расти и множиться.. и населять землю..

— Во, правильно! Эт устроим! Ты ток, эта, выбери меня.

— У него чиряк на носу! Давай ко мне!

–..услышь смиренную молитву мою, из глубины девичьего сердца тебе воссылаемую; дай мне супруга честного, благочестивого..

..чтоб с ним..

..чтоб с ним в любви и согласии прославляли мы тебя, милосердного Бога.. Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков..

Селина сбросила маску.. Смотрела на меня, смотрела мне прямо в глаза пораженная стрелою узнать, когда стрела бьет обоих, что холодок от нее бежит по спине.. оттуда, с цирковой арены, на меня снизу вверх смотрела моя зачарованная Анастасия.

На сцену торопился запыхавшийся конферансье, застегивал он на ходу нижнюю пуговицу розово-желтого своего фрака, пуговица не сходилась:

— Вот он! Вот он! Эй, ты там, ты — это он! Бывает же, родиться счастливым.. Поздравляем-с, поздравляем-с.. Неподражаемая Селина сделала свой выбор.. Ох, и это не я.. Не я снова.. Аплодисменты, паршивцы.. Все равно апло-дис-менты, — обрушенный зал, каждый из них в отдельности и все в единстве вместе, погребально молчал, — эй, ты, темненький в девятом ряду, спускайся сюда, что ль.. — махнул мне ведущий, прочим добавил строго, — представление окончено. На выход, господа, на выход, и попрошу без давки. Вас дома жены заждались..

В переполохе всенародном на сцену полетели бутылки и стаканы, огрызки, объедки, зажигалки, мелочь с карманов, и туда же — в обилии проклятья. Аккурат рядом с ведущим приземлился дырявый ботинок. Анастасия скрылась за кулисы.

Меня не пускали.. Мной каждый видел себя, каждый из сотен глоток смириться не мог с тем, что царица ночи уйдет с кем-то еще, ревели рьяно глотки.

Ведущий не мог ничего поделать, его просто не слушали. Тогда он трусцой отретировался за кулисы.. и вернулся уже с кулис не один. Шел с ним детина лысый в мятой рубахе да в шароварах, лампасы стрелками. Хорошенько под купол свистнуло, упражнялся детина нагайкой.

— А ну дорогу, гайдамаки! Не то як порублю на куски, забью да располосую як черта, в грабу мать не узнае! — бил, стегал он нагайкой по настилу, расходились пред ним отрезвленные, ну а я спускался.

— Здравия желаю, Игорь Лясандрыч.. Дело табак, тикать надобно..

— Где она? Как вас..

— Та Степан я. Повешенный, так проще упомнится..

— Мне к ней надо.. да и, спасибо, Степан.. они б меня на куски рвали..

Ухмыльнулся Повешенный, не ответил. Мы покидали манежа круг.

Стоит рядом, так вроде храбрый тоже, размахивал кулаком конферансье, грозился на беснующихся, стращал сиюминутно полицию вызвать. Огрызком по лбу получил, призывы на том кончил.

— Где она? Анастасия где?

— То вам, строжайший, казать вам, хде Селина?

— Селина.. Где она?

— Так отож к ней и веду..

Кулуарами темными вел он меня, вел, лабиринтами, но комнатка вот, прямо по коридору, и в комнатке горит свет..

— Та вот оно и пришли..

Заждалась меня Анастасия, темно-гранатовое платье на ней. Предаться друг другу, объятьям, сорваться бы нам, казак отвернется, поймет, но.. были мы не одни.. И кто ж здесь? Откуда здесь взявшимся.. босяк, мощи святые «Серванта».. старик Неучет, мушкетер пиджачка и портфеля; они, устроившись на винных коробках, увлечены были игрой в шашки и вином, что с коробок доставали, пили. Шлепкам по доске пустые с полу отзывались, очередная бутылка была откупорена.

— Старый, скажи.. вот ты пьешь.. Тебе оно зачем?

— Как это зачем? Как это? И что за вопросы пошли?

— Оно ж тебя не молодит.. тебя и не греет..

— И чего с того, что не молодит.. И тебя не молодит.. Кхм-кхм.. дурррак.. Стаканчик выпьешь, знаете ли, и как-то с денюшкой проще.. а так — отсчитываешь, а сердечко-то скрипит.. да и когда на дело..

— Двухрублевки все точишь?

— Нихт ферштейн.. Однако, как мы заговорили.. Сумка вокзалом пахнет, понял? А, забыл случаем? На вокзал и вернешься.. будешь умничать..

— Да лучше вокзалом, чем нафталином..

— Уть, я тебе дам..! Простите, но нахальства я к себе не допущу! Вырастили, называется.. Эх, ты такой.. Бессовестнющий! Все по форме доложено будет, сволочь, все на тебя отрапортую. Нате! — заскакала белая шашка по головам да еще в дамки плюхнулась, — прошу сотню рябчиков-то и выложить!

— Подгонют карету, та я вас отвезу, — Повешенный заскрипел на зубах просоленной пазухой сала, — постельное, нумер, готово все.. Перехватить покамест не желаете? — сам ногтем вдавливал чесночину в пласты рыхлые докторской колбасы, — вы як знаете, а я так не могу, а жрать охота.. — хряснул половину луковицы, — вы уж извиняйте, вашсиятельство.. Долгэнько-то вас ждали..

Черным ходом покидали мы цирк; Анастасия, я и Повешенный. «Волга» черная во дворе, а это заместо кареты.

— В «Англятер» повезу, вашсиятельство!

— Не надо.. Давай что попроще..

— Ой, та прости, Господи.. да атож сокруши главы гнездящихся здесь змиев.. Валить отсюдова, нече кизяку сохнуть.. Завелась цяцянка. Ну, с Богом!

<>

Это было дрянное место. Я брезглив. В такой момент, когда нам остаться.. когда мы.. все что угодно, только не.. предрешенная за тобой похоть.. Она с закрытыми глазами, мы держимся за руки, вернее, нет, ее за руку держу я. Смотрел я, куда нас везут? Внизу мелкая суета, без нас, и все уложено. Да, и это квартирка была.

Квадратная комната, сокрытая в полумрак душными фиолетовыми гардинами, метра на четыре кровать под балдахином, драпированный ночник горел красным. Комната под кровать. Под разовую похоть, под счетчик. У кровати ведро, до краев со льдом, торчит бутылка, все как полагается; два пузатых фужера, серебряный поднос с фруктами, сырами, все по схеме.

— Мне здесь душно.. Можно хоть окно открыть?

Толстые оплавленные свечи, равномерные по периметру кровати, я знаю, им нравятся, если пошло, то так чтоб и в пошлости богато. Жертвенник, дешевый прием, лежка на годовщину. Свечи дико коптили, запах воска пропитал шторы, белье. Жарко. Душно. Где кровать стонет, где кровать по центру, где на кроватях ночь каждую новые и те же. Душно.. пахло плотски ирисом.

Посторонним щелкнула дверь; мы остались одни.

Анастасия бросилась мне на шею, мириады ее легких поцелуев.

— Полночи у нас с тобой.. и вечность с тем.. Я знала! Я знала! Я видела тебя.. там,.. где-то.. Знал бы ты.. Раз увидеть.. и узнать.. в людском смраде.. — шептала она, а голос ее снисходил до шипения. Истомившиеся, вечерние глаза ее горели, горели не приторным возбуждением, как глаза горят здесь обыденно, нет, свечение сквозь дымку прошедшего.

— Ты ничего не знаешь! Ты страшному в глаза глядел!

— Страшного нет, когда.. какие у тебя глаза.. Почем ты шепчешь? Мы одни.. Я так.. по тебе скучал.. — в попытке поцеловать; отстранилась.

