Химера

Игорь Рыжков, 2023

Пустынная планета. Странные обитатели.И никто не знает, что будет завтра.Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.

Фрэнки

Ветер тек с юга горячий колкий, похожий на горную речку, крутил круги на песке, жевал парус и никак не хотел наполнять его целиком.    Я торопился и поэтому был зол. Зол на ветер, на Горгону, распластавшую по небу синие щупальца, на Фрэнки, который, скрутившись калачиком, мирно дремал в трюме. На то, что до логова Полоза оставалось еще сутки пути, а воды было меньше трех литров.

Я остановил скутер. Спустил парус. Вытащил из-под ремня пластиковую канистру, взболтнул содержимое и сделал из соски два длинных глотка. Бережно уложил драгоценную воду обратно, и, покряхтывая, потому, что затекли ноги, вылез на песок.

Пустыня. От края до края насколько хватало глаз — пески. Кое-где, катились, подпрыгивая как мячики — Арравы, животные с ажурным скелетом и крепкими жвалами, которые могли легко разгрызть панцирь небольших сухопутных моллюсков похожих на мелкую монету, таких же круглых и блестящих. Торчали метелки Сваргов, тела которых узкие и длинные уходили на невероятную глубину и легко доставали воду с капризных горизонтов. Проваливалась аккуратными песчаными воронками Шакальих гнезд, в которых сидели твари, способные осушить тушу коровы за пару секунд.

Милая добрая пустыня. Если стоять на месте и не шевелиться — то ты никому особенно не интересен, и тебя не съедят.

Остальное —     барханы большие и маленькие, округлые как океанские волны и остроносые как древние парусные клиперы. И над всем этим фиолетовое небо в белых пульсирующих прожилках и цветных сполохах. Корявый белый круг Горгоны в небе довершал картинку.

Химера если отрешиться от всего прочего была даже красива. Но на то она и Химера чтобы быть отчаянно красивой и столь же опасной и непонятной.

Я ударил рубчатой подошвой ботинка по фанерному борту скутера.

Фрэнки! — Крикнул я. — Фээээнк! Давай просыпайся! Здесь скутер оставлять нельзя! Пески его съедят за час! Вставай! Пойдем на ремнях!

Фрэнк разогнулся, растянул свои мохнатые длиннющие, похожие на орангутаньи руки и зевнул во всю пасть. Звучно щелкнул зубами. Причем настолько смачно, что у меня похолодела спина. Фрэнки перекусывал на спор ствол охотничьего ружья среднего калибра.

Из чего у него зубы я так и не разузнал. Если быть точнее не из чего, а «чьи». Он поворочался в трюме еще пару секунд и стал спускаться на песок, ощерив панцирные пластины на загривке, и смешно шевеля почти человеческими только втрое длиннее пальцами на мохнатой, дочерна, лодыжке. Наконец он нащупал песок и грузно осел на четыре конечности, теперь напоминая аллигатора переростка с короткой до неприличия, мордой и огромными фасеточными, стрекозиными, глазами.

Я знал Фрэнки уже больше года, но так и не привык к его необычному облику. Возникало ощущение, что Портной слепил его из чего попало. Брал наугад руку, ногу, тело, глаза, а потом крупными стежками кое-как сшивал все это вместе.

Шить Портной умел, и то, что получилось теперь выпрямилось почти в трехметровый рост и с интересом оглядывалось по сторонам. Слово «Оглядывалось» не очень то подходило для Фрэнки. Он встал в стойку как опоссум и судорожно подергивал броневыми пластинами на спине, превратив свою морду в мощный акустический приемник, расправив похожие на лопаты уши. Потом молниеносно поворачивал голову на сто восемьдесят градусов и также напряженно изучал то, что было у него за спиной.

— Йеэ-эго ньеэт. — Пропел-простонал он, и сел на край скутера совсем по-человечьи. На пятую точку, оперевшись для равновесия о песок длинной рукой.

— Я знаю, что его здесь нет Фрэнки. — Сказал я, и удивился, насколько робким оказался мой голос. Нам до него еще ехать сутки и у нас кончилась вода.

— Мыыы идем к корооовыам. — Снова простонал Фрэнки и снова заставил меня втянуть голову в плечи. Фрэнки нельзя было назвать дураком. Он был чертовски умен. Но вот внешность и речь никак не подтверждали этого. Скорее его можно было принять за какого-нибудь Мирриама — хищного и опасного жителя парящих джунглей Новой Лесты из системы Тауз чем близкого и преданного друга человека.

Мне все время казалось, что Портной, что-то напутал и Фрэнки однажды просто захочет меня съесть. Именно съесть, потому что окажется элементарно голодным. Однако, Фрэнк был предан как пес, сообразителен и силен.

В нем не было то, что люди называют внутренней свободой. Т.е. желанием действовать самостоятельно. Фрэнки всегда все устраивало, и чтобы он ни делал, а делал он многое не плохо, он делал, для кого ни будь или вместе с кем ни будь.

— Мы идем к коровам. — Бодрым, наконец-то, голосом произнес я. Достал из трюма курдюк себе поменьше и большущий кожаный мешок для Фрэнки. В нем лежал синтетический сахар. Коровы были жадными созданиями и воду просто так не давали. Я одернул куртку. Стряхнул пыль с фуражки. Поправил очки и занес нугу для шага. Однако сдвинуться не смог. Фрэнки положил мне на голову свою тяжеленную пятерню и не торопясь, нежно, с отеческой заботой, повернул меня направо.

— Тааам короэвы. — Опять пропел-простонал он и улыбнулся. Мерзкий холодок снова пробежал по моей спине при виде его зубов, и я быстро согласился.

— Знаешь где — так веди. Фрэнки радостно затрещал пластинами на загривке. Кивнул головой — Фрэээнки знаээет где коровы — Он в вперевалочку, каждый раз касаясь рукой песка, не торопясь, затопал на восток, к пологому бархану за которым слабой синевой мелькала какая то растительность. Я пошел следом.

Не смотря на то что рядом с Фрэнки можно было ощущать себя в большей безопасности, чем запаянным в броневую капсулу, от самого Фрэнки иногда исходила такая угроза физическому существованию, что в пору было лететь к форту, перепрыгивая через барханы, сверкая пятками быстрее, чем набивает морзянку Миллиметр. Однако. Однако, я старался привыкнуть к Фрэнки, и почти привык. Особенно когда он не делал резких движений и не показывал зубы.

Скутер я оставил на крутой стороне бархана, почти у его подошвы.

Ветер даже не сильный за пару часов может засыпать его песком так, что сверху не останется даже штандарта Форта — Первый. Но снова окликнуть Фрэнки и заставить его тащить на ремнях, хотя и не тяжелый, но в пешем походе очень неудобный скутер я боялся. Мне было гораздо спокойнее таращиться в спину Фрэнки, который пощелкивал пластинами на загривке в такт своим шагам. Мурлыкал, какую то мелодию, и иногда казалось, что он играет эту мелодию на своих полупрозрачных костяных наростах внутри, которых бежала кровь.

Немного поразмыслив, я решил, что мы успеем вернуться, до того как бархан полностью съест скутер. В крайнем случае, я скажу, что предупреждал Фрэнки и пусть он его откопает. Вот здесь возникала некоторая натяжка — «пусть откопает», но я договорился и со страхом и с совестью — «я буду ему помогать».

В общем, полностью организованный, целеустремленный и довольный собой я, перебросил дробовик со спины на грудь (на всякий случай) и зашагал по кривым следам Фрэнки, который, не смотря на кажущуюся неуклюжесть, уже скрылся за вершиной бархана.

Вымахивая колени, я стал быстро его догонять, не желая в одиночку встречаться с любым из созданий Химеры, даже с коровами.

Жнец

Черный, колкий как еж, с тремя глазами на затылке и двумя громадными на лбу. Жвалами острыми и кривыми как ятаганы, с которых нет-нет да и упадет капля желтого смертоносного яда. С восьмью ногами, которые торчали над его телом метра на полтора, Жнец ходоком был умелым. Казалось, что он не ходит по песку, а летает над ним. Нирвана, его планета, чем-то напоминала Химеру. Такая же странная, опасная и сухая.

Он летел над барханами от своего гнезда — длинной широкой норы с множеством комнат опутанных, нитями похожим на паутину и наверняка решил перемахнуть весь материк за час. Но намерения у него были более прозаическими. Жнец слышал, видел и чувствовал как космический радар и он разглядел у самого горизонта, две темные точки, удаляющиеся от третьей, наверное, с еще более прозаическим желанием — набрать воды. Это были мы.

Но Жнец был добрым малым и сегодня рекордов решил не устанавливать. Он спешил, предупредить нас. Горгона начала очередной выброс и до того как у поверхности песка температура поднимется до температуры кипения воды, а значит и меня самого, поскольку во мне ее было семьдесят процентов, оставалось совсем немного времени.

Спрятаться мы никуда не могли. Это точно. Я рассчитывал успеть добраться до стада и залечь под широкими, жесткими шершавыми спинами коров, с которых постоянно капала вода, надеясь пережить отрыжку звезды — мамочки, но Жнец посчитал, что мы находимся в смертельной опасности, и решил нас выручить.

За это ему, конечно, будет большая благодарность — корова, и мое огромное спасибо, потому что я едва не разрядил в его дыхала дробовик когда он встал передо мной, едва затормозив, как тепловоз и тараща, и без того огромные жуткие глаза, завыл своей мембранной, которая заменяла голосовые связки

— СЮДА ИДЕТ ГОРГОНА!

Как будто я не знал. Хотя. Хотя, если разбираться по совести    он прибыл во время. Горгона на самом деле вспухла фиолетовым пузырем и в долю секунды сожгла стратосферные облака. У нас оставалось секунд тридцать до того времени, когда по поверхности Химеры ударит жаркая радиоактивная волна далекого термоядерного взрыва. Очень жаль, что мы были на дневной стороне планеты в это время и, особенно, в этот час.

— Ну… — Посмотрел я на Жнеца, покачивая дробовиком, за неимением ничего более убедительного. — Ты нас бежал спасать или есть.

— Спасать — Пискнул Жнец мембраной и вытянул четыре лапы вверх.

— Фрееенк! — Прокричал я насколько мог громко. — Фрэнки! Мы можем пережить волну с комфортом, если ты того хочешь! — Но Фрэнки было все равно. Его странный полумертвый, непохожий ни на что живое, метаболизм не боялся радиации. Во время ударов Горгоны — он просто ложился на спину, чтобы ему не переломало кости, и прикрывал своими щитками голову. Как его не плющила волна с давлением почти в тонну, я до сих пор не понимал. Да и собственно Химера давала достаточно загадок, чтобы на них было можно просто наплевать.

— Корова — Провыл Жнец.

— Корова — так корова. Спасай. — Смирился я и сел на песок, скрестив ноги. Положил на всякий случай дробовик поперек коленей. Жнец еще ни разу не нападал на людей, но что там делалось в его трех нервных узлах, заменявших мозги — одному Богу было известно.

Мне показалось, что Жнец улыбнулся. Именно показалось. Мимических мышц у него не было. Жнец имел жесткий внешний скелет. Но огромные глаза наполнились ко мне таким почтением и нежностью, что мне оказалось, что он собрался меня целовать. Я на всякий случай приподнял дробовик. Вещь совершенно бесполезную сейчас против Жнеца, потому что его жвала нависали над моей головой, и отсечь ее он мог в любую секунду. Что, собственно, легко могло произойти и при неосторожном поцелуе тоже.

— Спасай. У нас всего десять секунд. — Как противостоял Жнец ударной волне Горгоны — это надо было видеть. Он не прятал меня в одну из многочисленных полостей, своей прочной, словно из титана шкуры, не обнимал, не накрывал огромным телом. Его действия походили на колдовство.

Он забросил четыре длиннющих лапы назад. Расставил оставшиеся четыре по сторонам правильного квадрата и с потрясающей скоростью, как он собственно, делал все, стал вытягивать из многочисленных желез брюха длинные прочные, но легкие как шелк ленты. Он строил кокон. Размером приблизительно метров десять в диаметре.

Он выдергивал их и выбрасывал высоко вверх, где ленты сплетались восьмерками и уже высохшие жесткие втыкались в песок вокруг нас. Окружая частым плотным забором, который погасит ударную волну, и не даст раскалиться воздуху до непотребных величин. Восьмерки сыпались и сыпались с неба, до тех по пока не укрыли нас со Жнецом плотной полукруглой, как перевернутая пиала конструкцией, с пористыми и прочными стенами.

Надо сказать, что в один из таких коконов Жнеца я палил из базуки с фугасным зарядом. Она не шевельнулась. Полковник, улыбаясь, предложил кумулятивный заряд, но я отказался. Если бы Жнец оказался в коконе и кумулятивная граната, все-таки пробила бы его убежище, возможно, я потерял бы еще одного союзника и теперь, во время смертельной опасности, спасать меня было бы некому.

