Умножители времени

Игорь Саврасов, 2019

Роман «замешан» на пяти литературных жанрах: в главный, историко-приключенческий, вплетены и мистический, и лирико-любовный, и философско-интеллектуальный сюр. Одна сюжетная линия связана с именем «птенца гнезда Петрова» Якова Вилимовича Брюса. Граф, фельдмаршал, сенатор, «отец русской артиллерии», но ещё и колдун-чернокнижник, алхимик. Вторая линия связана с приключением наших современников. Это член некоего закрытого клуба Глеб Сергеевич Всеволожский и… две дочери Якова Вилимовича Брюса. Что их связывает? Как они оказались в одном времени? Роман окажется интересен как ценителям фантастики, так и любителям истории.

— 5 —

— Что же вы, голубчик, нас позабыли? — Доктор Йозеф, главный врач курорта Карловы Вары, быстро листал санаторную карту Всеволожского.

— Всего-то год, один только год пропустили, — рассеянно ответил Глеб Сергеевич.

— Не следует, милостивый государь, пренебрегать здоровьем. Курорты показаны вам раз в полгода, а уже раз в год — обязательно.

— Я прошлый май… маялся… невроз, депрессия… Жалобы на бытие, — соврал Всеволожский, так как в прошлом году он провёл конец мая весьма недурно в компании одной случайной, весёлой и доброй подружки, с которой познакомился в Марианске Лазне, другом знаменитом курорте Чехии.

— Ну-ну, любезный, не следует ставить диагнозы самому себе. Да, в карте есть такие «факты».… Депрессия… уже три года подряд. — Врач внимательно посмотрел на Глеба. — Давайте, прежде всего я вас осмотрю, померяем давление, сделаем кардиограммку, УЗИ… Всё успеете сегодня. А завтра милости прошу. — Он заглянул в расписание врачей. — Вот, пожалуйста, прекрасно для вас подходит — доктор Даниэла. Чудесные рекомендации.

— Новенькая?

— Да, приехала к нам в прошлом году. Из Североамериканских Штатов. Доктор философии, член Американской психологической ассоциации, член Международной психоаналитической ассоциации.

— Но меня в прошлые годы пользовал доктор Франтишек, психиатр и невропатолог.

— Во-первых, доктор Франтишек в отпуске, во-вторых, доктор Даниэла — врач с высшим психиатрическим образованием, в-третьих, ваши проблемы — психосоматические, это (максимум) невроз, и невропатолог вам не нужен! Согласны? Или есть жалобы по поводу нервных волокон? Спина как?

— Нет, жалоб нет. Но психоаналитик? Это что? Кушетка, затемнённое помещение… Стоматология души…

— Скорее пасторы души, — возразил Йозеф. — Пастору и врачу нужно доверять. Кроме того, — доктор сделал паузу, — фрау Даниэла — очень, очень интересная женщина, я бы сказал даже — загадочная.

— Да? — Глеб поднял брови. — И чем же интересна, и в чём загадочна?

— Ну, например, тем, что поселилась в шестидесяти километрах от санатория, на горе, в полуразвалившемся замке, где уже лет двести никто не жил. Там, насколько я знаю, пересохли источники воды, нет электричества. А доктор Даниэла эти источники как-то быстро «оживила», вкопала газгольдер и прочее, отремонтировала дорогу, весьма крутой подъём к дому. Удивительно быстро и умело всё оживила и привела в порядок. Удивительно и загадочно! А вот в гости сотрудников не приглашает. Говорит, что ещё много нужно обустроить и прибрать. И вообще она о личной своей жизни ничего никому не рассказывает. Подруг не заводит. Друзей тоже.

— Вы заинтриговали меня, доктор. Я ведь люблю ваш сказочный город-курорт. Люблю и романтическую архитектуру, и прогулки по дремучим лесам и горам. Каждый год округу вашу «вытаптываю» и «исколесил» немало. Поездки и прогулки в замки особенно люблю. Съездить в Телч и Глубока не премину и на сей раз.

