Три года октября

Игорь М Бер, 2022

После развода городской врач приезжает в посёлок Старые Вязы, в надежде получить должность терапевта. Вместо этого ему предлагают занять место стареющего патологоанатома.Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Старые Вязы

1.

Моё имя Алексей Родионов. Моя жизнь была ничем не примечательной, до тех пор, пока я не переехал в посёлок под названием Старые Вязы. Именно об этой части своей жизни, я хочу поведать вам. И с вашего позволения, начну по порядку.

Со своей будущей женой я познакомился на первом курсе медучилища. Она мне сразу приглянулась. Мои попытки ухаживания увенчались успехом спустя год. На тот момент я считал себя самым счастливым человеком в мире, а потому уверенность в собственных силах была безграничной. И не удивительно, ведь она была очень красивой девушкой, вокруг которой хороводили многочисленные кавалеры. Для закрепления успехов на любовном фронте, я предложил ей руку и сердце. И она ответила согласием.

Вскоре она оказалась в интересном положении. Девочку мы назвали Лерой. И наша семья, состоящая из трёх человек, просуществовала всего пять лет. Счастливых, в большинстве своём, пять лет, пока мы не подали на развод. Нам не удалось продраться сквозь тернии бытовых проблем, оставаясь единым целым. Постепенно мы начали отдаляться друг от друга, и даже маленькая дочка не смогла стать причиной для сохранения семьи. Мы расстались практически без скандалов и взаимных обвинений, и на том спасибо. Суд, как обычно происходит в схожих ситуациях, постановил, что Лера останется жить с матерью, а я смогу навещать её два раза в неделю. Самым сложным оказалось не пройти через всю эту бюрократическую машину, и даже не общение с женой на личные темы в присутствии адвокатов, а разговор с дочкой и попытка объяснить ей, что нам придётся видеться реже.

Квартиру я оставил бывшей жене, не претендуя на вторую половину. А ещё мне пришлось уволиться с должности терапевта в больнице, в которой я работал после меда, а все потому, что здесь же работала и моя бывшая. Встречаться почти в каждый день в коридорах, у регистратуры или же в столовой во время обеда, не хотелось ни мне, ни ей. Взвесив все за и против и придя к выводу, что нам двоим будет тесно в одном городе, я решил поменять радикально свою жизнь. Изменения заключались в том, чтобы переехать в провинцию, где была нехватка молодых специалистов в медицинской сфере, преимущественно туда, где государство гарантировало бесплатное жилье и подъёмные. Такое место нашлось в сотнях километров от моего родного города. Путь туда занимал около десяти часов на поезде.

И вот, первого октября, собрав почти все свои вещи в две большие сумки, я купил билет в сторону посёлка Старые Вязы. Не буду описывать долго весь путь: как и чем пахло в вагоне, с кем я сидел рядом и какие пейзажи мелькали за окном в тумане. Для рассказываемой истории это не имеет никакого маломальского значения. Скажу только, что за эти часы я успел несколько раз передумать и столько же заверить себя в правильности своего решения.

Перрон в поселении был старым, грязным и пустынным. Стоит отметить, что я один вышел из вагона. А потому, когда поезд тронулся, забирая с собой клочки тумана, я остался единственной живой душой во всей округе, так как само поселение, а с ним и старовязовцы, находились практически в километре севернее, прячась за густыми кустарниками и деревьями, что росли по обе стороны железных путей.

Когда щебень, наконец, сменился потрескавшимся асфальтом, мои руки ныли от боли, и я проклинал себя, что взял обе сумки, а не простой рюкзак с самым необходимым. А все потому, что был уверен в отсутствии в Старых Вязах магазинов одежды, за исключением комиссионок. А носить за кем-то протёртые в промежности панталоны и пропитанные потом в области подмышек рубашки не было желания.

Первым жителем поселения, которого я встретил на улице, был побитый жизнью и жестокими подростками кот. Он глянул на меня единственным слезящимся глазом и протяжно мяукнул.

— Ну, привет, приятель. Как добраться до сельской больницы не подскажешь?

Что и следовало ожидать, кот ничего не ответил, скрывшись в высокой неухоженной траве, в которой наверняка водились клещи.

— Что же, пойду поищу кого-то более сговорчивого.

Таковым оказался пожилой мужчина в старой застиранной одежде. Он вышел ко мне навстречу из трёхэтажного здания, на стене которого, словно родимое пятно, расплывалось жёлто-коричневое пятно, формой напоминающий африканский континент. Мужчина успел позвать какого-то «Тимофея» (изначально, признаюсь, я решил, что так звали его собутыльника) прежде чем запнулся, увидев перед собой незнакомца.

— Приветствую Вас, тов…сударь.

Мужчина осёкся, поняв, что в наше время, особенно со стороны молодёжи, было чуждым приветствие «товарищ».

— Добрый день, — выдохнул я, опустив поклажу на край пыльного бордюра. Пусть мне не хотелось пачкать сумки, я уже не мог их держать в руках. — Не подскажите, где здесь больница?

— С вами или с кем-то из ваших близких произошло несчастье? — не на шутку взволновался старик.

— Нет, — поспешил я его успокоить. — Со мной и моими близкими все хорошо. Я — ваш новый врач.

— О! — искренне восхитился местный житель. — В таком случае, я вдвойне рад нашему знакомству. Люди вашей профессии достойны уважения и почитания. В Старых Вязах есть немало жителей, которым требуются услуги хорошего врача.

— На первый взгляд он выглядит пустынным и малолюдным.

— Возможно. Но нас больше, чем вам может показаться. В шестидесятых годах здесь велись массовые стройки, в попытке превратить деревеньку в настоящий районный центр. Поэтому кругом немало многоэтажных жилых зданий, развлекательных учреждений — большая часть которых давно закрылись и пустуют — и даже есть парковая аллея,…заросшая, правда. Большая часть местных жителей — это остатки тех самых строителей, которые поднимали стены несостоявшегося городка. В том числе и ваш покорный слуга. Я как раз участвовал в строительстве больничного корпуса, который находится в двухстах шагах севернее. Если приглядитесь, то увидите крышу вон за теми двумя деревьями.

Я кивнул в знак благодарности, после чего мужчина подошёл ко мне ближе, слегка наклонившись вперёд, словно желая поделиться государственной тайной:

— Но, мой вам совет: не рассказывайте пока никому, кто вы и зачем приехали в наш посёлок.

— Это почему, позвольте спросить?

— Видите ли, в наших краях редко встречаются новые лица, а потому интерес к вашей персоне будет огромным. Но, стоит всем узнать, что вы — новый врач, тогда вам просто прохода не дадут. В посёлке живут в основном старики, как и я, а потому любимая наша темя — разные болячки и лекарства от них. Я же хочу сберечь ваше время, потому как вскоре его будет явно не хватать.

— Спасибо за совет…. — я протянул ему свою руку.

— Боже, где мои манеры, — старовязовец хлопнул себя по лбу, после чего пожал её обеими руками. Ладони у него были костлявыми и очень сухими. — Федор. Федор Дмитрич Пахомов.

— А меня Алексеем зовут. Фамилия Родионов.

— А по батюшке как вас величать? — старик, отпустил мою ладонь. Его глаза блестели добротой, а губ касалась добродушная улыбка. Федор Пахомов определенно мне понравился. Интеллигентный и тактичный — таких людей редко встретишь в наши дни. А может их и не так мало, просто выглядят они все как заядлые пропойцы. Позже я узнал, что он вовсе не был приверженцем злых привычек. Ни за курением, нм за распитием алкогольных напитков пожилой человек не был замечен ни до моего приезда, ни, тем более, после моего отбытия.

— Папу моего Дмитрием звали, как и вашего.

— Тёзки по батюшкам, значит. Ну, что ж не стану вас больше задерживать, Алексей Дмитрич. Рад был стать первым жителем посёлка Старые Вязы, с кем вам удалось познакомиться.

— Не совсем так, вас немного опередили.

— Вот как, — расстроено вымолвил Федор Пахомов. — И кто ж опередил меня, позвольте полюбопытствовать?

— Кот. Рыжеватый. С одним глазом.

— Тимошка, что ли?

— Не знаю, он не представился.

— А я его со вчерашнего дня ищу. Пройдоха не вернулся домой ночевать. Подскажите, пожалуйста, где вы его встретили.

— Буквально в тридцати шагах отсюда…, — я повернулся, чтоб указать в нужном направлении, как вдруг кот сам вышел из густой травы и пружинистым бегом, побежал в нашу сторону, жалобно мяукнув, заметив хозяина.

— Тимофей! — пожилой мужчина присел на корточки и вытянул вперёд руки. Кот послушно подошёл к нему и, заурчал, стоило его телу прижаться к грубому ворсу свитера из овечьей шерсти. — Вот ты разбойник. Пойдём скорее домой, я тебя молочком угощу.

Кот повернул голову в мою сторону и уставился на меня своим единственным глазом, словно зовя в гости на чашку молока. Я, молча поблагодарив его, отказался от приглашения.

— Спасибо, что помогли найти кота. Он — единственное, что у меня осталось от прежней жизни.

Я не знал, что скрывалось за этими словами, но понимал, что в истории жизни Федора Пахомова было немало чёрных полос, о которых не расскажешь первому встречному.

— Я, собственно, мало чем помог.

— Отнюдь, у вас светлая аура, а коты это чуют. Поэтому, Тимошка и вышел из своего укрытия. Будь вы плохим человеком, он продолжил прятаться в траве.

Я не стал спорить. Его слова были приятны моему слуху.

— Хорошего вам дня, Федор Дмитриевич. И вашему коту также.

Старик кивнул в знак благодарности, после чего зашагал обратно в сторону подъезда дома, нежно поглаживая кота по голове.

Держа в уме советы старика, я направился в сторону здания, чья крыша выглядывала из-за деревьев. Но, общаться мне больше не пришлось, потому как местные жители — в основном старики — глядели на меня с настороженностью и редко кто отвечал робким кивком на моё приветствие. Даже говорящие на повышенных тонах пьяницы, что стояли у дверей магазина с потрепанной вывеской «Продукты. Фрукты. Напитки», умолкли при виде меня, возобновив интеллектуальные споры, стоило мне выйти из поля зрения.

Я, не сбавляя шаг, приближался к больнице, которую уже видел целиком, а не только крышу. Сумки все еще тяготили меня, вызывая боль в моих руках и усталость в спине. Именно они были главной причиной столь откровенной настороженности со стороны сельчан. Видимо, решили, что я — свидетель религиозного культа, и вот-вот начну доставать из баулов буклеты, в попытке обратить «безбожников» в свою веру.

Добравшись, наконец, до здания больницы, над входом которой виднелся силуэт головы Владимира Ильича, я вошёл внутрь. Самого бронзового лица вождя пролетариата, глядящего в светлое будущее, не было, но его призрак все еще жил в этих краях. Попав в холодное помещение, я оглядел с нескрываемым удивлением несколько десятков хмурых физиономий, которые с раннего утра заняли очередь на приём к врачу. Пахомов оказался прав: Старые Вязы были далеко не пустынным селением, как могло показаться, хоть и состояли в основном из пожилых людей.

Приветливо улыбаясь я прошёл мимо ждущих пациентов, — в основном это были женщины, — направившись к регистратуре, которую занимала маленькая худосочная старушка с белыми, как лунь волосами. Глаза ее прятались за очками с толстыми линзами на пять диоптрий. В этот момент она очень мило беседовала с другой старушкой, её голос был тихим и при этом дрожал как при скачке на своенравном жеребце.

— Сссергей Ссстепанович, сссчитает, что это проссстое недомммогание, милая моя. Тттебе нужно ббберечь сссебя и вввсе…

— Здравствуйте, — перебил я беседу пожилых дам. — Не подскажете, как мне найти…

Я не успел договорить, как меня тоже перебили.

— Вас здесь не стояло!

Я обернулся, чтобы столкнуться лицом к лицу с сурового вида дамой лет шестидесяти. Видимо с учительницей старших классов. Она как раз была следующей в очереди на регистрацию, прежде чем я посмел пройти без спроса.