Жнец успел построить свою юрту, до того как Горгона ударила волной несчастную Химеру. Земля дрогнула, и тонкие струйки песка поползли сквозь едва заметные щели кокона.

Жнец стоял, как и прежде. Уперев в стороны четыре задних лапы и подняв четыре передних вверх. Он был готов молниеносно заделать любую прореху в коконе, пока снаружи хозяйничала    смертельная буря.

Смертельная, по крайней мере, для меня. Жнец, напоминавший гидравлическое сооружение, тоже мог пострадать и от радиации и от давления. Иначе, с какой бы ему радости строить себе норы и коконы.

— Корова — Провыл Жнец. Когда кокон перестал дрожать и песок перестал течь сквозь миллиметровые продухи в стенах.

— Погоди — сказал я. — Снаружи еще слишком жарко. Надо подождать.

— Корова — Снова провыл Жнец и приподнял край кокона. Снаружи потянуло жаром словно из духовки.

— Хорошо — Хмуро согласился я. — Спишем на Шакала. Он в этом районе ужасно прожорлив.

Жнец снова улыбнулся глазами и потянулся жвалами к моей голове.

— Но-но-но. — Осадил я его, выставив вперед дробовик. Жнец съежился и отступил на шаг назад.

— Я понимаю, что ты голоден. Я понимаю, что корову ты заработал, но не стоит проявлять ко мне такое количество нежности. В моем случае доза может стать смертельной. — Я проследил за тонкой желтой ниткой, которая вытянулась с одного из жвал Жнеца практически до песка, и понял. — Жнец был голоден настолько, что просто пускал слюни.

Яд стекал с его жвал непроизвольно и никакого отношения ко мне не имел.

Я вздохнул полной грудью и опустил дробовик.

— Пошли. Но. Вначале мы наберем воды. После того как ты утащишь корову — они не дадут нам ни капли.

Жнец, с радостью отогнул край кокона и выпустил меня наружу.

Снаружи было жарко. Не просто жарко. А жарко настолько, что мне показалось — будто бы я попал на сковородку самого трудолюбивого черта преисподней. Но, тем не менее,    дышать у меня получалось, кожа не шла пузырями, а дробовик молчал.

Я нашел Фрэнки в полусотне шагов от кокона. Как и всегда в подобных случаях создавалось ощущение, что Фрэнки просто загорал под ударами Горгоны, томно прикрыв глаза зонтиком из броневых пластин.

— Он меня спас — Ткнул я дробовиком в сторону Жнеца. — Фрэнки не отреагировал. — Он просит за это корову — Снова попытался я, каким то образом поднять Фрэнки на ноги.

— Ноооо пууусть он подождееет. — Провыл Фрэнки. — Иначе коровы не дадут нам воды. — То-то я не знал. — Подумал я. Конечно, не дадут. Пугливые тупые твари, приспособленные только жрать и конденсировать воду на своей шкуре. Они не поддавались ни уговорам, ни дрессировке. Они просто стояли, в какой ни будь из ложбин, или медленно дрейфовали по пустыне, являясь общим водопоем для любого зверья, и считали себя в полнейшей безопасности.

Убить корову считалось преступлением не только среди людей колонии, но и среди, наверное, животных Химеры. Правда, не всех. Шакалу было все равно кого есть. Ему не была нужна ни вода, ни мясо. Он питался кровью.

Фрэнки поднялся. Поправил свой огромный мешок с сахаром, ставшим уже карамелью, и пошел к коровам, совершенно спокойно, топая по раскаленному песку босыми ступнями, словно был тем самым чертом, который жарил меня на невидимой сковородке. Я натянул респиратор и добавил подачу воды из увлажнителя. Все-таки, наружный воздух, смешанный с прохладной водой был не столь обжигающим.

Почувствовав сахар, коровы поднялись на свои коротенькие как тумбы многочисленные ножки и потянулись к Фрэнки.

— Хорошааая. Добрая. Милая. — Гладил он каждую из них, запихивая в круглую дыру рта обломки карамели из мешка.

Когда мешок Фрэнки опустел, мы уселись ждать. Дойка могла начаться не раньше чем через десять минут. Похоже, было на то, что именно столько времени было нужно сигналам малюсенького мозга коров добраться до сфинктеров вымени и разрешить нам воспользоваться его запасами.

— Пора — решил я — И двинулся к ближайшей ко мне корове. Фрэнки кормил ее особенно усердно. Я погладил выпуклый живот коровы, который они прижимали к песку всякий раз, когда кто-то пытался добраться до воды даром, и подставил свой мешок под узкий сосок, который можно было принять за хвост.

Из него вначале тонко, потом тягуче полно потекла сладковатая прозрачная жидкость, состоящая на девяносто пять процентов из воды, и на пять процентов из остатков того что, корова ела.

Это стадо принадлежало Первому форту и кормили мы его в основном сахаром. Поэтому вода не отдавала ни падалью, ни растительностью. Пить воду, которую давали коровы Химеры, можно было сразу, не боясь отравиться или схватить несварение желудка. Конденсат с их испиленных узкими проходами спин был, абсолютно, стерилен.

Шакал

Я наполнил свой мешок водой и с трудом накинул его на плечо. Добрых двадцать литров жизни нес я теперь с собой. О том, что почти все придется отдать Полозу,    мне в ту минуту думать не хотелось.

Фрэнки взял почти центнер. Он возился с каждой из коров стада и, похоже выкачал всех досуха. Он повесил здоровенный мешок-пузырь себе на грудь и снова обнажив, ужасающий частокол зубов, радостно похлопал по мешку длинными узкими ладонями.

Дробовик рефлекторно шевельнулся в сторону Фрэнки. — Господи — взмолился я. — Ну, я же не смогу его убить. Какого же тогда черта я в него целюсь? — Я с усилием отвел оружие в сторону.

— Корова — Проскулил за спиной Жнец. Я вздрогнул. Я про него совсем забыл. А он как послушный пес сидел и ждал, когда мы напьемся, и наполним свои курдюки водой.

Отдать корову Жнецу было конечно можно, но Жнец слыл, кроме всего прочего, отчаянным болтуном. Он жил свободным поселенцем пустыни, появляясь то в Первом форте, то в Восточном. Иногда его заносила нелегкая и в Горный форт, и в каждом месте, где он находил благодарного слушателя, он, звеня своей мембранной, рассказывал кучу историй про свои победы. Расскажет и об этой.

–Расскажет — Сказал я вслух. Полковник очень внимательный слушатель и ему истории Жнец рассказывал с особым удовольствием. Не то, чтобы я боялся Полковника, но он был комендантом форта и распоряжался его имуществом. Даже этим. Я посмотрел на свои ботинки с рубчатыми подошвами. По песку босиком. Нет. Не реально. Значит — Корова. Но отдать ее надо так, чтобы Жнец всем рассказывал, что будто бы он ее не ел, а наоборот — спасал.

Я достал тонкую дудочку, которую чудом удалось привезти с Земли. Обычная дудочка из абрикосового дерева, которую тысячу лет назад называли Дудук могла заставить плакать даже песок Химеры, даже Жнеца, даже Фрэнки, даже тупых обжор-коров, если тот, кто взял в руки дудук взял его правильно. Я учился играть на дудуке самостоятельно и вряд ли бы утопил в слезах Химеру, но, кое-что у меня получалось.

Длинные тягучие многослойные звуки потянулись над пустыней, отражаясь, переплетаясь в сложный узор тембров и высот. Словно кружева Жнеца, следы Фрэнки, шкура коровы. Они находили в душах каждого существа все самое хорошее доброе, вызывали желание делиться общаться говорить, рассказать, что-то очень важное о своей жизни. Что-то, настолько важное, что если этого не рассказать, то смерть окажется не символом завершения жизни, пиком, вершиной, а обычным физиологическим актом, который происходит повсеместно и в огромных количествах.

Я обладал определенной привилегией. Если разобраться я этой привилегией пользовался и частенько плевал на всех, поскольку у меня была эта привилегия.

Только на звуки дудука реагировал Шакал. Длинные шестилапые твари с двойными челюстями, которые открывались и закрывались крестом. В конце каждой из челюстей торчал всего один зуб. Но острее и тверже материала я не знал. Зубы Шакала резали стекло сталь, титан. Я все хотел поцарапать этим зубом шкуру Полоза, но все как то не доводилось. Внутри каждого зуба, словно пакета игольчатых шприцев, шли трубки к горлу твари. Горло было насосом, который мог за час перекачать почти тонну жидкости и создавал давление проламывающие любые органические ткани.

Объевшийся Шакал то ли убегал, со своей добычей, сбросив шкуру. То ли закапывался так глубоко, что его невозможно было найти. Это пока было неясно.

Было ясно только одно. В круглых воронках пяти семиметрового диаметра сидел Шакал. Периодически вышвыривая двумя свободными лапами килограммов двадцать песку на одну из сторон воронки. Таким образом, они создавали смертельный уклон, по которому вверх не могла подняться ни одна живая тварь. Я с уважением посмотрел на Жнеца. Пожалуй, только он мог, используя свои способности выбраться из ловушки.

Что, собственно, сейчас ему и придется сделать.

Одна из воронок зашевелилась, и из нее выполз Шакал.

Они были разумны или почти разумны или разумны по-своему. Я не знал, как определить степень развития их интеллекта, разве что по большим круглым черепам и высокими буграми над глазами, что могло сойти за лобные доли мозга. Пока ни один труп Шакала не попадался ни одному жителю Форта для того, чтобы его препарировать. Разве что пустые шкуры, словно сброшенные скафандры. Да собственно и не было в том нужды. Шакалом интересовался только я. Только я искал, что-то на этой планете чего-то особенного. Искал загадку, для того чтобы ее разгадать, но пока не получалось даже с загадкой. Что-то в ней было в этой Химере, что требовало пристального изучения и внимания, и Шакал был одним из кусков, который никак не лез в общую картину планеты. Остальные поселенцы не искали ничего. Они отбывали срок. Срок как обыкновенные заключенные, поскольку ими и являлись.

Химера была тюрьмой. Сюда ссылали не благонадежных представителей рас, а уж выживание было вопросом каждого. Если позволяли способности — можно было жить одному, как живет Жнец, Портной, Полоз или Саламандра.

Но люди твари социальные. Им нужно обязательно сбиваться в кучи и устраивать иерархии. Так появились форты: Первый, Восточный и Горный. Я был приписан к Первому форту и подчинялся Полковнику.

Подчинялся — слово не совсем привычное на Химере. Здесь не было строев и проверок. Не было вышек с пулеметами. Высоких заборов с колючей проволокой и охраны. Сама Химера решала: кому жить, а кому умереть. Поэтому Полковник занимался исключительно имуществом и поддержанием форта в более или менее приличном состоянии. Остальное его касалось    постольку поскольку.

— Ты зовешь меня снова. Зачем? — Шакалы не имели индивидуальности, являясь, чем-то общим. Не понимали что такое смерть. Не имели собственных имен, и каждого можно было называть одним именем    — Шакал. Они, похоже, приняли такое прозвище и отзывались на него.

Если не особо напрягаться, то Шакала можно было назвать одним существом. Если такое вообще было возможно. С двухмиллионной их популяцией. Жизнь для них была чем-то общим, и столь многогранным, что я отказывался даже представить, что это была за жизнь. Общались они ментально и всегда были одним целым. Каждая из особей скорее была отростком чего-то целого, чем отдельным представителем вида. Однако, слышать их могли не многие. Я мог.

— Послушать дудук — Невинно ответил я густому голосу в голове.

— Я слышал дудук — Ответил Шакал — Хорошая музыка. Я тоже могу заставить тебя плакать и хотеть летать.

— Я знаю. — Ответил я, продолжая выдувать из абрикосовой дудочки и жизнь, и любовь и слезы.

— Ты хочешь, чтобы твой друг не предал тебя своей болтовней. — Шакал приблизился метров на двадцать и начал кружить, выкапывая новую воронку.

— Ты все правильно понял, Шакал. — Продолжал я дуть в дудук.

— Ты можешь перестать будить меня. Я сделаю то, что ты просишь, но ты останешься мне должен. — Я перестал играть. — Каждый раз, когда я общался с Шакалом, он говорил, что я останусь ему должен. — Когда ты заберешь свой долг? — Спросил я его, злясь, потому что Шакал предупреждал меня об этом уже второй десяток раз. — Когда придет время — Прошелестел ответ. — Оно еще не пришло? — Нет.

Шакал уснул. Если быть точнее — перестал реагировать на мои попытки связаться с ним. Он стал обычным хищным и очень опасным животным.

— Черт бы тебя побрал! — Выругался я вслух. То, что непонятно — опасно. Особенно здесь на Химере. А Шакал был или были самым, мне не понятным то ли явлением, то ли созданием Химеры, то ли самой Химерой. Но, было уже все равно. Я выпустил джина из бутылки, и одна корова из расползшегося как клякса стада оступилась в воронку Шакала.

Громко заблеяв, она засеменила своими колоннами ножками, силясь выбраться на поверхность, но она уже была определена, как добыча и выбора у нее не оставалось.

