Рейтинг Асури

Игорь Лысов, 2022

Жизнь в Байхапуре, идеальном городе-государстве, зависит от показателя рейтинга, который контролирует система искусственного интеллекта. Нулевой уровень преступности. Потенциально опасные элементы, чей рейтинг опустился ниже определенной отметки, изолируются от общества и перемещаются за стену без возможности возврата. Профессор Афа Асури, создатель системы, получает всемирное признание и Нобелевскую премию. Внезапно его личный рейтинг начинает стремительно падать, рискуя опуститься до той самой границы. Он считает, что это всего лишь сбой программы.

XIV

Афа сразу узнал знакомый и любимый город, который почти двадцать лет был с ним одним целым. Профессор увидел знакомую дорогу к океану, к крохотным улочкам тихих и богатых районов, к старинным и даже древним постройкам. Когда-то очень давно маленький порт превратился в огромный город, где оседали купцы со всего света, — рай у океана, воронка морских путей, в Байхапур стекались суда, чтобы заправиться водой, едой и даже оставить на хранение часть своих товаров.

Свернув на маленькую улочку, Афа пошел вдоль каменной стены, которая ограждала весь мир от буддийского монастыря. За стеной профессор слышал беспрерывное звучание колокольчиков — начиналась служба. В этих звуках никогда не было назидания, правил, догм и всего того, что отвлекает душу от истины.

Афа остановился. Колокольчики затихли, и где-то в глубине монастыря густой и низкий голос хора запел мантру. Звук обволакивал всю улочку материей невидимой, но такой плотной, что не ощутить ее было невозможно. Ноги, повинуясь непонятному порыву, шагнули к калитке в стене.

Сад с едва различимыми в глубине огоньками свечей дотронулся до Афы своей прохладой зелени и свежести. Сев на траву, профессор закрыл глаза. Мантра гудела нескончаемым призывом к покою, призывом услышать свое собственное дыхание, свое биение сердца, ощутить тепло крови. В такие минуты исчезает все. Исчезает осязаемое, видимое, различимое, и что-то уносит человека туда, где голубой воздух становится синим космосом с прожилками серебряного эфира. И вот уже слышно тяжелое утробное дыхание самой Вселенной, медленное движение всей этой ультрамариновой массы. Постепенно теряется ощущение своего тела, плоть уже не различается как собственная, дыхание становится частью плывущего гула — все это живое! Все пропитано невидимой и легкой энергией, волнами, тихим зовом к себе. Теперь можно услышать, как эти волны касаются тебя, даже проходят глубоко в тело, легким поглаживанием распутывают нервные нити, узлами застывшие в теле, мягко заполняют собою все пространство человека, не разбирая его на кости, мышцы, мысли и чувства. Все растворяется. Вдруг где-то вдали загорается крошечный огонек, который движется к тебе, и уже можно ощутить в самом себе его тепло. Вокруг становится светлее, и видны другие огоньки, которые заполняют всю эту синеву своим золотым светом. Лучи не слепят, не обжигают, не тревожат наблюдателя.

Моросящий дождь не беспокоил Афу, профессор все так же сидел на траве у дерева. Даже когда капли воды превратились в потоки, профессор не шевельнулся. Дождь не прекращался, но Асури не чувствовал ни влаги, ни холода.

Несколько монахов, пробегавших от храма к калитке, шлепали босыми ногами по образовавшимся лужам. Кто-то заметил сидящего человека и сбегал за циновками. Очнулся Афа уже под маленьким навесом перед свечой. Напротив сидел монах и смотрел на профессора.

— Ом, — проговорил монах, когда профессор зашевелился.

— Добрый вечер. Спасибо за помощь. — Афа даже улыбнулся.

— Вам надо высохнуть, пойдемте под крышу, в тепло. — Монах встал и протянул руку профессору. Рука была жесткой и горячей. Они дошли до домика, где жил монах, и остановились.

— Вы профессор Асури? — неожиданно проговорил монах.

— Да. — Афа удивленно взглянул на старика. — Мы знакомы? Кто вы?

