Беседы шалопаев или Золотые семидесятые

Игорь Отчик, 2018

Это книга о радости познания. А еще о молодости, которая прекрасна в любые времена. Эту книгу можно читать с любой главы, с любой страницы. Ее энергетика – в игре ума, в юморе и нетривиальных взглядах на устоявшиеся представления. Высказывания героев неоднозначны, но пульсирующая в них мысль побуждает читателя думать, искать свою истину. О чем же так горячо спорят молодые шалопаи? О призвании и смысле жизни, о космологии и поэзии, о любви и дружбе и еще многом, что так или иначе затрагивает мыслящих людей, желающих понять этот мир и место человека в нем. Издание исправленное.

О работе, карьере курьера, специфике профессий, черном понедельнике, грязной канаве, персональном кабинете, ручном и умственном труде и творческих шабашках

— Да ладно тебе! Дело серьезное. Работа — это судьба человека.

— Не работа, а профессия. Выбирая профессию, выбираешь судьбу. А работа может быть и временной…

— Э, нет! В случайной работе можно застрять на всю жизнь. Бывает, человек берется за первое попавшееся дело, полагая его временным, а оно незаметно затягивает. Пока освоил, пока дождался отдачи — время пролетело. И оказывается, что это единственное, что ты знаешь и умеешь, и менять что-либо уже бессмысленно.

— Да, пожалуй. Это как с женой — познакомился со случайной девушкой на танцах и незаметно прожил с нею всю жизнь. Случайную жизнь со случайной женщиной и случайной работой…

— Я тут недавно прочитал одну книгу, она так и называется: «Работа». Журналист собрал рассказы американцев о своей работе. Там были металлург, стюардесса, профсоюзный деятель, детектив, сборщик автомобилей, официантка, уборщик мусора и много других. Реальные жизненные истории людей разных национальностей, социального уровня, образования. В полной дословности, с сохранением лексики, лишь с небольшими комментариями. Поразительная сила жизненной правды! Но меня больше всего удивило отношение американцев к своей работе. Как ты думаешь, какое?

— Ну, американцы известны своей деловой активностью. Работают много и хорошо. У них высокая производительность труда…

— Американцы ненавидят свою работу!

— Да ну?!

— Большинство занимается тем, за что им платят деньги, а не тем, чем хотели бы. Только несколько из опрошенных положительно отозвались о своей работе. Кажется, это были хоккеист, стюардесса и официантка. Там интересно описана история курьера одной чикагской газеты. Он рассказывает, что раньше работал в разных местах, но больше всего ему понравилось в какой-то социальной организации. У него там не было конкретных обязанностей, он просто получал деньги и жил на них. Он не хуже других справлялся с этой деятельностью, но его все равно уволили. Тогда он устроился курьером в редакцию газеты. Он пришел туда с позитивным настроем, делился с сотрудниками своим духовным опытом и угощал натуральной пищей: орехами, изюмом, семечками. Он ходил по комнатам и убеждал людей задуматься о смысле своей жизни. Но скоро выяснилось, что коллектив погряз в эгоизме и конформизме. Его гоняли по редакции и по городу с бессмысленными поручениями и не разделяли его прогрессивных взглядов. Не всем нравилось, что он в рабочее время сидел на полу и предавался медитации. А начальник прямо спросил: что это за омерзительное пугало?

— Вот он, звериный оскал империализма. Эксплуататоры проклятые! Угнетатели трудящихся масс…

— Да, он это понял сразу. Когда в редакцию звонили читатели со своими проблемами, он им отвечал, что зря они сюда обратились. Потому что это капиталистическая газета, которая создана, чтобы приносить ее владельцам деньги, а не помогать всяким бедолагам. И советовал обратиться к «Черным пантерам» или в какую-нибудь другую благотворительную организацию. И люди были ему за это благодарны. В отличие от бездушного руководства редакции…

— И его выгнали?

— Нет, не посмели. Но заявили, что такое поведение неприемлемо, и перевели в другой отдел. Но и там он столкнулся с душевно черствыми людьми. Которые стали придираться к его внешнему виду. Советовали постричься, принять душ, купить приличный костюм. Особенно их раздражали его ботинки с отрывающимися подошвами, которые он примотал изолентой…

— Да какое им дело! Чистоплюи несчастные…

— Вот именно. А он страдал от меркантильности и лицемерия окружающих и хотел нанести удар по обществу, развращенному капиталом. В котором людей заставляют работать обманом, хитростью или насилием. Он мечтал раздобыть пулемет и для начала перестрелять всю редакцию. Или хотя бы поджечь ее…

— Вот так растут революционные настроения в массах.

— И все-таки его уволили, придравшись к нарушению трудовой дисциплины. Представляешь? В Америке, оплоте демократии, человек пострадал за либеральные взгляды! Так закончилась карьера курьера. Но это был хиппи, свободная личность, презревшая ценности буржуазного общества. А другим приходится выживать, кормить семьи, поднимать детей. И люди цепляются за любую работу. Там металлург говорит, что никому не пожелал бы такой судьбы, как у него. Он проработал всю жизнь в горячих цехах, потому что нужно было обеспечивать семью и выплачивать кредиты за дом, мебель, машину. За годы, проведенные у доменной печи, он заработал профессиональную болезнь легких и понимает, что ему недолго осталось жить, но гордится тем, что выучил сына, которому не достанется такая участь. Или рассказ уборщика мусора о том, где и как он работал в своей жизни, как пытался устроиться на более престижные места, но у него не получалось или не везло. И ему пришлось, в конце концов, заняться этим грязным делом. И он признается, что неудачник, а в тексте комментарий: плачет…

— А что, у нас не так?

— Нет, не так! У нас хуже.

— Да какая разница? Мусор, он и в Африке мусор. И неудачников тоже хватает. С детских лет мечтавших стать космонавтами…

— Или пожарниками. Но это не каждому дано…

— Да, не все наши мечты сбываются. Приходится заниматься тем, за что платят. Говорят, самая невыносимая работа — на конвейере. Потому что превращает человека в часть сборочного механизма. Не столько физически изматывает, сколько морально…

— А разве в шахте легче? Во глубине сибирских руд. С отбойным молотком, в темноте, в пыли, в сырости. Как в могиле. А кому-то она и становится могилой — то взорвется, то завалит…

— А что, на свежем воздухе лучше? Под минус тридцать, по пояс в снегу, на лесоповале. А один день Ивана Денисовича помнишь? А как Беломорканал строили? В болотах тонули, скалы вручную долбили — и в зной, и в мороз…

— А у доменной печи не хочешь погреться? А на блюминге-слябинге. Или возле ревущего парового котла?

— Да чего далеко ходить! Вон, в электросетях, оперативно-выездная бригада — в дождь со снегом у них самая работа. Хоть днем, хоть ночью выезжай на аварию, лазь по кустам да оврагам, ищи, где обрыв, где коротнуло…

— Электрики, как и саперы, ошибаются один раз в жизни. Из нашей общаги мужика недавно зашибло, насмерть. Не слышал? Каждый год сдают экзамены, а все равно гибнет народ…

— Нас в главке тоже заставляют сдавать, хоть и за столами сидим. А самая ответственная работа — в ЦДС^[2]. Диспетчера круглосуточно дежурят, обеспечивают покрытие электрической нагрузки. Не дай бог, если начнутся отключения потребителей. Потери бывают невосполнимые. Если операция на сердце, например. Или отключился какой-то режимный объект. И даже на птицефабриках…

— А там что за беда?

— Там ведь инкубаторы огромные. Если остывают, яиц пропадает немерено, и убытки бывают неслабые.

— Цыплят, конечно, жалко. Но в энергетике можно хоть какое-то резервирование организовать, на режимных объектах. А есть такие должности, где ошибки вообще недопустимы. Мы с тобой что-то не так сделаем, этого и не заметит никто. А если ошибется авиадиспетчер? Или оператор атомной электростанции? Мало не покажется.

— У военных много таких объектов. Ответственность такая, что задание нужно выполнять любой ценой. Даже ценой жизни.

— Специфика профессии. В армии человек — элемент обороноспособности, расходный материал.

— А еще, я слышал, большие стрессы у тех, кто связан с высшими эшелонами власти. Там тоже нельзя ошибаться.

— В политику лучше вообще не лезть. Политика — грязное дело, обязательно испачкаешься. Еще Монтень заметил, как много вокруг занятий и должностей, по самой природе своей порочных…

— Грязной работы везде хватает. Вон, на колхозных фермах. Каждый день выгребать навоз из-под скота. А вернувшись с работы, заниматься тем же дома. И так всю жизнь, без выходных и отпусков. А эти бесконечные поля с неубранной картошкой? Осенью, под дождем. Тоска смертная. Не зря все, кто может, бегут из деревни.