— Она твоя — Кивнул я головой Жнецу. — Вытащишь — съешь. Не вытащишь — съедят тебя… Вместе с коровой. У Шакала хватит желудка поместить жидкости из обоих ваших тел.

Жнец посмотрел на меня с укоризной, но думал не долго. Метнувшись к воронке Шакала, он запустил одну из своих длинных ног внутрь, уперевшись всеми остальными семью в песок по самое колено. Из воронки полетели уже не килограммы — центнеры песка и мне пришлось отойти, для того чтобы не попасть под случайный удар этой необычной борьбы. Шакалу все-таки удалось зацепить корову одной парой челюстей и Жнец, похоже, тащил наружу их обоих. И Шакала и корову. Но я не помню ни одного случая, чтобы Шакал был побежден. Иногда возникало ощущение, что его тело прорастало до самого ядра планеты — настолько прочно он сидел в своей воронке.

И тогда Жнец использовал немыслимый прием — он полез в воронку почти целиком, оставив всего две лапы снаружи. Остальные шесть он равномерно распределил по краям воронки так, чтобы ударами песка сбить его было невозможно, ну или очень трудно. Опустив голову вниз, он щелкнул своими жвалами-ятаганами и откусил две трети коровы. Оставив Шакалу почти выжатую жесткую шкурку животного.

— Я победил — Посвистел он своей мембраной когда выскочил из воронки наружу, и заботливо укутал остатки коровы теми же полосами, из которых строил кокон.

— Конечно, ты победил. Ты же не мог поступить иначе. — Я забросил дробовик за спину и встал, отряхивая песок со штанов.

Жнец был занят добычей. Он вертел ее и так и сяк, то ли не зная с какой стороны откусить первый кусок, то ли готовя консервы на период голодовки. Укутывал ее лентами до тех пор, пока не превратил в тугой комок, похожий на огромный продолговатый мяч для регби.

— Ты ее съешь? — Не выдержал я. Как есть Жнец я видел. Это зрелище не особо меня привлекало, и я хотел, чтобы он удалился с той же скоростью, с которой сюда прибыл. Разумеется вместе с «зарплатой»

— Я буду менять кожу — Пропел Жнец.    — Мне нужен будет запас. Этого хватит. — Я заинтересованно зашевелился. Жнец не часто менял свою кожу, а материалом она была превосходным. Колючие жесткие черные пластины, невероятно прочные, можно было приспособить для чего угодно. Кроме всего прочего в Форте я бы обменял шкуру Жнеца на многие, очень нужные и важные вещи.

— Где ты ее оставишь? — Как бы между делом спросил я, стараясь не выдать заинтересованности.

Жнец опять вытаращил на меня свои глаза, словно на маленького. — Разумеется в жилище. — Другого ответа я не ожидал. Новый покров, который позволял ему расти, также позволял и прикончить Жнеца одним выстрелом поскольку был мягким. Но вопрос заключался в другом как получить доступ в жилище Жнеца    до того как новая шкура его затвердеет и старую шкуру он сам не начнет торговать по всем трем Фортам.

— Я принесу тебе воды — Столько, сколько будет нужно, для того чтобы латать трещины в твоем новом панцире. — И масла. — Тебе не будет больно расти.

Жнец замер. Я знал его тайну и теперь нагло ею пользовался.

— Пусть человек придет, после того как Горгона выплюнет огонь еще два раза. Я буду готов.

— Иди уже. — Я толкнул Жнеца в ногу, прерывая его особо возвышенное настроение. Если он сейчас начнет благодарить за полученную возможность заработать тушу коровы, этому не будет конца.

— Ты знаешь, где искать меня, когда я буду слаб.

— Знаю — знаю. Иди уже, а то твоя кожа начнет сползать здесь. Горгоне это не понравится, знаешь ли.

Жнец медленно начал отступать, потом все быстрее и быстрее пятясь задом, перевалил за вершину бархана и, развернувшись, задал такого стрекача, словно вспомнил, что начал устанавливать рекорд по пересечению материка пешим ходом. Двигался он настолько быстро и легко, что песок под его ногам почти не двигался и только фиолетовый след электрических разрядов перенасыщенной электричеством атмосферы, указывал путь, которым следовал Жнец до своего убежища.

— Уфф — выдохнул я. — День оказался не столь безмятежным, как казалось вначале. Я думал, что хороший ветер дотащит нас до логова Полоза к вечеру, и мы успеем с ним о многом поговорить, но планы изменились.

— Химера. Одно слово — Химера. Здесь могло произойти все и всегда.

— Фрэнки. Вставай. Нам пора. — Фрэнки снова улегшийся на песочек и принимавший солнечные ванны, пока мы разбирались со Жнецом и Шакалом, не торопясь, приоткрыл одну из своих броневых пластин.

— Мыы ужее идем? — пропел он.

— Нет — летим. — Огрызнулся я. Теперь я, не боялся Фрэнки. Может потому, что он не улыбался. Может потому, что меня занимала шкура Жнеца. А может быть, просто, потому что я думал о том, что снова уперся в одну из загадок Химеры, и она становилась все непонятнее. — Долг, который копил Шакал, мог быть чем угодно, и то, что это будет, что-то материальное, вызывало большое сомнение. Что я мог отдать такого Шакалу, чтобы он от меня отстал. Это меня заботило больше всего. Но я ничего не мог придумать —     как просто пойти и сдаться на милость победителя, когда придет время. Но зачем ему мои три литра крови, когда вокруг есть чем поживиться?

— Тьфу! Так и свихнуться недолго! — Я пнул ботинком песок. — Фрэнки! Черт бы тебя побрал! Сколопендра скоро закроет Химеру и мы будем искать свой скутер с фонарями! Пошли!

Теперь Фрэнки услышал в моем голосе раздражение и сталь, которой подчинялся беспрекословно. Он поднялся на ноги, и так же переваливаясь и касаясь лапами-руками песка, зашагал к скутеру насколько возможно быстро.

С раздражением я, пожалуй, поторопился. Поскольку «быстро» для Фрэнки означало для меня «бегом». Бегом с пудовой гирей за плечами. Тем не менее, я бежал за Фрэнки старательно втаптывая его следы, поскольку хорошо понимал, что когда пылевое кольцевое облако, которое являлось спутником Химеры, и    своими хвостами напоминавшее многочисленные лапы этой твари, закроет Горгону целиком — наступит не менее опасная дневная ночь.

Искать скутер с фонарями — выражение образное, оставшееся, в моем древнем словарном запасе с незапамятных времен. Если быть точнее с тех времен, когда я еще не работал на космодроме Ра на Сиберии и не завел дружбу с Полозом. Результатом моей дружбы с ним и было мое неприятное присутствие на Химере.

Скутер мы вряд ли потеряем. Об этом я не беспокоился. Фрэнки видел в темноте едва ли не лучше чем днем, и найти обратную дорогу и скутер для него не составляло труда. Но ночь Сколопендры, или просто дневная ночь была временем вовсе некомфортным. Песок днем, под палящими лучами Химеры казавшийся мертвым, начинал постепенно оживать. Вот почему я хотел добраться до скутера как можно быстрее. Мелкие клещеобразные твари впадавшие в, что-то похожее на кому при высокой температуре, теперь тянули вверх крючки своих лапок, цепляясь за обувь одежду, старались подняться выше и пробуравить живую, мою, пока еще живую плоть. Фрэнки эти твари обходили стороной. Почему — кто же его знает? Может быть, они тоже не любили мертвяков. Но я-то был жив.

Сколопендра уже наполовину закрыла Химеру, и мы едва обгоняли наступающую тень. За нами песок темнел, шевелился, покрывался жесткой хищной «травкой-муравкой» в которую хотелось лечь. Но получилось бы это один единственный раз. Клещи прогрызали слабую кожу и устраивали себе жилище внутри тела, в которое попадали. Вполне сносное жилище, в котором можно было жить, размножаться, отмечать рождество и, разумеется — грызть и грызть его мягкие питательные стены. Меня такая перспектива не устраивала, и я, прибавив скорости, почти догнал Фрэнки.

Тот уже присел на корточки у скутера, разумеется, засыпанного песком до самого штандарта форта, и нащупывал, за, что бы покрепче уцепиться.

То, что Фрэнки силен: я знал. То, что он мог завязать французским кружевом дюймовую трубу легированной стали: я видел. Но я не видел, как Фрэнки выдергивает из песка скутер. Не откапывает. А выдергивает. Это было круто.

Фрэнки встал, растопырив широкие лапы. Расправил от напряжения броневые пластины на загривке и, так и    не сняв с живота мешок со ста литрами воды, потащил скутер за трос на носу. Потащил вперед. Я же всегда говорил, что Фрэнки умен. Я бы скутер вначале откопал. И, разумеется, нахватал полные ботинки синих, прожорливых, песчаных тварей.

Фрэнки тянул скутер вперед, и тот, повинуясь своему единственному предназначению — двигаться вперед, медленно стал выбираться на ровную шероховатую поверхность, которую уже хорошо почистили Арравы.

Скопилось их здесь порядочно и клещи синей волной отхлынули в стороны.

— Арравы, здесь, откуда? — буркнул я за спиной Фрэнки. Фрэнки освободил одну лапу-руку и похлопал по пузырю на животе, как он делал это не один раз. Я признал себя уже в который раз круглым дураком, потому что Арравы чувствовали воду за километр и толпились вокруг Фрэнки в надежде на пару капель. Разумеется по пути или съедая или отпугивая клещей.

У меня воды было меньше, и упакована она была в пластиковый рюкзак, который не пропускал ни молекулы, соответственно Арравы аккуратно обходили меня и с надеждой липли к Фрэнки, потому что его мешок был сделан из коровьей шкуры и пропускал воду. Совсем по чуть-чуть. Но этого хватало для того, чтобы желающие пить принимали Фрэнки за пресноводное озеро.

Скутер, наконец, выполз на ровное место и я, отряхнув ботинки, с облегчением, залез внутрь. Фрэнки не торопясь, упаковал свой бурдюк на корме и уселся у меня за спиной.

— Ну что? Поехали — двинул я рычаг, расправляющий парус.

Дневная ночь Химеры имела одно преимущество перед днем. Преимущество неоспоримое и в, данный момент, очень необходимое. Тугой плотный ветер, который мог утянуть за собой не только мой скутер, но и пару барханов вместе с ним. Парус затрещал, захлопал, наполнился словно киселем, без единой морщины и двинул нашу колымагу вперед, все быстрее и быстрее.

Днище скутера, трещало и искрилось. Оно принимало остаточную ионизацию песка, меняло вектор заряда, и теперь без труда поднимало и нас с Фрэнки и воду и все конструкции, которые были установлены сверху, на высоту, достаточную, для того чтобы не цепляться за мелкие камни и ровную гребенку песка фарватера.

Мы шли на север. Шли в ночь. Шли туда, куда тащил ветер, и, слава богу, что гнездо Полоза было там же. Мне очень хотелось увидеть старого друга и задать ему пару вопросов.

Аэлита

— Ты можешь говорить что угодно, папа, но я пойду туда, куда ушел Гарик. — Полковник угрюмо молчал и ковырял штыком карабина бетонный пол.

— Ты никуда не поедешь. — Он передернул затвор. Поймал на лету патрон, осмотрел его со всех сторон и поставил на стол в ряд с остальными. Если немного призадуматься спор длился около получаса, поскольку патронов на столе скопилось приблизительно на то чтобы расстрелять наповал взвод зарвавшихся колонистов. Тем не менее. Аэлита, топнув ножкой, трижды прокричала отцу в лицо — А вот и пойду, пойду, пойду!

Полковник промолчал. Он только трижды передернул затвор карабина, и каждый раз ловил патрон, когда он вылетал из патронника, снова разглядывал его со всех сторон и ставил на стол. На третьем «пойду» патроны в обойме кончились и он, тщательно вытерев ствол от пыли рукавом, поставил карабин в угол.

— Я не дам тебе скутер. — Это раз. — Немного поразмыслив, сказал он — Во вторых. — Гарик ушел вместе с Фрэнки, который не даст его в обиду, если что. Это два. — В-третьих — Полоз никого не примет без воды. Гарик и Полоз, старые друзья. Они могут договорить, а ты — нет.

Аэлита сморщила красивый носик — Ну папа, ну, пожалуйста. Скоро день. Сколопендра отпустит Горгону. Я могу взять флаер и обогнать их. Ты обещал мне, что будешь давать флаер полетать. Вот я и возьму его полетать. Но ты же не говорил, куда мне надо лететь.

Полковник покрутил шеей. Тугой подворотничок давил горло. Женская логика была столь же неподавимой сколь и непонятной. Полковник вообще старался не начинать бесед с Аэлитой потому что этот демон в юбке мало того что всегда получало что хотел — он получал то чего никак не хотел давать его отец.

— Хорошо. — Наконец проговорил он. Я дам тебе Москита, но ты полетишь не одна.

