Азартные игры богов

Игорь Рыжков, 2023

Роман написан на основе реальных научных исследований, фактов, данных, доказательств и теорий, поэтому – фантастикой, он, может быть, и не является.Некоторые имена, фамилии, даты и термины изменены, во избежание каких бы то ни было проблем у автора.Вся информация взята из открытых источников.Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.

Российская Федерация

Президентская резиденция Ново-Огарево

22.03.2024. 02-30

Владимир Владимирович спал чутко. Полутемная комната с пятью точечными светильниками по углам. Тремя камерами наблюдения и двумя охранниками ФСБ за дверями спальни, не давала ни глубины сна, ни полного отдохновения.

Он не читал перед сном сводок и не принимал донесений. Перед каждой попыткой выспаться он делал небольшую, хотя бы в тридцать минут, паузу, которая, позволяла осознать то, что произошло за день.

Предыдущие дни, еще как то укладывались в некоторую цепочку просчитываемых причин и следствий. Последние дни, создавали ощущение полного бардака. Иногда накатывала тоска, и ужас.

Холодное принятие решений — глупость. Не имея эмоционального жизненного багажа, никогда не сможешь ни осознать опасности, ни выбрать следующий шаг.

Он уже двадцать лет ощущал себя эквилибристом, идущим по тонкому канату над пропастью, который таскало из стороны в сторону штормовым ветром. Одно неверное движение, и ты валишься в бездну, из которой уже нет ни единого шанса выбраться. Наверное, в ту, которая сейчас легла под голову жесткой подушкой. Он боялся сегодня засыпать. Почему-то боялся. Липкое ощущение неизбежной катастрофы сосало под ложечкой.

Путин открыл глаза. Все-таки не спалось. В голове мелькали даты, цифры, отчеты лица доклады. Он поднялся с постели. Надел тренировочный костюм. Дошел до ванной и, засунул пылающую голову под ледяную струю. Вытер волосы и с полотенцем на плечах. Дошел до кофе-машины.

— Хотя бы так — Он набрал необходимую комбинацию клавиш. Врачи не рекомендовали ему кофе потому, что возраст давал о себе знать, и давление, все-таки уже не было таким как в юности. Но, мозгу был нужен кофеин и сахар. Он выпил капуччино одним глотком, и ему стало немного легче. Горячий кофе, легко улегся в желудке и сумел создать некую благостность и баланс состояния, которая позволяла связно мыслить. Он вспомнил вчерашнюю телеконференцию и покачал головой. Пару фраз он все-таки обронил лишних. Хороший политик подумает десять раз, перед тем как промолчать в камеру. Это правда, про гиперзвук и бритву — он сказал зря.

Двадцать лет разведки научили многому. Он сокрушенно покачал головой. Некоторые из уроков он стал забывать. Не стоит всему миру показывать клыки, если они у тебя есть. Всему свое время.

— Пусть, считают меня идиотом. Так — проще — Владимир Владимирович поворошил на столе бумаги. Он так и не научился пользоваться гаджетами, предпочитая читать доклады и аналитику в печатном варианте.

Да и как его учили — это всегда давало гораздо больший эффект глубины восприятия и осознанности. Он вспомнил, как это называют специалисты из института изучения мозга Бехтеревой — «длинная рефлексия». Буквы складываются в слова, слова в предложения, образы. Пока дело дойдет до полного понимания сути — будут задействованы все лобные доли головного мозга. Максимально возможная комбинаторика вариантов даст хотя бы единственный, но самый правильный путь решения проблемы, по которому, стоит сделать какой-то шаг. Как то сыграть свою игру.

Он присел на кровать с листами бумаги, последних донесений разведки ГРУ.

— Какой-то бред! — У него складывалось впечатление, что к ядерному оружию в Пентагоне уже подобралась кучка идиотов. Это было самым тяжелым пониманием и осознанностью потому, что неотвратимое возмездие как сдерживающий фактор переставало работать.

Люди уж не боялись смерти. И, собственно, мертвому — все равно. Страдания испытывают те, кто остаются в живых. Так или иначе. Если ты, оставаясь в полном здравии и рассудке, теряешь близких родных, все — то к чему ты стремился всю жизнь, то — это на самом деле вызывает тяжкие страдания, и останавливает перед совершением глупого поступка. Но, как это объяснить тем, которые уже подняли себя на жертвенный крест «Великой войны» против всего, что они холили и лелеяли поколениями? Они были готовы умереть. Только не понятно ни за что ни во имя чего. Самое печальное заключалось в том, что их мечтой и смыслом великой войны была полная убежденность в том, что они утащат в могилу и остальных.

Владимир Владимирович устало потер виски. Задача казалась неразрешимой. Играть снова придется на грани фола. Идти по канату над пропастью, надеясь, только на бога. Кем и чем бы он ни был.

Звонок желтого телефона с гербом на диске в виде двуглавого орла заставил его вздрогнуть. Министр обороны не звонит Верховному главнокомандующему в пол третьего утра, если бы ситуация не была тревожной.

Он поднял трубку, и произнес привычную фразу. — Да, Сергей Кужугетович. Что случилось?

— Третья директива, Владимир Владимирович. — Путин тяжко выдохнул. Третья директива Пентагона предполагала превентивный ядерный удар по территории Российской Федерации всем своим ядерным арсеналом.

— Зафиксированы пуски четырехсот двадцати пяти ракет. Шахтных двести. Остальные крылатые с военных баз. — Через секундную паузу министр обороны дополнил. — Через три минуты подключатся подводные лодки в Атлантике и на Балтике. Дальше можно не считать. Уже не остановим. Перегрузка ПВО после тысячи целей, а их уже за полторы. «Поймаем» мегатонн двести на свою территорию. Ответно-встречный подтверждаете?

— Не вижу смысла, Сергей Кужугетович. «Периметр» сработает и без моего подтверждения. Сколько населения останется в живых? — Трубка замолчала мертвенно. Министр обороны больше не произнес ни слова. То, что произошло — было невероятным. Владимир Владимирович положил трубку на рычаг.

— В живых не останется никого, Владимир Владимирович. Не выживут даже тараканы. — Путин с удивлением посмотрел на стул, на котором он обычно сидел, работая с документами.

Мужчина лет пятидесяти с усталым смуглым лицом, в сером мятом плаще, под которым угадывался вельветовый клубный пиджак. В дорогих, но неброских брюках, начищенных до блеска туфлях, аккуратно снял шляпу с головы и положил ее на стол. Пригладил седоватую аккуратную прическу. От него неожиданно пахнуло дорогим терпким парфюмом. Странный посетитель достал из кармана плаща пачку сигарет с необычными рисунками и, чиркнув, золотой зажигалкой прикурил.

— Я не курю. Как вас там… — Владимир Владимирович удивленно осматривал неожиданного посетителя с головы до ног.

— И не терплю табачного дыма. — Посетитель не отреагировал. Устало потер переносицу. Сделал еще затяжку и стряхнул пепел прямо перед собой. Маленькая искра, упавшая с сигареты неожиданно пропала, так и не достигнув столешницы.

— Это не табак, Владимир Владимирович. «Гаротта». Находясь в состоянии полупроекции, я трачу слишком много энергии. — Посетитель посмотрел в лицо Путина. — Мне нужны стимуляторы. Вы же пьете кофе. Те так ли? — Путин жестко махнул рукой в сторону.

— Кем и чем бы вы ни были — у меня нет ни секунды времени. — Он снова взял трубку телефона. Трубка молчала.

— Я остановил время, Владимир Владимирович. — Сказал неожиданный посетитель. — «Зеро».

— Что вы имеете в виду? — Путин присел на кровать. Ему казалось, что это кошмар, он видел, что-то подобное уже не впервые. Нужно просто суметь уснуть и утром все будет иначе. Путин жестко протер лицо мокрым полотенцем, которое было у него на плечах.

— Вы позволите мне заснуть? — Владимир Владимирович, начал стаскивать через голову футболку.

— Как хотите, Владимир Владимирович. Но, иначе уже не будет. Текущий временной поток причинно-следственный связей я проиграл. — Путин надел футболку снова.

— Временной поток? Связи? Что за чушь? И откуда вы здесь взялись вообще? — Он вытер насухо лицо. Посетитель мороком вовсе не казался. По спальне поплыл едва чувствуемый тонкий похожий на лекарства запах. Сигарета на самом деле помогала этому странному человеку сохранять здоровье.

— Меня зовут Груман, Владимир Владимирович. Я — Игрок. — Груман разжал пальцы, и сигарета растаяла в воздухе. Путин сел на постель.

— Вы остановили время. — Груман кивнул.

— Как это?

— Я постараюсь объяснить, разумеется, если вы готовы слушать, Владимир Владимирович. — Груман пригладил волосы, и перед ним появилась чашка кофе, наполовину заполненная коричневатой пышной пенкой. — Вы Альфийцы делаете хороший кофе Владимир Владимирович. — Я бы бывал у вас только за тем, чтобы выпить кофе. — Груман сделал глоток и блаженно закрыл глаза. — Мы никуда не торопимся, Владимир Владимирович. Танцевать на минном поле «джангу» может только кретин, поэтому мы, не будем принимать скоропалительных решений. Не так ли? — Владимир Владимирович встревожено посмотрел на молчащий телефон. Груман заметил.

— Текущий временной поток размыт, Владимир Владимирович. Он неоднозначен, успокойтесь. — Путин вспылил.

— Чушь! Господин Груман! Какая неоднозначность? Ракеты! — Груман пожал плечами.