— Мне только спросить, — выпалил я, не сразу поняв, что стал и вовсе похожим на наиболее презираемый вид людей — пациента-интересующегося.

— Ишь ты какой! Спросить только он собрался. Да ещё со своими сумками лезешь напролом. Ни проехать, ни пройти. Не хватало, что приезжий, так ещё и хам! Надо записаться к врачу? Тогда жди своей очереди! А раз спросить только, тогда поезжай в свою Москву, и там спрашивай!

Я не москвич, хотелось мне ответить, но решил, что это не возымеет положительного эффекта.

— Правильно, Тамара Валерьевна, — подхватил старичок в панамке, опирающийся на самодельную кривую трость. Лет ему было под восемьдесят. Пальцы были жёлтыми от никотина. — Нахалов надо ставить на место. И кто знает, что у него в этих сумках? Вдруг что-то взрывоопасное.

— Террорист! — тут же взвизгнула другая дама, прикрыв ладонями рот, а следом раздались два крика.

— Я не террорист! — повысил я голос, пытаясь успокоить разрастающуюся панику. — Вам следует поменьше смотреть вечерних новостей. — «Это я вам, как врач говорю», про себя добавил я. — И даже не пациент. Мне просто нужно увидеться с главным врачом.

— Сссергей Сссстепанович зззанят, — протарахтела бабушка с регистратуры. — Он пппринимает пппациентов. Он не ммможет удделить всссем вввниманнние ррразом. Жжждите сссвоей очереди. — При каждом слове её голос становился все более непреклонным и более дребезжащим.

Поняв, что я одинок в этом крестовом походе стариков, я отошёл в сторону, опустил сумки на пол. Прижав их к стенке, я занял очередь за стариком в панамке. Передо мной было семь человек. Старушка-регистратор была настолько медлительна, насколько это было только возможно, а потому моя очередь дошла только спустя полчаса. За это время, старичок передо мной раз десять оборачивался и поглядывал на меня, то недоброжелательно, то с опаской. Пару раз он хлопал ладонями по карманам своих брюк и жилета. Опасался, что я мог незаметно украсть у него пачку сигарет, либо СНИЛС.

— Что вввам угодно? — спросила старушка, когда я вновь оказался перед стойкой регистратуры. Она, так и не сменив гнев на милость, сурово глядела на меня через толстые линзы, слегка тряся головой.

— Мне нужен главврач, — со вздохом ответил я. — Я могу его видеть?

— Ммможете, сссразу, как тттолько дддойдёт ввваша очередь.

— Опять очередь? И какой я по счёту в этом ряду?

— Я вввам не учитель ммматематики, милый мой. Хххотите, сссами сссчитайте. Вввсе те люди, что ссстоят вдоль кккоридора запписаны ккк нему на ппприём.

— Но здесь пятнадцать человек! — воскликнул я.

— И что? Вы мммолоды, и у вввас мммного вввремени, а ссстарики ждать не мммогут. К тому же не фффакт что пппятнадцать.

— Это как понимать?

— Очень пппросто, есть пппациенты, кккоторые пппроходят по записи, есть те, кккоторым ммможет пппонадобиться сссрочная ввврачебная пппомощь. Если вам ппповезёт, — «А я надеюсь, что не повезёт», читалось в её глазах, — тттогда тттаких бббудет не бббольше тттрёх. Гипппертоники и диабббетики пппринимаются вне очччереди.

Я смирено развернулся и направился к своим сумкам. Прислонившись спиной к стенке, я принялся ждать.

И ждать мне пришлось почти три часа. Как оказалось, главврач в Старых Вязах был также единственным терапевтом на близлежащие три селения, а потому поток пациентов к нему тянулся немалый. Я даже повёл плечами, представив, что вскоре все эти люди будут ходить ко мне за диагнозом. И чтобы хоть как-то скоротать время ожидания, принялся эти самые диагнозы составлять тем, кто более-менее внятно рассказывал собеседнику о своих симптомах.

— Как самочувствие, Кларочка?

— Да вот, все чаще чувствую слабость во всем теле, не успею проснуться как уже уставшая. Часто голова болит и кружиться. А ещё, ноги и руки мёрзнут даже на солнце.

«У тебя, тётя Клара, к тому же явная бледность. А в совокупности с остальными отклонениями, могу с уверенностью заявить, что у тебя анемия. Тебе стоит сделать анализ крови на определение цвета, формы и размера эритроцитов. В качестве лечения нужно есть продукты богатые железом, фолиевой кислотой и витаминами В-12 и С. Следующий!»

— Уже и не знаю, что делать. Все время хочется в туалет. А ещё боль внизу живота ноет и ноет. Не хватало мне аллергии на цветы, так тут ещё и это… Все, не могу больше терпеть, Ленок. Я в уборную, а ты придержи моё место.

«Так, пациентка страдает не только болями в зоне мочевого канала, а также от аллергии, которая, собственно, и могла стать причиной цистита. Стоит сделать общий анализ мочи, УЗИ брюшной полости, почек и мочевого пузыря, цистоскопию, бактериологическое исследование. Принимайте препараты от цистита — тот же Бисептол, — пейте клюквенный сок, не ходите по холодному полу босиком и вообще, соблюдайте постельный режим. Не стоит благодарностей, а также конфет и коньяков, я просто делаю свою работу. Следующий!»

— Ты чего чешешься? Блохи чё ль?

— У тебя самого блохи, Григорич. И псина твоя от тебя их подцепила!

— Да ладно, разобиделся он тут. Уж и пошутить нельзя.

— Шутки у тебя дурацкие. Не блохи у меня, а вот чё.

— Батюшки! Крапиву голыми руками рвал для щей и салата?

— Если бы. Не люблю крапиву ни в каком виде. В отличие от грибов. Кстати, я вчера жареных грибочков приготовил. Ай да ко мне после этого. Рюмашку дерябнем, грибочками закусим.

— Прекрасное предложение, Иннокентич.

«Не советую. Именно грибочки могли стать причиной возникновения крапивницы».

Пока главврач принимал одного пациента, я успел поставить диагноз трём жителям.

Спустя три мучительных часа я всё-таки услышал своё имя. При этом старушка с регистратуры произнесла его с таким выражением лица, словно это было самое скверное ругательство, какое только можно представить. В тот день я нажил себя чуть ли не самого злейшего врага.

— Сссумки оставьте ззздесь!

— Вы за ними присмотрите?

— Ещё чччего! Это в мммои обббязанности не вввходит.

— До тех пор, пока в вашей больнице нет камер хранения или же охранника, обязанность следить за вещами пациентов и посетителей лечебного учреждения возлагается на работника регистратуры. А потому, будьте любезны, чтобы мои сумки, — а также их содержимое — остались в целости и сохранности до моего возвращения.

Поставив заносчивую старушку на место, я, довольный собой, направился в кабинет главврача. Была ли правда в моих словах? Я сам понятие не имел. Да это было и не важно, главное я знал, теперь мои вещи никто не растащит.

Постучав в дверь с табличкой «Селин Сергей Степанович. Главврач» и услышав бодрое: «Войдите!», я вошёл.

Приемный кабинет был небольшим, но солнечным. С огромным окном с видом на неухоженную площадь. За столом сидел человек плотного телосложения, черноволосый, коротко стриженный, с густой бородой. Его халат был ослепительно белым, а под ним скрывалась синяя рубашка и чёрный широкий галстук, плотно сжимающий толстую шею владельца.

— Добрый день, — настороженно произнёс главврач, увидев перед собой незнакомое лицо.

— Здравствуйте, моё имя Алексей Родионов. Я по поводу работы.

— Работы? — переспросил главврач. В его глазах все ещё можно было прочесть непонимание. Но, прежде чем я успел обескуражено что-то объяснить, он мигом переменился в лице. — Аааа! — Селин встал из-за стола и пожал мою ладонь двумя руками. — Я даже перестал надеяться, что министерство, наконец, найдёт желающего поработать в нашем захолустье. Вы не представляете, как мы вас долго ждали. Извините, что с места в карьер, но когда вы сможете преступить к непосредственным обязанностям?

— Да хоть сейчас. Только позвольте где-то переодеться и складировать сумки.

— Сумки?

— Да, с вещами. Я оставил их за дверью. Их сторожит очень милая старушка с регистратуры.

— А, Мада. Она всем кажется милой на первый взгляд, пока не узнать её поближе, — усмехнулся главврач. — Человек она ответственный, но, палец в рок не клади.

— Странное у неё имя. «Мада».

— Так это и не имя вовсе. Мада — прозвище. — И уже шёпотом. — Только не вздумайте её так назвать в лицо. Наживёте себе врага. Лучше обращаться к ней — Магдалина Алексеевна Калинкина.

— Ага, выходит это сокращение от ее настоящего имени.

— И да, и нет. Это скорее аллюзия на «Мадагаскар». Знаете, такой мультфильм, забугорный? «Плохая киса!».

Я припомнил, и тут же все стало на свои места. Магдалина «Мада» Алексеевна и вправду напоминала старушку из упомянутого мультфильма.

— Ну да ладно, как уже упомянул, я очень рад вашему приезду. Не хочу пугать, но работы в Старых Вязах для вас будет предостаточно. Зачастую придётся и перерабатывать.

— Меня это не пугает. Скажу честно, я даже привык работать допоздна. Людей в приёмной много, но я уверен, что смогу принять их всех, к тому же останется время и для чашечки кофе.

— В приёмной? — опять непонимающе произнёс главврач, и вновь его лицо осенилось пониманием спустя мгновение. — Ах, я же вам не сказал, чем именно вы будете заниматься.

— А разве не терапией? — уже я перестал что-либо понимать.

— Терапией, дорогой друг, в этом посёлке пока есть кому заниматься. Я хоть и главврач, но ещё и терапевт. Не люблю хвастаться, но очень даже хороший терапевт. С двадцатилетним стажем. — Он положил ладонь мне между лопаток и подтолкнул к столу, предлагая занять свободный стул. — В Старых Вязах не хватает специалистов немного иного профиля.

— И какого же?

— Патологоанатомов.

— Патологоанатомов?

— Да, патологоанатомов.

— Простите, это какое-то недоразумение. Я никогда этим не занимался. В университете, разве что присутствовал…

— Не волнуйтесь вы так, — попытался меня успокоить главврач, хотя его слова меня скорее взбесили. — От вас никто и не требует широких познаний в этой области медицины, достаточно общих. К тому же у вас будет наставник.

— Сергей Степанович, я первоклассный специалист, могу даже показать вам свои рекомендации с прошлого места работы. Меня не хотели отпускать, но я все же решился на столь рискованный шаг. Я покинул родные места и зону комфорта, пересек длинное расстояние, ради чего? Вскрывать трупы?!

— Профессии каждые нужны, профессии каждые важны, — чуть ли не пропел главврач, и, слава Богу, что не пропел, иначе я бы накинулся на него с кулаками. — Патологоанатом, друг мой, очень важная личность для Старых Вязов. Население у нас пожилое, ведущее мало здоровый образ жизни, а потому не проходит и дня, чтобы кто-то не отправился в гости к Богу. — Ну, тут он немного преувеличил, как мне стало известно позже, в Старых Вязах люди и вправду частенько умирали, но происходило это не чаще чем раз-два в месяц, а то и реже. — И нам, впрочем, как и всем жителям земли, нужен свой Аид, который проведёт каждого, рано или поздно, по тёмному тоннелю к свету.

— Ваши лирические отступления никак не переубедят меня остаться здесь. Либо я буду терапевтом, или же: кардиологом, пульмонологом, неврологом, педиатром, — либо я собираю вещи и уезжаю немедленно.

Я даже встал со стула, готовый покинуть кабинет, а потому главврач тут же поспешил посадить меня обратно, слегка надавив ладонями на мои плечи.

— Тише-тише, ну что вы так взбеленились. Чем вам мертвецы не угодили? Я, если хотите знать, наоборот, с пониманием и смирением отношусь к данной части нашей жизни. Все там будем.