— И кого ты предлагаешь мне в попутчики? — Звонко засмеялась девочка. — Миллиметра? — Он не сможет и ремень застегнуть, как следует.

— Нет. — Полковник притопнул ногой. — С тобой полетит Лозоходец.

Аэлита опешив, присела на стул. Скромно оправила юбочку. — Лозоходца? — Невинно и с толикой страха и уважения переспросила она.

— Да именно его. — Он тебя не потеряет, и он сможет тебя защитить.

— Но он… — Аэлита потерла носком ботинка бетонный пол — Но, Лозоходец слеп. У него вместо глаз два белых пятна.

— Именно поэтому. — Неумолимо гнул свою линию Полковник. Даже если ты от него сбежишь — Лозоходец найдет тебя, куда бы ты ни залезла или спряталась.

— С ним ты будешь в безопасности.

— Бррр — Поежилась Аэлита. — Пап. Я его боюсь.

— Его все боятся — Негромко ответил Полковник. И поэтому тоже ты полетишь именно с ним.

— Гарик считает себя самым умным на Химере и думает, что только его волнуют ее секреты. Вовсе нет. Мне тоже будет интересно узнать, чем закончится беседа Полоза и Гарри. Поэтому ты мне все расскажешь.

— Какой же ты все-таки — Аэлита нахмурила брови и сложила руки на груди.

— У тебя нет выбора — Полковник встал. — Скоро обход и у меня нет больше времени спорить с тобой. — Вот свисток Москита. Он положил на стол, свернутую замысловатым узором серебряную трубочку. Лозоходец, я полагаю, уже стоит за этой дверью.

Высотный ветер Горгона поднимет через десять минут. Хороший попутный ветер очень полезен для экономии сил твоего товарища, девочка, потому что ему теперь придется нести двоих. — Полковник наклонился к дочери и двинул свисток ближе.

— Лети или оставайся смотреть мультики.

— Она полетит. — Лозоходец, непонятно как оказавшийся в помещении комендантской стоял напротив Полковника и слепо нащупывал место, для того, чтобы присесть. Аэлита ловко соскочила со своего стула, и придвинула его так, чтобы Лозоходец не размахивал своей белой палкой, а сразу сел на место.

— Она полетит — согласился Полковник. Неожиданно взял под козырек и, обойдя Лозоходца метра за два, вышел наружу.

— Дай мне руку девочка — ласково произнес Лозоходец и протянул вперед руку. — Я не смогу найти дверь, чтобы выйти.

— А как ты сюда вошел? — Набычилась Аэлита.

— В мире много путей — Вздохнув, произнес Лозоходец. Материальный мир для меня сложен и я плохо ориентируюсь в нем. Дай мне руку. Иначе мне придется тащить тебя сквозь бетон.

Аэлита больше не сопротивлялась. Прихватив со стола свисток, она взяла за руку Лозоходца и двинулась к двери. Перспектива продираться сквозь четырехметровую бетонную защиту пакгауза форта, ее не обрадовала — Лозоходцу не всегда удавалось протащить вместе с ней ее одежду.

Лозоходец улыбнулся и принял в свою неожиданно теплую и крепкую ладонь тонкие пальцы Аэлиты.

— То о чем ты думаешь — произойдет. — Прошептал он.

— Пуфф — Передернула плечами Аэлита. Вытащила Лозоходца из комендантской в коридор сделала ему реверанс и мило улыбнувшись, оставила одного.

— Извините, сэр. Я должна переодеться.

Лозоходец улыбнулся в ответ. Когда Аэлита скрылась за поворотом, он устало обмяк, вяло взмахнул рукой, и из пола прямо под его ягодицы протиснулся алюминиевый стул из столовой. Лозоходец устало на него присел и решил дожидаться девчонку здесь. Мимо входа в пакгауз она пройти не могла.

Зеркальный проход

Скутер, мягко покачиваясь, двигался в фиолетовом мареве ночи Сколопендры и я почти уснул, словно младенец в люльке, которую качает мать.

Скутер хорошо чувствовал ветер. Парус был полным. Автоматика работала сносно и мы никак не должны были сбиться с курса. Никак. Но.

— Гарриии — Тронул меня за спину Фрэнки. — Гарррии проснись.

— Мы сбились с курса. — Машинально ответил я,    потянул рычаг остановки. Парус скрутился вокруг мачты и из днища скутера в песок выстрелили сразу четыре титановых якоря.

— Ну и где мы теперь? — Я, щурясь, смотрел на приборы, но ничего кроме зеленых разводов в которых не узнавал ничего кроме зеленых разводов — не видел.

— Зеркальныыыый проххоод. — Пропел Фрэнки. Он съежился на корме, и, казалось, стал меньше втрое. Таким я его видел всего один раз. Фрэнки вообще ничего не боялся кроме зеркального прохода и…. и друга Аэлиты. Москит, на котором она лихо крутила фигуры высшего пилотажа, был хищным насекомым с Ревеня из системы Нару, и может быть, в памяти Фрэнки остался страх перед подобной угрозой. Или он боялся, что она вывалится из седла, и расплющит свою хорошенькую фигурку о землю.

Как бы там ни было — в зеркальный проход вначале придется идти мне.

Две красные, отполированные ветром и песком до матового блеска гряды одна из которых уходила на восток до горизонта, вторая до того же горизонта, но на запад. Скутер не мог летать, и перемахнуть двести метров шлифованного гранита у него бы не получилось.

— Отсюда вывод — Либо дожидаться ветра и возвращаться. Либо. Либо прорываться через узкую ровную двадцатиметровую щель, которая отсюда казалась тонкой едва различимой ниткой на огромном скальном теле.

Где-то справа. Очень далеко на западе был форт Горный. В крайнем случае, мы могли попросить помощи, но, я никого не хотел посвящать в свои планы на счет Полоза. И до Горного форта мы будем ползти еще пару дней.

Все эти размышления были бессмысленными. Просто мозг защищал меня, подсовывая вместо реальных воспоминаний о    Зеркальном проходе всякую дребедень.

Кто и когда его придумал или сделал, оставалось такой же загадкой Химеры, как и все другие.

Пройти Зеркальный проход могли не все. И чем крупнее и сильнее был боец — тем крупнее и сильнее Зеркальный проход выставлял Стража. Вполне материальное существо, которое также кусалось и царапалось. Могло отсечь голову. Оторвать руки и ноги или станцевать танец смерти на костях поверженного, после того как он его поджарит и съест.

Фрэнки боялся Зеркального прохода, потому что не умел драться, а драться ему пришлось бы. Да. Именно с Фрэнки. С таким же, как он сам монстром, но полным ярости и желания уничтожить любую помеху тому, что было за зеркальным Проходом.

Полоз хорошо подобрал себе место для логова. Если он хотел, чтобы его не беспокоили, то нашел самое удобное место. Через Зеркальный проход нельзя было пройти по суше. А с теми, кто пытался добраться до него по воздуху, он легко справлялся сам.

Тем не менее, вся интересность Зеркального прохода была в том, что сам Зеркальный проход был, а за ним ничего особенного не было.

Красные пустынные скалы с озерцами песка. Никаких алмазов размером с голову лошади, золотых россыпей, ничего. Разве что Туманное море, в котором жили, и наслаждались этой жизнью песчаные киты.

Доцент долго разбирался с экологической структурой Туманного моря и озадаченный орал на раздатчика в столовой, что это невозможно. Что море и киты неразрывно связаны друг с другом и что, собственно, киты и создали это море. Что изначально создать они его не могли и кто-то, или, что-то подготовило впадину специально, для того чтобы поселить туда китов. И получалось так, что вроде бы киты сами создали себе среду обитания, но создать ее не могли, потому что не могли существовать вне этой среды.

Что было первым? Курица или яйцо? Я всегда говорил, что если не зацикливаться на пернатых, то яйцо появилось первым, но меня мало кто слушал.

Туманным море называлось потому, что над ним постоянно висела пылевая дымка. Киты, таким образом, питались.

Похожие на толстые фонарные столбы с большим количеством плавников и плавничков, расположенных по спирали вдоль тела, киты просто ели песок. Ели его тоннами, переминая шершавыми глотками в тонкую пыль, которая в перенасыщенной электричеством атмосфере Химеры вела себя как вода. В ней можно было плавать и даже нырять на небольшую глубину.

Через длинные узкие щели первой половины тела киты выбрасывали перемолотую пыль наружу, оставляя всю органику внутри. Это и было их пищей. Пыль не только стекала вниз с их тел, но и поднималась вверх метров на двадцать пять, окутывая серой дымкой места их питания, а питались они непрерывно.

Киты с определенной натяжкой напоминали кашалотов, только плавники были гораздо короче. Нрава они были сурового, т.е. глотали все, что влезало в их огромные пасти. Я, например, поместился бы в пасти небольшого китенка вместе с Фрэнки, скутером, Жнецом и его домиком — убежищем от волновых ударов Горгоны. Прожевал бы он все это хозяйство, выплюнув остатки наружу секунды за три, не смотря на мои протесты.

Киты имели достаточно простую нервную систему. Слабо развитый интеллект и предположить, что они построили Зеркальный проход, было, по крайней мере, глупо. Никого кроме песчаных китов и Полоза за Зеркальным проходом не обитало.

Ничего кроме гнезда Полоза.

Мы хотели обойти Зеркальный проход, и идти через гряду Желтым перевалом. Скутер смог бы его преодолеть, но, почему-то, электроника решила, что так будет короче или быстрее, но никак не безопаснее. Или… Или кто-то или, что-то специально направило меняя сюда.

Во первых — или для того, чтобы я отдал здесь концы, потому что костями Зеркальный проход был завален едва ли не на половину, либо… либо… либо для того, чтобы я снова чего то кому то доказывал. Возможно Шакалу, возможно Лозоходцу, возможно Полозу. Он частенько подшучивал надо мной таким необычным способом. Но он мне был нужен больше чем я ему и я, все-таки, решился.

— Черт… — Я присел над черным ящиком со специальным снаряжением, на котором сам нарисовал красной краской кривой человеческий череп. Кривой потому что рисовал я плохо. Красный потому что страшно. А череп, потому что смертельно опасно.

Нажал на замки и ящик открылся с мелодичным звоном, словно музыкальная шкатулка. Я хотел себе найти другой. Не такой издевательский или сломать чертову микросхему с мелодией, но она пропела несколько раз — И в бой последний мы идем — прежде, чем открыла защелки.

Я достал два меча. С десяток сюрикенов. Комбинезон, который скрывал тело полностью, оставляя только узкую прорезь для глаз. С содроганием вытащил из гнезда шприц стимулятора. Пакостная вещь. Переносил я его плохо. Нет — после него мне было хорошо, но потом плохо. Рядом лежало еще два шприца восстановительной терапии, но действовали он медленно и каждый раз, когда мне приходилось пользоваться этим чемоданчиком, мне казалось, что я пользуюсь этими лекарствами в последний раз. Последний раз в жизни, потому что ни что не могло бы их заставить использовать меня снова.

Но, впереди был Зеркальный проход, и собственно выбора не было.

Костюм, прошитый прочными иглами Жнеца, я отложил в сторону.

У стражей будут такие же, и мои мечи будут бессильны против столь мощной защиты. Натянул поверх комбинезона легкие доспехи, для того, чтобы не пораниться самому об острые отломки камней и костяков, засунул мечи за спину, спрятал сюрикены за пояс и полез через борт скутера.

— Почему нельзя было меня убить более простым способом? — Интересовал меня неотступно вопрос. Ведь одного клеща. Одного лишнего бара давления. Одной, двух лишних единиц облучения было бы вполне достаточно, для того чтобы мое слабое белковое тело расползлось по поверхности планеты разноцветной кляксой. И Гарри перестал бы существовать. Исчезли бы его мысли и желания. Он перестал бы искать, что же Химера хочет от него самого, или от тех, кто с трудом, но живет на ее поверхности, и под нею.

— Ты идешь? — Фрэнки вроде успокоился и теперь с интересом наблюдал за моими приготовлениями.

— Скажешь еще, что ни будь — пойдешь сам. — Отрезал я. Откинул на костюме клапан и воткнул шприц стимулятора в бедро. Руки задрожали. Нужно было потерпеть минуты три четыре, до тех пор, пока лекарство начнет действовать. Видеть в темноте я не начну. Но чувства этот раствор обостряет максимально. Реакция и сила становится больше приблизительно вдвое, но после того как схлынет волна душевного подъема и желания порвать всех кто окажется на пути — меня можно будет упаковать в мешок и играть этим мешком в регби, поскольку я бы не смог оказать сопротивление даже ребенку.

Дрожь прошла, грудь горделиво выгнулась, плечи расправились и откинулись назад, словно я собирался брать вес мирового рекорда по тяжелой атлетике. Я хрустнул позвонками шеи. Пару раз взмахнул руками. Осмотрелся по сторонам. Знание поля боя дает если не абсолютное, то несомненное преимущество. А, что собой представляет Зеркальный проход, я основательно подзабыл.

