Проститься

Игорь Зорин, 2021

Артем Гордеев – директор строительной компании одного из провинциальных городов, каких по стране разбросано бесчисленное множество. Нетвердо шагая по тернистой тропе под названием жизнь, он заново учится прощать, допускает ошибки, теряет близких и обретает себя настоящего. Эта книга во многом автобиографическая. Авторская проза переливается целой гаммой самых разных чувств и впечатлений: от ядовитой горечи утраты до неописуемой любви к тому, что окружает нас каждый день. Содержит нецензурную брань. Комментарий Редакции: Как хирург препарирует живые ткани, так и автор безжалостно вспарывает самые тонкие материи, представляя на обзор все то, что надежно припудрено повседневностью. И неудивительно, что роман так понятен каждому – ведь у главного героя есть реальный прототип.

Часть 1. Полный трэш

Тридцатипятилетний Артем Гордеев был директором строительной компании. Компания занималась отделочными работами и продажей строительных материалов. И все бы хорошо, но, как бывает, пожалуй, у любого предпринимателя, наступает всё и сразу… Как у Артема в тот момент не «сорвало крышу», наверное, знал только он сам…

Начало своего пути

Артем в двадцать семь лет сам создал свою компанию, сразу после того, как вышел из кабинета своего бывшего директора, которому в течение часа, не торопясь, рассказал пятьдесят три причины своего желания уйти из компании, где он работал заместителем директора и был на хорошем счету.

Была поздняя осень девяносто второго года, он выпорхнул на крыльцо офиса своей теперь уже бывшей фирмы, жадно вдохнул носом хорошую порцию холодного воздуха, лукавым прищуром посмотрел по сторонам и понял, что он теперь свободен. Свободен! Прежде всего, в выборе своего нового пути. Было одновременно и страшно, что все новое и неизведанное ждет его, и легко, что наконец-то он был честен с собой и директором, к которому накопились вопросы и претензии, и он, наконец-то, их озвучил. И вот она, Свобода!

Днем Артем заехал к своим родителям сообщить о том, что он хочет открыть свою компанию. Отец работал крановщиком с большим стажем на металлургическом заводе, мать — сварщицей на машзаводе. Они внимательно выслушали его, и мама стала отговаривать.

— Сынок, ну, может, ты еще передумаешь, — запричитала мать, не скрывая слез, — Ведь там у тебя будет столько сложностей: и налоговая, и бандиты, и трудности… А где людей сейчас хороших найдешь, таких, чтоб не подвели? А тут тебя все-таки ценят и уважают, да и деньги, вроде бы, неплохие зарабатываешь.

— И мы не Рокфеллеры, — недовольно буркнул отец, — Денег тебе на стартовый капитал дать не сможем. И подстраховать тоже не сможем, если что.

«Ну, вот, заехал за благословлением и столько негатива сразу получил. Самые близкие и дорогие люди меня тормозят. Почему так?» — подумал Артем.

— Денег мне от вас не надо, а трудности есть на любой работе. И я открою свою фирму, за меня не волнуйтесь, мне уже двадцать семь лет и я сам знаю, что делаю! Ну, все, пока! Все будет хорошо! — сказал он и сразу вышел, чтобы не накалять обстановку.

Выйдя из подъезда, Артем, неожиданно для себя, пошел в лес. Далеко не надо было идти. Сосновый лес всегда был рядом с родительским домом, расположенным на окраине города, в спальном районе. Артем в детстве много времени проводил в нем, сначала катаясь с бабушкой на санках, потом, когда с отцом ходил за грибами и для изготовления лучшего на свете лука, потом, играя с друзьями, потом бегая на лыжах после уроков. Свободный молодой человек шел знакомой тропой к пруду. Густой запах сосен был свеж и приятен. Лес был ему знаком каждым деревом, каждой извилиной тропинок. Домой идти не хотелось. Подойдя к небольшому лесному прудику, в народе называемому «зеленкой», он нашел какой-то кусок фанеры, сел на кочку около подернувшейся ряской воды. Было прохладно, но снега еще не было. Артем смотрел на ровную как стекло воду, отражавшую небо. Ему вдруг вспомнился недавний разговор со старым школьным учителем физики Львом Ипатьевичем, случайно встретившимся с Артемом в городе.

Физик

Это было летом того же года. Артем тогда возвращался с работы и был не в духе. Он увидел Льва Ипатьевича издалека. Тот сидел на скамейке с блаженным лицом и сложенной вчетверо газетой. Было видно, как он просто наслаждается летним вечером: читает газету и курит сигарету, странно зажимая ее прямыми средним и безымянным пальцами. В какой-то момент Артем решил сделать вид, что не замечает своего учителя, но Лев Ипатьевич, как будто откуда-то зная о приближении своего бывшего любимчика, поднял голову и расцвел в улыбке. За годы он совсем не изменился и даже, как показалось Артему, немного помолодел. Когда Артем приблизился, он весело заговорил:

— Божечки вы мои, кого я вижу! Это же сам Артем Гордеев! Какими судьбами, молодой человек? — изрядно прокуренным голосом радостно заговорил он, приподнявшись со скамейки и протянув руку для приветствия.

— Здравствуйте, Лев Ипатьевич! Очень рад вас встретить. Да вот, иду домой с работы.

— И чего же Вы идете с таким мрачным лицом, позвольте узнать? — продолжал оптимистичным голосом щебетать он.

— Да нет, все нормально. Устал, может быть, малость. А так все хорошо. — Ответил Артем, слегка поеживаясь от обращения учителя к нему «на вы».

— Ну-с, рассказывайте, мой замечательный ученик, как ваши дела? Кем же Вы стали? — и, неожиданно сменив тему, продолжил:

— Вот не смогли Вы на моем экзамене блеснуть своим умом, увы, не смогли. А я тогда не смог вам поставить четверку, ведь должен же был хоть кто-то из класса получить отличную оценку. И я тогда подумал, что, пожалуй, вы единственный, кому можно поставить пятерку без сожалений.

Артем смутился и замямлил:

— Да уж, мне тогда попался трудный вопрос: про индукцию. Я и сейчас-то, после трехлетнего изучения физики в институте, трудно себе представляю, что это. А тогда… Спасибо Вам, Лев Ипатьевич. Я ведь прекрасно помню, как Вы тогда подошли ко мне и, увидев мой полупустой лист, парой фраз намекнули мне, о чем писать и рассказывать на сдаче экзамена. Мне, и правда, было неловко за ту пятерку. И, прежде всего, перед Вами…

— Ну-ну, все в порядке. Вы были одним из лучших моих учеников. И у меня не было сомнений, что Вам поставить. Надеюсь, в институте Вы себя всерьез реабилитировали?

— Да. В дипломе у меня все в порядке. Совсем немного не хватило, чтобы добраться до красных корочек. И Ваши уроки вспоминаю с особенной теплотой. Спасибо Вам, учитель.

Артем посмотрел на своего состарившегося учителя. Еще, преподавая в школе, у него были глубокие морщины, говорящие о непростой судьбе. Он курил, и отпечатки алкоголя на лице тоже нельзя было не заметить. Но глаза его были такими живыми. Какими-то юношескими, пацанскими, горящими глазами, наполненными радостью и мудростью одновременно.

— Ну, ладно. А живешь-то как? Работаешь? Есть ли семья? — он перевел разговор на другую тему.

— Да, все в порядке. Жена, дочка. Работаю наемным сотрудником в строительной компании.

— Чувствуешь, что это твое дело? — вдруг серьезным тоном заговорил учитель.

— Как будто да. Но… есть что-то такое, что мне не нравится.

— А цель у тебя есть?

— Не знаю. Никогда не задумывался об этом.

— Ты живешь как все? Этакий среднестатистический житель города?

— Но мне кажется, что все живут по-разному.

— Нет, у всех примерно одинаково: рождение — учеба — работа — пенсия — смерть. При этом первый пункт от тебя совершенно не зависит. Последний тоже, потому что неизбежен. Второй выбирают родители: в какой школе тебе учиться. Да и институт, видимо, тоже.

— Не совсем так, но, в общем-то, да. Я хотел поступать учиться в институт кинематографии, на кинооператора, но родители не отпустили в Москву, сказав «выбирай из того, что есть здесь в нашем городе».

— Вооот! Пенсию тебе тоже назначит государство. И, уверяю тебя, она будет совсем не такой, о которой ты бы мог мечтать. Поэтому единственное, что ты можешь выбирать сам — это работа. Но большинство не пользуются даже этой свободой. Большинство ходит на нелюбимую работу и ничего не хочет менять, находя тысячи причин для этого. Ну, дают ведь кусок хлеба. Вроде на жизнь хватает. Так и живут. Они отказываются от своих целей, своей мечты. Они не хотят общаться с более успешными людьми. И так, день за днем, ходят на свою нелюбимую работу, одним и тем же маршрутом. Получают одну и ту же зарплату, планируя, куда ее вложить. Хотя едва хватает на самое необходимое: жилье и еду. Не позволяют себе отдых, искренне считая, что не достойны его. Пять дней с утра до вечера ждут выходных, которые потом бездарно проводят. В эти дни тоже ограничивая себя во всем: денег-то нет. Иногда в них на какое-то время поднимается бунтарский дух, и они уходят со своих старых работ к новым хозяевам, исполняя их грандиозные планы. Снова и снова они живут не для себя, теряя дар под названием жизнь. Живут не своей жизнью, а той жизнью, которой от них хотят работодатели, жены, мамы, но только не своей. Живут, не выражая своих истинных чувств. Подлецу не смеют дать по морде. Любимому человеку не признаются в любви. Жаль, что понимать это начинаешь только перед смертью, в конце жизни, когда уже ничего не можешь изменить. И вот уже твоя могила с датами рождения и смерти, которые не зависели от тебя. С именем, которое тебе дали и ты его не выбирал.

— И что же делать?

