Петербургский сыск. 1873 год, декабрь

Игорь Москвин

В ночь на 17 декабря в Невском переулке убит неизвестный. На месте происшествия найдена трость с секретом – лезвие скрыто внутри, и им был убит чиновник. Следствие ведёт Иван Дмитриевич Путилин, первый начальник сыскной полиции Санкт-Петербурга. Во время описанных событий он седьмой год занимает должность. Итак, первые шаги пройдены…

Глава вторая. К чему приводят ночные прогулки

Ресторация господина Давыдова, что находилась на Владимирском проспекте, напротив Стремянной улицы, была известна петербуржцам как «Давыдка» или с лёгкой руки завсегдатая — литератора Слепцова «Капернаум», прозванным в честь города упоминаемого в Новом Завете, как любимого местопребывания Иисуса Христа. Тем самым Слепцов давал самую лестную характеристику заведению.

В первый зал можно было войти с улицы и, не снимая верхней одежды, пройти к большой стойке, где услужливый официант мог налить рюмку водки и поднести к ней на белой с каймой тарелке пирожок для закуски, откланяться и покинуть заведение. Хотя второй зал и не привлекал посетителей особой роскошью, но его отличительно чертой был поставленный у стены длинный стол с рядом чернильных приборов для господ литераторов, журналистов, художников и иных деятелей научного труда, которые здесь же иногда, когда не хватало времени, за рюмкой водки писали срочные статьи. В редкие дни за столом не появлялся Лесков, в пошлом году опубликовавший отдельной книгой свой роман «На ножах», каким событием был крайне недоволен, выражая своё негодование — редактор так приложил руку к правке, что Николай Семёнович не узнал своего романа.

Терпигореву, недавно возвратившемуся из ссылки, и Тургеневу приходилось прилагать большие усилия, чтобы гасить невольный гнев довольно известного в России литератора.

Надворный советник Сергей Иванович Левовский, чиновник Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг, и ротмистр 8—й уланского Вознесенского Его Высочества Принца Александра Гессенского полка Илья Николаевич Торонов, пребывающий в отпуску, сидели за соседним с литераторами столом.

Левовский смаковал из высокого бокала французский кларет, перед ним стояли тарелки с бараньими рёбрышками, отбивной из телятины и твёрдыми итальянскими сырами. Его же приятель пристрастился в полку к русской водке и перед ним возвышался запотевший графин, рядом стояла рюмка, две икорницы, квашеная капуста, нарезанная тонкими кусками буженина и солёные грибы.

Чиновник после второй бутылки вина благодушествовал, дела на службе шли прекрасно. Сергей Иванович со дня на день ожидал новой должности, что сулило немалую прибавку к жалованию, которого в последнее время не хватало из—за пагубного пристрастия к карточной игре. Он с превеликим удовольствием прикладывался к высокому бокалу, наполненному рубиновым терпким напитком, забывая о закусках.

— Завидую тебе, — Сергей Иванович крутил между пальцами ножку бокала, едва не выплёскивая на белоснежную скатерть вино, — у тебя интересная жизнь: служба, походы. Шашку пристегнул и вперёд, а у меня… — он махнул второй рукой, едва не опрокинув графин.

— Сергей, не завидуй, — Торонов перехватил пытавшийся упасть графин и, словно фокусник, из него наполнил рюмку до краёв, — я бы с превеликим удовольствием поменял свою службу на твою, ты уже надворный, скоро станешь коллежским, а мне до полковника… Эх!

— Что ты? Просто ты не представляешь. Каждый день одно и тоже копание в кипах бумаг, писание бесконечных отчётов, никому ненужных докладов… Перестань упоминать о моем сидении в присутствии, мне становится от самого упоминания плохо, хотя лукавлю и моей службе есть некоторое разнообразие. Когда—нибудь я тебе расскажу об одном дельце, но как—нибудь потом, а теперь давай лучше за тебя, за твои походы и армейский дух, — он поднял бокал.

— Что ж, присоединяюсь, — Илья Николаевич с хитрецой прищурил правый глаз, — а как продвигается жениховское дело с Марьей Николаевной?

— Думаю, на Пасху ты не откажешься поприсутствовать на нашей свадьбе, — расплылся в улыбке Сергей Иванович и поднёс бокал к стоящей на столе рюмке, которую подхватил Торонов и ударил по стеклянному сосуду приятеля. Одним глотком отправил в рот и закусил подхваченной на маленькую ложку паюсной икрой.

— А почему ты пригласил меня сюда? — Илья Николаевич сделал ложечкой круг в воздухе.

— Знаешь, мне нравится чувствовать себя причастным к русской литературе, за тем длинным столом, — он украдкой указал на соседний стол, — собираются литераторы и журналисты, чьи имена у нас на слуху. После службы хочется возвышенного, почувствовать себя человеком, а не бумажным червём. Кстати, ты видишь тот с левого края с русой бородкой?

— Вижу.

— Так это автор «Отцов и детей», «Дворянского гнезда».

— Извини, Сергей, но я не любитель чтения, поэтому мне, что отцы, что дети, одного поля ягоды.

— Ладно, забудь. А когда тебе в полк? — попытался перевести беседу в другое русло Левовский.

— Я умоляю, не напоминай мне о службе, — рука опустилась на левую сторону груди, а лицо скривилось, будто Илья Николаевич съел лимонную дольку.

— Не буду, не буду, — открестился от приятеля Сергей Иванович, — только и ты не говори мне о моей.

— Договорились.

— Ещё по одной?

