Римская сага. За великой стеной

Игорь Евтишенков

Осада столицы хунну на реке Талас закончилась победой китайских войск. Лаций и оставшиеся в живых римляне попадают в плен к китайскому военачальнику, который хочет использовать их в своих целях при дворе Императора. Оказавшись в империи Хань, Лаций сталкивается с новой, непонятной ему культурой, где постоянные интриги и предательства подстерегают его на каждом шагу, поэтому ему приходится забыть о гордости, чтобы приспособиться и выжить в нелёгких условиях странной и пугающе огромной страны.

ГЛАВА XV. ШКУРЫ И КАРТЫ — СЛУЧАЙНОЕ ОТКРЫТИЕ

Утром пришёл очередной «очень важный» слуга и сообщил им, что он в этом доме управляющий. Все слуги подчинялись ему. Он должен был одеть и обуть троих римлян, дать им слуг, хотя при этом они всё равно оставались слугами губернатора Бао Ши. Лаций спросил управляющего, что они будут делать. Тот охотно рассказал им, что губернатор через несколько дней покидает столицу и едет на юго-запад провинции, чтобы посмотреть место для нового города.

— Ты, Ла Цзы, будешь там помогать ему строить город, твой слепой друг будет помогать тебе песнями, а юный Зе Ной — работать вместе с остальными. Такова воля губернатора, — как ни в чём не бывало произнёс «важный человек».

— А море там рядом есть? — спросил Лаций.

— Море? Ха, какое море? Нет, там нет моря. Зачем оно тебе? Там много рек. Хороших рек. Не таких опасных, как Большая Жёлтая Река. Они не заливают города. Там хорошо.

— А до моря оттуда далеко? — снова поинтересовался он, и управляющий растерянно посмотрел на остальных слуг и слепого певца, как бы ища у них подтверждения в том, что он уже всё ясно объяснил.

— Нет, мой друг спрашивает, ведут ли эти реки к морю, — пришёл на помощь Павел Домициан.

— А-а… Этого не знаю. До моря тридцать дней пути, — покачал головой самый главный слуга в доме и достал чёрно-белые палочки. — Да, тридцать три дня пути на лошади, — гордо добавил он, что-то посчитав.

До отъезда Лаций ходил с управляющим по дому и задавал вопросы о том, как строится дом, из чего, какие есть инструменты и где берут воду. Тот всё охотно объяснял. Особенно удивило Лация то, что пол в доме всегда располагался над землёй на расстоянии двух локтей, чтобы его не могли затопить растекавшиеся реки. А ещё ночью нельзя было выходить из дома. Полы в коридорах всегда делали так, чтобы они скрипели и можно было услышать врага, который попытался бы проникнуть внутрь незамеченным. Для нужды в ночное время использовались невысокие кувшины, которые утром из комнат выносили специальные слуги.

— Почему бы не сделать дырки в полу? — наивно спросил Лаций.

— Тогда через неделю ты не сможешь там спать, — улыбнулся в ответ управляющий. — Плохой запах! И мухи, мухи будут. Так нельзя. Это плохо!

Павла Домициана до отъезда видно не было. Он пользовался такой популярностью у всех жителей дома, что пел для них почти весь день — с восхода и до заката. Иногда его приглашали к госпоже, но она всегда сидела за ширмой, и Павел с Зеноном исполняли ей те песни, которые пели для красавицы Минфэй.

Судя по рассказам Павла и его впечатлениям, жена губернатора Бао Ши хотела быть похожей на неё. Лаций пытался собрать побольше сведений о том месте, куда они поедут, так как опасался, что там может не оказаться ни карт, ни людей. Однако во всём доме губернатора не было ни одного человека, который имел бы понятие о картах и мог бы вообще показать, в какой стороне находится та часть провинции, куда они собирались ехать.

Как ни странно, но полезней других оказалась служанка, которая была родом из деревни того уезда. Её отец был рыбак, и она могла рассказать о реках, на которых тот ловил рыбу. Узнав это, Лаций стал чаще проводить с ней время возле кузницы, где на земле было много песка и легче было рисовать реки. За день до отъезда они сидели там, и снова разговаривали о дорогах и реках. Лаций уже неплохо представлял себе их расположение, количество деревень вокруг этого места и расстояние до столицы империи Хань. Оставалось только попробовать найти кусок кожи или ткани, на котором можно было всё это нарисовать.