Тем не менее, он имел в ширину приблизительно десять в некоторых местах пятнадцать метров. Жесткий каменистый покров, присыпанный истлевшими костяками прошлых героев, абсолютно зеркальные чуть мутноватые стены. Ровный, прямой проход, словно гряду разрезали пополам лазерным лучом.    Он казался совершенно безопасным, но до тех пор пока, желающий прогуляться на ту сторону не вступал в зону отражений.

Я сделал несколько шагов в одну сторону потом в другую, примеряясь, словно уже бился с врагом. Сделал шаг вперед назад. И, в общем, был готов.

— Ну, я пошел — Кивнул я Фрэнки. Тот еще больше съежился и благодарно кивнул. Похоже, что я спасал ему жизнь. Странную, необычную, но жизнь.

— Как только я уложу первого — ты потащишь скутер за мной. Метрах в пяти.

Отстанешь — умрешь. Приблизишься ближе — умру я, потом умрешь ты. — Все понял?

Фрэнки радостно выпрыгнул из скутера и ухватился за трос на его носу. В общем, он знал, что ему нужно было делать, но видимо скованный ужасом Прохода, просто ждал команды.

— Я вытащил мечи и аккуратно ступил на каменистую дорожку. Шаг-два-три. Мне вдруг показалось, что Зеркальный проход утратил свою смертоносную сущность и пропустит нас обоих без особых проблем, но, разумеется, был не прав.

Первый сюрикен мне удалось отбить жесткой подкладкой перчатки. От второго я увернулся. Третий, звякнув о лезвие катаны, отлетел, кувыркаясь, и застрял в корпусе скутера. Фрэнки остановился.

— Иди! — Заорал я на него, отбивая удар, который готов был разрубить мне голову от макушки до подбородка.

Из стен выплыли двое. Двое меня самих. Таких же быстрых    и сильных противника, обладавших теми же навыками, и таким же снаряжением.

Они не ждали ни переговоров, ни паролей. Им не нужна была драгоценная вода. Их задачей было смешать меня с теми, которых я с хрустом давил при каждом шаге.

Мечи засверкали с молниеносной быстротой. Одному против двоих биться сложно, но возможно. Единственным моим преимуществом были стимуляторы и как ни странно знание собственного стиля ведения поединка.

Я сознательно ломал его, переходя с одного стиля в другой. Крутился юлой. Падал и постепенно доставал и доставал по чуть-чуть каждого из своих противников.

Они копировали меня, четко аккуратно, но с небольшим, едва заметным опозданием — лагом. Которого мне, наконец, хватило, для того чтобы отрубить одному из них руку с мечом.

Отражение упало на колени, я, падая на колени сам, во-первых — парировал горизонтальный удар, который мог рассечь мне грудь, во-вторых отрубил голову первому.

Один из Стражей был с трудом, но повержен.

Я вонзил катану в грудь второму, провернул ее вокруг своей оси, превращая внутренности «Гарри из зеркала» в фарш, и заорал во все горло

— Фрэнки, Паааашли!

Фрэнки не заставил себя ждать. Рванул скутер, и мы бегом преодолели почти десять метров.

Я считал про себя — первый тридцать второй еще тридцать, это если не будет излома. Дополнительная грань отражения добавит нового противника, а, я, разрази меня гром, не помнил, сколько изломов имеют зеркала прохода. Но, кажется, был готов. Двое первых уже никогда не поднимутся, но из зеркала полез третий, выставив вперед ногу и меч.

— Ногу долой — Я легко взмахнул мечом, отсекая лодыжку отражения. Тот даже не стал выбираться целиком из скалы. Нырнул обратно.

— Руку долой! — Еще один взмах и блестящий меч запрыгал по камням, оставшись без хозяина.

До конца прохода оставалось, каких то, пять — восемь метров и мне нужно было пропустить Фрэнки вперед. Тут я оплошал. Я забыл, что на выходе проход имел сразу четыре излома и сюрикены, брошенные прямо из зеркал блокировать не успел.

Спасибо легкому шлему, который я натянул на голову в последний момент — он оказался достаточно прочным, и сюрикены не пробили его, но не настолько прочным, чтобы я, оглушенный массированной атакой, не рухнул наземь.

— Беги! — Заорал я Фрэнки. — Беги! — Фрэнки перекинул трос через плечо, растопырил пластины на загривке и рванулся к выходу. Он за долю секунды выволок скутер на чистое место и….

И вернулся за мной. Что сработало в его лобастой башке, я не знал. Он боялся прохода каким-то детским страхом, и я думал, что он не полезет в него, даже если все три форта будут его туда запихивать. Но, он ловко смотал якорный канат, на конце которого болталось четырехжальная конструкция из титана, и вперевалку побежал за мной.

— Дурак! — прошипел я. Поднимаясь на ноги. — Какой же ты дурак. — Шестеро. Шесть черных силуэтов с мечом в каждой руке стояли передо мною олицетворением скорой кончины. За ними вылезали из стен точные копии Фрэнки с таким же веревками и якорями.

— Все! Даже имея гранату, я их не кончу. — Мелькнуло где-то в голове, но в который раз, я вознес хвалу господу, что взял Фрэнки с собой. Он не стал биться ни с моими отражениями, ни со своими. Он подскочил ко мне со спины. Зацепил якорь за пояс и рванулся из прохода со всей скоростью, на которую был способен. Мне показалось, что меня сломали пополам. Дышать я перестал, потому что не мог, ноги едва касались земли, и один из мечей я потерял, но, выйдя из зоны отражений, мы перестали быть интересны публике, которая толпилась внутри. Они замерли, словно их приколотили гвоздями к земле и медленно таяли, исчезали, и за минуту растворились в воздухе, как будто их не существовало вовсе.

— С-пасибо — клацнул я зубами, едва освободившись от якоря за поясом, и свалился на бок. Стимуляторы действовать перестали. Фрэнки деловито притащил мой чемодан. Достал два шприца восстановительной терапии и всадил мне в ногу сразу оба, не заботясь ни о стерильности, ни о моих ощущениях.

— Я тебя придушу! — Взвыл я, хватаясь за ногу. Боль. Словно огнем опалила бедро, потом все тело и мне на миг показалось, что меня вознесли на жертвенный костер. Мышцы потратили всю глюкозу, какая в них была. Микроволокна мышц были разорваны слишком быстрыми движениями в драке, и все что я мог сейчас сделать это — лежать и выть. Тихонько выть, потому что мне было реально больно, реально горячо и реально все равно — выживу я или умру.

Фрэнки аккуратно стащил с меня порубленный костюм. Уложил остатки снаряжения в чемодан с черепом. Запихал меня в пластиковый мешок, щедро линув туда из своего кожаного бурдюка, и уложил нежно как ребенка на корму скутера.

Сам, взявшись за привычный трос на носу, поволок его на север. Где-то, совсем недалеко, было логово Полоза, и Фрэнки знал, что мы идем именно к нему, правда, не знал зачем.

Лозоходец

Лозоходец задумчиво сидел на алюминиевом стуле, вытащенном из столовой этажом ниже, мерно покачивался на двух задних ножках и, словно играл в какую-то игру, тренькал своей белой тростью слепого, подкидывая вверх банку из-под пива, не давая ей упасть на пол.

Дзынь-дзынь-дзынь. — Он колотил бедную банку об дно, бока, потом сделал так, что при каждом ударе она стала описывать повороты, и он считал каждый поворот.

Аэлиты не было. Лозоходец вздохнул. Перехватил банку в воздухе, помял ее в руках, словно фокусник, и начал, неаккуратно, сыпля на бетон крошки, есть круглый аппетитный кексик, политый сверху серебристой глазурью. Бутылка колы появившаяся, как обычно, из «ниоткуда» выстрелила пробкой в потолок. Лозоходец отпил два глотка. Потом пробка сама вернулась на место и завернула бутылку.

Затем Лозоходец вытянул бутылку двумя руками в длинную сигару, щелкнул пальцами и по коридору поплыли кольца пахучего дыма соланы. Сушеные и свернутые листья которой, жители Эфроса, родной планеты Лозоходца, очень любили покурить после приема пищи.

Лозоходец был по меркам землянина вполне молод. Красив и даже    элегантен. На нем был бежевый пиджак, белая рубашка, синие брюки и мокасины из тонкой натуральной хорошо выделанной кожи. Глаза без радужки и зрачков, которые постоянно сбивали с толку людей, он прикрывал широкополой шляпой, края, которой постоянно касался, когда кто-то находился рядом. Некоторые думали, что таким образом он отдает им честь, или оказывает знаки почтения. Думали, в общем, зря. Лозоходец, таким образом, прятал свои необычные глаза и только.

Его единственного из всех колонистов Химеры не посадили в тюрьму, т.е. выслали не как заключенного с определенным сроком, а изгнали с его собственной планеты навсегда.

Жители Эфроса имели небольшую, но очень дружную популяцию. Около пятидесяти миллионов всего. Состоявшая из несколько крупных городов, красивых и хорошо обустроенных, она процветала, и поэтому, не терпела ничего возмущающего устоявшийся порядок.

Лозоходец был не просто странен, тем более для Эфросцев. Он, как им казалось, представлял явную угрозу всей популяции.

Повзрослев, и обнаружив свои способности. Обладая невероятной властью над веществом, развитым мозгом и здоровыми амбициями, он вприпрыжку взошел бы на трон Эфроса и стал его Императором.

Поэтому правительство планеты решило от него избавиться. Но, возникли затруднения. Лозоходец был рожден на Эфросе и являлся его гражданином.

Просто так вышвырнуть гражданина Эфроса за пределы системы не позволяли не только законы планеты, но и национальная гордость маленького дружного народа. Тогда на помощь пришли священники.

Они обратили процесс изгнания члена общества в общественно полезное действо.

Синод «Веры Эфроса» присвоил Лозоходцу звание схимника. Священника низшего ранга, который должен всю жизнь мотаться между мирами и нести «Свет Эфроса» народам других планет.

С этим вердиктом и заданием «Нести Свет Эфроса» жителям Химеры, он и был отправлен на эту планету.

Лозоходец игнорировал службу — на что, собственно, и рассчитывало правительство Эфроса. Они были уверены, что Лозоходец не сможет покинуть Химеру никогда, поскольку Синод Эфроса никогда не призовет его обратно в виду плохого исполнения возложенных на него обетов.

Частенько Лозоходец вообще забывал о существовании Эфроса, а не только его сената, синода, или императора.

Ему вполне хватало Химеры и себя самого.

Он был лишен амбиций. Был лишен, желания иметь власть над людьми, повелевать ими, наслаждаться званиями, регалиями, и уж тем более «Нести Свет Эфроса» жителям других планет.

Лозоходцу было наплевать на людей также как людям наплевать на футбольные мячики Арравы, что катались по всей пустыне Химеры, иногда оживляя однообразный песчаный вид за окнами жилищ.

Люди Лозоходцу были понятны. Более точного слова подобрать нельзя. Понятны, изучены и прозрачны.

Так же как нельзя бороться за первенство планеты по бегу с вырванным листом из записной книжки. Так же было бессмысленно сравнивать Лозоходца и его сородичей. Лозоходец был выродком, жутким уродом среди них.

Не видеть электромагнитный спектр от синего до красного еще не значит — не видеть и не ощущать ничего. Лозоходец видел своими бельмами все, начиная от гамма-излучения, до теплового спектра.

Он видел гравитационные волны. Видел след, который оставляет в пространстве после себя нейтрино. Видел воду, которая могла залегать на десятикилометровой глубине. Видел, как дрожит и осыпается под ветром ночи Сколопендры Желтый перевал и, сидя в пакгаузе, на любимом стуле из столовой, мог сказать, когда Горгона снова начнет плеваться термоядерными бомбами. Мог из стула, на котором сидел, сделать смертельно опасное оружие, за долю секунды превратив алюминий в тротил. Мог. И, именно поэтому Лозоходец получил такое прозвище и получил его не зря.

Но Лозоходец имел тайну. Тайну, которую он хранил трепетно и нежно. Но чем больше кто-то хочет сохранить тайну, тем больше находится желающих открыть ее. Так же как бронированный грузовик выдает скрытые в нем сокровища, так и частые визиты в Горный форт, дальние походы к Жаркому плато, попытки донырнуть до дна Туманного моря, выдавали, что, по крайней мере, он ее имел,

А если быть точнее — тайное желание. Тайное желание настолько простое, что могло сойти за детский комплекс.

Но детский комплекс, который возникал у существа способного превратить твои мозги в малиновое варенье, имел уже статус не комплекса, а бомбы замедленного действия.

Лозоходец часто находился в расстроенных чувствах. Меланхолическое настроение, легко передававшееся жителям Химеры, влияло и на вещество его окружающее. Оно начинало терять форму, плыть. Иногда просто исчезать с тихим хлопком, перемещаясь либо во времени, либо в пространстве, либо в измерениях. Он об этом знал, и старался держать себя в руках. Т.е. не терять форму в буквальном смысле слова.

