Второе, исправленное и дополненное издание очерка жизни и творчества Ивана Лукьяновича Солоневича (1891—1953), выдающегося русского публициста и мыслителя.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Гражданин Империи Иван Солоневич предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
РУХНУЛИ В МИРОВУЮ ВОЙНУ
После всероссийских торжеств по случаю 300-летия Дома Романовых первым по общественному резонансу событием 1913 года был процесс по делу Бейлиса, который проходил с 24 сентября по 28 октября в Киевском суде.
Еще в марте 1911 года в Киеве был найден убитым двенадцатилетний мальчик Андрей Ющинский, тело которого было обескровлено в результате сорока семи колотых ран. «Кровавый навет» пал на евреев, точнее на одного из них — служащего кирпичного завода Менделя Бейлиса. Молва утверждала, что мальчика убили в целях использования его крови для ритуальных обрядов.
Следствие тянулось свыше двух лет, и только осенью 1913 года дело было доведено до суда…
Как пишет проф. С. С. Ольденбург, «правая печать, начиная с „Нового Времени“, доказывала ритуальный характер убийства, и в помощь прокурору гражданскими истцами выступили член Гос. Думы Г. Г. Замысловский и известный московский адвокат А. С. Шмаков, автор ряда антисемитских исследований»75.
С этого места, что называется, — поподробнее. Ибо Алексей Семенович Шмаков (1852—1916), присяжный поверенный Московской судебной палаты, автор книг «Свобода и евреи», «Мировое тайное правительство» и прочих, был родным дядей Тамары Владимировны Воскресенской. В скором времени после окончания дела Бейлиса она стала супругой Ивана Лукьяновича Солоневича, который дает такую информацию о ее жизни до замужества:
«Тамара Владимировна окончила в 1911 году казачий институт благородных девиц в Новочеркасске — с высшей наградой — с золотым шифром. Новочеркасск, в числе прочих, весьма немногочисленных, своих достопримечательностей, имел и такую: во всем городе жил один-единственный еврей, да и тот крещеный: в эти места въезд евреям был воспрещен категорически. Отец Т. В. был членом комиссии по проведению русско-японской границы на о-ве Сахалине, и свои каникулы Т. В. проводила у своего дяди — ген. А. Сташевского в Казани, где евреев тоже не было. Другой дядя Т. В. — московский присяжный поверенный А. С. Шмаков был основоположником русского антисемитизма. Его перу принадлежало несколько многотомных трудов по еврейскому вопросу. На эти темы он вел переписку со своей племянницей, но я весьма сомневаюсь в том, чтобы на «девушку в осьмнадцать лет» тяжеловесные рассуждения А. С. Шмакова — со ссылками на арамейские тексты и с цитатами из Кремье — могли бы произвести какое бы то ни было впечатление.
Впечатление пришло с другой стороны. После окончания высших женских курсов в Петербурге Т. В. попала преподавательницей французского языка в минскую женскую гимназию. Минск несколько не был похож ни на Новочеркасск, ни на Казань. Евреи там составляли около 70% населения — влиятельного и захватившего в свои руки если и не совсем власть, то во всяком случае деньги. Попав в это окружение, Тамара Владимировна вспомнила и арамейские тексты, и цитаты из Кремье. Во всяком случае — мы с ней познакомились на еврейской почве: я в те годы издавал антисемитскую газету «Северо-Западная Жизнь». Тамара Владимировна давала в эту газету статьи — с цитатами из… А. С. Шмакова»76.
Было это как раз осенью 1913 года — во время процесса Бейлиса. Вновь, как и в 1911 году после убийства Столыпина Ивану Солоневичу пришлось с револьвером в руках отстаивать типографию от толпы евреев, собравшейся для того, чтобы погромить черносотенцев.
«Вероятно, — иронизирует Иван Лукьянович, — при этих обстоятельствах я фигурировал в достаточно героической позе. Во всяком случае — для нас лично дело Бейлиса кончилось браком»77.
