Детство Егорки

Игорь Игнатенко, 2023

В год своего 75-летия Игорь Данилович Игнатенко дарит читателям новую книгу. Она посвящена его ровесникам, рождённым в Великую Отечественную войну. Воссозданы наиболее яркие фрагменты жизни главного героя повести от рождения до поступления в школу. Родители, Родина, народ – этими однокоренными словами выражены главные духовные ценности России. Они – как краеугольные камни, лёгшие в основание характеров и судеб большинства советских людей, в том числе дальневосточного мальчика Егорки и его сверстников.

НЕИЗГЛАДИМЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Распутица

В жизнь герой нашего повествования въехал на санях. В селе Сосновка, где жили и работали его родители, Нина и Даниил, больница только строилась. Молодая женщина, готовящаяся стать матерью, волновалась и очень опасалась за здоровье будущего первенца. Надо было собираться в дорогу. Ближайший фельдшерский пункт находился за двадцать пять километров в деревеньке под названием Хохлушка.

Начинался месяц май. Просёлочные дороги развезло основательно. Мартовские бураны намели огромные сувалы. Остатки снега медленно дотаивали на полдневных солнечных сугревах. Ночью и по утрам грязь замерзала до ледяной твёрдости. Машины раздобыть нигде не удалось — в войну весь автотранспорт был на строгом учёте.

Хорошо, что в распоряжении Даниила был конь Гнедко. Ехать на телеге в такую пору тряско, это могло повредить матери и будущему ребёнку. Так что пришлось ранним утром запрягать коня в сани-розвальни. Поскольку железные подрезы¹ не годились для езды в эту пору, Даниил выбрал сани с голыми полозьями из прочной свилистой берёзы.

Положил на дно саней большую охапку сена, покрыл суконным одеялом и вынес из дому две подушки. На кожаном ремне, перекинутом через плечо, висел пистолет системы «Маузер» в кобуре из орехового полированного дерева. Ему, как военфельдшеру и заведующему районным отделом здравоохранения, согласно законам военного времени полагалось иметь оружие. Да и предстоящий путь по таёжной окраине заставлял быть начеку. Известное дело, по весне волки особенно опасны. Расплодилось их без ушедших на войну охотников бессчётно.

Покончив с приготовлениями, Даниил усадил со всеми предосторожностями молодую жену Нину, одетую по-зимнему в овчинную шубу-борчатку и валенки. Сверх того укрыл овчинным тулупом и примостил подушки наподобие кресла.

Сам снарядился в дорогу не менее основательно. Гулами — охотничья куртка из шкуры дикой козы до колен, красноватым пошарканным мехом наружу — подпоясана широким офицерским ремнём. На голове будёновка с пододетым шерстяным шлемом. Обут в яловые сапоги, которым ни снег, ни грязь нипочём. Рукавицы-верхонки позволяли держать вожжи, не давая рукам замёрзнуть на долгом пути.

Оглядев повозку и убедившись, что всё в порядке, Даниил взял вожжи, легонечко прихлестнул ими по спине Гнедка:

— Н-но, ретивый! Не вздумай рвать постромки!

Гнедко тронул с места рысцой. Берёзовые полозья ходко скользили по заиндевевшей земле. Однако на ухабах ощутимо швыряло, и пришлось, как ни спешили, перейти на шаг.

Двадцатилетняя Нина стойко переносила тяготы пути. Она даже находила силы улыбаться, думая о Егорушке. Почему-то им с мужем казалось, что у них обязательно родится сын. Имя подобрали заранее, мечтая о том, как будут растить и пестовать своего «мужичка».

По прибытии на место долго залёживаться не пришлось: тряская дорога сказалась.

Родился Егорушка с радостным криком. Старенький фельдшер Иван Иваныч поздравил мать и отца с первенцем.

— Получайте помощника! Путешественник будет — вон в какую даль приехал, ещё не родившись.