— Нат Ринпоче, господин профессор. Я вас узнал. Прошу в дом. — Монах толкнул дверь и пропустил профессора. Дверь закрылась, а Нат Ринпоче остался на веранде.

Весь дом представлял собой маленькую веранду и одну большую комнату. Восточную стену занимало огромное распахнутое окно, южная сторона была полностью закрыта книгами на стеллажах. Книги не помещались и были запиханы поверх аккуратных рядов, лежали на полу, еще несколько стопок — на низеньком столике. Напротив библиотеки стояла тяжелая и широкая кровать, укрытая пестрыми покрывалами. Еще одна стена представляла собою коллекцию алтарей, в глубине которых были скульптурки буддийских богов, свечи, маленькие книжки древних типографий, четки и еще много такого, чему Афа не знал применения.

Дом принадлежал настоятелю монастыря — Асури знал, что обычные монахи так не живут. Две-три книжки, ящик с одеждой. Всё. Здесь же было совсем иначе: величие книг и красно-золотое убранство говорили о значительности своего хозяина в этом мире.

Молодой монашек принес несколько овечьих пледов, отвернувшись в ожидании, когда Асури снимет с себя мокрую одежду, накрыл его шалями, подставил низенький стул и бережно усадил профессора. Афа молча и послушно делал все, что ему предложили.

Принесли чай с пиалами на подносе. Юноша ударил кончиком трости о колокольчик, золотой звук разнесся по комнате, и вошел Нат Ринпоче. Поклонившись своему гостю, укутанному в теплые плащи, он сел на циновку рядом с чайным столиком. Налив профессору совсем немного чая, Ринпоче опустил голову на грудь, замер. Афа глотнул — легкий травяной аромат понесся по комнате в открытые окна. Пахло цветами и молоком. Профессор отложил пиалу.

— Спасибо, Ринпоче. Мне очень приятна ваша забота и тепло вашего дома, — начал Асури, а настоятель приподнял голову и улыбнулся. Все его коричневое лицо, разрезанное хаотичными морщинами, благодушно закивало в ответ.

— Мне очень лестно, что вы, господин профессор, мой гость. Но что вас сюда привело? Я не замечал, чтобы ученые вашего института жаловали обители иного познания.

«Иное познание» настоятель как-то подчеркнул, вероятно, хотел показать расстояние между наукой и религиозным сознанием.

— Мой долг, — продолжал Ринпоче, — оказать помощь гостю. Именно поэтому я спросил вас о причине вашего появления здесь, в монастыре.

— История странная, и вам не под силу в ней разобраться, настоятель. Машина дала сбой. Причины мне неизвестны, одно могу сказать: мои коллеги и я очень пострадали. То, что показали по какому-то каналу телевидения, убедило меня в чудовищной ошибке. Одним словом, сейчас я никакой не профессор, а выброшенный за борт цивилизации человек с опасным для общества рейтингом. А вы что-нибудь слышали об этом, уважаемый Нат?

— Нет, ничего не слышал. До меня все слухи, нужные и ненужные, доходят в самый последний момент. Я знаю про рейтинг, конечно, кажется, и у меня он есть — заместитель говорил мне, что в моем телефоне поставили такую программу, которая следит за мной и регистрирует мои поступки. Но мои поступки одни и те же из года в год, я думаю, что программе это неинтересно. Мы с вами почти братья…

— Нет-нет, — возразил Асури. — Сейчас мы даже антиподы, а не братья. Утром я был равен вам, простите, вашему рейтингу. Но за несколько часов мой балл опустился ниже терпимой отметки, и меня выселили из собственного дома… Естественно, отобрали работу, и, как я уже говорил, не только у меня, но и у моих соратников. Вместо них поставили руководить какого-то неотесанного любителя кибернетики, не понимающего смысла работы института.

— Очень хорошо, — улыбнулся Ринпоче. — Оставайтесь в монастыре и продолжайте работать. Если это не опасно для монахов и посетителей.