— А разве с человеческим скотом работать легче? В тюрьмах, на зонах. С уголовниками, выродками всякими, отбросами общества…

— А в милиции? Выезжай на драки, разнимай всякую тварь, подбирай алкашей. Или трупы полуразложившиеся…

— Жуть. А на скорой помощи? Бывает, что больной в блевотине и в поносе с головы до ног. Или маньяк какой-нибудь набросится…

— На врачей еще и нервный стресс давит: и приехать успеть, и диагностировать, и помощь оказать. Тут ведь не железка, а человеческая жизнь в руках.

— Медицина вообще своеобразная область деятельности. Я не представляю, как нужно любить человека, чтобы специализироваться в проктологии. При том, что можно выбрать гинекологию.

— С анатомической точки зрения разница невелика.

— А с эстетической? Подозреваю, что гинекологи, в отличие от проктологов, искренне любят свою профессию. С удовольствием идут на работу, с интересом ждут очередную пациентку…

— Еще бы! Весь день погружаться в мир прекрасного. Причем совершенно бесплатно.

— Почему бесплатно?

— Как?! За это еще и платят?

— Ну, зарплаты у врачей небольшие. Приходится подрабатывать.

— На дому? Это вообще круто! Но в коммунальной квартире вряд ли получится. Соседи неправильно поймут.

— Наоборот! В добровольных ассистентах недостатка не будет.

— Нет, номер не пройдет. Жены ассистентов не допустят.

— И все равно профессия уникальная.

— Что да, то да. Представляешь, каким волнующим должен быть дебют молодого специалиста? Наверное, первая пациентка остается в памяти на всю жизнь. Как первая учительница и первая любовь…

— А если это будет пенсионерка?

— Тем более.

— А где они после напряженной смены находят вдохновение на жену? Как вообще исполняют супружеские обязанности, когда перед глазами этот конвейер, на самый изысканный вкус?

— Еще как! Пулей летят домой. Чтобы наброситься на супругу. Прямо в прихожей. Не снимая ботинок и пальто.

— А что испытывает жена, представляя, чем он там занимается? Причем законно, среди бела дня, на глазах у людей. А потом еще за ужином выслушивать его впечатления о прошедшем рабочем дне. О каких-то особенностях, интересных случаях. Тут действительно нужен героизм. А как он вообще ухаживал за ней? Поэты твердят, что в женщине должна быть какая-то тайна, а этот тип — он же все знает! Его же ничем не удивишь — ни до свадьбы, ни после…

— Да уж! На эффект неожиданности рассчитывать не приходится. Остается брать высокодуховностью. Иначе никак.

— И одноклассникам трудно объяснить выбор профессии…

— Ладно, хорош язвить. Это дело благородное, связанное с продолжением человеческого рода…

— Ну, так три шага вперед! Кругом! Пусть посмотрит в глаза боевым товарищам. Пусть ответит перед строем: почему выбрал эту специализацию? Почему не пошел в проктологи?

— Значит, нашел свое призвание, любимое дело.

— Любимое?! А мы что, не любители этих дел? С младых ногтей. Когда тайком рассматривали эти веселые картинки. И в разрезе, и в профиль, и анфас. Но увлечься этим всерьез, на всю жизнь?

— А в качестве хобби можно, да? Ты и сам не против? Понятно.

— Но какую выдержку надо иметь! Чтобы оставаться мужчиной и профессионалом одновременно. В столь щекотливых условиях.

— Немыслимо. По-моему, чистая шизофрения.

— Наверное, со временем вырабатывается привычка. Мы для врачей просто биологические механизмы, подлежащие ремонту…

— А санитарки в больницах работают вообще за копейки. Вот кому не позавидуешь. Таскать вонючие судна, ворочать дряблых, неподъемных старух. Убирать дерьмо из-под мерзких стариков…

— Это что! Золотарями люди работают…

— Даже хуже! Адвокатами. А еще информаторами и дознавателями. Кто-то на работе руки пачкает, а кто-то душу.

— А в моргах? Как тебе вскрытие трупов? Работа на любителя.

— А канализацию ремонтировать не приходилось?

— А общественные туалеты мыть не пробовал?

— На сборах однажды довелось, когда дневалил по казарме. Мне не понравилось.

— То-то же! Разве можно любить такую работу?

— Но ведь кто-то соглашается.

— От безысходности. Кто-то надеется, что временно, а кто-то уже смирился. А женщины берутся, чтобы подработать, помочь семье. Семья важнее всего, остальное можно перетерпеть.

— А если вдуматься, сколько народу каждое утро выходит из дома с тяжелым сердцем, преодолевая отвращение…

— А ты чего хотел? Свободного посещения?

— Но есть же вольные художники, люди творческих профессий.

— Конечно, есть. Те, которых, как и волка, ноги кормят. Беда в том, что кормят не всех и нерегулярно.

— Зато им не нужно по утрам спешить к станку. И спать они могут хоть до обеда…

— И часто позволяют себе это. Просыпаясь в захламленной комнате, среди объедков, пустых бутылок и никому не нужных «шедевров». И с гудящей головой пытаются найти что-то в пустом холодильнике и в столь же безнадежном кошельке. А потом начинают собирать накопившуюся посуду, чтобы опохмелиться…

— Есть время разбрасывать бутылки и время их собирать.

— А когда и они заканчиваются, выбирают что-то из оставшихся картин, чтобы продать за бесценок. И это завидная участь?

— Кому как. Даже если голодный волк позавидует сытой собаке, он не выберет ее судьбу.

— В любом случае жизнь — это будни, а не праздник. Не воскресенье, а понедельник. Еще Воннегут воспел черный понедельник.

— Нет, он сказал: «Прощай, черный понедельник!»

— И как ты с ним простишься?

— Запросто! Нужно «понедельники взять и отменить». Чтобы после воскресенья начинался вторник. Представляешь, какое будет облегчение народу? А если еще ненавистные будильники разбить…

— Давно пора. Неси кувалду!

— Как они портят жизнь простому человеку! Бывает, что с постели встать никаких сил, спать хочется мучительно. Глаза закрываются сами собой, голову от подушки не оторвешь. Поднимаешься только на волевом усилии. Как сонный робот.

— А я так и делаю. Включаю робота. Отдаю сам себе команды: «Встать! Умыться! Одеться! Шагом марш на работу!» И сам же их исполняю. Главное, делать это механически, без сомнений, без мыслей. Кстати, метод универсальный. Помогает в любом неприятном деле. Только важно не расслабляться, до результата. Составляешь план работ и включаешь робота. А он все делает за тебя.

— Эх, если бы так! Бывает, не успеешь прийти на работу, а уже хочется отдохнуть. А после обеда с этим вообще нет сил бороться!

— Опасный симптом. Ты это дело не запускай. Я слышал, один мужик с такой проблемой даже к врачу обратился: «Доктор, помогите. Как плотно покушаю, в сон тянет — просто нет сил!»

— И у меня то же самое. Боюсь, как бы не перешло в хроническую форму. Хуже всего, что храпеть начинаешь, сотрудников будишь. А этому пациенту врачи как-то помогли?

— Увы! Современная медицина бессильна. Болезнь неизлечима. Но для облегчения страданий советуют меньше жрать…

— Как, еще меньше?!

— И от черного понедельника тоже никаких таблеток не существует. Хошь — не хошь, а на работу вставать придется…

— И не говори. Особенно тошно осенью, в плохую погоду. Выходить в промозглую темень, мокнуть на остановке, тащиться в переполненном автобусе, среди угрюмых людей с такими же серыми лицами. А на работе выясняется, что на твоем участке прорвало трубу и нужно ехать на аварию. И там раскапывать ее под дождем, лезть в эту канаву, в холодную грязь… Романтика, блин!

— Да, есть такое дело. Такую работу делают суровые, крепко выпивающие люди. Настоящие мужчины, передовики производства.

— Само собой. Но убивает то, что эта романтика навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Что ничего другого больше не будет…

— А это и значит, что дело — труба! Дело всей твоей жизни — труба. Труба — твое призвание на этой земле. Неси ее со смирением.

— Дать бы тебе по башке! Этой самой трубой…

— Но от понедельника и пожизненной трубы это тебя не избавит. Потому что после любого праздника наступает утро рабочего дня. В его суровой реальности. Праздник окончен, господа, займемся же делом! И каждое новое утро — это очередная волна времени, смывающая следы прошедшего, уносящая с собой все лишнее, ненужное, надуманное и наговоренное. Но оставляющая изредка, на берегах нашей жизни, камешки истинных ценностей. Так иди же навстречу понедельнику с улыбкой на лице и радостью в сердце!

— Браво! А ты, оказывается, тоже поэт. Но этот гимн черному понедельнику вряд ли вдохновит людей, сидящих в грязной канаве.

— А никто никому и не обещал легкой жизни. «Это производство все-таки, как-никак». И заниматься придется тем, за что тебе платят.