«Вот и проваливай сам в подвал препарировать трупы!» чуть ли не вскрикнул я вслух. Конечно, теперь я понимаю, что вёл себя немного некомпетентно, ведь патологоанатом такой же врач, чьи обязанности куда вариативные тех, что первыми приходят на ум. И всё же могу найти оправдания своему негодованию. Не каждый сможет сохранять самообладание, когда тебе в ресторане приносят «гороховый суп», хотя ты заказывал «черепаховый» по той же цене.

— Я вам не рассказал самого важного. Давайте я опишу вначале все прилагаемые вам льготы за согласие остаться в Старых Дубах, а потом вы дадите своё окончательное решение. Ну, так как?

Мои эмоции начали утихать, и я дал главврачу шанс меня переубедить. Не для того я ехал в столь далёкий посёлок, чтобы тут же его покинуть.

— Я вас слушаю.

— Прекрасно. — Селин вернулся в своё рабочее кресло, сплетя пальцы рук. — Первый плюс — заработная плата. Врачи патологоанатомы в нашей стране получают сущий мизер, не стану скрывать. Да вы и сами знаете. Но, у нас, благодаря в том числе моим стараниям, люди данной специальности практически сравнялись с коллегами из Магадана и Камчатки. У нас вы будете получать пятьдесят тысяч рублей в месяц.

— На прошлой работе я получал восемьдесят.

Самодовольная улыбка сползла с лица главврача. Но, по правде сказать, совсем ненадолго.

— Позвольте я закончу.

Я иронично развёл руки, позволяя хозяину кабинета продолжить.

— Как работник нашей больницы, вы сможете обедать бесплатно в нашей столовой. Хочу отметить: только обед, завтракать и ужинать придётся дома или же в местном кафе. Признайте, четверть вашей зарплаты уходила на обед и общественный транспорт. Здесь вы сможете существенно сэкономить.

— Звучит заманчиво, но не недостаточно.

— И самое главное, — продолжил главврач, с нажимом, явно желая переубедить меня. — Вы получите бесплатное жилье, расположенное в десяти минутах ходьбы от места работы. Вам только надо будет платить за коммунальные услуги.

Все по совокупности, не скрою, звучало не плохо, и все же я не смог перебороть в себе ту неприязнь при мыслях о подвале, секционном зале и посиневших трупах. Уж слишком я привык к работе с живыми, пусть и не слишком здоровыми, людьми.

Главврач пристально глядел на меня в ожидании положительного ответа. К сожалению для него, я не смог его дать.

— Не стану тратить своё и ваше время, Сергей Степанович и скажу прямо: я вынужден отказаться от всех предложений и покинуть Старые Вязы. Надеюсь, какой-нибудь другой молодой специалист с радостью вольётся в ваш дружный коллектив и станет счастливым обладателем всех тех привилегий, что вы озвучили.

— Вы седьмой наш отказник, — тяжело выдохнул главврач. Мышцы его лица расслабились, а взгляд принялся блуждать по поверхности стола, спотыкаясь о бумаги, полки и канцелярию.

Я встал и попятился к дверям, в надежде, что Селин не станет больше доставать очередной козырь из рукава, дабы убедить меня остаться. И он не стал.

Попрощавшись, я вышел за дверь и тут же столкнулся с Мадой. На её лбу устроили соревнование морщины старости со складками недовольства.

— Ккак вам не ссстыдно! — воскликнула она своим дребезжащим тонким голосом. — Даже сстарики не тттребуют к себе ссстолько вввнимания! За то вввремя, сссколько вы пппробыли в кккабинете ггглавврача, Сссергей Ссстепанович усспел бы пппринять пппять пппациентов.

Это было громко сказано, так как по моим подсчётам, я пробыл там не больше двадцати минут, и все же не стал оправдываться и что-то объяснять. Вместо этого, я спросил:

— Надеюсь, мой багаж цел и невредим.

Она хотела что-то произнести, но запнулась, видимо ожидала от меня иных слов.

— С ними вввсе ввв пппорядке. А вы, милый мой…

— Вот и отлично. — Я обогнул её стороной и пошёл к своим вещам, ступая широким шагом, чтобы старушка не поспела за мной.

— Нннадеюсь, бббольше не увидеть вввас в нннашей бббольнице! — крикнула она мне в спину.

— Уж это я могу тебе пообещать, старая кошёлка, — пробормотал я, забирая сумки и направившись к выходу.

С хмурым видом я побрёл обратно в сторону вокзала, пыхтя от тяжести сумок. Более или менее здоровые жители посёлка, которым в это утро не потребовался визит к врачу (в основном это были мужики, играющие в домино, да женщины, вывешивающие белье сушиться) опять же с ехидством глядели в мою сторону. Видимо посчитав, что я никому не смог продать коллекцию чудо-ножей или же циркониевые браслеты. До вокзала я добрался спустя двадцать минут, и все это время я размышлял о своих дальнейших действиях? Что теперь? Вернуться в родной город и поискать вакантные места в какой-нибудь частной клинике? Или же махнуть на все и отправиться на Камчатку в глухую деревеньку? И как мне тогда видеться с дочерью? После развода я и так физически почувствовал, как быстро отдаляюсь от неё в прямом смысле слова. А со временем стану и в переносном.

Мои размышления о дальнейших действиях оборвались, стоило мне добраться до перрона и увидеть знакомого рыжего кота, стоящего у будки кассира. Он смотрел на меня своим единственным глазом и немного нервно поддёргивал хвостом.

— Тимофей?

Кот быстро подошёл ко мне и принялся тереться о мою ногу. Опустив сумки, я взял его на руки. Старый кот не воспротивился этому, а даже наоборот — вытянул мордочку вперёд, желая обнюхать моё лицо. Его седые усы были ломкими, у ободранного уха виднелся островок гладкой розовой кожи, где шерсть перестала расти. Под моими пальцами билось горячее сердце. Золотисто-зелёный глаз пристально уставился на меня в надежде ввести в гипнотический транс. Но хвостатый Кашпировский то ли оказался шарлатаном, то ли переоценил свои мистические способности.

— Ты опять сбежал?

Прежде чем кот успел ответить на мой вопрос на перроне возникла группа мальчишек из пяти человек, самому старшему — явному лидеру местной шпаны — было около двадцати, в то время как младшему — не больше двенадцати. Они громко смеялись и предпочитали использовать в разговоре культурные и матерные словечки в соотношении — пятьдесят на пятьдесят.

Лидер местной банды бросил пустую стеклянную бутылку из-под пива в стену перрона, под одобрительный свист и крики своих «вассалов». Никто не любит дворовых хулиганов (кроме их матерей), вот и я к этой контркультуре относился всегда крайне отрицательно. И не только потому, что вырос в благополучной интеллигентной семье, но и потому что в детстве сталкивался с их братией. Мне приходилось прятаться, спасаться бегством, и даже возвращаться домой в порванной одежде или же синяком под глазом.

К сожалению, как и утром, перрон оставался пустынным. Если в будки и находился кассир, то он не решился выйти и сделать мальчишкам замечание. Я тоже не стал читать им мораль, и не потому что почувствовал страх перед ними. Спустя годы, особенно человека моей профессии, уже мало что может напугать, если только это не судебный пристав или же ещё хуже — приезд тёщи в гости на неделю. Но, чтобы быть с вами полностью откровенным, неприятный холодок все же пробежал по моей спине, стоило взгляду главного хулигана остановиться на мне. Вначале он замер на месте, словно встречающий на перроне человек, наконец дождавшийся нужного ему пассажира, затем на его губах проступила неприятная кривая улыбка. Его свита пару секунд ещё обсуждала силу и точность его броска, после чего замолчали и они.

— Здравствуй, дядя, — произнёс парень, плюнув под ноги сквозь щель зубов. — Куда путь держишь?

— А тебе какое дело? — голос мой был спокоен и, к моей великой гордости, пропитался жёсткими нотками уверенности. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы лидер хулиганов сменил свой тон и охладил свой пыл.

— Да так, просто интересуюсь, — пожал он плечами. Достав из кармана чётки, он принялся их вертеть в руке, видимо пытаясь вернуть утраченную решительность. Мальчишки, все ещё стоявшие за его спиной, пытливо ждали продолжение речи своего «гуру». — Редко увидишь в наших краях незваных гостей… А вот котяра мне знаком.

Интерес к моей персоне пропал практически полностью. Тимофей, словно поняв, что речь зашла о нем, напрягся и, вытянув когтистые лапы, вцепился в моё плечо.

Хулиган, неторопливо, направился ко мне, тоже протянув руки в мою сторону. Чётки в его ладони делали его похожим на проповедника некой секты, которая принимала в свой приход исключительно мальчишек.

— Отдай его мне. Я отнесу его хозяину.

Прекрасно понимая, что отдав кота шпане, обреку животное на безрадостную участь, я прижал хвостатого крепче к груди.

— Я тоже знаю его хозяина. Спасибо за помощь, но я как-нибудь сам.

Гопник неприятно усмехнулся, скривив уголок рта. Руки он отпустил, но идти в мою сторону не перестал. Подойдя вплотную, он оглядел меня с ног до головы. Тоже соме сделал и я. Передо мной стоял наглого вида юноша, от силы четырёх классов образования, с выбритой почти под ноль головой, но с дурацкой рыжей чёлкой. Левую бровь рассекал тонкий шрам, вполне возможно сделанный нарочно, ради усиления брутальности но простецком веснушчатом лице. С той же целью его щёк и подбородка не касалась бритва около десяти дней. Одет он был в чёрную майку с принтом незнакомой мне музыкальной группы, в куртку цвета хаки и потёртые джинсы, которые поддерживал ремень с большой бляхой. На ногах он носил пыльные когда-то белые кроссовки.

Никакой оригинальности.

— А в сумках что? — спросил юнец, пнув одну из них носком.

— Эй! — Его поступок не на шутку разозлил меня. Не будь в моих руках кота, я бы схватил его за грудки и вытряс из него всю напускную храбрость.

— Да ладно, я вроде не сильно.

— Без разницы. Я не давал тебе такого права!

— А кто тебя спрашивать будет, — громко заявил мальчишка и медленно повернулся назад. Как по команде остальные мальчишки весело загоготали.

— Как тебя зовут? — я решил взять бразды правления нашим разговором в свои руки.

— Зачем интересуешься, дядя?

Это его «дядя» мне сводило скулы не меньше, чем глупая ухмылка. Хотелось тут же придумать ему схожую кличку, а-ля «племяш». Только делать этого я не стал, чтобы не опускаться до его уровня.

— Зачем? Потому что ты разговариваешь со старшим. — Я тоже повысил голос, чтобы наш разговор был слышен и его свите. — Мне нужно знать с кем я разговариваю и как к тебе обращаться.

Немного помедлив, юноша вымолвил:

— Ну, Петя, и чё?

Гогочущий смех его соплеменников дал ясно понять, что произнесённое имя было ненастоящим.

— Слушаю сюда, Петя. Когда ты в последний раз обращался к врачу?

— Чего?

— Как часто ты скрипишь зубами по ночам и просыпаешься с чувством усталости?

— Чего?

— Тебя беспокоят бурление в животе, неустойчивый стул, анальный зуд?

— Ты чего несёшь, дядя? — Парень явно опешил от моих расспросов, да к тому же на столь нелицеприятную тему. Он инстинктивно обернулся назад, ловя на себе неловкие взгляды мальчишек.

— Ты замечал увеличения лимфатических узлов под мышками и за ушными раковинами?

— Нет у меня ничего такого! — огрызнулся он.

— Я врач, так что можешь мне довериться. Судя по твоему худосочному телосложению, бледности кожи, а также шелушению на ладонях, я с уверенностью могу сказать, что ты страдаешь от гельминтоза. В простонародье — от глистов.

Мальчишки за спиной своего быстро теряющего авторитет лидера принялись смущённо отводить взгляды, а кое-кто с трудом сдерживал усмешки.

— Нет у меня глистов, понял ты…, — Петя не договорил, так как в его голос просочились плаксивые нотки. А зарыдать сейчас перед лицом унизившего его дядьки, и особенно перед боготворившими его юнцами означало и вовсе потерять остатки былого авторитета. Потоптавшись на месте и не найдя слов для восстановления пошатнувшейся репутации, он выдавил из себя еле слышно: — Мы ещё встретимся.

