Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье

Игорь Москвин, 2023

Когда в столице Российской Империи грабители едва не зарезали главного железнодорожного инспектора действительного статского советника Горчакова, стало ясно, что разбойники требуют к себе самого пристального внимания и жестокого наказания. И почти сразу произошла серия жутковатых злодейств, подстегнувшая органы сыска. Кражи, поджоги, пролитие крови – и все улики указывают, что в центре преступной паутины сидит один человек. Начальник Санкт-Петербургской уголовной полиции надворный советник Владимир Гаврилович Филиппов самолично занялся расследованием. Однако судьба развернула череду событий совершенно непредсказуемым образом…

II

1

— Сдаётся мне, любезные господа сыскные агенты, что ничего нам разбойнички не оставили, — Филиппов сидел в кресле за рабочим столом и поглаживал пышные усы.

— Почти ничего, — подал голос стоявший, прислонившись к шкафу, Лунащук.

— Я вас слушаю.

— Дворник соседнего двора видел, как из подворотни выскочили два господина. Одного он описал такимже образом, как наш пострадавший: молодых лет, без растительности на лице, в пальто чёрного цвета. Второй в шляпе…

— В такое время года?

— Именно так. Шляпу он надвинул на глаза, но дворник заметил у него небольшую бородку русого цвета. Двигался второй тоже довольно шустро.

— Значит, можно сказать, что и второй молодых лет?

— Я тоже склоняюсь к этому мнению. Они приехали на санях, обычных, без каких бы то ни было примет, так что их найти не представляется возможным.

— Но как дворник рассмотрел издалека грабителя?

— Говорит, тот напомнил ему зятя.

— Зятя? — правая бровь Филиппова поползла вверх.

— Зятя, его я проверил. Он весь день провёл на службе, никуда даже на четверть часа не отлучался, да и служит он у лавры. Не смог бы быстро добраться, и тогда бы на глаза тестю попался бы.

— Вы правы.

— Вот… — начал было Власков, но начальник его не услышал.

— Господа, завтра я попрошу господина Горчакова явится к нам, в сыскное. И здесь вы должны показать альбомы с фотографическими карточками преступников, которые ранее были замечены в грабежах и воровстве. А сейчас — отдыхать.

2

На следующий день Бережицкий прошёлся по соседним с елисеевской квартирам, опросил прислугу. Правда, ничего нового не узнал. Скорее, навестил место преступления для очистки совести.

— Дяденька, — во дворе к надзирателю подошла девочка лет семи, в коротком куцем пальтишке, словно бы с чужого плеча, — это вы пожаром интересуетесь?

— Ну, я, — ответил грубо Геннадий Петрович, но потом смилостивился и даже улыбнулся. — Какое, однако, несчастье случилось. Надо же вот так, на ровном месте.

— Если пятачок дадите, то я вам расскажу, как дело было.

Бережицкий остолбенел от неожиданности.

— Ты… что-то знаешь?

— А как же. Сама внизу стояла и всё видела.

— Не врёшь?

— Дяденька, я всегда правду говорю. Меня тятя так научил, — и она недовольно поморщилась.

— Так что ты видела?

Девочка протянула руку, в которую Геннадий Петрович вложил выуженную из кармана маленькую серебряную монетку.

— Держи.

— Я, конечно, многого не видела, — девочка спрятала за спину руку с пятью копейками, — но… Сейчас по порядку. Огонь появился в окне не сразу, сперва дым повалил…

— Форточка открыта была?

— А вот и нет, — покачала головой собеседница. — Я тут во дворе иной раз за птицами наблюдаю, так вот, — она понизила голос, — сперва кто-то форточку открыл, и оттуда белый такой дым повалил и в комнате огонь запылал, словно свечку большую зажгли. Я не поняла, что пожар начался, иначе я бы деду раньше сказала.

— А дед твой кто?

— Дворником тут служит, — по-взрослому произнесла девочка.

— А ты, случаем, никого не видела потом, когда огонь разгорелся?

— Никого, я же к деду побежала.

— Ты, может, видела, как господин Елисеев с женой уезжали?

— Видела.

— А после них кто из дому выходил?

— Сперва Катя, эта которая горничной у Елизаветы Сам… — девочка споткнулась об отчество госпожи Елисеевой.

— Самойловны, — подсказал полицейский.

— Да-да, а вслед за ними Катя.

— А кухарка Ульяна?

— К той сын пришёл, вот после этого она уехала.

— Сын?

— Ну да, сын Григорий. Он всегда мне гостинец давал, — она надула губы, — а вчера тенью промелькнул и меня даже не заметил.

— Значит, кухарка вместе с сыном ушла?

— Да нет же! Я же говорю, что сперва Катя, потом, когда Григорий прошёл, кухарка, а потом уже сам Гришка.

— Это ты точно помнишь?

— Эдакий вы недоверчивый, я вам в точности рассказываю.

— А Гришка ушёл до того, как ты огонь заметила, или после?

— После.

— Глаз, вижу, у тебя острый, — сощурил глаза Бережицкий и часто задышал, словно гончая, напавшая на след. — А ты, ненароком, не заметила — Григорий один приходил или с товарищем?

— Один, — кивнула головой собеседница.

— Вот что… как тебя зовут?

— Маша.

— Вот что, Маша, вот тебе ещё пятачок, но ты больше никому о том, что мне рассказала, ни-ни. Поняла?

— Никому, — подтвердила девочка и спрятала ещё одну монетку.

Геннадий Петрович хотел сразу же направиться с вопросами к кухарке, но осадил себя.

«Я ещё толком ничего не знаю, а сразу же в галоп, — сказал он себе, — тут надо с чувством, с толком и расстановкой. Сгоряча рубить не стоит».

Для начала полицейский установил полное имя кухарки, откуда она родом, каких лет. Кто-то — то ли Елисеев, то ли его супруга — упомянул, что, действительно, есть у Ульяны сын. На вопрос, как его зовут, только пожимали плечами — мол, а зачем им это знать, если он при них не служит.

