Разомкнутая черта. Роман

Игорь Левин

Роман освещает болезненную и трагическую для современного общества тему суицида. В тексте переплетаются философские раздумья и личные переживания, документальные материалы и образы сновидений, мифологические и религиозные сюжеты. Задумываясь над вопросом: «…стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить…» (А. Камю), автор мысленно размыкает «черту» между правдой и вымыслом, жизнью и смертью, сном и реальностью, усматривая национальную идею консолидации общества в противостоянии суицидам.

II

Почему так отрезвляюще действуют на меня короткие видеоролики с последними записями Серёжи Ш. (сына одного из моих лучших друзей), для которого жизнь показалась слишком узкой и ограниченной площадкой? Именно тогда, три года назад, я ощутил в себе потребность ходить дозором у этой границы, пытаясь остановить каждого беглеца, и стал впервые собирать и публиковать материалы о тех, кто так же может спутать время с пространством и перешагнуть через жизненную черту, как через дорожный бордюр. Включив компьютер, сразу ткнул курсором в сохранённую видеозапись: напротив кухонного окна сидел вальяжно расслабленный парень, легко подпирая щёку аристократически тонкими пальцами, и водил по камере рассредоточенным бесхитростным взглядом, а гюрзой сползала с шеи крупная складка плотнотканного свитера. Он говорил туманно и безучастно, словно читал мантру: «Я отказываюсь выбирать ограниченность вариантов. Я отказываюсь верить в ограниченность вариантов. Я выбираю веру во всевозможность, во вседозволенность… веру в то, что все варианты доступны, веру в то, что всё возможно. Я выбираю веру в то, что всё возможно». Переключил на другую запись, тут он сидел в комнате — такой же открытый до опустошения и доверчивый взгляд, хилые обнажённые плечи, и столь же обнажёны причины дальнейших действий, растворённые в прозрачном потоке сознания: «Теперь я понимаю то, что даже если то, что я никому не нужен, или то, что я делаю, никому не нужно, я всё равно хочу это делать. Это важно для меня именно делать то, что я хочу, что я люблю, даже если это никому не нужно. Такая ситуация, в общем… Девушка… Я её полюбил. И меня… гм… Как бы, она сказала, что ей всё это не нужно. И я воспринял это так, как будто бы то, что я даю, ну… на тонком плане, не нужно ей… И… закрыл в себе этот поток. И отсюда появилась грусть и печаль…» Его тело извлекли из другого потока — потока реки, в сторону которой он вышел в шесть часов утра без денег, телефона и документов, воодушевлённый лишь одной идеей, отражённой в сетевой записи:

«Короче! Время — это ещё одно пространство, и перемещение во времени — это перемещение в ещё одном пространстве, смекаете?;) А вот если ещё дойти до того, что пребывание в каких-то мыслях, чувствах и т. п. — это тоже пребывание в определённых пространствах, а ещё и дойти до того, что в эти пространства можно входить и выходить, то всё вообще огонь!!))) просто почувствовать это пространство, осознать его и выйти;) круто же! Ах, да! Всё существует только в настоящем моменте! Я долго трахал себе мозги по поводу — прошлое, будущее, — типа нужно находиться в настоящем моменте… Да всё просто: всё есть настоящий момент, где бы я ни был — он для меня настоящий:) и просто есть какие-то привязки к пространствам:) т.е. есть связанные пространства. Из одного вытекает другое и т.п., или есть желание пребывать в каком-то пространстве и получить нужный опыт, чему-то научиться:) и вдогоночку: можно находить нужные пространства, создавать, генерировать — и все ok!)»

