Погреб. Мистическая быль

Игорь Олен

Книга о событиях, происшедших в тульской деревне. Заехавшие туда студенты пропали. Отправившийся по вызову полицейский наряд не вернулся. Дело было закрыто, поскольку ни один из молодых людей не был найден, как и полицейские. Винили деревенскую шпану, но её вина оказалась бездоказательной. По слухам, данное место всегда пользовалось дурной славой по причине того, что там-де странный «погреб». Книга является реконструкцией событий и относится к разряду были, а не художественного триллера.

Ведьмин Кут

Цель была от моста в селе и от сельского стадиона, как явил счётчик, в трёх километрах.

Прежде чем съехать с квази-дороги, Макс сказал, что, начнись дождь, снизу не вылезут, джип ведь всё же не танк. Хо вспомнил, что на неделю метео обещало сухо и ясно. Солнце палило.

Тронули в полный трав ров.

Макс бросил: — Краску сдеру…

— Захлюздил? — встрял деревенский. — В августе бы содрал, кент. Там всё дубеет. А тут июль, слышь. Ехай не хлюзди!

Лена вдруг фыркнула, продолжая сидеть лишь в стрингах и в узком лифчике после речки: — Ты же в России! Это ведь Родина! Она что, меньше краски? Краску жалеешь? Родину нет?

Вздев голову, Макс ощерился. Джип скатился.

Травы до стёкол… Пчёлы… букашки… листья обвисли… Дима, с усилием отведя дверь, встал на пороге. Зной одурманил. Он взглянул на отжатую дверью зелень.

— Слева… — рыгнул гид. — Там есть изба, слышь… Звать Ведьмин Кут… Мля, вломно… Чё, остаётесь? Или боитись?

Двигатель замер, но все молчали. Глушь подавляла. Травы, хоть и цвели, — томили. Всем было страшно в их чадный хаос, — всем, вероятно, кроме спокойного с виду Власа.

— Нравиццо? — Лена ляпнула, но чуть зло, раздражённо.

Дима вник, отчего винят женщин в разных грехах. Вот Лена: их провоцирует, хотя все здесь — из-за неё, блин! В действиях и в словах, наговоренных и предпринятых на далёкой теперь уж трассе, тайный мотив — быть с нею. Он, кстати, сам ведь начал в той мысли, что с ней расстанется и она в Москве будет с Максом. Вспомнив идиллию двух влюблённых на море, он отрицал её низвержением «штампов» отдыха. Перешли на Россию, что выражает «глушь». Все решились в глушь.

Он лично — чтобы быть с Леной.

Макс — чтобы спать с ней в сердце России.

Влас и Хо не таскались за Леной, если уж честно… Но Дима чувствовал, что не будь с ними Лены, не было б и поездки в глушь. Ведь не зря Влас и Хо уступили. Главный же довод — что и сейчас, при всех тревогах, он хочет Лену, думая, как сидит она, почти голая, сзади, сдобная и манящая… Сходно Хо её хочет, если мужчина, Влас её хочет, хоть притворяется, что, мол, по фиг. И паренёк трогал лифчик… Женщина виновата. Женщина затемняет мозг, формулировал Дима… — и соглашался быть затемнённым с Леной, чем просветлённым, но без неё зато.

Макс открыл свою дверь.

— Кут. Ведьмин! — выпалил паренёк с хорьковатым лицом и выпил.

— Имя-то от чего?

— От ведьмы. Ведьма жила тут.

— В древности?

— А я знаю?.. Всё, кент. Бывайте… Мне, слышь, пивасика на дорожку… — Вылезши, гид пошёл прочь.

— Чёрт, позабыли, — вспомнил Макс, — провиант купить… В селе есть ларёк? — он окликнул, и гид кивнул ему.

— Съездим, — молвил Макс. — Всё осмотрим да съездим… Стой! — он окликнул вновь. — Подвезём!

Паренёк шёл проходом, сделанным в травах джипом, и не ответил, лишь помахал рукой.

Все сидели, глядя на крышу, стывшую над кустами. Пахло дурманом, пчёлы гудели, травы стесняли джип, осыпаясь пыльцой и блошками. Зной был зол, и хотелось, чтобы машина, сдав назад, выбралась в поле, где посвежее.