— Жить! Жить ощущением движения к своей цели, когда-то выбранной тобой самим. Не зря же говорят: или ты выбираешь цель, или чья-то цель выберет тебя. Жить, давая возможность себе чувствовать ветер приключений, выбирая направления для путешествий. Побывать на всех континентах и океанах. Залезть на высочайшую из гор и погрузиться на дно самого глубокого ущелья. Полетать на высоте птичьего полета. Поесть самых экзотических фруктов, испить самого редкого вина. Жить, чувствуя себя и счастливым, и богатым. Это очень важно, потому что большинство по-настоящему богатых людей глубоко несчастны. Прожить всю гамму чувств: от утрат и потерь до безусловной любви. Почувствуй себя живым. Иначе твое место в матрице, где все тот же список приключений: рождение — учеба — работа на дядю — пенсия — смерть. Живи так, чтобы, лежа на смертном одре, не было сожалений, что не хватило мужества оставаться верным себе, что прожил чью-то, а не свою жизнь, что так много работал, что не хватило смелости выражать свои чувства, что мало общался с друзьями и близкими людьми, что не позволял себе быть счастливым, все время откладывая его до лучших времен.

— А как выбрать свою цель?

— Это не просто, дорогой друг. Найти цель на ближайший день — просто. Составить цели на ближайший год — тоже. А вот увидеть свою истинную цель.., ту, которая наполнит всю твою жизнь смыслами — задачка не из простых. И вообще, настоящая цель — та, которой при жизни ты не достигнешь. Она как бы вынесена за пределы твоей жизни. Когда ты найдешь любую свою цель, она наполнит тебя энергией, мощной энергией. Подобной той, когда ты влюблен и кажется, что твоей силы хватит, чтобы сдвинуть горы. Когда ты почувствуешь свою цель, она заставит тебя подскочить, забегать по комнате. У тебя будет невероятный прилив энергии. Ты не сможешь заснуть ночью. Будешь с нетерпением ждать утра, чтобы поскорее начать ее реализовывать. Вот как это будет! Настоящая цель та, которую ты не сможешь предать. Сначала ты выбираешь цель, потом цель выберет тебя. Если она истинная. Думай, чувствуй. Это все, что я могу сейчас тебе сказать, мой ученик. Пока…

Артем был настолько погружен в то, что говорил Лев Ипатьевич, что даже не заметил, как тот встал и, не прощаясь, побрел в сторону заходящего солнца. Нет, не побрел. Он весело зашагал, насвистывая какую-то веселую мелодию. И Артему даже показалось, что учитель несколько раз весело подпрыгнул, уходя все дальше и дальше.

Он решил еще немного посидеть. Приятный теплый ветер трепал его мягкие волосы. Пахло скошенной травой и мороженным. «Почему мороженным?» — подумал Артем, оглядывая окрестности парки и не находя глазами ни ларька, ни даже передвижного холодильного прилавка. Ему в этот момент почему-то вспомнилось его счастливое детство, и хоровод картинок из прошлого завертелся в его голове.

Мама

Артем часто записывал свои детские воспоминания в дневник.

«Самое яркое приятное воспоминание из детства, связанное с мамой — это выходные или праздники. Точнее, самое раннее утро воскресенья, когда можешь себе позволить поспать. Ведь не надо идти в школу или институт. И вот ты просыпаешь от звука скворчащих на сковороде пирожков и от этого дурманящего их запаха. И от маминого голоса: „Вставай! Пирожки остывают“. И я летел скорее в ванну, чтобы умыться, прибегал на кухню, а там целая гора вкуснейших маминых пирожков. По радио играет бодрая советская музыка или программа „С добрым утром“. И вот они, пирожки-пирожочки! Хочешь с мясом, хочешь с капустой, хочешь с картошечкой. Или даже с морковкой. Хочешь, ешь их с молоком, хочешь — запивай морсом. А еще нравилось макать пироги в уксус или горлодер. И ты мог есть, сколько влезет. Мама всегда делала большие пирожки, приговаривая: „Большому куску рот радуется“. И я радовался. И вот оно было счастье!!!

Второе яркое воспоминание о маме тоже пришло сразу: „Она всегда ругала отца за его старые и новые пьянки. Отец, если в этот момент был трезвым, то просто уходил из дому, не желая это слушать. Или, что было значительно реже, останавливал ее фразой „Ой-ой!“, типа „чего преувеличиваешь-то“. Мама не стеснялась матерных слов и при нас с сестрой могла очень „откровенно“ выражаться. Бывали случаи, когда она набрасывалась на отца с кулаками. Отец всегда в такие моменты только защищался. Особенно, если был трезвый. И обязательно кто-нибудь из родителей произносил столь страшную для меня фразу „Давай разведемся“. Я очень боялся их развода и всегда очень ярко себе представлял, как я буду выступать на суде. Ведь меня туда обязательно пригласят! Не могут не учесть моего мнения! И я даже репетировал, когда никого не было дома, свою речь в суде. Я почему-то знал, что меня судьи обязательно спросят: „А ты, мальчик, с кем хочешь остаться? С мамой или папой?“. И я бы тогда гордо ответил: „Я хочу остаться и с мамой, и с папой“. И тогда судья не сможет их развести. Никогда!

Мама всегда (за очень редким исключением) ходила на собрание в школу. А я всегда с трепетом ждал ее прихода. Я, конечно, понимал, что про меня ничего плохого не скажут, но все-таки боялся. А вдруг… Но мама всегда приходила счастливая и довольная. И на мой вопрос „что сказали?“ почти всегда говорила: „Ты у меня молодец! Про тебя говорили только хорошее“. У меня почему-то не было желания уточнять, что именно хорошее и я, наполненный гордостью за себя, сидел и слушал ее рассказ папе о других ребятах из нашего класса.

Помню довольно частые (как мне казалось) поездки в деревню к маминой маме, моей бабушке Варваре. Я очень не любил ездить в деревню. Во-первых, мне почему-то не нравился запах бабушкиного дома. Там пахло старой утварью и пчелиным воском. А еще камфорой и чем-то кислым. Во-вторых, мне не нравились вечерние посиделки под бражку и громкое распевание мамы с сестрами народных песен. Помню, как я, пятилетний пацан, всегда залазил маме на колени и громко неистово орал: „Мама, мама, не пой“. А мама не слушала меня и продолжала петь. Еще я терпеть не мог, что в деревне было много пчел, и они всегда меня жалили. Один раз пчела ужалила меня прямо в веко, и оно настолько распухло, что глаз закрылся. И я почти два дня ходил, как одноглазый уродец. Мне казалось, что все мальчики и девочки этой деревни смеются надо мной.

Помню неприятную историю, которую сам создал после первого класса, когда был в деревне. В сенях я увидел коробку с отцовскими папиросами „Беломор-канал“. И стащил у отца одну папиросину. Взял спички и пошел в огород покурить. Затянувшись пару раз, и сильно раскашлявшись, я понял, что мне это сильно не понравилось. И голова закружилась, и горло запершило. Дак, я ведь, дурак такой, пришел к маме, которая как раз сидела с сестрами и громко пела, и сказал ей: „Мама от меня чем-нибудь пахнет?“ — и дыхнул на нее. Она тут же учуяла запах папирос. „Курил!“ — утвердительно выпалила она. Даже не спросила, а сразу все поняла. Я начал, оправдываясь, придумывать какую-то жуткую историю о том, что деревенские мальчишки, что постарше, заставили меня покурить. Она решительно взяла меня за руку и повела искать этих ребят. И потащила меня на пруд, чтобы я ей показал моих обидчиков. Мне было ужасно стыдно и страшно. Стыдно от того, что сейчас она начнет ругать ни в чем невиновных пацанов. И страшно от того, что, когда обман раскроется, мне сильно влетит за это. И мне пришлось тогда честно во всем признаться. Я заплакал и сознался во всем. Мама со своей сестрой, тетей Людой, только по-доброму посмеялись надо мной и сказали, чтобы я больше так не делал. Уф, пронесло! Но история та крепко зашла в мою память.

А еще я хорошо запомнил, как мама тайком от меня уезжала из деревни, оставив меня, трехлетнего мальчишку с бабушкой на месяц, а то и два. Поезд в город отходил очень рано, часов в пять утра. Видимо потому, что деревенские жители выезжали на работу в город. И вот я помню, как мама тихо, так чтобы я не почувствовал, вставала, шепотом говорила с бабушкой, одевалась и уходила. А я-то только делал вид, что сплю. И после того, как хлопала дверь в избу, вскакивал и, рыдая на всю деревню, бежал до самого вокзала за мамой, а мама от меня убегала. Бабушка хватала меня, когда догоняла в охапку, а я брыкался, визжал. Мама, не оглядываясь, садилась в большой зеленый поезд и уезжала. Моему горю не было предела. Я сейчас явственно осознаю, что это абсолютно точно легло на мою неокрепшую душу ребенка незаживающей раной: мама бросает ребенка, и он от своей слабости ничего не может с этим поделать.

Еще была история про ручку.

Я тогда уже учился классе в третьем или даже четвертом. Я был примерным мальчиком, ни с кем не ссорился и уж тем более ни на кого не задирался. Как-то раз я вышел из школы в прекрасном настроении: и оценки „пятерки“, и погода отличная. Иду, радуюсь, размахивая портфелем. Вдруг меня окрикнул какой-то старшеклассник шпанистого вида. Я обычно таких стороной обходил. А тут:

— Эй ты, толстый, иди-ка сюда!

— Что? — говорю.

— Мне пацаны сказали, что ты сегодня мою ручку взял.

— Я? — задыхаясь от такой наглости, еле пробормотал я.

— Ты-ты! Ну-ка, покажи, какие у тебя ручки.

Я, будучи абсолютно уверенным в своей правоте, достал из портфеля пенал, открыл его.

Он взял пенал в руки, выбрал самую дорогую и красивую ручку и неожиданно сказал:

— Да, вот она. Значит, ребята не обманули, — и пошел, насвистывая мотив какой-то блатной песни.