— Ну, они могут и не долететь, Владимир Владимирович. Или улететь совсем не туда, куда должны были лететь. Или не взорваться, или вернуться назад к шахтам пусков. На все моя воля! — Груман шутливо поднял руки вверх, но вдруг его лицо стало свирепым. — Ваша цивилизация — Груман показал пальцами кавычки — «Разумных» существ давно прошла порог Карно. Вы уничтожите себя при любом раскладе! В любых вариациях! При любом исходе! — Груман придвинулся к Путину ближе и жестко посмотрел в глаза.

— Вы двадцать лет работали во внешней разведке. Скажите мне, пожалуйста, сколько раз ядерное оружие оказывалось в руках круглых идиотов, и принятие решения о том жить, или умереть миллиардам людей — было отдано на откуп одному человеку? — Путин устало опустил плечи.

— Я знаю шесть…

— Одиннадцать! Владимир Владимирович! Одиннадцать! Во времена Карибского Кризиса Хрущев отдал право принятие решения о запуске командиру подводной лодки. Полковнику! — Груман передернул плечами. — Четыре года назад адмирал ВМФ Соединенных Штатов обзванивал министров обороны сорока стран с «радостным» известием о том, что ему удалось перекодировать боеголовки, и неадекватного решения по запуску не будет! Было?

— Владимир Владимирович кивнул. — Груман оскалился. — Однажды радары РВСН приняли стаи перелетных птиц за активные цели, и вы были готовы к ответно — встречному удару! Было?

— Было. — Владимир Владимирович был подавлен. У него возникло ощущение, Что этот морок. Некий Игрок — Груман хлестал его по щекам.

— Он бы отдан? — Груман пылал гневом. — Владимир Владимирович устало вытер лицо полотенцем. Миллиарды людей спали в своих кроватях. Видели сладкие сны и ждали радостного пробуждения, не понимая вовсе, что оно может так и не настать.

— Да, он был отдан. — Груман устало вздохнул.

— Запуск ракет остановил кто-то из генералов, у которого были внуки, и он хотел оставить им хотя бы одну ставку на выживание. — Владимир Владимирович поднял на Грумана удивленный взгляд.

— Вы странно говорите, господин Груман. У нас говорят — «шанс». — Груман снова пожал плечами.

— Вы просто не знаете и не понимаете, всего, что происходит, Владимир Владимирович. На вас уже было совершено двенадцать покушений — это означает, то, что вы играете против нисходящего потока и ваш противник весьма серьезен. Конечно, вы ни в чем не виноваты, и, руководствуетесь лишь той информацией, которую в состоянии осознать и осмыслить. Вы интуитивно чувствуете противника, и прячете своих дочерей и внуков, потому, что они являются вашими «точками уязвимости». Вас же учили приемам влияния и вербовки! Не так ли?

— Шестнадцать, господин Груман.

— Что «шестнадцать»?

— Шестнадцать покушений… — Владимир Владимирович бросил полотенце на постель, подошел к кофе-машине и сделал еще чашку кофе. Беседа, на самом деле предполагалась быть долгой.

— Может быть, пришло время разобраться в ситуации? Как вы считаете? Эрат — один из самых сильных Игроков, и после порога Карно я не смогу сыграть реванш в одиночку. — Путин поставил рядом со столом стул. Сел и поставил чашку кофе перед собой. Все выглядело дико. Выморочно. Иллюзорно. Ему казалось, что он видит кошмар, и никак не может проснуться.

— Эрат, Груман, Игроки, Потоки… Кто вы? — Он медленно помешивал кофе в чашке. И зачем вам я? — Груман снял плащ. Сложил аккуратно и положил на край стола. — У вас жарко, Владимир Владимирович. Не, сочтите за дурное поведение. Мы боги. С вашего позволения. — Путин не отреагировал. Иллюзия как иллюзия. Бред. Нужно завтра сказать врачу.

— Я знаю только одного бога, господин Груман. — Груман устало махнул рукой.

— Ваша вера и ваши боги — это способ выживания на территориях с особым климатом и ресурсами. Всего лишь — способ организации социума. Я не говорю, что это — не важно. Это очень важно и объясню почему — чуть позже. Но, мы боги реальные. Настоящие. Железобетонные! — Груман гулко постучал кулаком по столу.

— Вы — иллюзия, господин, Груман. Я просто вижу кошмарный сон. — Путин сделал глоток кофе и посмотрел своему собеседнику в глаза.

— Иллюзии легко проникают в реальность, Владимир Владимирович. Да физическая реальность раскроит вам череп, если вы перепутаете топор с лебяжьим пером. Но. — Груман осмотрелся. Указал на герань на подоконнике. — Хотите, я вашими руками переставлю цветок на каминную полку? Если я — иллюзия, то проснувшись — вы увидите цветок не тронутым. Не так ли?

— Давайте попробуем. — Владимир Владимирович, сделал глоток, и посмотрел на часы. Они беседовали с Груманом почти двадцать минут. Он чувствовал время, но сейчас это чувство, почему-то ему изменяло. Он глубоко вздохнул. Да, во времени он всегда ориентировался на то, что происходило «снаружи». Теперь он на самом деле чувствовал, что «снаружи» не происходит ничего. Какая-то бестолковая серая муть. Тягучая и липкая словно «подводка» к развязке в фильме ужасов.

— Хотя бы оставили аспирин. — Мелькнула где то мысль. На самом краю сознания.

— Кто ваши высшие внутренние авторитеты, Владимир Владимирович? — Груман пристально смотрел в глаза президенту. Путин устало пожал плечами.

— Как у всех. Отец. Мать. — Груман нахмурил брови.

— Кто из них для вас более авторитетен? — Путин сделал глоток. Разговор, как ему казалось, приобретал уже и вовсе бредовый характер. Радовало только одно — молчал телефон. Если бы случилось на самом деле то, о чем ему доложили — он бы звонил не переставая.

— Мать, пожалуй. — Владимир Владимирович, выпил остатки кофе и снова посмотрел на часы. Сердечко постукивало после двух чашек кофе слишком явно, не в здоровый унисон, и происходящее в спальне уже меньше было похоже на галлюцинацию. Он нажал на скрытую под столешницей кнопку вызова охраны. Молчание. Посмотрел на глазки камер. Огоньки, которые указывали на то, что камеры работают — были выключены. Он слушал Грумана в пол-уха. Все, что происходило — объяснить было невозможно. Ничем и никак.

— Если вам приснится мать и попросит в честь отца перенести герань с подоконника на камин. Вы это сделаете? — Владимир Владимирович пожал плечами. Встал и положил вторую пустую чашку в раковину. Отметил, что в сервизе оставалось еще три. Мыть посуду не хотелось. Хотя… Груман, даже в виде бреда вдруг стал интересен. Может быть, этот самый Груман снится ему в образе столь мудрого и злого советчика именно потому, что его мозг пытается разрешить вопросы самостоятельно? Может быть, хотя: камеры, телефон, кнопка. Не клеилось.

— Нет, не сделаю, господин Груман. Это всего лишь сон. — Груман хитро улыбнулся. Владимир Владимирович сел напротив. Посмотрел в лицо Грумана внимательнее. Оно не было четким, как у нормальных людей, с которыми он обычно общался. Его «материальность» все-таки вызывала сомнения, но насколько он знал — галлюцинации и бред более чем материальны и зримы. Их боятся. От них сходят с ума. От Грумана Владимир Владимирович начал уставать. Если он уставал от бреда — значит бредом этот Груман, пожалуй, не являлся. Хотя…

— Хорошо. — Груман достал еще одну сигарету. — Сколько раз нужно вашей матери прийти в ваши сны, для того, чтобы вы переставили цветок? — Да. Такой постановки вопроса Владимир Владимирович не ожидал. Он знал о принципе «салями», одном из способов вербовки и контроля. Не нужно давать заглатывать жертве всю наживку целиком. Съедая ее мелкими «кружочками», такими как нарезают дорогую колбасу, оказывая, казалось бы, совершенно незначительные и мелкие услуги, «вербуемый», в конце концов — завершит круг тем, что от нее нужно было добиться вначале. Зачем убивать из пистолета, если можно уговорить «убийцу» во время не дать жертве нужное лекарство? Такие игры разведок назывались в их цеху «кружевами», и к текущей ситуации, это вполне можно было применить.

— Да, господин Груман. Вы правы. Через десяток снов — я это сделаю. — Груман даже не улыбнулся.

— А теперь докажите мне обратное, Владимир Владимирович.

— Доказать, что? — Груман пустил струю сизого дыма в потолок и нахмурился.

— То, что я не существую. — Владимир Владимирович подошел к столу, открыл верхний ящик. Там в уютной бархатной коробке, привычно лежала итальянская «Беретта». Она была не слишком надежна, и затвор часто «закусывал» патрон, но он держал это оружие, скорее, испытывая некое эстетическое удовольствие как боевой офицер. «Беретта» была просто красива. Изящные обводы. Рубчатая рукоять. Длинная затворная рама. Почти невесомый спуск. Он улыбнулся. — Как она загадочно выбрасывает гильзы при замедленной съемке, не то что «Макарыч» — Он взял обойму, привычным жестом загнал ее в рукоять. Передернул затвор, и ни секунды не медля, сделал три выстрела в грудь своему собеседнику.

Груман даже не шелохнулся. В местах предполагаемых попаданий вспыхнули огоньки, запахло порохом. Гильзы, как и положено — отзвенели справа от пистолета. Пули, взвизгнув, разлетелись в разные стороны. Груман встал со стула. Поднял одну из пуль и положил ее на стол. Она выглядела так, словно попала не в привидение, а в стальной лист. Расплющилась лепестками, почти не оставив «пятки». Груман поднял взгляд на президента.

