90 последних лет

Игорь Радиевич Сафиуллин, 2022

Первая часть новой книжной вселенной разворачивает одну из множества историй, объединяющих тысячи событий и героев в бытности нового человечества, где шесть десятков лет назад Землю опустошил ужасный катаклизм, который не только уничтожил будущее людей, но и сделал древнее пророчество чудовищной реальностью, в которой им больше нет места. Риф – обычный обитатель чахлой деревни на краю леса, вынужден отправиться в чужие земли, чтобы спасти свою семью. Сегодняшнее время жестоко. Уголок опустошенной планеты, когда-то называвшийся Болгарией, напитан пороками, отчаянием и животной борьбой за выживание. Мирному человеку здесь почти нет места, его теснят деградирующие поселения, бандитские кланы и различные культы, а среди руин поднимает голову новая, чудовищная раса дваждырожденных со своими законами и стремлениями.

Глава 2. Время сделать выбор

Беспросветная ночь сменила хмурый день, в густой темноте, за частоколом еле-еле светились огни домов, тесно прилепившихся друг к другу. Старый дизель в сарае давно стоял без топлива и запчастей, электричество вырабатывали только лениво крутящиеся ветрогенераторы, потрескавшиеся провода от которых черной паутиной расходились по домам через батарейный блок. Само собой, скудного источника электричества не хватало на водоснабжение или обогрев: воду носили из колодцев, а благодаря близости леса из труб всегда поднимался теплый дым. Между домами в грязи виднелись деревянные мостки, сами же дома были просто темными коробками, опутанными проводами, безо всяких изысков, с коническими крышами и маленькими окнами. На украшения или обустройство поселка у людей, вечно озабоченных пропитанием, не хватало сил.

Мрак ночи уверенно разрезал только мощный прожектор дозорного поста — самая большая ценность и гордость деревни, его древний механизм и, главное, лампу оберегали как зеницу ока. Возле прожектора толпилось несколько десятков человек, мостков на всех не хватало, мужчины и женщины, стоя по щиколотки в холодной грязи, раздраженно обсуждали, что им делать, фоном звучали тихие рыдания тех, кто потерял близких минувшим днем. Риф с Мией тоже стяли здесь, обнявшись: девушка тихо плакала на груди мужа, зарывшись лицом в ворот его куртки, Риф же предпочитал пока молчать, обычно упрямое выражение лица сменилось мрачностью, перед глазами все еще мелькали серые тени и слышались обреченные крики людей.

Громче всех говорил Влад — тот самый поселенец, что ругался днем в поле. Его голос с истеричными нотками разносился в ночном воздухе, отражаясь от соседних домов:

— Нам здесь не выжить, как вы не понимаете?! Хватит слушать старика! Чего ради мы прозябаем в этой грязи? Будем смотреть, как волки вломятся через главные ворота и сожрут наших детей? Каждый год мы ждем, что станет лучше, но становится лишь тяжелее! Наиль ошибся, приведя нас сюда. Это его вина! Все, что здесь творится это его вина! Вокруг Влада раздалось несколько одобрительных возгласов, основная же масса, тупо замолчав, никак не реагировала, втянутые в плечи головы были опущены вниз.

— Говорят ведь, что на севере жить легче, — вторил другой голос из темноты, — там и торговля, людей больше. А тут дикий угол! Сожрет нас зверье, как пить дать сожрет! Попросимся в большое поселение, нас точно примут! — вторил другой голос из темноты.

— Говорят, что кур доят, — отрезал Наиль древней глупой поговоркой, с трудом поднимаясь на ноги, чтобы его лучше слышали. Обращаться к людям было тяжело, подступившие к горлу слезы душили, весь прошедший день старик горевал, оплакивая потерянные жизни. Его коротко стриженную седую голову овевал ветер, челюсть, обтянутая сухой морщинистой кожей, непроизвольно подрагивала. Однако, несмотря на все беды, Наиль выгодно выделялся на фоне остальных, обычно грязноватых и неопрятных жителей: подбородок чисто выбрит, аккуратно подшитый красный пуховик, брюки из грубой ткани и даже сапоги были чистыми.