Сказав это, он поспешил покинуть перрон. Мальчишки запоздало и неуверенно зашагали следом, обойдя меня стороной, словно боясь, что я начну каждому ставить диагнозы. С их уходом Тимофей ослабил хватку и только сейчас я почувствовал, что его когти добрались до моей кожи и наверняка оставили на ней царапины.

— Все хорошо, Тимошка. Пойдём, я отведу тебя к хозяину.

Вот так, из-за старого одноглазого кота и хулигана, страдающего от паразитов, я вернулся в Старые Вязы, чтобы остаться в них на следующие три года.

2.

Главврач встретил моё возвращение с распростёртыми объятиями, а вот старушка «Мада» с регистратуры — с неодобрением. Ей сильно хотелось заставить меня повторно отстоять очередь, но я уверенным шагом направился к кабинету Селина, не обращая внимания на недовольные крики за спиной. И хотя в кабинете был пациент, Селин любезно попросил его подождать за дверью, стоило мне сообщить о причинах моего возвращения.

«Уйти вы всегда успеете», сказал мне Фёдор Дмитриевич Пахомов, после того, как я передал ему кота. «Вы ничего не потеряете, кроме времени. Но вы слишком молоды, чтобы переживать по этому поводу».

Главврач позвал Магдалину «Маду» Алексеевну и попросил сделать нам по чашке чая. Я не отказался, так как с утра ничего не ел, а сладкий чай вполне мог бы перебить на время аппетит. В ожидании чая, главврач поинтересовался, что заставило меня передумать. Я не стал вдаваться в подробности и рассказывать про кота, его хозяина и местную шпану, сказав лишь, что по пути на вокзал взвесил все «за» и «против».

— Рад это слышать. Поверьте, Вы не пожалеете о своём решении. К нашему посёлку очень легко привыкнуть и сложно покинуть. Даже вы, побывав у нас всего-ничего, не смогли уехать. — Главврач рассмеялся, я же ответил сдержанной улыбкой.

Вскоре «Мада» принесла поднос, на котором дребезжала всего одна чашка чая с сахарницей. Демонстративно, она поставила оба сервиза перед главврачом.

— А где чай для нашего гостя? — осведомился Селин.

— А ррразве он ннне оттказался? — с вызовом глядя на меня, поинтересовалась старушка.

Главврач уставился на меня, словно приняв за истину слова своей подчиненной.

— Нет, с моей стороны отказа не было. — Я решил не давать заднюю. В тот момент чай для меня был куда важнее тактичности к старческому маразму. — Даже наоборот, я к чаю просил чего-то сладкого. Пряников или конфет.

Главврач перевёл вопрошающий взгляд на «Маду». Та хотела что-то возмущенно изречь, но запнулась, нервно пожевав впалые губы.

— Пппойду пппоищу в кккульке ссо сссладостями, что я кккупила ддля сссвоих вввнуков, — хмуро проворчала она и неторопливо покинула кабинет.

— Старушка Мада, — вздохнул Селин, — совсем с памятью у неё плохо стало. Кстати, как вы относитесь к музеям анатомических редкостей и аномалий?

«Если главврач вам предложит посмотреть свой музей уродств, не стоит отказываться», предупредил меня Пахомов. «Во-первых, он лично собирает экспонаты на протяжении десяти лет. А во-вторых, отказа он не примет».

— Я посещал не единожды Кунсткамеру и остался под впечатлением. А потому, мой ответ: положительно.

— Прекрасно! — Главврач встал и поманил меня за собой. — Тогда, я хочу показать вам старовязовский музей, который находится буквально вот за этой дверью. — Он указал рукой на закрытую дверь справа от себя, на которой висела табличка с лаконичным, но броским словом: «МУЗЕЙ».

— С удовольствием, но я бы предпочёл вначале выпить чаю, а уж потом смотреть на двухголовых младенцев.

— Полностью разделяю ваше мнение! — заверил меня Селин, чуть было не шлёпнув себя по лбу. — Я совсем забыл о нём. — Я глянул на его чашку, с жадностью ловя аромат бергамота, что с паром поднимался вверх, дразня моё обоняние. Главврач вернулся в своё кресло, скрестив ладони на груди. — Касательно двуглавых младенцев: к сожалению, в моей… нашей коллекции этого экспоната нет. Хотя, признаться, я был бы не прочь его заполучить.

Вернулась «Мада» с тем же подносом, но с другой чашкой чая. Её она поставила передо мной, громко стукнув днищем чашки о столешницу. Также рядом упали две конфеты сомнительной свежести.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я, получив в ответ только презрительный взгляд сквозь толстые линзы очков.

С чаем я справился быстро. Главврач залпом осушил свою чашку, стараясь не отстать от меня. Прежде чем открыть заветную дверь и впустить меня в «святыню», он протянул мне пару бахил, надев другую пару поверх своих ботинок.

Это был переделанный кабинет для конференций, которым не пользовались по назначению (используя логическую цепочку) более десяти лет. Экспонаты, представленные здесь, стояли на специально заказанных полках, в стеклянных шкафах и даже на Т-образном столе. Большая их часть хранилась в банках заполненных формалином, меньшая — в сушеном виде. Чего здесь только не было: человеческие мозги (одни на вид здоровые, другие — пористые как губка), почки (целые и в разрезе), лёгкие (правильной формы и деформированные метастазами), отсечённые ладони, стопы и даже головы (на пальцах одного из экспонатов я смог разглядеть бледно-голубую татуировку с именем «Коля»). Я прошёлся мимо каждой полки и шкафа, слушая восторженные речи главврача о том, как в музее появился тот или иной экспонат. Как оказалось, большую часть из представленных здесь образцов, Селин выпросил (выкупил?) у других медицинских учреждений, которые не представляли большой ценности для их бывших владельцев. Остальные же органы принадлежали местным жителям, проданные музею родственниками умерших за символическую оплату — «пузырь».

Для музея аномалий здесь было слишком мало образцов с настоящими девиациями от нормы. Данное замечание я оставил при себе, не желая обижать хозяина. Спустя десять минут экскурсия меня утомила, в то время как Селин, казалось, только воодушевился, войдя в образ моего персонального гида. Особый блеск в глазах Селина вспыхнул, когда он оказался перед самым непримечательным из экспонатов, а именно перед отрезанным пальцем, который, скрючившись, лежал на дне банки и своей белизной напоминал личинку майского жука.

— Как Вы думаете, кому принадлежал сей палец? — с азартом продавца лотерейных билетов спросил главврач.

— Не могу знать.

— Ну, хотя бы попытайтесь угадать.

— Даже не рискну предположить.

— Ладно, не стану томить ваше любопытство и расскажу. Это палец нашего нынешнего патологоанатома — Александра Викторовича Безбородова.

Этот факт не на шутку меня удивил. Но не по той причине, на которой ожидал главврач.

— То есть как нынешний патологоанатом. А я тогда кто?

— Вы? Вы наш новый патологоанатом. Александр Викторович уже не молод и ему давно пора на покой. Мы бы и проводили его на пенсию со всеми почестями ещё лет пять как, да вот замены ему не было… до сегодняшнего дня.

Как мне вскоре стало известно, возраст был не главной причиной желания Селина расстаться с Безбородовым. Но всё тайное для меня вскоре должно было стать явным.

— Вы упоминали учителя, который введёт меня в курс дела. Это о нём вы упоминали? — уточнил я, не отводя глаз от пальца в банке.

— Да, Александр Викторович прекрасный специалист и кладезь неиссякаемых знаний в своей области. Хотя, как и вы, у него диплом по другой специальности — по радиационной иммунологии. Именно из-за своей специальности он был одним из первых врачей, кто отправился в Чернобыль в 86-ом году. И даже получил орден «Мужества» и медаль «За спасение погибавших». Безбородов — неординарная личность.

— Даже не сомневаюсь, — произнёс я, с трудом отведя взгляд от ампутированной конечности. — Мне даже захотелось с ним познакомиться.

— Тогда не стану вас больше томить.

Спустя десять минут мы спустились в подвальное помещение на лифте. Как только створки открылись, мы вышли на небольшую квадратную площадку, что упиралась в широкую дверь, к которой крепилась табличка с надписью «Патологоанатомическое отделение». А чуть выше, для менее осведомленных посетителей, висела другая — «МОРГ». Эти кричащие четыре буквы становились яркими и тускнели из-за неисправно работающей лампы, размером с литровую банку. Электричество гудело в ней как недовольное насекомое, попавшее в сетчатую ловушку плафона. Главврач, решительным толчком, открыл двери и далее наш путь продолжился по узкому холодному коридору вдоль вереницы труб, с которых то тут, то там капала вода. Здесь нас ждали еще несколько дверей, большая их часть была без опознавательных надписей. И только две могли гордиться именованием. Одна из них вела в прозекторскую. Вторая — в личный кабинет заведующего отделением.

Я приготовился к встрече с человеком, чьё настоящее и прошлое меня не на шутку заинтересовало. В мыслях я уже рисовал образ Александра Викторовича Безбородого, как некого великого ученного, полностью увлечённого своей работой. У него должны были быть залысина до самого затылка, седая аккуратная бородка, очки в толстой оправе, и колкий холодный взгляд. Этакий доктор Айболит… точнее Уженеболит. Селин постучал и, не дожидаясь ответа, открыл кабинет врача. Тот оказался пуст. Ничего не говоря, Селин развернулся и направился в прозекторскую.

— Александр Викторович, вы тут?! — прокричал главврач, оглядев пустой зал, если не брать в учет металлических столов, да каталок, на одной из которых лежало тело, прикрытое простыней. Ответа не последовало. — Безбородов, где вы?

И опять тишина в ответ.

Запах здесь был, скажем прямо, специфический: дезинфекции, медицинских препаратов и чего-то болотистого, словно совсем недавно здесь вскрывали труп в сильной стадии разложения. К такому, скорее всего, невозможно привыкнуть. Хотя, гораздо хуже если возможно. А вдруг он въесться в одежду, и я, свыкшись с ним, перестану его чувствовать? Чего не скажешь о случайных прохожих, чьи подозрительные взгляды буду ловить на себе со временем. Что если моя дочь перестанет желать наших редких встреч из-за данного запаха? Что если я останусь навсегда одиноким, по той простой причине, что женщины не захотят со мной ходить на свидания?

От таких мыслей стоило поскорее избавляться. Иначе неравен час, как я сорвусь с места и побегу прочь по коридору под удивлённые возгласы Селина.

Мы остановились в центре зала, и принялись оглядываться по сторонам: Селин в поисках патологоанатома, я — призраков и оживших мертвецов. Если мне повезло, и я не разглядел ничего сверхъестественного, то главврачу повезло меньше — его подчинённого нигде не было.

— Может, он вышел подышать свежим воздухом и скоро вернётся? — предположил я.

— Безбородов — затворник. И покидает подвал только по двум причинам: когда уходит поздно вечером домой и…

Главврач запнулся. Было что-то, о чём ему совсем не хотелось говорить. Поглядев ещё с минуту по сторонам, Селин остановил своё внимание на маленькой дверце во вспомогательное помещение. Не долга думая, он направился к ней и одним резким рывком отворил. Внутри до этого стоял полумрак, теперь же мощный свет прозекторской осветил тесное помещение, где хватило место табурету, швабре, чистящим средствам и пожилому человеку, который спал, прислонившись щекой к стенке. Между его ног стояла пустая бутылка водки и граненый стакан с влажным дном.

— Он пьян? — спросил я. Увиденное меня удивило. Хотя, где-то в глубине души я ждал чего-то похожего. Всему виной были фильмы с подобной тематикой, в которых люди данной профессии всегда показывались пьяницами и грубиянами.

Главврач поднял стакан и резко вдохнул, после чего поспешил вернуть его обратно.