— Это верно. Если уж взялся за гуж. Как говорят в таких случаях украинцы: «Це дило — гимно, но его трэба розжуваты». И тут выход один: жевать побыстрее, чтобы оно быстрее закончилось.

— Не хочешь растягивать удовольствие? Напрасно. Чем быстрее жуешь гимно, тем больше его тебе навалят. Всемирный закон. Потому что жизнь коротка, а запасы гимна неисчерпаемы.

— Есть мнение, что все в этом мире гимно.

— Кроме мочи!

— Иногда анализы показывают, что моча — тоже гимно.

— Не дай бог! А как само гимно? Что показывают анализы?

— Отличное! На уровне мировых стандартов.

— Это радует. Хоть что-то получается как у людей…

— А бывает и в выходной день — просыпаешься, а за окном мутное сырое утро. На календаре суббота, а на душе понедельник. И тут она и наваливается, тоска-матушка. Какой-то птицы черной тень мелькнула в окнах на рассвете. И родился холодный день. И мир предстал в реальном свете. Был горек истины глоток. И стало вдруг до боли ясно: неутешителен итог. И то, что жизнь прошла напрасно.

— Ну, это лирическое преувеличение! Такая вселенская скорбь свойственна только очень молодым людям. С возрастом проходит.

— В том-то и дело! Лучшие годы проходят впустую…

— А Лермонтов в твоем возрасте уже о-го-го! А Македонский! А Наполеон! А Гайдар полком командовал…

— Да при чем тут Гайдар! Вон однокурсники как продвинулись: один уже остепенился, диссертацию защитил, имеет научные публикации; другой в министерстве отделом заведует, министру доклады готовит; третий, хоть и уехал по распределению в глухомань, а уже начальник крупного объекта. Большим коллективом управляет — и кабинет у него, и служебная машина, и квартира…

— А ты болтаешься в общаге — ни кола, ни двора. И ведешь онегинский, «рассеянный» образ жизни.

— А имя одного не выделявшегося в школе одноклассника, говорят, вошло в «Мировую энциклопедию всех времен и народов»…

— Ни фига себе! А что, есть такая?

— Значит, есть. А удостоился прикладным искусством. С детства делал шкатулки в народном стиле, как его отец. И достиг в этом невиданного мастерства. И теперь у него выставки по всему миру. Говорят, даже у президента США есть его поделки.

— Успокойся. Не завидуй чужому успеху. Еще Монтень заметил, что судьба осыпает своими дарами отнюдь не самых достойных.

— В том-то и дело, что достойных! А ведь ни в школе, ни в институте особо не блистали, звезд с неба не хватали…

— А ты, значит, блистал? И думал, что все самое лучшее в жизни достанется везунчикам, вроде тебя? Ты ведь, небось, и отличником был, и в комитете комсомола состоял, и диплом у тебя красный?

— Ну, было дело. По малолетству…

— Так ты и сейчас блистаешь. В прошлую субботу, у Ленки на дне рождения, ты был звездой вечера. Обаял там всех поголовно: блестящие тосты, остроумные шутки, искрометный юмор. А как ты танцевал! Женский контингент был в восторге. А мужской зубами скрежетал. Если бы тебе еще морду набили, был бы полный триумф!

— Ладно, хватит! Самокритику тут разводить…

— А чего ты хочешь? Персональную «Волгу» и кабинет с секретаршей? Так для этого нужно уехать в глухие, некомфортные места и начинать там с самых низов. Врубаться в технологию производства, в скучные чертежи, в те самые пресловутые СНиП^[3]ы…

— Опять за парту? Я еще от института не успел отдохнуть.

— Отдохнуть? Ну, тогда на твоей карьере можно ставить крест.

— У нас коллектив молодой, и перспектив особых не видно…

— Перспектив масса! Было бы желание. Ты, вообще, как себя позиционируешь? Хочешь сделать карьеру в своей конторе? Еще не определился? Так это уже ответ, причем отрицательный. Не знаю, как пробился твой сибирский приятель, но если хочешь расти по службе, это должно быть твоей каждодневной целью. Ты должен мыслить и вести себя как начальник. Нужно вникать во все проблемы, проявлять активность, вносить дельные предложения. Чтобы все видели, что у тебя есть способности и амбиции к этому делу…

— Плох инженер, который не мечтает стать главным инженером?

— Вот именно. Но из хорошего специалиста может получиться плохой руководитель. И нужно сто раз подумать, когда предложат. Силенки соизмерить, чтобы пупок не надорвать. Потому что это будет судьбоносный выбор. Да-да, именно так! Придется многим пожертвовать, кардинально изменить весь образ жизни. Сейчас ты вольный казак — вышел с работы и забыл о ней. А начальник должен думать об этом своем объекте постоянно. Знать, что происходит на каждом участке, понимать технические детали, планировать работу, обеспечивать материалами, техникой, людьми. И быть готовым днем и ночью выехать на место, если что случится…

— Но не все же сам! Есть и замы, и специалисты, и аппарат.

— Но весь спрос с тебя! С первого дня на тебя обрушится куча срочных дел и неотложных вопросов. И каждый день придется принимать важные решения. И они должны быть правильными, вот в чем канальство! Потому что не имеешь права на ошибку. Иначе недостоин, не справляешься. Ты ведь у всех на виду. Только расслабься, дай маху — сразу заметят, заговорят за спиной…

— Акела промахнулся. Не по Сеньке шапка. Не в свои сани…

— Вот именно. В любой ситуации нужно будет нести нагрузку и держать удар. И самому не дрогнуть, и людей мобилизовать. Но и это не все. Тот, кто занимался серьезным делом, знает, что не все в руках человеческих. Есть и объективные обстоятельства, и природа, и человеческий фактор. И Его Величество Случай. Так что молись богу и надейся на лучшее. Потому что именно ты обязан сдать этот проклятый объект, и сдать досрочно — в подарок съезду. А если подведешь — партбилет на стол! А в былые годы и расстрел.

— Ну, запугал!

— А так оно и есть. Кресло начальника — раскаленная сковородка. Телефоны звонят, совещания наползают одно на другое, люди рвутся на прием. И проверки тебя достают, и отчетность, и начальство долбит: как дела, успеваешь, не подведешь? И сам ты должен давить на подчиненных. И раздражаться от того, что они не работают так, как на их месте работал бы ты сам…

— Об этом еще Толстой писал, в «Анне Карениной». У него там Левин тоже строил планы эффективного хозяйствования и приходил в отчаяние, когда упирался в стену крестьянской инертности. А бывало, сам начинал вкалывать на молотилке, на покосе…

— Это просвещенный помещик мог себе такое позволить. От нечего делать. А крупный руководитель не может, как бы у него ни чесались руки. И воздействовать на процесс ему приходится опосредованно, чужими мозгами и руками. Поэтому главным инструментом начальника является язык…

— С набором соответствующих выражений.

— И не только идиоматических. Потому что иногда приходится требовать от людей невозможного. Как этого требуют от тебя. И постепенно сволочеть от этого. И если все это уложить на одну чашу весов? Не слишком дорогая плата за персональный кабинет?

— Да не в секретарше дело! А самоуважение? Кто-то же строит ракеты, небоскребы, электростанции. Металлургические комбинаты. Каждый день видеть, как по твоей воле поднимаются корпуса, прокладываются дороги. Ты приказываешь: «Делать так!», и оно делается так! Ревут самосвалы, ворочаются бульдозеры, суровые мужики работают днем и ночью, и вот проект, сидевший в твоей башке, становится реальностью. И ты понимаешь, что это сделал ты!

— Успокойся. Не такой уж ты хозяин этим экскаваторам. Грядки копать на дачу послать не сможешь. Разве что тещу туда отвезти…

— На бульдозере?

— Смотря чем руководишь. Если конторой ритуальных услуг, будет еще интереснее. Чтобы привыкала потихоньку. А во-вторых, объект сделал не ты, а большой коллектив специалистов и рабочих…

— А престиж? Знать, что ты на самом верху, среди избранных. Как говорит Виктор Федорович, среди Товарищей, Которые Решают Вопросы. И обладают реальной властью. Согласись, между теми, кто решает задачи, и теми, кто решает вопросы, большая разница…

— Это правда. Власть очень заманчива. Но нужно ли тебе это? Начнем с того, что попасть в круг этих Товарищей очень непросто. Это еще нужно изловчиться и суметь. Заслужить правильным поведением и личной преданностью. То есть унижением.

— И что, обязательно быть лизоблюдом?

— Не обязательно. Честные исполнители тоже нужны. На них удобно свалить всю работу. А заодно ответственность за ошибки руководства. Как в армии все держится на лейтенантах, так и на производстве всю нагрузку несут бригадиры. Ну и пусть несут. До самой пенсии. А на теплые места продвигают своих людей. Своих насквозь, до самого нутра. А чтобы стать своим, придется принять их систему ценностей, их образ жизни. Они предложат тебе, как великую честь, участие в их убогих развлечениях — во всех этих охотах, рыбалках, банях с девками, пьянках, обжираловках…

— И это тоже обязательно?