Войти в пространство текучей стихии ему удалось, вот только с обратным выходом ничего не получилось… На его интернет-странице много записей, указывающих на прохождение каких-то онлайн-курсов и интенсив-тренингов «личностного роста», ссылок на группу «Генокод смерти», цель которой — якобы изменить «код смерти». При этом было видно, что посты на стене его персональной страницы часто сопровождал вопросами какой-то куратор: «Что ты понял?», «Что ты осознал?». Однако причастность третьих лиц к гибели Серёжи всё же не удалось доказать…

Теперь я захотел заглянуть, что делается в «В Контакте»; там частенько вычитывал страницы Рунета групп виртуальных самоубийц. Оглядывал быстро страницу за станицей. Чем они живут, как мыслят, что делают — те, кто оказался у черты, у последней черты, те, кто пытался через неё перешагнуть. Взглянувшие на жизнь искоса, мечтавшие об абсолютной свободе — они резали вены, прожигали кожу, коробили поверхность рук зигзагами глубоких шрамов, сладострастно дотрагивались до шеи остриём ножа. Они глотали горсти таблеток, лежали в беспамятстве в реанимации, прозябали в психушках, погружались в ужас депрессий, мучились весенней порой от дикой печали и грезили о разделённой любви. Они, прошедшие через ад отчаяния, ревности и предательств, жизненных катастроф и предсмертных кошмаров — они создают себе якоря, цепляясь за жизнь, за укоренившиеся в сознании ценности, за шаткие прутья надежды в болоте отверженности. Кто-то рыдал, кто-то троллил и насмехался над суицидентами, кто-то нервно пытался найти выход из неприемлемой ситуации, кто-то задавал риторические вопросы — просто, чтобы высказаться. Кто-то описывал свои попытки свести счёты с жизнью. Невидимой нитью сшивала слова сквозная тема одиночества.

Но были сообщения и весьма оптимистичные — типа «эх и дура же я была!»:

Александра Полякова

ПРИВЕТ ВСЕМ!!!! Недавно я рассталась с парнем, которого очень сильно люблю, и эта мысль не давала мне покоя. После каждой нашей ссоры я хотела умереть. И теперь, когда обратной дороги нет, пора доставать лезвие… но сегодня мы помирились. И счастлива, и немного стыдно перед всеми дорогими людьми, что хотя бы думала о суициде…

Постоянно встречались выплески негативных эмоций, слёзные жалобы и интернет-рыдания девочек и девушек, у которых что-то не заладилось с парнями. Только что оглядел два таких сообщения.

Celena Gomez

Я всё время плачу, у меня в жизни переполох.

Мой любимый человек бросил меня. Теперь я не хочу жить, да пошла в ж […] пу эта жизнь!

Вика Семенцова

а что делать если ты никому не нужна, если ты одна в этом мире, если никто не пожалеет, когда плохо, не погладит по голове, не обнимет, не даст совет, если не с кем поделиться, если нет родителей, родственникам ты не нужна; нет друзей — потому что ради любимого ты перестала общаться со всеми, если ты любишь этого человека больше себя, а он постоянно предаёт тебя. ЧТО ТОГДА????????????????????????

И вдруг сильная философская фраза, подобная трагическим перлам мудрости Екклесиаста, произросла на вязкой почве печали и тоски. В этих словах читалась формула мировоззрения людей, взглянувших на жизнь как на пещеру Платона, сквозь потрескавшиеся холодные грани кристаллов фантазий, облепивших наружную сторону реальности, сквозь истаявшую миражную дымку выдуманного счастья, сквозь звенья массивных цепей на шее неограниченной свободы, купающейся в бассейне несбыточной мечты. Поразило высказывание Юлии Ким. Мысль была сформулирована настолько ёмко по смыслу и художественной силе слова, что даже не верилось — так по-взрослому мудро могла высказаться девочка-малолетка:

«Мы все узники своих ошибок, попавшие в клетку с самого рождения. Наши чувства, принципы, дружеские и семейные связи, физическое несовершенство… являются для нас тёмной комнатой, из которой нет выхода. Нет ничего в нашей жизни, до чего бы ни дошли сословные разделения. У нас нет равноправия, у нас нет свободы, у нас есть только мораль и норма… И так до конца своей жизни… из клетки в клетку…»