— Люди! Я не святой и… и не мудрец. Как и все на жизненном пути я ошибаюсь, — задумчиво пожевав тонкими губами начал он. — Да… Можете проклинать меня за то, что не оправдал чьих-то надежд, но поверьте старику: мы стоим у самого начала новых времен, и в начале времен мир всегда суров к своим детям! Наша земля полна ужасов, но это наша земля уже многие годы! Куда нам бежать, где искать спасения? Все теперь сами за себя! Стучась в ворота богатого поселения вы рассчитываете, что вас примут как братьев? Когда богатый делился с бедным землей и хлебом из жалости, ответьте мне?! Если на пути к этой, лучшей жизни, вас не сожрут звери и не перебьют бандиты, то, может быть, и впустят чтобы дать работу батрака у богатых поселенцев, и вы будете проклинать уже их, грызя черствый хлеб под дырявой крышей сарая, мокрые до нитки! Сегодня я признался, признался самому себе, что нельзя жить так, как прежде, хирея и угасая за частоколом горя, упреков и обвинений, но и бросать все, что мы строили, и бежать в ночные земли ради пустых надежд мы тоже не будем!

Толпа слушала, не пропуская ни звука, затихли даже самые недовольные. Надежда на мудрость старика была велика у всех поселенцев. Наиль сжал шапку в руках, не решаясь сказать следующую фразу. Старики становятся более трусливыми со временем, это правда… К концу жизни прервать привычный образ мыслей, кажущийся тебе таким правильным и логичным, особенно тяжело, словно жевать слабыми старческими челюстями черствый хлеб вместо овсяной каши.Раньше Наиль верил, что изоляция его поселка даст добрые плоды, люди будут жить скромно — да, но в безопасности, радуясь тому, что имеют, вдали от широких торговых дорог, где без конца рыщут хищники-бандиты, пройдохи, сектанты и просто сумасшедшие одиночки. За свою долгую жизнь он этого насмотрелся. Боязнь потерять то, что они обрели тяжким трудом, слишком долго держала его разум в плену, но сейчас следовало признать ошибку: где бы ты ни прятался от мира, он всегда последует за тобой. Невозможно жить в пузыре, вакууме, угнетая все органы чувств и требуя того же от других. Отрицание необходимости изменений ведет за собой стагнацию, а потом и смерть. Как и все живое, даже крохотное человеческое общество должно развиваться, таков закон жизни. Двигаясь вперед, ты живешь. Остановившись — умираешь.

— Я, как и вы, остро чувствую тяжесть сегодняшних потерь! — голос Наиля дрожал от эмоций. — Кости наших людей мокнут в поле за воротами, а у нас уже не хватает сил и смелости даже забрать их, чтобы похоронить по-человечески! Вы правы, вы все правы… Нам нужны перемены, иначе, возможно, через год на полях будут лежать кости каждого из нас! Как бы я ни хотел сберечь поселок, долины не спросят разрешения слабого старика и однажды заберут вас у меня, если позволить им это сделать… Мы не уйдем, нет, но отправим лучших бойцов за помощью в большой мир, чтобы они принесли новые инструменты, оружие и привели сюда нужных людей! — Возвысив голос в конце последней фразы, старый глава сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Немощная грудь тяжело вздымалась и опадала. — Но прежде чем пойти туда, мы наведем порядок у себя дома! Напомним всем тварям, рыскающим в поисках поживы, что хозяева здесь мы, — уничтожим волчью стаю!!!

Мия не отрывала взгляда от разгоряченного оратора. Слова свекра взрывались в ее груди искрами, разжигали надежду, рассеивали ночную тьму, словно деревенский прожектор. Риф, однако же, был скорее озадачен таким поворотом дел. Он нервно оглядывал оживший поселок и людей, которые смотрели на освещенную фигуру старика в красном пуховике: их глаза больше не отражали осеннюю грязь, а горели волей к жизни, мышцы ныли от желания действовать. Мия тихо вздохнула и взяла мужа за руку, а когда Наиль спросил, все ли с ним согласны, она закричала вместе с остальными, выражая свое одобрение.

Жители расходились по домам, на ходу обсуждая речь головы. Гнилые доски мостков прогибались и хлюпали грязью в такт шагам, повсюду разносились возбужденные разговоры, даже смех. Мужчины чистили и смазывали изношенные обрезы и дробовики кустарного производства, точили тесаки, пополняли запасы самодельных патронов, осторожно пересыпая драгоценный порох в картонный цилиндр, затем добавляли дробь из резаной проволоки и запрессовывали боеприпас специальной машинкой. Женщины готовили нехитрую броню, нашивая суровой нитью металлические пластины на плотные штаны и куртки. Железяки были продырявлены в местах крепления и кое-как согнуты в попытке придать им изгибы тела. Облаченный в полный комплект человек выглядел довольно комично, словно потасканный жизнью Железный Дровосек, но даже такая защита была лучше, чем ничего. Приготовления и перемещения, как всегда, происходили почти на ощупь, дохлых генераторов едва хватало на прожектор, но люди не могли ждать утра, они чувствовали резкий ночной ветер, который вместе с обычным пронизывающим холодом принес запах перемен.