— А ты как думал! В этих парилках решаются самые важные вопросы. Отказаться невозможно. Иначе ты не свой, выпадаешь из обоймы. Отторгнут, а при случае подставят и спихнут с должности. А то и посадят, назначив козлом отпущения. Так что придется соответствовать. И незаметно для себя ты превратишься в такое же номенклатурное животное — помесь хама и подхалима. Как тебе эта перспектива? То-то же! А ты не думал, что этот твой однокурсник, начальник стройки, завидует твоей свободе и беззаботности?

— Честно говоря, нет.

— Мне вспомнилась одна карикатура. Идут навстречу друг другу два мужика. Один гладко выбрит, аккуратно пострижен, в костюме и сверкающих ботинках, при галстуке и с портфелем. А другой — бородатый и волосатый, в футболке, кедах и драных джинсах, с бусами на шее и гитарой за спиной. И каждый думает: «Подумать только! Совсем недавно и я был таким же чучелом!»

— А тебе самому это все откуда известно? Ты что, стройкой коммунизма руководил? Или танкеры строил?

— По отцу знаю. Я его в детстве дома почти и не видел.

— Понятно. И какой вывод из этой проповеди? Знай свой шесток? Сиди и не чирикай? И не бери лишнего в голову?

— Нет, эти утренние отрезвляющие мысли очень нужны. Они болезненны, но их нужно додумывать до конца. И делать из них правильные выводы. И принимать соответствующие решения…

— Еще чего! Нашелся тут, душеспаситель…

— Опять грубишь. И зря. Помочь тебе хочу. Чувствую, погряз ты в своих комплексах. Придется разгребать эти авгиевы конюшни. Случай, конечно, запущенный, но попробовать можно. Давай, колись, студент. Что в душе таишь, какой дурью маешься?

— Исповедовать меня хочешь? Выведать тайны сердечные?

— Скажите, молодой человек, вы играете на рояле?

— Играю, но плохо — карты скользят.

— А фронтом командовать умеете?

— Не знаю, не пробовал.

— А вот Жуков попробовал, и у него получилось!

— Не сразу. Много народу положил, пока отточил мастерство. А Илья Муромец вообще тридцать три года на печи сиднем просидел. А как развернулся в трудную минуту! Правда, для этого понадобились соответствующие условия: война, глад и мор…

— Значит, и тебе несчастий не хватает? Чтобы раззудить плечо, показать таланты богатырские. А если не повезет с гладом и мором? Так и будешь прозябать? С тобой все ясно. Комплекс Ильи Муромца. Прячешься на печке. Боишься заглянуть в себя, раскрыть карты, которые тебе сдала природа. Боишься, что нечего будет предъявить, слезши с печки. А вдруг там не козыри, а шестерки? Так? Признавайся, как на духу.

— Ладно, хорош язвить! Тебе-то какое дело?

— Ну вот, тебя тычут носом в молоко, как слепого котенка, а ты еще кочевряжишься. Ведешь себя гордо. Как Подающий Надежды Молодой Человек. И никакой благодарности за отеческую заботу…

— Котенка?! Да ты вообще охамел!

Я вышел из его комнаты, хлопнув дверью: «Да кто он такой?! Что себе позволяет? Тоже мне, учитель жизни! Аристотель со склада готовой продукции». Обида от оскорбления не давала покоя. Как всегда, после драки, появлялись блестящие реплики, убийственные вопросы, остроумные ответы. Но больше всего доставало чувство стыда, словно обнажился на глазах у людей. Зачем позволил влезть себе в душу? Какое ему дело до моих комплексов? Хоть в глаза теперь не гляди. Но я же сам виноват — дал слабину, позволил так с собой обращаться. А он воспользовался моментом, распоясался. И шуточки у него нехорошие, ядовитые. Но самое обидное, что по сути-то он прав. Провел операцию на открытом мозгу, вскрыл хроническую опухоль. Причем без наркоза. Болезненно, чего там говорить. Такие процедуры мало кому нравятся, и благодарности у пациентов не вызывают. Большинство из нас предпочитает жить в уютном мире устраивающих нас иллюзий. Вид голой правды смущает людей, и они стремятся прикрыть ее наготу ложью. И я ничем не лучше других, как это ни обидно. Ладно, придется все это переварить, зализать душевные раны.

В конце недели случайно встретились у входа в общежитие. Он, как ни в чем не бывало, пригласил зайти, обсудить идеи на предстоящие выходные. В пятницу вечером я поднялся на третий этаж. Он, как обычно, лежал на кровати с журналом «Наука и жизнь» в руках. Это было одно из немногих изданий, которое он читал регулярно. На магнитофоне крутилась лента с записями «The Beatles». Звучал бессмертный хит Пола Маккартни «Yesterday».

— Ну, привет! Балдеешь?

— А, подающий надежды молодой человек! Привет от поддающего! Потерявшего всяческие надежды…

— Кончай хамить! Разлегся тут, в нерабочее время.

— Имею полное право. После напряженного трудового дня.

— И каковы его итоги? Докладывайте в устной форме! Скольких нарушителей на единицу площади склада задержали за отчетный период? Сколько попыток выноса кабельной продукции с охраняемой территории пресекли?

— Докладываю: план по нарушителям выполнен на сто семь процентов. Без потерь личного состава и казенного имущества. А как вы исполняете решения XXV съезда КПСС? Какие методы оптимизации внедряете и каков их экономический эффект? Сколько перфокарт сэкономили с начала года?

— На десять процентов больше. А как вы участвуете в социалистическом соревновании к славному юбилею? В которое в едином порыве включилась вся страна. Знаете ли вы, сколько пудов зернобобовых на круг намолотили труженики полей Кубани?

— Догадываюсь, что немало. Не меньше, чем хлеборобы Алтая.

— А известно ли вам, с каким неподдельным энтузиазмом обсуждают трудящиеся новую Конституцию СССР, основной закон нашей страны? Страны победившего социализма, которая семимильными шагами идет к победе коммунизма. Под руководством КПСС, ее Центрального Комитета и ленинского Политбюро.

— Я себе это представляю.

— А вы заметили, как неспокойно нынче на берегах Потомака и Капитолийском холме? Как злобствуют вашингтонские ястребы, стоящие на службе у военно-промышленного комплекса США?

— А вы слышали, как тревожно сейчас на Ближнем Востоке?

— Еще бы! Из-за происков американской военщины, протянувшей свои мерзкие щупальца. В тщетных попытках удушить освободительный порыв стран Азии, Африки и Латинской Америки…

— Мы этих поджигателей решительно осуждаем. Но я вижу, ты вдумчиво читаешь передовицы. Заучиваешь наизусть.

— А ты, как тот самый Абрам, уже прочел завтрашнюю газету?

— А чем она лучше вчерашней? Разве в ней будут новости? Как заметил Станислав Ежи Лец, окно в мир можно закрыть газетой…

— Так нужно уметь их читать! Под правильным углом зрения. Мне тут недавно показали одну хохму. Представь себе, что в советской газете опубликована фотография полового акта…

— Ни фига себе! Это в какой же? Трудно представить. В «Известиях» вряд ли. В партийных органах тоже. Скорее всего, в каких-то женских. Какой у женщин главный орган?

— Сам не догадываешься? Журнал «Советская женщина».

— Нет, это немыслимо! Разве что при полном коммунизме.

— Нет, коммунизм наступит, когда из кранов потечет водка.

— Ладно, будем следить. А в чем хохма?

— Погоди, для этого нужна газета. Вот, тебе «Правда», а мне «Известия». А теперь я зачитаю варианты подписей под этой пошлой картинкой. Вот, прямо на первой странице: «Идеи овладевают массами», «Занятия в университете марксизма-ленинизма»…

— Эх, если бы такие! Постой, здесь тоже есть: «Агитаторы пришли в коллективы». «Теплый прием участников областного слета»…

— Неплохо. А вот еще: «Партийная работа на местах». «Молодежь продолжает дело отцов». «Без отрыва от производства». А вот вообще шедевр: «Освоена сверхглубокая скважина»!

— И здесь не хуже: «Уникальный агрегат введен в действие»!

— Круто! А как тебе это? «Мастера машинного доения передают опыт молодежи». «Злобинский метод на Брянщине»…

— «Эксперимент на орбите»! «Новая услуга населению»!

— «Актеры в творческом поиске»!

— «Оригинальная трактовка классического сюжета»!

— «Мастера сцены в гостях у ивановских ткачих»!

— «Дебют молодой балерины»!

— «Новая программа московского цирка»!