— Определённо, — констатировал Селин, после чего виновато взглянул на меня. — Я с вами был честен не до конца. Главной причиной, почему мы ищем замену Безбородову, является не его возраст, вернее — не только его возраст, — но и пагубная привычка.

— И часто он пьёт на работе?

— Думаю чаще, чем мне удавалось его поймать с поличным, — нехотя признался Селин, после чего схватил пьяного патологоанатома за плечи и принялся его трясти не жалея сил. — Эй! Очнитесь! Ну же, чёрт бы вас побрал, вставайте!

Безбородов что-то пробурчал в ответ, после чего умолк.

Моё желание поближе познакомиться с патологоанатомом быстро сошло на нет, а вот желание покинуть Старые Вязы возросло троекратно, хотя давать заднюю было поздно.

— И чему он сможет меня научить? Как пить не закусывая?

— Не стоит делать поспешных выводов, Родионов. Александр Викторович прекрасный специалист и я уверен, что он оправдает ваши ожидания на все сто процентов… как только протрезвеет. И я предполагаю, что ваше присутствие как раз повлияет на него благоприятно.

В кармане главврача зазвонил мобильный телефон. Звонили с регистратуры и просили принять как можно скорее пожилого человека, которому стало плохо. Селин поспешил ретироваться, пообещав вернуться как можно скорее. Я же в это время решил осмотреться по сторонам и понять примерно, что где находиться и что меня ждёт впереди. Хотел я этого или нет, но ноги и глаза меня вскоре привели к занятой телом каталке. Судя по габаритам фигуры, а также по размерам и ширине стоп, я мог констатировать, что умершим был мужчина пожилого возраста около ста килограмм веса. На большом пальце белесой ноги висела бирка. С осторожностью, словно боясь разбудить «спящего» я подошёл к каталке.

— Анатолий Васильевич Тарасенко, 08.09.1950го года рождения, — прочёл я шёпотом. — Причина смерти: а) бронхопневмония, б) генерализованные метастазы, в) рак нижней доли легкого.

— Примите мои соболезнования.

Я с трудом сдержал крик, при этом резко развернулся на сто восемьдесят градусов. Позади меня стоял патологоанатом Безбородов. Его шатало из стороны в сторону как опытного моряка во время шторма.

— Курение и работа с токсинами доконали вашего родственничка. — Он прошуршал по карманам своего мятого халата, извлёк жевательную пластинку и отправил её в рот, не разворачивая защитной фольги. — Я его не очень хорошо знал, но слышал о нём много хорошего. Жаль его. Искренно жаль. Если хотите, я могу помочь вам с оформлением всех бумаг… за небольшое вознаграждение.

Его язык заплетался, глаза поочерёдно открывались и закрывались. Чтобы оставаться в вертикальном положении патологоанатому пришлось опереться бедром о металлический стол. Он всё меньше походил на того врача, которого я себе ранее представлял. К тому же у него не было залысин, скорее наоборот — такой густой шевелюре могла позавидовать любая модель, рекламирующая шампунь. А ещё вместо бородки он предпочитал недельную щетину. Да и на плохое зрение он явно не жаловался.

— Не нужно. Он мне не родственник.

— В таком случае, я вынужден попросить вас покинуть секционный зал. Посторонним вход воспрещён.

— Я работник данного медицинского учреждения. Вдобавок, я ваш непосредственный коллега. Моё имя Алексей Дмитрьевич Родионов. Рад нашему знакомству, — слукавил я, протягивая руку для пожатия.

Безбородов вяло пожал её своей четырёхпалой ладонью, после чего резко отдёрнул её назад, словно я причинил ему боль.

— Это какая-то ошибка, — пробурчал он. — Я работаю один. Всегда работал один. У меня нет помощника.

— Об этом вам стоит поговорить с главврачом Сергеем Селиным. Он и должен был нас представить друг другу, к сожалению, ему пришлось отлучиться.

— Бред какой-то. Видишь это?! — он сунул мне в лицо свой кулак. Если бы не отсутствие пальца, это могло быть воспринято за неприличный жест. — Я ему отдал дистальную, промежуточную и проксимальную фалангу среднего пальца для того, чтобы он мне никого никогда не подсовывал… Не то чтобы я специально отрезал себе палец ради этого. Так получилось просто… Короче, — махнул он на меня рукой, повернулся спиной и направился назад в свою кладовку. — Кому я всё это объясняю? Не нужен мне помощник. Это все что я хочу тебе сказать, Лёшка.

— Это не вам решать! — повысил я голос. — Тем более что я скорее не ваш коллега, а преемник.

Безбородов остановился, затем очень медленно обернулся.

— Преемник? Хм, а вот сейчас обидно было. — Плечи старика даже поникли, дрожащая рука достало изо рта жвачку с вкраплениями фольги, и спрятала её в кармане мятого халата. — И тебе не стыдно?

— Простите?

— Ты заявляешься сюда — в место, которое служит мне сорок лет домом и говоришь, что пришёл выселить меня. Тебе не стыдно?

— Александр Викторович, я понимаю, что у вас есть повод злиться, но, поверьте, у меня и в мыслях не было указывать вам на дверь. Я даже не хотел соглашаться на эту работу.

— Но ведь согласился…

— Да…, но был готов отказаться и даже покинуть Старые Вязы.

— Тогда уходи.

— Я…я не могу, — мне всё сложнее становилось находить нужные слова. Старик довлел надо мной, словно статуя распятого Христа, пусть даже был примерно с меня ростом и находился на расстоянии десяти шагов от меня. — Я уже согласился, и мне нужна эта работа.

— Хм, всем нужна работа для зарабатывания денег. Но не для всех работа — призвание. Вот для меня — призвание. А для тебя?

— Все идущие в медицину становятся врачами по призванию, иначе мой путь в этой области завершился бы еще в училище, — здесь правильный ответ для меня был очевиден.

— В морге поздно лечить пациентов. Тут ставят окончательный диагноз. — Мутные глаза смотрели на меня с нескрываемым призрением, и этот взгляд нервировал меня, но и стыдил. В тот момент я был уверен, что здесь нам двоим не будет места. Меня не научат ничему новому, а даже если старого патанатома и заставят учить меня до расторжения контракта, он сделает всё возможное, чтобы сделать мою жизнь здесь невыносимой.

— И правильный окончательный диагноз в будущем поможет назначить правильную терапию ещё живым пациентам, — подытожил я.

— То-то и оно. Не каждый терапевт способен стать хирургом. Я хоть и пьян, но глаз у меня намётан. Ты сделан из другого теста. Тебе лучше общаться с живыми. Оставь мёртвых тем, кто может слышать их тайны, не боясь испачкать руки.

Тут я ничего не мог ему возразить. Я ведь приехал сюда именно для того, чтобы заниматься терапией, да вот только место это было занято. И тот, кто его занял как раз и появился снова у дверей в морг.

— Безбородов, рад что вы очнулись, — Сергей Селин оглядел того с головы до пят с непроницаемым видом, оставив при себе сделанные выводы. Затем взглянул на меня, проявив к моей персоне куда больший интерес.

— Итак, Родионов, с сегодняшнего дня это ваше новое место работы. А Безбородов, — даже не смотря в его сторону, — немедленно отправится домой, примет душ и выспится, и уже завтра, с новыми силами и чистой одежде начнёт вас обучать всем хитростям своей специальности.

— Степаныч, сердце в бляшках! — повысил голос пьяный медик. — Ты что удумал, избавиться от меня после стольких лет дружбы?! Да ты мне по гроб жизни должен быть обязан! Должен на коленях просить, чтобы я остался! Я палец пожертвовал для твоего музея! Чего ты ещё от меня хочешь?! Руку отрезать?!

— Александр Викторович, прекратите это немедленно! — Лицо Селина стало красным, а голос почти перешёл на фальцет. — Я требую, чтобы вы немедленно шли домой! Завтра я не хочу видеть вас в таком же виде, иначе — уволю по статье!

— Да? И кто тогда будет учить твоего «белоручку» резать трупы? Сам-то ты при виде крови в обморок падаешь.

— Пойди прочь! — Селин сделал шаг в сторону и указал пальцем на дверь.

Безбородов хмыкнул, театрально склонил голову и потопал шаткой походкой в сторону выхода, по пути отбив «пять» по стопе трупа, что покоился на каталке.

— Простите за то, что вам пришлось при всём этом присутствовать, — с неловкостью произнёс главврач. — Он совершенно другой человек, когда трезв.

— Надеюсь, завтра утром я познакомлюсь с этим другим человеком.

— Значит, вы не передумали и готовы остаться с нами?

Я смиренно развёл руки в стороны. Шанс покинуть эти места у меня был, и я им не воспользовался, а бесконечно менять своё решение — не в моём стиле.

— Слава богу! В таком случае, позвольте мне показать и остальные кабинеты, где вам предстоит проводить большую часть своего рабочего времени.

Поселили меня в здании с «родимым пятном» на «боку». Так я стал соседом Федора Пахомова и его кота Тимофея. Это было общежитие советских времён: с узкими лестничными пролётами, с несколькими слоями краски на перилах, с расписанными незамысловатыми словами и рисунками стенами. В коридорах стояли сильный запах вареной капусты и звонкие крики детворы. Мне навстречу как раз бежали три мальчишки лет семи-восьми. Тот, что убегал, чуть было не столкнулся со мной, к счастью юное тело вовремя нажала на тормоза и остановилась до того, как впечататься в меня.

— Ой! — воскликнул мальчишка, глядя на меня. — Здрасте!

Не дожидаясь приветствия в ответ, мальчишка побежал дальше. Его преследователи промчались мимо меня, уже не останавливаясь, успев кинуть в мой адрес те же слова приветствия.

— И вам здоровья, — произнёс я, провожая взглядом их окружённые ореолом света фигурки. Окно в коридоре было грязным, но большим, а потому всё кругом освещалось дневным светом.

Остальные жители общежития были менее приветливы. Кто-то кивал только после моего приветствия, а кто-то просто провожал меня хмурым взглядом, держа в руках тазики со стираным бельём. Виктор Пахомов мне на пути не встретился, к тому же я не знал, на каком этаже он живёт, ни в какой именно квартире, а потому мне пришлось искать нужную мне информацию у других жителей.

— Добрый день, — поздоровался я с двумя девочками, которым до совершеннолетия оставалось года два-три. Они вели активную беседу, из обрывков которой я успел понять лишь то, что они не сестры, а — подружки, и то, что родители одной из них не хотят отпускать её вечером на дискотеку. — Не подскажете, как я могу найти квартиру Каринэ Еприкян?

Именно так звали бывшую владелицу квартиры, в которую меня поселили. Померла она года два назад, родных у неё не было, а потому недвижимость перешла во владения городской администрации.

— Не повезло тебе, дядя, — сказала та, которую родители держали в «ежовых рукавицах». Синий лак на её пальцах практически сошёл, крашеные волосы были ломкими на концах, а вот корни выдавали натуральный цвет. Тонкую бледную шею опоясывал чёрный ремешок — вроде бы такие называют чокерами. В её глазах читалось лёгкое призрение. — Ведьма померла пару лет назад.

И опять меня назвали «дядей». Конечно, в тридцать с лишним лет хочется верить, что ты ещё молод и даже можешь нравиться молодым девушкам. Но, девушкам виднее. Против времени не попрёшь.

— А вы с ней разве родственники? — спросила вторая, любительница рваных джинсов и сапожек с высоким голенищем. Подол майки был завязан в узел, обнажая впалый живот и пупок с серьгою. — Или хотели заказать приворот?

Они переглянулись и тут же засмеялись. Звонко, по-девичьи, и, как не странно, без злорадства. Нехотя мои губы тоже скривились в улыбке.

— Нет, я новый житель. Надеюсь, у вас тут весело.

— А, — с подозрением протянула крашеная, словно желая добавить: «Хоть и взрослый, но дурак». — Дальше по коридору, вторая дверь справа.

— На ней краской ещё написано слово из трёх букв, — хихикнула ковбойша. — Мальчишки все стены в подъезде изгадили, вот и перешли уже на двери заброщек.

— А почему ты её назвала ведьмой? — обратился я к «блондинке».