В доме Наиля, где умещались пара комнат и кухня с большой, грубо сделанной печью, также жил Риф с семьей. Изба из круглых, грубоотесанных бревен выглядела несколько мрачноватой внутри, зато была теплой, пропитанной запахом пыли, сухих трав и кукурузной каши. После нехитрого ужина, за дощатым кухонным столом, при свете единственной тусклой лампочки, мужчины продумывали план предстоящей атаки. Наиль оставил сына и подошел к своему сундуку, где все шесть лет в полной тайне хранилось его главное сокровище. Открыв замок и откинув крышку, он торжественно достал обернутый мягкой тряпкой предмет и положил его перед Рифом. В ответ на вопросительный взгляд сына старик аккуратно развернул тряпку, и Риф ахнул: он смотрел на армейский автомат Калашникова одной из последних модификаций АК-103, матово-черный, с прикладом и цевьем из оружейного пластика, коллиматорным прицелом на прицельной планке и россыпью маслено блестевших пуль калибра 7,62. Легендарный судья, в любых условиях выпускающий шестьсот приговоров в минуту, пусть даже не слишком точно. Три с небольшим килограмма воплощения смерти для врага.

— Ого, откуда он у тебя?.. — слова застревали в горле. — Почему раньше ты не пользовался им?

— Патронов всего два рожка, вот почему… Берег для особого случая, — сказал Наиль, оттирая ружейную смазку с рук. — С нашим хламом волков не перебить, тут без автомата не обойтись. Бери, чего смотришь, теперь он твой, э-это… попусту не стреляй, береги патроны для боя и… и не волнуйся, что оружие незнакомое, — управляться с ним проще, чем с твоим обрезом.

Почувствовав в руках приятную тяжесть автомата, парень дернул затвор: точно подогнанный и смазанный механизм приятно лязгнул, в тусклом свете шероховатая черная сталь отливала маслянистым блеском, глубокие тени играли на ствольной коробке, рукоятке, цевье, делая вид оружия еще более грозным. Осознавая, насколько мощь АК превосходит их убогий арсенал, Риф впервые почувствовал приятное чувство превосходства над известными и неизвестными врагами.

«А ведь когда-то все люди каждый день ощущали то же самое и ни один зверь на земле не мог оспорить силу человека», — подумал Риф. В те далекие дни уверенность и защищенность, возможно, казались обыденными и малозаметными, но сегодня для пары десятков человек в затерянной осенней деревне на краю леса они были опьяняюще новыми, как глоток прохладного горного воздуха после многолетней затхлости подземелья.

Утро выдалось холодным, но необычайно ясным, маленькое пятнышко солнца уже показалось над равнинами, с трудом пробиваясь через пелену ночного тумана. Риф с отцом сидели на бревне недалеко от главных ворот, пока участники их большого похода проверяли снаряжение и прощались с детьми. Перед ними расстилалась, слегка понижаясь к горизонту, спокойная и мирная равнина, за полями очертания бесконечного травяного моря размывались туманом, резко кричала какая-то птица, а воздух был неподвижен и пронзительно свеж, ободряя еще сонный разум.

Двадцать семь человек, участвовавших в походе, заметно шумели, обсуждая и споря как следует действовать. В отряде собрались мужчины и женщины, старые и молодые: все, кто был способен держать оружие. Вчерашнюю решимость еще более укрепил вид автомата, покоившегося на ремне поперек груди Рифа. Каждому хотелось подержать и потрогать оружие, и вскоре автомат начали передавать из рук в руки. Его рассматривали, восхищенно цокали языками и целились через коллиматорный прицел в сторону поля. Мия с Рифом, присев, крепко обнимали Ари. Малыш улыбался, перебирая своими пальчиками отцовские волосы, и во все глаза смотрел на необычную деятельность вокруг.