— Вы удовлетворены, Владимир Владимирович? — Путин вздохнул.

— Что это? Груман. Вы защищены броней? — Груман нахмурился. Стал серьезным.

— Да, господин Путин. Это варп-поле. «Кокон» — полевая система защиты. Вы начали ее проектировать в институте плазмы, еще двадцать лет назад, но изыскания так и не были завершены. Надежность десять девяток.

Она не требует ни радаров, ни противоракет. Для того, что бы через это поле проникло хотя бы одно материальное тело, обладающее скоростью и массой, нужно около миллиарда целей.

Находясь в полупроекции, я наполовину присутствую в вашей трехмерной метрике, все-таки, и при попадании пули, мое тело понесет ущерб. — Он скомкал сигарету. Разжал пальцы. Ладонь оказалась пустой. — Поэтому я и ношу этот «Кокон», простите. — Груман устало потер переносицу. Похоже, было на то, что ему тоже нужен был сон. Глаза выглядели уставшим, а белки глаз покраснели. — Вы получите эти технологии, если мы, наконец, договоримся. — Путин положил оружие на стол. Присел на краешек стула. Теперь в этого «бога», можно было бы, и поверить, а уж заручится его поддержкой… — Он недодумал.

— Но, в Большой Игре — это ничего не значит, Владимир Владимирович. — Груман откинулся на спинку стула. — Даже, если вы остановите все ракеты на планете, которые будут направлены в сторону ваших городов.

— Разве? Как это может ничего не значить? — Груман тяжело вздохнул.

— Если вы не уничтожите себя ядерным оружием, то получите шесть миллиардов трупов через пару лет на спонтанной мутации одного из боевых вирусов. Если это будут не вирусы, то химического оружия на ваших складах достаточно для того, чтобы получить тот же эффект за год полтора. Ну, а если вы доберетесь до ноосферы Вернадского и пошлете туда, хотя бы один неверно смодулированный сигнал… — Груман пожал плечами. — Не имеет значения способ самоубийства, вашей цивилизации, господин Путин. Имеет значение только то, против кого мы играем, и что получим в итоге.

— Хорошо, Груман. Я юрист, и многие из ваших слов мне не известны. Объясните, если не сложно, так, чтобы я понял — как для школьника. Ну, и почему, вам нужен именно я, а не Си, или Моди, ну, или Байден, в конце концов. — Груман залился веселым смехом. — Америкой управляют не президенты, Владимир Владимирович. Вы же это знаете. Транснациональные финансовые элиты. Крупнейшие банки. Кукла, читающая по бумажке, куда ей сесть и обнимающая розовых зайцев, не может управлять Америкой. Это картинка для дебилов. Но… — Груман стал серьезен и даже напряжен.

— У вас есть монета? — Путин пожал плечами.

— Нет, разумеется. А зачем? — Груман достал из кармана брюк золотой червонец Российской Империи.

— Так, мы увидим то, с чем имеем дело. Может быть в столь примитивной наглядности, вы сумеете разобраться. — Груман протянул монету Путину.

— Подбросьте ее десять раз. Не сочтите за труд. — Путин взял монету и неловко стал ее подбрасывать. Она — то выпадала из руки, то падала на пол. На седьмом броске он остановил эксперимент.

— Я чувствую себя глупо, господин Груман. Поясните. — Груман напряженно смотрел в глаза Путину.

— Вас ничего не насторожило? — Путин пожал плечами.

— Нет. Монета — как монета. — Груман тяжело вздохнул.

— Подумайте еще. — Владимир Владимирович повертел монету в руках. Погрел в кулаке. Ничего необычного, разве, что…

— Орел выпал семь раз подряд, господин Груман. — Груман кивнул головой.

— Объяснить вам, что это значит? — Путин несколько напрягся. Фокус — не фокус. Некая странность. Но если сложить в пазл все, что произошло за последний час — поверить можно было во все, что угодно.

— Цугцванг? Любой ход ведет к проигрышу? — Груман улыбнулся.

— С вами, приятно иметь дело, господин Путин. Я всегда знал, что вы личность неординарная. Ведя в геополитике пару десятков партий одновременно, вы неплохо научились играть в шахматы. — Владимир Владимирович нахмурился. То, что он начал понимать ужасало.

— Я и до геополитики неплохо играл в шахматы, господин Груман. — Он жестко потер виски. — Поясните детали. — Он начал злиться. — И проще, если можно. — Груман перестал улыбаться.

— Просто не объяснить, Владимир Владимирович. Но, я попробую. — Я — Игрок, но я играю в трехмерной метрике. Т.е. в вашем трехмерном мире. Он впаян в остальные миры как матрешка. Если что-то не ладится у вас, то приходят силы из других мерностей. Если не устранить искажение в трехмерной метрике, то четырехмерная метрика его устраняет без всякого на то согласия обитателей метрики трехмерной. — Владимир Владимирович хмуро посмотрел на своего посетителя.

— Я не понимаю. — Груман откинулся на спинку стула.

— Вы молитесь своим богам, когда теряете контроль над происходящим. Иначе говоря — тогда, когда уступаете в своих действиях условным «законам божьим». Ваш бог — случай. Мой — тоже. Однако, сейчас нормальный закон распределения вероятностей, который изучает любой студент вашего «политеха» на втором курсе искажен. Игра в любую рулетку — это игра против бога, Владимир Владимирович. Кара соответствующая. — Груман наклонился ближе к Путину. — Именно поэтому я пришел к вам поговорить не завтра, Владимир Владимирович, а сегодня, потому, что эта точка пространства-времени пока еще сингулярна. — Путин встал. Приложил ладонь к груди. Наверное, нужно выпить еще кофе. Вся эта математическая белиберда не выглядела безобидной, и нужно было хотя бы немного времени для того, чтобы осмыслить сказанное Груманом. Он подошел к кофемашине и сделал еще чашку каппучино.

— Что такое сингулярность, Груман?

— Неопределенность. Перекресток. Стрелка. И отвечая на вопрос — почему я говорю с вами, а не с Си или Моди, могу сказать, что вы и есть тот самый стрелочник.

— Стрелочник?

— Да, Владимир Владимирович. Так случилось, что вам решать — куда поедет ваша цивилизация и поедет ли вообще. — Путин сделал глоток из чашки. Но, кофе показался чересчур горьким. Он положил чашку в раковину. Прикинул краем глаза, что осталось еще две.

— Как же объяснить семь выпавших «орлов»? Цугцванг! Любой ход — кара божья. Вы же сами говорили. — Груман полез в карман за сигаретой. Вытащил, но не стал прикуривать. Долго разминал ее в пальцах.

— Я просил сделать десять бросков. Вы сделали семь. — Груман чиркнул зажигалкой и втянул в себя густой клуб дыма. — У нас еще три свободных ставки. Если бы вы закончили эксперимент, то получили бы три «решки». — Путин неласково улыбнулся. Если честно, то он вообще бы предпочел вести свою игру без участия кого бы, то ни было. Но… — Угощать бога кофе в своей спальне. И опять же — проклятое «завтра». — Лучше бы оно не наступало вообще. Что-то из сказанного Груманом, он все-таки понял. Но, это было уже совсем невероятным, хотя… Он посмотрел на медную розочку пули на столе, и поморщился. «Вероятность». Слово уже прилипло к языку вместе с орлами на золотых царских червонцах. Он до сего дня называл это иначе. Внутри него, что-то происходило. Что-то верило в то, что было сказано и происходило. Что-то категорически все отвергало. Он посмотрел на часы. Пять утра. Его уже давно должны были разбудить, но никто не звонил и не стучал в двери.

— Как вы остановили время, Груман? — Груман устало качнулся на двух задних ножках стула.

— Если честно — я остановил не время. Мне так было проще выразиться. Я остановил наше перемещение вдоль текущего потока времени, потому, что мы еще не закрыли свободные ставки, и оно не определено. — Он устало взмахнул рукой. — На вашей планете не слишком много индукторов, способных понять то о чем я говорю, Владимир Владимирович. Ваша наука похожа на кучу хлама на заднем дворе. Вы делите мироздание на куски и рассматриваете его под микроскопом в тайной надежде увидеть «в капле воды море». Это бред! Разберите будильник. Дайте каждому ученому по колесику, и пусть они сумеют понять — для чего нужен и как работает весь механизм? Это возможно? — Путин отрицательно покачал головой. Это было понятно даже ребенку. — Ваша наука дедуктивна. Вы изучаете частное в надежде понять, как работает общее. Это — утопия! — Груман поднялся на ноги и надел плащ. Разговор, вероятно, подходил к концу. — Индукторы изучают целое, переходя к частностям. Среди людей я знаю только Гегеля, Ньютона и Энштейна. — Груман покрутил пальцами в воздухе. — Может быть еще — Менделеев. — Он подошел к Путину вплотную и посмотрел ему в глаза жестко и требовательно. — Владимир Владимирович, нужно играть реванш. Если вы не в курсе, то со смертью вашей цивилизации погибнет и моя. Вы прошли не только порог Карно, но и пик добычи первичных ресурсов. Если вы вернетесь к копьям и стрелам — подводных лодок, поездов и ракет больше не будет. — Груман тяжело выдохнул. — Как и структур Больцмана, в прочем, одним из кластеров, которых я и являюсь. — Он тяжело моргнул покрасневшими глазами — Давайте не за один раз, Владимир Владимирович. Со временем вы разберетесь во всем. — Он надел шляпу. — Возможно.