— Нельзя, не сейчас, — и палец к губам, — они могут стоять за дверью..

— Кто — они?

— Ты ничего не понимаешь.. Тысячи галдящий глоток, их разрывало, их выворачивало,.. я там искала тебя.. Я там должна была.. а если б ты не пришел..

— Ты мне могла позвонить.. У тебя есть мой номер.

— Мне нельзя.. он узнает.. Нет! Ты.. ты не понимаешь..

— Кто — он? Представь себе, не понимаю.. Настя, давай без догадок, мы одни, а? Зачем этот цирк? Это было отвратительно! Что это? Зачем? Как ты вообще..

— Но ты же пришел..

— Пришел.. Я.. я.. мне, зачем-то.. Ну, ладно, все.. успокойся.. Иди ко мне.. дай я тебя обниму.. ты дрожишь..

— Они проклинают тебя.. похотью блаженные пока, они разбредаются по домам, к женам, к любовницам, они возбуждены, самодовольны, многие пьяны.. Тебя проклинают, а вечер.. все же удался.. Тебя им не понять.. тебя и мне не понять будет.. — слегка косящий на сторону взгляд ее я помню до сих пор; близорукость?; шеей тонкой приклонилась к плечу левому, правый глаз неуловимо прищурен. Этот взгляд не забыть.

— Забудь все.. все кончено.. — а у самого провалилось в горле горькое — а вообще могла бы позвонить, если хотела встретиться.. а не устраивать..

— Я же говорю.. он..

— Кто — он? Кто?!

— Нельзя.. Если б ты.. если бы ты не пришел.. я бы ушла от него.., туда, где и он не достанет.. И ждала бы тебя там. Сколь долго ждала бы..

Я кругами ходил по тесной комнате, вернее, обходил кровать, руки за спиной.. Я подошел к окну, отдернул штору, в окне темно, задернул обратно, от окна отвернулся.. я к подносу, что там — сыр, виноград, оливки.. трещал в ведре лед..

— Ты спас меня..

— Ты мне не ответила..

— Ты мне не ответила..

— Он называет себя моим дядей.. хотя..

— У него имя есть?

— Он тебе сам скажет..

— Ну пусть дядя, и?

— Я не помню его с детства.. я и детства не помню.. Как и не было.. детства.. Только рассказы.. что-то всплывает.., но его там нет.. И говорил, что забрал меня к себе.. когда умерли родители. Они разбились.. машина въехала со встречной.. и.. все.. он так сказал..

— Ты их помнишь?

— Я не помню родителей..

— Вообще..?

— Мамины руки помню.. и.. и только.. больше я.. не будем..

— И он тебя забрал..

— Я жила на Литейном. Мы с ним практически не виделись, меня окружали няньки, он их нанимал, они приходили, готовили, убирали.. И тетушка.. постоянно со мной была одна тетушка..

— Сколько лет тебе было?

— До восемнадцати.. декоративный цветок.. в золоченом горшке.. Когда мне исполнилось восемнадцать, он снял для меня квартиру и позволил жить самостоятельно. Помогал материально.

— Ну понятно..

— Нет. Нет. Не было.. Ничего не было.

— Ага..

— Нет. Я уже жила, как хотела. Ходила в кино, в театр, заводила знакомства.. Я не работала. Он присылал мне деньги. И мы с ним не виделись.

— Грех жаловаться.. когда дядя-миллионер ни того ни с сего..

— Не тебе осуждать.. А потом.. Пару месяцев назад он пришел.. с особым..

— Ну вот..

— Ты послушай. И потом осуждай. Нам, мне и его.. В общем, он пришел с поручением, с просьбой, может.. надо писателя найти..

— И это все?

— Все.

— А ему зачем?

— Говорит, сердце.. про сердце он много говорил в последнее время.. Он хочет оставить воспоминания.. но не его это, он сам не напишет. Нужен тот, кто напишет за него.

— Что-то здесь.. или ты недоговариваешь.. Этот город, он же кишит.. Да вам по объявлению что угодно напишут, только плати. Тоже мне проблема.. Ну ладно..

— Не любой.. Любыми средствами, любым способом, дозволенным и запрещенным, деньгами, славой, угрозой, лестью.. соблазном.. Всем. Лишь бы найти.. Вот только с честным сердцем ничем не купишь..

— Вы в институтах, где на писателей учат, не смотрели? Ну так посмотрите.

— Уже не надо.. — распятая в воздухе пауза, и.. — Игорь, это ты..

— Я? Вот так вечер откровений. Я ручку держать разучился. Давно в школе было.

— Ты не пробовал..

Повешенный, сирота казанская, тридцать тысяч неучета, и, наконец, Анастасия, — события последних дней ломились в пеструю мозаику; оборот, треск, стекляшки рассыпались, оборот, треск, по-новому встали.. в ведре потрескивал лед..

— И что теперь?

— Теперь ты с ним познакомишься.. Теперь он все понял.. После последней нашей встречи у тебя.. помнишь же.. — я помню, Анастасия, — ..я избегала.. его поручений.. Под любым предлогом избегать стала. Он это чует.. Мне стало мерзко.. для него.. с сердцем закрытым это мерзко.. Ты дай мне что ему показать, чтоб покончить, чтоб покончить враз. А он чувствует.. и я ему больше не нужна.. Отсюда цирк этот, суд надо мной за непокорность.. где я покажу на тебя.. И он не отрекается. Я боюсь. Теперь за нас двоих..

— К черту страх, когда мы вместе..

Она поцеловала меня в губы. Я приобнял ее за талию, притянул к себе. Анастасия выскользнула из моих объятий:

— Не сейчас.. Не здесь..

Тогда я предложил выпить шампанского, оно холодное, оно со льда, и нам раскрепоститься, и тут же пресек — что если отравлено.

— Нет. Мы ему еще нужны. Ты ему еще нужен.. — обессиленная Анастасия опустилась на край оттоманки, которую находчивые верлибром мысли англичане именуют не иначе как fainting couch, обморочный диван, и поглядывала, и смотрела, как я возился с вином.

Мы пили молча, говорили глаза наши. В плавающем свете свечей медленно качались стены, будто бы даже расходились, и в комнате стало не так тесно, не так затхло, хоть и от свечей жарило, прохладное шампанское пришлось кстати, скоро и ласково защебетало в груди. Я открыл окно, впустил свежесть декабрьской ночи.

— Вот ты и успокоилась.. Да ты спишь уже.. Вижу, во всю клюешь носиком. Ложись спать. Я-то привык до утра.. Какой долгий день.. когда мы снова вместе.. — и вкрадчивым шепотом главное, а главное да не для ушей каждых.

Я поцеловал ее в лоб, укрыл ее стеганым одеялом. Невинным ребенком, повзрослевшим зачем-то, смотрелась она на чернеющем поле кровати. Я сел на стул рядом, сел охранять ее покой; но свеча не горит до рассвета, и для сплетенных судьбой, казалось, знавших друг друга вперед своего рождения, не горит.

«И Я скажу вам: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам..» Евангелие от Луки, 11:9

Со дня того я книгу отложил.

<>

— Мужчина, сколко дадите за такой? Пелеклитие хлюснуло, а оттюда такой!

В субботу, сегодня — суббота.. в полпятого.. «вдоль набережной пройтись».. «впрочем, вы еще можете отказаться».. «я вас узнаю»..:

— Что?