Меня охватила невероятно большая гамма чувств: и злость на него, и страх, и обида, и унижение, и жалость к себе, и переживание утраты. Я стоял, как вкопанный, не зная, что мне делать в этот момент.

Когда я пришел домой, мама сразу увидела мое состояние.

— Что произошло, сынок?

— Ничего, — стараясь как можно более бодро, выпалил я.

— Ну, я же вижу, что-то произошло, — наставала она.

И тут я не выдержал напряжения и расплакался, вытащив на поверхность все свои закапсулированные чувства.

— У меня какой-то старшеклассник-шпана самую хорошую ручку забрал — задыхаясь от слез, промолвил я.

— Как забрал?

— Ну, так! Сказал, что это его ручка.

— А это твоя?

— Да, папа мне купил на день рождения.

— Хорошо! Ты же знаешь, в каком дворе он живет?

Я почесал затылок и вспомнил, что я его видел во дворе, где стояла хоккейная коробка. И даже вспомнил, что его младшего брата во дворе зовут Коржиком.

— Да, вроде знаю.

— Вот сейчас иди к нему и забери ручку, — просто и спокойно сказала мама.

Я удивился:

— Как это „забери“?

— Вот так просто, как отдал, так и забери. Подойди к нему и твердым голосом скажи: „Отдай мою ручку!“

— И все? — пытаясь найти хоть одну лазейку, чтобы не ходить, спросил я.

— И все! Давай, иди!

Я вышел из квартиры, сел на лестницу и стал думать, как туда не идти. Но в голове звучали слова мамы „Давай, иди!“

И я пошел. По дороге в соседний двор я несколько раз разворачивался. Мне все казалась моя речь неубедительной: „Как это я просто скажу"Отдай мою ручку!"? Да кто меня слушать-то будет? А если мне еще и накостыляют? Нет, я уж лучше совру маме, что я его не нашел, например. Маме-то совру, а самому-то стыдно будет. Ладно, пойду посмотрю. Наверное, нет его там, во дворе. И тогда маме честно скажу, что не нашел его".

Зайдя во двор своего обидчика, я увидел стайку больших пацанов. Почти все они были из шпаны. Они стояли, курили, разговаривали и смеялись. Я увидел среди них и брата Коржика. Стало тааак страшно. Я снова попятился и уже пошел к дому."А что я маме скажу? Врать придется".. И мамины слова снова начали стучать в голове"Иди и забери". В этот момент у меня включилась какая-то смелость, и я решительным шагом пошел в сторону шпаны. Подошел к тому, который забрал у меня ручку, сзади. Сильно постучал ему по плечу. Он развернулся:

— Чего тебе?

И тут я выпалил громко и как можно более бесстрашно:

— Эй ты, верни мне мою ручку.

Неожиданно он засунул руку в потайной карман своего школьного пиджака, достал оттуда ручек пятнадцать-двадцать и говорит:

— Которая твоя?

Я сразу увидел среди прочих свою и забрал ее.

Тот, как ни в чем не бывало, развернулся к дружкам и продолжил с ними смеяться.

Я шел домой таааакой гордый. Я таким гордым не был даже, когда за один день получил целых восемь пятерок.

И теперь, когда мне страшно что-то делать, я вспоминаю ту историю. В ней так много энергии и силы. Спасибо маме за ее такие простые и полные силы слова:"Иди и забери!"»

Папа

Воспоминания нахлынули на Артема лавиной. Картины из детства, связанные с отцом, почему-то были ярче, чем воспоминания про маму. И он записал:

«Самое первое воспоминание о папе из раннего детства, когда мне было года четыре. Я тогда ходил в детский сад. Мы жили в „финском“ деревянном доме на четырех хозяев. Дали это жилье для нашей семьи маме на заводе, где она работала. И всю свою жизнь она приваривала какие-то загадочные кронштейны к каким-то глушителям.

У каждой семьи был свой вход в дом с небольшим деревянным крыльцом. Около крыльца был небольшой палисадник, который мне почему-то запомнился вечно заросшим бурьяном. Только около входа в дом была небольшая клумба с такими желто-оранжевыми цветочками-ноготками, которые противно пахли.

Наша квартира состояла из трех помещений: холодной прихожей с чуланом, в которой хранились разные ненужные вещи, картошка, лыжи, санки, какие-то доски, дрова (поэтому видимо иногда называли дровяником). Там же в чулане жили и крысы, которых я видел чуть ли каждую неделю, да и не по разу. Выходишь, бывало, из комнаты в прихожую, а там юрк, и кто-то убегает под дверь кладовки. Страшно, но уже даже привычно. В кладовке родители ставили всякую утварь. И еще я запомнил полки с соленьями, консервами, мешками картофеля и даже целым мешком муки. Второе помещение, в которое сразу попадаешь из тамбура — это кухня. Она была длинная, поэтому в одной ее части (ближе ко входу) располагались рукомойник (мы называли его умывальником), под которым стояло ведро, куда стекала грязная вода. А также стол с несколькими самодельными табуретами, какой-то рабочий стол у стены. Не помню, вроде бы еще висел шкаф. Или полка для кастрюль. А в другой части кухни стояла высоченная кровать, на которой спали я и моя прабабушка. Моя дорогая и любимая прабабушка Анна Ивановна. На эту кровать я обычно забирался с разбега от умывальника, в котором всегда была ледяная, как мне казалось, вода из колонки. Недалеко от кровати была дверь в большую комнату, где жили мама, папа и моя маленькая сестренка Маринка, которая младше меня на четыре года.

Я не помню, как в самом раннем возрасте папа держал меня на руках. Пожалуй, только один раз. В большой комнате. От него пахло папиросами. И папиным запахом, который я всегда чувствовал, открывая шифоньер с его вещами. У него был какой-то особенный запах. Присущий только ему. Он был совсем не похож на мамин. Это был папин запах. Этакая смесь ароматов одеколона и пота. Вот и сейчас в моем шкафу, такой похожий на тот папин запах. Только нотки парфюма другие.

Я не помню, чтобы папа водил меня в детский сад, хотя наверняка водил. Я не помню, как он ел, пил, умывался. Видимо, он очень рано уходил на работу. И я этого просто не видел.

Первые воспоминания с яркими картинками о папе такие. Лето. Жара. Мама с остервенением бьется в дверь нашей квартирки. Но никто не открывает. Она неистово кричит: „Игорь, Игорь, открой!“ Потом я помню, как прибежал кто-то из соседей (мои родители дружили с соседями) и начал выламывать закрытое окно. Благо оно было невысоким. И затем сосед дядя Вася полез в дом. Оттуда произнес: „Живой!“. Я был у кого-то из соседей на руках и смотрел в окно снаружи. И видел там лежащего на диване отца с накинутой на шею веревкой. Не знаю, он тогда действительно хотел покончить с собой или только инсценировал самоубийство. Помню, как ему сняли веревку с шеи и кто-то начал вливать в рот молоко. Чтобы „ожил“. Отец сопел, издавал какие-то клокочущие звуки. Он был мертвецки пьян. Мне было очень страшно. Я боялся, а вдруг он не выживет. Что будет с нами? Как мы будем жить одни, без папы?

Туалета в нашей квартирке не было. И приходилось ходить в общий деревянный туалет, стоявший на улице. С одной стороны был вход для женщин, с другой для мужчин. Я помню, как маленьким ходил в туалет с папой. Там было два очка. Ну, на двоих. Я страшно боялся смотреть вниз. Там была какая-то нереальная глубина, как мне казалось. Я боялся, что, если случайно туда провалюсь, то меня уже никто не спасет. Это было очень вонючее помещение. Особенно летом. Зимой не так. Но зимой помню, как мерзла голая попа на морозе.

Конечно, я был маленький еще и в основном мне предлагали ходить в ведро дома. До этого я помню, как сидел и на холоднющем своем железном горшке. Он был зеленого цвета. Но туалет около дома, окрашенный какой-то белой известкой я запомнил на всю жизнь.

Помню, как однажды пришли к нам гости и меня отец поставил на табурет читать стихи, которые мне дали учить в садике (так почему-то называли детский сад). Я дрожал, как осиновый лист. И читал. Гордо так, с выражением. И мне даже хлопали. Мне было приятно. Я испытывал распирающую меня гордость.

Помню, как это мне тогда понравилось. Я всегда умывался, стоя на табурете. И выделывал каждый раз, когда утром мыл лицо и руки, один и тот же трюк. Мокрую зубную щетку опускал в банку с зубным порошком (этакий мел), потом поворачивался к бабушке и к тем, кто был на кухне в этот момент, и с артистическим выражением в голосе громко и торжественно говорил, как это делали конферансье в цирке, объявляя артиста: „Уважаемая публика! Внимание! Внимание! Выступает заслуженный арррртист ррррреспублики Аааарррртем!“. И чистил свои зубы так, как будто это был сложнейший цирковой номер.

Помню, когда переехали в новую квартиру на пятом, последнем этаже, в рабочем районе города, к нам часто приходили друзья отца. Выпивали. И отец всегда, показывая им меня, говорил: „Это будущий руководитель области“. Потом мама перестала пускать его друзей домой, чтобы пить водку или вино, и отец, когда у него был выходной, где-то пропадал, а поздно вечером приходил домой пьяный. Мама всегда устраивала ему скандал. Я очень не любил такие моменты. И всю жизнь не любил, когда отец был пьяный.

Но очень любил, когда отец работал во вторую смену (работал с четырех часов дня) и поэтому не пил. Он все утро мог провести со мной и сестрой. Ведь перед работой не выпьешь. Помню, как летом мы с ним ходили на пляж, на пруд. Как он меня учил плавать. При этом он и сам не очень хорошо плавал: воды боялся. Он клал меня на руки и я бултыхал ногами. Потом я сам научился нырять и гордо так показывал папе, как я могу долго быть под водой. Иногда мы с ним даже соревновались, кто больше пробудет под водой. Я иногда выигрывал. Но, думаю, что папа мне поддавался.