— Вы собираетесь наказать плохих волков, да, папа? Чтобы они нас больше не обижали? Я не боюсь, я тоже хочу пойти с вами! Можно?

Риф улыбался, глядя в огромные светло-серые глаза сынишки и гладя его кудрявые волосы.

— Конечно тебе можно с нами, но кто же тогда защитит дедушку и остальных детей? Ты понимаешь, насколько это важно, воробушек? Я не могу доверить это задание никому кроме тебя.

Арик серьезно кивнул и отстранился, чтобы показать отцу пустые ладошки.

— Но как же я буду защищать их без оружия? Мне нужно!

Риф переглянулся с женой и, секунду подумав, достал из нагрудного кармана складной нож.

— Вот, Арик, твое оружие. Будь с ним осторожен и не направляй в сторону друзей, понял?

Глаза малыша вспыхнули радостью, он моментально выхватил нож из руки отца и помчался показывать деду, крича на бегу от радости. Посмотрев ему вслед Миа и Риф вернулись к толпе. Люди перестали шуметь и теперь лишь негромко переговаривались между собой относительно дальнейшего плана действий.

Спустя еще час обсуждений, решили пустить в лес две группы одна за другой, в том месте, где вчера вышли волки: звери очень умные и обычно не ломятся через бурелом, а значит, там наверняка есть тропа. В лесу первая малая группа, состоящая только из мужчин, перестроится в цепь и пойдет вглубь. Расчет был на то, что волки соблазнятся легкой добычей и проглотят наживку, ведь из-за огромного размера стаи они наверняка голодают. Голодают настолько жестоко, что даже решились напасть на многочисленную группу людей довольно далеко от леса. Как только вторая группа, следующая на дистанции, услышит выстрелы, они поспешат на помощь и вместе с первой перебьют хищников.

Тепло попрощавшись с отцом и окликнув Мию, которая никак не могла отпустить сына, Риф присоединился к отряду, весьма пестрому из-за нелепой защиты, нашитой на разноцветную одежду, и разномастного оружия. Тесаков на всех не хватило, и в качестве последнего аргумента часть людей взяли молотки, топоры и дубины, утыканные гвоздями. Однако у каждого был либо обрез, либо длинноствольный дробовик, пусть самодельный и не вполне надежный, но хорошо подходящий для боя на коротких дистанциях.

Наконец собравшись, люди построились в неровную колонну и двинулись к далекой северной окраине леса. В поселке остались лишь две совсем юные девушки, девять детей и Наиль, который уже еле ходил. Освещенный слабым осенним солнцем старик слезящимися глазами смотрел вслед уходящим поселенцам, обнимая маленького кудрявого мальчика действительно похожего на взъерошенного воробья своей буйной шевелюрой, дутой коричневой курточкой и черными резиновыми сапожками.

Пронзительную желтизну солнечного света, простор равнины и зелень пожухлой травы под ногами внезапно сменил зябкий полумрак леса. Узкая тропа среди клубов непроходимого гнилого бурелома, усыпанного коричневыми и красными листьями, вела в темную глубину, почти черные мшистые стволы деревьев обступили людей, словно молчаливое угрюмое воинство, намекая, что им здесь не место. Разговоры притихли, подавленные мрачностью обстановки люди гуськом шли по звериной тропе, иногда прорубая себе путь через бурелом клинками. Все шло не по плану, ни о каком продвижении цепью не могло быть и речи. Первое время все были очень напряжены, ожидая нападения в любую минуту, но через километр, затем другой, затем третий по бесконечной тропе, окруженной, словно стенами, непролазным кустарником и стволами деревьев, напряжение сменилось скукой и усталостью. Мертвую тишину нарушал только звук шагов и хруст ломаемых веток, сильно пахло влажной листвой и мхом, одежда и ноги промокли от бесконечных капель влаги, смахиваемых с растений при ходьбе, никто не понимал, как найти волков в этом огромном враждебном царстве. Постепенно тропа пошла на подъем, и в какой-то момент завалы кустарника вокруг исчезли, сам лес как будто стал реже, появились просветы. Выйдя на относительно свободный участок, отряд остановился: вокруг них по-прежнему в буйстве красных, золотых и черных красок стояли деревья, но земля перестала быть ровной, она вздымалась небольшими холмами и опадала неглубокими распадками, а вдали виднелась лесная поляна.

«Уютное место для волчьего логова», — сказал сам себе Риф, затравленно озираясь и поправляя автомат, ремень которого уже изрядно натер шею.