Идти к кухарке не хотелось, поскольку, если Григорий в чём-то замешан, то он попросту может скрыться, а тогда ищи ветра в поле.

Поэтому Бережицкий сперва решил навестить хозяйку, которая не осмелилась ослушаться мужа и приняла полицейского чиновника для беседы.

Ничего нового он не услышал, но последняя фраза заинтересовала:

— Геннадий Петрович, простите, что запамятовала, я ж бумаги разделила на две части. Пять тысяч оставила в верхнем ящике, а две засунула в нижний, там же и брошь лежала с бриллиантом.

Владимир Гаврилович внимательно выслушал Бережицкого.

— Таким образом, подтверждаются ваши подозрения, что был поджог, — произнёс он вслух то ли утвердительно, то ли вопросительно.

— Я тоже так думаю, — отозвался полицейский надзиратель. — После того, как я обнаружил в снегу, куда сбрасывали горящие вещи, золотую брошь с бриллиантом и обгорелые остатки ценных бумаг, решил, что произошёл случай. Забыла Елизавета Самойловна зажжённой лампу, а здесь такая вот катавасия. И сын кухарки этот…

— Да, Геннадий Петрович, видимо, поджигатель не знал о том, что госпожа Елисеева разделила ценные бумаги на две части, забрал из верхнего ящика то, что увидел, высыпал из шкатулки драгоценности и устроил пожар.

— Именно так.

— И вы подозреваете, что поджог устроил сын кухарки?

— Он.

— И разговор о ценных бумагах могла слышать кухарка?

— Горничная подтвердила, что могла.

— Но каким образом кухарка могла известить сына о том, что в ящике будуара будут лежать ценные бумаги?

— Владимир Гаврилович, этим вопросом вы рушите все мои построения. Пока не знаю.

— Вот что, любезный Геннадий Петрович, ищите этого самого Григория и посыльного, местного мальчишку, который мог отнести записку: скорее всего, кухарка узнала о том, что дом на время остаётся бесхозным, и вызвала сына. Ищите причину. Видимо, этому Григорию срочно понадобились деньги, об этом знала мать, поэтому и устроили такую импровизацию.

— Владимир Гаврилович, — смущённо сказал Бережицкий, — вы мне отвели два дня на поиски, боюсь, не успею.

— Два дня отменяются, и в помощь тебе отрядим… Кого бы ты хотел?

У Геннадия Петровича на щеках выступили красные пятна, словно от смущения.

— Ивана Бубнова.

Полицейский надзиратель третьего разряда Бубнов был молод, но это компенсировалось вдумчивым отношением и прирождённой сыскной хваткой.

— Ну, вы, Геннадий Петрович… — покачал головой Филиппов.

— Вы же…

— Лучших агентов в помощники просите.

— Владимир Гаврилович…

— Ступай и передай Ивану Бубнову, что я его отрядил вам в помощь.

— Благодарю, — расплылся в улыбке Бережицкий и почти бегом покинул кабинет начальника, боясь, чтобы последний не передумал.

3

Андрея Николаевича не пришлось уговаривать, чтобы он явился в сыскное отделение. Главный инспектор только спросил:

— Господин Филиппов, в котором часу вас не затруднит меня принять?

Владимир Гаврилович готовился к долгому разговору, а здесь…

— В котором я вам не причиню беспокойства?

Господин Горчаков ни на секунду не задумывался, а сразу же произнёс в чёрный раструб телефонной трубки.

— В два часа пополудни вас устроит?

— Жду вас, Андрей Николаевич.

Горчаков с интересом листал альбомы с фотографическими карточками преступников, несколько раз останавливал долгий взгляд то на одном лице, то на другом. Потом отрицательно качал головой.

— Увы, не он.

Когда закрыл последнюю страницу последнего альбома, сказал извиняющимся тоном:

— Простите, господин Филиппов, но среди просмотренных мною лиц того молодого преступника не было.

— Жаль, — посетовал начальник сыскной полиции.

— Значит, как я понял, вы их не разыщете?

— Андрей Николаевич, вы превратно поняли мои слова. Я сказал, жаль, что вы никого не узнали. Нам это облегчило бы дознание, но теперь придётся идти не самой короткой дорогой, а чуть подлинней. И уверяю вас, что разбойники, напавшие на вас, будут найдены.

— Обычно в романах в таких случаях для успокоения потерпевшего дают обещания.

— Вот это зря, могу вас уверить, что в обычае дают обещания те, кто не способен на самостоятельное мышление. А у нас крепкая служба, мы и без обещаний не даём покоя столичным и приезжим преступникам.

— Рад слышать это от нашего российского полицейского.

— Да, мы не англичане, но кое-что в сыскном деле мы смыслим. Простите, Андрей Николаевич, что вынужден был вас отвлечь от важных дел, но вы сами понимаете, что чем больше мы узнаем, тем лучше для дела.

Через четверть часа Филиппов распорядился, чтобы к нему пригласили Власкова и Лунащука. Последние не заставили себя ждать. Явились минута в минуту, и на обоих лицах читался невысказанный вопрос: опознал ли потерпевший кого-нибудь по фототографической карточке портрету?

— К сожалению, мы топчемся на том же самом месте, где были и вчера. Грабители у нас слишком неприметные. Никто их не видел, никому на глаза не попадались.

— Не совсем так, — подал голос Власков, — сегодня с утра мы вновь побывали у дома господина Горчакова. Михаил Александрович разговаривал со слугой потерпевшего, а я вновь прошёлся по домам в ту сторону, куда преступников увезли сани. Так вот, оказалось, что на первом перекрёстке лошадью чуть было не сбили переходящего улицу. Им оказался Степан Переверзев, служащий при графе Миронове. Почему известно имя? — Николай Семёнович посмотрел на начальника. — Этот самый Переверзев пожаловался городовому, тут же несущему службу. Так вот, Степан тоже описал молодого человека, который бил господина Горчакова. И добавил ещё одну деталь. Видимо, когда Андрей Николаевич упал, то задел лицо бандита и оставил на нём двойную царапину.