— Я по армейской привычке только «за», — он приложил дав пальца к виску и отсалютовал, как польские офицеры, — кстати, если я задумаю выйти в отставку, в твоём присутствии не найдётся тёплого местечка для бывшего офицера?

— После того, как я получу новую должность, я смогу помочь старому приятелю.

— За дружбу.

— За дружбу.

Около часа ночи, когда приятели расплатились, одарив официанта щедрыми чаевыми, вышли на опустевший Владимирский проспект, морозный воздух наполнил грудь и заставил придержать дыхание от резкого вздоха.

— Сани?

— Нет, — ответил Сергей Иванович, — я предпочёл бы пешую прогулку, после долгого сидения требуется размять ноги.

— По такому морозу?

— Какой мороз? — Левовский скривил губы, — ныне хоть зима пришла, в прошлую, так до Рождества снега не было, одна слякоть под ногами. Выпадет и растает, все мостовые были залиты грязью. По неволе вспомнаешь детские годы, когда пробирался на горку сквозь снег, что заваливал город по колено.

— Ах детство, детство, — поратовал Торонов, — не тереби беззаботных воспоминаний.

На Стремянной улице не встретился ни один человек, появилось чувство, что город опустел, и они остались одни во всей столице. Приятели не видели, как из ресторана господина Давыдова вслед за ними, поднимая бобровый воротник, вышел высокий человек в тёмном пальто, подбитым медвежьим мехом. Он не таился, улица и без того была плохо освещена, а в темных местах он вообще был не заметен. Человек продолжал идти сзади, наблюдая за приятелями и прислушиваясь к каждому слову.

На Николаевской Торонов остановил приятеля.

— Мне налево, тебе, как я понимаю направо.

— Точно так. Может ко мне? — Сергей Иванович предложил ротмистру, — у меня найдётся бутылочка хорошей домашней настойки, присланной из дома.

У следующего за ними человека вдруг быстро застучало сердце, но ответ принёс облегчение.

— Нет, извини, в другой раз, мне надо отдохнуть. Знаешь, устал. Притом завтра, нет уже сегодня у меня важная встреча, а если я посещу твоё жилище, то буду не в состоянии здраво размышлять днём, — Торонов с улыбкой сказал приятелю, намекая, что они продолжат вечер за бутылкой, не важно чего: вина, водки или коньяка, а сон останется мечтой.

— Что ж, — Левовский пожал руку приятеля, — это не последний вечер, проведённый с тобой?

— Так точно, мон женераль, — приложил руку к цивильному головному убору ротмистр.

Сергей Иванович, шатаясь из стороны сторону, но не чувствуя морозных покалываний на щеках, махнул рукой.

— Женераль, — с трудом выговорил он, — когда будешь под моим началом, надеюсь, ты не забудешь меня так называть.

— Конечно.

— Тогда не обессудь, вечером заеду к тебе.

— Буду ждать.

— До встречи.

— До вечера.

Сергей Иванович повернулся и бодрым, слегка нетвёрдым, шагом, давало знать выпитое, направился по Николаевской, чтобы свернуть на Новый проспект, где недавно начали возводить дома, но в связи с зимней порой и большими морозами приостановили, потом в маленький переулок, который выходил на набережную обмелевшего Лиговского канала, а там и до дома два шага..

Мороз пощипывал щеки и добрался до рук, которые Левовский, наконец—то, додумался спрятать в карманы, от того, что куда—то подевал свои тёплые перчатки.

Человек в тёмном пальто шагнул из Стремянной на довольно широкую улицу, но тут же отступил назад. По Николаевской шёл неизвестный.

— Фу, ты черт, — тихим голосом выругался человек в тёмном пальто, — этого мне не хватало. — Поначалу он помедлил, пропустив незнакомца на десяток шагов, потом пошёл вдоль стен домов, где была гуще тень.

Сперва он не обращал внимания, но заметил, что незнакомец тоже старается держаться в тени, подумалось, что это всего лишь случайность, но после того, как незнакомец свернул за Левовским на Кузнечный, а потом и на Новый. У человека в тёмном пальто это вызвало большой интерес.

Когда Сергей Иванович свернул в Невский переулок, незнакомец змеёй юркнул туда же. Человек в тёмном пальто потерял их из виду всего лишь на несколько секунд. Когда он заглянул в переулок, то поначалу ничего не заметил, кроме темноты, но донесшийся глухой всхлип заставил отпрянуть назад и затаиться.

Тяжёлые шаги прогрохотали почти рядом, человек в тёмном пальто едва успел вжаться спиною в небольшое углубление в стене, но тусклый свет все же позволил увидеть пылающий взгляд тёмных глаз, рассечённую надвое бровь то ли старой раной, оставившей шрам, то ли просто показалось, и пышные усы незнакомца. Сердце пыталось вырваться на свободу, отдаваясь быстрыми ударами в голове.

— Что за напасть? — так с минуту он простоял в углублении, прислушиваясь ко всем звукам ночного города. Только когда успокоился сам и убедился в отсутствии постороннего шума, вышел из укрытия и решился войти в переулок. Ступал на носках, словно боялся, что кто—то может его услышать. Он не сразу заметил лежащее у стены тело, опустился и когда нащупал ручку ножа, внезапно отпрянул, но затем приподнял Сергея Ивановича, тот был мёртв, неосознанно сунул руку в боковой карман пиджака, нащупал мягкую кожу бумажника и аккуратно его вытащил, не иначе боялся потревожить убитого, сунув в карман своего пальто, таким же осторожным движением опустил убитого. Хотел вернуться на Новый проспект, но заслышав скрип снега под чьими—то ногами, бросился бежать в сторону канала, где его скрыла ночная темнота.