— Он не остался… Ты предлагал подвести его, он ушёл, — вёл Дима, двинувши дверцей. — Вдруг дом развален? Я ездил к бабушке, и у них, как пошла ельцилюция, доски в избах, что без хозяев, сняли с полов, свет срезали; всё украли. Здесь то же самое… Он сбежал, чтоб не отняли деньги… В доме — разруха. Надо назад, к селу. Там мы снимем сарай да койки. Здесь всё не то, блин. Чую!

Лена, взяв розовый и гламурный iPhone, сказала: — Связь. Всё в порядке!

Тягость ослабла: цивилизация даже здесь, в глуши.

Спрятав сотовый, на котором играл, Влас бросил:

— Будем сидеть? За дело.

Дверцы открылись.

Вылезши, все стояли — молча, робея. Только у Димы и Власа, как у высоких, головы выше трав. Прочим жёлтые, также красные, также белые либо синие расписные соцветия лезли в лица. Стало не душно, но зной усилился. Солнце жгло с небес.

— Глушь! Как в Африке! — Лена в стрингах, в лифчике жалась к джипу и потянулась взять снятые у футбольного поля шорты. — Я не терплю жуков… Змеи есть здесь? Эти, гадюки?

— Здесь щитомордники… Не грузи вот так сразу, Лен, — выдал Макс. — Погребём давай к дому, определимся.

— Нет, я — купаться… Кто со мной? — Лена двинулась, но вернулась в джип за ракеткой, коей постукала по цветам и стеблям, так и не сделавши шаг в колючки. — Максик, боюсь я. Сделай ход, придави траву!

— В дом сперва, — толковал тот, глядя на крышу в кипени листьев.

— Хватит вам… — Влас полез в хаос трав мощным боком, двигая берцами.

— Кто рискует, тот пьёт! — хмыкнул Хо, тронув вслед.

Остальные направились по проделанной тропке в колкой крапиве. Задней, с ракеткой, охая от ожогов, прыгала Лена.

Подле сирени ткнулись в плетень. Влас хмурился носорожьими глазками на лице в мелких оспинах над большим подбородком в жёсткой щетине… Нужный тип в силовых всяких органах, понял Дима: мощный, решительный и надёжный, с комплексом твёрдых принципов. Будет асс ФСБ; а не то и шеф «Альфы», группы элитных.

— Вздумал ломать, Влас? — выложил Дима. — Лучше не трогать. Где-то калитка. Ведь заходили?

— Факт, — согласился Влас и продвинулся вдоль плетня.

— Легче! — крикнула Лена. — Вдруг здесь есть змеи?

— Вызовешь скорую, — бросил Влас.

Ветхий тёмный плетень предварялся сиренью, росшей вкруг дома. Висли две тряпки, полуистлевшие… Проломились к калитке. Влас её отворил с трудом. Дом стал виден.

Собственно, и не дом. Изба.

Под соломенной кровлей, выжженной солнцем, морщилась стенка дикого камня с окнами, очень узкими. Дверь — дощатая — была с ручкой, древней, железной, ржавой до дыр почти. Влас прошёл двором, сквозь траву, до крыльца из неровных плит камня — и обернулся. Не как близ джипа, ждавшего в рву в бурьянах, здесь был вид шире. Где сирень разрывалась, виделось, как склон сходит в ивняк, за которым другой склон в солнце. Понизу — речка, тёкшая из тех Ивиц. Где-то за речкой и припирающим её склоном — трасса, правда, не видная, в сорока километрах, судя по карте. Рядом был столб, от которого вдаль к селу шли провисшие провода.

— Есть свет!

— Светит свет, скрылась тьма! — хохотнул Хо. — Жить, челы, можно.

— Свет? — и Влас поднял взор маленьких, по сравнению с остальным в нём, глазок. — Странно. Здесь не живёт никто. Провода — алюминий, то есть цветмет. Не сняли — ни пьянь, ни власти. Всё это странно, вот что я думаю.

— Круто как! — встряла Лена. — Нет, здесь потрясно: степь в холмах! Я люблю простор: солнце, воля, природа…

— Лен, к речке страшно? — Влас, закуривши, вновь спрятал пачку и зажигалку в бриджи, полувоенные, до колен. — В облом к речке? Верно ведь?

Макс упёр руки в бёдра. — Всё будет классно. Здесь воды чистые. Искупаемся. Гарантирую тьму воды. Океан воды.

И он тронул дверь.