— В каком смысле «двойную»?

— Горчаков ногтями двух пальцев оцарапал лицо нападавшего.

— Примета, конечно, важная, но через несколько дней от неё не останется ни следа, и тогда придётся уповать только на портрет, составленный господином Горчаковым.

Молчание оставалось ответом.

Первым нарушил воцарившуюся тишину Владимир Гаврилович.

— Любезные господа, о том, что в квартире никого не будет, могли знать преступники только от двух человек.

— От самого хозяина, — подхватил Власков.

— И его слуги Ефима, — дополнил Лунащук.

— Что тогда рассиживаемся?

4

Согласно сведениям, полученным в Адресном столе, Григорий Перинен в столице не проживал. Бережицкий ранее уточнил, что кухарка венчалась двадцать четыре года тому с чухонцем, который через год попросту исчез, не оставив по себе ничего, только сына, которого Ульяна назвала в честь своего отца. И записала Григорием Григорьевичем Периненом. Это озадачило Геннадия Петровича. Ведь если он явился на квартиру господина Елисеева так скоро, то должен был проживать недалеко. Тем более дворник дома, где поселился сын Ульяны, должен был заполнить листок прибытия не позднее следующего дня. А здесь получалась не совсем ясная картина. Либо Григорий проживает по чужим документам, либо хорошо знаком с хозяином метлы и лопаты.

— Ну, что, Ваня, — озадаченно спросил Бережицкий у Бубнова, — как нам найти этого самого Перинена?

Иван, молодой человек двадцати шести лет, снял с головы шапку и пригладил волосы.

— Геннадий Петрович, — молодой сотрудник сыскной полиции со всеми был уважителен и обращался исключительно на «вы», — у меня есть одно предложение, но боюсь, оно вам не понравится.

— Высказывай, а уж это предложение мы обсудим.

— Стоит пойти к Ульяне, так зовут кухарку, — и на утвердительный кивок старшего товарища по службе продолжил: — Так вот, стоит пойти к Ульяне и прямо у неё спросить, где находится её сын.

— Но она же сразу насторожится.

— А мы этого и добиваемся.

— Не пойму я, — сжал губы полицейский.

— Вы высказали соображение, что Григорий проживает где-то рядом. Так?

— Да, я так думаю.

— Значит, наша подозреваемая запиской предупредила сына о том, что в доме Елисеева крупная сумма денег, и стоит пошевелиться, чтобы дело сошло с рук. Так?

— Так.

— Тогда, следуя размышлениям кухарки, Григорий понадобился полиции отнюдь не для награждения, а попал он отчего-то в подозрение. Так?

— Ну что ты, ей-богу, Ваня, заладил: «так», да «так», ты толком говори.

— Ну, ладно, — Бубнов тяжело вздохнул, — весь эффект от моей речи, Геннадий Петрович, пропал впустую. Если она в прошлый раз отправила кого-то за сыном, то почему сейчас не попытается его предупредить?

— В твоих словах что-то есть, — и Бережищкий прищуренными глазами посмотрел на Ивана и погрозил ему указательным пальцем, но тут же спохватился: — А если не пошлёт?

— Тогда пойдёт сама, — так же спокойно сказал полицейский надзиратель третьего разряда.

— А если не пойдёт?

— Не буду убеждать, дорогой Геннадий Петрович, давайте посмотрим. Для начала посетим вашу разлюбезную Ульяну Перинен.

— Но если… — и Бережицкий вновь погрозил указательным пальцем.

Кухарка встретила полицейских с настороженностью. Смотрела в сторону, словно прятала взгляд.

— Ульяна, — первым сказал Бубнов, — не будешь ли так любезна поведать нам об ухажёре Катерины?

— Каком? — изумилась кухарка.

— А что, у неё не один? — спросил Бережицкий.

— А что, она не делится с тобой новостями? — следом задал вопрос Бубнов.

— А что, должна? — не осталась в долгу кухарка.

— А что, ты с ней не в одной квартире проживаешь?

Ульяна зло посмотрела на молодого полицейского и увидела в нём скрытого врага.

— Если бы я следила за всеми новостями, то мне недосуг было бы готовить.

— Это так, но неужели ты с ней ни о чём не разговариваешь?

— Некогда мне с ней лясы точить, — злость так и прорывалась сквозь ту любезность, которую Ульяна хотела изобразить перед полицейскими.

— Не знаю, — задумчиво произнёс Иван, пригладив и без того ровно лежащие волосы, — а вот она нам о твоём сыне Григории поведала. Говорит, загляденье молодой человек, — Бубнов отметил, как тень беспокойства пробежала по лицу собеседницы, — заботливый, говорит, мать не забывает, частенько в гости приходит…

— Врёт она всё, на меня наговаривает.

— Как это врёт? Неужели матери неприятно, когда сын в гости захаживает?

Женщина умолкла, явно искала отповедь.

— Давно его не видела, — наконец выдавила из себя кухарка, — далеко ему и накладно из Выборга сюда ездить. Катька путает всё, это к ней, когда хозяев дома нет, этот самый, как его, — обрадовалась, словно вспомнила имя, — вот, Пашка захаживает, и он её у дома, когда пожар случился, ждал, — с нажимом произнесла онаи добавила торопливо: — А сына я давно не видала.

— Не видала так не видала, большой беды в этом нет.

— Вы, господин Бережицкий, — фамилию Геннадия Петровича произнесла без ошибки, словно неоднократно повторяла, — к хозяевам или как?

— К хозяевам, — кивнул головой полицейский надзиратель, — вот принёс неприятную новость, что они сами виновны в пожаре.

