Смерть приятелям, или Запоздалая расплата

Игорь Москвин, 2022

Начало XX века. Начальник Петербургской сыскной полиции Владимир Гаврилович Филиппов столкнулся с серией кровавых убийств. Жестокий душегуб одного за другим убивает состоятельных господ с их прислугою, унося деньги и ценные бумаги. Вскоре возникает сильное подозрение, что убийца состоял в приятельских отношениях со своими жертвами. Что движет преступником – корыстный мотив, месть, маниакальная страсть или же нечто иное? Идя по пути коварного Иуды, сыщики перемещаются от дворцов и притонов столицы России до самых захолустных имений империи. И всюду кровавый душегуб оставляет следы злодейств, исполненных одним и тем же почерком. Так кто же он на самом деле? Чем дальше, тем яснее становится одно – преступника будет не только сложно выследить, ещё сложнее будет его арестовать.

II

1

Лунащук недолго обдумывал, куда ему направиться — в Военно-медицинское управление или лейб-гвардии Сапёрный батальон. В последнем у него служил в звании подпоручика сын двоюродной сестры Бруно. Лет десять тому вышла неприятная история, и с тех пор Михаил Александрович не поддерживал связи с родственниками, хотя жили обе семьи в столице. Вначале то ли обида, то ли огорчение не давали повода к примирению, а потом проходили дни, но никто не желал первым пойти другому навстречу. Может быть, племянник не помнит зла и поможет в дознании, а может, и наоборот — станет чинить препятствия.

Лунащук неспешно подошёл к шкафу, где на полке стоял толстый том с претенциозным, под стать объёму, названием «Весь Петербург на 1903 год» с подзаголовком «Адресная и справочная книга С. — Петербурга». Начал листать. Первые сорок страниц занимала вездесущая реклама. Глаз отмечал: Страховое общество «Россия», Днепровский завод, какие-то коммерческие банки, «Юнкерс и Ко, банкирский дом», «Торговый дом», но так и не нашёл искомого. Надо было уточнить адреса расположения Сапёрного батальона, его командиров и офицеров, потом выяснить, какой дом занимает Военно-медицинское управление. Кто им управляет, так сказать. Может быть, в справочнике упомянут и этот самый Варламеев. Если, конечно, он не обычный служащий, а какой-нибудь начальник отделения.

К сожалению, в справочнике упоминались офицеры до подпоручика, прапорщики не удостоились перечисления — слишком незначительное звание, по мнению издателя. Но среди прочих, Михаил Александрович отчеркнул ногтем, упоминался подпоручик Гинчук-Лунащук Бруно Андреевич. Имя он получил от отца, который искренне считал себя дальним родственником Бруно Кверфуртского, ставшего в одиннадцатом веке святым и приходившегося родственником императору Священной Римской Империи Оттону III. Придётся всё-таки общаться с господином подпоручиком. Конечно, такое общение не доставит большого удовольствия, но что поделать? Служба. А её, как говорится, не выбирают, она сама тебя находит.

Начал записывать в книжку. Итак, Преображенская улица. Перечислены дома, часть из них занята одноимённым гвардейским полком, а вот один из номеров является искомым. Слава богу, указан номер телефона, по которому можно будет уточнить необходимые сведения. Михаил Александрович вывел цифры «833».

Теперь этап второй.

Военно-медицинское управление расположилось в оглавлении между Главным артиллерийским и Военно-морским судным. И занимало столбец под номером «115».

Лунащук начал изучать фамилии и споткнулся о знакомую. Оказывается, титулярный советник Варламеев Александр Андреевич — не абы кто, а служит в канцелярии архивариусом.

Михаил Александрович радостно сощурил глаза и покачал головой. Хоть в этом повезло. Таким образом, решился вопрос, мучавший чиновника для поручений, куда направить стопы. В Сапёрный батальон не очень-то и хотелось. Не было интереса встречаться с племянником. Бросать косые взоры друг на друга, памятуя о давнем раздоре. Наверное, никто не вспомнит, что явилось причиной ссоры. За эти пять лет события обросли несуществующими подробностями и превратились в своего рода мифическую историю.

А Управлением, хотя оно и имеет в названии «Военное», руководят (да и служат там) цивильные люди. Вот с ними разговаривать проще, чем с отдельной кастой военных, не пускающей чужаков в свои ряды и отстаивающей свои собственные интересы. Как ни печально и как бы не хотелось этого избежать, но придётся обращаться к племяннику. От этой мысли у Михаила Александровича испортилось настроение.

2

Перед Кунцевичем на столе лежала амбарная книга господина Власова. Приход, расход, имена или фамилии, обозначенные буквами, а может быть, и не имена, а, допустим, придуманные Власовым прозвища. Кто знает, как расшифровать? Ведь ни расписок, ни долговых обязательств обнаружено не было. Загадка. По словам свидетелей, в гости к Николаю Ивановичу приходили только двое знакомых. Можно сопоставить их инициалы. Но вначале их надо узнать.

3

— Да что вы говорите? — всплеснул руками аукционер, по совместительству и казначей Тимофей Петрович Лыхтин, петербургский купец в третьем поколении. Выглядел он, как изображают людей его сословия в пьесах известного литератора Александра Островского. Старого покроя кафтан с поддёвкой, шёлковая рубаха красного цвета, борода лопатой с прожилками седых волос, пробор посредине головы и сальные волосы, то ли намазанные чем-то, то ли давно не мытые. Мужчина покачал головой. — Никогда бы не подумал, что с Николаем Ивановичем случится такое несчастье. Какая жалость! Боже мой, что же творится в нашей жизни!.. — Купца было не остановить, видно сразу, что словоохоч.

— Тимофей Петрович, — оборвал сетования казначея полицейский чиновник, — вы же знали Николая Ивановича?

— А как же? Мы с ним столько лет бок о бок…

— Что вы о нём можете показать?

Слово «показать» ввело купца Лыхтина в состояние оцепенения: он побледнел, выпучил глаза, словно его кто невидимый начал душить, задышал тяжело и с присвистом.

— Я — о Николае Иваныче?.. — запинаясь, произнёс казначей.

— Да, вы о нём.