Отдохнув пару суток и набравшись сил, в обратную дорогу отправились посредине дня. Солнце растопило дорожный ледок, но застоявшийся сильный Гнедко уверенно тянул розвальни по неглубокой грязце.

Новый человек мирно спал на руках матери, запелёнатый фланелькой, укутанный в пуховый платок и заранее припасённое детское одеяльце.

Ничто не смогло помешать появлению новой жизни: ни майская распутица, ни грохочущая далеко на западе война.

А то, что рождённые в мае обречены всю жизнь маяться, так это бабкины сказки и суеверие. В мае появляются Тельцы, которые быстренько переходят на подножный корм. Молоденькая зелёная травка и яркое солнце напитывают их творчеством и стремлением двигаться на воле. Судьба Егорки станет тому подтверждением.

Морщинистые пальчики

Вначале Егорушку наладились купать в большом тазу. Эмалированной посуды тогда не было. Деревенский мастер изготовил таз из обыкновенной жести.

В доме топилась берёзовыми дровами печь. Отец приносил из колодца два ведра воды: одно ставил греться на печь, а другое — на пол у печи. Здесь же, в кухне, устанавливал напротив печной дверцы табурет, а на него — Егорушкину банную посудину. Мать наливала горячей воды и разбавляла холодной. Пробовала ладонью: не сильно ли горячо? Для большей уверенности опускала в таз локоть.

Когда всё было готово, малыша приносили из комнаты, раздевали донага и усаживали в таз. Поначалу Егорушка не понимал, что с ним происходит, и даже принимался реветь. Но после первых купаний полюбил булькаться и мог сидеть в тазике сколь угодно долго. Тем более что тут же рядом плавала серенькая резиновая уточка. Птице тоже нравилось купаться. Она забавно крякала и была довольна такой жизнью.

Егорушка хлопал по воде, поднимал волны, но уточка и не думала тонуть. Порой брызги летели на пол, шипели на плите. Мать не сердилась. Если ребёнок играет, значит, здоров и у него всё в порядке.

Хуже было под конец купания, когда мать намыливала ему голову и тёрла раскрасневшееся тело старой фланелевой пелёнкой. Жёсткую мочалку она боялась пускать в дело, а детской в доме не было. Мыльная пена щипала глаза. Егорушка громко выражал недовольство. Спеша опередить возможный рёв, отец из ковша поливал голову наследника тёплой водой — и глаза переставало щипать. Мать вынимала Егорушку, накрывала сухим полотенцем, ерошила льняные волосёнки, промокала пухлые ручки и ножки. Потом сажала себе на колени и быстро облачала в распашонку. Напоследок причёсывала сына. Егорушка молчал, рассматривая пальчики на руках и ногах. Нежная детская кожа на подушечках собиралась в упругие складочки. Было немного щекотно и смешно.

— Морщинки! — улыбался отец.

Мать поила сына «после баньки» тёплым молоком с мёдом. Подступала зима, и здоровье следовало беречь.

Время летело быстро. Вскоре Егорушка перестал помещаться в тазу. На смену пришла ванна. Её, поскольку жили небогато, смастерили тоже из жести. В этой же ванне мать после купания Егорушки замачивала и стирала в оставшейся мыльной воде бельё.

Морщинки на пальчиках появлялись после купания ещё долго. А когда они исчезли — Егорушка и не заметил.

Лисица и маузер

На коврике, прибитом над кроватью родителей, висит выделанная под воротник шкурка рыжей лисицы. Рядом маузер в деревянной кобуре. Мать вынимает сына из качалки и укладывает на свою постель, где удобнее его переодевать. Ребёнок останавливает взгляд больших карих глаз на странных предметах и затихает на время, достаточное для смены белья. Вскоре сын начинает тянуть ручонки к интересным штуковинам, но дело сделано. Маши руками сколько хочешь.

Обложенный подушками с краю постели, малыш остаётся один. Мать уходит на кухню топить печку и варить завтрак.