— А что ж вы про сына моего спрашивали? — вырвалось у кухарки, но она тут же прикусила язык и несколько раз перевела взгляд с одного собеседника на второго.

— Когда приносишь плохую весть, всегда хочется отсрочить разговор, вот и идёшь словно на плаху.

— А-а, — протянула Ульяна, — да вы не бойтесь, хозяева у нас добрые.

— Вы, Геннадий Петрович, несите весть господам Елисеевым, а я уж подожду вас на улице, в портерной.

— Всегда вот так, — пробурчал Бережицкий, приняв правила игры у младшего товарища, — как хорошую весть, так ты, а как… — и, махнув рукой, направился к Егору Ивановичу.

К хозяевам Геннадий Петрович так и не зашёл — в тот час, когда полицейские беседовали с кухаркой, господин Елисеев с супругой укатили на встречу со старыми приятелями.

В портерной, находившейся на противоположенной стороне от дома погорельцев, Бубнов устроился за столом, стоящим у окна, и с интересом поглядывал на арку. Из неё, по расчётам Ивана, должен был появиться либо гонец, либо сама Ульяна. Первым вышел Бережицкий, и не успел он пройти к столу, за которым наслаждался пивом Иван, как из-под арки выбежал малец лет десяти, в шапке-ушанке с торчащим вверх ухом. Через десяток шагов остановился, оглянулся на дом, покачал головой и дальше начал фланировать по улице прогулочным шагом.

Полицейские переглянулись — во взгляде Бережицкого читалось удивление, смешанное с уважением, — и, не говоря ни слова, направились за мальцом.

5

Господин Горчаков, невзирая на потрясение от наглого налёта преступников, не сказался больным, а убыл с самого утра на службу. В квартире оставался Ефим.

Когда в дверь кто-то позвонил, слуга Андрея Николаевича струсил и на цыпочках, сняв туфли, прокрался ко входу и стал прислушиваться к звукам на лестничной площадке. Но, к своему несчастью, ничего не услышал — ни звуков, ни голосов. Потом набрался смелости и отворил замок. Резонно рассудив, что бандиты два дня подряд одну и ту же квартиру грабить не будут. И хозяин спуску не даст, если он не узнает, кто приходил и зачем.

Перед Ефимом предстал элегантный господин в хорошем дорогом пальто и с тростью в руке. Незнакомец спросил:

— Ты Ефим?

Слуга Андрея Николаевича ещё больше оробел. И посетовал на себя, что поддался минутной слабости и отворил дверь.

— Я, — заикаясь, выдавил он из себя.

— Вот ты-то мне и нужен. Михаил Александрович Лунащук, чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции, — отрекомендовался незнакомец.

Ефим облегчённо вздохнул и вытер со лба выступившие внезапно на лбу капельки пота.

— Я Ефим, ваше благородие, — более уверенно повторил слуга.

— Хорошо, голубчик, хорошо. Тем более нам с тобой есть о чём поговорить.

Ефим услышал какую-то скрытую угрозу в словах чиновника для поручений и почувствовал, как по спине потёк холодный ручеёк.

— Ва…

— Ефим, мы здесь будем разговаривать, или всё-таки впустишь в квартиру?

Слуга отступил в сторону, приглашая незнакомца войти, а потом, когда Михаил Александрович прошёл вглубь квартиры, опомнился: ведь не спросил даже документа! А вдруг один из вчерашних бандитов вернулся?

Лунащук обернулся, словно спиной почувствовал растерянность Ефима.

— Читать умеешь?

— Умею, — произнёс тот, запинаясь.

— Вот, — и чиновник для поручений предъявил документ, удостоверяющий, что коллежский секретарь Лунащук Михаил Александрович состоит в должности чиновника для поручений при начальнике сыскной полиции господине Филиппове.

— Ваше благородие, я ж вам… — хотел сказать «верю», но как-то это вышло бы нелепо. Какой-то там слуга крестьянского роду выказывает недоверие дворянину. — Ваше благородие, вы простите, но вот вчера…

— Я по этой причине и хочу с тобой поговорить, — тон визитёра стал серьёзным.

— Да я, ваше…

— Хватит вашкать, зови меня Михаилом Александровичем, а то заладил: «ваше благородие, ваше благородие», — не выдержал Лунащук.

— Ва… Михаил Александрович, что ж я знаю, если меня и дома-то не было?

— Ефим, мы будем с тобой в коридоре беседовать или проводишь меня в гостиную?

— Пожалте.

Лунащук прошёлся по гостиной, остановился у окна, приподнял тростью штору.

— Стало быть, здесь всё и произошло.

— Точно так, как Андрей Николаевич рассказывали.

Чиновник для поручений хотел сесть в кресло, но передумал, отодвинул от стола стул и сел, положив ногу на ногу.

— Значит, говоришь, тебя дома не было?

— Совершенно верно, меня барин отпустил до вечера.

— Странно получается, — Лунащук пристально посмотрел на слугу, — ты присядь, голубчик. В ногах, как говорится, правды нет, а мне она нужна, ибо тех разбойничков мы скоро повяжем, — многозначительно добавил чиновник для поручений, постукивая тростью по левой ладони. — Пока не поздно, Ефим, рассказывай.

— О чём, ва… Михаил Александрович? — слуга заёрзал, намереваясь вскочить, но так и остался сидеть на краешке стула.

— Обо всём, — Лунащук подмигнул собеседнику.

— О каком «обо всём»? Меня в квартире не было, я ничего не видел. Об чём я смогу рассказать?

— То-то и странно, Ефим, — Лунащук поднялся и начал прохаживаться от окна до стены и обратно, при этом не теряя из виду слугу. — Видишь ли, ты отпросился у Андрея Николаевича, сам господин Горчаков должен был быть на службе. Отсюда получается, что кто-то сообщил преступникам, что в квартире никого не будет.

В голове Ефима вихрем закружились мысли. и тут же он их высказал:

— Вы думаете, что это я разболтал бандитам?!