— Что ж я могу показать, ежели знакомства мы с ним не водили. Здравствуй да прощай, вот и весь сказ.

— Ой ли? — недоверчиво спросил Власков. — Столько лет бок о бок трудились — и сказать нечего? — Он так посмотрел на Лыхтина, что тот отступил на шаг назад.

— Господин… полицейский…

— Николай Семёнович, — щёлочки глаз смотрели на купца в упор.

— Николай Семёнович, почём я могу знать, как там жил господин Власов…

— Я не о том спрашиваю. Вы сидели за соседними столами, о чём-то беседовали, кроме темы аукционной. О чём? Говорил ли Николай Иванович о друзьях, родственниках или иных людях? Может быть, рассказывал о делах своих или о врагах? Вы же наверняка вели беседы? — то ли вопрос, то ли утверждение.

Лыхтин кивнул головой.

— О чём-то говорили… о врагах? Нет, о них, если бы Николай Иваныч и имел их, то ни в жисть о них не рассказал. Не из того теста он… был, чтобы стороннему что-то рассказывать. Как и все мы, в деньгах он нуждался. Всегда хочется иметь больше, чем имеешь. Это ж в натуре каждого из нас. Вы бы тоже хотели…

— Тимофей Петрович, — перебил купца Власков, — разговор нынче не обо мне, а о господине Власове, которого, между прочим, зверски убили, и причина такого кровавого преступления пока не установлена. А если оно связано со службой в аукционной камере, тогда, может быть, и вы можете оказаться следующим. — При этих словах по лицу Лыхтина пробежала тень неподдельного испуга. — Так что давайте начистоту, без лишних экивоков — «не знал», «не слышал», «не участвовал»…

— Да что я, господин Власков? Я рад бы что поведать, да не знаю, о чём. Мы с Николаем Иванычем не приятельствовали. Он, хотя и служил при нашей камере, но близко к себе не допускал. Он же дворянских кровей, а мы кто? Лаптем щи до сих пор хлебаем, — со внезапной злостью сказал купец, — свысока он на нас смотрел. Словно вши мы для него были, а не человеки. Мы иной раз и за бутылочкой посидеть любим, да и в баньку сходить попариться. А он — ни-ни. Ему ж шампанского с этими клятыми, как же их, во! — устрицами подавай, — обрадовался чему-то Тимофей Петрович. Потом махнул рукой. — Простите, господин Власков, но с гнильцой человечек был. Лучше у Ольги Николаевны поинтересуйтесь. Может быть, она вам о нём поведает, — с хитринкой во взгляде произнёс Лыхтин, даже один глаз прищурил.

— Что она может рассказать? — недоумевающе спросил Власков.

— А вот вы у неё и поинтересуйтесь.

— Стало быть, ничего добавить не можете?

Купец пожал плечами.

4

На Караванной, где, согласно данным справочника «Весь Петербург», расположилось Военно-медицинское управление, Лунащука провели в архив. Именно там находилась небольшая комната, которую назвать кабинетом не поворачивался язык. Маленькая, квадратная, в три сажени площадью и маленьким окном под потолком, она больше напоминала тюремную камеру. Но вместо койки с тонким матрацем здесь стоял дубовый стол, в углу — железный, в рост человека сейф с железной ручкой. В противоположенном углу на стене расположились три крючка, на одном из них висело пальто.

Коллежский советник Варламеев выглядел на первый взгляд моложаво. В восемь вершков ростом, подтянутый, стройный, словно всю жизнь провёл на плацу. Короткие волосы также молодили его, но, присмотревшись, можно было отметить сеть тонких морщин вокруг глаз и рта, поблекшие, словно выцветшие, радужки. Ухоженный — но в то же время было в нём нечто неряшливое.

Александр Андреевич, не поднимаясь со стула, посмотрел на вошедшего чиновника для поручений как на очередного просителя. Прищурил глаза, прикидывая, кто и от кого мог к нему пожаловать.

— Разрешите? — Михаил Александрович не то чтобы робел, но не терпел такого взгляда и таких высокомерных, как ему показалось, людей.

— Прошу, — Варламеев продолжал сидеть, только кивнул головой на стул. — Чем обязан?

— Чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции Николай Семёнович Власков, — отрекомендовался сыскной агент.

Архивариус вскинул в удивлении брови.

— Коллежский советник Варламеев, — потом добавил: — Александр Андреевич. Чем могу быть полезен сыскной полиции? Вроде бы у нас ничего не исчезало, — всё-таки съязвил архивариус.

— Александр Андреевич… могу я вас так называть?

— Да ради бога. Что же вас всё-таки привело в такое учреждение, как наше?

— Вам знаком господин Власов, проживающий в Гродненском переулке?

— Николай Иванович? — архивариус снова вскинул брови. — А почему вы спрашиваете?

— Судя по вашему удивлению, вы знакомы?

— Ну да. Мы с ним приятельствуем уже, по крайней мере, лет двадцать.

— Стало быть, хорошо его знаете?

— Да что, чёрт возьми, случилось? Почему вы задаёте такие вопросы? Что-то с ним стряслось?

— А что с ним могло случиться? — насторожился Лунащук.

— Ну, не знаю. Приходит чиновник для поручений из сыскной полиции и задаёт странные вопросы. Что бы вы сами подумали?

— Когда вы видели Николая Ивановича в последний раз?

— Вы скажите, в чём дело?

— Господина Власова и его служанку убили неделю тому, сейчас мы занимаемся дознанием по этому трагическому делу.

— Как убили? Не может такого быть!

— Так когда вы видели его в последний раз?

— Двадцать… — архивариус задумался, — четвёртого августа, — с уверенностью в голосе сказал Варламеев.

— Значит, двадцать четвёртого. И в котором часу?

— Вечером, а вот время… Да не следили мы за часами. Я его покинул, наверное, в полночь или чуть раньше. Засиделись мы.

— Вы были вдвоём?

— Да.

— У вас сложилось в обычае только вдвоём проводить вечера?

— Отчего же? В тот день мы засиделись допоздна с Николаем, а обычно к нам присоединяется Карл.