— Чудесно, чудесно. А скажите мне вот что… Извините, но это профессиональный вопрос. Как у вас теперь с женщинами? Вы ведь в разводе?

— Изучаю, — рассмеялся Глеб. — Что нужно им от меня, понимаю вполне.., а загадок и изюминок… не наблюдаю особо. Отсутствие этого, если откровенно, мой добрый и мудрый доктор Йозеф, так обедняет мою жизнь. Мне нужна романтика, адреналин, удивляться хочу и радоваться.

Он вдруг смутился, понимая, что это излишняя откровенность. Главврач заметил его смущение и начал убеждать.

— Нет-нет, не смущайтесь. И поговорите, обязательно откровенно поговорите об этом с доктором Даниэлой.

— Ну да, конечно. В эротике же психоаналитики ищут все корни,… причины и следствия.

— Не упрощайте. Но воздействие…э…«природных радостей» на организм человека огромное! Очень благоприятное!

— Вот-вот. «Природные радости» у меня есть, а вот глубины…

— Стоп, стоп, Глеб Сергеевич. — Доктор поднял кверху указательный палец. — «Радостей» пока достаточно. Пока не прошли признаки депрессии, вам не следует искать ни глубины, ни полноты чувств! А карты? Вино? Спорт?

— Вы ведь знаете: я игрок удачливый. Но азарт игры исчезает, да и… — Глеб улыбнулся, — как в русской поговорке: «кому везёт в карты — не везёт в любви».

— Глупости. У вас, русских, всё категорично. Это плохо.

— А что такое «хорошо»?

— «Хорошо» — мера во всём! И внутренний покой. И не вляпываться в «зависимости».

— Да я не «подсел» на игру. Разумен, меру чувствую. И с женщинами тоже. И вино не искушает чрезмерно. А спорт люблю до сих пор. Велосипед, бег, плавание, фехтование. На даче люблю «в охотку» поработать.

Всеволожский вспомнил свою подмосковную дачу. Она «правильная». Старинная, ещё от деда. Без прополок и большого огорода с перекопками. Тоже всё в меру. В основном сосны и лужайки.

— Замечательно.

Йозеф осмотрел гостя, померил давление, выписал направления. Затем достал из книжного шкафа книгу, улыбнулся про себя.

— Вот, возьмите направления. И книжицу почитайте. Популярно о психоанализе. Жду через три дня. Будьте здоровы!

— Спасибо. И вам поменьше хлопот. До свидания.

Всеволожский пошёл выполнять указания главврача. Всё, и кардиограмму, и УЗИ сделал, и кровь сдал удивительно быстро. Результаты неплохие. Он вернулся в свой номер «люкс», принял ванну, посмотрел телевизор, почитал. Уже в кровати, прежде, чем уснуть, он подумал: «Хорошо. Доктор Йозеф — мой старинный врач. Знает меня, знает, как тяжело я пережил развод. Неврозы, депрессия действительно были. И разговоры про «сексотерапию» в таких случаях — обычные у врачей. Особенно курортных. И «правильные» курортные романы — эти непродолжительные праздники — очень полезны для тонуса. И правильно, и естественно, что я был с ним в меру откровенен». Глеб улыбнулся про себя: «Да, в откровенности тоже нужна мера». И уже с неудовольствием задумался: «А как же мне вести себя с этой Даниэлой? Пусть она — замечательнейший психоаналитик, но она — женщина. Хм, интересная и загадочная. Да и не хочу я валяться на кушетке и распускать нюни! Нет, я, пожалуй, схожу разок и потом попрошу Йозефа что-то другое. Так… массаж взял и обычный, и подводный, бассейн, ванны, грязи… Много что-то. Ничего, как обычно, буду прогуливать… А на замену этой «кушеточницы» возьму-ка тайский массаж!» Ещё бы нехлопотные… «природные радости»… для сладких снов.