— Цаль налисован, да? Холосий цаль? — среднеазиатский акцент протянул мне монету; чеканный профиль Петра на одной стороне, сама же монета с медаль, крупная, увесистая, там и написано что-то, но потерто; на ладони ее перевернул — крест с коронами, 17 — на левой плахе, 23 — на второй. Поделка «под серебро», вам Петербург навынос, приезжим на память по сходной цене, к слову, красная цена которой — в забегаловке сдача.

— Не знаю.. не надо.. — в полпятого.. «склонен обратиться к вам, хоть придерживаюсь порядку собственных сомнений».. AV.. Сегодня — тридцать первое?

— Сколько дашь. На плопитание..

Он открыл глаза. Серые, свинец Петербурга, Петербурга небо. И стерся день. И затемнило. Осталось что — остался застывшим в пространстве и в памяти моей силуэт, когда я подходил; тугой черный плащ по земле бился невским ветром; острогом стоячий над плечами ворот. Как ближе — ему лет пятьдесят, худощав и высок, скулы, выбритый подбородок, римский нос, портрет без лица, черты есть, и, сказать, выразительные черты, если их взять в отдельности, если каждая на лице своем, они запомнятся, но вместе им лица нет. Один раз его лицо я все же рассмотрел, да и то уже была маска.. Стриженые волосы, когда-то, верно, черные как смоль, цветом спали. Губы нервно сжаты, закрыты глаза. Словом, не сам он меня подозвал, а мне в укор — покой нарушить его мыслей.

А еще раньше — восьмой линией вышел я на набережную.. и сразу, слева, метрах в ста приметил фигуру, закутанную в черный плащ. Он меня жестом позвал. И недвижим он оставался, пока я шел к нему. Пока он не открыл глаза..

— Добрый вечер, — голос глухой, что не слышится, а едва уловимый холод его руки пробрал сквозь уличный мороз, — пройдемся до набережной, как уговаривались? Я не склонен вас задерживать, я не склонен тянуть. Начать можем здесь, — как кивнул я согласием, — Александр Вершанский.

— Игорь.

— Знаю. Наслышан. Вероятно, племянница что-то рассказала и обо мне. Не думаю, что сполна и главное.

— Она вам сказа..

— И она. И не только. Много слов.. Давайте к сути. Я дорожу своим временем, надеюсь, как и вы своим. У вас, впрочем, его больше.. чем дорожить.. Вы понимаете цель нашей встречи?

— Вы хотите предложить сделку..

— Верно. Своего рода сделка.

— С нетерпением..

— Нетерпение ни к чему. Я хочу оставить книгу. Мне нужен тот, кто ее напишет. Будут встречи, я буду вспоминать, что-то.. записывать надо за мной. В силу обстоятельств, да не будем о них.. это не продлится долго, всего несколько редких встреч.. Затягивать pas dans mes intérêts..

— Простите, я не знаю французский..

–..ни в моих, ни в ваших интересах.

Немые сфинксы Египта, что осели в гранитах болотной Невы, отколотый рот, чтобы молчать; мы прошли Благовещенский мост.

— Чему свидетелем быть.. Silentium.. про то молчать.. Подойдем? — он снял перчатку, огнем бордового яхонта зажегся с пальца перстень, он приложил ладонь к холодному постаменту и стоял долго, стоял, не отнимая руки; так проверяют биение сердца больного.

— Три тысячи лет.. Как смотришь в вечность.. С возрастом больше о вечном.. L’histoire est effacée par le temps, фараон Аменхотеп III.. Они ровесники Моисея.. стоять им под ветром.. — вознес он ладони в прощальном жесте.

— О чем мы?

— Вы начали про сделку.. про встречи..

— Верно. И почти закончил. О месте и времени встреч будет сообщено отдельно. Вознаграждение.. вы не спросили.. Вознаграждение.. в пределах разума — любое.

— Зачем вам эти мемуары?

— Любому ответу есть срок, и этому тоже. О, это была насыщенная жизнь, жаль и совестно будет, если пройдет она бесследно..

— Возле метро книжный, может, там поспрашивать..

— Не за умение плачу я, а за понимание. Там только деньги поймут. Particulièrement sincère, талант recherché.. в отдельных областях его и вовсе нет. К слову, охотно поверю, хорошего черного мага нынче отыскать проще, чем стоящего психолога. У вас остались вопросы? Который час?

— Вы спешите?

— Мне нечего спешить. В моем положении не спешат. А за временем слежу.

— Я не ношу часов..

— Напрасно, молодой человек, напрасно. Единственный способ время удержать.. хоть бы на руке, — ага, за временем следит, а сам часы оставил.. — я свои в конторе оставил, кажется. Да не суть.. Вы хотели что-то спросить?

— Вопросов больше, чем ответов.. да по мере.. Да, есть вопросы.. Если они покажутся вам неуместными, вы..

— Я обещал ответить на все.

— Вы догадываетесь, о ком я спрошу?

— Да.

— Ваша племянница.. мы познакомились, не буду вдаваться в подробности, там ничего.. она представилась Анастасией.. А Селина..

— А Селина — имя более редкое, с ним проще выходить на сцену. Не берите в голову.

— Она выступает?

— Как и все.

— Анастасия мне.. как бы.. Вы были бы не против, если бы мы.. с ней.. продолжили общаться?

— Она давно взрослый человек. Это ее дело. И ее выбор. Но как единственный родственник, я предпочту к вам присмотреться перед тем, как она переедет к вам жить.

Дальнейшие расспросы, а что мне было спрашивать.. что большего спросить? Все может быть, будет!; но ты говори что-то, что-то просто говори:

— Чем вы занимаетесь, если не секрет?

— С начала девяностых я держу контору со стабильным доходом. Занимались разным, сейчас — по большей части организацией мероприятий.

— И прибыльно? В кризис?

— Страшнее кризис людской нравственности. Вот это страшно. Что касается моего занятия, то оно всегда было прибыльно. Молодой человек, однажды имя начнет работать на вас.. Вам сложно понять, принимаю.. Мое имя largement connu dans certains milieux.. широко известно в определенных кругах. Простите, годы скитаний, привычка срываться на французский.. Я долго во Франции жил. Уникальность стоит дорого, уникальные услуги — это дорого. Опять же, из-за юности лет вы еще не все понять можете.

— И эти все тоже у вас работают..?

— Вы сейчас о ком? На меня работают те, кому я хочу и могу помочь. Жизнь по-разному сложится, придет время, и просить уметь надо.. И я нахожу им место. И с отведенными ролями они, поверьте, справятся.

— А, так они актеры?

— Вас что-то смущает? Я занимаюсь организацией представлений. Театр — моя стихия.. когда-то была.. Да, они в некотором роде актеры.

— Возможно, не мое дело.. почему они все представляются.. странно.. не именами, а..

— Повешенный вам представился по имени. Неучет — фамилия настоящая тоже.. про него в газетах в свое время писали..

— А этот.. парень..

— Подкидыш. Его имя и мне неизвестно, его приняли младенцем.. скажем, подобрали на вокзале. В конторе его зовут Зобо, Ненасытный Зобо, пусть будет так.. Роли, путевку в жизнь.. все дал им я.

— Интересно у вас, кто бы подумал..

— Ваша племянница тоже участвует в постановках?

— Редко. Только в исключительных.

— Это как та, в цирке? И вы заставили ее..

— Она просила выбор. Выбор я оставил за ней. На вашем месте мог быть другой.. А вы говорите, заставил.. Ее не заставить.. это кровь, это наследственное.. Вы бы еще ее прабабку знали.. актриска та еще.. бросила мужа с ребенком на руках, укатила с труппой в Самарканд.. Через поколения проявляется..

— Мне кажется, вы бы и сами справились..

— Я не пишу. Et il y a des forces d’un ordre plus grand.. есть силы, что ставят условия мне.. Возраст, например..