Мы ходили не только на пляж, но и в другое место у реки. Оно было и ближе, и вода там была чище. И до него можно было дойти пешком, а не ездить на трамвае. Загорали там. Кстати, папа очень любил загорать и на балконе, который выходил на восточную сторону, и утром у нас в квартире было солнце. Папа всегда был загорелый, как будто только что вернулся с юга.

Он часто рассказывал мне про себя, про жизнь в деревне, про то, как его отец (мой дед Иван Емельянович) уходил на фронт воевать и долго-долго держал его на руках, не желая отпускать. Как потом бабушке пришло письмо, что дед „пропал без вести“. Рассказывал, как папа плохо учился в школе, как по английскому языку, из-за которого его оставили на второй год, знал только одну фразу: „тича из энгри дог“. Как потом увлекся лыжами, ведь школа была в пяти километрах от дома, в соседней деревне, и на лыжах проходить это расстояние получалось намного быстрее. Как он стал потом чемпионом района и перворазрядником по лыжным гонкам, выступая на разных соревнованиях. Еще как он в „ремеслухе“ увлекся боксом. И ему нравилось это, пока на соревнованиях его сильно не побил какой-то разрядник. После этого случая он ушел из секции бокса.

Он часто рассказывал мне, как служил в армии командиром танка в Польше, где стоял его полк. И что механиком-водителем в его танке был отец моего друга и одноклассника Кольки: дядя Витя. И что в их части служил еще и папа двойняшек-одноклассниц Ленки и Наташки: дядя Женя.

Летом отец часто брал меня в лес. То за грибами, то предлагал мне наделать каких-то свистулек. То я его просил сделать мне лук. Однажды это случилось. Папа залез на елку, выбрал хорошую ветку и ножом (кстати, папа всегда очень хорошо точил ножи) срезал мне ветку, из которой получился классный лук. Мне казалось, что у меня самый лучший лук на всей планете. Я его обмотал изолентой и разными цветными веревочками. Стрелы я тоже наделал сам. Благо, что у нашего подъезда всегда валялись деревянные ящики из-под продуктов. Ведь в нашем доме на первом этаже располагался гастроном. Я вытачивал стрелы ножом, делал хвостовое оперенье из перьев голубей, которых в нашем дворе было огромное количество. Перья просто валялись на асфальте, и их почти не надо было искать. Делал из синей изоленты наконечник стрелы, предварительно прикрепив ниткой к стреле иглу или гвоздь. Мне очень нравилось стрелять в цель. Обычно целью мы делали нарисованный на дверях бойлерной круг, в центре которого было „яблочко“. Интересно, что почти у каждого мальчишки моего двора был какой-нибудь лук, или шпулька от ниток, из которой тоже стреляли, только стрелы были поменьше размером. И что самое интересное, что никто никогда не страдал от попадания. Во всяком случае, мы представляли это чем-то ужасным и, конечно, это бы точно запомнилось. Но я не помню ни одного такого факта.

Еще для меня было счастьем, когда папа брал меня на футбол или хоккей. Он был заядлым спортивным болельщиком. И смотрел все спортивные передачи. Учитывая, что раньше всего-то было два телевизионных канала, спортивные передачи не так уж и часто показывали. Но футбол и хоккей были его страстью. Я помню, как папа покупал на год сборники по хоккею и футболу и вел их. Он записывал, с каким счетом играли его любимый „Спартак“ и, конечно сборная СССР. Потом я сам начал это делать. Я знал всех футболистов местной футбольной команды в лицо. И хоккеистов тоже. Правда, хоккей я полюбил позднее, когда был уже студентом и работал в Ледовом дворце билетером. Вот тогда это было что-то! Какие были имена!!! Как они играли!!! Высшая лига. Самая непобедимая команда ЦСКА приехала в наш город. И мы с ними сыграли вничью! А там играли Михайлов, Петров, Харламов!!! Это был незабываемый матч.

Но это было значительно позднее. А когда я учился в первом — пятом классе, папа брал меня с собой на футбол поболеть. Потом я и сам начал ездить на стадион. Один. Входной билет стоил всего 10 копеек. А когда у меня не было денег на проезд в транспорте, то я умудрялся пешком прийти домой через пол-города. О, как!

В этот момент я так увлекся футболом, что мы с моими друзьями из двора могли играть на поле у нашей школы целыми днями, по пять-шесть часов. Играли иногда просто в футбол. Иногда в „Козла“. Это когда одна команда пробивает одиннадцатиметровые, в вторая команда — в полном составе стоит на воротах. Потом у нас родилась дворовая команда. И мы назвали ее „Чайкой“. Помню, как все собрались у Олега, все принесли черные трикотажные футболки, сделали трафарет и белой краской пытались нанести очертания чайки на майки. Потом наносили номера, чтобы все было как у хорошей команды. У меня был номер восемь. Конечно, у нас получилось криво, с подтеками краски, но когда мы надевали эти футболки, нам казалось, что мы настоящая команда.

Зимой мы играли в хоккей на валенках. Прямо во дворе, на проезжей части. Ставили ящики, которые в огромном количестве валялись у загрузочного окна продуктового магазина, обозначая ворота. Тех, кто был самым маленьким или самым не физкультурным, ставили в ворота. Клюшки — это отдельная история.

В магазинах продавали клюшки недорогие, но плохие. Хватало на пару-тройку игр. А хорошие клюшки выдавали в хоккейных школах. Такие, как „KIM“, „Эфси“. Они уже были покрыты стеклопластиком, и их хватало надолго. Однажды отец принес откуда-то („достал по блату“, потому что в магазинах их было не купить) мне клюшку „Эфси“. Моей радости не было предела. Я скакал по всей квартире, чуть ли не стоял на ушах. Единственная проблема, она была с загибом „лопаты“ не под левую руку, а под правую. И я целое лето пытался перейти с левого хвата клюшки на правый. Сначала с теннисным мячиком тренировался в квартире, бил в коридоре о дверь. Потом нашел мячик потяжелее. Но так я и не стал правшой. Перед хоккейным сезоном пришлось делать перезагиб. Для этого, как рассказывали мне пацаны, надо было распарить „лопату“ клюшки в кастрюле с кипятком. Часа два. Потом, когда древесина станет мягкой, выгнуть ее об батарею. Так я и сделал. Но стеклопластик отклеился, да и загиб у меня почти не получился. Но хотя бы немного. Я подклеил, как смог, ткань, обмотал толстым слоем черной изоленты. И, надо сказать, довольно долго играл во дворе этой клюшкой. Потом у меня была новенькая леворукая „Эфси“, которую мне хоккеист-одноклассник Стас, который ходил в секцию хоккея, где им бесплатно выдавали клюшки, продал за шесть рублей. Это были довольно приличные деньги. На обеды в школьной столовой мы сдавали рубль двадцать на целую неделю. И я со своей „Эфси“ выходил во двор с высоко поднятым носом. Гордился. Не у каждого „жителя“ нашего двора был такой „аппарат“.

Поначалу мы играли только на валенках. Но однажды нам во дворе сделали хоккейную коробку. Пусть небольшую по сравнению с настоящими, но все-таки свою и настоящую. И даже установили на бойлерной, стоящей рядом, прожектор, чтобы можно было и по вечерам играть. Когда я попросил отца купить мне коньки, он мне их сразу откуда-то принес. Я конечно видел, какие у моих друзей — хоккеистов „канадки“ (кожаные красно-черные коньки с запятниками). Я им очень завидовал. А мне отец принес обычные черные, без запятников. Они были с прямым задником лезвия, а не с загнутым, как у „канадок“. Я выпросил у родителей старые валенки и материал от голенищ порезал на запятники к конькам, которые были нужны для того, чтобы нога не болталась, а была жесткой и устойчивой. Коньки давили мне пальцы, ведь запятники были почти в целый сантиметр толщиной. Но на час игры меня хватало. Обычно я треугольным напильником сначала долго точил свои коньки. Потом одевался и спускался босиком (в шерстяных носках) до первого этажа и там долго затягивал шнурки на коньках. Выходил на коробку и показывал „класс“ катания. Я действительно очень даже неплохо научился кататься. Для уровня двора. Меня превосходили только Меля и Рыча. Мог и назад катиться, и вперед. И резко красиво затормозить тоже мог. С таким резким звуком разрезания льда и разворотом на сто восемьдесят градусов.

Несколько раз чуть не отморозил себе ноги. Это случалось, когда по морозному гудку отменяли занятия в школе, и мы всей гурьбой валили во двор, чтобы позарубаться в хоккей. Когда, еле дойдя до подъезда, снимал на первом этаже коньки и мокрые от пота и снега носки, то ноги были почти белые и даже, как мне казалось, посиневшие. Долго их растирал руками и только потом поднимался домой на пятый этаж, абсолютно не чувствуя стоп. А дома в сухих шерстяных носках еще долго сидел у батареи, грея об нее ноги. Так меня прабабушка научила.

Еще отец часто брал меня с собой кататься на лыжах. Говорил мне „тянись за мной“. И я ковылял кое-как, не желая отставать. А папа-разрядник шел, не напрягаясь, но довольно быстро, накатисто. Потом постепенно я втянулся и уже нисколько не отставал. Мы катались с ним с больших гор. Я падал, конечно, но вставал. Уходили в лес мы с ним довольно далеко. Так я полюбил лыжи. Папа учил меня их смазывать парафином, который у нас был под любую погоду. Я даже однажды на физкультуре прибежал первым из всего класса. Ведь обычно во всех соревнованиях у нас побеждал Юрка. Он был баскетболистом в самой настоящей команде, и спортивная форма была у него что надо. И я тогда его победил!!! Это был мой успех! Самый настоящий успех! И все благодаря лыжным прогулкам с папой. А было это в пятом или шестом классе».