Глеб заснул. Хорошо, что сон забирает нерешённые вопросы прошедшего дня!

— *** —

Кабинет психоаналитика. За столом сидела женщина-врач и что-то сосредоточенно писала. Когда Глеб Сергеевич поздоровался и прошёл к её столу, она подняла голову и жестом пригласила его присесть.

— Здравствуйте. — Она взглянула на обложку карты. — Глеб Сергеевич. Русский, из Москвы. Я доктор Даниэла.

Пока врач внимательно просматривала записи в карте пациента, тот не менее внимательно рассматривал врача.

«Да, необычная, странноватая внешность, — подтвердил Глеб мысленно слова главврача. — Но “интересная, загадочная” — пока не видно. Нет, пожалуй, есть загадочность. Первое: совершенно неопределим возраст. Шапочка медицинская так глубоко надвинута на лоб, большие дымчатые очки. Будто она прячется! Второе: голос! Голос очень низкий, гулкий, будто чужой, исходящий, откуда-то извне». Но! И это тоже загадочно: эти затемнённые стёкла очков не могли скрыть удивительно глубокого взгляда, пристального и печального. Библейского! Как на иконах… Бросается в глаза и аристократическая стать: спина прямая, голову держит независимо, гордо».

— Я попрошу вас прилечь на эту вот кушетку, — сухо сказала доктор.

— Одному? — легкомысленно брякнул Глеб и тут же осёкся. — Извините.

Он прилёг, устроился удобнее.

«Отлично говорит по-русски. Интересно», — подумал Глеб.

Даниэла сняла очки, встала и направилась к Всеволожскому.

«Какие прекрасные глаза! Но… старушечьи. А кожа на лице и руках молодая. Холёная. И губы хоть и тонковаты, но…наверное, мягкие ещё и пахнут. Интересно, чем?» Глеб пошевелился, и чёрная кожа кушетки отозвалась «выдохом». Пока женщина придвигала к кушетке кресло, Глеб заметил, какие у неё красивые ноги — загорелые, гладкие. И шпильки? Зачем на работе? При пациенте надевает?

Всеволожский считал, что ещё одна деталь фигуры женщины выдает её благородство: изящная конструкция стопы, лодыжки и голени. У Даниэлы она была, кажется, безупречна. Вновь надела очки и присела в кресло.

«Сейчас спрашивать начнёт. Фу!» — подумал Глеб кисло.

— Мне нужно как-то настроиться на беседу с психоаналитиком, — ехидно сказал Глеб. — Можно отвлеченный вопрос доктору?

— Спрашивайте. — Доктор удивлённо смотрела на пациента.

Тот и не знал, что спросить, но вдруг понял, что картина на стене напротив его кушетки смущает его.

— Почему на этой картине сухое одинокое дерево, ветки чёрные, без листьев? В этом кабинете… такой «депрессняк»…

Даниэла рассмеялась. «Красивая улыбка, чуть, правда, закрытая, зубки ровные, белые. Но смех, хоть и звонкий, не такой, как голос, но,…как эхо», — отметил Всеволожский.

— А на картине ноябрь. Сейчас оживим деревцо, распустим листочки, расцветём цветочки!

Доктор взяла из кармана халата пультик, направила на «картину» и нажала — на картине появилась цветущая сакура.

— А так? — она всё ещё улыбалась. — Это интерактивная картина. Для работы с пациентами.

«Стоп, Глеб, стоп! Я ведь видел эту даму раньше! Точно! Два года назад… зимой… в парижском аэропорту Орли, нет, Шарль-де-Голль. Я возвращался с конференции. Из-за непогоды рейсы откладывали… Да, я сидел и ожидал… Напротив через ряд сидела пара: мужчина лет шестидесяти, импозантный, молодящийся, и эта… Даниэла. Одета по-другому, в шубке, шляпе. Волосы не каштановые, как сейчас, а светлые. И каре не длинное, как сейчас, а короткое. Но та же фигура, голос, очки. Та же лодыжка и голень, на таких же шпильках. Я бы не обратил внимания на даму классом ниже! И женские голени я не перепутаю! Но! Но мужчина… о господи,… он называл спутницу Моной!