Лаций уже собирался спросить об этом девушку, когда услышал невдалеке знакомый голос. Где-то совсем рядом охал и постанывал Павел Домициан. Обойдя кузницу, он увидел необычную картину: на досках лежал совершенно голый слепой певец, а рядом с ним сидела его служанка. С другой стороны суетился маленький сухощавый ханец с пучком тонких палочек в одной руке и небольшой пиалой — в другой. Он окунал один конец длинной иголки в какую-то жидкость, а затем осторожно втыкал её в тело несчастному Павлу. Тот вскрикивал от боли и просил богов послать ему терпение.

— Цэкус, у тебя, что, болит голова? — с иронией спросил Лаций, догадавшись, что Павел решил вылечиться от какой-то болезни. Они уже не раз слышали и видели, как ханьцы вкалывают иглы в тело, считая, что так можно избавиться от любого недомогания.

— Надеюсь, боги простят меня за это. Не надо было соглашаться, — сквозь зубы простонал Домициан.

— Шутишь? Ты приносишь в себя в жертву богам? — Лацию стало весело. Он не мог себе представить, какая беда могла заставить его друга раздеться догола и добровольно согласиться на такие мучения. — Может, ты хочешь погадать на собственной печени?

— О, нет! Только не это! Не шути так! — резко поменял интонацию Павел. — Я знаю, это выглядит странно, но… не настолько, чтобы приносить меня в жертву богам! Я только… — он замялся и снова сцепил зубы, получив иглу чуть ниже пупка. — Эта женщина сказала, что может помочь мне… как бы тебе сказать…

— Ты точно болен! — рассмеялся Лаций.

— Нет, не болен. Просто она так много умеет, а мне не хватает терпения, чтобы познать все её способности за одну ночь.

— А-ах, вот оно что! Феб ты ханьский! — ещё больше развеселился Лаций. — Тебе мало любовных утех с этой девушкой? Цэкус, Цэкус, ты ведёшь себя, как ребёнок. Я понимаю, если бы Зенон занимался этим, но ты…

— Зенону это ещё не надо, он молод, — недовольно пробурчал Домициан. — А мне нечего терять. Она сказала, что так делают многие мужчины и ночь длится до самого утра.

— Смотри, как бы боги не лишили тебя этой силы вообще, — покачал головой Лаций. Он вернулся в дом и попытался узнать, где можно взять кусок тонкой кожи. Но это оказалось невозможным.

Позже управляющий объяснил ему, что тонкая кожа была большой ценностью и хранилась у писаря в сундуке под замком. Любой текст, написанный на ней или на бумаге, считался священным, и никто не мог сжечь его без особого разрешения. Лаций вспомнил слова евнуха, который сказал, что Минфэй не может написать своё послание на бумаге. Она понимала, что такие слова не должен был видеть никто, а сжечь их не позволял закон, считавший каллиграфию священной.

Вечером он пришёл в комнату чуть позже, чем обычно, и застал там плачущего Павла Домициана, над которым снова колдовал сухонький старичок с иголками

— Что случилось? У тебя не получается превратиться в молодого жеребца? — смеясь, спросил Лаций.

— О, боги, я знаю, что потребовал невозможного, но я слаб, я никогда в жизни не просил ничего лишнего. Я всегда довольствовался малым и был скромен. Разве я не заслужил хотя бы чуточку снисхождения? Ведь все боги знают, как это приятно быть сильным с женщиной! Почему я не мог попросить того же?

— Хватит причитать! Завтра мы принесём богам жертву, и они вернут тебе твою мужскую силу.

— Ты уверен? — с надеждой спросил Павел. — Подожди… Что ты говоришь? — его голова повернулась к девушке. Она показывала ему, что надо повернуться и лечь на бок. — Ой, как больно! — вскрикнул он, когда очередная игла вонзилась ему в область крестца. — Подожди, подожди! Ты слышишь? — крикнул он лекарю и замахал рукой. — Мне, кажется, становится лучше, — девушка тоже что-то сказала старику с иглами, и тот наклонился над Павлом, чтобы лучше рассмотреть результат.

— Хао, дженг хао, — разобрал Лаций, видя, как старик встаёт и прячет свои иголки в небольшой ящичек. При этом, игла в нижней части спины у Павла покачивалась, как живая. Судя по всему, вынимать её никто не собирался. Лекарь ушёл, и его служанка стала расставлять перегородки.

Конец ознакомительного фрагмента.