Были сени, пахшие сеном с птичьим помётом. И — дверь в избу. А вторая дверь, верно, в хлев, бралась сумраком. Сверху балки, — гнутые, древние, — сдерживали скат крыши. Пол в сенях был булыжный, по углам сумрачно.

А в избе — посветлее, стены белёные. И окошки все к югу, то есть к калитке. Пол, как дверь, был некрашен, да и щеляст. Печь — в центре, с чайником и посудой. Вдоль стены — лавки типа лежанок. Плюс был дубовый стол с табуретами, пять числом. Свет явил потолок над лампочкой. Оказалось, что на столе пять вилок и пять стаканов.

— Круто… и нас пять! — фыркнула Лена. — Это знак вещий.

— Знак неестественный, — буркнул Влас. — Глянь, лежанок ведь тоже пять.

— Жили, значит, пять ведьм!

— Накличешь. Лучше о добром… — Вея парфюмом, Макс прошёл к зеркалу на стене — смотреться. Он, тронув кудри, стряс с плеча лепесток, снял пух, выгнул руку, чтоб глянуть бицепс, и, убедившись, что чисто выбрит, вновь повернулся с видом, будто он упер. — Ну, будем думать… Ясно, не местные принесли стаканы, — выдал он. — Ведь они знать не знали, что мы приедем… Пусть они знали, да? Но кто знал, что нас пятеро? Также нас не могли, причём, обогнать, — мы б видели, — чтоб поставить стаканы…

–…сбить пять лежанок, пять табуретов, — встрял Влас, — из дуба, наш Шерлок Холмс ты, Макс аполлонистый.

И все прыснули.

— Что я думаю? — Влас продолжил. — Здесь подозрительно. Почему? Здесь всего вдруг — по пять. Естественно, не всего, но многого. Так бывает? Нет… Макс, согласен?

Лена, поёжившись, обняла себя. — Хватит, Влас, в ФээСБэ играть… Корчишь умного? Не на сессии! Второкурсник, а, блин, зануда. Я не хотела б к тебе под следствие. Ты на мир глянуть можешь, чтоб без шпионских глаз? Ты силён, как бык, не дурак и не трус… Зануда! Как Дуремар… Нет, ящер! Лучше б прикол сболтнул… Что, печь топим? Холод здесь. Подогреть впору воздух. Да и вообще.

— Ок! — вставил Макс. — Мы с Ленусиком съездим, купим провизию и пивко. Лен, едем.

— Макс… — та прошла к окну. — Помнишь, пассия на том поле? Я помешаю… Видел, чем красится? Прошлый век… Ты с ней хвост распускал, блин… Дуй к ней! А у нас траблы. Надо подумать… и искупаться… Парни, здесь стыло, не как на улице. Надо печь топить, а не то заболеем. Да и прибраться… — Вытянув из-под майки лифчик, Лена размашисто стала им вытирать стол. Мстила так Максу. Это все поняли.

— Доиграешься… — бросил Влас и пошёл к двери. — За дровами я.

— Мне воды, Макс! — крикнула Лена. — Пару бутылей. Я не попрусь к реке сквозь бурьяны… Также косу бы: тут метров сто косьбы… Ох, простите! Что за косцы из вас? Разве Влас… но нельзя всё на Власа!

— Да, коса — дело, — брякнул Макс, глядя в воздух. И было ясно: он представляет, как будет выглядеть кóсящим, — при всём том что не брал косу в руки. Он, коренной москвич, отдыхал в Крыму, в Сочи, в Греции, на Канарах-Мальдивах, в Лондоне и в Париже, но не в деревне. Он взбудоражен был оттого, что он, может быть, здесь в российской глуши в распоследний (впрочем, и в первый) раз перед долгой карьерой в лучших топ-клубах.

— Едем, — бросил он Диме, кто хотел к Лене, но, городской насквозь, согласился, чтоб не позориться, если скажут дрова колоть либо печь топить… плюс давя ощущение, что чем меньше здесь находиться — тем оно лучше.

Ощущение всё же было, и он воскликнул:

— Может, в Москву? Вернёмся? Что-то здесь… ну, не так.

Хо выставил линзы чёрных очков. — Сманил, а сам в сторону? Провокатор.