— Хорошо, господин Груман. — Путин подошел к столу и сел на стул. — Делаем ставки, как вы говорите. Вы же — Игрок! На что? — Груман устало пожал плечами.

— На «кого», Владимир Владимирович. Ставки делают на людей. Редко когда бывало иначе. — Он выбросил на стол три черно-белых пожелтевших от времени фото. На двух были изображены молодые симпатичные парни. На третьей — более взрослый мужчина в военной форме.

— Кто они? — Путин с интересом рассматривал фото офицера.

— Индукторы, Владимир Владимирович. Пытаться, что-то объяснить дедукторам — бессмысленно. Возможно, мы их и будем использовать в игре, но «вслепую». Так будет меньше мороки. — Путин показал фото офицера Груману.

— Но — это — же я! Дрезден 85 год! — Груман пожал плечами. — Да, Вы, и, что? — Путин осторожно присел на стул. Ему почти показалось, что он начал, что-то понимать. Теперь все снова превратилось в сущий кошмар. Он бросил фото на стол.

— Я не понимаю, Груман. — Груман надел шляпу. Подвернул поля. Достал еще сигарету. Было заметно, что он на самом деле устал. Чиркнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку.

— Мы играем реванш, Владимир Владимирович. Это новый причинно-следственный временной поток. Вы — удачная ставка в текущем временном потоке. Вас нужно переигрывать. Проще говоря — хотя бы привести к власти, а там — посмотрим.

— А это кто? — Путин указал на молодых парней, на фото. Груман ткнул сигаретой вначале в одного потом на другого.

— Дмитрий Горбунов, Олег Баланин. Студенты Бауманки. Физмат. Третий курс. Поводыри.

— Поводыри? — Груман стряхнул в воздух искру с сигареты. — Индукторы. Разработчики основных циркуляционных и системных теорий. Пожалуй, только они и помогут вам и всем остальным разобраться в том, что происходит.

— Хорошо. Где они сейчас? Мне не трудно будет их привезти и создать не обходимые условия для работы. — Груман поднял удивленные глаза на Путина.

— Не «где», а «когда», Владимир Владимирович. — Груман постучал пальцем по фото офицера. — Главный корпус, аудитория «а — семь», лекция Якова Гройсмана, принцип неопределенности Гейзинберга, 1985год от Рождества Христова. — Груман отчаянно взмахнул недокуренной сигаретой — Я не могу играть в разные временные каналы без сингулярностей, господин Путин. Хотя бы это-то вы понимаете?

— Один год… — Произнес Владимир Владимирович.

— Вот именно! Господин Путин! Вот именно! — Груман не погасив сигарету, длинным удачным броском отправил ее в раковину с грязными чашками из-под кофе.

— И что им нужно? — Неопределенно спросил Путин.

— Молодым ученым нужна идея, Владимир Владимирович. Пока только это.

— Хорошо, господин Груман. Еще пару вопросов — я вижу, что вы устали и скоро меня оставите.

— Давайте. Вам тоже пора отдыхать.

— Кто такой Эрат? — Груман с силой потер лицо ладонями.

— «Такая», Владимир Владимирович, она женщина. Эрат — мой противник в нисходящем потоке. Я играю на восходящем потоке. Надеюсь, больше о нас вопросов не будет. Олег и Дмитрий в последствие смогут представить вам полную картину нашего бытия. Меня увольте. На свободных ставках и Эрат и Я играем против бога. Как и все.

— Вы устали? Господин Груман? — Груман пожал плечами и натянул шляпу на нос. — Я расходую полтора мегаватта энергии в секунду, общаясь с вами. Как вы считаете? Это легко? — Путин сел на постель и начал снимать футболку.

— Пожалуй, нам пора спать. Обоим. Объясните только, почему вы сказали, что не выживут даже тараканы? По нашим расчетам после обмена ядерными ударами в живых останется не менее половины населения планеты.

— Хорошо. — Груман сделал замысловатый жест рукой, словно сверлил в воздухе дырку. В том месте, где он рисовал «знаки» сгустилось нечто похожее на бледную шаровую молнию. Он погрузил туда руку по локоть и блаженно вздохнул.

— Господин Курчатов. Один из ваших физиков создал сверхмощную водородную бомбу. Ее мощность превышала шестьдесят мегатонн. В энергию переводилось шесть килограммов вещественной массы. После испытаний создание подобных устройств было прекращено, и в СССР и еще где бы то ни было. Почему? — Путин пожал плечами. Это было давно, и много он уже не помнил, по большому счету, физика лежала вне круга его компетенции. Тем не менее, кое какие обрывки информации в мозгу все-таки оставались.

— Насколько я знаю — Чрезмерно большие амплитуды землетрясений. Ударная волна обошла планету трижды. Более мощные устройства могут сместить планету с орбиты или расколоть кору. — Груман в отчаянии всплеснул руками и снова сел на стул.

— Хрустальные небеса. Земля на трех слонах и черепаха, плавающая в безбрежном океане. — Он пожевал губами. — Среди вас полно тех, которые верят в то, что земля плоская, хотя пользуются спутниковой навигацией. Я не понимаю — как противоречащие друг другу факты могут одновременно уживаться в ваших головах.

— Простите, Груман. — Путин снял футболку. — Слишком много информации. Тем более, я не физик и не планетолог.

— Хорошо, Владимир Владимирович. — Груман погасил шаровую молнию. Пошевелил просвечивающими пальцами и смиренно улыбнулся. — Вы — индуктор. Поэтому. — Он пожал плечами. — Не все потеряно. — Груман удобнее устроился на стуле. — Дело в том, что никакой заряд не сможет сместить Альфу с орбиты. Если вы помните, ну или может быть, знаете обычную динамику, то для того, чтобы передать импульс — тело должно быть упругим. Альфа наполовину жидкая. Импульс просто перейдет в те же самые землетрясения, волны на мантии и только. Система погасит энергию, расходуя ее на внутреннее трение.

— Альфа? — Путин удивленно поднял взгляд. — Груман поднял руку.

— Альфа это текущий причинно-следственный поток. Есть Дельта, Сигма. — Он вздохнул. — Возможно, мы доберемся и до обсуждения этих образований. Есть домены Больцмана. Ладно. Давайте о тараканах. — Путин кивнул и стал взбивать подушку. Все-таки нужно было поспать. Хотя бы пару часов. Все, что он увидел и услышал. Да, с этим нужно было переспать — в противном случае — его через час повезут связанным в Кащенко.

— Говорите, Груман. Я слушаю.

— Ваш академик Сахаров отказался от создания боле мощных вооружений не потому, что расколется земная кора, или Альфа сойдет с орбиты. Пара сильных землетрясений и только. Самую большую угрозу представляет электромагнитный импульс заряда. Его мощности даже при ста мегатоннах подрыва в атмосфере достаточно для того, чтобы исказить магнитосферу вашей планеты. — Груман сделал вдох. Ему вдруг показалось бессмысленным все, что он делает. От первого до последнего шага. Люди, сидящие в его ярком воображении в круглых радужных пузырях своих очаровательных иллюзий, и отрицания реальности, были уже приговорены. Они изобретали сто сортов кофе, красили собачек, гадали на картах таро, делали себе фарфоровые зубы с бриллиантами и считали это личностной сверхзадачей. Он уже с усилием, решил закончить свой монолог. — Искажение магнитосферы исказит и спектральную проницаемость озонового слоя. Это остановит фотосинтез. Вы на вершине пищевой цепочки, Владимир Владимирович. Все, что ездит, летает, прыгает. Все ваши смартфоны, космические станции, театры, фильмы, книги… Все! Все — это держится на единственной химической реакции образования органики из углекислого газа и воды в ультрафиолете! Никакой ядерной зимы не будет. Биомассы на вашей планете хватит на два — три года. Все вы умрете от элементарного голода. Все всех жрут… — Груман потер пальцами переносицу. — Через пару лет после подрыва в атмосфере боезаряда свыше двухсот мегатонн ваша планета станет голым камнем. Ни травинки, ни птички, ни деревца, ни тараканов.

— Сергей Кужугетович сказал, что ПВО не удержит всего двести мегатонн. Может?

— Не может, Владимир Владимирович! — Груман устало оперся локтями о колени. — Только у России достаточно оружия для того, чтобы уничтожить все живое шестнадцать раз. Что уж говорить о суммарной планетарной мощности боезарядов? Тем более что в горячей фазе сброса кто выстрелил первым — значения не имеет.

— Что такое горячая фаза и сброс? — Груман отстраненно приподнял шляпу.

— Для первого обмена информацией вы и так узнали слишком много, Владимир Владимирович. — Он пристально осмотрел спальню. — Ваш холодильник всегда будет полон, одежда всегда будет чистой, вода всегда будет горячей. О вашем комфорте я позабочусь.

— Я в тюрьме, Груман? — Груман залился пунцовой краской и выкрикнул, брызгая слюной.

— Вы в Игре, господин Путин! Если бы узнали о ней ВСЕ, то стреляли бы не в меня! Вы бы с наслаждением прострелили собственную голову! — Груман, приподнял шляпу. — Мы играем три свободных ставки на «красное», Владимир Владимирович, пришло время молитвы. Вы будете молиться своим богам — я своим. До встречи. — Груман медленно растаял в воздухе. Путин устало прилег на жесткую подушку, натянул тонкое одеяло и провалился в тяжелый обморочный сон.