О своем общении (неизвестно, устном или письменном) с дядей жены Солоневич вспоминал так:
«По еврейскому вопросу А. С. Шмаков натаскивал и меня. Именно под его влиянием я перечитал и „Еврейскую энциклопедию“, и Дубнова, и Жаботинского и Герцля и издания „всемирного еврейского союза“, и многое другое — для того, чтобы в конечном счете прийти к непреклонному убеждению, что все три пуда шмаковских писаний есть совершеннейший вздор. То ли мономания, то ли просто мания. Еврейство играет и в политике и мире очень большую роль, но играет не оно одно, и даже и оно не всегда одинаковую роль»78.
Впрочем, к подобному заключению наш герой пришел, наверное, все-таки позже, а, например, в 1915 году на страницах «Северо-Западной Жизни» он — очевидно, все-таки под воздействием Шмакова — опубликовал «Записки антисемита»79.
Нескольких слов заслуживает и другой дядя Тамары Владимировны — Арсений Дмитриевич Сташевский (1851—1916), генерал-лейтенант, участник Хивинского похода 1873 года и Кокандской экспедиции 1875—1880 гг., командующий Оренбургской казачьей конно-артиллерийской бригады, затем командир 3-й запасной артиллерийской бригады, начальник артиллерийского 11-го армейского корпуса. В 1914—1916 гг. — военный губернатор Приморской области и наказной атаман Уссурийского казачьего войска.
Безусловно, необходимо добавить, что Тамара Владимировна родилась 11 января 1894 года в Одессе, в семье потомственных дворян. Институт, который она кончила в Новочеркасске, именовался Донским, а женская гимназия в Минске, где она преподавала — Мариинской.
Нил Никандров ошибочно указывает, что свадьба состоялась осенью 1913 года80. На самом деле — в 1914 году. Об этом прямо говорит документ из Политического архива Германского министерства иностранных дел (ответ международного отдела Гестапо от 17 февраля 1938 года на запрос Болгарской политической полиции)81.
Точная дата венчания Ивана Солоневича и Тамары Воскресенской, впрочем, не известна. Можно очертить только временную границу — не позднее августа 1914 года. Ведь запрос из университета о том, «какими формальностями обставлено получение разрешения на вступление в брак» студента И. Л. Солоневича датирован 8 августа 1914-го82. Относительно университетского запроса необходимы комментарии. Дело в том, что согласно действовавшим тогда правилам студент, собравшийся жениться, обязан был просить на то разрешения ректора учебного заведения. Иван Солоневич, судя по всему, от соблюдения формальностей уклонился. По крайней мере, кроме запроса, никаких иных бумаг касательно женитьбы в его студенческом деле не обнаружено, поэтому очевидно, что и наказания студент избежал.
Наиболее вероятное время бракосочетания — середина весны 1914 года. Хотя бы потому, что весна — время влюбленных, это каждому известно. Если же говорить серьезно, то знаменательное событие должно было случиться после праздника Св. Пасхи, которая в 1914 году приходилась на 6 апреля. Светлая неделя закончилась, соответственно, 13-го числа — а раньше, согласно церковному уставу, просто не могли обвенчать. Другой вариант — свадьба состоялась в период между Крещением и началом Великого поста. Но предположение о том, что это было все-таки весной опирается еще и на традицию — после Пасхальной недели на Руси по давнему обычаю начинался период весенних свадеб.
Кроме того, нужно же как-то объяснить нижеследующий пассаж Солоневича:
«Летом 1914 года, за несколько месяцев до Первой Мировой войны, я попал в Париж, и как всякий праздношатающийся турист, попер, конечно, и в Пантеон. Гробница Наполеона произвела истинно романтическое впечатление: вот здесь лежит «слава прекрасной Франции». На ум приходили: Аркольский мост, Аустерлиц, стихи Гейне:
…То он над могилами едет
Знамена победно шумят…
Из гроба тогда, Император,
Восстанет твой верный солдат…
и вообще всякие такие «мысли о величии» и о «пире богов»…»83
Иван Лукьянович, без сомнений, был мастер задавать загадки. Общепринято, что «несколько», и уж тем более, если речь идет о чем-то продолжительном (месяцах), это больше двух. Первая Мировая началась в конце июля 1914-го. Значит, и «летом», и «за несколько месяцев» просто невозможно.