Дима был младший; все с ним насмешничали, стебались. Он хотел огрызнуться, но промолчал, решив, что на этот раз в зубоскальстве Хо ложь. Это Хо сказал первый: «Что, завернём в дыру? В самую из кондовых, самую русскую?» Он в ответ, типа: любите русское? докажите: съедем в Россию… — не призывая съезжать с шоссе. Он внушал любовь в сердце. Ездить в яп. джипах, жить в Англии, носить шведское, ценить Майкрософт, но при том зваться русским? Это всё странно. В частности, в Максе русскости нет; и его, и отца его здесь держал только бизнес. Где б взяли деньги, коль не в России в «прихватизацию»?.. Нет, не он инспирировал съезд сюда, чтоб от Хо словить «провокатора». Первым съезд предложил как раз… Но додумывать некогда: Макс по прозвищу «Аполлон» шагнул во двор, чтобы ехать.

Пятились задом. Путь (коим ездили при колхозах к пахоте или в Ведьмин Кут, где, возможно, был выпас либо деревня, либо же полевой стан) резался транспортом, размывался, трактор разравнивал колеи — стал ров с сорняками. Может, у речки, есть разворот, как знать, но рельеф внизу неизвестен, джип может сесть на мост. Вот и пятились. Дима чувствовал успокоенность оттого, что проезд стал пошире. В третий раз подомнут бурьян — и получится тип просёлка, что сопряжёт, плюс к сотовой связи, Ведьмин Кут с миром.

Вдоль бывших пашен, нынче заброшенных, джип помчал, через русла от водомоин и снеготаяний, колеями, коими прикатили в Кут. Здесь трава не громоздкая, как внизу во рву. Вот бы здесь избу! Воздух здесь не стоял, как в яме, виделись дали и было вольно, солнце сияло, ток в окно остужал.

Вниз влево были участки в виде квадратов, все под бурьяном, ниже — руины… Вот встали избы между развалин. Жизнь начиналась.

Лет двадцать пять назад здесь всё жило; ехали бы вдоль гречневых да ржаных полей справа и огородных картофельных да свекольных нив по-над избами слева, с той стороны, что к пойме…

Встал вдали центр Ивиц: там асфальт стремил к трассе… Дима хотел к ней — избавиться от чего-то. Но он не знал, чего. Знал лишь: то чего — в Куте.

А вот и жилистый, что привёл их в Кут. Мимо, мимо, Дима взмолился… Макс тормознул, дурак! Благоглупое, с выражением нарциссизма лицо являло, как льстит ему лишний раз показать деревенскому брендовый джип с ним, Максом, суперским футболистом и свойским парнем, что запросто погонял мяч с быдлом, хоть поиграть с ним рад и столичный клуб. Бог, сыграв с дилетантами в нищих Ивицах, одного вдруг подвозит. Будет час, местный вспомнит: ехал с великим Максом Бобковым, форвардом «Челси». Вот что Макс думал. Дима же чуял, что с приблатнённым пакостной, недоразвитой, хорьковатой субстанции лучше дел не иметь. Никак не иметь. Тип гнусный, грубый и наглый, крайне опасный.

— К нам садись не боись, — звал Макс пафосно. И, когда тот уселся (в месте сакральном: там, где сидела час назад Лена), Макс включил магнитолу и продолжал затем с дружелюбной ленцой: — За пивом мы… Звать тебя как?

— Как хочешь… — Тип дымил сигаретой. — В зоне был Кнут, слышь… Ваш тот бугай-то, в берцах солдатских…

— Влас? — вставил Дима. — В бриджах?

— Влас-выюбас… Он чё, а? всех круче? Мне — не кури, то, это… Он вас и сцать водит строем? вместе с чувой вашей? Он её порет, мля, зуб дам! Вы, мля, вернётесь — он её… — Паренёк подмигнул им.

Пачкает место Лены и своим хамством пачкает вообще салон, вник Дим! Гад ищет ссоры и задирает их.

— Это… дай-ка мне сотовый, — наклонился вдруг паренёк к нему. — Корифану, слышь, в Тулу. В зоне с ним были… Песня есть, сердце плачит, грустит! В переулки, где урки, Мурка в кровях лежит… — спел он. От паренька пахло куревом, пóтом. Но Дима дал ему свою трубку.

— Хрен просцышь эти ваши приборчики… Шóфер, слышь ты? музло глуши.

Паренёк минут пять болтал с «Михой», брякнув: он с «фраерами» — де в «джипаре крутом». — Миха, сам… Тут такое… — вёл он. — Ведьмин Кут сделает… Ну, до стрелки, брат… Звякну, как… Чё забыл сказать…

Он болтал. Джип стоял на футбольном, том самом поле. Бегали парни; девы курили подле скамейки, томно и грустно. Зной изводил всех.