СССР

Бауманский университет

12.05.1985 07-15

Яков Гройсман был человеком приличным и аккуратным. Он прилично и аккуратно носил свой черный аккуратный костюм. Прилично и аккуратно защитил кандидатскую и прилично и аккуратно преподавал физику. Бауманский университет был вполне приличным и аккураным местом, в котором он себя вполне прилично чувствовал. Гройсман нравился студентам за свои не стандарные и, но вполне приличные шутки. Он нравился своим коллегам, потому, что не лез — куда не нужно, и не ставил никому палки в колеса. Он просто жил как все Гройсманы до него и, наверное, будут жить после него. Чисто и аккуратно. Он считал свою жизнь вполне удавшейся, и преподавал с удовольствием. Нужно, отметить, что свой предмет он знал превосходно, преподавал виртуозно, и это доставляло ему эстетическое наслаждение.

Единственое, что он себе позволял — это ходить не справа обычного потока преподавателей и студентов по коридорам, как ходили все, а ходить по — середине. Он шел как ледокол, поворачивая ступни в стороны, и при своем невысоком росте умел смотреть на всех сверху вниз. Он долго тренировал эту способность смотреть сверху вниз на всех, и в коридорах она вполне ему удавалась. Это добавляло ему внутреннего ощущения собственной значительности, которого он в своих ощущениях недобирал. Он никуда не лез. Никуда не совался. Никому не перечил. Впереди маячила докторская и кафедра, поэтому — он был всем доволен. Всем доволен в эту минуту в этот час, когда шел в аудиторию «А — семь», для того, чтобы рассказать своим подопечным о принципе неопределенности Гейзнбрега.

Аудитория была огромной и вмещала больше ста человек со всех потоков. Он не любил эту аудиторию, потому, что, студенты, обычно занимались в ней своими делами. Дел было много — от любви до ненависти. От не завязанных шнурков и попытки списать у соседа, что-то назавтра. До, постоянных записок с приглашениями мальчиков девочкам о том, что они их приглашают или на дискотеку или в кино. Особенно утомленные студенты, забирались на последние ряды, и, поставив перед собой сумки и портфели — просто спали.

Гройсман не любил эту аудиторию еще и потому, что весь этот гул нужно было перекрикивать. Он многое перепробовал. Пытался говорить тихо, чтобы к нему прислушивались, но это не работало. Пытался рассказывать скабрезные анекдоты, но это тоже не работало. Работало только одно. Когда он говорил громко, четко, и постукивал длинной указкой по кафедре, словно отбивая такт.

— И так, допустим, что…

Но для того, чтобы это работало — нужно было напрягать связки. Они быстро садились, и господин Гройсман разрешал себе одну неаккуратность. Перед тем как войти в этот гудящий улей, он выпивал из маленькой стальной флажки глоток коньяка. Это работало. Это расслабляло. Это снимало напряжение и добавляло особый шарм его лекциям. Сейчас господин Гройсман решил позволить себе выпить глоток коньяка несколько раньше, чем он дойдет до аудитории. Разумеется, он сделает это аккуратно. Зайдет в уборную, посмотрит на себя в зеркало. Потом — нет ли в ней кого — либо еще и, вытащив из внутреннего кармана фляжку, сделает длинный и вкусный глоток.

Он представил себе — как он все это аккуратно сделает и по его горлу уже прокатился сладостный комочек предвкушения. Такой же аккуратный, как и сам господин Гройсман.

Он посмотрел по сторонам перед уборной. Ему не хотелось, чтобы кто-то из коллег последовал за ним и застал за употреблением алкоголя. Не то, чтобы в университете за этим особо следили, но и особых поощрений никто за это не получал.

Он вошел в уборную и встретился взглядом с человеком, очень похожим на тех каких видел в фильмах про разведчиков. Внутри, что-то сжалось и затрепетало. Никому из Гройсманов не хотелось встречаться с разведчиками, а уж Якову Гройсману и подавно.

— Яков Гройсман? — Устало спросил человек в шляпе и плаще. Пошарил в кармане. Достал пачку сигарет. Чиркнул зажигалкой и пустил струю дыма в потолок. Это Гройсмана озадачило еще больше. В помещениях универсиета курение было запрещено даже в уборных. Но если этот «в шляпе», курил рядом с табличкой, на которой было написано — «курить запрещено», то, наверное, ему разрешалось и многое другое.

Яков Гройсман видел в кино, что такие люди после того как спросят имя, обычно достают красную книжечку с какими ни будь страшными буквами и гербом.

Что на этой книжечке было написано — большого значения не имело, потому, что ему Гройсману — это не предвещало ничего хорошего, самым важным и пугающим качеством таких книжечек были не буквы, не герб — а цвет.

— Меня зовут Груман. Груман Вельд, если вам это нужно, господин Гройсман. Хотя… — Он все-таки достал красную книжечку и показал разворот со своей фотографией. У Гройсмана тонко сжалось в желудке.

— Вы видите меня в первый и последний раз, господин Гройсман, и если вы не будете делать глупостей, то — Страшный Груман пожал плечами — Все будет хорошо.

— Да куда уж лучше? — Вспыхнуло в голове Гройсмана, но он промолчал. Он аккуратно переложил портфель из правой руки, которая уже затекла — в левую руку, и перестал смотреть, как он обычно это делал — сверху — вниз. На Грумана так смотреть было нельзя. Он быстро перестроился. Чуть присел, и теперь у него получалось смотреть — так как должно смотреть на людей в плащах и шляпах. Снизу — вверх. Груман поморщился.

— Да, не тряситесь вы так, Яков Львович! — Он стряхнул пепел сигареты на пол. — Я не потребую от вас ничего сверхъестественного. — Якова Гройсмана больше всего пугало в Грумане его странное обращение — «господин». «Господин» говорили разведчики в кино, и это его пугало еще больше. Яков Гройсман кивнул, начинающими мокнуть от пота редкими волосами.

— Вы знаете, что такое теория циркуляции энтропии? — Гройсман пожал плечами. Он как физик, и великолепный математик, конечно же, об этом знал, но, теория, доказывающая существование бога, была если не под запретом, то и не под всеобщим одобрением, признаваться в том, что он в физике — «ноль» — не имело смысла. Он вжал голову в печи, словно ждал удара по голове и кивнул. Груман расслабился. Выбросил окурок в унитаз.

— В вашей аудитории сейчас сидят двое молодых людей Яков Львович. Возможно, вы их знаете. Это Олег Баланин и Горбунов Дмитрий. — Гройсман поморщился. Это были неаккуратные студенты. Талантливые. Но ничего и никого не признававшие на веру, все подвергающие сомнению и проверкам. Их ни в чем нельзя было убедить. Они всегда требовали доказательств, и поэтому в их ведомостях было только две оценки — отлично и неуд. Отлично — они получали тогда когда были согласны с преподавателем, и неуд, когда они были не согласны с обычной фразой начала любой из теорем — «допустим, что». Гройсман тяжело вздохнул. Похоже, было на то, что удар «господина» Грумана с его красной книжечкой попадал не в него, а в этих двоих.

— Ну, и пусть. — Подумал Гройсман.

— Да, я их знаю, товарищ Груман. Баланин — блондин в очках. Горбунов рыжий. В конопушках весь и волосы кудрявые, улыбается всю лекцию, как будто всегда знает больше чем я. — Гройсман передернул плечами. Оба они ему были неприятны. Неудобные студенты. Такие как они были баламутами. С них всегда начинались неприятности. Гройсману очень не хотелось, чтобы с них, что-то началось и в этот раз. Хотя… Гройсман почесал в затылке

— Я не веду их кафедру. Знаю плохо. — Он снова посмотрел на Грумана снизу-вверх. — Тем не менее, скажите, что я должен сделать? — Груман улыбнулся. Снял шляпу и начал править в ней «лодочку». Потом снова надел.

— Докажите им сегодня, что бог существует, Яков Львович. — Гройсман снова переложил портфель в другую руку. Вся эта странная чехарда, ему очень и очень не нравилась.

— Вы о структурах Больцмана? Предельной противоэтропии? — Груман надел шляпу и радостно кивнул.

— Именно, Яков Львович. И вот… — Он протянул напечатанный на машинке листок беленой бумаги.

— Что это? — Гройсман подслеповато начал читать. — Груман внезапно стал холодным, какими обычно бывают разведчики в кино.

— Остальные студенты потока не заинтересуются вашими доказательствами, Яков Львович. Они вне программы. Если Олег и Олег будут задавать вопросы — ответьте, по возможности, наиболее достоверно. Вы это умеете.

— Что это?! — Вдруг закричал Гройсман. Груман склонил голову на бок.

— Это ваша кафедра Гройсман. Вы же так хотели докторскую и кафедру. Вот потихоньку себе допишите диссертацию, а кафедру получите сразу. Да, и, конечно же — зарплата будет больше.

— Но, но… — Гройсман никак не мог произнести это слово. — Это же Циолковский. На, Амуре! Это же не Москва! — Груман улыбнулся так, что у Гройсмана по спине заструился холодный пот. Он моментально вспомнил разворот книжечки с фото. Вспомнил все байки на кухне про КГБ и вспомнил все-все-все.

— А, Москва, уважаемый Яков Львович — не «резиновая». — Гройсман так и не решился больше посмотреть Груману в глаза. Эти двое оказались, каким-то эпицентром катастрофы, которую он ощутил всем своим естеством.

— То ли еще будет. — Где то мелькнуло совсем далеко в его чертогах разума. Сопротивляться красным книжечкам им Гройсманам было строго противопоказано, и Яков Львович, по военному развернувшись через левое плечо, вышел из уборной. Он озлобленно посмотрел по сторонам. Вытащил из внутреннего кармана свою фляжку, и, гулко двигая кадыком, выпил всю. В голове зашумело сразу. В желудок опустился огненный шар, и он мгновенно смирился с происходящим. Он посмотрел на жуткий листок в руках с напечатанным текстом и обреченно запихал его в портфель. Он повернулся к двери уборной, желая еще раз посмотреть на причину рухнувшей блестящей карьеры, но так и не решился открыть дверь.