Крылья

Артем решил пойти пешком, чтобы немного отойти от разговора с родителями и подумать, как это все подать своей жене Лане. Артему было волнительно, как она отреагирует, поддержит ли его в выборе самостоятельного пути, в решении открыть собственный бизнес. А может быть устроит скандал: как он смог без предварительного разговора с ней принять такое решение. Ведь в это время Лана совсем недавно родила вторую дочку.

Вечером Артем подошел к жене, когда та уложила обеих дочек спать и шепотом сказал:

— Надо поговорить. Пойдем на кухню.

Лана, шатенка, молодая женщина двадцати пяти лет, с красивыми чертами лица, не торопясь, бережно укрыла одеялом старшую дочь, убрала лишние вещи по шкафам и пришла на кухню.

Артем сидел в задумчивости, перед ним стояла нетронутая рюмка водки. Он сразу уверенным голосом начал:

— Лан! Скажи мне, сколько времени ты могла бы прожить на хлебе и воде? — и заглянул в глаза жене.

Он ждал, что она начнет его расспрашивать, «что случилось?», «почему ты задаешь эти вопросы?», «почему только на хлебе и воде?» и еще какую-нибудь чушь.

Но она посмотрела в ждущие глаза Артема и очень спокойно и почти без раздумий решительно ответила:

— Года полтора смогу.

Так просто ответила. Так коротко. Так тихо и спокойно… Артем ничего не сказал, но этот ответ словно дал ему крылья. Он как будто почувствовал, как энергия наполняет его. Как тело становится живым и упругим. Как голова становится легкой и ясной. Он готов был даже услышать «три-четыре месяца», а тут целых «полтора года»!

Переполняющая энергия не давала Артему уснуть этой ночью. Он думал о том, какую замечательную и понимающую жену дала ему судьба. Он радовался и своей обретенной наконец-то свободе. И что завтра не надо будет идти на работу к этому директору-«сказочнику», который только и делает, что обещает и обещает «золотые горы», а их все нет. Радовался и тому, какая у него замечательная семья, какие славные родители, тесть с тещей, какие прекрасные дочки. Одной уже было пять лет, другой — всего пять месяцев. Несколько раз ночью он вскакивал и ходил по комнате. Смотрел в окно кухни на мерцающие в свете фонаря редкие ноябрьские снежинки. Не помогали уснуть даже те две рюмки водки, которые он выпил после таких важных для него слов жены.

Решение

В эту ночь он думал о выборе своего пути. Он понимал, что сейчас в его жизни происходит что-то очень-очень важное. Что он сам, может быть, впервые в своей жизни, примет для себя судьбоносное решение о своем будущем. Конечно, были самостоятельные решения и до этого. Хотя бы решение о женитьбе на Лане. Его тогда не интересовало мнение родителей. Нет, оно, конечно, интересовало, но он знал и даже был абсолютно уверен, что этой свадьбе быть, хоть он и был тогда двадцатилетним студентом. Ведь он всей душой любил Лану, прекрасную девушку, совершенно случайно встретившуюся ему на пути. Он понимал, что сможет прокормить семью сам, без помощи родителей. Ведь кроме повышенной стипендии он успевал работать и мастером на фабрике пианино в ночной смене, и чертить проекты для кафедры архитектуры, до этого работать ночным сторожем в городской администрации и на хлебозаводе. Ранее он сам принимал решение о поступлении на строительный факультет. Правда, после того, как родители не отпустили его во ВГИК. Но тому была веская причина: за две недели до поступления умерла его любимая прабабушка Анна Ивановна, которая жила с ними в одной семье.

Но вот выбор работы как будто кто-то всегда делал за него. После института надо было остаться в городе, а не уехать по распределению в какую-нибудь глухомань. Тогда подсуетился тесть Артема, устроив его на работу в НИИ через своего друга, заместителя директора этого института. Потом он хотел стать заместителем руководителя в Центре МЖК (молодежного жилищного комплекса), но ему предложили роль руководителя отделом капитального строительства. И он согласился. Потом группа единомышленников, создав товарищество с ограниченной ответственностью, предложила ему стать заместителем директора. Как будто все время был не его выбор. Точнее сказать, не в чистом виде был его выбор. А сейчас он Сам делает свой Выбор.

В эту судьбоносную ночь он думал о своем Пути, о своем по-настоящему профессиональном будущем. У него как будто расправились крылья за спиной после таких важных слов жены «года полтора». Было одновременно ответственно и волнительно, но и радостно.

Ему хотелось сразу и много чем заниматься: и чертить проекты красивых частных домов, и снимать кино, и писать бардовские песни, и рисовать, и создавать красивые интерьеры, и мастерить мебель. Много всего! И все это он мог сейчас выбрать! Точнее не все, а что-то одно из этого, но самое важное.

Артем взял лист бумаги, положил его вертикально на стол, взял ручку, расчертил его на две равные части. В левом столбце написал название «Я хочу это делать», в правом — «Я могу это делать», и сначала жадно стал записывать все, что ему хотелось делать в левой части листа. Все, что ему нравилось. От чего он получал удовольствие. Правый столбец заполнялся намного медленнее. Не хотелось писать совсем уж банальные вещи типа «могу чистить картошку». Но он сразу себе сказал, что будет записывать в правом столбце только то, что он умеет делать по-настоящему на «хорошо» и «отлично». В этом столбике были такие слова: организовывать, мотивировать, чертить, руководить, играть на гитаре, петь, фотографировать, работать ручным инструментом, читать и делать строительные чертежи, рисовать, говорить с людьми, участвовать в конкурсах.

Потом он долго соединял линиями то, что могло быть соединимым. Слушал себя, на каком из пунктов его желаний у него было больше всего энергии. Ведь так его учил Лев Ипатьевич, его старый учитель физики: слушать себя и чувствовать, пошла энергия или нет. Энергии было много во всем, где было слово «хочу». И это мешало принимать решение. Наконец-то он сделал выбор. Дизайн, архитектура, строительство!

Это то, что ему всегда по-настоящему нравилось и хотелось делать. Началось еще в школе, когда он посмотрел какой-то фильм про архитекторов. Его восхищали красивые дома и интерьеры. Ему очень нравилось листать журналы, в которых были картинки интерьеров и красивых фасадов зданий. Ему вдруг нестерпимо захотелось менять этот мир. Делать его все красивее и наряднее. Видеть улыбающихся заказчиков, трогать новые красивые материалы отделки, фотографировать эту красоту после ремонта и сравнивать с тем, что было ранее, радуясь изменениям, воплощенным в жизнь результатам своего труда. Радуясь вместе с заказчиками, которые потом будут в этой красоте жить, любить, творить, чувствовать… И, может быть, иногда даже вспоминать того, кто им когда-то помог это сотворить. Энергия пошла! Артем стал, пошел на кухню. Хоть он и не курил, у него непонятно откуда возникло в этот огромное желание затянуться хорошей сигаретой. Он стоял у окна кухни, наслаждался первыми падающими снежинками, медленно падающими под углом света фонаря и все более и более укрывающими черную землю. И ему даже показалось, что это тот самый новый белый холст его жизни, который он будет сейчас раскрашивать яркими красками своих мыслей, идей, чувств, ощущений, действия. Было невероятно круто это видеть и осознавать. «Вот она моя и только моя жизнь! Я не хочу и не буду жить в матрице, в которой живут все, принимая только то, что им дают. Я буду сам создавать свою матрицу. Я буду творцом!» — проносился поток восторженных мыслей в его голове.

Название компании тоже родилось в эту же ночь. «ДАГАС»! Это аббревиатура фразы «Дело Артема Гордеева — архитектура, строительство». И он блаженный уснул уже под самое утро.

Ранним утром Артем проснулся под будильник, отвел старшую дочку в детский сад и скорее поехал к своему другу на работу, у которого была печатная машинка, чтобы напечатать устав своего будущего индивидуального частного предприятия. Печатал по образцу, данному его другом-чиновником, целый день. Сам. На печатной машинке, давя одним пальцем по клавишам. Печатная машинка не прощала ни единой опечатки. Многие страницы приходилось перепечатывать, ведь испорченные опечатками и ошибками листы райисполкомом, который регистрировал новые ИЧП, не принимались.

Спустя неделю он получил подписанное свидетельство об открытии предприятия, и началась новая жизнь. Наполненная и радостная, драматичная и непредсказуемая.

Лана. История знакомства

На зимние каникулы второго года учебы в институте, Артем со своим хорошим знакомым Андреем, который учился в параллельной группе их курса, решили скататься на сэкономленные от стипендии деньги в Москву. Это был 1984 год. К московской Олимпиаде-80 в столице построили много новых современных гостиниц. Одна из них была в Измайлово. Точнее целый комплекс: «Альфа», «Гамма» и т. д. Приятели по рассказам одногруппников знали, что в каникулы там весело проживают студенты: дискотеки по вечерам, бары, знакомства, прогулки по красивой Москве. И парням очень захотелось развеяться после напряженной сдачи сессии: попить фанты, которую в своем провинциальном городе они могли купить только по большому блату, поесть дефицитных апельсинов, а если повезет, то и купить себе что-нибудь из одежды.

Они заранее купили путевки, билеты на поезд. Хоть и были и студенты, но уже знали разницу между плацкартом и купе. Взяли купе с пятидесятипроцентной скидкой для студентов за каких-то восемь рублей в один конец. Месячная повышенная стипендия Артема тогда была сорок шесть рублей. В то время, как обычная стипендия была всего сорок рублей. И друзья-однокурсники всегда шутили над Артемом, что он может себе позволить за эту разницу в шесть рублей лишний раз сходить в ресторан, которые тот вообще не любил. Не то, чтобы не любил. Он в них никогда и не был, считая эти заведения рассадником разврата, чревоугодия и пошлости.

Артем очень хорошо запомнил тот день, когда он впервые встретился с Ланой. Тема и Андрей собрались на вокзале, каждый взял с собой еды: вареные яйца, жареную курочку. Сели в поезд. Поехали.