— А ничего, что.. и я не пишу..? — наверное, с того бы по-хорошему начать.

— Вы не пробовали. А мне доводилось.. Умение именно писать.. вы про навык, если вы об этом.. что ж.. пусть будет критерием не главным.

— Что тогда главное..? И, да я работаю допоздна..

— Несколько встреч, время подберем удобное и вам и мне. Быть может, позже вы продолжите сами.

— Как это?

— Мне недолго осталось.. И я все же надеюсь, вы уловите суть. Так вы согласны?

— Да вот не..

— Вы сомневаетесь? В чем? Но думайте хорошо.

— Да я склоняюсь, наверное.. — согласием к Анастасии шаг, помни, — да думаю согласиться.. попробуем..

— Тогда по рукам и утвердим документально, — в руках его бумага и перо, пустое место — против гонорара.

— Впишете позже, — 31.12.2016 / размашистое AV, — впишете сколько надо. Понимаю ваше смущение, одно — есть люди; одни обманывают, другие же не обещают.. Бывает, попадаются еще люди слова, des gens d’honneur, но все реже, реже..

— Я не верю словам.

— Претенциозно для будущего писателя. В отсутствие веры погрязнешь в предрассудках.. Уж лучше — вера.. Миллионы не обещаю, но.. но и средств не пожалею. Сколько надо дам. Честь слова.. Оставим пока так? — царапал я пером бумагу, свисавший хвостик подводил, — как видите, в едином экземпляре, и он у вас.. У вас пусть, вчитайтесь, позже в конторе поставим печать.

Уже с заднего сиденья подкатившей за ним черной «Волги» Вершанский бросил мне:

— А что вам, деньги не нужны? Не бывает так.. Горностаева мантия, серебро, за два года до смерти.. тысяч двести на современные.. Вот эти деньги.. Пусть аванс будет. Нет, нет, возражения не принимаются.. Берите. Вы мне здравствующим нужны и в расположении духа, а, значит, нелишние.. Да, а штопор не понадобился. Мы обошлись без вина. До встречи, простите, спешу. Канцелярию закрывать. C наступающим.. нас..

Под свитером на поясе проверил я швейцарский нож.

<>

Павел Сергеевич Неучет, служащий главным бухгалтером в «ОООО «Le Montashe du Sharash», все еще крепкий старичок в коричневом пальто, на локтях несколько облысевшем, сидел у окна хромого трамвая под №41, направлявшегося в сторону Петегрофского шоссе. За окном моросил дождь, сквозь который неприглядно темнело.

Ехать было долго, что настраивало бы на меланхоличный лад, кабы не, но о «кабы не» позже.. трамвай мирно качало, постукивали рельсы. Под кепкой Павел Сергеевич смахнул платочком пот и свесил было обе руки свои за спинку сиденья спереди, да тут же брезгливо одернул; обтер настрадавшихся о пальто. Жирная жвачка налипла на гнутой трубе.

— Ух, я вам.. — обругался главный бухгалтер, молодежь-то какая пошла, потряс кулачком. Трамвай меж тем трясло мимо радиорынка.

Так и к сидушке задом примерзнешь, так и не встанешь, как выходить. Холодный трамвай дребезжал, спуская ход, подходил к остановке. Павел Сергеевич поправил очки в широкой роговой оправе. Как не родного родной город встречает, думал он. Как какого-то, знаете ли, пришлого, а ведь прожил тут всю жизнь, и прожил-то безвылазно! А дома хорошо, ух, хорошо: а дома теплый плед, а дома чай с сахарком, а то и с ликерчиком, кошка Муська на коленях ластится. Одно только — дом-то он на Василевском острове, а тянется трамвай по каким-то пустырям, вдоль трущоб юго-западных, чтоб их, и пустыри, и трущобы, и уводит, и уводит-то трамвайчик от острова Василевского не в ту сторону. А чаю бы с сахаром бы.. До Пионерстроя, нехорошее название, бухгалтеру уже не нравится, дальше пешком до переулка, как его, кстати.. Уть, мать, тать, затянулся узелок на потускневшем от жиру целлофановом пакете, замерзшие пальцы боролись с узелком. Проще пальчиком дырочку проткнуть да разодрать, что и сделано, так и высвободился бочок запревшего пирожка с картошкой.

А в окно посмотришь, хоть и не смотри вовсе, тоска тоской хватит. Да что знать вам о тоске, когда не видели вы Петербурга в ноябре! Эх, не знаете вы тоски.. такой, такой, такой бездонной, запредельной.. одно сердце пирожок греет. Небо серое, сырое, и пустыри тянутся.. проступали сквозь копченый туман штучные лысые деревья, раскиданные то тут, то там по пустырям.. Груздились панельки домов в массив серых, будто спичечных, коробок. И пустыри.. Зрелище унылое в свете рано догорающего дня. Ну вот еще, еще и течет.. тьфу-ты, где ж платок?

Засвистывающие на просторе порывы хоронились в бетонной посадке новостроек, на остановке ж случайную кепку рвало. Силуэт четвероногий шакалил по пустырю.

— Злая, какая-то ободранная.. как в ларьке продавщица.. Ой, сюда идет.. Того гляди тяпнет! Уходи! Уходи! Не люблю собак я. Кошка у меня.

— Ты домой возьмешь..? Так какого подзываешь..

Воспламененное лицо показалось на миг в форточке, огляделось лицо вокруг, и вместе с «да подавись ты мелочью своей!» продавщица на тарелку ссыпала мелочь. И это на мое вполне, заметьте, естественное «сдачу, пожалуйста»! Знала бы ты, дура, сколько за пазухой везу, тебе всю жизнь в ларьке своем сидеть, не заработаешь столько.. Ду-у-ра.. Неприметность, скажете вы, конспирация, за то и держат.. Другого дню так вообще..

Ик! У бочки. Детины мутные глаза философски уставились на уровень пены, репа чесалась, уровень пены сверялся. Подполз старичок, тоже с кружкой; ссохшийся временем старичок, что урюк, не старичок просто.

— Вань.. пошел бы ты, может, к нам, на завод.. А что, подсоблю.. Словечко замолвлю, если надумаешь. Давай, может, Ванек, а? Я и мастера ихнего знаю.. Пили как-то..

— Бать, да нагот оно всралось! Чтоб как ты волочаться? Так и так старым буду.. — а дернулся-то он, точно ошпаренный.. и с бидона на брючки-то мне жах.. Фу-у-у, и как это пьется? Это ж пить непозволительно! Это ж моча, моча это самая настоящая! Несет теперь от брючек кисло, хоть и просохло.. А что люди подумают? Что люди скажут? А? Не добежал, не справился.. то есть, как раз и справился.. Тьфу! Будь он проклят, пирожок этот! А вкусный, зараза, вкусный.. с картошечкой.. Так, половинка отъелась, вторая завернута была обратно в карман.

Обшарпанная дверь, в дверь-то обшарпанную и надобно, а в подъезд зайдешь, люди добрые.. Ну тут такой душок, что со штанов не учуят. Павел Сергеевич вообще был настроен на оптимизм и очень редко падал духом. А как разрисовали! Руки бы поотрывать за такие художества! А лампочки-то побиты.. И лифт, конечно, не работает.. Бутылки, окурки, грязь везде.. Свобода свободой, а в подъезде убери! Надавил он на кнопку, лифт где-то сверху поурчал, поурчал, да не тронулся.. «Все комуняки — казлы» нацарапано было на лифте, нацарапанное прочел Павел Сергеевич. Сказать по правде, Павел Сергеевич коммунистов недолюбливал, потому как тайно считал себя умнее других и никак не хотел ровняться. Он и баловнем судьбы себя считал отчасти. А доводы его оппонентов, когда случались дебаты по поводу, разбивались весомо: «Как так?», «Как так?». А почему «как так?», тайно знал один лишь Павел Сергеевич.