— Слушай, я давно так не ржал…

— Ну вот, а ты говоришь, что у нас скучные газеты. Нужно уметь читать между строк. А радио слушать между слов…

— А телевизор смотреть между кадров?

— У нас в общаге был один студент, родом из Коми. Так он все свободное время смотрел телевизор. Когда ни заглянешь в «красный уголок», он всегда там, в полумраке, освещаемый отблесками экрана. Наверное, это было для него чудо. Идет программа «Время», рассказывают о материалах очередного пленума ЦК КПСС, о росте урожайности свеклы, увеличении поголовья скота на Смоленщине — он все это смотрит. Все его считали идиотом.

— И зря. В Древней Греции таких людей уважали. А идиотами называли тех, кто не интересовался политической жизнью страны.

— Да у нас полстраны таких! В древнегреческом смысле.

— А полстраны природных. Которые верят газетам.

— Ну вот, рассчитались на первый-второй.

— А насчет прошлого разговора, ты зря обиделся…

— Но все же пределы должны быть! Шуточкам твоим поганым.

— Ну, ладно, не горячись. Неправ был, занесло малость. Не ожидал, что для тебя это так серьезно. Я сам через это прошел. Пойми: все люди одинаковы, у всех одни и те же комплексы. Но умные люди их излечивают. Ты сам знаешь, что не споешь, как Магомаев, не обыграешь Фишера, не поднимешь штангу, как Юрий Власов…

— А это никому не известно! Как заметил один мудрый таксист, каждый человек способен на многое, но не каждый знает, на что он способен. Может, во мне умер талантливый художник. Или гениальный философ. Или великий ученый…

— А хоть кто-то живой остался? Где они, твои таланты? Давай, выкладывай на стол, предъявляй товарищам. Пересчитаем, проведем инвентаризацию. Думаю, много времени это не займет.

— Опять ты за свое? Исповедальник святой…

— Но ведь других карт все равно не будет. Так играй хотя бы этими! Бывают игры, в которых шестерки сильнее тузов. Найди свою игру! Даже проигравшему достается награда — сама игра. Слушай, а давай плюнем на эту твою паршивую гениальность! Ну ее к черту! На хрен она нужна? От нее одни комплексы. Ну, допустим, нет у человека никаких талантов — что, ему пойти и утопиться? Этак мы кучу народа угробим. Останемся с тобой вдвоем на белом свете. Кто же тогда будет нами восхищаться? Скажу тебе по секрету: бездарность — это даже хорошо. Ты никому ничем не обязан, никому ничего не должен. Ты всем все прощаешь. И тебя все простят.

— За что? За бездарность?

— За бездарность пожалеют. А простят за гордыню твою глупую. Вон Леонид Филатов пишет, что чуть не умер от мысли, что он не гений. По дурости юношеской. Выкинь эту хрень из башки, присоединяйся к нам, простым людям. Будь проще — говори стихами!

— Мне с детства не хотелось изучать науку жизни в этом скучном мире. Манило небо, я хотел летать, плыть над землею в клине журавлином. Но годы шли, и был все дальше он, их зов небесный, горькая потеря, и все сильнее действовал закон зависимости духа от материи. В руках синица, вариантов нет. Своей заботой я ее согрею. Спокойно доживу остаток лет, как будто ни о чем не сожалею. И все реальней под ногой земля. Хочу коснуться крыльев журавля!

— И не стыдно? Витать в небесах в твоем возрасте. Серьезные люди заняты делом и этой блажью не маются. Им плевать, как они выглядят и что о них говорят. Даже Эйнштейн всем язык показал. Только ты делаешь умный вид. Плюнь на эти комплексы, детские заморочки. Твоя судьба — в твоих руках. Ты свободен, как птица! Лети, живи, дыши полной грудью! Ничего не бойся!

— А я и не боюсь. Чего тут бояться?

— Правильно! Давай, включай чувство юмора. Вот прямо сейчас, перед лицом товарищей, торжественно клянись, что ты не гений.

— Простите, братцы, и помилуйте. Отрекаюсь. Я не гений.

— Молодец! Поздравляю! Теперь ты с нами. Раскрой вежды, расправь плечи. Встань и иди! Навстречу мечте. Живи и радуйся, плодись и размножайся. И не бери в голову этих глупостей.

— Ну, спасибо! Просто груз с плеч, камень с души…

— Ну что, опростался? Полегчало?

— Хорошо-то как, господи! Словно крылья выросли. Да я теперь горы сверну! Мне любое дело по плечу! Хоть на рояле сыграть, хоть фронтом командовать. Неси скрипку, сейчас сбацаю! Первый концерт для фортепиано с оркестром. Тебе Моцарта или «Мурку»?

— Не стоит так горячиться. Давай пожалеем скрипку. И Моцарта тоже. Лучше начать с малого: навести порядок в голове, в работе, в личной жизни. А потом уже можно и фронтом командовать. Кстати, как там твои дела с трубой, в грязной канаве?

— Да ничего особенного: раскопали, нашли место протечки, заделали. А в конце дня раздавили с ребятами пузырек. Нормально!

— В бытовке, в антисанитарных условиях…

— С нашим большим вам удовольствием! Дело привычное. А ты не замечал, что самый большой кайф приходит после самой трудной работы? Простейшие радости: выпить, закусить, расслабиться…

— Чем ниже человека опускают, тем меньше ему нужно для счастья. Нет, это не жизнь. К такому счастью привыкать нельзя.

— А тебя не учили, что каждый труд почетен? Что труд облагораживает человека?

— Облагораживает? Да я бы того, кто это сказал, самого загнал в эту грязную канаву! Чтобы он там облагораживался всю жизнь. Еще Горький писал, что все «свинцовые мерзости русской жизни» происходят от тяжкого, безрадостного труда. От этого люди напиваются до беспамятства, калечат и убивают друг друга. И сами вешаются. Потому что такой жизни не жалко — ни своей, ни чужой…

— Нет, погоди! У Горького есть и другие рассказы. Про то, как он ходил с артелью по Руси. И там он описывает совсем другой труд. Который не в тягость, а в радость. Когда ладится дело, когда играет здоровая сила, когда хочется горы свернуть…

— Удаль молодецкая? Раззудись плечо, размахнись рука? Бывает. Молодой жеребец тоже резвится, пока не укатают крутые горки.

— А зачем жилы рвать? Опытный каменщик работает без спешки, но успевает сделать много. Это такой же навык, как ходьба.

— Но каждый день одно и то же! Отупляющий труд, из года в год, всю жизнь. И как они эти пирамиды строили? А Великую китайскую стену? Не представляю. Разве что под угрозой смерти.

— А человек — самое выносливое существо в природе. Адаптируется к любым условиям, ухитряется оживить самое унылое занятие. Помнишь Башмачкина, Акакия? У Гоголя, в «Шинели». Он каждый день, всю жизнь, переписывал казенные документы. Бумагу за бумагой, слово за словом, букву за буквой…

— Свихнуться можно!

— А для Башмачкина каждая буква была как живая. Одни ему нравились, другие нет. Он терпеливо писал обычные буквы, дожидаясь встречи с любимыми. Он с ними даже разговаривал…

— Точно, сумасшедший.

— Да нет же! Это как раз человеческое отношение к труду. Именно в этой потребности одушевлять любую работу и лежат истоки искусства. Древний гончар, изготовляя одни и те же горшки, для развлечения украшал их. Это и покупателям нравилось. И постепенно превратилось в живопись и скульптуру.

— Сомнительно. Древняя наскальная живопись не имела прикладного характера. Все-таки искусство — это самовыражение.

— Ну почему? Ремесло тоже может достичь уровня искусства.

— Ладно, это отдельная тема.

— Но ты меня удивляешь. И где ты набрался такого негатива к физическому труду? На стройках коммунизма что ли?

— Да нет, бог миловал. Но представление имею. На лесосплав пару раз ездил, на шабашку. Бревна ворочал, в верховьях Камы. Там задача простая: зачистить реку от застрявшей древесины. Идешь себе с багром вдоль воды и стаскиваешь бревна в реку. Работа здоровая, на свежем воздухе. Для крепкого мужика — лагерь труда и отдыха. Конечно, были и неприятные моменты. Особенно когда болотистый затон выпадало разбирать, восьмиметровые чушки на руках выносить, утопая в грязи. Ну, еще комарье и оводы донимали. И жратва была однообразная. А так нормально — и заработал, и накачался. Кстати, был там у нас один чудик, из какого-то НИИ. Привез на лесосплав учебник Фихтенгольца. На потеху народу. Пытался совместить умственный труд с физическим. Математический анализ с раскряжевкой топляка. Хорошо, что бревном не придавило. Нет, это нереально. Когда идет серьезная работа, размышлять о постороннем невозможно. Какой там Юлий Цезарь! Посмотрел бы я на него на лесоповале. Или когда бетон идет.