Отсюда предположение: рабы Божии Иоанн и Тамара обвенчались в конце апреля — начале мая, после чего отправились в свадебное путешествие, во Францию. Кстати, в одной из автобиографий-анкет советского периода Тамара Владимировна написала: «В 1913 и 1914 годах, будучи учительницей, ездила пополнять образование на летние курсы в Париже» (цитирую по книге Никандрова)84.
Любопытно, что новоиспеченный супруг во время этой поездки выкраивал время и для спортивных подвигов. Но — все-таки медовый месяц! — не преуспел.
«В Париже, в 1914 году, — вспоминал он, — мне устроили матч с Карпантье — тогдашним чемпионом мира по боксу. Во мне было семь пудов мускулов, я пробегал стометровку за 12 секунд, я был нокаутирован на первом раунде, по свидетельским показаниям, пролежал без сознания 15 минут»85.
Короткая ремарка: в действительности, Жорж Карпантье (1894—1975) выиграл мировое первенство позже, в 1920 году, а в 1914-м носил неофициальный титул чемпиона мира среди белых (был и такой, как говорят сейчас, расистский титул).
Жанр летописи, увы, в современной литературе практически не встречается, он кажется читающей публике слишком скучным. Да и появись кто-то, претендующий на звание летописца, его тут же обвинят в тенденциозном подборе фактов. Средневековое сознание не было столь лоскутным, как у наших современников. Для оценки событий использовалась одна универсальная шкала — Христовы заповеди. Автор мог обходиться совсем без комментариев, ибо трактовка событий была однозначна, ему оставалось только придерживаться хронологии.
Ныне такой подход невозможен: попросту никто ничего не поймет, или точнее, каждый станет разуметь по-своему. А посему, пытаясь в целом придерживаться принципа последовательного изложения, иногда — ради этих самых комментариев — приходится то забегать на год-другой вперед, то возвращаться обратно.
На сей раз возвращаемся в 1913 год, когда Аркадий Александрович (фамилия, а не отчество), служащий банковской конторы, неоднократный чемпион Петербурга и Российской Империи среди гиревиков полутяжелого веса, основал минское отделение спортивного общества «Санитас» (в переводе с латыни — «Здоровье»)86. Иван Солоневич, а немного позже и его братья Всеволод и Борис занимались в этом обществе. Иван, по некоторым данным, был учеником Александровича. По крайней мере, в феврале 1914 года на Первенство России в Ригу они поехали вместе. И оба отличились.
Первенство проходило с 14 по 16 февраля. Через два дня после его окончания «Северо-Западная Жизнь» с гордостью писала:
«Как мы уже сообщали, на розыгрыш всероссийского первенства 1914 г. по тяжелой атлетике из Минска выехали в Ригу два члена минского атлетического о-ва Sanitas И. Л. Солоневич и А. В. Александрович.
Оба выступали в поднимании гирь. Первый занял 2-ое место в тяжелом весе и пытался побить мировой рекорд в выжимании правой рукой, поставленный в 1904 г. известным атлетом А. Елисеевым, но не дожал семи фунтов. А. Александрович занял первое место в группе среднего веса»87.
Из спортивных журналов того времени узнаем подробности.
«Неожиданно и очень приятно поразил своим выступлением многообещающий ученик Александровича из минского отделения об-ва Санитас Солоневич, — сообщал журнал „К Спорту“. — Выступая в тяжелом весе, он смог остаться на втором месте, отодвинув, правда, с очень небольшим преимуществом на третье — москвича Лескиновица. Это тем более замечательно, что в тяжелой атлетике Солоневич в полном смысле слова — новичок и публично в состязании участвовал впервые. В его работе совершенно не замечалось знания темпа, но удивила огромная сила, исключительно благодаря которой он и показал свои исполнения»88.