Комната сразу делается пустой, и часы-ходики принимаются громко стучать. Егорушка начинает искать глазами источник звука. Но часы находятся в дальнем краю комнаты, над рабочим столом отца. Устав ворочать крупной русоволосой головкой и вращать зрачками, малыш начинает сердиться и вскоре ударяется в плач.

Из кухни выглядывает мать. Убедившись, что сын по-прежнему на постели и подушки надёжно предохраняют от падения, мать снимает лисицу со стены и даёт сыну поиграть. Маузер благоразумно не трогает: играть с этой грозной штуковиной рано.

А сама вновь уходит стряпать. Плач прекращается.

За окном сентябрь начинает окрашивать в малиновый цвет листья черёмухи. Егорушке пятый месяц от роду. Идёт третий год Великой войны. Где-то далеко от этих краёв гремят выстрелы и рвутся бомбы. Командиры машут маузерами и ведут в бой солдат.

Люди воюют за мир для Егорушки и его сверстников.

Мамино молоко

Молоко нравится Егорушке. Оно вкусное и тёплое. Но добывать любимое лакомство непросто. Надо дождаться, пока мать примостится на кровати. Затем она привлекает к себе сына и обнажает круглую грудь с большим коричневым соском. Егорушка припадает к источнику питания и начинает чмокать, с усилием втягивая в рот сладковатую жидкость. Молока маловато, малыш начинает теребить грудь ручонками, требуя продолжения кормления. Мать прячет опустевшую грудь и достаёт другую.

Насытившись, Егорушка принимается за игрушки. У него их целых три — плюшевый бурый медвежонок, деревянная разноцветная пирамидка и погремушка, сделанная отцом из маленькой жёлтой тыковки. Внутрь насыпан горох, и погремушка славно бренчит.

Недавно Егорушке исполнилось десять месяцев. Идёт четвёртый год войны, на которую его отец не попал только потому, что был врачом и отвечал за здоровье тружеников тыла в их таёжном краю…

До полутора лет сосал Егорушка материнское молоко. Уже и стесняться стал посторонних глаз. Но однажды мать его не позвала, а он заигрался и позабыл напомнить о себе. И ничего, с голоду не пропал.

«Кино» на стенке

Вечером сельская электростанция, представлявшая собой паровой локомобиль с генератором, давала электричество до десяти часов. Родители спешили к этому времени закончить домашние дела. Но всё равно что-то не успевали, и приходилось зажигать керосиновую лампу.

Укладывали спать Егорушку как раз к сроку, когда висящая под потолком «лампочка Ильича» мигала напоследок и медленно гасла, словно кто-то невидимый задувал огонь в стеклянной колбочке. Но Егорка не спешил совать сложенные «домиком» ладошки под правую щёку и закрывать глаза. Он знал, что его ожидает интересное представление.

Прикрутив фитиль в керосиновой лампе, чтобы она светила вполнакала, отец садился за стол — и в сумраке начиналось «кино». На белёной стенке за кроваткой сына, чуть повыше маленького коврика, сшитого из разноцветных лоскутков, появлялись одна за другой оживающие чёрные фигурки зверей, птиц и человечков.

Первой возникала голова собаки. Она раскрывала пасть, дёргалась и лаяла папиным голосом. Потом задирала морду в небо и выла жалобно, словно ей было страшно тёмной ночью в лесу. Лес изображали пальцы мамы, подключившейся к игре. Да и вой был очень похож на её голос: Егорушка уже знал, что это теперь воет волк. Было страшно и в то же время весело. Малыш ойкал и смеялся.

Затем на стенку выскакивал заяц, он шевелил длинными ушами, прыгал и хватал морковку, похожую на карандаш, который папа давал сыну порисовать. День ото дня карандаш становился всё короче и короче, но в морковки ещё годился.

Когда заяц убегал, на стенку вылетали две птицы. Они махали крыльями и кружились одна возле другой. Егорушка уже знал, что это чайки.