— Идеи-то правильные пишите, только вот пишете правильно! Так, какой этаж.. Только б на наркоманов.. (Павел Сергеевич не любил наркоманов, он за порядок был)

«..и снова седая ночь..»

— Дед, ты к кому..?

«..все мои тааайны..»

— Да постой ты! Вино будешь?

— Я п-п-пью.. не..

«..и темнота твоя..»

Попал как кур во щи..

«..совсем ни к чему..»

— Стой! Поговорить надо.. Да поговорить надо! Куда пошел? Стой! Э!

— Да ну его на.. — прыщавая птушница припала к бутылке портвейна, — давай еще раз эту же..

— Серый, ну ктооо там? — занудил из комнаты прокуренный женский голос. В комнате орал телевизор.

— Да хрыщ старый приперся. Бабки привез, — оскалился беззубо бритый бугай; пальцы синие, татуировки били жженкой, — чо, а? Дело оттяпал?

— Добрый вечер, — поздоровался Павел Сергеевич.

— Здаров.. Давай, заходи. Все привез?

— Да, как и уговаривались. Денюшки получены.. Считать будете? Они-то, денюшки, счет, знаете ли, лю..

— Где?

В прихожей Павел Сергеевич не успел темно-серую кепку свою на крючок повесить, а только расстегнул пальто, как посыпались оттуда, из-под подстежки, плотно сбитые пачки, завернутые в листы с кройкой.

— Деньгами ты не сори.. А так хорооош.. — бритый отдернул Павла Сергеевича за острую бородку, — козел.. Свободен..

— Кхм-кхм.. — и сквозь прокисшую улыбку — пожалуйста, передайте Константину Станиславовичу..

— Все, че надо, передам.. Сам знаю, не тупой.. А ты-то чо съизюмился?

— Я.. я.. Ничего.. — это был тактичный человек, человек исключительного природного такта, но про себя Павел Сергеевич подумал: ничего; ничего; время такое; с первым дуновением голову-то покрутит, шальное то, а молодость еще не откружилась осенним листом, любой становится немножко приблатненным; скоро-скоро проходит, и печаль и радость, и это пройдет; ну да то ничего; Павел Сергеевич в душе был поэт, глубоко в душе и скрытно.

— Серый, ты скоооро..? — из-за ширмы высунулась толстая блондинка в наскоро застегнутом халата, засияла блондинка «фонарем».

— Ага, ща.. Э, все давай.. Я, эт, слышь, занят.. Все давай. Схрыстнул!

— До сви.. — хлопнула дверь, хлоп и камень с души Павла Сергеевича, а бугай обратно пошел к осветленной перекисью клуше. На старости-то лет! Нервотрепка какая! Да разве можно! А дельце какое провернул, а, знатное дельце, а ловко как камазик сбагрил, ну теперь-то оно уж точно за Константином-то Станиславовичем не..

Горела на столе лампа, стоял чай, Павел Сергеевич сидел за месячным отчетом. Уж и стемнело давно, а сидел Павел Сергеевич и сидел, цифры ручкой к знаменателю подводил. Цифры его плясали и по-свински как-то никак не хотели сходиться. И глаза-то разболелись, так то разве цифрам скажи? Павел Сергеевич снял очки, протер под ними. Павел Сергеевич извлек из кружки залипший чайный пакетик, встряхнул его над чашечкой с аккуратностью и отложил-то на блюдце.

— Еще на раз пойдет. Еще натянется.. — Павел Сергеевич закрыл глаза, принялся растирать височки..

— Ты это кого, мразь, наебать вздумал..? Константина Станиславовича? — образовались в комнатке двое в турецких кожанках, и завел один, который из двух, видимо, поразговорчивей, — я к тебе обращаюсь! Онемел, блядь, что ли? — шлепок плевка в пол и в воздухе взмахи пистолетом.

— П-позвольте.. П-п-простите.. Я вас.. эт-это.. какое-то недоразумение.. должно..

— Ты че прикидываешь? Че, шельма, дуришь? Остальное где?

— Я не.. я н-несколько раз пересчитывал..

— Ты чо, бля! А там не все.. Себе взял, а?

— Я счи.. я не..

— Собирайся.. С нами поедешь. Еб твою мать! — этот лысый, разговорчивый, сплюнул в сторону дозатор, подзалил в топку, — в долларах им плати, та еще возись с ней! Фр-р-р-р.. Одна сивка, что наша.. Дело делаем, и на дно.. понял?

«Невские сутки», от 28.11.1991:

«..в лесополосе под Ломоносовым обнаружен труп мужчины шестидесяти лет с пулевым ранением в области сердца.. из личных вещей при нем.. золотые часы, вероятно, находившиеся в момент убийства в нагрудном кармане.. позже труп был опознан.. жертвой киллера оказался Павел Сергеевич Неучет, бухгалтер частной фирмы, зарегистрированной в подмосковных Мытищах.. название фирмы в интересах следствия не разглашается.. следователи придерживаются версии, что убийство может быть связано с профессиональной деятельностью жертвы.. заведено уголовное дело по статье..»..

«..на аукционе пенсионер из Питера купил очки Ричарда Гира..»..

<>

Часы до нового года, и стол мой кухонный, удостоившийся влажной протирки по случаю перемены дат, сервирован был извлеченной с морозилки водкой и графином с клюквенным морсом. Я не собирался есть, не собирался я и праздновать, я не праздную, есть один праздник, он в мае, а остальное — это так вам, повод выпить, но я собирался пить. Ну и я выпил первую, не запивая. Импозантно так тепло, как-то даже по-барски, разошлось изнутри. Вторую, и пригубить морсу. Что ж говорить, чиста водка и ясна, гармонична к закускам. И раскрывает как-то, да и, бывает, выводит она на честный лад.. Впрочем, гостей я не ждал.

Я погасил свет, откинулся в кресле. От фонаря через покров оконный тянулось сияние. Тень кованой решетки узором пала на трапезный стол. За окном крупный опускался снег. Простая тишина, простое созерцание, и момент же прост, и больше ничего, но ювелирная ценность, скажу я вам, взрослому. Я выпил еще.

— Падки вы до водки.. Как можно полстакана враз?

— Чай дома попью.. и с чабрецом, и с мелиссой.. С ромааашкой. С чем угодно чай будет.. Можно, знаете, когда повод имеется.. А вот и новый год.. А я на вас смотрю.. угольная бабочка, нате вам.. да костюмчик, поди, неспроста.. К чему щеголяете? По какому случаю праздник? Или..?

— Посмотрим.. слабо, однако ж, верится..

— Монплезир, мои поздравления.. А что так сдержанно? Дурной? Гениальность и безумие нераздельны! Полстакана, нет, стакан — за гениальность! И никак иначе!

— Многого не надо, правильно бы приложить.

— Ну-у вас! Всего лишь таланта мало! Не нужен нам всего лишь талант!

— Juste?

— А разницу знаете? Где она, рубиконья черта, между о-го-го и этим вашим талантом?

— И где?

— И вам-то не догадаться? Ну и ну..

— La différence?

— Ой, ну не надо к нам с французским.. Мы и так умно скажем. Так вот. Талант — это про правила. Талант, пусть и большущий талант, он, знаете, что делает? Он правила изучает. Как надо, как правильно. Скрупулезно так изучает. Негодненько. А дальше, высытившись, у него путя три..

— Очень интересно..