— Благодарю вас, настоятель, — грустно усмехнулся Афа, опустив голову.

— Вам выделят большую комнату, и вы можете спокойно работать.

Асури внимательно посмотрел на Ната Ринпоче:

— Вы смеетесь, настоятель? Я не кабинетный умозрительный ученый! Все мои исследования носят практический характер. Мне нужен весь институт, а не ваша тихая комната и пение за окном. Я не писатель, уважаемый Нат. Понимаете?

Настоятель снова закивал. Афа подождал, пока монах перестанет кивать и продолжил:

— Если уж я здесь, давайте поговорим о том, в чем вы разбираетесь больше моего… Во всяком случае, иначе. Если позволите, конечно.

Нат Ринпоче отложил свою пиалу, сложил руки под животом и кивнул несколько раз, подтверждая готовность.

— Что такое подсознание, настоятель?

— Ничто. — Ринпоче даже опешил от такого простого вопроса.

— Ничто?! — теперь уже удивился и Асури. — Что это значит — ничто?

— Ничто значит ничто — другого определения нет, господин профессор.

Молчание повисло камнем посреди комнаты. Радушное желание говорить мгновенно исчезло, и теперь озадаченный профессор устало смотрел на настоятеля, пытаясь найти хоть какое-то оправдание такому жесткому ответу. Асури сильно пожалел, что он зашел в монастырь и попытался отвлечь себя медитацией, такой неумелой, но сегодня почему-то крайне желанной. Профессор закрыл глаза и попытался забыть о комнате, о настоятеле, о скульптурках и книгах. Согреться и уйти.

Монах не понял трепетности вопроса, который Асури задавал не из любопытства. За многие годы Афа изучил характер искусственного интеллекта, милого сухаря, чем-то напоминающего профессора Стаевски, который никогда не понимал юмора и был одержим только одним — истиной. «Лотос» задал крайне важный для себя вопрос — о подсознании. Стало быть, не имея алгоритма обращения к изначально пустому огромному банку, машина задалась вопросом, откуда у нее появляются решения. Появляются сами собой — совершенный аппарат не задумывался, он получал ответы сразу без просчета вариантов.

Асури понимал, что процесс параллельного мышления человека проходит точно так же, когда ответ интуитивно, сам по себе, выскакивает в мозгу как правильное решение. Интуитивно! Вот именно про это и спрашивала машина — про интуицию!

Афа заерзал на стульчике от какого-то внутреннего напряжения. Ему уже не хотелось летать в облаке неизведанного, а хотелось отвечать на вопросы, роем прилетевшие в мозг и теперь засевшие там надолго.

Профессор открыл глаза. Перед ним все в той же позе со скрещенными руками под животом сидел настоятель монастыря Нат Ринпоче. Афа даже обрадовался этому. Но не успел раскрыть рта, как монах спросил:

— Какую веру вы исповедуете?

— Никакую. У меня нет веры для ее исповедания.

— О, вы Будда! — рассмеялся монах-настоятель.

Теперь и Афа улыбнулся:

— Вера моя детская, господин Ринпоче. Я бывший старовер. Сейчас же не верю ни во что. Но не активно, а просто занимаюсь своим делом и не имею времени на диалоги с бессмысленным.

— Что такое старовер? — поинтересовался настоятель.

— Это древнее христианство… до всех реформ и нововведений.

— А, христианство. Я читал вашу книгу — Библию. У меня она есть. — Нат Ринпоче показал на какие-то полки, где, по его мнению, лежала святая для христиан книга.

Неожиданно Асури заметил два плотных тома в синем переплете с красными, хаотично разбросанными знаками физических символов. Он узнал их — это было первое издание его трактата «Теория констант в человеческом разуме».

Афа удивленно посмотрел на настоятеля:

— Уважаемый Нат, вы читали мои книги?

— Да, господин профессор, я их перечитывал несколько раз. Года три назад мне их принес один японский паломник, сказал, что это очень любопытно. Я читал и соглашался с ним, господин профессор. Именно поэтому я сегодня необычайно горд в связи с вашим появлением в монастыре.