— Прапорщик лейб-гвардии Сапёрного батальона? — уточнил Лунащук.

— Совершенно верно, прапорщик фон Линдсберг.

— Вы не знаете, почему его в тот раз не было?

— Так служба, — усмехнулся Варламеев, и тут же на его лице появилось серьёзное выражение, лоб собрался в складки. — Какая утрата! Вы сказали, Николай убит?.. Мне не верится — только недавно мы сидели за столом, и…

— Его уже не вернёшь, — отозвался Михаил Александрович.

— Когда его убили?

— Скорее всего, двадцать пятого вечером.

— Надо же, — тяжело вздохнул Александр Андреевич. — А я хотел его навестить вечером, но не сложилось, — словно бы оправдываясь, быстро сказал архивариус, — может быть, тогда… — и умолк, потом торопливо добавил: — Если двадцать пятого, то я не на службе был, а ездил в Царское Село к сестре и вернулся только утром двадцать шестого.

— Об этом горевать не стоит — если убийца хотел лишить жизни господина Власова, то непременно свой план воплотил бы в жизнь. Если не двадцать пятого, то в последующие дни, — сказал Лунащук, но отметил последнюю реплику Александра Андреевича.

— Не могу вообразить, что Николая уже нет в живых.

— Все мы смертны, — философски заметил Михаил Александрович. — Что вы можете сказать про фон Линдсберга?

— С ним тоже произошло несчастье? — вопросом на вопрос ответил Варламеев.

— Слава богу, нет. Но что вы можете рассказать о нём?

— Дружны были мы втроём, частенько собирались на квартире то у Николая, то у Карла. А три года тому, когда у нашего товарища наступила чёрная полоса в жизни, он некоторое время жил у Власова на квартире.

— Долго жил?

Александр Андреевич задумался и провёл рукой по лбу.

— С год, наверное, а может быть, чуть меньше.

— Господин Варламеев, ваш приятель Власов делился, видимо, с вами многим?

— Не без этого.

— Не говорил ли он о назойливых господах или о врагах своих?

— Николай не из таких, чтобы, хотя бы и близким приятелям, жаловаться. Он все свои дела решал сам.

— Но, может…

— Нет, ничего я от него не слышал.

— Что вы можете сказать о фон Линдсберге?

— Он-то жив? — у Александра Андреевича дёрнулся глаз.

— Надеюсь, с ним всё хорошо. Но что о нём скажете?

— Что вас интересует?

5

Общение с госпожой Щепиной Николай Семёнович оставил напоследок. Те купцы, фамилии которых ранее назвал управляющий городской аукционной камерой Георг, толком ничего не рассказали. Повторяли почти одно и то же, только разными словами. Из всего сказанного Власков сделал однозначный вывод, что Власов сослуживцев не жаловал и в свободное от службы время с ними не общался. Некоторые намекали, вроде бы, на отношения Власова с Ольгой Николаевной, но отводили при этом в сторону глаза, то ли от стыда, то ли от ехидства.

К смерти бывшего сослуживца отнеслись с нарочитым безразличием. Ну, был такой Власов на свете, а сейчас не стало. Ну, и что изменилось? Солнце стало меньше тепла земле давать, или луна с неба исчезла? Смысл был один: умер человек, а жизнь всё равно продолжается, и проблемы, которые ежечасно и ежедневно возникают, никуда не делись. Так что…

Ольга Николаевна при известии о насильственной смерти Власова ослабела ногами и присела. Хорошо, что рядом оказался стул. Красивое лицо с умными глазами вмиг побледнело, даже яркие губы вдруг стали бледно-розоватого оттенка.

— Убили? — переспросила она и поправила прядь чёрных волос.

— Да.

— Он страдал от боли?

— Нет, смерть наступила практически мгновенно… Вы же с ним служили несколько лет? — уточнил Власков.

— Четыре года.

Спрашивать об отношениях Николаю Семёновичу не давала природная застенчивость, но долг всегда брал верх, и тогда, отводя в сторону глаза, сыскной агент расспрашивал о самом сокровенном.

— Ольга Николаевна — разрешите вас так называть?

— Будьте любезны.

— Простите меня за некоторые личные вопросы, — на лице Власкова выступили тёмно-алые пятна.

— Спрашивайте, — тихо сказала Щепина. — Он всё равно мёртв, а правду, как я понимаю, вам необходимо знать, чтобы найти убийц.

— Вы правы. Не припомните, не упоминал ли Николай Иванович о назойливых врагах, которые могли переступить черту и от злобы и ненависти лишить его жизни?

— Нет, ему повезло, что он не встречал таких людей, или ему казалось, что не встречал. Нет, недруги, конечно, у Коли, — это «Коля» резануло по ушам Власкова, — были, но чтобы дойти до такой степени озверения… не думаю.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Третьего марта девятьсот первого года.

— Вы так хорошо запомнили дату?

— Да, — сказала Ольга Николаевна и прикусила губу, потом посмотрела на Николая Семёновича. Её глаза застилала пелена слёз. — Именно в тот день мы разорвали наши отношения.

— По какой причине?

— Это столь важно для расследования его убийства?

— Не могу сказать, но иногда события и десятилетней давности играют существенную роль в уличении преступника.

— Коля слишком любил женщин, — Ольга Николаевна горько улыбнулась, — но поверьте, я не была очередной его пассией. У нас дело шло к венчанию, но так уж получилось.

— Почему Николай Иванович ушёл из аукционной камеры?

— Получил некоторое наследство, и необходимость в службе отпала сама собой. Не надо было думать о хлебе насущном.

— Именно тогда вы и расстались?

— Через месяц после его ухода из камеры.

— Вы так и не сказали о врагах.

Женщина улыбнулась уголками губ.

— Вы знаете…

— Николай Семёнович, — подсказал Власков.

— Вы знаете, Николай Семёнович, Коля относился к настоящим мужчинам. Он никогда не выказывал боли, никогда не жаловался на жизненные обстоятельства. Так что в этом вопросе я помочь вам не смогу.

— Но, может быть, приходили ему какие-то странные письма, или кто-то ему угрожал?