Артем стал пролистывать какой-то журнал, дежурно лежавший на столе купе. Андрей неожиданно выскочил в коридор и стал разговаривать со своим каким-то знакомым. Тема вышел из купе тоже. Познакомились. Это был Олег. Он ехал на каникулы в Финляндию к своей маме, вышедшей замуж за финна. На Олеге были белоснежные зимние кроссовки «на липе» и широченные по моде джинсы-бананы. Зависти друзей не было предела. Это стало понятно по тому, как они переглянулись. Разговорились. Оказывается, он учился на их же строительном факультете, только на курс старше. Болтали о том, о сем. Когда они решили перекусить в купе, Артем с особым старанием записывал финские фразы «для жизни» и поговорки, чтобы потом где-нибудь когда-нибудь при случае щегольнуть, блеснуть своей эрудицией.

Олег в разговоре посетовал, что в своем купе сидеть ему не хочется. Дескать, «не повезло, еду в купе с тремя девчонками-студентками, не с кем поговорить». Артем с Андреем оживились и сказали:

— Так давай мы к тебе в гости завалимся. Девчонки-то хоть красивые?

— Не в моем вкусе, — ответил Олег.

— Ну, и ладно. Все равно зайдем.

У Темы была с собой какая-то бутылка вина с загадочным названием «Чумай», взятая на дорожку. Ребята ее завернули в газету и пошли в соседний вагон, в купе к Олегу. Постучали, как глубоко интеллигентные люди. Вошли. Артем увидел Ее сразу. Эту красивейшую девочку у окна. Это была Лана. Все познакомились. Олег явно скучал и делал вид несчастного пассажира, которому не с кем было поговорить.

Растерянно улыбающаяся Лана сидела у окна. Рядом с Ириной, своей подругой, в прошлом одноклассницей, а ныне одногруппницей. На противоположном сиденье у окна расположилась громкая Оля, как потом оказалось, старшая сестра Ланы и уже теперь уже знакомый Артему молчаливый Олег.

Лана была очень красивая и стеснительная. Русые вьющиеся волосы, вздернутый носик, матовая кожа. Настоящая русская красавица! Ирина, темная шатенка, была более раскрепощенной, сидела, согнув ноги калачиком, и очень громко смеялась над всеми шутками парней. У нее была горбинка на носу и широкие скулы. Глаза веселые и игривые. Ольга была большая. Нельзя сказать, что полная, но с большими «формами». И была при этом чем-то похожа на худенькую Лану. Девушки ехали на каникулы к своим московским родственникам.

Артем присел у двери купе рядом с Олегом, чтобы лучше видеть Лану. Почти напротив него находилась Ирина, сидящая рядом с Андреем, расположившийся на самом краешке сиденья. Девочки о чем-то оживленно беседовали, смеялись, были непосредственными, делая вид, что парни им совсем не мешают. Артем разглядывал девушек и несколько раз его взгляд пересекся со взглядами Ирины и Ланы.

Тема заметил, как Лана засмущалась, поглядывая на него. Артему это очень нравилось. Взгляд Ирины был более свободный, и Артему казалось, что она даже заигрывает с ним своими веселыми глазками. Посидев немного, он решил перейти в наступление. Спросил, где они учатся. Оказалось, что в том же институте, на первом курсе другого факультета. Только Оля была постарше и училась уже на третьем курсе. Потом болтали о Москве, институте, своем городе. Находили в разговоре общих знакомых. Андрюха достал бутылку крепленого вина, прихваченную Артемом. Девочки сказали, что не пьют. Но… вечер был долгим и потихоньку на шестерых они выпили эту бутылку «Чумая».

Было весело. До трех утра травили анекдоты, смеялись так, что проводник несколько раз заходил в купе со своими придирками. Олег гордо показывал свое знание финского языка, играли в карты, еще какие-то другие игры. Уходя спать в свое купе, Тема попросил у Ирины дать свой номер телефона, стесняясь попросить номер у Ланы. Но услышав это, Лана радостно откликнулась, и ее телефон он тоже записал, сказав: «Позвоню, когда вернемся из Москвы».

Позднее, уже женившись на Лане, Артем написал песенку об истории их знакомства.

В Москве

В Москве было много всего интересного и веселого. Едва заселившись в гостинице, приятели сразу накупили таких дефицитных для провинции апельсинов, «Фанты» и «Пепси-колы». Каждый день проходил с массой событий. Артем с Андреем ездили по магазинам в поисках хоть какого-нибудь дефицита. Однажды на станции метро «Спортивная» простояли в очереди за кроссовками «Адидас» более пяти часов. Андрей не стал стоять в очереди и уехал искать что-нибудь интересное в другом месте. Артему после трехчасового нахождения в бесконечной очереди с отмечаниями номеров и руганью за места достался только сорок пятый размер кроссовок. И продавали только по одной паре «на руки». Но Тема все равно купил, абсолютно не зная, что потом он будет с ними делать. В гостинице он попытался как-то примерить на себя эти огромные синие замшевые «мечты любого». Но при своем сорок первом размере ноги сорок пятый казался невыносимо большим и кроссовки выглядели на Тёме, как огромные штиблеты на клоунских ногах. Да и хлябали неимоверно. Даже с набитой в носки кроссовок бумагой. Потом, уже находясь в своем городе, Артем выгодно продал эти «кроссы» своему высоченному и большеногому одногруппнику — волейболисту, и был счастлив, что даже немного заработал, хотя по законам времени это называлось фарцовкой и было запрещено по закону.

Насидевшиь в баре и натанцевашись на дискотеках, друзья поздними вечерами ездили ночью на Старый Арбат, гуляли там, потом что было сил неслись на последний поезд метро, чтобы успеть до его закрытия. Артем все время думал о Лане и скорее хотел с ней встретиться. Или хотя бы услышать ее голос.

Однажды в баре приятели познакомились с ребятами из Грузии, у которых потом в номере пили настоящую чачу из кожаных сумочек-бурдюков. Потом познакомились с двумя девушками из Ярославля. Одна из них Артему даже понравилась. Но почему-то Лана не выходила из его головы. И ему очень хотелось ей позвонить. Тем более они уже к этому времени наверняка вернулись домой. Но Артем твердо решил, что позвонит из Москвы только Ирине и разузнает о Лане как можно больше.

С Ириной Артем болтал по телефону из номера около пятнадцати минут не смотря на то, что это был самый дорогой вид связи. Смеялись. Он рассказывал о своих похождениях в Москве. Ирина ему — обо всем на свете. Она была очень взволнована и эмоциональна. Артему показалось, что она очень обрадовалась его звонку.

И вот настал день, когда Артем и Андрей наконец-то вернулись домой. И Артем сразу решил позвонить снова Ирине, чтобы договориться о встрече с ней и, конечно, с Ланой, которой напрямую позвонить ему было чрезвычайно трудно.

На следующий день они встретились втроем, погуляли по городу. Ирина была в приподнятом настроении. Лана же наоборот была задумчива, немногословно и даже казалась Артему какой-то отстраненной. Но поскольку был холодный февраль, долго гулять не получилось. Пошли все вместе провожать Лану домой первой. И, как настоящий джентльмен, потом Артем пошел провожать Ирину домой. Они почти всю дорогу до ее дома шли пешком. Артем постарался, как можно больше узнать о Лане, об их дружбе. О том, с кем из мальчиков Лана встречалась. Он узнал, что раньше она дружила с мальчиком из класса, но сейчас у него другая девочка. И что в начале первого курса у Ланы был небольшой роман с одногруппником Максимом, когда они на целый месяц ездили в колхоз «на картошку». И что они там целовались.

То, что Артем пошел провожать Ирину во вторую очередь, было его ошибкой. Потом, когда я уже начал встречаться с Ланой, ее «многовековой» дружбе с Ириной пришел конец. Артем долго не мог понять, из-за чего они поссорились. Только спустя несколько месяцев до него дошло, что это могло быть из-за него. Почему-то Ирина решила, что Лана отбила его у нее. Что изначально Артем симпатизировал Ирине, раз постоянно ей звонил и оставался с ней вдвоем, когда он ее провожал.

Но Артем был уверен в своих чувствах. Он выбрал Лану еще тогда, в поезде. Она была прекрасна. Она была скромной, красивой, доброй и обаятельной. И такой притягательной.

Яркие моменты

Почти каждый вечер, когда Артем провожал Лану домой, они подолгу целовались в ее подъезде. У батареи, у входа в подъезд на первом этаже. Могли целоваться по нескольку часов. Им это очень нравилось. Прохожие и соседи Ланы, смущаясь, проходили совсем рядом. Ребята, не обращая никакого внимания на них, продолжали целоваться и смеяться потом, радуясь такой своей смелости. Артем, не веря в свое счастье, робко расстегивал пальто Ланы и его рука добиралась до такой юной и упругой груди Ланы. Большего он себе не позволял. Ведь был воспитан в семье, где всегда говорили, что секс может быть только после свадьбы. Да Артем и не знал, что такое секс. В Советском Союзе «секса нет» говорили все вокруг и загадочно улыбались. И в ту пору не было никаких источников, где можно было бы хоть что-то об этом узнать. Порнография была запрещена законом. А разницы между эротикой и порнографией никто не видел, стало быть, и эротика была под запретом. И однажды кто-то из одногруппников принес в институт эротические картинки, на самой пошлой, по мнению Артема, из которых была та, на которой какой-то немец или француз. Он целовался с девушкой, которая глубоко засунула свою руку в месте фирменной пуговицы на джинсах парня. Более развратной картинки Артем к своим двадцати годам ничего и не видел.

Влюбленные встречались и гуляли по городу каждый день. Хотя бы немного. Когда Артему не надо было идти на работу сторожем в городской мэрии или мастером в гитарном цехе местной фабрики пианино, они гуляли по вечерам. А когда не надо было идти на работу — то днем, после занятий на парах. Как-то раз Артем нес Лану на руках по целой улице. На спор, что донесет до конца улицы. Лана была а длинном драповом тяжеленном пальто. Но… Хорошо, что это была небольшая улица, состоявшая из частных деревянных домов. И был темный зимний вечер. И никто не видел этого.