— Что с вами? Почему вы так смотрите на меня? — спросила доктор.

— Извините, у вас нет сестры-близняшки? По имени… Мона?

Даниэла выронила из рук пульт. Он ударился о пол, вылетела батарейка. Она наклонилась подобрать — слетели очки. Подбирать стала очки — слетела шапочка.

— Я сейчас приду. Извините. — Даниэла скорым шагом удалилась из кабинета.

Когда она вернулась через пару минут, вид её был уже спокойным, сосредоточенным и даже более холодным, чем прежде. Очки она не надела.

— Рассказывайте, — деловито попросила доктор.

— Но вы не ответили.

— Нет никакой сестры! Рассказывайте, пожалуйста, о себе.

— Что?

— То, что тревожит вас в последнее время.

«Ага, щас! Нет, дорогая, я про тебя правду услышать хочу! Мона! Ведь это имя произнёс Консультант. Это моё задание. А вдруг эта Даниэла и есть та самая Мона!»

— Карты, — осторожно сказал Глеб. — Я — игрок.

— Часто и много проигрываете? Карточная зависимость? Хотите бросить играть и не можете?

— Ни в коем случае! И если знаю партнёров по игре — не проигрываю никогда!

— Всё время ищете «удобных» партнёров?

— Настоящих партнёров! Для серьёзной игры. Игра под кодовым названием «Мона». У неё три карты, у меня три карты. Очень старинные… — Глеб вглядывался в лицо Даниэлы.

— Вы опять? У вас навязчивая идея. Синдром Игры. — Она была очень взволнована. Вставала и садилась, снова вставала и садилась. Пыталась взять себя в руки, брала в руки предметы, чтобы отвлечься, успокоиться. Не получалось. Предметы вываливались из рук. Глебу Сергеевичу стало очевидно, что она понимает смысл карточной игры с названием «Мона». Но он решил «держать паузу». Эта пауза была нужна обоим. Она и долг вежливости, и опора.

— Хотите сигарету? — спросил Глеб.

— Да, спасибо, — с благодарностью ответила Даниэла.

Глеб угостил её сигаретой, они отошли к открытому окну. Курили и молчали. Женщина глядела на мужчину взглядом ребёнка, вопрошающего «тебе можно доверять»? И было совершенно понятно, что ей очень хочется и очень нужно довериться. Клубы дыма сплетались кольцами, затем рассеивались и снова слетались.

Глеб как мужчина решил сделать ещё шаг навстречу, хотя тоже рисковал. Ведь его могли «водить за нос», втянуть в шулерскую игру. И эта женщина могла этого не знать, быть «игрушкой» в чужих и жёстких руках.

— В Москве есть Клуб, этот Клуб дал мне одно деликатное поручение для некоей Моны… Эта Мона как-то связана с древними шотландскими родами…

Глаза женщины наполнились слезами. Она отвернулась.

— Так как? Мне можно доверять. Я желаю этой… Моне только добра. Я же вижу, что вы… — Глеб искал слова.

— Нет, сейчас не могу! Не могу поверить! Боюсь! — Даниэла теребила в руках платок. — Завтра приходите, завтра к двенадцати. Дополнительный… сеанс.

— Если угадаете три карты — приду! Нет — мы более не увидимся никогда.

Это «никогда» решило исход поединка «доверия с недоверием». Помедлив менее, чем в случаях, когда приличные дамы отвечают «да», голосом гортанным, хриплым, не поддающимся связкам, будто вырывающимся, как эти карловарские горячие источники из глубинных недр земли, Даниэла выдохнула: «Две дамы и семёрка. До завтра». Она резко повернулась, наклонилась сильно вперёд, опустив голову вниз, и выбежала из кабинета, чуть не толкнув пациента.