— Господи, да у нас каждый продавец недоволен тем, как прошли торги. Да и каждый покупатель после совершения сделки, хотя перед аукционом они чуть ли не пробуют на зуб продаваемое.

— Только лишь получение наследства подвигло Николая Ивановича уйти из камеры, или иные обстоятельства?

— Нет, только наследство.

— Благодарю, Ольга Николаевна. И простите меня за назойливость, — Власков развёл руками, — служба. Но если возникнут ещё вопросы, могу ли я вас побеспокоить?

— Пожалуйста, только найдите преступника.

6

— Карл гораздо моложе нас с Николаем Ивановичем. И господин Власов относился к нему, как к сыну.

— Фон Линдсберг не являлся ли родственником Николая Ивановича?

Варламеев с удивлением посмотрел на собеседника.

— Я об этом никогда не думал.

— Может быть, слышали, но не придали значения такому факту?

— Простите, Михаил Александрович, но вам стоит самому поинтересоваться у Карла.

— Непременно, — пообещал Лунащук. — Скажите, как вы познакомились с Власовым?

— Простите меня великодушно, но я не припомню — так давно это было.

— Хорошо, а кто познакомил вас и Николая Ивановича с фон Лидсбергом?

— Меня — Власов. Я как-то пришёл к Николаю, а там находился Карл. Так нас и познакомил хозяин квартиры.

— Когда случилось сие знаменательное событие?

Варламеев наморщил лоб и сжал губы, припоминая, когда Власов представил ему Карла, но так и не вспомнил. Просто отрицательно покачал головой.

— Точно сказать не могу, но года три-четыре тому.

— Карл нуждался в деньгах?

— Как и все молодые люди, — ответил Варламеев. — А почему вы спрашиваете? Николая убили из-за денег? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я говорил, что наследство пойдёт во вред, хотя тогда Власов отшутился, что я, мол, ему завидую.

— Николай Иванович часто помогал Линдсбергу деньгами?

— Простите, но мне он не докладывал. Знаю, что помогал, а какими средствами и как часто… — Варламеев покачал головой. — Вы этим поинтересуйтесь у самого Карла, он вам всё и поведает. Постойте, — Александр Андреевич подался вперёд так, что упёрся грудью в столешницу, — вы что, Карла подозреваете в злодейском умысле? — глаза его широко раскрылись, сделавшись похожими на две рублёвые монеты.

— Нет, — заверил Варламеева Михаил Александрович, — мы никого не подозреваем, как вы выразились, в злодейском умысле, но проверяем всех знакомых, родственников. Это обычная процедура, и поверьте, что в большинстве расследуемых дел причастными к совершённому преступлению оказываются либо родственники, либо кто-то из знакомых. — Заметив, что Александр Андреевич ещё раз дёрнулся всем телом и хотел сказать что-то нелицеприятное, Лунащук его опередил и сделал попытку успокоить: — Все дознания начинаются с таких расспросов. Иногда выплывает что-то такое, чего вы не брали в расчёт, а мы увидели под другим углом.

— Но так же нельзя! — возмутился Варламеев. — Вы своим подозрением…

— Александр Андреевич, каждый из нас занимается своим делом. Вот в ваши архивные дела никто из посторонних не вмешивается?

— Но…

— Вот именно, так позвольте и нам искать преступников своими методами.

Архивариус насупился.

— Если вы ничего нового добавить не можете, то позвольте откланяться, — Лунащук поднялся со стула.

Варламеев что-то пробурчал себе под нос, но Михаил Александрович не расслышал — он уже выходил из маленького кабинета архивариуса.

7

После разговоров с сотрудниками аукционной камеры у Николая Семёновича разболелась голова. Казалось, что кто-то изнутри колотит ногами и давит на глаза.

8

Как ни старался Лунащук отодвинуть неприятную, как он подозревал, встречу, но пришлось узнавать адрес племянника Бруно.

«Проходят годы…» — чиновника для поручений отчего-то охватило философское настроение. Этого самого Бруно он помнил сопливым мальчишкой — а теперь целый подпоручик. Видимо, с залихватскими усами и брезгливым выражением лица. Всё-таки служба в гвардии, хотя и почётна, но добавляет высокомерия офицерам.

После недолгих мытарств и некоторого своего рода унижения Михаил Александрович шёл на встречу, назначенную подпоручику Гринчуку-Лунащуку. Сыскной агент долго ломал голову, куда пригласить служивого родственника. Рестораций поблизости не наблюдалось. Идти в кофейню? Ну, не барышни же они, в самом деле, чтобы пирожными давиться. Портерная? Как-то несолидно… Вот и выбрал довольно уютный трактир «Знаменский», приютившийся на пересечении одноимённой улицы с Митавской. Дом в три этажа с высокими окнами и двумя небольшими балкончиками по фасаду. Но больше всего привлекало то обстоятельство, что в заведении можно было уединиться в отдельном кабинете.

Как ни странно, но Бруно, поглаживая закрученные кверху усы, явился минута в минуту. Чтобы, видимо, не привлекать к своей особе внимания, прибыл на извозчике и в цивильном платье. Его сразу же провели в отдельный кабинет, где на деревянном стуле восседал падишахом Лунащук. Увидев племянника, он поднялся и застыл, не зная, как обращаться к этому возмужавшему молодому человеку, в котором от былого юноши ничего не осталось. Офицерская выправка, высоко поднятая голова — и только глаза оставались неизменными: такими же озорными, как в детские годы.

Бруно подошёл к родственнику и обнял его.

— Здравствуй, дядя! — просто, без всякого пафоса и ёрничанья, произнёс племянник.

Михаил Александрович не ожидал такого приветствия. Горло сдавило так, что он не смог произнести ни звука. Когда садились друг против дружки, смахнул украдкой застлавшую глаза слезу.

— Я не знал, что ты будешь, — хриплым голосом сказал Лунащук, — но заказал кое-что.

— Это не важно, — чистый голос звучал с искренней доброжелательностью, и Бруно не прятал улыбку.

Уединение нарушил половой, поставивший перед сидящими запотевший графин с водкой и рюмки.

Михаил Александрович указал рукой — мол, наливать?

Племянник утвердительно кивнул, продолжая улыбаться.