А однажды, это было летом, родители Ланы были на огороде. Старшая сестра Оля пригласила к себе своих подруг и друзей на домашнюю вечеринку. Артем, понимая, чем эта тусовка могла закончиться, решил остаться до конца с Ланой в ее комнате. И это «до конца» оказалось до утра. Они, лежа на ее односпальной кровати, много целовались и гладили друг друга, позволяя трогать друг друга в разных запретных местах. Ночник в комнате горел всю ночь. Часам к четырем утра голоса из другой комнаты перестали быть слышны. Гости Оли или ушли, или легли спать. И влюбленные Лана с Темой тихо заснули в объятиях друг друга.

Артем наивно полагал, что, вступив единожды в сексуальную связь, потом нужно было сразу ждать ребенка. Он всегда вспоминал историю про одноклассника Рината, который однажды сказал по смыслу именно то же самое: «Ага, поспишь, а потом ребенка ждать. Нет уж!» И все пацаны класса гоготали во все горло над ним. Тема тоже смеялся, а сам про себя думал: «А что, не так что ли?»

Ведь в СССР не читали никаких книг о сексе, потому что их просто не было. Ни о чем таком не показывали по телевизору. Даже когда герои фильма целовались, мама Артема всегда говорила: «А ну-ка отвернись». Родители тоже не рассказывали о половом вопросе своим детям. Стеснялись, наверное. И, видимо, поэтому до свадьбы у Артема не было никакого, абсолютно никакого сексуального опыта. Да и Лана всегда говорила: «Давай до свадьбы не будем». И Тема покорно соглашался, будучи совершенно уверенным, что именно так и надо. Ему как будто хватало целований с обниманиями и троганием «запретных» мест.

Как-то раз, в конце июня, Лана пригласила Тему съездить с ее папой на машине на дачу. В тот день собрали рекордное количество ведер клубники, а потом, когда ехали назад, Артем обнимал и ласкал Лану тайно на заднем сиденье автомобиля ее отца. Отец Ланы все видел в зеркало заднего вида и как-то загадочно улыбался. Но Лана прикрывалась каким-то старым пледом, делая вид, что ей холодно. А Артем под пледом рукой ласкал грудь своей будущей жены.

В то лето ребята часто ездили на реку с родителями Ланы и их друзьями. Ночевали в палатках и Артему это очень нравилось. Варили уху и макароны с тушенкой в котелке на костре. Пели песни под гитару. А по ночам любовались лунной дорожкой, идущей через всю ширину большого водохранилища. Потом спали в палатке, слушая плеск волн и пение птиц.

Первый объект

Самый первый свой строительный объект Артем искал целый месяц после регистрации ИЧК «ДАГАС» в райисполкоме. Приходилось всем, с кем он встречался, как с потенциальными заказчиками, врать, что у него есть отличные специалисты, прекрасное строительное оборудование, классные проектировщики. На самом же деле не было ничего кроме чемоданчика «Универсал» с дрелью, выполняющей также функцию перфоратора, и горящих глаз, показывающих, как он хочет поскорее приступить к выполнению ремонтных работ.

Первым объектом был офис, точнее не весь офис, а только три кабинета: директора, зама и приемная. Директором кооператива был его знакомый, который заключил договор с Артемом на ремонт за тот срок, пока он со своей семьей и семьей своего зама будет в круизе по Средиземному морю.

Началась работа. Никаких хороших материалов в продаже не было. Кроме нитрошпаклевки, нитрокраски и ДСП практически нечего было купить. Лихие девяностые. Сумасшедшая инфляция. Карточная система. Банки, как фирмы, открывались и закрывались. Бандиты рыскали по городу в желании кого-нибудь «крышануть».

По условиям договора фирма Артема должна была получить аванс на материалы. Но оставшийся в кооперативе заместитель директора Заказчика сказал: «Денег сейчас нет. Возьмешь новым „Москвичом“?»

— Возьму, — ответил, почти не задумываясь, Артем. Он сразу прикинул в голове, какая сумма у него есть и у кого он сможет перезанять оставшуюся необходимую. И понеслась…

Довольно быстро Артем нашел себе зама. Парня Пашу, простого и надежного, как ему тогда показалось. Паша был с высшим строительным образованием, скромным, даже немного робким. Он очень быстро притащил откуда-то двух плотников и трех штукатуров-маляров. Работа не шла. Ну, как не шла? Плотники худо-бедно делали свой подвесной реечный потолок и экраны на радиаторы из такого же материала. Без пристального внимания со стороны директора фирмы они сбегали с объекта уже в обед, никому и ничего не объясняя. Штукатуры и вовсе начали работу только через неделю после того как надо было приступить, клятвенно обещая все сделать в срок. Артем верил. Паша виновато разводил руками. А срок сдачи неумолимо подходил.

Когда директор-заказчик со своим замом приехали после отпуска на работу, то по первому брошенному взгляду на свои кабинеты сразу все поняли. Брак, недоделки, не те обои, не тот цвет краски, кривые стены, торчащие саморезы… Ничего не сказали. Артем кинулся за ними, пытаясь хоть что-то объяснить. Но директор просто сухо бросил через плечо: «Нам некогда».

Плотники сделали свою работу почти удовлетворительно, а вот штукатуры-маляры, взявшиеся за работы, оказались совсем не теми, за кого себя выдавали. Они были обычными парикмахерами, решившими подработать, и сразу скрылись, когда наделали свой брак, понимая, что за такую работу никто и никогда им не заплатит.

Наутро следующего дня Артему неожиданно позвонили. Низкий уверенный мужской голос представился службой безопасности заказчика. И пригласили «на стрелку», назвав именно так встречу. Холодок пробежал по спине Артема. Сказали прийти в определенное место в тринадцать часов.

«Ну, вот, началось!» — подумал Артем. Ему стало очень страшно. Мозг подкидывал множество услышанных им историй о том, как бандиты кого-то убили в городе, кого-то — избили, кого-то — заставили копать себе могилу в лесу, кому-то сожгли машину. Неужели что-то из этого теперь может случиться и с ним? Артем понимал, что это его косяк. Он больше всего переживал за Лану и дочь Нику. Если что, то как они?

«Надо же было умудриться так безответственно доверить непонятно кому серьезную работу! Надо же было не проверять это выполнение, и как можно чаще! Надо же было, заметив брак, сразу не сказать о нем, просто банально постеснявшись! Все косяки мои, мои, мои! Но что теперь уж делать? Придется идти и объясняться».

Всю ночь и следующий день до обеда Артем с Пашей сдирали криво наклеенные обои, снимали изуродованный малярами плинтус.

В назначенное время Артем стоял на довольно многолюдной улице. Это его немного успокаивало: «Не будут же здесь бить, просто поговорят и все». Кто-то неожиданно подошел сзади и почто на ухо сказал:

— В машину!

Тут же подъехала черная «девятка» (самая популярная на тот момент машина бандитов), мужчина открыл заднюю дверь и грубовато подтолкнул туда Артема. Сам сел вслед за ним.

Сидя на заднем сиденье, Артем посмотрел на того, который его втолкнул и понял, что когда-то и где-то уже видел его. На водительском переднем сиденье был парень в кепке, наигрывающий четками. На пассажирском — другой мужчина, лица которого Тема не видел. Нависла пауза. Артему она казалась очень большой. Все просто сидели и молчали. Артем не выдержал и робко поздоровался.

— Значит так, — заговорил человек «без лица», — сегодня свою машину снимешь с учета в ГАИ и завтра в это время пригонишь сюда. С документами. Все понятно?

Артему показалось, что он слышал уже где-то этот голос. С большим трудом Артему удалось уговорить на продление срока сдачи на неделю.

Голос сказал:

— Хорошо, у тебя есть неделя. Но если ровно через неделю ты не устранишь все недоделки и брак, то машину пригонишь сюда и передашь ему, — показав своим большим пальцем на того, который втолкнул Артема в машину, — Повезло тебе, что мы с тобой учились в одной школе. Все, вали отсюда!

Машина уехала. Артем сел на скамейку ближайшей автобусной остановки. Человек, сидевший рядом, несколько раз нервно посмотрел на Артема и пересел подальше от него. Видимо, такой страх был отпечатан на лице Артема. Поток отрицательных эмоций и мыслей захватил его: «Как быть дальше? Собрать семью и пуститься в бега? Как? На машине? А еще и прав-то на вождение нет… Написать заявление в милицию об угрозе жизни? Да вроде бы и не угрожал никто… Отдать машину и расписаться в своей несостоятельности? Ну, уж дудки!»

Артем с Пашей пахали всю неделю сами, днем и ночью, перештукатуривая стены, переклеивая обои, перекрашивая радиаторы отопления и плинтус. Переделывали снова и снова. Отчаивались, хотелось все бросить. Потом хотелось найти профессионалов. Но возникшая травма, что люди совсем не те, за кого себя выдают, «работала». Мужикам ничего не оставалось, как «упереться рогом» и делать все самим.

Наступил момент сдачи. Утром позвонили из «службы безопасности», и напомнили об условиях.

— Да помню я, — уныло ответил Артем, удивившись своему спокойствию.

Приехали на место. Пришел директор. Взяли акт недоделок и начали по нему проверять. По двум пунктам у заказчика было сомнение, но Артем заверил, что «сегодня до трех дня все будет исправлено». Все исправили, подписали акт.

На лестничной площадке офиса Артем напоролся на того, который его толкал в «девятку», остановился. Тот тоже остановился и, как-то лукаво улыбаясь, произнес: «Живи пока».

У Артема неожиданно вырвалось: «Спасибо». Ему стало стыдно перед самим собой за это вырвавшееся слово.

Так закончился его первый самостоятельный строительный объект.