Но, для хорошего настроения и полноты жизни Лозоходцу нужен был оптический диапазон.

Т.е. по большому счету обычные человеческие глаза. И, разумеется, к этим глазам он хотел бы иметь душу, позволяющую не только ощущать пространство, но видеть его красоту, сострадать, любить, ненавидеть. Выбрать, наконец, свой жизненный путь и далее ему следовать.

Почему он просто не смог сделать себе глаза я не знал. Может быть, они были слишком сложны для него, или он просто ждал удобного случая. Или, или, или…

Однако, у меня были по этому поводу некоторые умозаключения, хотя и требовавшие тщательной проверки.

Любые изменения вещества, его формы, цвета, содержания, молекулярной структуры требовали точности. Точность это измерения. Измерения это как минимум две точки в пространстве. Он не мог себя изменить так же, как нельзя измерить расстояние, используя линейку с одним концом. Ему нужен был второй Лозоходец. Точная его копия. Первый конец линейки. Дубликат. И я, похоже, знал, где его взять. Но, молчал.

Молчал потому, что моих мозгов не хватало! Не хватало, для того чтобы все правильно подсчитать и проверить. Нужен был Полоз! Его могучие быстрые мозги. Мозги Полоза, к, которому, я шел сквозь смертельно опасную пустыню Химеры и нес ему сто двадцать литров воды.

Сто двадцать литров, из которых он высосет весь дейтерий с тритием и сможет, наконец, завести свой термоядерный движок, для того чтобы запустить ячейки пространственного анализа, для того чтобы он, наконец, стал тем, кем он был на самом деле, а не веселился с китами в Туманном море. Стал тем кто он есть, и ответил на мои вопросы, а был он межгалактическим космическим кораблем класса ПЛ-«Змея» с индивидуальным позывным — «Полоз». Ни больше и ни меньше.

Аэлита

Аэлита бегом влетела в свою комнату, захлопнула дверь. Повернула в замочной скважине ключ на два оборота. Прыгнула в кровать и укрылась с головой.

— Бррррр — Ей, почему-то, стало одновременно: очень холодно, жарко страшно и интересно.

— Так не бывает — Всхлипнула она и из глаз потекли слезы. Но их было немного.

— Лозоходец. — Произнесла она вначале нежным певучим голосом, словно гладила его по щеке. Лоззи. Милый. Красивый. — Ффу… — Она перевернулась на другой бок.

Как бы ни был красив Лозоходец. Его бельма, которые он никак не хотел прикрывать очками, ставили его в ранг неприкасаемых. Не смотря на то, что он был гуманоидом. Его не любили. Его уважали. С ним дружили. Но дружить с особью, которая постоянно носит в кармане заряженный револьвер трудно. Разумеется, у Лозоходца его не было. Но ему было достаточно трости слепого, чтобы он смастерил из нее буквально у вас на глазах хороший стрелковый комплекс.

Кроме того, и этот комплекс ему был нужен постольку-постольку. На коротком расстоянии он элементарно мог изменить состав крови своего противника, или углерод в клетках заменить, например, на кремний. Он иногда баловался этим с различными зверушками. На подоконнике в его кубрике стояло около десятка, исполненных таким образом, статуэток всяких гадов, чрезмерно агрессивных, но слишком глупых порождений Химеры.

Лозоходец не боялся ничего и никого. Ему никто не мог причинить вреда, даже если бы очень захотел. Разумеется кроме него самого. Но он имел принципы. А принципы — дело серьезное.

Он никогда не применял свою силу против того, кто не нападал на него. Люди, разумеется, даже не пытались это делать. Именно поэтому коллекция на подоконнике состояла именно из очень злых, агрессивных и часто ядовитых созданий Химеры.

Он никогда не вмешивался в управление фортами.

Он никогда не произнес ни одного слова ругани.

Он никогда не отказывал, когда его просили о помощи.

Он никогда, ничего, не просил взамен.

Он всегда держал данное слово.

И был до щепетильности честен при заключении сделок, хотя заключал их очень редко.

Всего однажды он попросил у Полковника буровую капсулу и вернул ее в целости и сохранности, пригнав взамен бесхозное стадо коров на территорию Форта, увеличив тем самым запас воды Форта на треть.

Полковник именно поэтому взял Лозоходца в спутники Аэлиты. Надежнее защиты на Химере просто не существовало.

Аэлита

— Гоша, Гарик, Гаречка — Пропела Аэлита и снова сделала движение, словно гладит кого-то по щеке.

— Фффу — Гоша, да ты не бритый. Она понизила голос.

— Конечно не бритый. Я сегодня убил сто монстров и двести взял в плен. У меня просто не было на это времени.

— Господи. — Простонала Аэлита. — Он, что такой тупой? Он, что не видит? Он, что не понимает, что если его кто-то съест я — буду плакать?

— Сидел бы в форте и советовал папе, как жить дальше. Он же умный. Так ведь нет! — Аэлита сбросила одеяло. Подошла к шкафу и вытряхнула прямо на пол почти все его содержимое.

— Он меня увидит в этом. — Она подняла кружевное воздушное платье, которое сплел Жнец. Он практически ничего не весило. Выглядело так, что девушки Земли пешком бы пошли на Химеру, если бы была такая возможность.

Аэлита приложила платье к груди и подошла к зеркалу.

— Он пошел к Туманному морю. Это не Горный форт со своими пещерами-дворцами. Там в этом платье я буду выглядеть смешно.

Она бросила платье на пол, толкнула его ногой. Легкий комок переплетенных лент желез Жнеца поднялся к потолку и медленно осел, словно воздушный шарик.

Аэлита вытащила длинное иссиня-черное платье в блестках и снова приложила его к плечам. Над этим платьем работал Портной.

Аэлите многие делали подарки и делали с удовольствием, потому, что красивой девушке всегда приятно делать подарки и, разумеется, если она этому подарку рада, то ты получаешь удовольствие.

Портной сшил его из шкур Шакала, которые они бросали в своих воронках, когда кого-то выпивали. Только шкуры и ничего больше. Внутри они были пустыми как высохшие колодцы земных пустынь. Как он их резал на куски оставалось загадкой, потому что прочнее материала, чем шкура Шакала на Химере просто не существовало.

Лекарь пытался делать анализ на предмет состава материала этих скафандров-шкур, но, совсем запутавшись в длиннющих молекулярных цепочках — плюнул и больше никогда этим не занимался. Больше всего состав шкур Шакала был похож на сверхпрочный углепластик и, на удивление многих, не относился никаким местом к биоматериалам.

Портной умел все. Шить платья. Изготовить потрясающей красоты головной убор. Смастерить доспехи, которые невозможно было пробить лазером. Сшить из остатков материала Фрэнки, например. С ним он возился особенно долго. Он хотел себе создать домашнее животное, но получилось не совсем то. Интеллект того, что он сотворил, оказался выше интеллекта многих жителей любого из фортов. Поэтому он отпустил его в некую условно, самостоятельную жизнь.

Фрэнки часто приходил к Портному и долго беседовал с ним. У него проявился интерес к литературе, а только у Портного оставалось, что-то, что можно было считать литературой. Ветхие из осыпающегося пластика томики Булгакова, Толстого, Стругацких.

Фрэнки часто уходил ночью в пустыню на охоту. Он не брал с собой ни оружия, ни брони. Все было в нем самом. Приходил сытым и довольным. Кого или что он там вкушал, оставалось загадкой для всех. Никаких остатков или того, что можно было бы использовать на благо жителей форта, он не приносил. Ему всего хватало. И торговлей или меной он не занимался.

Так вот. Блестящее, черное платье Аэлиты не могла пробить мегаватная лазерная пушка. Оно являлось одновременно и платьем и броней. Но открытые плечи, глубокое декольте, длинный шлейф сводил на нет все преимущества материала.

Аэлита обладала замечательной фигурой, со всеми признаками набирающим очарование молодой девушки, и попросила Портного сделать открытыми плечи, и декольте опустить достаточно низко.

Аэлита покрутилась перед зеркалом. Выпятила нижнюю губу и тоже бросила платье на пол. Платье с тихим шелестом, струясь, словно нефть стекло вниз. Аэлита свернула его и положила в шкаф, прихватив по пути, платье Жнеца, и целый ворох, нарядов, на которые она даже не хотела обращать внимания.

Села перед зеркалом по-турецки, скрестив ноги. Потом решительно поднялась, тряхнула шевелюрой и вытащила из-под кровати большой черный чемодан с таким же кривым красным черепом на крышке. Чемодан был обычным, без всяких кодов и мелодий. Она расстегнула два тугих ремня и перевернула чемодан вверх дном.

Тот, кто идет в пустыню Химеры, должен носить доспехи, а не кружевные платья. А в этом чемодане Аэлита держала именно их. Разумеется, Портной постарался сделать их не только прочными, но и красивыми.

Аэлита надела вначале шлем с крыльями над ушами. На голени надела щитки, защелкнула замки. Повертелась перед зеркалом. Потом достала два японских кинжала Сай, изготовленных из жвал Жнеца. Крутанула их так, что в каждой из ладошек юной леди оказалась блестящая тарелочка, и лихо всунула их в специальные ножны-зажимы на щитках голеней.

Потом, вздохнув, натянула тунику, которую для нее изготовил Жнец, поверх надела панцирь, щитки на руки и подпоясалась юбочкой, состоявшей из переплетающихся сверхпрочных пластин, доходящих до колена. Она покрутилась перед зеркалом, и оказалась собой вполне довольна. Затем нахмурилась и наклонилась над черным чемоданом с черепом. Повернула едва заметные замочки и открыла второе, скрытое дно чемодана. Достала, угловатые черные вороненые запчасти и ловко собрала из них пистолет-пулемет со снайперской оптикой и подствольным гранатометом. Передернула затвор. Заглянула в ствол. Внимательно осмотрела его со всех сторон. Достала из патронташа на поясе длинный желтый патрон. Ловко засунула его в патронник и подошла к небольшому, размером всего лишь с ее голову окну.

Размеренно вздохнув, она положила оружие на подоконник и припала к оптике.

Осмотрела стены форта. Подняла ствол чуть выше. Внимательно рассмотрела хижину Портного и прицелилась в крест, который был нарисован на флажке, болтавшемся на тонкой, но прочной спице штандарта.

Портной, уважал себя и любил. Его бы воля он из себя одного создал бы целое государство. Он не жил в форте, а сотрудничал с фортом. Аэлите нравился Портной, вполне приличный гуманоид, только с фиолетовой кожей с цепочками белых пятен татуировок, которые на Мурраве — родной планете Портного значили, что-то очень важное. Но флаг и особенно крест ее раздражали.

Она затаила дыхание и прицелилась в крест на штандарте. Плавно нажала спуск. Приклад мягко вдавился в плечо, а в самом центре трепещущего креста на флаге Портного образовалась небольшая аккуратная дырочка.

Аэлита осталась собой очень довольной. Достала из чемодана около десятка обойм, рассовала их по карманам панциря. Один лихо забила в коробку своего оружия. Набросила на плечи патронташ-крест, в котором плотно сидели осколочные гранаты.

Попрыгав, проверила: хорошо ли все на ней сидит. Перекинула оружие на спину. Осмотрела комнату еще раз и шагнула к дверям, за которыми терпеливо ее поджидал Лозоходец. Он все также сидел, покачиваясь на двух задних ножках алюминиевого стула, украденного из столовой. Но уже перед дверями комнаты Аэлиты. К списку его положительных качеств можно было добавить еще одно — Он был чрезвычайно обходителен и ненавязчив.

— Ох! — От неожиданности присела Аэлита и рефлекторно сложила кинжалы Сай крестом. Если бы на месте Лозоходца был кто угодно, кроме него, то он от страха грохнулся бы в обморок, потому что никто на Химере не владел кинжальным боем лучше, чем Аэлита. Тем более они были изготовлены из жвал Жнеца. Материала, сохраняющего свою смертельную сущность, даже после того как их переделали в кинжалы Сай.

— Не бойся, Аэлита — Произнес Лозоходец певучим голосом. Я не причиню тебе вреда. Тем более я же слеп. Ты знаешь. Ты, если захочешь, можешь убить меня в любую секунду. Любым из своих замечательных кинжалов. Я позволю тебе это сделать, но пока мы не добрались до Полоза это делать преждевременно. Не так ли?

Он встал со стула, и чуть помятый стул, тягуче медленно всосало в бетон. Он брякнулся, где-то этажом ниже, в угол грязной подсобки, вытаяв из потолка, как сосулька.

— Прости — Произнесла Аэлита, краснея до корней волос.

— Я не обиделся — Пропел Лозоходец, и звонко ударив тростью по бетону, прислушался к отражающимся звукам. Ему доставляло удовольствие иногда пользоваться только одним из своих органов чувств. Сейчас он только слушал.

— Нам туда — Негромко произнес он. — Ты пойдешь первой. — Он сделал шаг в сторону и Аэлита, передернув плечами, шагнула вперед, к выходу из Форта. Благо он был недалеко.