— Не-е, пока не очень.. Там пути простые: правилам следовать, правилам возражать, ну и свои создавать правила.. Но правила! А вот где уже интересно — это где не талант уже, а гений! Гений! Вне правил! Вне систем координат! Вовсе! Полет! Эфир чистый! Да, и, ко всему, большой талант поймет однажды, что он талант большущий, ну и, сами знаете, меркантильное поползет.. червоточинка.. Гений — не-е-е, это другое, это переизбыток, это фонтан через край, сумасшествие, и пусть, пусть.. И всецело наслаждение безумием! Случается, прежде скажут сумасшедший, а уж иногда, опосля уже.. тогда еще и гением назовут.. Ну это другое.. У гения нет потолка, а тот, что есть, тот осыпается.. Ну и я вам наливаю..

— Вы потому не любите талантливых людей? Мне ж всякие встречались..

— Я зерна отделяю от плевел! Кто-то должен прийти и взорвать, иначе не вырасти нам из декоративных штанишек.. Уже в ведро нельзя плюнуть, потому как креатив..

— Необязательно было и на пол плевать.. Здесь довольно чисто убрано. И в некотором смысле я вашу точку зрения разделяю..

— Нет больших людей, нет фактур, нет характеров.. Идей нет! Вот прадед мой Альфред Изюмский, он идейный был! Он на поле брани пал смертью храбрых!

— Mes regrets..

— Не надо, ни мне не надо, ни герою.. На него доспех со стены упал.. Упал, и нету деда.. А, меж тем, в палатах жил. Я, простите, происхождения! Род древний! Ползет откуда-то оттуда, с семнадцатого, того и раньше, колено наше.. Так вот.. прадед Альфред.. когда живой был.. он под козырьком офицерским империалистическую войну всю окопами прошел. От Вислы до Рейна! Единственный из роты кто выжил под Ипром! Героем горжусь! И вам того же! По рюмочке — за героя? К Георгию был представлен! Да вот-те кираса со стены шмяк.. Позвольте ваш фатовый платочек.. вижу, у вас.. вон выглядывает.. слезу утереть надо..

..

— Мм..? Этот..?

..

— Кого я вижу! Встал наш бледный! Проснулся господин плагиатор! Изволили-с. Доброе утречко, падаль. Ничего, что ночь на дворе? Не разбудили, не, не потревожили?

–?

— Ну и рожа! Ни разу не пролетарская! Ирландский завтрак тебе, может, подавай?

— Кто здесь..?

— Bonsoir..

— Ну а мы к тебе..

— Извожу себя.. четыре часа спать.. запомни.. Голоса.. голоса..? Кажется, нет.. четыре часа спать..

— Ага, кажется.. Покажется. Нет чтоб гостей принять радушно, нет чтоб на стол накрыть.. мог бы и оливьеху нарезать.. Тащи закуску, деловой разговор есть!

— А..? Кто.. здесь..?

— Бэ! На стол раскладывай да закуску тащи, тебе говорят!

— Говоря.. что?

..

— Так, что ли, ты писать будешь?

— Что?

— У тебя спрашивать надобно — что.. А ты не Фауст! Ты — дурак!

— Захлопни пасть..

— О-о-о.. как мы разговаривать умеем.. Да по нему видно — ноль! Импотент. Творческий импотент. Этот только красть будет, красть, что плохо лежит. Вы как знаете, конечно.. ну я, если что, предупреждал.. А гонору..

— Я бы подождал..

— Чего ждать-то? Я вам, дорогой мой, поражаюсь.. вашей слепоте поражаюсь.. И кричать я буду во всеуслышанье! Дармоед! Эпигон! Вор! И мразь. Я повторяю, мразь! Вы посмотрите на него.. Что он родить может? Что? Да он бездарь.. Бездарь.. Ты — мразь ползающая, вот кто ты..

..

— А, может, вообще ну ее, идею эту..?

— Вестники властны, пока их помнят.. а помнят кто..

— Метафизический бред! А ну-ка без мистификаций! Откуда сведения, спрашивается? Требую аргументированной дискуссии. Иначе я начинаю чувствовать себя единственным здравомыслящим из всех здесь присутствующих.

— Личные давнишние знакомства.

— Выпьем..

..

— И не стыдно будет красть у почтенного? Как людям в глаза посмотришь? Кровопийца! Вампир! Еще один по самое что ни на есть ценное, что в человеке есть, на бесценные часы жизни его позаришься! И кому предлагается отдать их, часы жизненные, отдать так, чтоб вынь да положь? Нее-у.. не классикам, проверенным временем и многотомными переизданиями, но живым и по сей день, нет, какому-то проходимцу.. у которого, видите ли, что-то там где-то взыгралось.. в печатном виде! Прошу прощения, любезный, имя-отчество, то-та,.. ваше запамятовал, а по фамилии в кулуарах просвещенных как-то, сказать, не с руки.. А вы в курсе, уважаемый вы наш, что и вас-то он облапошит, что и вас пустит как липку.. А вот знайте.. А вот ты знай! Тебе с ними трубку одну не курить! Знай, да. И слова мои припомни!

— Пасть..

— Писать будете, так веру сохранить..

— Сейчас я тебе дам, расселся!

— Не хватайтесь за тапок, за отраву. Не будет одного, выползут другие, с языками наточенней. Их не извести. И вам не надо.. Они же — признание ваше. Едкий вы, однако, господин критик, вас дозировано принимать нужно.. И горький надсмотрщик.

— Расписная истина, ваша правда.. Истина во все времена.. Кому-то лямку тянуть, оберегать нас всех кому-то.. Боец он — я, невидимого фронта.. Ай, хватит демагогий! Пшел за водкой, литератор херов! И чтоб в графине поставил!

— Изысканно пьет паразит.. Вы будете?

— Не откажусь.

Гууул-дах! Позабыл дворецкий запереть на ключ, дуновением всяким с улицы перекличку затягивали тяжеловесные доспехи.. Рука, утопленная в кармане куртки, что-то долго и нервозно нащупывала там.. нащупать что-то не могла.. что-то в куртке никак не нащупывалось.. а должно было, да..-х! Схлопнулось, свернулось. Приснится же; за водкой идти, а паспорт где..

Да вот он, на месте.. Ну ладно, гляну.. что на месте.. Его там не было. В куртке? Я по карманам куртки.. Нет.. Только рыжий взбирался по белой стене таракан.. а по спине холодок.. Я ж не ношу его с собой. Где..? Вот так новый год.. пойдет по порогам..

<>

— Игорь,..

..давай отдадим эти деньги..

..давай отдадим деньги..

..давай отдадим эти деньги..

..давай отдадим..

<>

Когда по глазам пелена, и не думалось. Анастасия, я послушал тебя.

— Приветствую вас, достопочтенные гости вы наши! — приторно; вязко; лакейски липко, оттереться хочется; Анастасия, я терпел, — итак, вы решились на благотворительность. А какое слово! Благо-творительность! Творим благо! И что же? И выбрали вы наше скромное учреждение, — протянулась мне пухлая липкая ручка, натянутая дежурная улыбка — для моей прекрасной Анастасии.

Мы сидели в кабинете управляющего. Собственно, перед нами сидел он; жирный, розовощекий, липкий и аморфный, они, что ли, все такие.. про таких говорят, холеный, одет он был в кремовую рубашку, безрукавка сверху, безрукавка, трещащая на швах от веса телес его, от телес напора; он только с обеда; облизывались толстые губы, снова фиксировались в крокодильей ухмылке. Много его в кабинете, лепечет и лепечет что-то.. что отвращает, что такому в медицинском учреждении, где мы все-таки да находились, я б не доверил и градусник ставить. Управляющий был лыс как бубен, за исключением чуба, позволявшего все еще молодиться.