Потом было по-разному. На каких-то объектах заказчики просто задерживали оплату, на каких-то приходилось метаться «меж двух огней»: мужем-заказчиком и его женой, у которых сильно различались мнения. На каких-то удавалось сдавать работы с первого раза, и это был праздник. А однажды на переговорах о ремонте объекта Заказчик неожиданно достал из ящика стола пистолет и начал колоть им орехи. Артем старался оставаться как можно более спокойным, скрывая свой страх.

Бандиты

Все, кто начал свой бизнес в «лихие» девяностые, знал, что рано или поздно к ним приедут дерзкие ребята, представляющие бандитский мир. Обычно приезжала «пехота»: молодые пацаны с золотыми цепями толщиной в палец на шее, и «забивали стрелу», то есть предупреждали, когда и куда необходимо приехать на встречу с неким «авторитетным» человеком. Это обстоятельство, кстати, довольно многих останавливало от открытия собственной компании, ибо общение было не самым приятным.

По городу постоянно шли разговоры, как кого-то из предпринимателей убили, как кто-то пропал, как где-то была перестрелка. Ну, а об угнанных или сожженных машинах можно было слышать почти каждый день.

Бандиты, предлагающие «крышу», то есть защиту от посягательств других бандитов, были из двух субкультур: уголовники и спортсмены. Разницы между ними практически не было заметно. Одни дерзкие, наглые, приблатненные, а другие — атлетичные, но такие же дерзкие.

Те, кто имел личные связи с милицией, их особо не трогали. Ну, а тем, кто был без защиты, приходилось постоянно, с периодичностью раз в месяц-два, иметь напряженный диалог и представителями «крышующих». Иногда приезжали даже сами авторитеты, главари группировок и даже повыше.

К Артему как-то приехал сам смотрящий по городу. Хотя Артем не знал, чьо этот гражданин имел хоть какое-то отношение к преступному миру… Он был в хорошем костюме, без цепи на шее.

— Мне тут мои ребята сказали, что с ними у вас не очень-то любезно поговорили…

— Простите, а Вы кто? — искренне недоумевая, спросил Артем. Он почему-то решил, что это какое-то официальное лицо, представляющее одну из проверяющих и контролирующих городских организаций.

— Я тут за городом присматриваю, — сказало «лицо».

— Это хорошо! Извините, а Вы из какой организации? — все еще не понимая, что происходит, снова поинтересовался Артем. Ему почему-то вот сейчас точно показалось, что это представитель защиты прав потребителей.

— Ты не понял. Я за порядком в городе присматриваю, — добавляя металла в голосе, ответило лицо.

— А представьтесь, пожалуйста! — снова участливо сказал Артем.

— Я — Миша Юмис, — ответило лицо.

«Какая странная фамилия», — подумал Тема.

— Давайте, я сейчас попрошу моих сотрудников обслужить вас наилучшим образом. Хорошо? — еще более участливо проговорил Артем.

«Лицо» махнуло рукой, как будто его здесь совсем не понимают, решительно открыл дверь и быстро вышел из кабинета.

Через минуту появился Стас и спросил:

— Чего он приходил?

— Кто?

— Миша Юмис!

— А кто это такой? Я так и не понял.

— Это же смотрящий по городу. Бандит.

— Да ты чооо? — ответил Артем и рассказал, как это было. Они долго потом смеялись со Стасом над нелепостью произошедших событий.

Авария

Однажды, проезжая на своей первой «Девятке» около ресторана «Река», где рабочие «ДАГАСа» строили входную группу, Артем загляделся на них, и на перекрестке врезался во внезапно остановившийся на зеленый мигающий сигнал светофора ВАЗ.

Багажник у «шестерки» был прилично помят. В девяностые не было никаких ОСАГО и люди должны были сами договориться о сумме возмещения за ДТП. Гаишники составили протокол. Задав свой вопрос «сами договоритесь?», и, получив от Артема утвердительный ответ, уехали.

Артему была очень неприятна эта ситуация: «Придется раскошеливаться. А хотел дома ремонтом заняться. Придется переносить. Да уж».

Артем достал свой паспорт и отдал пострадавшему Наилю. Так было принято. Договорились встретиться на следующий день, чтобы обсудить дальнейшие действия.

Рано утром пострадавший Наиль приехал в офис Артема. Вышли на крыльцо поговорить.

— Я готов отдать тебе две тысячи рублей, — начал Артем. — Там ремонта, мне знакомые ребята-рихтовщики сказали, на тысячу-полторы. Плюс компенсация за неудобства.

— Меня это не устроит. Я хочу кузов первой комплектности. Плюс оплата всех работ по перекидке. — ответил Наиль.

— Но это же тыщи четыре будет… — быстро прикинув цены, парировал Артем. — Нет, я еще могу рассмотреть вопрос по замене на новый кузов, но точно не кузов первой комплектности со всей начинкой, да еще и перекидкой. Да и машина у тебя уже старенькая, восемь лет уже ходит.

В этот день они не смогли договориться. Потом было еще несколько созвонов и встреч. Артем стал все больше склоняться к варианту сходить в оценочную компанию, чтобы уточнить сумму ущерба и рассчитаться по ней. Но на это Наиль стал активно предлагать только одну такую компанию: «Крот». Никаких других вариантов не хотел слышать. Артему казалось это подозрительным и ему подумалось: «Конечно, придем, а там мне такое насчитают, что вовек не расплатишься». Разрешение ситуации уже затянулось на целую неделю.

Как-то раз Артем встретил своего хорошего знакомого Андрея, нагловатого остряка, повадками похожего на бандюка, который не раз бывал в подобных ситуациях, связанных с ДТП, и решил спросить у него:

— Как бы ты действовал в подобном случае, когда та сторона настаивает только на своем варианте?

— А что за чувак? — поинтересовался Андрей.

— Да какой-то пацанчик лет тридцати с «Татар-базара». Работает на заводе. Да и машина у него старая.

— Ну, если на заводе работает, прессони его слегка. Поднадави. Так мол и так. Намекни ему про стрелку. Мол, ты, чо, старичок, давно на стреле не стоял? — посоветовал знакомый.

Идея про «стрелу» Артему явно не нравилась. Не хотелось переговоры уводить в угрозы и шантаж.

На следующей встрече с Наилем все повторилось снова. Тот предлагал идти в «Крот». А Артем — в любую другую оценочную компанию, которую определят жребием. Он был уже даже готов идти в «Крот», но если та будет определена жребием через выбор записок. Наиль стоял на своем: «Идем в „Крот“!»

— Слушай, ты меня уже достал. Ты давно на «стреле» не стоял что ли? — неожиданно вырвалось у Артема.

Наиль побагровел. Было видно, что его захватил страх, в глазах появилась какая-то отрешенность. Он не стал больше ничего говорить и ушел.

«Ну вот, опять ничего не решили», — подумал Артем.

Утром следующего дня все было обычным. Собрались в офисе. Компания Артема вместе с компанией друга Игоря арендовала у одной городской конторы большую комнату, поделенную шкафом на две. В них и располагались обе фирмы друзей.

В офисе в этот день было человек шесть. Все занимались своей работой. Сначала был какой-то странный звонок. Типа «Я заказчик, мне тут ремонт надо сделать, сейчас приеду поговорить». Ни «где» ремонт, ни «какой» ремонт, а сразу «приеду». Этот разговор показался странным Артему и слегка его напряг. Потом какой-то пацан бандитской наружности зашел в офис, не поздоровался, огляделся, не торопясь, и вышел. Это тоже удивило и еще больше напрягло Артема. Он как будто почувствовал какую-то угрозу.

Через минут десять в комнату ввалилось человек десять бандитов. Одни сразу оттеснили Артема в дальнюю часть комнаты, другие отсекли оставшихся ребят и сказали им «идите пока погуляйте». Потом пятеро окружили Артема. Наиболее борзый из бандитов, подошел к Артему вплотную и резко дал ему «под дых». Было больно. «Кто такие? Чего им надо?» — заметались мысли в голове Артема. Ему показалось, что некоторых из бандитов он уже где-то видел. Неожиданно сзади кто-то ударил Артему по почкам. Тот еле устоял на ногах.

— Ты сколько предлагал Наилю денег? Две штуки? — произнес борзый. — Значит так, даю тебе полчаса, чтобы ты принес мне сюда эти две штуки ему и еще две штуки мне. Ты понял?

— У меня нет четырех тысяч, — корчась от боли, ответил Артем.

Тут же кто-то сзади схватил его за волосы и, к горлу приставив острый нож, процедил:

— Не дергайся, а то сразу кончу тебя!

В комнату под конвоем двух бандитов вошел Игорь:

— Тема, я съезжу, привезу деньги. Как сможешь-отдашь.

— Спасибо! — каким-то не своим голосом дал согласие Артем, чувствуя острие ножа на своем горле.

Это были полчаса томительного ожидания. Все сели. Только двое так и стояли за спиной Артема, и время от времени один из них слегка постукивал зубьями непонятно откуда взявшейся вилки по виноватой голове Артема. Теперь он понимал все: что это за люди, откуда они взялись, чего хотели и ждали. А главное — он понял, что послужило причиной такого жесткого урока ему. Это его неоправданное желание напугать пострадавшего Наиля. Теперь ему было так кристально понятно, что Наиль просто тогда очень испугался. И пошел жаловаться сильным. А бандиты тогда действительно превосходили силу закона и поэтому к ним обращались для быстрого решения вопросов люди. У Артема в этот момент был невероятный сгусток чувств. Ему было стыдно за свои угрозы и невнимательность на дороге. Ему было больно где-то в животе и области почек. Ему было жаль так нелепо потерянных денег, которые он забирал у своей семьи для расплаты с бандитами. Ему было неприятно унижение, которое он испытал. Его никто никогда не бил. А тут и удары, и нож, и вилка. И при этом ты понимаешь, что все это сейчас справедливо.

Игорь принес деньги, отдал бандитам. Те, не сказав ни слова, пересчитали и покинули помещение.

Конец ознакомительного фрагмента.