— И вы мои книги поставили на одну полку с Библией? — не зная, как скрыть самодовольную улыбку, проговорил Афа.

— Да, там у меня стоят все книги, которые очень любопытно описывают мироздание. Там есть и дневники Нильса Бора — замечательное письмо. Да и вообще, много верного написано в книгах, что стоят на той полке.

Улыбка соскользнула сама по себе. Ни соседство с Бором, ни с Библией теперь уже не увлекали Асури: оказывается, все они были исключительно для любопытства. «Интересно же почитать, что пишут люди о том, чего не понимают». — Афа дошел даже до такого рассуждения, пока настоятель держал руку, указывающую на «любительскую» полку книг.

— Тогда подсознание — это Бог, — как ни в чем не бывало проговорил настоятель.

— То есть?

— Если вы христианин и придерживаетесь Библии, тогда подсознание для вас и есть Бог, я это имел в виду, — мягко произнес настоятель.

— А для вас — ничто?

— Ничто — это Бог, господин профессор.

— Понимаю, в смысле непознаваемое и так далее…

— Нет. Не так. Если вы христианин, иудей или мусульманин, то для вас Бог познаваем. Он запечатлен в этой книге. — Настоятель снова указал на полку.

— Вы можете это объяснить, уважаемый Ринпоче? — удивленно спросил Афа. Его мало трогали теоретические вопросы теософии, он им просто не доверял. Но тут было совсем иное — монах указал на Библию, которую Асури знал достаточно хорошо. Да и вообще, вся христианская теология утверждала, что Всевышний вне разумения человеческого. Этого придерживался и сам профессор. Ему это казалось аксиомой, незыблемой константой…

— Я попробую, господин профессор, но прошу вас учесть, что речь пойдет исключительно о том, что можно прочесть в Библии. То есть о Боге иудеев, которому вы тоже вверили свою судьбу.

— Есть и другие боги? — недоуменно проговорил Асури. Он понимал, что буддийская философия отрицает единоначалие. Как философия, наука, но не как религия.

— Давайте я вам просто прочту несколько строк из Библии. — Ринпоче поднялся с циновки и достал толстенную книгу. — Я попробую, — еще раз повторил настоятель, — заодно и вам будет полезно узнать, как материализовался сам человек. Вы же пытаетесь создать искусственный интеллект и, как я понял из ваших книг, огибаете свой собственный путь. Путь человека и его сознания.

Это было уже чрезвычайно неприятно для слуха Асури. Настоятель небрежно высказался о самой сути учения профессора о мышлении. Высказался именно небрежно, не придавая никакого значения многолетнему труду и Афы, и всего ученого мира в этой отрасли познания человечества.

Нат Ринпоче полистал книгу и остановился, удерживая палец на какой-то строчке:

— Понимаете арамейский, господин профессор?

— Нет, настоятель, — удрученно сказал Асури.

— Хорошо, я переведу…

Он пробежал глазами по странице, замер на мгновение и произнес:

— Теперь человек стал как один нас — он познал добро и зло…

Афа вспомнил эти слова из Библии, они были почти в самом начале — в книге Бытия рассказывалось о грехопадении первого человека. Перевод был достаточно точен, ничего удивительного в этих словах профессор не заметил.

— Я знаю эту книгу, настоятель, — как-то раздраженно проговорил Асури и даже потянулся за пиалой.

Настоятель тут же отложил книгу и сам налил чай для гостя.

— Если знаете, — монах подождал, пока профессор не отставит напиток и продолжил: — то тогда для вас не должно быть тайн в том, кто по мнению иудеев есть Бог. Вряд ли тут можно рассматривать двояко…

— И кто он, по-вашему?

— Вечное добро и зло… Или, скажем осторожнее, бесконечное во времени знание добра и зла. Это же просто, господин профессор.