Стараясь не шуметь, отряд, направляемый жестами, разделился. Одиннадцать мужчин растянулись безмолвной цепью и вскоре исчезли из поля зрения, скрывшись за ближайшей возвышенностью. Перешептываясь и пригибаясь, женщины, чуть погодя, осторожно пошли за ними, изо всех сил прислушиваясь, чтобы не пропустить звук выстрела. Шаг, еще шаг, еще и еще — внезапно накатывает чувство беззащитности, они изо всех сил стараются не перейти на бег чтобы не подвести своих мужчин. В какой-то момент напряжение достигает высшей точки и словно разряд тока их встряхивает треск выстрелов автомата, а затем нестройныйе глухие залпы нескольких дробовиков.

Риф первым увидел волка, когда отряд спустился с холма в большой овраг. Контролируя боковую сторону группы, он обливаясь потом от напряжения, изучал сумрачное пространство между деревьями, как вдруг оно внезапно наполнилось тенями. Из темноты прямо на него уставились два желтых кружка, через секунду превратившиеся в летящую морду с оскаленными зубами. Автомат всю дорогу смотрел туда же, куда и глаза, палец был на спусковом крючке, предохранитель давно снят. Оружие, сухо рявкнув, послало короткую очередь навстречу зверю, будто бы само по себе, и волк, коротко взвизгнув, пролетел по инерции, рухнув окровавленным мохнатым мешком у ног человека.

Спустя долю секунды за спиной раздался крик, полный боли: молодой парень опрокинулся на спину, увлекаемый тушей огромного зверя. Разворот — одиночный выстрел, и волк откатывается с простреленной головой, но юношу уже не спасти: ужасные зубы хищника буквально за один укус вырвали нижнюю челюсть и гортань, розовый язык нелепым червем болтается в страшной ране в окружении разорванных мышц и сухожилий, тело выплясывает жуткий танец агонии, заливая все вокруг потоками ярко-красной артериальной крови. Ее запах тут же заполняет все вокруг и сводит хищников с ума, вой сотни глоток разрывает пространство, один за одним волки врываются в битву, чтобы тут же быть разорванными зарядами дроби из стволов примитивного оружия. Люди инстинктивно образуют кольцо, всех лихорадит от адреналина, сквозь рычание они почти не слышат собственных криков, вокруг сплошной серый водоворот, волки нападают и отскакивают, хватают людей за ноги и пытаются опрокинуть. Уверенный треск АК выручает тех, кто задерживается с перезарядкой или сбивает хищника с безумно извивающегося под ним тела человека.

Старый Карел, увидев трех зверей, одновременно прыгающих на него, рефлекторно выстрелил дуплетом, но слабые руки не удержали стволы и дробь ушла вверх, никого не задев. Переломив оружие для перезарядки, он никак не мог вогнать патроны в казенник, руки тряслись как у эпилептика, пот заливал глаза. Поняв, что уже не успеет перезарядиться, и волки вот-вот прыгнут снова, старик в приcтупе паники развернулся и выскочил прочь из круга обороняющихся так внезапно, что никто не успел его остановить. С треском проломив кусты, в кровь раздирая лицо и руки, он в ужасе бежал от места схватки, бросив ружье вместе с остатками своей храбрости. Холодный воздух обжигал легкие, Карел бежал, не видя дороги, спотыкаясь о корни и хватаясь за деревья, чтобы не упасть.

Наконец шум боя стих и обессиленный мужчина, останавился, согнувшись пополам в страшном приступе кашля вместе с одновременными попытками глотнуть немного воздуха. Через пару минут, когда кровь перестала оглушающе стучать в ушах, а глаза, ослепленные ужасом, вновь обрели способность видеть, Карел кое-как разогнул спину, но лишь затем, чтобы услышать рык множества зверей вокруг и увидеть бесчисленные желтые глаза, горящие голодом.

Сердце Мии, казалось, вот-вот проломит грудную клетку, пока она с остальными женщинами бежала к месту завязавшегося боя, огибая деревья и кустарники. Тишина леса взорвалась невнятными криками, выстрелами, порханием неведомо откуда взявшихся птиц и воем стаи, даже деревья гневно зашумели ветвями, будто отгоняя человека от своих лесных детей. Летя вниз с холма, они уже видели кольцо мужчин, образовавшееся вокруг неподвижно лежащего человека с разорванным горлом, и десятки поджарых волков, серыми вихрями кружащихся вокруг.