Фраза просто ошеломила меня. Вспомнилась притча Винсента Ван Гога о птице в клетке:

«Есть и другие бездельники, бездельники поневоле, которые сгорают от жажды действовать, но ничего не делают, потому что лишены возможности действовать, потому что они как бы заключены в тюрьму, потому что у них нет того, без чего нельзя трудиться плодотворно, потому что их довело до этого роковое стечение обстоятельств; такие люди не всегда знают, на что они способны, но инстинктивно испытывают такое чувство: „И я кое на что годен, и я имею право на существование! Я знаю, что могу быть совсем другим человеком! Какую же пользу могу я принести, чему же могу я служить? Во мне есть нечто, но что?“ Это совсем другой род бездельников — если хочешь, можешь считать меня и таким. Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего нужна; она отлично чувствует, что надо что-то делать, но не может этого сделать и не представляет себе, что же именно надо делать. Сначала ей ничего не удаётся вспомнить, затем у неё рождаются какие-то смутные представления, она говорит себе: „Другие вьют гнёзда, зачинают птенцов и высиживают яйца“, и вот уже она бьётся головой о прутья клетки. Но клетка не поддаётся, а птица сходит с ума от боли… Что же всё это такое — выдумки, фантазия? Едва ли. И тогда спрашиваешь себя: „Доколе же, Господи? Неужели надолго, навсегда, навеки?“ А знаешь ли ты, что может разрушить тюрьму? Любая глубокая и серьёзная привязанность. Дружба, братство, любовь — вот верховная сила, вот могущественные чары, отворяющие дверь темницы. Тот, кто этого лишён, мёртв. Там же, где есть привязанность, возрождается жизнь».

(Винсент Ван Гог, письмо к брату Тео. Амстердам, 9 января 1878 года).

Но только что же случилось с самим Винсентом? Нашёл ли он в жизни глубокую привязанность, братскую дружбу, бескорыстную любовь? Что стало итогом крепкой душевной привязанности между Винсентом и его братом Тео? Безумная попытка Тео уничтожить свою семью. Что осталось от дружбы с Гогеном? Кровавая буря ожесточённых ссор в Арле и желание Гогена хладнокровно «извлечь немалые преимущества из несчастья Ван Гога» после его смерти. Что стало даром любви? Ожог на ладони, поднятой над зажжённой свечой в ожидании ответа от любимой или обрезок уха, подаренный проститутке Рашель? «Но клетка не поддаётся, а птица сходит с ума от боли…». Не раз задумывал Винсент свести счёты с жизнью: когда сговаривался о совместном суициде с художником Александром Ридом, в клинике для душевнобольных, в царстве природы, стоя у мольберта.

Перед моим мысленным взором, как наваждение, попеременно возникают две картины Винсента Ван Гога — «Прогулка заключённых» и «Вороны над полем пшеницы». Я будто ощупываю ладонью правой руки шершавую поверхность холстов, покрытую плотным слоем пастозных мазков. Вижу замурованное мерной кирпичной кладкой пространство, напоминающее гигантскую шестигранную банку-крепость с открытым верхом. Люди, как насекомые, копошатся в этой емкости, написанной цветами проросшей земли. Группа ходит по кругу, неизбежно — по замкнутому кольцу, снова и снова смыкаясь у стен и утрамбовывая шагами камни мостовой. Действия чередуются, развёртываются во времени стадии движений, ритм шагов рикошетит в глухое пространство. Угрюмо шагающие то слегка растягиваются в интервалах, то теснее прижимаются друг к другу, но не сбиваются с общего ритма. Отпечатками изогнутых зубцов храповика ложатся наземь косые тени. Яркий свет сфокусирован в пустом центре. Но кому до него дело! Поодаль прогуливающихся узников в расслабленных позах стоят несколько надзирателей. Их мрачные силуэты не довлеют над группой. Они тоже часть этой системы, только им выделено другое место, откуда удобно безразлично созерцать картину часового механизма однообразных движений. Ряд кирпичей высоко над людьми прерывают одинокие мрачные окошки, похожие на выходы нор огромных червей.