Москит

Лозоходец и Аэлита, словно арестант и конвойный вышли друг за другом через парадные ворота пакгауза на плац. Часовой на выходе отдал честь Аэлите и Лозоходцу, словно они были офицерами форта, и остался стоять, как стоял, стеклянно разглядывая шершавый бетон напротив.

Они прошли к центру плаца, и Лозоходец воткнул в утоптанный песок свою белую длинную трость. Повернулся к Аэлите.

— Зови своего товарища. Тем более, его перед полетом неплохо было бы покормить. —     От дверей столовой двое дежурных в одинаковых желтых комбинезонах, уже тащили какую-то мохнатую упирающуюся зверюгу, предназначенную на корм Москиту. Аэлита тяжело вздохнула. Приложила к губам свисток и трижды дунула в него. Не раздалось ни звука. Лишь Лозоходец немного скривился. Ультразвук он слышал прекрасно, но мелодия свистка оставляла желать лучшего.

Товарищ Аэлиты не заставился себя ждать. Скорая тень мелькнула над головами и вот — руки дежурных оказались уже пустыми, и сверху на белую рубашку Лозоходца упало две красных капли.

— Как же он не аккуратен — Произнес Лозоходец и через две секунды кровь посерев, осыпалась с его одежды, и она стала вновь девственно чиста.

Аэлита поднесла ладонь к бровям и подняла голову так чтобы рассмотреть, что делается там — наверху. Там, летая кругами на высоте приблизительно тридцати метров, завтракал Москит. Сложив шесть шипастых лап корзиночкой, и прочно удерживая жертву, он аккуратно ел ее с головы, шевеля многочисленными роговыми жвалами.

— Фффу — передернула плечами Аэлита. Зрелище было неприятным, но, очень недолгим.

Москит, заложив через крыло пикирующий вираж, ринулся вниз, и уже через секунду, подняв тучу пыли, стоял перед своими пассажирами.

— Одну минуту — проскрежетал он, и стал обтирать себя лапами, словно обычная муха. Если не принимать во внимание что размах крыльев «мухи» достигал пятнадцати метров, то можно было бы даже умилиться тем, как он потирал трехметровые «лапки» друг о друга.

— Я готов! — Заскрипел он снова своими жвалами и замер, словно вырубленный из мрамора.

— Ехать подано — Склонился в шутливом полупоклоне Лозоходец и отступил на шаг. Аэлита, ничего не ответив, почти бегом ринулась к Москиту, обняла его голову, состоящую, пожалуй, всю из двух радужных глаз. Поцеловала, куда-то посередине, и ловко вскочила в седло рулевого.

— Присаживайтесь — Шутливо скорчила личико, кивнув головой на седло сзади. — Сегодня поведу я. Надеюсь, вы не будете этому препятствовать.

— Не буду. — Негромко отозвался Лозоходец, и словно, не было расстояния между ним и Москитом, материализовался в кресле уже пристегнутым на все возможные пряжки и ремни.

— Я знаю, куда мы летим? — Тем же скрежещущим голосом произнес Москит.

— Туманное море. — Звонко ответила Аэлита. Москит кивнул. Говорить ему было тяжело, поскольку голосовых связок он не имел вовсе, а звуки, которые он издавал, получались из различных видов и способов скрежета его жвал, которых у него было около десятка.

Аэлита потратила два года на то чтобы научить его сносно выражаться на своем языке. Родной язык Москита состоял не только из звуков. В нем было к тому около двух тысяч знаков положений тела. К ним прикладывались еще танцы в воздухе и на земле, которые значили для жителей Паравая системы Биру очень многое, но для Химеры оказались вовсе не нужны.

Москита сослали на Химеру за кражу. Не просто за кражу. А за кражу одной из невест короля Паравая.

То, что он был страстно в нее влюблен, самого короля Паравая не разжалобило, и он насколько мог быстро, убрал опасного конкурента подальше с глаз долой.

— Туманное море. — Снова повторила Аэлита. Ей показалось, что Москит ее не расслышал. Москит слышал прекрасно, но лететь к Туманному морю, где жил спятивший космический корабль, у которого по карманам было рассовано десятка три лазерных зенитных пушек, могло стоить ему жизни, и жизни его пассажиров, а своей жизнью, и тем более, жизнью Аэлиты, он дорожил.

Лозоходец его не интересовал, так же как и он не интересовал Лозоходца. Он ничего к нему не испытывал кроме толики уважения и знал что Лозоходца убить нельзя, даже из лазерной пушки, если он знает о том, что в него собираются стрелять.

— Я сяду сразу за Зеркальным проходом — Проскрежетал Москит. Туманное море мы пересекать не будем. Это опасно. Дальше решим по ситуации. —

Лозоходец удивленно поднял брови. С Москитом судьба сводила его в первый раз, и он никак не мог себе представить, что под этими огромными радужными глазами скрывался вполне совершенный и склонный к анализу мозг.

— Ну, так полетели, дружище! — Крикнула Аэлита. Летать ей очень нравилось. Особенно, когда ее отец не видел, что она вытворяла в воздухе на Моските или флаерах форта.

— Полетели — Согласился Москит и прыгнул в фиолетово-черное, в белых прожилках небо.

Москит летал не как самолеты древней авиации. Его четыре крыла были столь совершенны, что, наверное, создавали подъемную силу даже, если их просто свернуть и положить в карман. Поэтому он взлетел в небо без всякого разбега и создания первичного подъемного потока. Сразу на свою крейсерскую высоту в сто метров. Оттуда было все прекрасно видно и высотный ветер, заканчивающейся ночи Сколопендры легко понес его в сторону, куда трое суток назад ушли на скутере Гарри и Фрэнки.

Полоз

— Ну, кажется все — приехали… — Я присел и вытащил из нагрудного кармана пачку жевательной резинки. Мне нужна была пауза, а мозгу углеводы. В том, что я жевал, была и пауза и углеводы.

Полоза нигде не было видно. Обычно он пластом лежал на поверхности моря, изредка переворачиваясь с одного бока на другой. Любил погреться.

Я встал на ноги, снял с шеи бинокль и приставил к глазам. Зрительное поле сразу сузилось в два круглых окошка, по которому поползли зеленые циферки с треугольничками целеуказателей. В них мирно жевали свой песок киты.

— Он внииизу — Пропел Фрэнки. Он молодец этот Фрэнки. Он уже успел закрепить скутер. Укрыть все наше барахло парусом и крепко затянуть его якорным канатом.

В общении с Полозом нам была нужна только вода.

Вдруг Фрэнки привстал, и повернул голову назад — вверх, растопырив свои уши-лопаты.

— У нас гости. — Негромко произнес я. Никогда не бывало так. Чтобы было без гостей. Здесь заваривалась какая-то каша, и я чувствовал, что каша будет крутой и не без комочков.

Но, тогда, тем более, Полоз нужен был как можно скорее. Что или кто там летело в небесах — летело сюда.

Я сложил ладони рупором и громко свистнул. Трижды. Песок под ногами зашевелился и вдруг стал, осыпаясь, подниматься все выше и выше.

Через три секунды я стоял на лбу Полоза, то бишь — рубке управления, в которой бронестекла очень напоминали глаза. Немного грустные глаза, смотрящие куда-то вдаль.

Я раздвинул руки, чтобы не упасть.

— Открой рубку, гадина! — Разозлился я на Полоза. — Я же упаду.

— Конечно, упадешь — прогудело откуда-то изнутри его огромного золотистого тела.

— И тебе будет, меня не жаль?

— Очень будет жаль. — Под ногами протаял круглый люк и я свалился на рубчатый пол рубки управления звездолета ПЛ «Змея».

— Химера на тебя плохо влияет. — Встал я, отряхивая с одежды песок. — Ты начинаешь деградировать.

— Что делать — что делать. — Понеслось отовсюду густым басом.

— Дай мне коммуникатор и смени личину. Мне неприятно видеть старого друга дураком.

— Слушаю и повинуюсь, Гарри. — Из стены вылез жучок, и, быстро семеня шестью лапками, пробежал по полу, залез по штанине мне на спину оттуда на затылок и нежно обнял меня за ухо.

— Так лучше? — пропело внутри жучка низкое женское контральто. — Пожалуй. — Ответил я и забрался в кресло пилота. Как тут все было знакомо. Я трогал кнопки ручки. Коснулся экранов и панелей.

— Ты выглядишь неплохо. — Растрогался я. — Но, у меня только двадцать литров воды. Остальная вода вот у той точки внизу. Перестань прикидываться скифской колонной и впусти ее внутрь. Скоро пойдет волна. Фрэнки конечно ее переживет, но вот сто литров твоего лакомства в его бурдюке могут пострадать.

— Ох — Отозвалось контральто, и Полоз резво скрутился кольцами так, чтобы вход в его «голову» оказался ниже.

— Добро пожаловать! — Пропел Полоз и для пущей значительности, выпихнул из какой-то щели помост прямо под ноги Фрэнки.

Фрэнки видел Полоза и раньше, поэтому, не торопясь, прошел внутрь и уселся рядом с моим креслом.

— Пошли к реактору? — Спросил я невинным голосом Полоза. Полоз с легкими щелчками открыл проход сразу всех дверей. Его пища была в моем рюкзаке и бурдюке Фрэнки.

Полоз голодал. Он и без того снизил все возможные нагрузки, пытался максимально проводить свое время без движения. Даже смастерил у себя на спине целых три полосы солнечных батарей. Но он давно уже вырос, и ему все равно не хватало энергии. Для запуска его реакторов не хватало именно того, что мы принесли.

— К нам приближается объект. — Произнес коммуникатор. — Три объекта. Два белковых, один… голос запнулся, но быстро    оправился — один инсектоид, один гуманоид, третий не определяется. — Я понял, что это Аэлита, летящая на своем любимом Моските. Третьим мог быть кто угодно. Просто мешок с отрубями.

— Полоз — Пусти их в гостевой отсек. Пусть отдохнут. — Мы быстро топали к реактору, и, найдя его, аккуратно, стараясь не пролить ни капли, вылили в специальный приемник, все, что с собой смогли принести — сто двадцать литров воды.

Я завинтил крышку и провел ладонью перед пусковым устройством. В окне пускового реактора было видно, как вода помутнела и превратилась за секунду во, что-то похожее на грязь.

— Вкусно? — Спросил я Полоза.

— Очень — пропел он мне в коммуникатор.

— Ну и хорошо — Произнес я голосом уставшего путника и вернулся в рубку.

Индикатор реактора по-прежнему моргал красным.

— Тебе не хватило? — Занервничал я. Новый поход через Желтый перевал или Зеркальный проход к коровам и обратно меня бы не порадовал.

— Я наслаждаюсь. Не мешай. — Я представил, как Полоз вытаскивает одно ядро дейтерия и «рассматривает» его со всех сторон затем второе третье.

Индикатор, наконец, перестал моргать и тонко запел, включил зеленый привычный глазу огонек.

— Какое счастье. — Произнес я. Боже, какое счастье, когда все работает.

— Полоз! Неужели ты берег себя для меня? — Я откинулся на спинку кресла и положил, скрестив, на пульт ноги. — Какое счастье, когда есть такие друзья.

— У меня не было выбора — Как обычно все испортил Полоз.

— Ты помнишь статью, по которой тебя турнули с Ра? — Решил я наступить ему на любимую мозоль.

— Ты тоже ее помнишь — Язвительно пропищало в ухе.

— Я просто решил проверить твою память, дорогой друг.

— И убери ноги с пульта. Я недавно тут убирался.

— Да-да конечно. — Я привычно пробежался по кнопкам и рычажкам и на экранах стали появляться тугие кольца, линии, изображения планет.

— Код два ноль один — проверка систем анализа и навигации.

— Ты собираешься сбежать с Химеры на ста литрах воды? — Засмеялся Полоз у меня в ухе.

— Нет. Я просто хочу с тобой пообщаться. И кое о чем спросить.

— Грустно — Побеги это мое любимое занятие.

— Полоз! — Одернул я своего товарища. Это была твоя идея, если помнишь. Это ты обещал мне неограниченный кредит в банке Конклава за то, что мы украдем его президента и потребуем выкуп.

— Все было посчитано правильно. — Хмуро отозвался голос в ухе.

— Кроме одного — Наслаждался я. — Он не пришел. Понимаешь. Он живой человек и ему элементарно захотелось в туалет. Он пошел в туалет вымыть руки. И сбил твой график на сорок восемь секунд. — Полоз пристыженный молчал.

— Этого я не учел.

— И поэтому мы здесь! — Вбил я каленый гвоздь в совесть своего старого товарища.