— Значит, получил удовольствие от физического труда?

— Ну, это если поехать на месяц-другой. А всю жизнь этим заниматься — упаси бог! Там сама жизнь тоскливая. Население сапог весь год не снимает. Зимой снег по пояс, весной и осенью грязь непролазная, летом гнус заедает. И в огородах у них, кроме лука и картошки, ничего не растет. А главное развлечение — пьянство.

— А ведь мне тоже приходилось шабашить. И тоже на северах. Правда, у меня остались другие воспоминания, положительные. Потому что это был не только физический труд…

— Интеллектуальная шабашка? Это что-то новое.

— Представь себе. Собрались как-то пять нищих самоуверенных интеллигентов и рванули в город Мирный, за длинным рублем…

— Алмазы собирать?

— Ты что! Это режимные объекты, туда шабашников не берут. А добывают их в карьерах и в шахтах, в тех самых кимберлитовых трубках. Ковыряют руду экскаваторами и отвозят на комбинат для переработки. Весь город эти алмазы обслуживает. Работают в основном завербованные, по многу лет зарабатывают деньги и стаж. Те, кто выдерживает, конечно. Там даже природа тоскливая. Буро-зеленая тундра, а из нее вкривь и вкось торчат чахлые елки. А зимой вообще сурово. Как они сами говорят, холодно девять месяцев в году, а в остальное время — очень холодно.

— А летом, я слышал, бывает и тридцать градусов жары.

— А это еще хуже. Безветрие, влажная духота. Из тундры поднимаются тучи кровососущей твари. И тогда приходится надевать плотную одежду, в самое пекло. И все равно заедают, особенно мелкая мошка, гнус. Эта мразь пролезает в любые щели. Так что местное население не чает дождаться похолодания…

— Зимой ждут тепла, а летом холода?

— А там особой разницы нет. Был момент, в конце июня, с вечера подул северный ветер, так наутро в воздухе снежинки летали. То ли новая зима началась, то ли прежняя не закончилась. А может, лето такое выдалось, малоснежное. Поэтому у них там в сезон рабочие руки нарасхват. Мы, как приехали, просто пошли по улице, заходя в различные конторы, и буквально через пару часов подобрали подходящий объект. И с нами тут же заключили договор.

— Значит, туда можно ехать втемную?

— Запросто! Работу найдешь. Если хочешь и можешь вкалывать. Нас в тот же день разместили, в полуразрушенном здании бывшей школы. Выдали железные кровати с матрасами и постелями. Полов там не было, но комнату с невыбитыми стеклами найти удалось. Там даже была электропроводка, и мы заваривали чай огромным кипятильником, в трехлитровой банке. Завтракали и ужинали у себя, консервами, с хлебом, маслом и повидлом, а обедали в столовой.

— А чем занимались?

— Взялись за капитальный ремонт двухэтажного здания комбината бытового обслуживания. С перепланировкой помещений, утеплением, внутренней и внешней отделкой. Вроде ничего особенного, но по ходу дела вылезало много разных проблем. А времени в обрез — объект нужно сдать «под ключ» в установленный срок…

— Аккорд?

— Он самый. А премия чуть ли не в размер основной оплаты. Так что было за что бороться. Составили план-график и старались его выполнять. По вечерам, за ужином, обсуждали дела на следующий день. Пытались все предусмотреть, устранить препятствия…

— Brainstorm на вечной мерзлоте?

— Да, это было реальное совмещение умственного и физического труда. Сами профессии осваивали на ходу, кто имел хоть какое-то представление. А если где-то возникала заминка, подключались все. И даже бригадир. Хотя он вообще редко бывал на объекте…

— Интересно! А он чем занимался?

— А хрен его знает! В основном лазил по местным складам, искал стройматериалы, инвентарь, добивался их получения. Фактически из пяти человек работали четверо. Зато обеспечил фронт работ. Мы ему за это даже дополнительную премию выплатили. А еще сумел решить несколько нетривиальных задач. По договору нужно было обеспечить трехфазное электропитание профессиональных швейных машин. Проводку мы проложили, а силовой шкаф, не имея квалификации, подсоединить не решались. Тогда он нашел опытного электрика, который сделал все как положено.

— Субподряд?

— Ну да, заплатили из своего кармана, зато обошлись без задержки. А когда нужно было обрабатывать пиломатериалы, он за пару дней, не отвлекая нас, соорудил станок с циркулярной пилой. Нашел на какой-то свалке старый электромотор, проверил, исправил его, сделал прочный стол, закрепил мотор, насадил диск и вывел в прорезь стола. И пила заработала с первого включения!

— Да, ничего не скажешь. Высший пилотаж…

— Вот тебе симбиоз умственного и физического труда на шабашке. С применением школьных знаний об электромагнитной индукции. А еще он решил болезненную проблему художественного оформления салона, которая беспокоила нас с первых дней. Сначала были идеи с полярным сиянием, оленями, нартами, оленеводами в малахаях и алмазами. Но кособокий сеятель облигаций из романа Ильфа и Петрова все время стоял у нас перед глазами. Остапу Бендеру было проще, потому что у него был натурщик в лице Кисы. А среди нас модели для высокохудожественного образа оленевода не нашлось. К тому же Бендер ухитрился получить деньги авансом…

— А нанять художника?

— Было и такое предложение. Но люди творческого склада ненадежны. Неизвестно, что их посетит — вдохновение или запой. А у нас сроки. И тогда бригадир выдал неожиданную идею. На одном из складов обнаружил, среди прочего пыльного инвентаря, партию двухметровых зеркал, непонятно зачем завезенных в эти суровые края. И предложил украсить ими зал, расположив на фоне мозаики из бордовых и светлых прямоугольников. Никаких дурацких оленей с рогами и копытами! Никаких нарт, унт, юрт и тынзянов…

— Не юрт, а яранг.

— Тем более. Короче говоря, отказались от пошлой полярной экзотики, обошлись дизайном бродвейского бара.

— Среди вечной мерзлоты? Смелое решение.

— Но оно оказалось единственно верным. Получилось изящно, строго и красиво. В многочисленных зеркалах отражались светильники, геометрический рисунок стен, примерочные кабины с малиновыми занавесками. Мы сами были приятно удивлены результатом.

— А в срок уложились?

— День в день. Приехавшая принимать объект начальница, войдя в приемный зал, была поражена его видом. Бегло осмотрев остальные помещения, она без особых претензий подписала акт приемки работ. Как потом выяснилось, нам крупно повезло. У руководства с самого начала было сомнение в возможностях нашей бригады. И эта самая начальница ожидала увидеть на стенах салона традиционных оленей и прочую дурацкую атрибутику под местный колорит и готовилась разнести нас в пух и прах. А заодно срезать премию.

— Выплатили сполна?

— И даже с благодарностью. И мы уехали с деньгами и чувством глубокого удовлетворения. Это был творческий физический труд!

— А ведь успех дела обеспечил человек, который вообще не работал. Точнее говоря, работал мозгами…

— Но саму работу делали мы!

— Слушай, мы, кажется, ходим по кругу. А время уже позднее. Давай как-нибудь в другой раз.

Мы жили на соседних этажах общежития электроэнергетиков. Это было стандартное пятиэтажное здание коридорного типа. На каждом этаже был общий туалет с умывальником и небольшая кухня с мойкой и газовыми плитами. В подвальном помещении находился душ и нечто вроде прачечной. Помнится, в то время постоянно возникали проблемы с водоснабжением. Бывало, что внезапно прекращали подачу горячей воды и домываться приходилось холодной. В подвале также было помещение кастелянши, где жильцам дважды в месяц меняли постельное белье и вафельные полотенца с черной размытой печатью. На первом этаже, в вестибюле, был устроен культурный уголок, там стоял телевизор, два десятка дерматиновых стульев на металлических ножках и огромный фикус с темными глянцевыми листьями. Сами жилые комнаты были меблированы шкафами для одежды и пружинными железными кроватями с традиционными ватными матрасами, плоскими перьевыми подушками и казенными байковыми одеялами. Дополняли обстановку прикроватные тумбочки, стол и пара стульев. Меня, привычного к спартанским условиям студенческих общежитий, это вполне устраивало. Тем более что я своего напарника по комнате видел редко. Многие из жильцов только числились проживающими, а фактически имели семьи на стороне.

Окружавший нас в общежитии контингент был пестрым — по возрастному, социальному и национальному составу. В основном это были молодые рабочие, приехавшие в город из сельской местности: электрики, слесари, водители. Проживали также иногородние молодые специалисты и несколько закоренелых холостяков среднего возраста. Но привычного для мужских общежитий повального пьянства здесь не наблюдалось. На юге это вообще не принято. Конечно, выпивали, но в меру, без эксцессов и лишнего шума. В целом обстановка была спокойной, а общение бесконфликтным. В отличие от меня, он легко находил общий язык с людьми и имел репутацию своего парня у всех обитателей нашего общего дома.