— Ну, а кто ещё? По-твоему, сам господин Горчаков разболтал, что слугу отпустил до вечера?

— Вам, конечно, виднее, Михаил Александрович, но вы напраслину на меня возводите. Я при господине Горчакове десятый год состою и никаких обид от него не видел. И что я буду грабителей на него наводить? Эге, — покачал головой Ефим, потом опять что-то мелькнуло у него в голове. — Скажите, а не проще ли мне было вернуться самому, я же знал, что хозяина дома не будет, и совершить покражу, словно кто-то к нам залез. И не надо с подельниками делиться. Так что понапрасну вы меня обижаете. Я десять лет верой и правдой… — по щеке слуги потекла слеза. — Напрасно вы так.

— Хорошо, Ефим, я допускаю, что ты невиновен, но тогда расскажи, как и от кого бандиты узнали, что в квартире никого не будет?

6

Малец оказался довольно шустрым, и двое полицейских из сыскной полиции едва его не упустили.

Ещё ранее надзиратели не сошлись между собой во мнениях.

— Если ты, Ваня, прав, то посыльного надо брать сразу.

— Э, — говорил второй, — а если он ничего не скажет? Тогда что?

— Хорошо, соглашусь с тобой в том случае, если сама Ульяна пойдёт сына предупреждать. Тогда за ней проследим, а вот если, не дай бог, какого она мальчонку пошлёт, то можем его упустить, и… ищи тогда по белу свету поджигателя.

— Геннадий Петрович, давайте уговоримся: что Григорий — поджигатель, это пока наши с вами подозрения. А как было на самом деле, надо выяснить.

— Но ясно же и без…

— В том-то и дело, что Григорий побывал у матери перед самым пожаром, но мы же с вами не знаем причины его прихода.

— Тогда мы у посыльного это и узнаем.

— Вашими бы устами…

На том и порешили. Если появится Ульяна, то проследить за ней, а если посыльный… то по обстановке.

Малец не оглядывался, а шёл, засунув руки в карманы. Наискосок перебежал через Каменноостровский проспект, едва не попав под гружёную телегу, невесть откуда появившуюся здесь. Свернул на Большую Монетную и остановился напротив дома номер 8. И только там посмотрел по сторонам, словно проверял, не следует ли кто за ним.

Бубнов едва поспел за ним. Заметил в последнюю минуту, как малец постучал ногой в дверь квартиры первого этажа, отпрянул назад.

— Что пришёл? — послышался приятный баритон после того, как скрипнула дверь.

— Маманя ваша записку прислала.

Послышался шорох, потом мальчишка произнёс:

— Э, нет, — Бубнов представил, как он спрятал за спину руку, — в прошлый раз мне обещан был полтинник, а я получил двугривенный.

— Ладно, вот тебе…

— Не, полтину.

— Да я тебе уши надеру.

— Догоните сперва, — малец отскочил в сторону.

— Ладно, получай свою полтину.

Мальчишка опрометью промчался мимо Бубнова, едва не задев последнего.

Раздался металлический щелчок.

Иван понял, что дверь заперта. Почти на цыпочках, чтобы не создавать излишнего шума, полицейский сперва поднялся на три ступени и посмотрел на номер квартиры, потом вышел из парадной.

— Ну что? — нетерпеливоспросил надзиратель первого разряда.

— Там он.

— Один?

Бубнов усмехнулся: мол, откуда мне знать?

— Может быть, его… — сощурил глаза Бережицкий.

— Можно, но давайте, Геннадий Петрович, поступим так. В парадной швейцара нет, поэтому я узнаю у дворника, кто проживает в квартире за номером два. И сколько там человек бывает. А потом уже решим, что делать дальше. Хорошо?

— Ладно, но чтобы одна нога здесь…

Дворник, моложавый мужчина с небольшой бородкой и хитрым взглядом бегающих маленьких глаз, сперва начал рассказывать о других жильцах, увидев в Иване слишком молодого неопытного полицейского. Но когда Бубнов взял хитреца за воротник и встряхнул, последний стал словно на полголовы ниже.

— Ваше благородие, двое там живут. Один Гришка, фамилию не знаю, — дворник сжал крепче лопату так, что побелели костяшки пальцев. Видно, что испугался. — Шустрый такой, лет двадцати пяти, разговорчивый, байки любит травить, а вот второго я толком не видел. Ходит в форменной шинели, но какого ведомства, я не разглядел. Он, гад, и на глаза мне не попадался, а ежели кто к ним записки передавал, то всегда молодой принимал… Где они были два дня тому? Ваше благородие, откель мне знать? Они иной раз утром уходят, а иной днём, возвращаются поздним часом… Что ночами делают? А почём знать, — метнул робкий взгляд на полицейского, — я ж, ваше благородие, за ними не слежу.

— Почему их паспорта в участок не отнёс?

Дворник побледнел.

— Ладно, с тобой хозяин разбираться будет, а мне другое интересно: почему ты преступников укрывал?

— Да я…

— Ты, голубчик, в нехорошую историю попал. Не понял, что они приходят в разное время и паспорта не отдают? Ты с ними заодно и их покрываешь?

— Ваше…

— Что «ваше»? Только сейчас тебе стало ясно, кто они?

— Да я…

— Ладно, об этом позже поговорим, а теперь говори, кто сейчас в квартире?

— Так только молодой.

— Откуда тебе известно?

— Так тот в шинели ещё с утра куда-то ушёл…

— Ты ж говорил, что лица его не видел?

— Со спины только, а Гришка меня в трактир посылал за пирогами и пивом.

— Понятно. Они просили тебя, чтобы предупреждал, когда кто-то к ним интерес проявит?

— Да.

— Тогда стой здесь, и ни шагу с места. Если узнаю, что ты предупредил, то на каторгу тебя ушлю.

— За что?

— Да хотя бы за убийство.

— Ваше…

— А ты что думал, медаль за безупречную службу от градоначальника получишь?