Не успел Лунащук наполнить рюмки, как перед ними появились, словно бы из воздуха, тарелки с дымящейся стерляжьей ухой, расстегаи, солёные рыжики со сметаной, капуста с тёмно-бордовыми вкраплениями клюквы и кусочками яблок.

— За встречу, — сыскной агент взял на себя обязанность хозяина, исходя из старшинства лет.

— За встречу! — вслед за ним повторил Бруно.

Не сговариваясь, закусили рыжиками.

— Это сколько ж лет мы не виделись? — спросил Лунащук.

— Восемь, — племянник взялся за ложку.

— Надо же, восемь лет, — сокрушённо покачал головой чиновник для поручений. — Как летят годы!

— Ты, дядя, спрашивай. Видимо, не для воспоминаний меня позвал.

— Ты прав, хотя… — Лунащук покачал головой, не решаясь продолжить.

— Если коротко, — Бруно подался чуть вперёд, — мама давно забыла про разногласия, приведшие к той ссоре. Она сокрушается, что общения не стало, но сама опасается сделать первый шаг, чтобы не получить в ответ отказ. Я вижу, и ты тоже?

— Совершенно верно. Эти опасения есть и у меня.

— Так что вы оба тянете. Мама скоро приедет из Крыма, где она с папой, — так непривычно было слышать эти «мама» и «папа» из уст вполне взрослого мужчины, — они каждый год уезжают туда, там климат более подходящий для них, — пояснил офицер.

— Почему не переезжают туда насовсем?

— Я им неоднократно задавал тот же вопрос, но они отмалчиваются. Хотя подозреваю, что не переезжают из-за меня и Кати.

— Извини, как поживает Катенька?

— Ты слышал, что она вышла замуж?

— Откуда?

— Вышла замуж за поручика моего батальона, прошу прощения, ныне штабс-капитана Подгородецкого. Может быть, помнишь его? Он к нам частенько захаживал и всё ждал, когда Катя повзрослеет. Вот и дождался, сейчас у них двое мальчиков — Сергей и Борис. Прости, что я всё о нас да о нас. Как ты сам? Женился, небось, и детей нарожал?

— Увы, одинок, как перст.

— Неужели Ольгу забыть не можешь?

— Не могу, — сквозь зубы ответил Лунащук.

— Прости, я не хотел бередить былую рану.

— Ничего.

Это была давняя история. Михаил, в те времена, когда был молод, полон сил и планов, сделал предложение Ольге из древнего дворянского рода Киреевых, известного со времён Великого князя Василия III. Но судьба распорядилась иначе. Отпраздновали обручение, назначили время и место проведения свадьбы. Начали к ней готовиться, но невеста уехала на некоторое время в родовое имение и там заболела, слегла. Врачи не смогли помочь. И несостоявшийся муж стал невенчанным вдовцом. С тех пор Михаил Александрович и бросился с головой в омут службы, отдавая иной раз всего себя сыскному делу, хотя мог воспользоваться протекцией и стать к своим годам если не вице-губернатором, то полицмейстером наверняка.

— Как у тебя проходит служба? — спросил он племянника.

— Обычно. Со дня на день ожидаю следующего чина.

— Поздравляю.

— Пока, дядя, не с чем. Но вот, хотя не хочу расстраивать родителей, сразу же попрошусь в действующую армию. Хватит штаны протирать, пора пороха понюхать.

— Стало быть, на восток.

— Так точно, надо же японцам жару дать.

— Как бы зубы о них не обломать. Но не будем об этом. Не хватало нам старых разногласий, чтобы приплюсовывать к ним новые.

— Вера знает о твоих планах? — спросил Михаил Александрович, имея в виду мать Бруно.

— Догадывается. Но, дядя, — в словах племянника послышались былые нотки, словно у прежнего юноши Бруно, — я же военный, и моё место на поле брани, а не в тылу под крылом у матушки.

— Не подумай, что я тебя отговариваю от такого шага, упаси господь. Ты уже взрослый человек и вправе сам решать, каким путём идти. Но, прошу, не делай Вере больно, поступай со всей присущей тебе деликатностью. Ведь одно и то же можно сказать по-разному.

— Дядя, неужели ты думаешь, что я не понимаю, как надо поступить?

— Я думаю, что ты давно вырос, — усмехнулся Лунащук, — и поэтому поступишь правильно.

С минуту помолчали. Половой принёс котлеты из рябчиков, бараний бок с гречневой кашей и новый графин.

Михаил Александрович не чувствовал опьянения, словно бы водка была простой ключевой водой. Налили снова по рюмке. Глаза Бруно тоже не слишком блестели от выпитого. Видимо, не до конца исчезнувшее между ними напряжение давало о себе знать.

— Дядя, — наконец набрался смелости племянник и первым перешел к теме, интересующей чиновника для поручений, — ты же не просто так меня позвал? Видимо, есть веская причина?

— Как не прискорбно мне признавать, но есть, — и Лунащук закусил губу.

— Я слушаю, — и Бруно торопливо добавил: — не подумай ничего худого, но я рад, что мы встретились, пусть даже причиной тому стала твоя служба.

— Да, ты прав. Куда ж мы без службы.

— Так я слушаю.

— Не пойми меня превратно, — начал Михаил Александрович, облизнув губы, — но у меня есть вопросы по Сапёрному батальону.

— Надеюсь, ты не служишь в германской разведке? — усмехнулся Бруно.

— А почему германской?

— Они проявляют большую активность, чем англичане и французы.

— Неужели…

— Только давай, дядя, поговорим о другом, более насущном и земном.

— Хорошо. Ты давно служишь в батальоне?

— Давно, с первого дня выпуска из училища.

— Значит, знаешь всех офицеров?

— Более или менее, — уклонился племянник от прямого ответа.

— Тебе знаком Карл фон Линдсберг?

— Карл? — подпоручик вскинул брови. — Что он натворил по преступной части?

— Есть повод для беспокойства?

— Это я так, к слову.

— Только между нами.

— Дядя, — Бруно картинно приложил правую руку к левой стороне груди, — могила. — Последнее слово прозвучало как-то по-кадетски.