Огромный стол посредине кабинета завален был кипами бумаг, управляющий восседал в кожаном кресле, которое, признать, несколько придавало ему форму, а по другую сторону стола — стулья простые, они для гостей. Иконостас врачевателей на стенах, вперемежку, видимо, с лицами отличившихся особо меценатов, обвитая змеею чаша: монеты, зубочистки, скрепки..

— Урвало, Евгений Анатольевич, директор клиники нашей, эх, и по совместительству главный попечитель больных, — пролепетал заведующий, перетасовывая на столе колоду собственных же визиток; канцелярский голосок, сокрушительный при приговоре, и патока, когда надо, — решительно желаю и всенепременно горю познакомиться я с вами!

Смотрел он платонически, ломоть взвешивал, но ломоть сбежать еще может. Покровительственно так родной отец не посмотрит, так не смотрят даже в церкви. Так не смотрят и в похоронном бюро.

Я представился полным именем.

— Дату рождения нужно?

— Нет-нет, анкетные данные заполним чуть позже. Бумаги ваши подготовлены, все на руках и все под моим же непосредственным контролем. Под оком моим всевидящим. Простите, ваша прекрасная спутница..

— Анастасия.

— Анастасия..

— Вершанская, — замялся я, она ответила.

— Чрезмерно при-ят-но. Очень даже, — пельмени губ похлюпывали с обеда, сам же лоснился салом до лучезарности, — Игорь и Анастасия, гости вы наши дорогие, новый год начинаете с благих дел? И это похвально, знаете ли.. Всякому бы так.. Итак, вы собираетесь перевести сумму на благотворительность.. О какой сумме идет речь?

— Двести тысяч.

— Ох-хо-хох.. Кругленькая сумма, однако.. Особенно в наше-то, тяжелое в мате..

— Не в деньгах..

— Риторика, Игорь Александрович, риторика, без нее обойдемся.. Все мы в риторику умеем.. На счет какого, — потирались ручки, — отделения хотели бы вы перевести указанную вами сумму?

— На лечение незрячих.

— А почему именно туда?

— От азартных игр лечить надо? Там нужнее?

— Хм, воля ваша.. Как скажете-с. На ле-че-ние не-зрячих.. так и запишем.. Я пока по документикам пройдусь, а? Подождете?

— Заберем их и спалим! — вспламенела вдруг Анастасия страстью, меж бровей чернявых треснула складка, а щеки ее бледные принялись кровью, — ты видел.. ты видел хоть раз, как ярко горят деньги? Как возгорят.. и как тухнут глаза тех, кто смотрит. Будут и те, что голыми руками доставать полезут. В порыве за всю никчемную жизнь.. Этот полезет, полезет, я тебе говорю..

— Настя, я читал Достоевского.. Не начинай.. Ты сама предложила отдать.

— Хотя, да.. ты прав.. — усмиренная Анастасия — ты прав. Есть большее.. чем огонь.. Есть те, кому они нужны больше..

Вдрызг-вбрызг и в искры, молнией снова прошлась Анастасия:

— И, не дай Бог, пойдет что не туда.. Из-под земли достану. Голову отвинчу, на блюде на стол выставим, с зеленым горошком вокруг и с яблоком в гнилом твоем рту.. — оскалилась Анастасия, — из перьев выглядывать одна голова будет и заседать здесь вместо тебя.

— Настя!

— Ага! Портреты во весь рост, картины на стенках маслом, афоризмы его под потолком.. и пирамиду строишь во дворе.. — хлестала Анастасия, летали слова; пот по лысине — в горох, — завещал молиться?

— Подруга моя бывает.. чересчур пылкой. Иногда, я, правда, не.. ее игривости, ее задору.. ardor.. Прошу нас.. Деньги мы переведем.

— Я ненавижу тебя таким..

— Что вы? Что вы? — затрепыхался управляющий, затрепыхала подбородка жирная складка, а щеки и зоб вздулись, поросячьи глазки выпучились на нас слизняками, — все пойдет по существу, ничего существа мимо.. Контроль.. Око всевидящее..

— Выколю!

— Игорь Александрович,.. — смотрели глазки умоляюще, — на вас оформлять будем..?

— Насть, на тебя оформим? Твоя же идея..

— На меня оформим..

— Пропал..

— Что-что?

— Бланк, говорю, куда-то пропал.. Был вот тут, под рукой, да куда-то делся.. Ну его.. Новый заполним.. — скакала по листам печать.

Сиять управляющий перестал, но напоследок и в знак одобрительный к нашему решению подарил он мне шариковую ручку с логотипом клиники «Лечим вас!».

Мы вышли в коридор. Урвало провожал нас, придерживаясь моей стороны, и как-то даже сноровил легонько похлопать меня по плечу, как отвернулась Анастасия.

— Не тронь.. Третий?.. Третий — кто? Пое.. Не дамся я! — навстречу нам двое санитаров вели брыкающегося, его руки стянуты были за спиной жгутом.

— О, Адепта ведут.. Так мы его тут прозвали. Убил собутыльника.. какой-то, что-то ритуал, говорят, даже.. Признали невменяемым, попал к нам. А у нас, знаете ли, как в санатории. У нас и шоколад выдается..

— Пое.. Да сам пой.. Поет.. Поетропий! — и брыкался в стороны, и бодался тот, выкрикивал нечленораздельное, рвался от санитаров, пена фыркала изо рта.

— Как взяли, он все так одно и бормочет.. Бедненький ты наш.. — в попытке погладить по бритой головушке бедненького едва не остался Урвало без кисти руки, связанный же бросился на пол, забился в конвульсиях; пока оттуда, с пола, не поднял он глаз..

— Она.. Она.. О-она.. — голос его срывался до хрипоты, до новых пенных выделений, — она!..

— Белая горячка. Допился до чертиков, идиот. И корешка своего, судя по всему, сам же и прикокошил, — бросил один из санитаров, — вы, это, проходите мимо..

Сумасшедший тут на корпус вырвался, дернулся вперед и впился зубами мне в рукав.

— Она.. то о-она..

— Он мне что-то сказать.. хочет.. Можно с ним поговорить?

— Вы ж понимаете, Игорь Александрович.. это небезопасно. Он невменяем. Вы это под собственную ответственность, вы ж понимаете.. а то кто его знает..

— Я хочу с ним поговорить.

— П-ф-ф.. Пожалуйте. Я, знаете ли, ни за что не отвечаю, это вы сами, сами.. свидетели есть..

— Настя, я на минуту.. Попей кофе пока.. я скоро.. Наедине можно?

— Вы двое за дверью, — захлопнулась дверь.

— Ты что хотел..?

— Она.. та с вами.. — глаза его бешено блестели, бегали, он был связан.

— Я слушаю..

— Коммуналка моя, значит, на Литейном.. С Борькой.. царство небесное.. выпиваем. В комнате.. Курить пошел он.. Вышел. Курить. Сижу я один. Долгенько нет его, думаю.. Пропал Борька.. Ну я за ним.. куда делся. А коридор у нас длиннющий.. то коммуналки старые.. и двери, двери.. комнатушки.. По обе руки. Много дверей. Двери.. Глядь! А по коридору идет кто.. Всматриваюсь, девка! Да далеко, и впотьмах.. Да фигурой — девка! В комнату зашла. Ну я за ней.. Да новая, думаю. Может, Борьку видела. Куда делся, знает. Ну и иду я.. Дернул, дверь открыта.. А там столы, девки за столами сидят. Много их. Девок. На меня не смотрют. Сел я к одной.. сам сел.. Водит пальцем по тетрадке. Пальцем. Водит. И шепчет. Шепчет что-то, повторяет. А синяя тетрадка вся. И не по-нашему все.. Не добро дело.. Цифры, цифры, цифры.. Круг нарисован. И по кругу цифры, на восемь круг разбит..