— Пф, — та скривила губы, приподняла брови и слегка покачала головой, выказывая призрение к моему глупому вопросу. — Потому что, она была ведьмой. Гадания там, всякие, заговоры, привороты…

— Она помогла моей мамке приворожить папку, — добавила «пастушка», без малейших ноток иронии в голосе.

Я поблагодарил их за помощь, после чего потащил свои сумки в указанном направлении. Девочки тут же продолжили прерванный разговор.

Дверь была голубого цвета, а буквы (кривые, разного размера и насыщенности) — белого, а потому надпись не слишком сильно бросалась в глаза. Тем не менее, я решил, что как только обустроюсь, так сразу же отправлюсь в местный магазин, куплю краску и закрашу её.

Ключ в замке долго не хотел проворачиваться, но прежде чем я успел выругаться от злости, заржавевший механизм пришёл в движение и дверь, с лёгким скрипом, отварилась.

Комната была маленькой, но солнечной. Пол деревянный, на стенах сползающие обои с цветочками, с потока свисала лампочка без люстры, кровать с пружинным настилом справа, шкаф с покосившейся дверцей — слева, на подоконнике — лысый кактус, в углах — пыль, катышки и мышиный помёт. Я поставил сумки на кровать и выдохнул с тревожным облегчением.

До закрытия торговых точек оставалось пару часов, а потому, оставив сумки в квартире, я поспешил в магазин. Необходимо было купить еды, посуду, и остального по мелочи. Адрес мне подсказала другая моя соседка. В этот раз это была женщина лет пятидесяти, по форме напоминающая квадрат Малевича — только не тот, что чёрный — а красный, из-за цвета халата и тапок. Денег у меня было достаточно для нормальной жизни на месяц в городе, здесь же этой суммы, скорее всего, хватило бы на полгода. Я взял всю наличку с собой, рассовав ее по карманам. Исхудалость дверного замка и незнание соседей требовали от меня перестраховки.

Магазин, как и все строения в Старых Вязах, был построен во времена Союза. Внутри меня ждало просторное помещение, разделённое на отсеки: продовольственные товары, бытовая техника, химия и комиссионка. Несмотря на вариативность разделов, продавец был один. Впрочем, покупателей блыо не больше. Из-за скудности ассортимента, я еще сильнее почувствовал себя человеком, попавшим в прошлое, во времена товарного дефицита. С потолка свисала липкая лента, откуда-то справа звучало радио с песнями из 80-ых, на прилавке стояли синие весы, а за прилавком крупная женщина в белом чепце и фартуке. Взгляд, обращённый на меня, уже привычно, был подозрительный.

— Добрый день. Уютно у вас тут.

— Что-то зачистили городские проверки. У вас, что там некого больше проверять? — спросила продавщица, воинственно уткнув кулаки в массивные бока.

— Я не из налоговой.

— Оно и видно. Весь такой любезный, холенный. Знаем мы вас, пусть даже и меняетесь чуть ли не каждый год. Украл, прогнали с работы, наняли такого же до следующего залёта.

— Я, погляжу, у вас все в посёлке не очень приветливые, — констатировал я досадный факт. Разве что Пахомов был исключением из правил. — Даже не знаю, смогу ли я прижиться у вас и влиться в столь консервативное общество.

— Мы не только консервами торгуем, у нас есть и свежие продукты, — возмутилась продавщица, явно не поняв смысла слов, перефразировав всё на свой лад. — И куда ты приживаться собрался-то? В наш посёлок не переезжали лет тридцать по собственному желанию.

— Я ваш новый патологоанатом, — признался я, рассматривая полки с товарами, в надежде найти необходимое.

— Батюшки! А с «Бородой»-то что? То есть с Безбородовым. Только не говори, что помер или ещё хуже — уволили за пьянство. — Продавщица наклонилась и достала из-под прилавка толстый журнал. Судя по состоянию листов, был он исписан более чем на три четверти. — Он много чего брал в долг. У меня всё записано. Кто мне деньги-то вернёт?

— Не волнуйтесь, он жив и пока работает. Касательно денег, обсудите это с ним, не со мной.

Волнение с её лица сошло, и теперь она глядела на меня с любопытством и.… доброжелательностью?

— Ой, как жаль, что Александр Викторович уходит на пенсию. Золотой он человек. Люди у нас часто помирают по причине возраста и алкоголя. Он всегда помогал с оформлением бумаг. Никому не отказывал. Мы буквально молимся на него.

«Ага, а молитвы записываем в долговой журнал», добавил я про себя.

Я не стал далее поддерживать диалог, понимая, что это приведёт меня к ненужным обещаниям, а потому поспешил перейти к делу. Спустя десять минут я вышел из магазина с двумя кульками. С ними я направился обратно. Среди покупок были: тарелка, ложка, вилка, нож, кружка, хлеб, консервы, палка сухой колбасы, овощи, фрукты, минералка и булочка с повидлом на завтрак.

Вернувшись в квартиру и съев два бутерброда с колбасой и помидорами, я принялся за уборку, предусмотрительно прихватив парочку тряпок для влажной уборки. Метлу я одолжил — пусть и без спроса — у своих ближайших соседей. Рассчитывал я вернуть веник до того, как хозяева заметят пропажу. Забегая вперёд, хочу сказать, что это мне удалось. Пыль, паутина, мышиные катышки — всё это вмиг покинуло свои уже привычные места, объединились в кучки, после чего отправились в ведро для мусора. Также я открыл окно, чтобы тяжёлый застоявшийся запах сменился на прохладный осенний воздух.

Я прошёлся влажной тряпкой по всей комнате, и вскоре черёд дошёл и до старого шкафа. Открыв его, я обнаружил приятный сюрприз от бывшей владелицы, а именно: матрас, подушку, простыню, одеяло и шерстяной платок — колючий, но тёплый. Также в шкафу, на одной из полок лицом вниз лежала фотография в рамке. Я поднял её, протерев тряпкой пыль. Это была черно-белая фотография пары в свадебных нарядах. Он — смуглый, с мужественными чертами лица, длинным узким носом и высокими скулами, глаза выдавали в нём военного человека, голову украшала папаха. Она — не высокая, с чёрной длиной косой и не менее чёрными бровями, лицо круглое, глаза суровые — с чертовщинкой, — голову украшал национальный головной убор и платок. Выкидывать фотографию у меня и в мыслях не было, а потому, недолго думая, я повесил рамку на стену, там, где она, скорее всего, и весела ранее, судя по гвоздику. Затем, мысленно поблагодарив Каринэ Еприкян за пастельные принадлежности, я быстро расстелил их на кровати.

Спустя час я оглядел комнату и пришёл к выводу, что в плане чистоты меня всё устраивает, а потому принялся разбирать содержимое привезённых с собой сумок. К счастью всему нашлось место. За окном стемнело, и я включил свет — жёлтый, но уютный. За дверью прозвучали голоса и смех неугомонных мальчишек. Они заставили меня вспомнить о дочери. Присев на край кровати, я достал телефон и принялся листать галерею с фотографиями своей малышки. Находясь один, в пока чужом месте, в тысячи километрах от неё, у меня защемило сердце от грусти. Всё перед глазами начало расплываться, но волю слезам я не дал. Шмыгнув носом, я спрятал телефон в кармане, после чего поспешил покинуть комнату, чтобы пройтись на сон грядущий.

Прогулка заняла почти полтора часа. Людей было мало, в основном доносилась семейная брань из приоткрытых окон, да звуки телевизора. Уличное освещение было скудным, но его хватило на то, чтобы я смог разобрать надписи на вывесках зданий. Теперь я знал, где находится сельсовет, школа, столовая, библиотека и местная баня. Так что вечерняя прогулка оказалась не только полезной, но и познавательной.

Вернувшись, я прихватил полотенце, зубную щётку, мыло и направился в общую ванную комнату. Уже по традиции мне пришлось постоять в очереди, ловя на себе пристальные взгляды. К счастью, никто не решился завязать со мной разговор. Лёг я в постель чистым и бритым, а потому и чуточку счастливее. Сон пришёл ко мне уже спустя полчаса, незаметно.

Снилось мне, что я сижу в помещении схожим с СИЗО и пятилетняя дочь пришла навестить меня. Не успел я обмолвиться с ней и словом, как к решётке подошла моя бывшая жена и принялась стучать дубинкой по прутьям и кричать: «Приём окончен!».

Я открыл глаза, чувствуя себя сонным и подавленным. Сон тут же выветрился, стоило стуку дубинки по прутьям вторгнуться в реальность. Я не сразу понял, что стучали снизу. Словно сосед бил шваброй по потолку. Настойчиво, в одном ритме. Я пролежал в постели около минуты, глядя в потолок, надеясь, что стуки вскоре прекратятся, но не тут-то было. Уставший и злой, я поднялся, спустил ноги на пол и несколько раз сильно топнул. Стук прекратился и на том спасибо, правда, спать мне уже не хотелось. Вместо этого я чувствовал жажду. Зря я не принёс чашку воды с кухни перед сном. Ничего не оставалось делать, как пойти за водой, — судя по наручным часам — в два час ночи. Натянув штаны и свитер, затем обувшись, я вышел в тёмный пустой коридор. Пройдя мимо трёх квартир, я отворил дверь общей кухни и вошёл. Я не сразу сообразил, что в столь позднее время, на кухне кто-то ещё был.

— Извините…

— О, Алексей Дмитрьевич! Рад вас видеть! А я как раз жду, чтоб чайник вскипел.

— Фёдор Дмитрьевич? — спросил я, хотя был уверен, что это он. Пожилой человек, сидел на табурете у самой плиты, а его силуэт слегка освещало синее пламя, под брюхом жестяного чайника. На нём был толстый вязаный свитер с высоким воротником. Если бы не отсутствие бороды, его легко можно было принять за полярника или же на худой конец — за барда. Стоило мне подойти ближе, как я разглядел на его коленях Тимофея, чей горящий в ночи глаз пристально глядел в мою сторону. Вначале он был большим и круглым, но стоило коту меня узнать, сузился до полумесяца. — Вас тоже разбудили шумные соседи?

— Нет, — усмехнулся Пахомов, почёсывая кота за ухом. — Соседи мои такие же тихие, как камни на дне океана. Я просто люблю проводить чайные церемонии за полночь. Ничего не могу с собой поделать. Привычка. Возьмите ложечкой заварки из жестяной банки по вкусу. Конечно, это уже не тот чай, что продавался у нас когда-то, но в отличие от остальных, этот более-менее.

Я с радостью принял его приглашение. Глаза мои уже привыкли к темноте, а потому огня плиты хватило на то, чтобы я без труда нашёл на столе железную баночку. Положив две ложечки чайных листьев в стакан, я сел рядом с Пахомовым на свободный табурет.

— Значит, с сегодняшнего дня мы с вами соседи.

— Да, — кивнул я, вслушиваясь в довольное урчание кота. — Я уже прикупил кое-что из необходимого в местном магазине. Вот обживаюсь.

— И в какой квартире вы остановились, позвольте поинтересоваться?

— В той, где раньше жила Каринэ Еприкян.

— А, — протянул Пахомов. — Не плохой она была женщиной, пусть и занималась не богоугодным делом.

— Она взаправду была ведьмой?

— Гадала на картах и на кофейной гуще, лечила людей травами и заговорами, наводила и снимала порчу, пила самогон собственного изготовления и курила трубку. Что если не это делает женщину ведьмой? Надеюсь, не её озорной дух разбудил вас.

— Нет, — усмехнулся я. — Во-первых, ни в ведьм, ни в духов я не верю. Во-вторых, меня разбудил сосед снизу.

— Хм, — протянул старик, и морщины на его плохо освещённом лице сделались глубже. Кот заёрзал на его коленях, потоптался, покружился и вновь свернулся калачиком, при этом его глаз пристально глядел на меня какое-то мгновение, прежде чем потухнуть. — А что если я вам скажу, что под вами никто не живёт?

— Я отвечу, что вы ошибаетесь. Стук явно звучал с нижнего этажа.

— В таком случае, друг мой… Вы не против, если я вас так назову?