Глеб Сергеевич вернулся в свой номер. Он, конечно же, был взволнован. Рыбка клюнула? Так быстро и легко?! Через двадцать минут обед. Он переоделся и с непринуждённым видом направился в ресторан. За столом он на правах новенького попытался расспросить соседей: не знакомы ли им местные психотерапевты или неврологи? Какие отзывы? Безрезультатно, попадания в цель нет. В семнадцать часов у него запись к китайцу-массажисту. Он же «делает иголки». Глебу знаком по предыдущим посещениям курорта. Прекрасный специалист. Добродушный, седой маленький мудрец.

А пока — послеобеденный сон. На курортах Глеб любил этот «детский» дневной сон. Но уснуть на сей раз не удалось. Зато разложенный пасьянс дал замечательный результат. Да, нужна разведка! Но как? Времени совершенно нет. «Эх, узнать бы, где она живёт. С кем?» Глеб помедитировал на эту тему, выстраивая намерение правильно, не «жадничая», искренне и без «бы» и «не».

Китаец встретил Всеволожского со счастливой улыбкой и поклонами.

— Как твои дела, Цзянь Чхаэ? — улыбнулся в ответ Глеб.

— Карашо, Клеп Сергеевич! А твой?

— И «мой дух не спит!»

Пока пациент лежал и тихонько разговаривал с врачом о восточной философии, о даосизме, о податливости и неодолимости воды, о главной цели «пути» — достижении долголетия, — мысли его возвращались к последним напутствиям Гордона: «инициативность без педалирования хода событий», «открытость и дружелюбность в сочетании с осторожностью, предусмотрительностью», «карты в руки чужие не давать, быть крайне осмотрительным. Пусть покажут свои карты». Чего он там боится? Мальчишество какое-то!? Конечно, Всеволожский на дипломатической работе твёрдо усвоил принципы: первое — «нужно поглаживать пса, пока не будет готов ошейник» и второе — «нужно прислуживать Богу так, чтобы не оскорбить Чёрта». «Да, — подумал Глеб иронично, перефразируя поэта, — нам не дано предугадать, как наши карты отзовутся. А в пасьянсе легли на радость удачно, гармонично даже».

— А скажи-ка, Цзянь Чхаэ, — оторвался Глеб от своих мыслей, — какой ресурс долголетия заложен в человеке?

— Думаю, и это подтверждают старинные манускрипты, до двухсот пятидесяти, трёхсот лет, — улыбнулся китаец.

— Хорошо, что не вечность. Мне думается, и за двести лет человек устанет жить. Чем побороть однообразие? — спросил Глеб грустным тоном.

— Творчеством и внутренним покоем, — ответил китаец уверенно, как всегда улыбаясь.

— Вот вы, китайцы, молодцы. Улыбаетесь. А скажи, мудрый лекарь: энергия «Ци» и «прана» разве не будут куда-то уходить?

— Уходить и возвращаться. В жаркий день с луговой травы испаряется влага, а затем возвращается росой. Или дождём. Правда, бывают странные случаи. — Китаец задумался, и улыбка сошла с лица.

— Какие, например?

— Здесь есть чудесный доктор. Доктор Дана. Моя «коллега». Врачует дух. Или душу? Так вот, она довольно молодая женщина. Однако её организм отказывается генерировать энергию «Ци», не освежается росой. Как у старухи. Я делаю ей «иголочки» по воскресеньям, на дому. Вы вот, Клеп, отказались от иголок моих.

— Подождите, доктор Даниэла, психоаналитик? — «Клеп» чуть не вскочил с массажного столика.

— Да, Дани-эла, ана-литик. Та, та. Вы знакомы?

— Я был сегодня у неё на приёме. Первый приём. Но почему на дому?