Аллегория прозрачна: стены темницы — грани судьбы, кольцо — символ безысходности однообразного течения жизни. Окна-бойницы — щели, через которые смерть тоскливо глядит на жизнь. А жизнь — в вечном движении: чередуются света и тени, пульсируют оттенки цветов, изменяются повороты тел. Но не выйти за границы узкой площадки между стенами темницы-крепости, не прервать однообразного и монотонного хода. Неба не видно, совсем не видно. Нет свободы — есть только заданная траектория, по которой движутся безликие люди-призраки, люди-тени, люди-узники, люди-рабы. У каждого — строго определённое ему место. Но «что может скрываться в сердце человека, не имеющего места в жизни?» «Печаль будет длиться вечно», — произнёс, глядя в глаза смерти, великий художник, который как никто упивался искрящейся солнечной энергией жизни, но сам не нашёл в ней места.

«Вороны над полем пшеницы» — последняя картина Ван Гога. Такие будоражащие чувства контрасты насыщенных жёлтых, золотистых и глубоких сине-голубых цветов, закопчённых примесями мазков чёрной краски, могли возникнуть только в период убийственного отчаяния. Крайне сомнительна для меня версия, что Винсент был случайно подстрелен играющими подростками. Нет, «Вороны над полем» — это реквием в цвете. Тропа, идущая вглубь, словно яростным взрывом разрывается на части — узкие тропинки, утопающие в бурных волнах пшеничного поля. Холодный ветер гонит к горизонту два маленьких облачка. Тёмное кольцо туч беспрерывно сдавливает небесные сполохи. Вороны каркают, в хищном порыве склёвывая пшеничные злаки — яркие плоды жизни.

Конфликт неба и земли — в тонах, цветах, в стиле и настроении — звучит угрожающе. Гармония нарушена! Неожиданно можно обнаружить в линейных очертаниях простого пейзажа схему мрачной физиономии с глазами из двух облачков и носом — дорожкой, утопающей вдали. Давящий мрак чёрных туч всё больше и больше овладевает пространством.

Нет, не могу больше описывать это произведение в прозе. Я ведь видел сон, связанный с этой картиной, и нутром смутно ощущал боль ревущей в комке взвинченных нервов его души и измученного недугами тела, улавливал его страстное стремление разорвать жизненный круг. Поутру я наскоро набросал стих, посвящённый памяти Ван Гога, где отразил испепеляющие ужасом событий впечатления сна.

Боже! Боже! Боже!

Больно! Больно! Больно!

В ветряном просторе

Вороны над полем.

Вороны теснятся

В воздухе упругом.

Под свинцовым кровом

Каркают и кружат.

Сколько ни взлетают

С гиканьем свирепым —

Им, на падаль падким,

Не уступит небо.

Золото колосьев

Клювом разрывая,

Змейкой вьётся, тая,

Стая вороная.

Боль вонзилась в уши,

Боль пронзает тело!

Почему так, брат мой,

Тео, Тео, Тео?!

Путниками жизни

Шли с мечтой прозрачной

В призрачные дали,

В край долины сочной.

Но сгустились тучи,

И в холодной смоли

Лишь одни остались

Вороны над полем.

Заблудился в тропах,

Словно в топи брошен.

Что же, что же, что же,

Боже, Боже, Боже?!

Выстрел в вымя выси,

Поражённой воплем…

Высохшие травы,

Вороны над полем…

____

Просыпаюсь. Утро

В окна смотрит строго,

Осветило тумбу,

Где альбом Ван Гога.

Книги спят на полках,

Зайчик солнца скачет —

У двери хохочет,

А в простенках плачет.

Отчего же только

Вспомнилось невольно:

Синь, бурьян, тропинка…

«Вороны над полем»?