— Почту за честь.

— В таком случае, друг мой, у меня есть только два предположения на сей счёт. Либо под половицей у вас завелись мыши, и именно они каким-то образом стучат, либо — это барабашка. В квартире, что прямо под вами, дверь давно заколочена. Там жили отец с сыном, оба сильно пили и нигде не работали. Вот кто на самом деле были шумными соседями.

— Вы ведёте свой рассказ к тому, что они оба померли от пьянки? — решил угадать я конец истории.

— Нет, — покачал головой Пахомов. — Правда пьянка в их случае сыграла важную роль. Сын зарубил отца топором в пьяном угаре. Отец умер на месте, а сын отправился в тюрьму на четырнадцать лет. Сидеть ему осталось около четырёх лет, если его не выпустят по амнистии. А до тех пор их квартира пустует.

— Чувствую себя мальчишкой, что слушает страшные сказки у костра в пионерском лагере, — произнёс я, пытаясь побороть дрожь в плечах.

— Ха, с вашей новой работой, таких историй будут столько, что хоть книжку пиши. Кстати, как прошёл ваш день? — Чайник вскипел, оповестив нас об этом унылым свистом. Фёдор Пахомов молча передал кота мне и я, так же молча, принял его, опустив на колени. Кот жалобно мяукнул, глядя на хозяина, после чего принялся снова искать себе удобное место. — Как прошло знакомство с Александром Викторовичем?

— Не так я себе его представлял, — признался я, наблюдая за тем, как Пахомов наполняет свою чашку и мой стакан кипятком. Приятный душистый запах расплылся по кухне. Залив кипяток до краёв, мой тёзка по отчеству вернул чайник на плиту, поставив его на другую конфорку, так как первая продолжала гореть, освещая кухню тусклым светом. — Он был пьян и груб. К тому же предложил мне помощь в оформлении бумаг на покойного за вознаграждение. Решил, что я родственник его пациента.

— Да, Безбородов не меняется, — вздохнул мой ночной собеседник, медленно помешивая сахар в своей чашке. — Пьяница и грубиян. Но, я застал времена, когда он ещё не был таким.

— Почему вы не рассказали мне каков Безбородов на сегодняшний день? Глядишь, мне не пришлось бы разочаровываться в своих ожиданиях.

— Никогда не любил тех, кто рассказывает, чем закончится книга не читавшим, — усмехнулся Пахомов. — А может, не хотел, чтобы вы вновь решили покинуть наш посёлок до того, как сами не составили впечатление о Безбородове.

Мне пришлось согласиться с его опасениями. Если бы Пахомов рассказал всю правду о старом патологоанатоме, когда я вернулся повторно в Старые Вязы с Тимофеем на плече, то направился обратно на вокзал, а не в больницу.

— Знаете, я даже рад, что меня разбудили мыши… или барабашка, — признался я, глотнув горячего напитка. — Я чувствую себя маленьким ребёнком, который не хочет утром идти в детский сад. День стал чуточку длиннее, а потому наша с Безбородовым вторая встреча настанет чуть попозже.

— Поверьте, Алексей Дмитриевич, Безбородов, или «Борода», как многие его называют, прекрасный специалист и не плохой человек. Его стоит только узнать получше. Он многому вас научит.

— Если только будет трезвым, — пробормотал я, поглаживая Тимофея.

— Будет, — заверил меня Пахомов. — Вот увидите. На данный момент он видит в вас соперника, а потому захочет доказать главврачу, что он ещё чего-то стоит. Как минимум первые две-три недели, он будет как «стёклышко», и в этот момент он многому вас научит,…если только вы сможете себя проявить и показать характер.

— Другими словами, мне стоит ждать от него козней и подстав?

— Скорее экзаменационных испытаний. Он захочет увидеть вас в деле. И вот тогда вы сможете показать себя с лучшей стороны. Если удастся, тогда работа будет в радость, а не каторгой.

— И каких испытаний мне стоит ждать? — спросил я, не заметив, как выпил весь чай.

— Это может знать только Безбородов. Хотя я вас предупредил, а предупрежден — значит вооружён. Этого может оказаться достаточно, чтоб не ударить в грязь лицом.

— Судя по сказанному, вы очень хорошо знаете Безбородова.

— Я бы не стал преувеличивать, но да — он мой старый приятель. Мы ведь с ним ещё в Чернобыле познакомились. Я с группой рабочих прибыл на ликвидацию последствии аварии на АЭС, когда он там, в качестве врача, уже три дня помогал пострадавшим при взрыве. И в те дни он был заядлым трезвенником. Запах алкоголя на дух не переносил. Всё изменилось сразу, как от него ушла жена. Это было вначале девяностых.

Мне хотелось спросить о причинах её ухода, но моё воспитание не позволило сделать этого, а Пахомов не стал вдаваться в подробности.

— Ликвидация аварии на АЭС как-то повлияло на ваше здоровье? — предпочёл задать я данный вопрос.

— Я раз в два-три года стараюсь проходить полное обследование в диагностическом центре ближайшего города на предмет появления уплотнений и опухолей. С моим иммунитетом, врачи обещают мне жизнь до ста лет. Разве что сердце может подвести. А вот что касается самочувствия Безбородого — не могу знать. Он не слишком любит жаловаться.

— Спасибо за беседу и за чай, — произнёс я, глядя на листочки, плавающие на дне стакана. Возможно, глядя на чаинки, Каринэ Еприкян предложила бы свою помощь в гадании, будь она жива.

— И вам, Алексей Дмитриевич. Будет нужна помощь — обращайтесь.

— Кстати о помощи, вы не подскажете, где я могу купить крысиного яда или мышеловку?

— Зачем? — Пахомов кивнул на кота, что всё ещё лежал на моих коленях. — Тимофей справиться с грызунами лучше. Можете оставить его у себя на пару дней. Он избавит вас от мышей, к тому же запах кота распугает остальных незваных «гостей». А, Тимошка, пойдёшь к дяде Алексею?

Кот мяукнул в ответ и принялся разминать передние лапки, впивая когти в моё колено, словно разминаясь перед ловлей.

— Спасибо.

— Не за что. — Мой новый сосед встал с табурета, взял мой стакан и свою чашку и сполоснул их под краном, затем отключил плиту, погрузив кухню во тьму. — Я бы вам посоветовал купить молочка завтра и поставить блюдце с ним на подоконник. Угостите им барабашку. Вдруг в шуме повинен всё же он, а не мыши…

3.

Меня разбудило урчание Тимофея. Кот лежал у меня на груди, а его единственный глаз глядел с укором. В зубах он сжимал дохлую крупную мышь. «Пока ты спал, я трудился не покладая лап», словно хотел сказать он. Я одобрительно погладил его по мохнатой голове, и урчание усилило громкость вдвое.

Встав с кровати, я оделся, расчесался, умылся, почистил зубы и отправился на работу. Утром нежелание повторной встречи с Безбородовым стало еще сильнее, чем накануне ночью. И все же, я заставил себя перебороть неприятное чувство. В конце концов, я уже далеко не мальчишка, который шел в первый класс с букетом гвоздик в руках для учительницы.

В коридоре больницы, как и вчера, было много людей. Все хотели попасть на прием к терапевту, чтобы продлить сроки до визита к Безбородову. Среди ожидающих приема, я заметил и вчерашнего хулигана, который назвал себя «Петей». Увидев меня, он поспешил отвести взгляд. Рядом с ним сидела продавщица магазина, с которой я также вчера познакомился. Как оказалось — это были мать с сыном. Проходя мимо них, я расслышал суровые слова, адресованные «Пете»: «А я ведь тебя предупреждала и не раз, мой руки перед обедом. Вот и подхватил глистов». «Мама!», сквозь зубы прошипел он в ответ. Дальнейший их разговор я не расслышал, потому как почувствовал на себе тяжелый взгляд Магдалины Алексеевны Калинкиной, а по-простому — Мады. Я поздоровался с ней, и не получив приветственного «Доброе утро» или хотя бы «Здрасте», прошел дальше по коридору. Дойдя до двери с табличкой «Только для персонала больницы», я открыл её и поспешил вниз по лестнице. Чуть дальше был лифт, но он, в основном, использовался медработниками, для того чтобы спускать каталки с усопшими в морг. Оказавшись в отделении морга, я прошел мимо прозекторской и открыл дверь кабинет патологоанатома.

Несмотря на то, что я пришел на полчаса раньше рабочего дня, Безбородов уже сидел за столом и заполнял журналы. Он был гладко выбрит, и от него сильно пахло тройным одеколоном. Седые влажные волосы были зачесаны назад. Подняв голову и взглянув на меня, он вздрогнул, а затем выругался:

— Бляха-муха, невезуха! — Из-за его резкого высокого тона, рыбки в аквариуме, что стоял на тумбочке у стола, засуетились и поспешили в укрытие.

— И вам «Доброе утро», коллега.

— Какой я тебе нахер «коллега», печень с кистой! — Как оказалось, патологоанатом трезвым был еще менее доброжелателен. И все же, я, прежде чем открыть дверь, был морально готов к дуэли с Безбородовым и уже хорошенько себя накрутил для дачи отпора. — Вчера я думал, что ты мне привиделся с бодуна. И вот те нате — хер в томате! Пришел! Свою самую широкую улыбочку надел. Аж противно. Покинь отделение немедленно!

— Александр Викторович, я проделал столь долгий путь не для того, чтобы выслушивать оскорбления от асоциальной личности, коей вы являетесь. Нравится вам или нет, но я буду здесь работать. Вы — пожилой человек. Рано или поздно, хотите вы этого или нет, вам придется уйти, и тогда поселок останется без патологоанатома. И что тогда прикажете делать?

— Вот когда я почувствую, что устал, что у меня нет сил, или вовсе — подохну на рабочем месте, тогда и приходи. А сейчас пойди прочь, и не мешай мне работать!

К счастью, старику хватило ума не вставать и попытаться вытолкать меня из кабинета. Он только продолжал сидеть за рабочим столом, зажав в руке ручку, зависшую над журналом.

— И вы считаете, что больница легко сможет найти вам замену сию же минуту? Я не стану ждать, пока с вас сойдет спесь.

— А мне плевать! Пусть после меня хоть сам Селин будет в кишках ковыряться!

— Возможно, вы злы на него, злы на меня, но жители Старых Вязов — ваши соседи, друзья и знакомые — не должны страдать из-за наших натянутых отношений. Работа, особенно столь специфическая, как наша, должна продолжаться, несмотря на разногласия.

— А ты у нас дипломат, — уже более спокойно пробормотал Безбородов, дописывая в журнале незавершенный ряд и ставя подпись. — Печешься о людях, которых и знать не знаешь. Наверняка это хорошее качество, которое тебе помогает, наладь доверительные отношения с живыми, но ты понятие не имеешь, что лучше для мертвых. Именно они здесь — важнее всего.

— Так научите меня.

— Научите его, — передразнил меня патологоанатом, хотя и без яркой злости в словах. — По-твоему это так просто?

— Нет, но у нас впереди не один месяц. Возможно даже полгода. К этому времени вы успеете убедиться в моих способностях и оставить мертвых в надежных руках.

— Видишь ту полку? — патологоанатом ткнул ручкой себе за спину. Там стоял старый советский шкаф со стеклянными дверцами. Он был весь заполнен книгами. — Чтобы приблизиться до моего уровня хотя бы на десять процентов, тебе нужно будет прочесть всю эту литературу по моей специальности.

— Готов начать хоть сейчас, — незамедлительно заверил его я, не став дополнять, что про «десять процентов» он явно погорячился. — Практикой буду заниматься в рабочее время, а теорией — после работы.

Безбородов все же поднялся со своего рабочего места, но не для того чтобы прогнать меня, но и не для того, чтобы пойти на мировую и пожать руку. Я отошел в сторону, давая ему проход.

— Пойдем со мной, — хмуро произнес он, махнув рукой.

Мы покинули кабинет и направились в прозекторскую. В холодном белом зале, помимо вчерашнего тела, на каталке был второй покойник. Безбородов остановился около «новичка», шурша мусором в карманах своего халата.