Из лесу выходил козёл, тряс бородой, нагибал рогатую голову и бодал тени на стене. При этом забавно мемекал, словно просил Егорушку не бояться.

И напоследок возникала голова старика, который держал во рту тот же самый карандаш, но теперь изображавший папиросу. Казалось, сейчас пойдёт дым кольцами, похожими на те, какие пускал отец, когда курил махорку.

Глаза Егорушки смежались, и он погружался в крепкий сон.

Мать подходила к кроватке поправить одеяльце. На губах сына играла и потихоньку таяла довольная улыбка…

Гораздо позже Егорка станет обладателем фильмоскопа, с помощью которого можно будет смотреть цветные плёнки со сказками. Но в память глубже всего врезалось именно чёрно-белое «кино», которое показывали родители.

Первые шаги

Как только Егорушка научился передвигаться на четвереньках, он начал усердно покорять пространство. Первые опыты были просты. Новые интересные предметы исследовались на вкус и цвет, на ощупь и запах. Он узнавал, съедобна ли эта вещь, кислая она или сладкая, холодная или горячая, колючая или мягкая. Плакал, когда обжигался. Удовлетворённо бормотал, если приглянувшийся предмет мог служить игрушкой.

Гораздо больше возможностей малец получил, овладев пешим ходом. Открытия посыпались как из рога изобилия.

Отцовским стетоскопом можно было стучать по кастрюле. Получалось громко и весело. С той же целью использовались мамины туфли на каблучках. Тоже музыка.

День ото дня ассортимент находок расширялся. Опасные для самостоятельного изучения предметы родители размещали в доме повыше. Но Егорушка научился влезать на табуретку, чем резко повысил уровень досягаемости.

Лекарства и медицинские инструменты отец спрятал под замок в верхний ящик письменного стола. Сложнее было с посудой, но, разбив пару тарелок и кружек, Егорушка уяснил, что к чему, и перестал громить кухню. И родители тоже научились не сводить с сына глаз, когда его маршрут лежал в неизведанное пространство.

Ещё больше открытий поджидало нашего героя во дворе дома. Оказалось, что большая белая птица гусь умеет противно шипеть и щипаться. Разноцветный, с красной шапкой набекрень, петух громко кричал, смешно вытягивая шею. Однажды он клюнул Егорушку в руку, когда малыш захотел его погладить. Бородатый чёрный козёл недобро мекнул, нагнул рогатую голову и боднул Егорушку пониже спины.

Выводы исследователь сделал сам, не дожидаясь маминых наставлений. Лучше всего играть с ленивым серым котом, гревшимся на солнышке. Но и с ним следовало знать меру, поскольку кот имел острые когти и царапался, если Егорушка брал его в охапку и тискал что есть сил.

Царапинами, синяками, ушибами, укусами и прочими ранами был отмечен путь человека, расширявшего кругозор. Впрочем, до моральных травм, обид и незаслуженных наказаний он ещё не добрался. Страдало тело, зато радовалась душа.

Толчёнка

Из того, что называется прикормкой, больше всего Егорушке нравилась толчёнка с молоком. Слава богу, картошка в войну родила хорошо. Мать варила её в чугунке на печке. В топке весело потрескивали дрова. Крышка на чугунке начинала побрякивать. Мама тыкала ножом в самую верхнюю картофелину. Уварившийся клубень нехотя сползал с лезвия. Тогда мать сливала воду и принималась деревянной толкушкой превращать варёную картошку в «пюре». Слово это нравилось Егорушке, он его ощущал на вкус. Затем толчёнка накладывалась в миску и заливалась молоком из глиняного кувшина. Всё, еда готова!

Егорушка держал ложку в правой руке, как научила мать. Дальше дело понятное — хлебай не зевай. Отец в шутку, когда сын поначалу мешкал, нырял своей большой деревянной ложкой в его миску. Разгоралось соревнование. Побеждал всегда слабейший.