Иван повернулся и направился в парадную, где остался ждать Бережицкий.

Геннадий Петрович лежал на первой ступеньке лестницы и держался за живот.

— Гришка… сбе… жал… тот… то… же… меня… а… я… а… — и лишился чувств.

7

— Михаил Александрович, — на глазах Ефима выступили слёзы, — ну, не повинен! Никому я не говорил о том, что в квартире никого не будет. И не знаю, откуда эти вот прознали.

— Хорошо, я тебе, допустим, верю, но каким образом бандиты оказались, как говорится, в нужном месте и в нужное время, каким?

— Михаил Александрович, не знаю. В день тот я только с утра отпросился у Андрея Николаевича…

— А господин Горчаков говорит, что ты за день до несчастного случая просил тебя отпустить, — каменное лицо Лунащука ничего не выражало.

— Андрей Николаевич путает…

— Может, ты меня путаешь?

— Как мне вас уверить, что не виновен я ни в чём.

— Вспоминай тогда, любезный, где и когда от тебя могли слышать преступники, что никого дома не будет?

— Если б я… если б я… — Ефим вытер слёзы рукавом, — не знаю я!

Филиппов выслушал Лунащука, тронул указательным и большим пальцами усы.

— На самом деле, я согласен с вами, Михаил Александрович. Ефиму незачем организовывать кражу на квартире Горчакова. Вы говорите, что он служит при Андрее Николаевиче десятый год?

— Да, десятый.

— Ну вот, Ефим своего хозяина хорошо знает и, действительно, если бы имел желание что-то украсть, то Горчаков бы и не заметил пропажи. Зачем ему так рисковать?

— Владимир Гаврилович, вы правы. Но кто-то же имел возможность узнать об отсутствии в квартире не только хозяина, но и слуги?

— Пока мы имеем загадку, тем более о Ефиме Горчаков не стал бы рассказывать в компании.

Дверь в кабинет Филиппова отворилась, и на пороге застыл полицейский надзиратель третьего разряда Бубнов. Всколоченные волосы, дико горящие глаза, прерывистое дыхание — всё говорило о том, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Вла… Вла… Владимир Гаврилович, — наконец начал более или менее спокойно дышать.

— Сядь, — властно произнёс начальник сыскной полиции и указал рукой на стул, — сядь и глубоко вздохни три раза.

Иван выполнил распоряжение.

— Теперь докладывай.

— Вы придали меня Геннадию Петровичу в помощь расследовать дело о пожаре у господ Елисеевых. Бережицкому удалось узнать, что к несчастному случаю, возможно, причастен сын кухарки Григорий Перинен. Вот его поисками мы и занялись. Рассудили: если он причастен, то живёт где-то неподалёку, потому что Ульяна, его мать, вызвала его запиской и Григорий довольно быстро прибыл.

— Поэтому, — перебил Филиппов, — вы сочли за лучшее нагнать на кухарку страху, чтобы либо она сама направилась к сыну, либо снарядила посыльного. Понятно. Нашли?

— Нашли.

— Посчитали, что Григорий один и не вызвали подмогу из «Летучего отряда» для арестования?

— Не совсем так. Пока Геннадий Петрович стоял на карауле недалеко от двери квартиры, где проживает подозреваемый, я отправился беседовать с дворником. Оказалось, что в квартире проживают двое: Григорий и неизвестный, которого дворник толком не смог рассмотреть.

— Дворнику много заплатили, чтобы он закрыл глаза и не отнёс паспорта в участок?

— Не выяснил.

— Что случилось? Упустили?

— Да, — потупил взор Бубнов, — Григорий, получив записку, видимо, засобирался и сбежал, ранив при этом ножом в грудь Бережицкого…

— Геннадий Петрович жив?

— Слава богу, рана не смертельная, но в память Геннадий Петрович пока не пришёл.

— Вы меня до добра не доведёте. Хорошо, что жив, а то, что подозреваемый ушёл, — полбеды. Куда он от нас денется? Ладно, — Филиппов опустил взгляд на руки, которые положил сцепленными в замок, на столешницу. И подытожил. — По двум делам у нас продвижения нет, подозреваемый в поджоге сбежал, а в нападении на господина Горчакова у нас даже и подозреваемого нет. Негусто, господа, негусто. Что ты собираешься, Иван, предпринять?

— Если честно, то пока… не совсем уверен в том, что надо делать. Устраивать засаду в квартире, где жил Григорий? Бесполезно — он, видимо, забрал ценные вещи, деньги и документы, поэтому выйдет пустая трата времени. Остаётся следить за кухаркой — если она держит сношение с сыном, то непременно Григорий должен ей написать или прислать посыльного…

— Вот именно, Ваня, если пришлёт письмо или телеграмму, то слежка за кухаркой бессмысленна.

— Но если забрать Ульяну на допрос, то она всё равно ничего не скажет. И во второй раз на уловку со слежкой не попадётся.

— Верно, но мы можем оповестить полицейские части и участки о розыске Григория Перинена. Вторую квартиру ему трудно будет найти, да и не по карману. За одну он каждый месяц почти двадцать рублей отваливал, а ещё за вторую.

— Владимир Гаврилович, а если квартира есть у его соучастника?

— Не думаю, — начальник сыскной полиции склонил голову к правому плечу. — Вот ты, Ваня, говоришь, что их двое. Жильё получили, потому что, — посмотрел на Бубнова, — дворник их знакомец, а значит… Вот что, Михаил Александрович, возьмите с собою трёх агентов из «Летучего отряда»…

— Можно и мне? — вскочил со стула Иван.

— Как же без тебя? Ты с дворником беседу имел, так что тоже поезжай с Михаилом Александровичем. И действуйте согласно обстановке и полученным сведениям. Понятно?

— Конечно, — Лунащук отошёл от шкафа, к которому прислонялся плечом.