Можно сказать, что замысел удался: ряд женщин буквально вспорол окружавшее пространство беспорядочными выстрелами, уничтожив изрядную часть чудовищ, опьяненных брызгами горячей человеческой крови.

Новый взрыв волчьего визга, тонкие пальцы с трудом вгоняют свежие патроны в ствол обреза, краем взгляда Мия видит своего Рифа, во вспышках скупых очередей автомата его лицо выглядит страшной неподвижной маской с дикими глазами.

Несколько женщин, под действием безумия, творящегося вокруг, застыли глубоко шокированные, стволы их ружей безвольно опустились, дрожащие руки не слушались. Ни крики других людей, ни смертельная опасность не смогли сдвинуть их с места. Словно парализованные, они наблюдали, как мохнатые тела зверей вперемешку с людскими катаются вокруг них, разбрасывая металлические пластины брони по земле и поднимая бурю опавших листьев.

Цепь прикрытия, которую составлял второй отряд, из-за паники лишилась правой стороны всего на пару минут, но хищники, прекрасно чувствуя страх, этим воспользовались. Из-под низких ветвей деревьев вылетели волчьи силуэты, они сбили оцепеневших людей с ног, оскаленные пасти рвали и жевали стальные пластины, яростно рыча в безумной попытке добраться до мягкой плоти. К упавшим тут же подскакивало больше зверей, которые до этого не решались напасть, и безумная пляска смерти троекратно усилилась. Предсмертные крики разрываемых на части женщин затопили разумы их мужей, братьев и сыновей волной первобытной ярости. Забыв о перезарядке, несколько человек выхватили клинки и с воплем отчаяния принялись рубить лапы и спины волков, но тут же сами стали жертвами более трусливых хищников. Отряды уже соединились в общей свалке, и Рифу с его стороны стало видно, как к Мие подкрадывается огромный почти белый волк. Он замер у дерева, все его тело сгруппировалось, готовясь к прыжку, рисунок могучих мышц проступил даже сквозь шкуру. Автомат беспомощно щелкнул пустым затвором и тут же полетел в кучу мертвых тел, валяющихся вокруг, но литры адреналина в крови позволили совершить отчаянный рывок в сторону жены, и за долю секунды встретить собственным телом прыжок ужасного зверя. Страшные челюсти смыкаются на правом плече парня, и он отчетливо слышит хруст собственной кости, в полете они переворачиваются и вот уже волк на земле под ним, его задние ноги бешено дергаются, зверь, пытаясь подняться, в клочья рвет защиту на животе человека, но левая рука уже исступленно бьет волчью шею ножом, не останавливаясь и ничего не чувствуя. Пелена с глаз спала только когда зверь затих под ним, так и не разжав челюсти, но обрушившаяся следом боль милосердно отключила сознание.

Сначала Риф почувствовал прохладную нежность рук на своем лице и мокрые от слез губы, осыпающие его поцелуями. Сознание медленно возвращалось, рука и живот горели как в аду, а язык прилип к пересохшей гортани. Веки задрожали, сил хватило только чтобы чуть приоткрыть глаза и увидеть лицо Мии в грязных дорожках от слез, обрамленное копной светлых растрепанных волос. Риф хотел сказать, чтобы она не плакала, но из груди вырвался только сдавленный хрип. Девушка радостно вскрикнула и поднесла к его губам фляжку с водой.

— Пей, родной, пей! Боже, как я испугалась, так много крови, я думала, ты умер! Я даже не знала, что у человека бывает столько крови! — Пережитый шок вылился в бессвязный поток слов, нежностей и девичьей суеты вокруг раненого.

Кто-то подложил под спину мешок с бинтами, и Риф смог наконец сесть, пораженно уставившись на сраженного противника. Убитый им исполинский волк лежал рядом. Без сомнения — это была главная самка. Искаженная предсмертным оскалом морда вся в старых шрамах, шея в крови. По всей видимости, именно ее смерть была последней каплей, заставившей волков отступить. Урон, нанесенный стае, был воистину ужасающим: в распадке валялись бездыханными не менее ста двадцати хищников, их вечный поиск еды и борьба за выживание окончились сегодня, только около пятидесяти волков сумели пережить этот бой и скрыться в лесной чаще.