Афа задумался. В словах настоятеля было столько ясного, чистого и прозрачного ответа, что усомниться в этом мог бы только отъявленный теолог, принципиально стоявший на сомнительных позициях. Доставшееся еще от родителей детское понятие о Боге как любви или милосердии растаяло, словно снежинка на жаркой ладони. Ничего не пугало Асури в этом ответе. Он наблюдал за своими мыслями и поражался простому покою настоятеля, нисколько не кичившемуся своими знаниями или превосходством над собеседником.

Под пледами стало жарко, но Афа не решился их скинуть и вульгарно остаться в одной нательной майке. Поворочавшись, он создал небольшое отверстие между пледами, чтобы воздух из окна немного освежил тело.

— Благодарю вас, уважаемый Ринпоче, — легкой улыбкой ответил профессор. — И простите, что я улыбаюсь, это от радости беседы. Позвольте, я поинтересуюсь у вас: как вы понимаете человека в этой книге, во всяком случае, в этой главе? Ведь она самая фундаментальная в вопросе о грехопадении.

— А что вас интересует, господин профессор? Говоря о христианстве или иудаизме в этом аспекте, мне приходится подбирать слова, так как это нелегко — пробираться сквозь запутанные мысли приверженцев этих религий. Если позволите, я просто расскажу о своем понимании того, что записано в священной книге Бытия. Без каких-либо нравоучений. В конце концов, я не имею права рассуждать о том, что не принадлежит мне, как знание и любовь. Я здесь совсем-совсем ученик — даже просто обычный любознательный человек.

— Прошу вас, говорите так, как вам хочется. Мне интересно сличить свои знания с вашими и выбрать для себя что-то одно. Как ученый, я во многом стою на догмах, встроенных в меня годами ученичества. Но, с другой стороны, я признаю правоту иного мнения, если она убедительна и не содержит в себе заблуждений или ложных аксиом.

Настоятель все время учтиво кивал. Казалось, что он во всем соглашается с профессором и даже готов разделить его точку зрения, настолько миролюбиво выглядели его поклоны. Афа знал, что так ведут себя большинство буддийских монахов, им неинтересен спор или дискуссия — если собеседник собирается отстоять свою логику и свои знания, монах начинает кивать, и оппонент упирается в стену, радушно принимающую любое его слово. Накивавшись, настоятель задумался.

— Может быть, мои слова принесут некую пользу для вашего учения и разработки искусственного интеллекта. Во всяком случае, в тех трудах, что мне удалось прочесть, вы довольно-таки глубоко рассуждаете об интеллекте человека и интеллекте искусственном. Ваши рассуждения во многом отменны и, кажется, основаны на правде. Если говорить о трудностях, которые вы испытываете, то это, скорее всего, непонимание природы интеллекта. А может быть, и источника. Поэтому мои размышления об этой главе из Библии вам дадут возможность утвердиться в том, в чем вы желаете.

— Ом, — неожиданно прозвучало из уст профессора. Афа и сам удивился своему импульсу.

— Ом, — произнес в ответ настоятель.

Немного помолчал, несколько раз кивнул сам себе, словно предварительно проговорил свои мысли перед тем, как высказать их профессору. Тот с нетерпением ждал.

— Человек в Библии сотворен, так, кажется, правильно сказать, таким же образом и подобно Богу. Бог сотворил человека так же, как создан сам. То есть из духа и энергии. И радовался этому истинно. Эта радость также записана в книге. Потом произошло то, что вы называете грехопадением или искушением. Горе вашего Бога было безмерным, и тогда он облек человека в кожу, то есть превратил в материю, способную тлеть. И, чтобы человек не совершил естественного теперь уже для себя поступка, оградил Бог от него древо вечной жизни. Тем самым создал материю, способную трансформироваться в прах и возрождаться. Как утверждает Иисус из второго тома, воскресение возможно, но только после смерти. Сначала надо умереть. Но до этого человек божественный был действительно подобен создателю и миру, например, животному, был невидим. Сейчас же человек — подобие и образ не Бога, а своего поступка.