— В клинике ей неудобно. А чего ты, Клеп, так забеспокоился?

Глеб подумал: «Забеспокоился… да, бес забрал покой…, бесплатно — это когда бес платит». А вслух сказал: «Она произвела на меня большое впечатление! И как специалист, и как интересная, загадочная женщина».

Китаец смотрел на Всеволожского строгими глазами старца. Глеб немного растерялся, но быстро нашёл решение.

— Хочу отправить ей домой корзину цветов, инкогнито. Но вот адреса не знаю.

— Это прекрасное желание, молодой человек. — Китаец смотрел всё-таки настороженно. — Но удобно ли мне говорить чужой адрес? Я и так что-то разболтался с вами.

— Пожалуйста, Цзянь Чхаэ. У меня чистые намерения!

— Ей нужны и цветы, и чистые намерения, — вымолвил Чхаэ. Глебу показалось даже, что старичок «неровно дышит» в сторону Даны.

— Хорошо, я скажу. Глаза ваши добрые. Но не выдавайте меня. И имейте в виду, что посыльному придётся хорошо заплатить за очень крутой подъём, который он должен будет преодолеть до её дома. Меня она встречает и подвозит на своём автомобиле.

И добрый Цзянь Чхаэ простодушно объяснил Глебу Сергеевичу, как найти дом доктора Даниэлы. Так же простодушно, как легли карты пасьянса.

Вечером Всеволожский совершал традиционный здесь променад отдыхающих. Глеб терпеть не мог, когда на курорте слышал слово «больной». Отдыхающие или гости курорта! Так вот, на этой главной «Карловарской авеню» не может быть больных! Люди нарядно одеваются, в атмосфере главенствуют светскость и флирт! Только если, например, в Париже авеню обсажена по сторонам деревьями, то тут, в Карловых Варах, по сторонам расположены ротондочки с источниками минеральной воды, киоски с сувенирами и крохотные бистро.

Множество прогуливающихся не очень отвлекали Глеба Сергеевича от раздумий. Аура отдохновения, фуршет на рауте «без галстуков», и вообще любой «белый» шум были ему привычны и, может быть, даже милы сердцу. В его душе светился в эти минуты фитилёк куража, что ли, лёгкой приподнятости духа, как во время лекции и в любых знаках внимания, обращённых на него, или в любых других знаках — он умел считывать именно те знаки, те вибрации, которые сейчас были ему нужны.

«Пробраться к дому её сегодня под покровом темноты?» — Он улыбнулся, вспомнив «графа Нулина». — «Нет, раннее утро подходит лучше. Всё вокруг будет в сладкой предутренней дрёме… Да, да… чуть забрезжит…»

Всеволожский зашёл в одну из ротонд, «Русалкин источник», достал из пакета любимую из коллекции курортных кружечек, которую уже несколько раз брал с собой. Это была старинная керамическая кружка с красивой надписью «Карлсбад» и незамысловатым орнаментом. Антиквар в Праге, который продал Глебу эту кружку, утверждал, что из этой (ну, или подобной) пил минеральную воду Гёте. Дома у Глеба Сергеевича были и кружки в виде колокола с богатым рельефным орнаментом, тоже антикварные, были и современные уплощённой формы, у которых полая ручка плавно переходит в носик. Более всего он дорожил (и не брал с собой в дорогу) другой «кружкой Гёте», которую приобрёл на курорте Марианске Лазне в две тысячи седьмом году. Исключительный антиквариат. Внизу надпись: «Мариенбад. Одна тысяча восемьсот девятнадцатый год». На боку кружки изображена аллегория здоровья, и знатоки утверждают, что её лицо — это лицо семнадцатилетней красавицы Ульрики, в которую в тот год был влюблён семидесятилетний гений. Он с Ульрикой отдыхал в Мариенбаде.