9

Мечислав Николаевич обрадовался, когда Лунащук сообщил, что первым знакомым убиенного числился архивариус Военно-медицинского управления коллежский советник Варламеев с именем-отчеством Александр Андреевич, а вторым — прапорщик фон Линдсберг из лейб-гвардии Сапёрного батальона, точнее, Карл фон Линдсберг.

Только одному человеку Власов то ли суживал, то ли дарил деньги, но эти суммы, уходящие таинственному незнакомцу, всегда заносились в статью «расходы». Некий М. Д. С.

И ещё один господин был скрыт под инициалами К. Л. Уж не Карл ли это любезный фон Линдсберг?

A. А., А. В. или В. А. — не скрывается ли за этой аббревиатурой господин Варламеев Александр Андреевич? Если первый с регулярностью брал деньги, но и так же регулярно возвращал, то последний задолжал немалую сумму. Если быть точным, то девять тысяч восемьсот рублей, а время возврата денег стремительно приближалось.

B. А. Здесь стоит посоветоваться с Филипповым и не пороть горячку.

Кроме того, согласно амбарной книге, ещё два господина задолжали Власову. Это некие Г. Р. и С. П.

За несколько дней до убийства Власов ссудил (точнее, подарил или отдал) три тысячи рублей — во всяком случае, в книге сумма числилась в графе «без возврата» — тому же самому М. Д. С.

10

— Итак, у вас в батальоне есть прапорщик Линдсберг…

— Карл фон Линдсберг, — перебил Лунащука племянник, — правильнее будет «прапорщик фон Линдсберг».

— Значит, ты с ним знаком?

— Не так, чтобы близко мы с ним сошлись, но батальон невелик, поэтому мы знаем друг о друге все новости.

Бруно замолчал. Михаил Александрович не торопил, а терпеливо ждал продолжения.

— Знаю, что у фон Линдсберга хороший покровитель, всегда снабжал его деньгами. Ведь на наше жалование, — подпоручик усмехнулся, — не проживёшь. А мы, как ты видишь, молоды и полны сил. Ресторации, клубы, ну и, конечно же, дамы. На всё это требуются, увы, денежные знаки. Хорошо, если твоя семья богата, а если нет? Но я не строил догадок, почему некий господин снабжает прапорщика фон Линдсберга деньгами. Это, в сущности, не моё дело.

— Значит, прапорщик в деньгах не нуждался?

— Я бы так не сказал, — Бруно на миг остановился, стал серьёзным, потом добавил: — Дядя, ты же понимаешь, что я не вправе рассказывать о том, что происходит в батальоне.

— Бруно, убит человек, и вполне возможно — благодетель прапорщика. Нам надо найти и наказать преступника. Для этой цели нам необходимо допросить всех, в том числе и фон Линдсберга.

— Я понимаю, но…

— Да, дело чести превыше всего, но ты представь, что убийца будет ходить по земле и сорить похищенными у убитого деньгами. Разве это справедливо?

Подпоручик молчал, только играл желваками.

— Но ведь…

— Бруно, ты не сделаешь ничего противоречащего чести. Мы рано или поздно добудем сведения, но иногда бывает именно что поздно. Преступник может ускользнуть или уничтожить то, что связывает его с преступлением.

— Хорошо, — тяжело вздохнул подпоручик, — спрашивай.

— Так нуждался прапорщик в деньгах или нет?

— Лунащук нахмурил лоб.

— В последнее время Карл пристрастился к игре в карты, а там, как ты знаешь, всё зависит от фортуны. Порадует она тебя или в геенну огненную ввергнет.

— Стало быть, он имел нужду, как ты говоришь, в денежных знаках?

— Имел.

— Ты уверен?

Бруно опять усмехнулся.

— Знаю доподлинно, даже знаю, кому он проиграл немалую сумму и должен был в конце прошлого месяца карточный долг вернуть.

— Любопытно, — сказал чиновник для поручений и потёр подбородок.

— Дядя, ты прости, но я не должен был бы тебе этого говорить. Я не хочу прослыть пособником полиции, — глаз племянника дёрнулся.

— Бруно, — вполне серьёзным голосом произнёс сыскной агент, — то, о чём мы беседуем, не выйдет за стены трактира. Я даю слово чести.

— Хорошо, — подпоручик налил из графина по рюмке. — Он задолжал три тысячи штабс-капитану Зеленскому.

— Теперь скажи — вы же, военные, отдельная каста, не пускающая в свои ряды посторонних — к кому я могу обратиться, чтобы мне разрешили побеседовать с фон Линдсбергом и Зеленским?

— Наш командир генерал Иванов ныне находится в отпуску, за него исполняет должность полковник Тарасевич. Мих-Мих по-нашему, Михаил Михайлович. Грамотный, думающий, но я бы посоветовал, чтобы начальник сыскной полиции… кто там у тебя начальник?

— Филиппов Владимир Гаврилович.

— Вот, чтобы этот самый Филиппов телефонировал полковнику. Он щепетилен в этих вопросах. Если явишься сам, то получишь от ворот поворот. А ещё лучше, если сам начальник твой явится в канцелярию батальона.

— Когда можно прибыть в батальон?

— С часов девяти утра Мих-Мих на службе.

11

— Таким образом, возможно, это был Карл фон Линдсберг, — докладывал Кунцевич Владимиру Гавриловичу после доклада Лунащука, — для которого Власов являлся благодетелем, и он же снабжал прапорщика деньгами.

— Вы тоже придерживаетесь такого мнения? — обратился Филиппов к Михаилу Александровичу.

— Да, — ответил последний.

— Допустим, вы, господа сыскные агенты, правы. Допустим, — задумчиво сказал начальник сыскной полиции, — завтра мы с вами, Михаил Александрович, уточним нужные сведения в батальоне и у самого прапорщика фон Линдсберга. Чем, Мечислав Николаевич, душу согреете?

— У меня есть догадка, что В. А. — это приятель Власова Варламеев Александр. За ним числится долгов почти на десять тысяч рублей.

— Вы думаете, он нам говорит неправду?

— Вполне допускаю, — вмешался в разговор Лунащук, — мне показалось, что его не было у сестры в указанный им же самим день.