Настоятель налил чай в две пиалы, одну подал Асури. Афа обратил внимание, что Ринпоче никогда ничего не говорил, держа пиалу в руках. Поэтому профессор, легко глотнув из пиалы, быстро отложил ее. Монах последовал этому примеру:

— Это горе, что описано в книге преследует вас всю жизнь, и вам приходится с этим мириться. Но я хотел бы размышлять над тем, что вам, господин профессор, ближе. Об интеллекте, если мне позволительно…

Теперь уже Афа закивал:

— Прошу вас, господин настоятель…

— Самоуправство человека нарушило общий порядок вещей — он получил знания о добре и зле одномоментно, вне длительного постижения. Того процесса, который когда-то прошел Бог, сотворивший подобие свое. Процесс постижения всегда находится во времени и постепенно входит в сознание мыслящего. Как входят в сознание уже знакомые противоположности… Например, не будете же вы отрицать, что существует знаемое и незнаемое? Постижимое и непостижимое? Стало быть, по этому принципу и существуют добро и зло. А для человека древо познания оказалось данным сразу во всем своем сложном переплетении. В этом суть страданий человека.

В этот момент и был утерян сам смысл жизни — в постижении. Теперь смысл жизни ни в чем. А раз он ни в чем, то человеку остается только сама материальная жизнь и надежда на возвращение в духовную, бестелесную. Для этого есть правила, кодексы, заповеди, сама цивилизация и много еще чего. Все это уводит человека от сути своей и смысла путешествия в материальной оболочке. Человек стал обучаться у тех, кто уже что-то познал, и теперь рад получению готовых инструкций. Кстати, господин профессор, обратили ли вы внимание, что весь пыл человеческих чаяний направлен всего лишь в одну сторону — обнаружить бессмертие и обеспечить комфорт при помощи неживых помощников — приспособлений, машин, роботов, искусственного интеллекта… А это запрещено вашим же Богом, когда он приказал слугам своим охранять древо вечной жизни. По-моему, этот путь бессмыслен и приведет в тупик, невзирая на всесторонность его изучения.

Настоятель умолк. Наступила та тишина, после которой обычно врывается буря, ураган, шторм. Но Асури совершенно не собирался бунтовать и тем более взрываться. Никакого ответа у него не было. Монах говорил так просто и открыто, что не оставалось ничего другого, кроме как поклониться с благодарностью.

— Уважаемый Ринпоче, — неожиданно после долгой тишины и шелеста мокрой листвы за окном заговорил Афа. — Я не буду расспрашивать вас о единой истине, как вы ее понимаете и как служите этому пониманию. Я прошу вас сказать мне: мои годы на создание искусственного интеллекта потрачены на тупиковый путь?

— Вовсе нет, — как-то легко откликнулся монах. — Вы очень остроумно изучаете эту дисциплину. Вы на верном пути. Если позволите, я засомневаюсь лишь в одном: нужно ли все это человечеству… Что это даст?

— Много… Очень много! — горячо воскликнул профессор. — Нельзя отнять у развитой цивилизации жажду открыть себе подобное! Искусственный интеллект — это не только вспоможение ради комфортной жизни… Это диалог, так необходимый нашей цивилизации. Вы шутите, настоятель, когда говорите, что не понимаете смысла моих поисков? Моих и еще огромного числа ученых всего мира…

— Шучу, но грустно, — закивал Ринпоче. — Цивилизация, можно сказать, отказалась от Всевышнего во имя собственного понимания целесообразности мироздания. Вас не пугает, что искусственный интеллект поступит точно так же и с вашей цивилизацией?

— О нет, — рассмеялся Асури. Этот вопрос, наивный и даже детский, он слышал не раз. Сейчас уже никому не приходит в голову задать подобный вопрос: величие кибернетики, метапсихологии, роботизации дали ответ всем заблуждающимся.

— Нет, уважаемый Нат Ринпоче… Искусственный интеллект еще в зачаточном состоянии, но уже сейчас он способен принести пользу для человечества. Вопросы, подобные вашему, основаны на догмах морали и религиозного знания. Я вовсе не против религиозного сознания, но, согласитесь, разве оно движет вперед?