Глеб наклонил кружку, сделал осторожный первый глоток довольно горячей минеральной воды, как у него раздался звонок на мобильном телефоне. Звонила ассистентка Таечка. Сообщила, что зачёт прошёл на «удовлетворительно».

Таечка была девушкой тактичной, умной и доброй. Хотела жить по-настоящему — получать яркие впечатления от нового. А уж если совсем честно, то хотела, чтобы в её жизни появился человек, тоже яркий и искренний. Хотела успокоить себя, уверить, уверовать в этого человека.

Девочка из профессорской семьи, причём в третьем поколении. В своем Академгородке под Новосибирском она получила и золотую медаль, и кучу призовых мест на Всероссийских олимпиадах. Поступить в столь престижный и «блатной» вуз, как МГИМО, ей удалось лишь со второго раза, зато на бюджет. И третьекурсница в рваных джинсиках, кедах и клетчатых ковбойках, которая ездила на стареньком «Ниссане», но с огромными, жаждущими глазами и чудесными светлыми волосами, убранными косой, сразу привлекла внимание Глеба Сергеевича. А когда он перешёл на штатную ставку профессора, Тая, отличница и красавица, уже пятикурсница, попросилась к нему на диплом.

— Хорошо, Тая. Но при одном условии, — сказал Всеволожский, изображая строгость.

— Каком? — гордо вскинула подбородок красавица.

— Вам очень идут ковбойки и израненные джинсы. Но моя дипломница, а возможно, и аспирантка, и ассистентка впоследствии…

— Ой, хочу в аспирантуру! К вам!

–… должна одеваться строже. У нас «строгий» вуз.

— Хорошо, Глеб Сергеевич. На семинар, во вторник, я приду другая. — Она хитро, подумав о чём-то, посмотрела в глаза профессору.

Но до вторника было воскресенье. И они столкнулись в «Ленкоме». Глеб не сразу узнал свою студентку. Но сразу стройная, по-театральному нарядно одетая девушка привлекла его внимание в толпе. Эта девушка почему-то чуть насмешливо и прямо в лицо смотрела на него. Знакомая, что ли? Изумрудного цвета костюм, обрамлённый по воротнику, лацканам и рукавам чёрным бархатом, идеально облегал фигуру. Белоснежное жабо с горизонтальными воланами на груди украшала брошь из яшмы терракотового цвета. Заколка из такого же камня в собранных на затылке волосах. Чулки бронзового цвета со швом сзади, чёрные лаковые шпильки. Профессор, когда девушка направилась к нему, смотрел снизу вверх, сверху вниз, отдавая предпочтение ладным ножкам девушки.

— Я это, я — Тая. Не узнали, Глеб Сергеевич? Добрый вечер!

— Добрый.

— В этом образе вы хотели бы видеть меня во вторник на семинаре?

— Да… нет… Вы, Таечка, похорошели раз в сто, но и повзрослели лет на двадцать.

— То есть ваша ровесница?

— Мм-м. Надо искать нечто среднее, — мямлил Глеб.

— Опять искать? Хм, я не ожидала увидеть здесь сегодня знакомых. Очень волновалась, впервые надев это. Это бабушкин костюм и украшения. Она в прошлом прима-балерина Новосибирского театра оперы и балета. Я лишь юбку укоротила.

— Правильно.

— Что правильно? Что укоротила?

— Всё. Но юбка — в первую очередь. Дело в том, что э… будь она длинней… я бы никогда уже не смог учить вас, такую важную особу, почти завуча…

— А короче?

— И короче — не смог бы учить… ещё сложней.

Ох, уж этот внимательный, многозначительный женский взгляд! Вроде бы короткий, почти мгновенный, но с особой задержкой и особым широким раскрытием глаз.

«Странная какая: надела наряд моды пятидесятых двадцатого века». Он ещё не ведал, что ему суждено встретиться с куда более странными дамами, знавшими моду пятидесятых годов и восемнадцатого и девятнадцатого веков.