— Так проверяйте, Михаил Александрович. Пока мы беседуем здесь, он может навестить сестру и создать себе прочный тыл.

— Простите, Владимир Гаврилович, но я не привык доверять словам одного свидетеля. Я обязательно проверю, помнит ли полицейский на дебаркадере прибытие нашего Варламеева, потом опрошу соседей. Обязательно найду и расспрошу кондуктора. Ну и последней проверенной будет сестра. Так что, Владимир Гаврилович, я изучу Александра Андреевича, как букашку под микроскопом.

— Хорошо, — сказал Филиппов и повернул голову к Кунцевичу. — У вас, Мечислав Николаевич, от перестановки букв голова не болит? Поступим таким образом: завтра вы проверяете Варламеева, — Кунцевич что-то хотел сказать, но воздержался, — а мы с Михаилом Александровичем посетим Сапёрный батальон.

Дверь отворилась, и перед сидящими предстал Власков. Он встряхнул головой, словно лошадь в упряжке.

— Простите, задумался.

— Проходите, Николай Семёнович. Чем сегодняшний день вас порадовал?

— Убийцу не отыскали? — не утерпел Лунащук. Иногда его заносило, и он свысока смотрел на Власкова.

— Михаил Александрович, — укоризненно посмотрел на чиновника для поручений Владимир Гаврилович и покачал головой.

— Увы, к счастью для вас, не обнаружил, — Власков не стал дальше развивать тему, хотя с языка готовы были сорваться язвительные слова. — Всего лишь познакомился с дамой, как писал Николай Васильевич Гоголь, приятной во всех отношениях.

— Мы здесь копья ломаем, а наш Власков…

— Михаил Александрович, — повысил голос Филиппов.

— Умолкаю, — Лунащук поднял руки.

— По вашему указанию я посетил аукционную камеру. Поговорил там с управляющим господином Георгом и сотрудниками, которые служили вместе с Власовым. Как он попал в компанию к купцам, честно говоря, я так и не смог выяснить. Но все относились к Николаю Ивановичу, как к варягу. Близко он ни с кем не сошёлся, вёл себя немного… — Власков запнулся.

— Высокомерно, — подсказал начальник сыскной полиции.

— Вот именно, высокомерно. Но с одним человеком он всё-таки сошёлся, — теперь настала очередь Николая Семёновича свысока посмотреть не на всех присутствующих, а на одного Лунащука. Все молчали. — Это незамужняя дама, помощник бухгалтера. Состояла долгое время в связи с Власовым, и разорвали они отношения через месяц после его ухода из камеры.

— Какова причина разрыва? — серьёзным тоном поинтересовался Владимир Гаврилович.

— Убиенный был Казановой, по словам Ольги Николаевны, не пропускал ни одной юбки.

— Казанова, значит. Из сослуживцев кто-нибудь об этой его черте говорил?

— Увы, каждый из них клятвенно уверял, что Власов ни с кем из них никогда не откровенничал.

— Не находите странным — столько лет служить бок о бок, а ничего друг о друге не знать?

Никто не ответил.

— Так, — продолжал Филиппов, — и что же поведала госпожа… — он посмотрел на Власкова, ожидая подсказки.

— Щепина Ольга Николаевна, — сообщил Николай Семёнович.

— Что госпожа Щепина поведала о причинах ухода Николая Ивановича из камеры?

— Банальная история — получение наследства.

— И велико ли наследство, что досталось нашему покойнику?

— Суммы точной не знаю, но достаточно, чтобы бросить службу и жить на проценты от ссуживаемых денег.

— Ясно. То есть можно подвести предварительные итоги, — Владимир Гаврилович щипал ус и смотрел в окно. — Теперь на подозрении два человека, и оба являются приятелями господина Власова. Первый — это коллежский советник Варламеев, возможно, имевший денежные обязательства перед убитым на сумму в десять тысяч. Могу добавить, что точно мы этого не знаем, поэтому вы, Мечислав Николаевич, занимаетесь либо подтверждением алиби вышеуказанного господина, либо… Второй наш подозреваемый — прапорщик фон Линдсберг, состоящий, или, правильнее сказать, состоявший на содержании у Николая Ивановича. И в последнее время увлёкшийся игрой в карты, задолжав при этом большую сумму сослуживцу. А как вы знаете, долг чести каждый обязан отдать вовремя. Кроме вышесказанного, мы имеем показания дворника, который видел высокого человека в шинели Сапёрного батальона, вначале входящего в дом, а спустя некоторое время уходящего из дома. Но при этом свидетель не может показать, прапорщик это был или нет. Пока, господа сыскные агенты, мы имеем такой расклад.

— Я бы не исключал Щепину, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс Власков.

— Возможно, но сомнительно, — Филиппов посмотрел на Николая Семёновича. — Сколько времени тому они разорвали отношения?

— Три года.

— Вот и ответ. Неужели вы думаете, что женщина вынашивала план мести целых три года?

— Ну…

— Николай Семёнович, женщины либо мстят сразу, либо оставляют в прошлом старые связи, — наставительным тоном произнёс Лунащук.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Власков.

Филиппов тяжело вздохнул и с минуту поразмышлял, теребя пальцами ус.

— Господа, мы забыли об одном обстоятельстве, — наконец произнёс Владимир Гаврилович.

Три пары глаз выжидательно уставились на начальника сыскной полиции.

— Мы с вами не проверили завещание господина Власова. Кому должны достаться капиталы нашего Казановы? Вот завтра с утра, Николай Семёнович, этим и займитесь. Как я понимаю, с аукционной камерой вы завершили?

12

Исполняющий должность командира лейб-гвардии Сапёрного Батальона полковник Тарасевич скривился, словно от зубной боли, когда его адъютант, штабс-капитан Тотлебен доложил о приходе двух гражданских лиц, представившихся как начальник сыскной полиции столицы Филиппов и его помощник.

— Что им надо? — спросил Михаил Михайлович, стоящий у окна.

— По вопросам службы.

— Нашей или их? — пробурчал высокий и стройный, довольно молодой полковник, обратив взор серых глаз на штабс-капитана. Немного подумал. — Пригласите.