Аудитория «А — семь» была совсем рядом. Он доплелся до огромной двустворчатой двери. С тяжелым скрипом открыл ее и прошел на преподавательское место. В аудитории раздавался привычный пчелиный гул. Никто на него особенного внимания не обращал. На доске было написано еще с прошлой лекции.

«Принцип неопределенности Гейзинберга»

«Допустим, что» Дальше стояло многоточие, и вся доска из выкрашенного с обратной стороны зеленой масляной краской матового стекла, была пуста.

Сегодня он не хотел вести лекцию виртуозно. Он не хотел ни шуток, ни постукивания указкой по столу. Сегодня он хотел, чтобы этот весь ужас закончился как можно скорее.

Яков Львович, обреченно поставил портфель на стол и жестко стер первую строку. Взял наполовину срисованный кусок мела, и, молча, написал.

«Структуры Больцмана в пределе противоэнтропии.»

Посмотрел на студентов. Нашел взглядом очкарика и рыжего. Тяжело вздохнул и дописал после «Допустим, что»

«Бог существует!»

На то, что он написал на доске — обратили внимание только эти двое.

СССР

Москва

Тюрьма «Матросская тишина»

28.07.1986 19.00

Груман шел по гулкому тюремному коридору, со стенами, заляпанными нешлифованной штукатуркой, выкрашенными в угрюмо ржавый цвет. «Сидельцы» шутили про цвет штукатурки — «что бы кровушки не видно было», но сейчас Груману на эти легенды было наплевать. Он с сожалением вытащил пачку «Гаротты» из кармана и запихнул обратно. Курить разрешалось только в камерах, да и то не во всех. Ему не хотелось нарушать слишком много правил и привлекать к себе и без того пристальное внимание администрации.

Его сопровождал юркий лейтенант ВВ УИН, шел рядом. погромыхивая тяжелой связкой ключей и все пытался забежать вперед и посмотреть в глаза Груману.

— Имя у вас, товарищ полковник еврейское. Не любят «урки» жидов. Может быть — назоветесь, как ни-будь по-другому? К «Кречету» многие за многим приходили, да уходили ни с чем. Вам, то до него — что за дело? Да и я никак в толк не возьму — зачем внешней разведке вор? Совсем не понимаю. — Груман не выдержал. Остановился внезапно. Развернулся и посмотрел прямо в глаза лейтенанту.

— Лейтенант. Свяжите вместе пару фраз — «слово — не воробей», и «Колымский распределитель», и у вас пропадет всякое желание со мной говорить. Простите, но я не нуждаюсь, ни в ваших вопросах, ни в ваших рекомендациях.

Лейтенант громыхнул ключами. Зажал ладонью рот и выпучил глаза. Он сумел связать эти фразы и понял, что с этим странным уставшим человеком, который все порывался закурить, говорить было опасно даже о погоде. Он пожал плечами. Покрутил головой, сделал неопределенный жест указательным пальцем.

— Вот она товарищ Груман — сорок шестая. Кречет на законном «отрицалове». На работу не ходит. В столовую тоже. Шестерки ему пайку в камеру таскают. — Он почесал за ухом ключами. — Больше ничего о нем не скажу. Не знаю. Извините. — Он засунул ключи в скважину тяжелой металлической двери. В чистом служебном рвении осмотрел в глазок.

— Чисто товарищ, Груман. Спят. — Посмотрел на часы. — Хотя не отбой еще. — Пожал плечами. — Они могут и нашалить, товарищ, Груман. У каждого по пять ходок, у кого и больше. Кто-то и по сто пятой. Может вам охрану? — Груман выразительно посмотрел лейтенанту в глаза. Тот вжал голову в плечи и быстро открыл дверь. Включил в камере свет и заорал благим матом.

— Всем встать! Проверка! Офицер в камере! — Никто из «спящих» не шелохнулся.

— Не паясничайте, лейтенант. Оставьте меня одного. — Груман посмотрел лейтенанту в глаза. — Пожалуйста. — Лейтенант суетливо погремел ключами.

— Я за дверью, товарищ Груман. «Бурогозить» начнут — стучите. — Груман только сжал зубы. Всего за три минуты, пока этот лейтенант сопровождал его до камеры — он успел ему надоесть до смерти. Дверь со скрипом закрылась. Груман взял табуретку, стоящую у ближайшей кровати и сел, достал пачку «Гаротты», выбил щелчком сигарету, чиркнул зажигалкой, и с облегчением пустил в потолок облако густого сладковатого дыма.

— Фраер! — Раздалось с ближайшего лежака. — Шляпу сними! Так в хату не входят! — Груман не ответил. Продолжал курить и просто ждал.

— Малява про тебя с воли пришла… — Раздалось с постели стоящей у окна хрипловатый голос. С нее поднялся пожилой человек с седым аккуратным ежиком волос. В очках в золотой оправе и с томиком библии в руках. Кто-то мгновенно поставил перед Груманом вторую табуретку. Человек с седым ежиком положил библию на аккуратно затянутый клеенкой стол и сел напротив. Долго смотрел Груману в глаза. Потом вздохнув, проговорил, словно делал какую — то очень тяжелую работу.

— Мутный ты, Груман. Никто про тебя ничего не знает. — Груман, пускал клубы дыма в потолок, и с интересом рассматривал сидящего перед собой человека. — Вроде не из «конторских», и роду не нашего. Чужой. Пишут, что «кремлевец» вроде. А вроде и нет. Что скажешь? — Груман спрятал сигарету в кулак, раскрыл ладонь и высыпал на пол прогоревший пепел.

— Зря ругаешься, полковник. — Человек одернул куртку спортивного костюма, и кто-то из более молодых. Мгновенно вытер тряпкой едва заметные крупинки сгоревшей «Гаротты».

— К Кречету простые люди не ходят. Те, кому надо в уровень людей шлют, а ты не «меченый» — «муть серая». — Груман улыбнулся. Все-таки снял шляпу и протянул ее «шнырю». Тот посмотрел в глаза Кречету и в ответ на кивок, аккуратно положил ее на стол.

— Не «павлинься», Кречетов Николай Петрович. «Муть серая» по уровню выше всех стоит. Перед людьми не стыдно? — Кречет пожал плечами.

— Значит — не простой ты полковник. Почему на допрос не позвал? Может не всем слышать надо, о чем мы с тобой говорить будем? — Груман пожал плечам.

— Мне как раз надо, что бы слово твое слышали. В кружева их заплетать я не хуже тебя умею. — Кречет пожевал губами. Протянул руку к сигаретам Грумана.

— Табачком не угостишь, начальник? — Груман выбил из пачки Гаротту.

— Косяк это. Смотри не забалдей. Разговор трезвый у нас. Тем более что маляву я тебе слал. Мало времени у меня на то, чтобы к тебе тропки топтать. — Кречет чиркнул спичкой, глубоко затянулся и закатил глаза.

— Мозги светлеют, начальник. Непростой косяк, контора мутная, и если тебе в глаза смотреть — то по земле ты не ходишь, выше самолетов летаешь. Ангел значит. — Кречет снова сделал затяжку. Удовлетворенно крякнул. — На поклон ангелы ко мне еще не ходили.

— Я не на поклон, Кречет. Мне твоей доли не надо, сам понимаешь. — Кречет кивнул.

— Не обижайся, полковник. Просто страшно мне с вами ангелами на чистый базар выходить. Вроде отбоялся уже, а все равно страшно. Один раз с вами и словом перемолвился, а жизнь — кувырком. — Кречет раздавил окурок Гаротты в пепельнице на столе.

Понятно — не за себя просить пришел. Мне тебе дать нечего — говори за кого. — Груман пристально посмотрел Кречету в глаза.

— На трон человечка одного посадить надо. — Кречет покрутил головой, словно ему давил воротник футболки.

— Не знаешь, что просишь, полковник. На троне одно место. — Груман не переставал смотреть на Кречета.

— Два…

— Ты за счетовода? — Груман кивнул.

— Общаг один человек считает, начальник. С его головы волосу не упасть.

— Вот поэтому Баланина ты и посадишь общаг считать. — Груман протер подбородок. Посмотрел еще раз на тусклую лампочку под потолком, улыбнулся грустно. В камере было пять человек. И ни один уже не спал. Все слушали их диалог так, словно им зачитывали приказ об амнистии.

— Так, ведь счетовода живым не снимают. Ты, что начальник? Тем более твой Балабол — политический. Первая ходка. Как я людям обосную? — Груман придвинулся к Кречету совсем близко.

— Ты, Кречетов, в законники не вышел, если бы дураком был. Два и два сложи. Может мне тебе ничего, и объяснять будет не нужно. А? — Кречет откинулся назад.

— Студент с тетрадками в «Тишине». — Кречет уронил лицо в сомкнутые ладони. — Какого хрена ты снова нарисовался? А? Жил же, как человек! — Кречет взял Грумана за пуговицу плаща. Прищуренным злым взглядом посмотрел ему в глаза.

— Ты его из «шарашки» увел, и в «Тишине» спрятал. Даже от своих спрятал! Он тебе волыну считает, и такую, чтобы можно было страну с карты стереть. Нет? — Груман молчал. Кречет обреченно пожевал губами.