Известно, что в мужских компаниях без мата общения не бывает. Он является естественной реакцией на производственные и бытовые ситуации. Если суппорт никак не хочет вставать на положенное ему место, какими словами можно его уговорить? А как охарактеризовать поведение коллеги, который уронил тебе на ногу разводной ключ? Или оценить умственные и физические способности нападающего любимой команды, промазавшего с пяти метров по пустым воротам? В таких случаях соответствующие выражения непроизвольно рождаются в глубине души и сами собой изливаются наружу. А некоторые превосходные анекдоты вообще теряют свой смысл без конкретной терминологии. Конечно, в те застойные годы грубый мат еще не украшал речь старшеклассниц и поэтесс и не считался признаком духовной свободы интеллектуальной элиты, каким стал в наше просвещенное время. То, что актрисы, как и грузчики, заговорили на полной версии «великого и могучего», а могильщики в «Гамлете» стали выражать философские мысли в доступной современным коллегам форме, либеральная интеллигенция считает символом духовного раскрепощения. Но в те наивные времена матерщина воспринималась как признак распущенности и низкой культуры. Площадной лексикон, вошедший в моду в начале нового века в театральной и художественной среде, был прерогативой малообразованной части населения. Конечно, матерились не только в цехах и на фермах. Грязный мат был обычной формой общения партийных и советских руководителей всех уровней и звучал даже в самых высоких кабинетах, что можно считать признаком ментальной близости партии и народа. Мы тоже не были белыми воронами в неоднородной среде нашего общежития и общались с окружающими в соответствующем стиле. Однако в его исполнении это был отнюдь не тот примитивный жаргон алкашей, который мы порою слышим на улице и который вызывает у нас досаду, как будто нас испачкали. Он обогащал общеизвестный лексикон весьма необычными словообразованиями. В результате соединения ненормативной лексики с научными и литературными терминами, а также префиксами латинского происхождения вроде «поли», «моно», «мега», «супер», «гипер», «макси», «псевдо» и так далее, рождались очень нетривиальные выражения. С этим изысканным матом он имел успех в любых мужских компаниях.

Нет, он не был белой вороной. Он был золотой вороной.

Невзирая на идеологическое давление и скудость быта, те далекие годы вспоминаются мне в светлых тонах. Я знаю, что на этот счет существуют прямо противоположные мнения. Многие считают это десятилетие, последовавшее за пражской весной, временем подавления любого свободомыслия и окончательной заморозки хрущевской «оттепели». И все же, прожив сознательную жизнь во второй половине двадцатого века, полагаю, что именно семидесятые годы были лучшими в истории того государственного образования, которое называлось Союз Советских Социалистических Республик. Это десятилетие, часто называемое периодом застоя, стало высшей фазой экономики социализма, вершиной воплощения социалистической идеи. В предыдущие, послевоенные годы страна восстанавливалась после разрухи, бедствовала, мучительно строилась. В пятидесятые, после смерти тирана и двадцатого съезда КПСС, словно очнулась от страшного сна, провела молодежный фестиваль, запустила в космос спутник, но жила по-прежнему очень бедно. Потом, в шестидесятые, разворачивала огромные стройки, поднимала промышленность, энергетику, напрягала силы, стараясь выйти на передовые позиции в науке, технике, экономике, культуре, спорте. Мощный импульс развитию СССР придала космическая экспансия — полет Гагарина и неистовая воля великого Королева. Это были годы промышленного подъема, энтузиазма, идеологической оттепели, раскрывшихся общественных перспектив. Но людям все так же не хватало самых обычных товаров и продуктов, а в начале шестидесятых возникали даже перебои с хлебом. Я сам стоял в многочасовых очередях у нашего продуктового магазина, на страшном солнцепеке, и помню, как одна женщина упала в обморок от теплового удара. Правительству пришлось срочно закупать зерно за границей, и это надолго вошло в практику советской экономики. И все же положительная динамика начала шестидесятых, волюнтаристски-наивно экстраполированная в будущее, дала малограмотному Хрущеву основания заявить о планах построения коммунизма. Конечно, даже в те годы трезвомыслящие люди не верили в эту утопию. И все же в стране строились заводы, фабрики, электростанции, автомобильные и железные дороги, развивались космонавтика и оборонка, воздушный, железнодорожный и морской транспорт, внедрялась вычислительная техника и многое другое. Советский Союз имел все, что требовалось для самостоятельного существования и развития. Однако население, как и в прежние годы, жило плохо, а все ресурсы направлялись на развитие индустрии и оборону. И только в семидесятые годы появились возможности для более-менее сносной жизни. Это относительное благополучие обычно связывают с ростом цен на нефть и поступлением валютной выручки от ее экспорта. Так или иначе, жить действительно стало лучше и веселее, а завершающим аккордом семидесятых стала Олимпиада 1980 года. К сожалению, в дальнейшем из-за афганской авантюры и агрессивной внешней политики, от которой не хотело отказываться косное партийное руководство, СССР оказался втянут в изнурительную гонку вооружений. Военно-промышленный комплекс требовал все больше ресурсов. Большая часть общественного продукта тратилась на затратные оборонные проекты и устаревающую военную технику, производимую в избыточных количествах. В восьмидесятые годы международная обстановка и экономическая конъюнктура резко ухудшились, наступил окончательный застой, и СССР во главе со своими бездарными, престарелыми лидерами и ортодоксальной идеологией зашел в общественно-политический тупик. В итоге политическая и экономическая система социализма рухнула, и Советский Союз развалился. Причин было много, включая субъективные. Беда в том, что в отличие от Китая, которым в те годы управлял мудрец Дэн Сяопин, нашу страну возглавил недалекий политик Горбачев. И все же главной была объективная: административно-командная экономика проиграла свободной, рыночной. СССР всегда уступал Западу в производительности труда, а именно общественная производительность труда является, по Марксу, признаком более прогрессивного общественного строя. Все остальное, включая безработицу и линчевание негров, вторично. Я не считаю социалистическую идею ошибочной, но тот уродливый партийно-бюрократический социализм с его распределительной системой и принудительным трудом был исторически обречен. Он был тормозом общественного развития, потому что подавлял личность, любую инициативу, не позволял в полной мере реализовать трудовой и интеллектуальный потенциал населения. Усилия советских людей не давали реальных результатов для улучшения личной жизни, поэтому граждане великой страны без особого сожаления расстались со светлым прошлым и его опостылевшими атрибутами — вечным дефицитом, очередями, скудным бытом, оскопленной культурой, идеологическими заклинаниями и сказками о светлом будущем. А «красные» директора и ушлые жулики с радостью воспользовались возможностью «прихватизировать» некогда общенародную собственность. Но мало кто предполагал, что вместе с грязной водой партийно-бюрократической системы перестройка выплеснет и общественные блага социализма. Качественное бесплатное среднее и высшее образование, доступная медицина, финансирование науки и культуры были безусловными ценностями социализма. Но в те годы это, как все хорошее, казалось естественным, поэтому не ценилось. Да, мы однозначно проигрывали Западу в уровне жизни, в количестве и качестве предметов потребления и продуктов питания, но прав был и лирический герой Визбора насчет того, что мы делаем ракеты и перекрыли Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей. Страна действительно имела высокие цели и была устремлена в будущее, ставила перед собой большие задачи и добивалась их исполнения. Советский Союз был конкурентоспособен на мировой арене, а надежность и стабильность советского государства в чем-то была даже уютной. Даже морщась от фальши официальной пропаганды, мы чувствовали себя гражданами великой страны и гордились ее успехами.