— Покороче можно? Ты что хотел?

— Обернулась одна.. Она.. та.. Она! Я.. я язык проглотил.. Глаза кровавые! С глаз будто кровища хлещет. Да я в коридор.. Спотыкаюсь. Падаю. И не встать. Встать не могу. Выходит она.. Другие за ней. Идут по коридору.. Уходят.. А я двинуться не могу. Примерз. И смотрю им вслед.. Смотрю все..

— Короче..

— И тут ноги сами пошли.. Сами ноги идут. За ними.. зашел.. щелкнуло за спиной.. Не комната. Клетка.. Мне ноги сами косит. На коленях я.. Они по кругу. Девки эти.. Одегу побросали. Стоят полуголые! Скалятся, на меня тычут. А девки все породистые, резинка в жопе.. В баню таких бы, — щурился больной в свете тусклом, — и шоб глазу упаренной лампы подглядывать только! В баню таких бы.. — замотал головой по сторонам он, глаза его бегали, и шипел он, — а мне не по себе.. не-е.. не-е.. не по себе.. сталось.. На коленях я.. И она.. Она читает. Отец.. Сын.. Братья.. Йемен.. Диадофорий.. Поетропий.. Амалий.. Бисий.. Я язык проглотил. На коленях стою.. Сухо в горле, не от водки, не-е, если б водка.. А оно в голову засело.. Читать бросила. Они да как зальется смехом! И под потолок.. Очнулся утром.. В комнатухе своей.. Голова что жбан, трещит, раскалывается. Борька лежит.. заколотый лежит весь.. царство небесное.. Забрали меня.. За мной приехали..

Я вышел.

— Забирайте, — санитары вошли пациента крутить.

Управляющий еще долго махал нам вслед, потирая пот со лба платочком; мы же — в машине уже.

— Дети одним отличаются от взрослых.. Они искренны. И не улыбнется дитя, когда радости нет. Этот же, надобность будет, расстелется.. Надобность — дети слов таких не знают..

— Да брось ты. Настя, хочешь загадку?

— Давай.

— Отец. Сын. Братья. Йемен. Диадофорий. Поетропий. Амалий. Бисий. Кто такие?

— А что тут угадывать? Ну ведь совсем просто, — улыбнулась разочарованно Анастасия, скосила взгляд, — ноябрь-декабрь-январь-февраль-март.

— Умница.

— Что я получу?

<>

— Мне не на что надеяться. Человеческая жизнь коротка, — развел руками Вершанский.

Мы встретились на пустом перекрестке, пятый день город мертв. Бескровное рукопожатие, холодные пальцы, кровью отлил гигантский овальный корунд в серебре; он опирался на трость.

— Недолго, чувствую.. — закашлял тяжело..

— Может, в..

–..я не теряю времени, и раз мы встретились.. Это вы молод.. — тонко выбрит, в пепельном пальто с бортами, он опирался на белую с прожилками трость; он — франт обветшалый, на то его роль; носил ли он трость?; и старость осмысленна, над переносицей складка раздумий, в переносицу врезались нити морщин, — сыграть в ящик, и ничего после? Вы этого от меня не дождетесь. Да.. болезнь.. но память свежа, ей рот не заткнуть.. Или вы передумали?

— Нет.

— Вы еще можете отказаться.. Бумаги порвем, всего лишь бумага..

— У меня было время подумать, — глазам, привыкшим ко тьме, учиться свету, а снег пылал искрами, а солнце пылало в синь.

— Прекрасно. Есть люди слова и чести.. Не будет помехой болезнь.. нам немного надо. Я память хвалил, а про утренний кофе забыл.. Здесь есть приличное место?

— Ко мне можно..

— О, польщен, но излишне. Прелестниц обычно звал я на утренний кофе, и как это было давно..

— У меня не бывает гостей.. а женщины..

— Pour le moment.. Все в жизни — pour le moment. Потом не утоните в сладостном их омуте.. — его снова изрывал кашель.

— Вы меня не знаете.. Давайте в другой раз?

— Без порядка не будет дела. Я не терплю слабости в других и презираю ее в себе. Здесь есть кофейня?

— Чувства проходят, насколько серьезно и скоро.. Ее нет, есть страсть, вожделение есть, влечение, привязанность.. А ее нет. Или вы об этом? — ударом трости сбил он «любовь» на розовом лоскуте; покрутило лоскут ветром, пала порочной депеша ниц, смешалась с уличной грязью; на грязь под ногами, на грязь, на наши следы, сырые проплешины белому снегу, с окна глядела желтобокая домра.

— Нет, что вы..

— Молодость..

— Я люблю ее. Когда я ее.. Такое дается раз.. Это как сни..

— Фееричное заблуждение. В любовь по номеру поверю я больше, чем в благочестие.

— Ваше право не верить. Мое право — любить.

— О, вы и распущенность упрекать будете? Вы несовременны.. но это, быть может, и хорошо..

— Знали времена разное, и не нам их судить. Пусть пройдет, все рассудится временем.. Не лучшее нам, и здесь я с вами соглашусь, но и категоричность я бы придержал. А слабости.. всегда были. Вот мыслит человек меньше, больше оправданий ищет..

Из «Подводной лодки», где посиживалось за разбавленным пивом в студенческие годы и с тоскою по ним чуть позднее, вывалился пьяненький. Сжимал он шапку дрожащей рукой. И солнцу радостно, в ногах от хмельного легкость, с ней бросил было шапку оземь, под шапкой тесно душе.

–..но я все ж в человека верю.. в чистоту его разума, в чистоту помыслов без предубеждений, с верой.. Вера едина и не в храмах жива, — «д'Артаньян чувствовал, что тупеет», и мне тяжелее следовать было за ним, — мне от вас это нужно.. Есть культ, есть вера, есть пропасть между.. Щепетильный вопрос, бывает.. А вам как?

— А?

— И где-то рядом будут.. и все реже вместе.. Что вы.. на этот счет.. думаете?

— О чем?

— Строили на века.. — сталинский ампир встретившего нас парадного проспекта; эти фасады, кованные балкончики эти, высокие пролеты этажей, лепнина, колоннада; сталинские башни — выступы скал сладкоголосых сирен по ту сторону жизни в сознании ребенка, выходца шестнадцатиэтажного общежития.

Как раз по ту сторону в струях золота в голубом возвышалась одна из башен, что зубьями свод держит над шумной артерией проспекта.

— Знаете, не удивлюсь, если там, на крыше, уже завелись каменные горгульи, немые сторожи вечности. Безмолвно слетаются они по ночам и с парапета смотрят за городом, нависают они тенью..

— На крышу слетаются одни бестолковые голуби. В эзотерику я не верю. А вас послушаешь, все сами напишите лучше любого.

— Все не на пустом месте.. Само не придет, само не исчезнет. Время сотрет следственные связи, время породит легенды.. до нас легенды дойдут, когда-то легко.. объяснимые.. И скажут верить в искаженное..

— Я вас не понимаю..

— То, что я вам расскажу.. попробуйте принять как события давно ушедших дней. Что было, но было не так. Я допускаю вольности, да простит меня память.. а где стройности нет, на то воображение ваше.. Вы станете моим соавтором. А если нам не суждено закончить вместе.. что ж.. вы закончите без меня. Я должен знать, что книга будет. Что моя жизнь..

Конец ознакомительного фрагмента.