Гид отдал трубку.

— Чё косоротишься? Не щемись!

— Я… нет! — Дима сбился, зная, что антипатия к пареньку открылась. — Не косоротюсь.

— Нишкни, мля, — выдал тот, между тем как довольный Макс спрашивал:

— А магаз где?

— Где? А в м@нде за мостом ларёк.

— Фотаем? — И, достав полароид, Макс, велев Диме «фотать», вылез в зной в майке, не прикрывавшей мощь бицепсов, шарокатность грудных мышц и икр. — Эй, вы, фотик есть! — звал он.

Хмыкая (девы с радостью), собрались к нему, вставшему в центре, и Дима щёлкал всех, щурясь в солнце. Главным на снимках был — красавéц меж уродцев — Макс. Даже стриженый здоровяк, хоть вровень с ним, представал человеко-бревном.

— Муйня! — Паренёк с хорьковидным лицом смял снимок. — Хрень, не умеешь.

— Ладно… Скосить бы! — вёл Макс. Не поняли. Он, купаясь в симпатиях одуревших от зноя пьяненьких дев, добавил: — Нам бы косца ещё. Есть, кто выкосит к речке в Ведьмином Куте?

— Кто-кто… Пихту дед… — вставила дева в джинсах, коя и в первый раз, Дима помнил, не соглашалась, чтоб их в послали в Кут.

— Как так?

Взор её дрогнул. — Ну, не пойдёт никто, — повторила. — Я ведь сказала.

Видно, что добрая, хоть с печатью положенных здесь веселий: пьянством да сексом и пошлой музыкой. Изо всех, Дима чувствовал, лишь она, дева в джинсах с неприбранной на лбу прядью, к ним расположена. Из-за Макса. Он ей понравился.

— Место тёмное… — дева молвила, опустив глаза и беря сигарету. — Зря вы там…

— Косу даст кто? Сам скошу. — Макс изрёк и представил, как звучит лихо: он, москвич, косит. — Даст кто? Не даст?

— Чёб косу порвать? — Паренёк хорьковатого вида сплюнул. — Разве за тыщу.

— Много! — скалился Макс-дурак. — Я в аренду беру ведь; в лизинг.

— Фря тебе лизинг. А косу — тыща.

Местные ржали.

Макс посмеялся — и согласился.

Мальчик помчал за обшарпанный клуб, к избе. Перебалтывались в ожидании, так как тысяча — это водка. Даже пять водок и десять пива, то есть возможность продлить тусню.

Дима понял: Макс глупит страшно, ибо готовность за час косьбы выдать тысячу говорит: у них денег немерено. Это вызов. Сельские могут их грабануть (сами либо наводкой). Влезут к ним ночью, кончат всех да сбегут. Трупы будут лежать. Годами. В Ведьмин Кут ведь не ходят; дева сказала: место дурное… Макс разжёг зависть соло с мячом и джипом за два лимона; жар подогрела вылезшая — купаться-де — в стрингах Лена. Тысяча за наём косы понт венчает: типа, мажорчики из Москвы с проституткой, что заголяется при чужих; знать, хочет…

Макс балагурил, чтобы блеснуть, не видя, как парни хмыкают.

Мальчик прибыл с кривой, ржавой, порванной в пятке узкой косой на кривом, почернелом косье.

— Отточится. Клёво косит! — щерились местные. — Коса злая!

Макс расплатился, но хорьколицый деньги вернул. — Кент, ехай, и мне шесть водок, да ещё пива. Сдачу себе возьми.

Все заржали, — все, кроме Димы. Макс согласился, так и не вникнув, что уронил лицо.

Тронулись вниз к мосту, дальше — вверх к шлакоблокам.

Зной достиг пика. Пыль вилась страшная, всё в пыли. Ни души. Куры — в ямках, клюв нараспашку, а крыло веером. Пахло битумом. Псы не лаяли, провожая джип. Воздух зыбился. В деревянном ларьке близ железной колонки, полки за пыльным стеклом жёг луч. Выбрел в белом халате некто, возраст за семьдесят. Он их выслушал и пришёл вскоре с пивом и прочим в коробе на тележке. Всё было тёплое.