— Скажи мне начальник вот что. Мне за старого счетовода грех на душу брать. Поэтому цену знать надо. Твой Балабол для нас пушку рисует или ты продашь ее потом?

— Для нас, Кречет. Для нас. Сам понимаешь — ангелам «рыжье» без надобности. — Груман взял шляпу со стола. — Потому в «Тишину» и спрятал, что шнырья сверху — донизу — не передавить. С тобой я в «чистую» играю, уважение к тебе имею, а так — ты и не знал бы ничего. Бегал бы как осел по кругу, и морковку хотел. — Кречет встал с табурета. Погрозил Груману пальцем.

— Вы ангелы те еще козлы, но уж чего-чего, а уговорить умеете. — Он демонстративно залез в карман плаща Грумана, достал пачку Гаротты и положил на стол. — На память, начальник. — Вытащил одну сигарету и закурил. — Теперь скажи мне вот, что — если твой Балабол общаг сольет, меня на ремни порежут. Я же его под свое слово короновать буду. — Груман встал. Надел шляпу.

— Не бойся, Кречет. Этот, как ты говоришь — Балабол тебе за год общаг утроит, если ты его слушать будешь. — Груман поморщился. — Придумали серьезному человеку погремуху детскую. Поводырь теперь он, понял? — Груман одернул плащ. — И, чтобы, как ты говоришь — волосу не упасть. — Он подошел к двери и гулко ударил в железную створку.

— Буду нужен — Поводыря и спросишь. Он позовет. — Тяжелая дверь с глазком, открылась на удивление быстро и без предполагаемого скрежета. Груман шагнул за порог. Обернулся и подмигнул ошарашенному авторитету.

— Не боись, Кречет. Семи смертям не бывать! — Кречет устало махнул в сторону посетителя рукой.

— Вали уже, полковник! Одной не миновать, сделаю — как попросил.

Кречет уперся горячим лбом в ледяную створку металлической двери. Многое нужно было обдумать и решить. Грумана он помнил, хотя и не показал этого сразу. За все прошедшие годы Груман ни капли не изменился, и Кречета, это даже не удивляло. Он был должен Груману, и за его долг могут спросить даже перед погостом.

Кречет задушил отчима, когда тот на мать с ножом полез. Был бы взрослее — здоровее — просто бы зубы выбил. А так. Чем попало. Шнуром от утюга. Если бы его отчим простым работягой был — получил бы он семь по малолетке, да и того меньше. Может быть — вышел по УДО. Может по амнистии. Но, отчим секретарем партячейки служил. Вот и завертелась каша. Да так завертелась, что ему — пацану четырнадцатилетнему грозили «лоб зеленкой намазать». А бывало и так, что просто терялись такие как он в «жерновах» и все. Ни слуху, ни духу.

Кречет ударил кулаком по створке двери. Груман тогда появился вроде ниоткуда. Кречет по малолетству даже не понял, что хотят от него. Попросил он его «чистосердечное» написать и. что вроде в состоянии аффекта был. Не в себе. С кем тогда Груман говорил и как Кречет не помнил. Но ушел с хорошей, уважаемой статьей и пошла его воровская карьера в гору. Вроде и не старался особо, а шла. То этому помог, то другому. То там слово мудрое веское сказал, то там — зауважали. Звезды получил «законные» на плечи. А вот как в «тишину» попал — он совсем не понимал. Теперь получалось так, что Груман его специально в авторитеты вытаскивал, что бы за долг спросить. Теперь придется отвечать «по всей строгости». Тем более, что Балабол совсем не простой сиделец оказывается.

Кречет прошел к столу. Выбил еще одну сигарету Гаротты и закурил. Сидельцы, поняли, что концерт закончился — легли спать. Что произошло между их «бугром» и этим «фраером». Никто так и не понял. Вроде старые счеты сводили. Или, что-то вроде того, но слово Кречета каждый запомнил. Спросят потом.

С одной из постелей поднялся старый лысый мужчина и присел к столу.

— Ты на троне Кречет — я на законе. Как решать будем? Никто не поверит что, счетовод с лестницы упал и шею сломал. Кому то «паровозом» по сто пятой идти. Кого приговорим? Да за плюсовку к сроку и платить надо будет. На общаг все заносили, не все под твое слово захотят счетовода снять.

— Помолчал бы ты, Артур. У самого голова кругом. — Кречет раздавил Гаротту в пепельнице. — Даже не знаю говорить ли тебе всего.

— Не зли меня, Кречет. За мое слово впишутся, за твое слово — не знаю. — Артур замолчал. — Я тебя на трон сажал — я и снять могу. — Кречет жестко посмотрел Артуру в глаза.

— Вместе чалимся, Артур вместе и ляжем, если надо будет. Ты хоть знаешь, кто приходил, и за кого просил? — Артур настороженно потянулся к сигаретам. — Вот ты мне и расскажешь. А то шептались как бабы. Ничего не понял. — Кречет пожал плечами.

— Люди слово слышали, Артур. Да и нельзя тебе на ширеве сидеть. Закон смотришь. — Он убрал сигареты в сторону. — Все скажу — язык себе откусишь, если придется — готов?

— Ой, ли, Кречет? Страшен черт… — Артур настороженно отодвинулся. Кречет улыбнулся злорадно.

— Черт не черт, а около бога летает. Ангел он, понял? А за мальчонку просил потому, что «кубрик» он. — Артур пожевал губами.

— Вот ни хрена себе?! Зачем воры «кремлевским» нужны? Во, что тянешь? — Кречет нахмурился.

— Мальчонка этот из шаражки чей-то. Какой, и чей — не знаю. Знаю только, что в «Тишине» «головастиков» просто так не прячут — он устало склонил голову на кулаки. — Война, Артур. Война скоро, какая, и с кем — одному богу известно. Ну, Может Груман еще знает, да пацан этот. — Артур побледнел и отвернулся в сторону.

— Друзья значит закадычные.

— Получается. Что так. — Артур почесал подбородок.

— Вот, что я решу, Кречет. Я девятый десяток меняю. Меня твой Груман давно с отчетом ждет. Может, спишет пару грехов за дело правое. На «закон» сам сядешь. А коли еще «смотреть» будешь — на все воля твоя, и слову твоему сомнения не будет — Кречет ошеломленно смотрел в глаза «законнику». Тот погладил вспотевшую лысину, и договорил. — «Паровозом» по сто пятой сам пойду, а ты вот. — Артур достал из сложенной книги маленькую черно-белую фотографию.

— Чтобы ни в чем не нуждалась, понял? Здесь на обороте адрес есть. — Он поймал недоуменный взгляд Кречета. — Не суетись «Король» — Не кровная она мне, а к сердцу прикипела. Все по закону и нашему и божьему. — Он пожал плечами. — Ну а то, что сам счетовода сниму — людям скажешь — тронулся головой Артур. Годами из ума вышел. — Артур улыбнулся грустно.

— Вот и язык не придется откусывать. Мне с «добавкой» уже не выйти, да и веры не будет. — Он сделал длинную паузу, размышляя. — Сам к твоему ангелу пешочком дойду. Давно пора мне. Ну, что? Кречет! — Артур улыбнулся, показав железные зубы. — Распустили узелок? Давай спать теперь. Завтра работы много.

Восточная Германия

Резиденция внешней разведки СССР

19.06.1985 18.30

Груман сидел в кабинете директора отделения внешней разведки СССР на старом венском скрипучем стуле и крутил в руках удостоверение консула.

Легенда, которую он себе придумал, была не слишком удобной. Как консула его воспринимали не многие. Внешность уже предполагала некий род занятий, а заискивающе улыбаться Груман не умел, хотя и учился — было дело. Выбора особо не было. Красивые красные книжечки все-таки облегчали выполнение самых разных задач, и он постоянно ими пользовался.

— Кто вы? — Обычный вопрос. Груман даже не пошевелился. Снял шляпу и положил на стол директора. Порвался достать сигареты, но решил повременить. Энергии было достаточно, и стимуляторы были пока не нужны. Его уже несколько коробило то, что обычные привычки Альфийца слишком сильно проникали в его натуру, но это ему даже нравилось. Где то и чем то. Он пока не разбирался где и чем, но нравилось. По крайней мере — хороший кофе ему нравился безоговорочно. Длинноногая красотка, которая ему тоже неожиданно понравилась, белокурая, кудрявая, с веселыми голубыми глазами. Улыбкой чистой и светлой, совершенно не похожей на рыбий Нью-Йоркский оскал.

Он пил кофе маленькими глоточками и размышлял. В его распоряжении было еще достаточно много времени для того, что бы и поразмышлять и получить удовольствие и от кофе и от взгляда на упругие округлости пониже спины воркующего вокруг него секретаря.

На вопрос — Кто вы? — Который прозвучал из уст молодого майора, несколько нескладного. Невысокого роста и только в рубашке. Китель висел на стуле перед Груманом. Там же висела портупея с оружием. Груман развернул книжку консула и положил перед офицером. Офицер взял ее в руки и профессионально стал сличать его лицо с фотографией.

— Странно конечно — Зачем Вам, Груман, понадобилась внешняя разведка? Глупость, какая то. — Хотя, я понимаю, что в дипломатическом корпусе вне разведки только уборщицы и секретари, но тем не менее. Это резидентура. Управление, архивы. Зачем вы здесь? — Груман забрал книжечку обратно.

— За вами, Владимир Владимирович. За вами, дорогой вы мой. — Офицер на стул. Достал из кобуры пистолет и положил перед собой на стол.