— И быстро, господа. Если Григорий пока не приходил, то из дворника верёвки вейте, на кол посадите, но узнайте, кто его свёл с Григорием. И не забудьте про обыск в квартире — может быть, там преступники в спешке что-то могли забыть.

8

На следующий день Филиппов принял первую посетительницу, которая, всхлипывая, вытирала платком лицо. Не успела она и рта открыть, когда в дверь кабинета раздался настойчивый стук.

— Простите, — сказал начальник сыскной полиции, — видимо, срочное дело. Войдите.

Дежурный чиновник остановился в нерешительности.

— Что там?

— Извините, но дело, не терпящее отлагательств.

— Докладывайте, — поморщился Владимир Гаврилович.

— Но…

— Что стряслось?

Дежурный чиновник скосил взгляд на даму.

— Ну?..

— Двойное убийство.

— Где?

— На Гороховой.

Филиппов нахмурил лоб и прикоснулся рукой к усам.

— Простите, госпожа Свешникова, но служба…

— Я понимаю, — вскочила со стула женщина, — убийство — это так ужасно, но жизнь продолжается… Извините за назойливость, но когда вы сможете меня принять?

— Видимо, завтра. Простите ещё раз, но увы…

Когда госпожа Свешникова вышла из кабинета, Владимир Гаврилович поиграл желваками.

— Вы сообщили, что я выезжаю? — обратился он к дежурному чиновнику.

— Да, я взял на себя смелость и предупредил подполковника Келлермана, что вы прибудете с минуты на минуту.

— Гороховая? — наморщил лоб Филиппов. — В каком месте?

— Пересечение с Большой Морской.

— Вы сказали, двойное убийство?

— Совершенно верно. Один из убитых — нападавший, а второй — хозяин квартиры, титулярный советник Иващенко Иван Самсонович.

— Кто он?

— Управляющий Санкт-Петербургской ссудной казны.

— Час от часу не легче. Теперь и из Министерства финансов надо ждать гостей.

Владимир Гаврилович поднял взгляд на пятый этаж дома, где совершилось двойное убийство. Сверху на начальника сыскной полиции взирали кариатиды, не меняющие застывших каменных лиц и не догадывающиеся, что этажами ниже пролилась безвинная кровь.

Младший помощник пристава поручик Дексбах стоял у входа в парадную. Видимо, пока не займёт должность повыше, так и будет встречать «гостей».

— Здравия желаю, господин Филиппов, — быстрым жестом приложил руку к головному убору, — Николай Семёнович, — приветствовал Власкова, чему последний был удивлён.

— Александр Петрович?

— Господин Келлерман уже здесь.

— Ну, провожайте к нашему покойнику.

Оказалось, что титулярный советник Иващенко занимал квартиру из пяти комнат во втором этаже. Подле двери, как и в прошлый приезд, стоял полицейский, но теперь ростом под десять вершков и с абсолютно непроницаемым лицом. Вытянулся, когда штабс-капитан появился на лестничной площадке.

— Прошу, — младший помощник пристава открыл дверь и отступил на шаг в сторону, пропуская начальника сыскной полиции.

В столовой за большим овальным столом сидел Александр Петрович, положивший скрещенные руки на белоснежную скатерть, напротив расположился старший помощник штабс-капитан Свинарский. Не хватало для полноты картины только полицмейстера Палибина.

Филиппов поприветствовал начальников 1 Адмиралтейского участка кивком головы.

— Словно бы не прошло двух дней, — констатировал подполковник Келлерман.

— Сегодняшний случай более трагического свойства, — тихо проговорил Владимир Гаврилович. — И снова дома один хозяин?

— Совершенно верно, — у Александра Петровича задёргался глаз, — хозяин отпустил слугу и кухарку. Не хотел, чтобы видели даму, которая его должна была посетить.

— Даже так?

— Да, — кивнул головой подполковник, — мы уже разыскали и слугу, и кухарку, они под стражей в одной из комнат.

— Где трупы? — поинтересовался Филиппов.

— В спальне, — ответил за пристава его старший помощник. — Простите, но мы были вынуждены уступить требованиям господина Брончинского, и теперь он колдует над телами.

— Простите, но если кухарку и слугу разыскали, то кто сообщил об убийстве?

— Произошёл занятный случай. К городовому, который держит пост у участка, подошла женщина с тёмной вуалью и попросила передать записку мне. Пояснив, что дело касается жизни и смерти. Мне передали написанные несколько строк, — пристав протянул клочок бумаги, вырванный из тетради. Пока Филиппов читал: «Господин пристав! В доме номер 13 по Гороховой, во втором этаже в квартире 6, произошло убийство. Не медлите и не сочтите это за розыгрыш». — Тот продолжал: — Сперва я отправил к Ивану Самсоновичу своего человека проверить, правдивы ли сведения или нет. Спустя некоторое время и я оказался здесь.

— Даму, конечно, городовой не запомнил?

— Он путано описал её: то она в длинной шубе, то в короткой, но самое примечательное, что в шляпке с вуалькой, невзирая на декабрьскую погоду.

— Она пришла пешком?

— Вот этого городовой припомнить не смог, больше смотрел на записку.

— Значит, именно эта дама — гостья Иващенко?

— Скорее всего.

— Иван Самуилович, — Филиппов обратился к старшему помощнику пристава, — а что нашли вы?

— Я прибыл минут через десять после того, как Александр Петрович отправил меня с проверкой. Дверь оказалось только прикрытой, на зов никто не откликнулся. Я прошёл по комнатам и в спальне обнаружил два трупа — хозяина и неизвестного. Сразу же отослал полицейского с трагическим известием.

Пока Филиппов разговаривал с приставом и его старшим помощником, из спальни вышел, поправляя очки, Брончинский.

— Здравствуйте, Владимир Гаврилович!

— И моё вам, — наклонил голову начальник сыскной полиции. — Чем порадуете в этот раз?

Константин Всеволодович устало посмотрел на присутствующих в столовой.