Остальные члены отряда тоже постепенно приходили в себя, рассматривали поле битвы, помогали друг другу перевязать раны, поили водой. Риф слабым голосом окликнул парня, бинтующего порванную ладонь: он выглядел менее потрясенным, чем остальные.

— Эй, Серафим, подойди на минутку.

— Да, Риф, что такое? Выглядишь, как будто на тебя волк напал.

Риф слабо усмехнулся.

— Очень смешно. Я видел, как Кераль покинул отряд и бросился вглубь леса прямо в разгаре боя, и сейчас его не видно среди мертвых.

— Да, другие тоже видели, как он метнулся в сторону. — Серафим указал на заметный пролом в кустах неподалеку, отмеченный каплями крови на листьях.

— Послушай, Серафим, нам нужно узнать, что с ним. Прошу тебя, посмотри, может, ему нужна помощь, волки уже не вернутся.

Понимающе кивнув, Серафим поднялся и, пошатываясь, скрылся в кустах. Проследить путь Кераля оказалось нетрудно: старик в панике ломал кустарник и ветки деревьев, орошая все вокруг своей кровью. Пройдя несколько десятков метров парень замер, увидев место, где волки настигли беглеца: спасать было уже некого. Изжеванные, словно консервные банки, пластины металла, обрывки одежды, да огромное пятно крови, пропитавшей землю на пару метров вокруг, — вот и все, что осталось от Кераля. Пробормотав проклятия этому лесу, Серафим уже собрался уходить, как вдруг боковым зрением увидел слабое движение.

В полутьме между деревьями кипела какая-то серая грязь, матовая и не отражающая свет. Подойдя ближе, парень увидел, что эта грязь не что иное как гигантское количество трупных мотыльков, плотно облепивших похожее на оленя тело. Скорее из любопытства, чем из страха, Серафим ткнул в скопище насекомых палкой, и потревоженные трупоеды тут же взвились смерчем, облепляя руки, лицо и шею юноши. Ужасный запах разложения ударил в ноздри, кожа покрылась какой-то гадостью, обильно разносимой мерзкими насекомыми на своих серых крыльях и лапках. Серафим замахал руками, закрутился на месте, разгоняя насекомых, а накативший следом приступ рвоты немедленно заставил его согнуться пополам.

Наконец гадкие мотыльки рассеялись, но то, что они скрывали под собой до этого, заставило парня снова упасть на четвереньки и сосредоточится на том, чтобы не выблевать свои кишки. В трех метрах от него лежал полностью разложившийся труп какой-то твари, отдаленно напоминающей взрослого человека: остатки гнилой черной плоти почти не скрывали желтый череп с огромными провалами глазниц, жутким оскалом ублюдочного ротика, полного мелких острых зубов, и двумя мощными винтообразными рогами. Тело существа с непропорционально длинными руками и кривыми ногами было страшно изъедено насекомыми, между ребер петлями висели черные кишки, изливаясь столь же черной слизью. Шокированный парень отвернулся от ужасного зрелища и словно во сне поспешил обратно к отряду, всхлипывая и размазывая грязь по лицу.

Многочисленных жертв недавней битвы перенесли в одно место и уложили в ряд. Уже слышались сдавленные рыдания: люди, пережившие потрясение, не могли сдержать слез. Все сидели, в оцепенении глядя перед собой, лишь редкие всхлипы мужчин и причитания женщин нарушали лесную тишину. Неизвестно сколько времени так бы еще прошло если бы один из окровавленных мужчин, мрачно смотря на трупы, не произнес:

— Не тяготите души умерших своим плачем, отпустите горе, дайте ему улететь в небо. Лишние терзания только мешают им упокоиться… И начинайте копать могилы.

Руки крепко вбили грубо вытесанные кресты в серую лесную землю, а черные пасти глубоких могил скрыли в своих недрах истерзанные тела.

Похороны закончились глубокой ночью. При свете костров люди безмолвно оплакивали двенадцать мужчин и женщин, которые уже никогда не вернутся по темной лесной тропе обратно к своим домам. Черный лес навсегда стал их прибежищем, страшные деревья, получив обильную жертву, будто бы успокоились и застыли. Во тьме могил почва впитывала кровь и мясо павших, утоляя жажду корней черных исполинов, стоящих вокруг. Кто знает, быть может, призраки мертвых останутся здесь и незримыми стражами лесной тропы будут охранять близких им живых от новых хищников, ищущих свежей людской плоти.