— Вот тебе практическое занятие. Хочу понять, чего ты стоишь. Проведи вскрытие данного тела и поставь диагноз.

«А вот и испытание, о котором меня вчера предупреждал Пахомов». Вытерев неожиданно вспотевшие ладони о штаны, я надел белый халат, что висел на вешалке у двери и неторопливо подошел к каталке. Безбородов в это время надел перчатки и марлевую повязку, другой комплект он бросил мне. Поймал я их не слишком уверенно. Натянув их, я взял в руки папку, что лежали поверх тела, укрытого простыней. В ней должна была быть история болезни. Но не успел я прочесть даже имени усопшего, как Безбородов вырвал папку из моих рук и швырнул ее в сторону.

— Хочешь стать настоящим патологоанатомом — привыкай не читать «филькину грамоту» местных эскулапов. Они могут понаписать всякое. Ты здесь для того, чтобы поставить окончательный диагноз и подтвердить или опровергнуть заключение врача. В этом и будет состоять часть твоей работы.

— А какой будет вторая часть? — спросил я, чтобы немного отвлечься от того, что меня ждало.

— Всему свое время. Может, дальнейшего обучения не потребуется. И ты сам дашь дёру из моего холодного королевства.

Пожилой патанатом взялся за ручки каталки и подкатил ее к металлическому столу. Бесцеремонно скинув простыню, под которой оказалась пожилая женщина лет восьмидесяти с признаками избыточного веса. Безбородов схватил ее за щиколотки.

— Чего встал? Хватай ее за плечи и помоги перетащить ее на стол.

Мотнув головой, отгоняя оцепенение, я поспешил на помощь старику. Тело оказалось тяжелым. Я поразился, как Безбородов справлялся с данной работой самостоятельно, о чем поспешил поинтересоваться.

— Так это и не только моя работа, — проворчал старик. — С переноской и другими мелкими вещами, мне должен помогать один никудышный санитар. Толик, колит ему в… нолик! Видать, пациентка померла поздно ночью, вот он и спустил ее на лифте вниз и выкатил в коридор. Если меня нет на рабочем месте, он и носу не кажут в прозекторскую. И я никак не могу понять: то ли он лентяй, то ли трус, то ли всё сразу. Сочетания, скажу я тебе, не из лучших. Сам-то ты как по этой части? — спросил пожилой медик, кладя белое полотенце на бедра умершей. Я заверил его, что не из робкого десятка, хотя и не был уверен в собственных словах на сто процентов. — Не будь ты здесь, я бы дождался его прихода. Возможно, пришлось бы ждать и до второй половины дня.… Ну, чего уставился? Приступай к работе. Вот стол, вот труп, вот нужные инструменты. Покажи, на что способен.

Я не стал ждать повторного приглашения и переместился к другому краю стола, чтобы тело оказалось в горизонтальном положении от меня. На тот момент я все еще ощущал себя терапевтом, а потому решил осмотреть усопшую так, словно передо мной лежал все еще живой пациент. Начал я с головы: мертвенная бледность смешивалась с сыроватостью кожи, лицо было одутловатым и причиной тому явно были не жировые массы, губы синие, на носу виднелись полопавшиеся сосуды — это могло послужить очередным признаком постигшей ее болезни, или же — посмертными явлениями. Необходимо было взглянуть на язык, но я решил повременить с этой неприятной процедурой.

— Ты чё колдуешь над ней? Принимайся за работу! — поторопил меня нетерпеливый «Аид». Я проигнорировал его слова, продолжая обследовать тело.

Я обратил внимание на руки умершей. Осторожно, словно боясь побеспокоить ее вечный сон, я обеими руками повернул ее ладонь так, чтобы лучше видеть ее ногти. Они были гладкими и выпуклыми. Будь она жива, я бы поинтересовался: испытывает ли она боль в груди, нет ли у нее приступов страха, нарушения дыхания и скачков давления, не страдает ли она потливостью ладоней и ступней? А при положительном ответе, выписал бы ей направление на электрокардиографию и анализ крови, для подтверждения повышенного уровня тропонина. Но, моя нынешняя «пациентка» предпочитала молча лежать передо мной в чем мать родила, оставляя за мной право делать выводы самому.

— Итак, Лёшка, что будем делать с тобой? — Безбородов прошел ко мне за спину и чуть ли не на ухо произнес издевательским тоном эти слова. — Ты напоминаешь мне тех студентиков, которые очень сильно хотели быть врачами, но падали в обморок при виде крови, не говоря уже про внутренности трупа. Заканчивали они высшее медицинское образование на «отлично», а вот при проверке практичных навыков «сыпались» и спешили сменить специальность. Возможно, они стали первоклассными педиатрами или терапевтами. Возможно, их кабинеты побольше моего, и их стены завешены по самое не могу грамотами и дипломами. Возможно, их тошнит от цветов, конфет и коньяка. Но мне стала неинтересной их дальнейшая судьба сразу же, как содержимое их желудка выплеснулась на плитку экзаменационного зала. Именно тогда они лишились моего уважения. Они стали никем, серой массой, недостойными носить белых халатов.… А ты, Лёшка, из какого теста? Ты пока не облевал пол моей прозекторской, поэтому я все еще с тобой разговариваю. И все же, я хочу видеть твои дальнейшие действия. А пока тишина…

— Мне нужно открыть ей рот, — только и произнес я.

— Решил ей зубы посчитать?

Я провел ладонью над подносом с инструментами и выбрал топорик с крючком на конце. Молясь, чтобы трупное окоченение было не очень сильным, я принялся за работу, просунув крючок между ее губ. Метал, коснулся эмали с тонким звяканьем. Крючок с трудом, но втиснулся, затем я осторожно его провернул. Рот приоткрылся слегка — этого оказалось достаточно, чтобы я разглядел кончик языка. Ожидания мои оправдались — он был темнее остальной поверхности. Я отложил топорик и попытался закрыть рот. После трех неуспешных попыток придавить снизу ей подбородок, я оставил, всё как есть.

— У нашей усопшей на лицо все признаки инфаркта миокарда. Готов поставить подпись под данным диагнозом.

Я повернулся лицом к Безбородову, желая насладиться своей победой. Но вместо поражения, я прочел в глазах старика негодование.

— Даже если и так, ты решил, что работа патологоанатома ничем не отличается от терапевта? По-твоему все эти инструменты лежат здесь для красоты или для того, чтобы в зубах ковыряться? Хватай в руки нож, топор, пилу, что угодно, и начинай вскрывать ей грудную клетку. И раз ты так уверен в своем диагнозе, доставай сердце. Я хочу видеть признаки озвученной болезни. И только тогда я позволю тебе поставить подпись.

Мы, почти с минуту, молча глядели друг на друга. У старика получалось даже не моргать все это время. Затем я взял в руки секционный нож и принялся за дело.

Работал я молча. К счастью и Безбородов держал все это время, в отличие от усопшей, язык за зубами. Я произвел У-образный надрез на ее груди, отведя кожный покров в стороны. Затем произвел торакотомию, отложив в сторону часть грудной клетки, по форме напоминающую бабочку. Спустя полчаса с начала операции в моих окровавленных перчатках оказалось мышечная масса, размером с яблоко, что все это время пряталась испуганным зверьком за мощной костяной решеткой. Во время вскрытия я думал про себя, что Безбородову приходится ой как нелегко заниматься этим в свои семьдесят с лишним лет. Разрезать аккуратно грудную клетку оказалось далеко не простой работой. Почти так же, как и дрова колоть. Правда, при рубке щепки летят, а не кровавые брызги и другие плохо пахнущие жидкости.

— На сердце видны три рубцовые раны, — спокойным бесчувственным тоном произнес я. — А также признаки некроза.

— Теперь бери нож и разрежь его на части. Я хочу, чтобы ты установил тип инфаркта, — не менее холодно изрек патанатом.

Я проделал и эту процедуру, продолжая бороться с рвотным рефлексом и черными «мушками» перед глазами. Скорее всего, мое лицо было бледным, но Безбородов не стал сыпать колкими шуточками по этому поводу. Мне пришлось разрезать сердце тонкими слоями, словно картофелину для чипсов, чтобы обнаружить искомое.

— Покойная пережила два субэндокардиальных инфаркта. Третий — интрамуральный — оказался фатальным. Этого достаточно? Или мне еще пожонглировать нужно для вашей полной сатисфакции?

— Жонглировать не надо. Но и высший балл ты не заслужил.

— Разве я не поставил правильный диагноз? — возмутился я.

— Вот тебе мой первый урок, Лёшка. — Безбородов, продолжая держать руки в карманах, принялся наматывать круги вокруг стола, при этом говоря с надменностью. — Некропсия всегда начинается со вскрытия черепной коробки. Затем вскрывается грудная клетка и извлекается органокомплекс — все органы изымаются в связке. Так легче производить исследование. И только после этой процедуры ты будешь знать наверняка: от чего скончался пациент. Ты же исследовал исключительно сердце. Да, она умерла от инфаркта, но где гарантия, что это была первопричиной? Может, у нее был сахарный диабет, который и повлек за собой осложнения на сердце? Мы этого не узнает, а все потому, что ты халатно отнесся к своим обязанностям.

— Выходит, я провалил вашу проверку? — устало спросил я, борясь с желанием почесать нос.

— Я сказал, что ты не заслужил высшего балла. Это не значит, что ты получил от меня неуд. Красный диплом тебе пока не светит, но в качестве награды, я позволю тебе прочесть медкарту покойницы.

Старик поднял с пола папку и чуть ли не торжественно вручил ее мне, дождавшись, когда я сниму перчатки и обработаю руки спиртом. Открыв ее, я быстро просмотрел диагноз (хирург не ошибся), но больше меня заинтересовал другой пункт в листе.

— Здесь стоит подпись родственников, которые отказались от некропсии.

Мои слова не возымели никакого эффекта на старого сумасброда. Он только громко чихнул в марлевую повязку, после чего пожелал себе здоровья.

— Мы ведь им ничего не расскажем. Пусть это останется нашим маленьким секретином.

Старик явно оттаял и даже в его глазах появились искорки уважения ко мне, и все же моему негодованию не было предела.

— Да разве так можно?! А вдруг им религия не позволяет делать вскрытие?! Вы понимаете, что они могут подать на нас в суд!

— Не на нас, а на тебя. Формально ты провел вскрытие, не изучив сопроводительных листов.

Злость забурлила во мне, и я пошел на старика, сжав кулаки.

— Притормози-притормози! — закричал он, выставив вперед руки. — Я просто пошутил. Согласен, виноват. Виноват даже больше твоего. Но, поверь мне, даже если про религию — правда, родственники Галины Федоровны Савченко никогда не узнают о том, что мы провели вскрытие. К счастью, для новичка ты аккуратно поработал с ее грудной клеткой. Мы ей вернем первоначальный вид. И сейчас я тебе покажу другую сторону нашей работы, после которой Федоровна будет выглядеть как после дорогого салона красоты. Можем покрасить ей волосы в фиолетовый цвет,… шучу я, шучу.

Ушел я с работы к семи вечера. От усталости, я с трудом стоял на ногах, и все же, прежде чем отправиться домой, я заглянул в магазин. Продавщица была другой. Я купил пакетик с молоком, стараясь не смотреть на мясной отдел холодильника. Лишь от одного вида свежего мяса, мне становилось дурно.

Тимофей ждал меня у двери. Во рту он держал очередного грызуна, в этот раз размером поменьше. Его желто-зеленый глаз довольно блестел. Я откупорил пакет и налил ему молока в блюдце. Заслужил. Затем, я положил на подоконник небольшую тарелочку и налил молока и в нее. На всякий случай.

Мне же совсем не хотелось есть, несмотря даже на то, что позавтракал я более чем двенадцать часов назад. Я решил, что один день без обеда и ужина никак не повлияет на мое здоровье и бодрость. Тогда я даже не подозревал, что пройдет целых три дня, прежде чем я смогу заставить себя что-нибудь съесть, и то — это будут три соленых сухаря, да зеленое яблоко.