Повестка дна (сборник)

Игорь Иртеньев, 2015

К Иртеньеву не зря прочно приклеилось газетное имя «правдоруб» – он ведь действительно режет в глаза правду-матку. Да, в его исполнении она такая: с ухмылкой, с ёрничаньем, с каким-то частушечным хулиганством. «А как стихи это серьезно?» – может спросить суровый критик. «Злобы дня в этих стихах много, но дух поэзии живет, где хочет – в фельетоне так в фельетоне», – отвечает за автора Сергей Гандлевский. А он дело знает.

© Игорь Иртеньев, наследники, 2015

© Валерий Калныньш, дизайн серии, 2015

© «Время», 2015

* * *

Сергей Гандлевский

Балаганчик Игоря Иртеньева

…Человек, увы, не птица,

Не даны ему крыла,

В чем мы можем убедиться,

Прыгнув на пол со стола.

Ладно б только не могли бы

Мы по воздуху летать,

Но и в море, словно рыбы,

Не желаем обитать.

Ибо там мы без скафандра

Смерть найдем себе на дне.

И гореть, как саламандра,

Нам не нравится в огне.

Потому что в этом мире,

Грош которому цена,

Из стихий числом четыре

Нам подходит лишь одна…

Игорь Иртеньев слагает стихи так лихо, словно палит по-македонски с двух рук, и, кажется, нет ничего проще, чем говорить в рифму и в такт.

Рассуждая по-житейски, противоестественно складная и при этом осмысленная речь и есть самое главное и праздничное в поэзии — за что ее любят или не любят. Ведь говорить, в принципе, хоть бы и прозой — сущее мучение: эканье-меканье, слова-паразиты, вспомогательная жестикуляция и страдальческие гримасы от бессилия выразиться точно… А тут находится штукарь, которому эта пытка будто бы нипочем, и весь набор цирковых сравнений — с жонглером, канатоходцем и проч. — применительно к нему совершенно уместен. Причем фокусы он проделывает, как и положено, играючи, будто в свое удовольствие, пусть даже и говорится нередко на довольно невеселые темы:

Прокукарекал петушок,

А значит, со двора,

Приняв с утра на посошок,

Нам трогаться пора.

Мы загостились тут с тобой,

Пора бы знать и честь,

Уже рога трубят отбой,

Нам подавая весть.

Она не то чтобы блага,

Но уж какая есть,

И нам остатки пирога,

Похоже, не доесть.

Сметем же крошки со стола,

И в рот себе стряхнем.

Спасибо жизнь, что ты была…

Да вышла день за днем.

Но так называемую исповедальную лирику, вроде процитированных выше строф, где за героем стихотворения маячит фигура автора, Иртеньев пишет нечасто. Его искусство по преимуществу под стать актерскому. Поэт талантливо подмечает разные оттенки смешного и перевоплощается в соответствующего персонажа, от лица которого и держит речь. Иногда такой творческий метод выходит автору боком: как-то Иртеньев смеха ради «включил» борзописца-проходимца («Ария возвращенца») — и тотчас сделали стойку болваны с патриотическим приветом.

А вот он снова преобразился — и перед читателем потуги важного скудоумия выдать себя за глубокомыслие (что роднит автора с Козьмой Прутковым):

Поскольку есть на свете части света,

То где-то быть должны и части тьмы.

Но где они? Молчанье… нет ответа.

Напрасно бьются лучшие умы…

Когда поэт особенно в ударе, его замечательно несет — точь-в‑точь по известной соленой присказке «слово за́ слово» и т. д.:

Дней прошла регата

Пестрой чередой,

А ведь был когда-то

Я телезвездой.

На цветном экране

Распушал усы,

С Шерон Стоун в бане

Сдергивал трусы.

Очень удаются Иртеньеву подделки под дворовый фольклор с его чувствительным бредом:

Люди Эллу прозвали Анжелой

За глаза голубые ее,

И была она гордой и смелой,

Не боялась она никого.

Когда наблюдаешь за работой хорошего мастера, скажем, столяра, помимо всего прочего, впечатляет, что единственная в своем роде вещь сделана при помощи древних как мир и общедоступных инструментов — молотка, стамески, рубанка… Вот и Иртеньев не изобретает велосипеда, используя проверенные приемы комизма, например, — смешение стилей:

Когда пленительных созвучий

В душе вскипает торжество,

Что мир мне этот злоебучий

И обитатели его?

…………………………………

Судьба ли в этом виновата,

Слепой ли рок тому виной —

Меж нами пропасть в три обхвата,

И восемь метров глубиной.

Или очень непринужденно приплетает классику:

Убрав с утра пол-литра водки,

За пьянство списанный давно,

Пилот в засаленной пилотке

Грозит сопернику в окно.

Злобы дня в этих стихах много, но дух поэзии живет, где хочет — в фельетоне так в фельетоне. И для ценителя сквозь фельетонную стихию то здесь, то там посверкивают перлы словесности. (Сказав «перлы», один торжественный дурак, будто сочиненный Иртеньевым, попросил у телезрителей прощения за «непарламентское выражение», — честное слово, сам слышал. Извинюсь-ка и я, на всякий случай.)

И на фоне талантливого ёрничества — вдруг снова пафос, причем прямой и праведный, будто пожилой лицедей, переводя дух в гримерной, нехотя вправляет мозги нахальному молокососу:

И не рассказывай мне басни

Про то, что не было прекрасней

Страны, чем твой СССР.

Я сед, а ты, приятель, — сер.

А эти выстраданные строки, в свой черед, сменяются гэгами, безотказными, как вид надутого жлоба, севшего мимо стула, когда разбирает — нет, даже не интеллигентный смех, а какой-то неприличный утробный.

Спасибо Игорю Иртеньеву за весь этот балаган!

Страна моя идет ко дну

Со мною заодно,

А мне обидно за страну

И боязно за дно.