Через много-много лет Егор прочитает стихи дальневосточного поэта Олега Маслова о картошке:

Всё могу осмыслить в нашем прошлом,

Но одно представить — выше сил:

Как могли когда-то без картошки

Обходиться люди на Руси?

Нынче — ладно, но в сороковые

Скольких нас скосила бы война

На бесхлебье в зимы грозовые,

Если б не кормилица — она!..

Не случайно вскормленные картошкой дети войны выжили и доросли до иных разносолов и лакомств.

Кошмарный сон

Маленький Егорушка часто болел, хотя родители дали хорошую наследственность, поскольку были молоды и деятельны. Однако родиться в войну — несладкая доля. Деревенская жизнь не баловала особыми удобствами. Лето в их краях солнечное и жаркое, а зимой — трескучие морозы. Тут недолго и простудиться.

Хворающему человечку всякий раз снилась одна и та же картина: будто он лежит поясницей на каком-то столбике. Руки и ноги девать некуда, животик трещит от напряжения. Перед внутренним взором вертятся шершавые круги. Ему неприятно и страшно, он хочет закричать, но голоса не слышно. Где мама? И мамы нет! Сейчас он упадёт со столбика и потеряется.

Малыш всхлипывает, для этого голоса не надо. Плачет беззвучно, сотрясаясь худеньким тельцем. А круги продолжают верчение, царапают глаза. Лежать на столбике нет больше никаких сил.

Мать подходит к детской кроватке, щупает горячую голову сына. Лоб покрывает испарина. В доме холодно, натопленная с вечера печка под утро остыла.

— Даня, вставай! — будит она мужа.

Отец идёт растапливать печь. Мать вынимает из-под мышки ребёнка градусник. Тридцать девять и две десятых! Она берёт сына и прижимает к груди. Всхлипывания прекращаются.

Круги перед глазами исчезают, вместо них возникает мамино лицо. Родной запах прогоняет ночные страхи и успокаивает.

В печке начинают трещать разгорающиеся поленья. Вскоре в доме помаленьку прибывает тепла.

Егорушка пьёт микстуру и окончательно успокаивается. Болезнь встречена вовремя. Надо жить дальше.

Страшный сон забывается — и только во время очередной хвори опять навещает Егорушку. Он даже научится узнавать этот сон, но рассказать его толком не может. Кошмар служит первым симптомом подступившей болезни. И мать принимает упредительные меры, даёт таблетку, укрывает поплотнее стёганым одеялом…

В последний раз страшный сон навестил Егора, когда он уже учился в девятом классе. Они с мамой ехали к бабушке в Крым. Поезд раскачивался на неровном полотне рельсовой дороги. Колёса громыхали на стыках. Из раскрытого окна удушающе пахло гнилыми водорослями и стоячей болотной водой. Это был Сиваш, рассадник малярии.

Егор занедужил. Лоб горел. Во рту пересохло. Давние сновидения воскресли и вновь терзали непонятностью. Оставалось одно спасение — проснуться. Наяву навалилось головокружение. В висках пульсировала боль.

Мать лежала на нижней полке и спала, подперев щеку ладонью. Она не чувствовала болезни сына, как это случалось раньше.

Он вытащил из кармана висевшей в изголовье куртки блокнот и записал строчки, только что родившиеся в его воспалённой голове: «Стремиться к счастью — значит жить. А счастье — это жизнь».

Конечно, «мудрость» этих наивных строк вызывает улыбку. И всё же в них можно уловить нечто отдалённо похожее на то, о чём написал на полвека раньше поэт-трибун: «Мама! Ваш сын прекрасно болен…»

Ведь так оно и бывает: явления жизни, переплавленные болью, превращаются в поэзию.

Примечания

1

Подрезы — железные полосы, набитые на деревянные полозья саней. Защищали полозья от стирания и облегчали скольжение по зимней дороге.