…Глеб вернулся после прогулки и сразу достал потёртый кожаный кисет, в котором лежал портсигар. Ещё раз достал три карты, повертел в руках, раздумывая о чём-то. Определённой тактики поведения с Даниэлой-Моной не было. «Загад не бывает богат», — вспомнил пословицу, — показать завтра не сами карты, а лишь их фотографии?» — Нет, ему не хотелось вот так сразу обижать эту несчастную, как ему казалось, женщину недоверием. «Жизнь, видимо, нанесла ей раны. Сколько ей? Около сорока наверняка, а в глазах плещется вековая боль. Заплакала вот… Нет, не расслабляйся! Сколько талантливейших авантюристок есть на свете — Мата Хари “отдыхает”! Да и тайна женских глаз — тайна».

Как опытный астролог и нумеролог он уже «высветил» прогноз на конец мая — начало июня, видел «абрис» всего лета.

«Эх, знать бы дату рождения этой “пиковой дамы!”»

Глеб положил карты обратно и прилёг на диван с томиком пособия по психоанализу, который дал ему доктор Йозеф. Только начал читать, как раздался звонок. Звонил Гордон. Намёками выспрашивал, как дела, нет ли интересных новостей от тётушки Моти. Глеб ответил уклончиво своими присказками игрока:

— Нам плохо пишут из деревни.

— Вообще ничего? — любопытствовал настырный Джеймс.

— Аналогичный случай был в Тамбове.

— Не понимаю, — огорчался Консультант.

— Как сказал один рабочий: «Знал бы прикуп — жил бы в Сочи».

— Ну ладно, перезвоню через три-четыре дня. Или вы… Удачи!

Глеб снова открыл книжку. Как это часто было у него, чтение не захватывало полностью, а давало подпитку, новые эмоции и ключи к собственным размышлениям. Точно так, как в этой книжке: напряжение Ид хочет вырваться из-под контроля Эго, да не тут-то было. Нет, чтение — не лучший способ расслабиться бедным Либидо и Мортидо. Лучше самому сочинять или, к примеру, колоть дрова. Сублимировать, значит. Но можно засублимироваться до шизофрении. Тебе-то хорошо: живёшь в своём мире сочинённом, но окружающие шибко удивляются. Бывают недовольные. Тобой, эгоцентриком эдаким. И почему, главное, зачем, всё сводить к сексу? На сеансах этих своих всё целятся в эту точку. Глеб не стал давать себе раздражиться далее, хотя и подумал «Покопаться бы в вашей биографии, особенно когда вы, доктор Фрейд, были отроком прыщавым, “со взором горящим”, онанистом, быть может, неистовым». Настроение быстро сменилось, когда Глеб вспомнил пародию на одного советского поэта, густо мешавшего лирику с пафосом труда русских плечистых и грудастых женщин: «Бываю на Тамбовщине, бываю на Смоленщине, а думаю… о женщине». Да… нет «пленительной ясности».

Бессознательное подарило Всеволожскому такой сон. Будто он в клубе, на дне своего рождения. Одна из двух клубных дам, Нелли Аркадьевна, сидит у него на коленях, жарко дышит ему в ухо… Говорит о Праге… Запах духов неприятен, приторно сладкий. Уголками глаз Глеб видит её чересчур пухлые губы, ярко накрашенные помадой цвета граната. Женщина шепчет: «Привези, Гл-ебуля, гранатовые серьги из Праги… чешский знаменитый гранат… в виде капель… капли крови… хочу… очень хочу Глебуля!» Другая дама, Жанна Максимовна, тоже весьма «подшофе» раскладывает фишки на плечах Арнольда Вениаминовича, самого удачливого игрока в рулетку в Клубе, и, обернувшись в сторону Всеволожского, тоже начинает стенать: «И я хочу… Жить хочу!» Затем обе дамы в унисон: «Жить! Жить!» И капли гранатового цвета текут из уголков губ и глаз.