Меня можно было простить. Я спас его от демонтажа — убедив комиссию в том, что биокорабль можно будет исправить. Перевоспитать. Мне поверили и сохранили жизнь. Заменив уничтожение пятидесятью годами на Химере Полозу. И мне как его «перевоспитателю» определили перевоспитывать его тот же срок. Конечно, столько на Химере я не проживу. Да, собственно, я и не собирался. Я хотел удрать с Химеры и найти более безопасное место для жизни. Однако, члены комиссии Конклава, в который входило несколько десятков систем, были вовсе не глупы. Разумеется они дали Полозу топлива в одну сторону и отправили на Химеру, где полный энергозапас для такого корабля как ПЛ «Змея» собрать было практически невозможно. Иначе говоря, нам дали «пожизненное»    на Химеру. Под ее корявое, неусыпное, патлатое око.

— Гости требуют аудиенции — Изменившись, прозвучал в ухе женский голос. — Они назвали себя Аэлита и Лозоходец. Инсектоид себя не назвал и аудиенции не попросил.

Я вздрогнул. Вот кого я не ждал на Полозе больше всего так это Лозоходца. Каша заваривалась слишком быстро, и я никак не успевал ее разгребать.

— Сколько нужно топлива для старта? — Напряженно спросил я коммуникатор.

— Четыре кубокилометра — Раздался за спиной голос Лозоходца.

— Четыре кубокилометра — Эхом повторил женский голос в пищалке за ухом.

Я слез с пилотского кресла, потрепал Фрэнки по голове и словно, посторонний человек, попавший сюда совершенно случайно, развернулся к Лозоходцу и перекинул на грудь дробовик.

— Это бесполезно — коснулся изящными пальцами бежевой шляпы Лозоходец.

— Я просто присматриваю за Аэлитой. Аэлита, девочка. Выйди вперед — покажись дяде с железной пушкой.

Аэлита смущенно вышла из-за широкой спины Лозоходца, сделала два шага мне навстречу и опустила голову в крылатом шлеме.

— Гарик, прости. Папа просил узнать, о чем вы будете говорить с Полозом.

Сердце оттаяло. Я разжал кулаки и потер ладони друг о друга.

При виде очаровательного существа в крылатом шлеме, опустившем голову и едва не плачущем, мне расхотелось ругаться, драться, что-то решать за всех, и, что-то решать за себя.

Я подошел к Аэлите поднял ее подбородок и неожиданно поцеловал в соленые от слез губы.

— Все будет хорошо. — Тихо сказал я ей. — Все будет хорошо, девочка. Ты не одинока. А своему папе ты передашь вот эту штуку. Я полез в карман и вытащил плоскую коробку с записью диалога моего и Полоза. Разумеется, голосов Лозоходца, Фрэнки и Москита на них не было.

— Остальные молчали. Поняла? — Нас было трое. Ты. Полоз и я.

— Ее отец кибер. — Раздалось в пищалке за ухом. Совсем тихо. Это говорил Полоз. Все-таки, голову я ему включил, и часть биокомпьютера заработала. Он получил доступ к своей памяти и схемам расчетов и анализа. — Полоз, если не зарывался, был классным парнем. — Смесь проводов, батареек и органики.

— Он часть форта такая же,    как флагшток с синим крестом. Ему нужно знать угрожает ли Форту наша с тобой встреча. И все.

— Допустим — Перешел я в ментальный режим. — Но, как кибер смог получить Аэлиту? Она же гуманоид? — Я неловко топтался с коробкой коммуникатора, не решаясь ни забрать ее себе, чтобы переделать запись, ни отдать Аэлите, опасаясь того, что там могла быть информация, которая Полковнику не предназначалась.

— Заказал мне — Отозвался Полоз хмуро. — Гены чьи? — Разозлился я не на шутку. Тайны, которые стали вдруг открываться, не только меня не радовали своим наличием, но и своим содержимым тоже.

— Президента Конклава — Пропел коммуникатор. — Пальцы, державшие коммуникатор дрогнули. Я, чтобы не уронить коммуникатор, протянул руку Аэлите и положил черную коробочку в ее ладони. Ласково закрыл их.

— Еще одна минута, господа — поднял я указательный палец вверх. — Значит, ты вовсе не хотел красть самого президента Конклава? — Разумеется — нет. — Проворчал Полоз. — А биоматериал откуда? — Ты же знаешь, что график сбился на сорок восемь секунд — Издевательски повторил Полоз.

— Ну…

— Ну, и один из моих зондов забрал салфетку, которой он вытер руки.

— Т.е. — Ты все посчитал верно.

— Ага — Ответил Полоз, с явной ноткой победителя. Теперь вбил в мою совесть каленый гвоздь. — Она влюблена в тебя. А любовь дочери президента Конклава может стоить неограниченного кредита.

— Любовь тоже программировал ты?

— Нет — Сдался Полоз. — Она сама. Я рассчитывал, что она сама.

— Гад! Мерзкий, желтый, полосатый червяк! — Шипел я на него внутри своей головы. — Я бы убил тебя, если бы не обстоятельства. Ты просто космический корабль. Зачем ты полез в отношения между людьми? Кто тебе позволил? Как ты посмел? — Полоз молчал. Его напряжение и молчание вовсе не относилось к моей эмоциональной тираде. Он вдруг быстро заговорил и зашевелился. Я расставил ноги, едва удерживая равновесие.

— Полковнику нужно заботиться о гуманоидах. Это его основа как кибера. Поэтому он попросил ребенка. Сына. А я сделал девочку. Сказал, что камера эмбриосинтеза сработала с ошибкой.

— Женский набор генов чей? — Я был готов уже ко всему. Что Химера расколется пополам. Что Горгона начнет печь пироги. Ко всему. Но…

— Твоей прабабушки. — Быстро проговорил Полоз. — Ты подарил мне книгу, которую взял у нее. На ней оставался биоматериал. Я его выделил и сделал тебя наследным принцем Сиберии. Ты дальний родственник Аэлиты. Аэлита — дочь Муаэро Вайера — президента и держателя фонда Конклава. — Ты имеешь право наследования, ты имеешь право на часть фонда, ты имеешь право на шестую часть    имущества Вайера, если женишься на Аэлите. Хотя, даже если не женишься, это чего-то да стоит.

— Так не бывает. — Подумал я. — Бывает. — Пропел Полоз, довольный своим монологом. — Но….

— Мы по-прежнему на Химере? — Проговорил я вслух.

— На Химере. — Согласился Полоз.

— Но — Снова перешел я в ментальный режим.

— Никаких «Но»! — Вдруг взорвался Полоз. Все было проделано вне пределов зоны контроля Конклава. В нейтральном космосе. Ты законный родственник Вайера и Наследный принц Сиберии, хотя и довольно слабой крови, так что прими, то, что ты услышал! И живи с этим, если сможешь.

— Смогу… — Промычал я, едва разжав зубы. Настолько сильно я сжал челюсти, чтобы не проговорить ни слова.

— Как Полковник оказался на Химере? И когда он успел… — Я запнулся — «Сделать» Аэлиту. — Слово было неприятным и у меня возникло желание отплеваться и тщательно вычистить зубы.

— Он был в конвое. Единственный кто не был погружен в сон.

— Поэтому я его не заметил и посчитал, что он здесь всю жизнь.

— Да —

— Зачем тебе тупой кибер на борту? Ты превосходно справлялся со всеми своими системами сам. Тем более у тебя куча роботов.

— Он шпион Конклава. Следил за точностью исполнения приговора. —

Я достал из нагрудного кармана новую пластинку жевательной резинки и углубился в шевеление челюстями. Опять нужна была пауза. Причем такая, которая позволила бы все это переварить. И, хотя бы, что-то в голове разложить по полкам. Все разложить не удалось. Потому то что, что я услышал — было еще не всем, что я должен был услышать.

— Теперь твои условия. — Это я уже проговорил вслух. Наплевав на всю секретность. — Ты свою часть нашей договоренности выполнил.

— Планета — Невинно пропел коммуникатор. — Планета Земного типа. Королевство и пост флагмана космической обороны нового государства.

— Похоже — перевоспитание не удалось. — Проговорил я в полголоса.

— Нет — Хихикнул Полоз за ухом.

— Гад… — Прокомментировал я его просьбу.

— Разумеется — Ответил Полоз.

— Ты не подумал, как это сделать?

— Теперь это твоя забота — Теша свое электронное самолюбие, пропел Полоз в коммуникаторе.

— Гарик! — Вдруг испуганно вскрикнула Аэлита, коснулась меня рукой и показала на стекла рубки. Горгона выплюнула очередной протуберанец и по Химере через десяток секунд пройдет очередная волна смерти.

— Полоз! — Заорал я.

— Да, я все вижу — вижу. — Прошипело в коммуникаторе. — Не надо так кричать. Ты сожжешь мне схемы приема. Я только-только их починил.

На стекла уже потек песок, мелкий, как пыль, синеватый, искристый от переизбытка статического электричества. Полоз нырял в Туманное море на безопасную глубину.

На стенах включились синие аварийные светильники.

— Глубина сорок три метра — Раздался голос системы управления кораблем. — Мы в безопасности.

— Очень похоже на могилу — Проворчал я, и сел на пол.

— Аэлита. Девочка, напротив каюта. — Я показал рукой едва заметный овал в стене коридора. — Иди, отдохни. Взрослый разговор еще не закончился, я полагаю.

— И уперся взглядом в Лозоходца. Москит, посчитавший задачу выполненной, забрался на потолок рубки и мирно дремал, опутав себя сеткой из тонких волокон, каждый из которых мог выдержать около десяти тонн веса.

— Полоз опять будет ворчать, что уборка отнимает слишком много энергии, но, теперь она у него была. На пылесос хватит — решил я.

— Ты нигде и никогда не появляешься просто так, Лозоходец. — Произнес я, расшнуровывая ботинок. Ступни ныли от длинного-длинного дня.

Восстановительная химия, после борьбы с отражениями закончила свою работу, но в нормальное состояние я пока не вернулся. Для того чтобы вывести из организма остатки лекарств, и восстановится полностью, нужен был сон. Не менее десяти часов. Эти десять часов я и пытался выторговать у Лозоходца.

Он покрутил головой в широкополой шляпе, словно действительно видел как человек, и, решив ничего здесь не трогать, тоже сел на пол.

— Мы могли бы поговорить в другом месте? — Он приложил пальцы к краю шляпы.

— Можешь не прятать свои бельма. — Устало произнес я. — Меня трудно чем-то удивить. Теперь тем более. И лучшего места для беседы у нас не будет. — Сюда не пробьется ни один прибор слежения. Сорок метров ионизированной пыли — замечательный экран. Для всех остальных кроме нас Полоза не существует.

— Хорошо — согласился Лозоходец. Кивнул в сторону Фрэнки, и вопросительно поднял брови.

— Он никому ничего не расскажет. Он спит. — Фрэнки даже не спал. Сном трудно было назвать то, что происходило в его организме. Больше всего подходил термин — восстанавливался.

Его тело, как и полагалось биологическому материалу,    было подвержено разложению, но окружив себя бронепластинами и превратившись в некое наподобие куколки огромной бабочки, Фрэнки восстанавливался.

Он вылезет из своей бочки спустя пару часов новый, чистый, словно из бани радостный и голодный.

Я отпущу его на охоту. Он кого-то или что-то съест и вернется через сутки таким же, как и был — верным, умным, и никуда не сующим свой чуткий нос.

— И… — Я с наслаждением вытянул босые ноги и положил скрещенные руки под голову. — Я готов слушать тебя о Лозоходец! — Патетики было многовато, но мне было все равно.

— Ты знаешь, что я знаю… — Негромко проговорил Лозоходец. Опять начались игры в кошки-мышки, которые мне стояли уже поперек горла. Почему люди не могут быть честными до конца? Просить без шарканья ногами по полу. Спрашивать, глядя в глаза.

«Глаза». Я поерзал по рубчатой обшивке Полоза спиной, устраиваясь удобнее. Она была похожа на пористую резину. Была приятна на ощупь, и меня начало клонить в сон.

— Глаза, Гарри, Глаза — Негромко проговорил Лозоходец. Ты знаешь, как сделать так чтобы я смог их получить. Они мне нужны.

— А зачем? — Вдруг спросил я Лозоходца. — Зачем супермену глаза? Ты же обходишься без них превосходно. Можешь остановить сердце у Москита, например. Он так и не узнает, кто его убил.

— Ты же знаешь, что я никогда не сделаю этого. — Проговорил Лозоходец. Снял шляпу и положил рядом с собой.

— Кстати. — Проговорил я. — Почему ты ничего не спрашиваешь о Полозе. Он нас превосходно слышит. Да еще вдобавок пишет на биоконтур всю нашу беседу, включая сердцебиение и энцефалограмму каждого.

— Потому, что это касается и его тоже.    — Такой поворот событий перестал мне нравиться. Я стал обуваться. Я понимал, что тяжелые ботинки, дробовик, внутреннее оружие Полоза бесполезны для существа, который беседует сейчас со мной из другого измерения. Я поступил бы также. Ушел бы, на какой ни будь, другой слой реальности. Чуть сместил вероятности. Совсем немного изменил законы природы, и сделал бы все, что могло быть направлено против меня бесполезным.

Конец ознакомительного фрагмента.