— Если не вдаваться в детали, то грабитель застал хозяина дома…

— Не наоборот?

— Отнюдь. Господин Иващенко был одет в домашнюю одежду, поэтому можно предположить, что именно его застал преступник. У хозяина в руке оказался канцелярский нож, у грабителя — деревенский. Почему, спросите, деревенский? Такие в лавках у нас не продают, сами увидите ручку. Так вот, кто из них напал на другого, судить не могу, но, — улыбнулся, — состоялась дуэль на ножах, из которой никто не вышел живым. Господин Иващенко скончался сразу на месте, а преступник ещё некоторое время жил, отполз в сторону. Вы сами это увидите, но, Владимир Гаврилович, у меня есть некоторые подозрения, что в квартире присутствовал кто-то третий. Это, — добавил он торопливо, — пока мои догадки, не подкреплённые фактами. Доктор после вскрытия, надеюсь, что-то сможет прояснить.

— Константин Всеволодович, вы завершили обследование?

— Я — по сути да, а вот Рогалов сейчас делает фотографические карточки. Ему недолго осталось.

— Как вы сумели так меня опередить? — под широкими усами Филиппова появилась улыбка.

Иван Самсонович лежал на спине, раскинув в стороны руки. Из груди торчала рукоять ножа. Действительно, вырезана из какой-то ветки, ошкурена. Такими пользуются в деревнях, когда лезвие куёт кузнец, а остальноемастерит кто на что горазд. Кровь намочила белую сорочку и протекла на пол, где оставила заскорузлоепятно.

Открытые глаза безучастно смотрели в потолок, последнее, что они запечатлели в умирающем мозгу.

Преступник лежал на боку, нож и у него торчал из груди. Голова, казалось, втянута в плечи, хотя у покойников обычно расслабляются мышцы. Бандит не сделал попытки вытащить острое лезвие. Глаза закрыты, словно кто-то сторонний помог ему их закрыть.

Когда убитого преступника перевернули на спину, стала видна царапина на правой щеке.

Брови Филиппова поползли вверх и, обернувшись к Власову, он спросил:

— Николай Семёнович, Рогалов не уехал? Попросите его подойти сюда.

Через несколько минут фотограф вернулся в комнату с фотографическим аппаратом.

— Сергей Иванович, надо сделать карточку с этого вот красавца. Сумеете?

Рогалов только пожал плечами.

— А к вам, Николай Семёнович, задание: после того как Сергей Иванович сделает карточку, поезжайте к господину Горчакову и разузнайте, не наш ли грабитель побывал в гостях у Андрея Николаевича?

На прикроватном столике лежало кучкой всё, что было обнаружено в карманах грабителя: ассигнации на сумму сто пятнадцать рублей, немного мелочи медной и серебряной, какой-то массивный золотой перстень с зелёным камнем, один билет внутреннего займа.

Но документов не нашлось.

Владимир Гаврилович покрутил в руке перстень. На внутренней поверхности читались выгравированные изящные буквы «Е.И.Е.». Начальник сыскной полиции положил перстень на столик, поднял билет внутреннего займа. Прищурился, сжав до боли губы.

Что-то он слышал недавно о билетах. Но что?

Потом поднял перстень и опять посмотрел на гравировку.

— Господи, — сказал он вслух. — Николай Семёнович, — позвал чиновника для поручений.

— Господин Власков отбыл по вашему распоряжению, — произнёс, стоявший, прислонясь к косяку, пристав Келлерман. — Вы что-то нашли?

— Кажется, маленькую зацепку.

— Если не секрет, то какую?

— Я не хочу пророчить, но на щеке убитого царапина, и она нанесена господином Горчаковым.

— Вы хотите сказать, что один преступник найден?

— Скорее всего.

Полицейские надзиратели, которые были взяты для опроса дворника, швейцара, слуг, кухарок, ничего нового к дознанию не добавили. Посторонних никто не видел, тем более что на первом этаже здания располагалась фабрика турецкого табака и папирос торгового дома для караимов Габая и Мерчи с двумя десятками рабочих, портерная «Старая Бавария» и кофейня «Универсал», через которые проходило множество посетителей. И запомнить каждого из них не представлялось возможным.

Так и получилось, что если и пили грабители в портерной пиво, то запомнить их никто не мог, хотя оставалась маленькая надежда показать фотографическую карточку убитого бандита официантам. Возможно, тогда и вспомнили бы.

Хотя…

Если рассудить, то преступники выбирают объекты для нападения с умыслом. Господина Горчакова дома не должно было быть. Он вернулся невовремя, а вот господин Иващенко ждал даму. Оставалось побеседовать с кухаркой и слугой.

Кухарка, тучная женщина лет пятидесяти, производила странное впечатление. Широкое лицо, тёмные с проседью волосы и испуганные глаза — то ли за свою дальнейшую судьбу, то ли по иной причине.

— Иван Самуилович… простите, — она смахнула слезу краем фартука, — ой, что деется… Господин полицейский, найдите вы этих супостатов. Такого человека… — и заплакала.

— Ты успокойся, господина Иващенко уже не вернуть, а вот злодеев, что его жизнь забрали, мы непременно найдём, — утешал кухарку Владимир Гаврилович.

— К Ивану Самойловичу по четвергам приходили барышни. Одна ли или разные, мне неведомо, но он нас с Петром на полдня отпускал. Это, стало быть, чтобы мы ненароком с дамой не встретились.

— Значит, даму или дам ты узнать не сможешь?

— Само собой, не смогу.

Пётр тоже добавить к сказанному ничего нового не мог, только пустил слезу по такому хорошему барину.

— А бабы, звиняйте, барин, дамы не столь стеснительны сами были, раз уж к холостому мужчине запросто ездили.

Но было ещё одно обстоятельство, даже два: билет внутреннего займа и перстень с гравировкой «Е.И.Е.». Что первое, что второе можно проверить только в сыскном отделении.