— В одной из наших бесед мы говорили с вами о герани и колбасе. Я помню. — Груман пожал плечами. Ноосфера — особое образование и меня всегда поражало то, что вы так восторгаетесь своими пророками, господин Путин. Да, вы должны помнить не только колбасу.

— Товарищ, майор, с вашего позволения. — Груман тяжело вздохнул. Залез в карман плаща. Достал расплющенную пулю и положил на стол.

— Вы же все равно будете стрелять. Товарищ, Путин. Не так ли? Агенты не посещают резидентуру. Для этого есть более укромные места. Мое присутствие здесь для вас, если и не загадочно — то угрожающе наверняка. Стреляйте, что уж там.

Путин осторожно поднял оружие. — Простите, Груман. Я должен быть уверен. — Груман не ответил, «Макаров» гулко грохнул пороховым взрывом, и у Грумана заложило уши. Он наклонился. Поднял с пола еще одну «розочку» расплющенной пули и положил рядом с первой.

— Вы удовлетворены? — Через дверь заглянул кто-то из офицеров.

— Володя, у вас все в порядке? — Путин кивнул и выбросил обойму из пистолета.

— Да, с предохранителя снять забыл. Не пострадал никто. — Тот, кто заглядывал — нырнул обратно. В здании происходила нездоровая суета. Должны были подойти фургоны для того, чтобы вывести архивы. Но их не было уже третий час. Что-то в чисто отлаженном механизме огромного государства не ладилось.

Что такое «сдать» архивы резидентуры было понятно даже рядовому. Наработанные за десятилетия связи, скрытые агенты, агенты влияния. Все становилось прозрачным. Германия давно не была врагом, но и другом тоже. Знать и видеть — почти одно и то же, и «сжечь» архивы — это было все равно, что «ослепнуть» на территории западной Германии. Путин сел за стол.

— Верните обойму в пистолет, господин Путин, оружие вам понадобится через час. И еще… — Груман достал пачку Гаротты. Посмотрел и с сожалением положил ее обратно в карман. — Сколько офицеров с оружием находятся в здании?

— Четверо Груман. Включая меня.

— Как вы считаете? Четыре офицера смогут остановить разъяренную толпу. Которая будет здесь через сорок минут? Она состоит из двухсот шестидесяти человек? У них биты, палки, куски арматуры. Они ненавидят вас, и я думаю, для того, чтобы уничтожить вас всех вместе с тем, чтобы захватить архивы — им понадобится не слишком много времени. — Груман пожевал губами. — Уничтожить архивы вы тоже не успеете. Только в бумаге их больше четырех тонн.

— Откуда вы это знаете, Груман? — Груман посмотрел Путину в глаза с некоторой иронией.

— Не задавайте богу глупых вопросов, и вы не будете попадать в глупые ситуации, господин. Э простите, черт, товарищ майор. Вы в Игре и, разумеется, вас будут пытаться снять с доски любым удобным или неудобным способом.

— Вариант с взбесившейся толпой удобен. «Уши» ЦРУ и МИ — «Шесть» не торчат, если вас снимут с доски, то я потеряю одну ставку. Мне это не нравится.

— Что вы предлагаете Груман? — Груман все-таки достал из пачки Гаротту и закурил.

— Из вас нужно потихоньку делать героя. Владимир Владимирович. Иначе моя ставка не сыграет. — Он сделал глубокую затяжку и выпустил в потолок струю дыма. — Вас учили «работать» с толпой?

— Нет, Груман. Это технологии МВД. — Груман согласно кивнул.

— Да, разумеется. Всего уметь невозможно. Это верно. Но, толпу четыре офицера не остановят.

— А что ее остановит? — Груман пристально посмотрел в глаза Путину. — Остановит один. Это нестандартно. Нет ОМОНА в касках и со щитами. Не с кем бороться и кричать лозунги. Человек — вышедший один на один с толпой в триста человек должен быть особенным и толпа воспринимает его как человека особенного. Если вам угодно. — Груман снова сделал затяжку. — Один человек разбивает толпу на индивидуумы. Насколько бы это не казалось глупым. Они теряют инициативу и начинают соображать и думать не как толпа, а как отдельные люди.

— И что?

— Они начинают бояться. У вас все-таки в руках пистолет. — Путин поежился. Но их несколько сотен.

— И что? Вам не стоит бороться с толпой, майор. Вам нужно победить инициативу. И только, а инициативен — первый. Толпа всегда идет за первым. Испугаете первого, кем бы он ни был, и вы победите толпу.

— Как? — Груман встал, улыбнулся. — Вы будет не только героем. Вы станете пророком и волшебником. Без этого, что-то сделать в вашем потоке почти невозможно. Вам нужно сказать громко и четко — «Первый кто сделает шаг — умрет!» — Путин привычно взял пистолет в руку. Вытер ладонью вспотевший лоб.

— Это сработает? — Груман смял в руке окурок. Разжал ладонь. Тот привычно исчез в его пальцах.

— Это уже сработало, майор. И… — Груман вздохнул. — Когда вернетесь — поменяйте рубашку. Вам обойдется это недешево. Хотя… — Он пожал плечами. — Даже бойцовую собаку нужно учить драться, в противном случае — она просто гавкающий кусок мяса, и не более. — Путин поднялся на ноги.

— Груман, могу я спросить вас еще об одном?

— Пока — нет, Владимир Владимирович. — Груман надел шляпу, натянул ее на нос и многозначительно улыбнувшись, растаял в воздухе.

Резидентура УСС Берн

Кабинет Аллена Даллеса

08.06.1944 16.00

Шеф центральной разведки, глава управления стратегических служб США, будущий директор ЦРУ Аллен Даллес, стоял у открытого окна, курил трубку и нервничал. Каждая встреча с Эрат вызвала у него смешанные чувства, он давно привык, что хозяином мира, по крайней мере, некоторой его и весьма обширной его части был он. Но при каждом диалоге с Эрат оказывалось, что это не совсем так.

Эрат была красива, красива не как обычные земные женщины. Красива по особенному. Он даже не мог понять, что в ней было этого особенного. Он не слишком интересовался женщинами земными, потому, что мог заполучить любую из них, а вот с Эрат. Он выколотил трубку о подоконник. С Эрат он чувствовал себя влюбленным идиотом. Да. Пожалуй — так. Он не мог ее заполучить никак и ни в какой форме. Он не мог ее контролировать и часто не понимал. Он играл свою партию, но очень часто получалось так, что даже не замечал ставок вплетенных в его Игру, которые делала Эрат. Иногда это приводило его в бешенство. Он ни с кем не хотел делить пьедестал победителя даже с богами. Даже с богинями. Даже с такими красивыми как Эрат. А такие мужчины как Даллес всегда влюбляются в женщин, «божественных», и как понимал сам Даллес, испытывают при этом жуткий комплекс неполноценности.

Он повернулся на скрип входной двери и осмотрел Эрат сверху вниз, как обычно смотрел на людей. Черный деловой костюм. Короткая облегающая юбка. Уютный пиджак с глубоким вырезом и блузка, которая закрывала «вожделенное» в самом неподходящем месте. Взгляд хотел погрузиться глубже. Как раз туда в эту уютную жаркую впадину между ее небольших крепких грудей. Но — блузка! Даллес досадливо качнул головой. Короткая стрижка пепельно-белокурых волос. Большие голубые глаза. Аккуратная круглая шапочка с небольшой черной вуалью. Туфли на низком каблуке. Ноги абсолютно-превосходной стройности. Он смотрел на нее в надежде найти изъян. Тогда ему бы стало хоть чуточку легче, но изъян так и не находился.

— Ты через своих архангелов дула в Иерихонские трубы, разрушая Соддом и Гоммору? — Аллен присел к столу, жестом указав Эрат на белый венский стул. Эрат положила черную в блестках сумочку на стол.

— Ты опять не в духе Аллен? — Даллес положил трубку в нагрудный карман пиджака.

— Ты могла бы оставить из этих двух городов греха и порока хотя бы один, Эрат. Вдруг бы нам понадобился номер? А? — Даллес подсел ближе.

— Ты опоздала почти на час. Я страдал. — Эрат посмотрела в сторону, немного скривив губу.

— Не паясничай Аллен. Это тебе не идет. Ты знаешь, что Альфийцы меня не интересуют. — Аллен глубоко вздохнул.

— Даже лучшие из них? — Эрат посмотрела на Аллена проницательно и задумчиво качнула головой.

— Ну, может быть, насчет лучшего из них я еще и подумаю. — Эрат посмотрела на стол, на котором стояли использованные приборы для чая и кофе. — У тебя грязно Аллен, и отвратительный чай. Вы не умеете готовить хороший чай. Прикажи, чтобы мне сварили хотя бы кофе. — Аллен хмуро дернул за шнур колокольчика для вызова прислуги. Вошла женщина средних лет. Быстро убрала использованную посуду со стола.

— Кофе, Эльза. Мне и моей даме. — Он подумал секунду. — Сахар и печение. — Ты же не откажешься от моего печения, Эрат? — Эрат поджала губы.

— Лучший Альфиец, который только и мечтает о том — как бы затащить меня в постель — не убрал обеденный стол. Тебе должно быть стыдно, Аллен Даллес. — Даллес постучал пальцами по столу.

— Я не думаю, что мы будем говорить о кофе и печениях, Эрат, и тем более не будем искать епископа для того, чтобы он разрешил мне потрогать тебя пониже спины. — Он бросил на стол золотой брелок с изумрудной кнопкой.

— Ты могла бы придумать, что ни будь более изящное для того, чтобы встретиться с тобой? — Он взял брелок и брезгливо повертел его в руках.

Конец ознакомительного фрагмента.