— Пиво, — скрёб он небритую скулу, — держим в тени всегда. В солнце химия не пивная. То есть в сенях стоит. Короб — ваш, взяли много… Чьи вы?

Дима не понял.

— Ну, вы к кому тут?

— Стылого нет? — встрял Макс. — Я о пиве.

— Был припас, разобрали. Бегают пиво пить, дифицит. Анамальность.

— Люди где? — вёл Макс. — Вымерли Ивицы. Лишь подростки.

— Люди где? — толковал старик, провожая их к джипу. — Кто молодые — все на работе. Ну, а кто старше или кто в отпуске — по домам сидят. Шантрапа футболистит… Вы в холодильник… а лучше в речку. Речка-то где от вас? Вы к кому тут приехали?

— К ведьме в Кут, — Макс рывком поднял короб в багажник. — Слышал?

— Вы тогда пиво-то — в ведьмин погреб, разом остынет… — хекнул дед, сдав им сдачу. — Ваши пять пятьдесят… Порядок?

— Где ж её погреб? Мы не приметили.

Сдав им сдачу, дед быстро глянул из-под бровей. — Учёные? Экспедиция?

— Что? — бросил Дима, вытерев пот со лба. Беспокойства усилились.

— Странности в том Куту… — старый начал, но перебит был Максом:

— Мы не научная экспедиция. Отдохнуть сюда прибыли; футболисты совет дали, те, что у клуба.

— Галкин-то? Насоветует… — протянул старик. — Только б жульничать… А не слушали бы шпану.

— Что с погребом? Где он?

— Где?.. Я про погреб зря, к слову… — Дед отмахнулся. — Погреб — внизу он. Рядом лощина. Там он, в конце как раз. Заросло, и не видно… Лучше вы в речку, пиво-то. Домов много. Взять, к вам в последнем есть такой Васин, вы бы к нему пошли. У него б нашлось место, там отдохнули бы. И от Кута далёко… В Кут вы зазря. Кут — Ведьмин.

Дима, закрыв дверь багажника, стал стирать пыль с мизинца. — В чём дело? Что там?

Дед скрёб щетину. — Что? А поверия.

— Раз, — прервал их Макс, — село длится, где этот Васин ваш на окраине, значит, есть и путь низом? Мы знаем верхний. Низом путь есть?

— Нет, — вёл старик. — Был я мал, помню, понизу шла дорога, в сороковые. До девяностых шла. От моста до конца села, как положено. Верхняя-то — для техники: тракторóв и комбайнов, чтобы поля пахать да хлеба косить. Нижняя-то — для жителей, и с булыжником в топком месте, где родники текли… Захирело там после Ельцина, вместо нижней дороги — тропка… То ись, нельзя по ней. И была до Михеева, где был дом его… Разобрали дом. Сам он — в дом престарелых. Сложный он был, Михеев… Так вы по верхней? Правильно. В Кут по низу никак. Там горка, что отсекает Кут. Кут — за горкой, где та лощина. И у той горки склон не для джипа, танк не заедет. Только по верхней… — Дед зашагал прочь.

— Дилер! — Макс улыбнулся.

Меж шлакоблоков, мимо сморённого зноем пса, вновь выбрались на дорогу, тронули вниз, к мосту.

Дима глянул на шедшую к трассе сторону, — и сдержал себя, чтоб не выскочить и пешком не идти туда от беды, что, мнил, ждёт их, — ждёт несомненно. Он был невротик. Чувства в нём красились тьмой предчувствий, словно бы ясный день — мглистостью. И он стал смотреть в лобовое стекло под музыку, хотя та вела к Максу. Зная о сходстве с ударником знаменитой поп-группы, Макс слушал диски, чтоб пассажиры и сам он факт помнили.

На футбольном, у клуба, поле выдали водку местным, стали прощаться. Но хорьколицый их задержал, дав стриженному, обожжённому до краснот, здоровяку прут стали. Глядя на Макса, тот прут скрутил узлом.

— Слышь, так сможешь?

Макс уступил. — Нет.

— Ехай. Срыгни в туман! — он услышал.

Макс молча влез в джип.

Вдруг дева в джинсах, кинув неприбранную прядь зá ухо, подошла. — Класс музыка! Кто? Англичане? Американцы?

— Это? А как же! — Макс включил двигатель.

— Ехайте с Кута, — дева шепнула.

Местные стали пьянствовать.