Настоятель по своей вековой традиции закивал, и даже несколько демонстративно. Афа раскусил такое поведение и тут же предсказал, что монах потянется за очередной чашечкой чая. Асури выиграл, Ринпоче слегка подул на тлеющий уголек под чайником и разлил несколько глотков по пиалам.

— Хорошо, очень хорошо, господин профессор. Давайте о вашем искусственном интеллекте. В книгах, что я прочел, вы действительно верно указываете на алгоритм создания рукотворного разума. Я даже предполагаю, сколько вам пришлось вытерпеть, прежде чем ваша теория оказалась уважаемой. Действительно, искусственный интеллект возможен лишь тогда, когда существует его ограничение. В этом случае появляется необходимость самостоятельного домысливания неведомого, но ощущаемого. Только при таких условиях и появляется мышление. Я не вижу тут парадокса, когда говорю об этом. Для вас ваше детище живой организм, не так ли? Стало быть, вы и должны применять к нему то тепло, которое свойственно при общении живого. Интеллект — это знание, полученное нелогическим, неиндуктивным способом. Только материально бездоказательные сведения и составляют природу интеллекта. В противном случае это просто-напросто программное совершенство.

— Да-да, робот, машина… — Профессор был бесконечно доволен словами монаха. Его уже не удивляла образованность, если не сказать ученость, настоятеля. — Я действительно долго размышлял и исследовал взаимоотношение базы данных и пустого банка, куда хаотическим способом складывались естественные производные самой машины. И, кстати, ни одному кибер-инженеру не удавалось их прочесть. То есть машина самостоятельно разрабатывала свой язык для общения с банком случайных данных!

Асури воодушевился: тема его жизни никогда не оставалась холодной или просто обычной. Любое упоминание интеллекта в разговоре возбуждало профессора.

— Я прошу прощения, господин профессор. — Монах даже хихикнул, отчего глаза его почти совсем исчезли в складках лица. — Я ошибся, когда назвал вас Буддой в самом начале нашего разговора. Вы — бог!

— Настоятель! — опешил Асури.

— Бог, бог, господин профессор! Это ирония, но вы действительно совершаете все те жажды, которые на заре вашей религии осуществлял Всевышний. Не кажется ли вам, что тот интеллект, который вы именуете искусственным, в действительности не имеет отношения к интеллекту, как нынешний человек к подобию Божьему? Будьте внимательны, профессор, вашему открытию еще далеко до истинного интеллекта. Следите за его поведением, будьте настороже, стерегите древо познания добра и зла, иначе из вашего эксперимента не выйдет ничего, кроме очередного искусственного… человека.

Афа понял и тоже рассмеялся:

— Настоятель, а у естественного человека тоже нет программы?

— Нет и не может быть. Программа есть, конечно, есть у Вселенной, ибо только она способна к самопостижению. Человек, если захочет, может привести себя к единению со Вселенной и вместе с ней уже постигать чудо создания всего…

Настоятель стал на мгновение серьезным и даже почти замкнутым. Но уже через секунду он снова добродушно улыбнулся:

— Но это непросто… Проще стать святым, этого уже достаточно. На первое время, конечно.

— Святым?

— Да, святым. Это несколько проще. Но тоже трудно…

Монах шутил, ему это нравилось. Нравилось и Асури. Обычные буддийские загадки-головоломки всегда раздражали непосвященных, а радовали только неофитов от буддизма.

— И я могу стать святым? — Афа поддержал разговор сознательно. Ночь клонилась к своему завершению, хотелось остановиться и отдохнуть — смех, как ничто другое, способствовал этой остановке.

— Можете, господин профессор, можете… Если будете всегда делать только то, что делаете в настоящий момент. И всегда осознанно. И никогда — несколько дел сразу. И в крупном, и в мелочах. Немного такого упражнения, и вы — святой!

— Интересно, какой конфессии?

— Любой… Святой не имеет привязанности к конкретным догмам. Он — святой!