Но тогда, в середине семидесятых, никто и мысли не допускал, что социализму осталось каких-то полтора десятка лет. Система казалась незыблемой и вечной. Как раз в том юбилейном году в газетах, на радио и телевидении бесконечно пережевывали новую редакцию Конституции СССР. В ней была официально утверждена руководящая роль КПСС во всех сферах жизни страны Советов, то есть идеологические гвозди были окончательно вбиты в гроб общественной жизни. Тошнотворный привкус официозной фальши был привычен с детских лет, ее терпели, потому что родились и жили в этой среде. Любая информация из-за границ СССР тщательно фильтровалась, и население страны было надежно изолировано от так называемого «тлетворного» влияния Запада. В газетах писали о том, как страдают трудящиеся под гнетом капитала, о массовых демонстрациях протеста и расовой дискриминации, о гонке вооружений и колониальной политике империализма. А вот о достижениях западной цивилизации говорилось сквозь зубы, когда умолчать было совсем невозможно, как, например, о полете американцев на Луну или о совместном проекте «Союз-Аполлон». Это же касалось и событий в зарубежной культуре, музыке, спорте. И все же лучшее из мэйнстрима мировой культуры прорывалось и к нам. Молодежь находила любые возможности услышать новинки западной музыки. В это время продолжались сольные карьеры распавшихся «Beatles», блистали гитаристы Эрик Клэптон, Сантана, создавали свои лучшие хиты «Rolling Stones», «Deep Purple», «Pink Floyd», «Led Zeppelin», «Queen», «Slade», «Uriah Heep», «Smokie» и другие рок-группы, всех и не перечислишь. Это были лучшие годы творчества «АВВА», Джо Дассена, Мирей Матье, Демиса Руссоса, Челентано, Кутуньо, других итальянцев и французов, начало расцвета «Boney M». В это же время вспыхнул яростный и прекрасный «Jesus Christ Superstar» Уэббера. Семидесятые дали мировой культуре беспрецедентное разнообразие музыкальных направлений и стилей. А какие великие мелодии родились в эти славные годы! Волшебную музыку Лея, Рота, Леграна, Морриконе, Кутуньо играли оркестры Мориа, Ласта, Каравелли, виртуоз гитары Франсис Гойя. Много ярких явлений было в советской эстраде. Блистали Магомаев, Ободзинский, на пик популярности выходила Алла Пугачева. Это был период расцвета вокально-инструментальных ансамблей, а лидером рок-андеграунда была «Машина времени». Семидесятые были звездными годами Высоцкого и Окуджавы. В это же время творили корифеи авторской песни Визбор, Городницкий, Кукин и другие барды, а популярность клубов самодеятельной песни (КСП) достигла апогея. Появлялись новые интересные радио — и телепередачи, выходили прекрасные фильмы, ставшие золотым фондом нашего кино, радовали оригинальными постановками московские и ленинградские театры. Невероятной популярностью пользовалась Таганка — своими новаторскими спектаклями, а Ленком — знаменитыми рок-операми. Незабываемы спортивные события тех лет: Олимпиады, чемпионаты мира и Европы по футболу и хоккею, драматичные шахматные поединки за звание чемпиона мира, исторические встречи наших хоккеистов с канадскими профессионалами. И этот незабываемый первый матч, в сентябре семьдесят второго, в котором столкнулись не только хоккейные школы, но и противоположные идеологические системы. Это была великая игра, и ее с разгромным счетом выиграли наши парни, осчастливив весь Советский Союз. В те годы советская сборная была лидером любительского хоккея, в ней играли великий Харламов, Третьяк и знаменитая армейская тройка нападения. Множество ярких звезд блистало в мировом и советском футболе. Еще выходил на поле легендарный Пеле и наш Стрельцов, но уже взорвали футбольный мир летучие голландцы во главе с Круиффом, мощно работала немецкая футбольная машина с супербомбардиром Гердом Мюллером, вспыхивали звездными именами итальянцы и французы. А трагическая фигура гениального Бобби Фишера! А семикратный чемпион по плаванию Марк Спитц, а неземная Ольга Корбут, а великий Мохаммед Али! А еще были те исторические три баскетбольные секунды на Олимпиаде в Мюнхене, которые впервые принесли нам победу над непобедимыми американцами. Какие события, какие имена, какие кумиры! Да, славные были годы. А еще это были годы нашей молодости.

Известно, что молодой организм сам по себе рождает оптимизм. Это происходит на уровне физиологии, поэтому в молодости хорошее настроение возникает беспричинно. Так же как в старости беспричинным кажется плохое настроение. Молодость оптимистична в самые трудные, жуткие времена. Известна история о том, как во время экскурсии в Освенциме экскурсовод заметил на лице одного из экскурсантов улыбку. И на его возмущенный вопрос, что смешного тот находит в рассказе о мучениях и смерти тысяч ни в чем не повинных людей, мужчина ответил, что узнает знакомые места, потому что сам был заключенным этого лагеря и чудом выжил. Но это были годы его молодости, их он и вспоминает. И еще всплывает из глубин памяти фрагмент какого-то французского фильма — о любви женщины средних лет и молодого человека, юноши. Они были страстными любовниками, но людьми разных поколений. Она работала, а он бездельничал. Они просыпались в общей постели и расходились в разных направлениях: она — на работу, а он — по своим, неизвестным ей делам. И не делам даже, а развлечениям, встречам с такими же беззаботными друзьями и подругами. Она ревновала его к этой веселой компании и однажды спросила, что он делал сегодня. Он ответил, что ездил с друзьями за город. «И что вы там делаете?» — спросила она. «Смеемся», — ответил он.

Именно такими беспечными шалопаями были и мы. Мы находились в том прекрасном возрасте, когда кажется, что все в руках, все тебе по плечу, а впереди большая жизнь с кучей возможностей. Бурные студенческие годы и учебные нагрузки позади, а семейные тяготы еще не навалились, не опутали бытовыми заботами, и можно заниматься, чем хочется. Без сожаления тратить время на увлечения, на случайные влюбленности, на бескорыстную дружбу и ни к чему не обязывающее общение. Так мы и жили, безоглядно догуливая годы уходящей молодости, резвились, как необъезженные жеребцы, тогда как многие сверстники уже везли, напрягаясь, телеги семейной жизни. И предчувствие этого неизбежного многолетнего жизненного труда делало нашу вольную жизнь еще более сладостной.

Задумывались ли мы о своем будущем? Я — нет. Представлял себе его весьма смутно. К тому моменту я уже не имел ни карьерных, ни научных амбиций, не строил никаких особенных планов. Ну, будет работа, будет семья, будет обычная жизнь советского инженера. Чего я мог достичь? Это можно было оценить по старшему поколению окружавших меня сотрудников. Начальник нашего отдела, сорокалетний, лысоватый мужчина, казавшийся мне совсем пожилым человеком, со своими семейными заботами, мелкими бытовыми интересами, копивший деньги на «Москвич», чтобы ездить на свою дачку, которую он достраивал уже много лет, был фактически образцом моего будущего. И это все? И больше ничего не будет в моей единственной и неповторимой жизни? Нет! Об этом и думать не хотелось. А что еще? Успешным человеком считался руководитель всей нашей службы АСУ, управлявший большим коллективом и вычислительным центром энергосистемы, пятидесятилетний вальяжный красавец с гордой посадкой головы, гривой седеющих волос, любимец женщин и руководства главка. Завидовал ли я его профессиональной и личностной успешности? Нисколько! Скорее, он сам, как многие обремененные семейными и карьерными заботами люди, завидовал моей молодости и свободе. Ну, так зачем мне сейчас заморачиваться этим банальным и скучным будущим? Оно придет само собой, своим чередом. А молодость быстротечна: «Коротки наши лета молодые, миг — и развеются, как на кострах». Так будем же веселы, пока мы молоды!

Чем меньше человек знает, тем меньше понимает размеры своей ограниченности. Именно это позволяет нам жить безмятежно. Ибо блаженны нищие умом. И только достигнув определенного уровня, можно, не без щегольства, сказать: «Я знаю, что ничего не знаю». Но, вообще-то говоря, это тема неприятная. Даже думать об этом не хочется. Однако приходится. Хотя бы по долгу службы. Работая в энергетической отрасли, я имел довольно смутное представление о главном предмете этой деятельности. Считал это для себя простительным, поскольку образование имел непрофильное. Однако спросить об этом коллег-специалистов мне казалось совершенно неприличным. Да и в текущей работе этот вопрос во всей своей первородности не возникал. Но неожиданно проявился в быту. Когда знакомая узнала, что я работаю в энергетике, она задала давно удивлявший ее вопрос: почему электроэнергия течет по проводам, как ее учили в школе, но не вытекает из розетки? Пришлось кое-как объяснить, без излишних подробностей. Впрочем, я заметил, что мои более опытные коллеги тоже не углубляются в эту тему. И даже стал подозревать, что неспроста.

И все же заноза в памяти сидела. Ведь энергия буквально пронизывает нашу жизнь, движет ее, без энергии жизнь вообще невозможна. Она везде, во всем: в электрической лампочке, в двигателе автомобиля, в чашке кофе, в звездном небе и в недрах земли, в наших мышцах и в наших мозгах, в морском прибое и в туристских кострах. Кинетическая, потенциальная, тепловая, электромагнитная, химическая, ядерная. Какая еще? Я чувствовал, что этот зверинец нужно как-то классифицировать, но руки (точнее говоря, мозги) до этого не доходили. И вот под боком появился живой справочник по всем вопросам. Правда, тема эта всплыла случайно.

В ту пятницу я зашел к нему после работы, чтобы обсудить планы на выходные. Он с задумчивым видом лежал на кровати, держа в руке полураскрытую книгу. На магнитофоне крутилась катушка с его любимой гитарной музыкой. Звучала тема из кинофильма «История любви» в исполнении Франсиса Гойя.

Примечания

2

Центральная диспетчерская служба энергосистемы.

3

Строительные нормы и правила.