Тотлебен вышел.

Через несколько секунд дверь отворилась, и вошли два господина. Один — низкорослый, плотный в кости, с пышными усами, держал в руке шляпу.

Адъютант не прислуга, промелькнуло в голове у полковника.

— Начальник сыскной полиции надворный советник Филиппов Владимир Гаврилович, — отрекомендовался вошедший после того, как поздоровался, и тут же представился второй:

— Чиновник для поручений Лунащук.

— Чем обязан, господа? — голос полковника звучал начальственно-глухо, но вполне отчётливо. Видимо, выработал за время службы.

— Господин полковник, разрешите? — Филиппов указал на стул.

— Да, присаживайтесь, простите, что не предложил, — Тарасевич прошёл к столу и сел напротив Владимира Гавриловича, устремив холодный взгляд на нежданного гостя. — Как я понимаю, разговор предстоит непростой и долгий? — в его тоне послышалась иронические нотки.

— Михаил Михайлович, вы не будете против, если я буду вас так называть? Мы — люди штатские.

— Хорошо, — кивнул полковник. — Так с чем вы к нам пожаловали? Кто из моих сорванцов, — последнее слово было произнесено Тарасевичем с какой-то отеческой нежностью, — отличился на сей раз?

Филиппов про себя отметил это «на сей раз».

— Михаил Михайлович, — нарочито глубоко вздохнул Владимир Гаврилович, — нашей службе поручено дознание тяжких преступлений, в том числе убийств. — На лице полковника появилось заинтересованное выражение, и он подался вперёд.

— Так вот, сейчас мы расследуем обстоятельства насильственной гибели одного горожанина, и по воле злого рока один из ваших офицеров, — глаза исполняющего должность командира батальона сузились, — оказался давним знакомым убитого. Поэтому нам хотелось бы его расспросить и задать несколько вопросов, имеющих важное значение. Не исключено, что они помогут нам в изобличении преступника.

— Владимир Гаврилович, если я правильно понял, офицер приятельствовал с убитым?

— Совершенно верно.

— То есть он не в подозрении?

— Ни в коей мере, — заверил Филиппов. — Просто некоторые обстоятельства побудили нас обратиться к вам, его непосредственному начальнику, чтобы вы позволили поговорить с офицером. Действовать в обход вас мы не сочли уместным.

— Благодарю за доверие, — серьёзное выражение лица Тарасевича дополнилось сведёнными на переносице бровями. — Значит, мой офицер всё-таки остаётся в подозрении?

— Михаил Михайлович, если говорить откровенно, то в качестве свидетеля.

Полковник задумался.

— Неприятно это, господа, неприятно даже то, что он свидетель. Мы живём не в лесу, — полковник наморщил лоб и потёр пальцами, — пойдут разговоры, а мы не какие-то там штафирки. — он взглянул на Владимира Гавриловича, но последний не повёл даже бровью, — а гвардия. Не хотелось бы, чтобы кто-то из батальона был замешан в преступлении и нашу часть трепали бы в газетах журналисты.

— Мы сделаем всё возможное, чтобы лишние сведения не просочились в печать.

— Насколько я понимаю, если я вам откажу в возможности допросить офицера, то вы дойдёте до военного министра?

— Мне кажется, до крайностей не дойдёт.

— Правильно думаете. Так кто вас интересует?

— Прапорщик фон Линдсберг.

— Значит, вы пришли не только поговорить с самим фон Линдсбергом, но и узнать о его поведении?

— Именно так, если возможно.

— Отчего же? Прапорщик в противоправных действиях не замечен, исполнителен, грамотный командир. Здесь ничего порочащего сообщить не могу. А побеседовать с ним вы не сможете, — встретив удивлённый взгляд Филиппова, полковник торопливо добавил: — нет, не из-за моего упрямства или запрета. Прапорщик двадцать пятого августа получил отпуск на десять дней и выехал в имение, которое находится, — он заглянул в бумаги, — в Жагорской волости Шавельского уезда.

— Сегодня шестое. Когда он должен вернуться?

— Увы, третьего пришла телеграмма, в которой прапорщик просит об отсрочке отпуска в связи с болезнью.

— Что ж, извините, Михаил Михайлович, стало быть, зря мы вас потревожили, — Филиппов поднялся со стула. — Простите, последний вопрос. Вам не известна дата отъезда прапорщика?

— Он собирался уехать двадцать шестого.

— Простите. Прапорщик не выглядел обеспокоенным или взволнованным?

— Увы, господа, обеспокоенность присутствовала, ведь кто-то у него заболел, и ему доставляла беспокойство повреждённая накануне рука. Он с трудом написал рапорт.

Филиппов и Лунащук переглянулись, у обоих промелькнула одна и та же нехорошая мысль.

Со штабс-капитаном Зеленским беседа состоялась в отдельном кабинете питейного заведения. Высокий, стройный, с тонкой полоской усов на ироническом лице, Александр Иванович не слишком жаловал статских. Как почти все его родственники, он с детства воспитывался с одной мыслью, внушаемой старшим поколением, что единственная достойная служба для дворянина — армейская, а всё остальное — для ленивых и не слишком умных людей.

Вначале штаб-капитан не хотел рассказывать о взаимоотношениях с фон Линдсбергом, но спустя некоторое время (видимо, выпитое вино дало о себе знать) он рассказал, что да, он выиграл в карты у Карла некоторую сумму. Действительно, три тысячи рублей. Срок оплаты долга был назначен на двадцать шестое августа. Именно в тот день прапорщик с самого утра явился к Александру Ивановичу и вручил требуемую сумму. Правая рука? Да, была повреждена. Нет, ничего он не рассказывал. Вручил деньги и откланялся. В тот же день он собирался отъехать в отпуск. Более его не видел.

Проведённый в тот же день обыск на квартире, где проживал прапорщик фон Линдсберг, не дал ожидаемых результатов.

Хотя как посмотреть. Кое-что всё же обнаружилось: окровавленное полотенце, небрежно брошенное в уборной комнате, и две ассигнации по двадцать пять рублей с номерами из амбарной книги убитого Власова.