«Второй приз получил многообещающий атлет Солоневич („Санитас“, Минск), выжавший двумя 230 фунтов без малейшего отгиба и толкнувший правой 198 фунтов. Вне программы Солоневич выжал правой 120 фунтов, рекорд внушительный, недоступный даже для Краузе», — констатировал «Русский Спорт»89.
Петербургский «Геркулес» опубликовал даже таблицу выступлений всех участников с сопроводительным текстом90. В Первенстве состязались 15 атлетов, больше половины из которых представляли Ригу, по двое — Санкт-Петербург и Минск и по одному — Москву и Либаву.
Солоневич выступал в тяжелом весе — свыше 201 ½ фунта, или 82,5 кг. Его результаты, благодаря «Геркулесу», мы знаем полностью. Обеими руками: толчок — 280 фунтов, жим — 230, рывок — 210. Одной рукой: толчок — 198, рывок — 150. Общая сумма — 1068 фунтов.
Представитель Москвы, известный тяжелоатлет Иван Лескинович уступил Солоневичу совсем немного, всего 4 фунта. Член Рижского атлетического общества Ян Краузе был недосягаем, его общая сумма — 1244. Достаточно сказать, что в толчке одной рукой он установил новый мировой рекорд, не единственный в своей, увы, недолгой спортивной карьере. В 1920 году Краузе умер от тифа в возрасте 27-ми лет.
Иван не ограничивался личными достижениями и по-прежнему вел организационную спортивную работу. При его ближайшем участии в 1914 году в Минске было создано «Второе общество «Сокол». В отличие от «Сокола» первого, это было русское гимнастического общество. Как писала местная печать, «Русский «Сокол» в противовес существующему будет принимать в члены общества только православных лиц»91. Учредителями выступили члены Минского отдела Всероссийского национального союза и православных братств92.
Вызванный атлетическими подвигами перерыв в газетной деятельности Иван завершает в начале апреля 1914-го. Выступает он вновь со статьями на внешнеполитические темы: «Вооружение наций» и «Мексика и Штаты». Одновременно, судя по всему, без особого напряжения, он выигрывает первенство Минска по борьбе и становится вице-чемпионом (второе место, первое — опять же у Александровича) по «поднятию тяжестей»93. Забавно, но после рижского триумфа столичная спортивная печать, сообщая об этих фактах, величает Солоневича уже не «многообещающим атлетом», а «старым спортсменом-минчанином».
До поры до времени внутрибелорусская полемика всерьез касается только Лукьяна Михайловича. Отбиваясь от наскоков еврейской и польской печати, он не забывает и о доморощенных социалистах. Легальным органом этой политической группы с 1906 года была «Наша Нива», которая ныне почитается в Беларуси основоположницей подлинно национальной печати. Очевидно потому, что выходила она на белорусском языке и социализм проповедовала этакого патриотического толка. Получилась вполне гремучая смесь, на практике реализованная позже в Германии, — национал-социализм.
Сторонники каждой разновидности социалистического учения, как утверждал Иван Солоневич, считают свою трактовку единственно правильной. Вот и «нашенивовцы» при Советах попали в разряд буржуазных уклонистов. А редактор газеты в 1914—15 гг. Янка Купала в Литературной энциклопедии 1931 года издания получил такую характеристику:
«…в дальнейшем <после 1913 года> Купала все больше приближается к национал-либеральной идеологии „нашенивства“; перевес в творчестве берет националистическая деревенская ограниченность; Купала противопоставляет крестьянина городу, белорусса — небелоруссу, идеализирует патриархально-феодальное прошлое Белорусско-литовской Руси времен „войска Всеслава“, защищает „самобытность белорусского народа“ и затушевывает классовую борьбу в Белоруссии. <…> Только в последнее время Купала приближается к советской действительности. Но в революции Купала видит лишь залог возрождения хозяйственной мощи крестьянина и национального возрождения Белоруссии, которая „заняла свой почетный пасад между народами“ <…> Выражая чаяния белорусского крестьянства на этапе буржуазно-демократической революции, творчество Купалы в период734 пролетарской диктатуры в зависимости от ее этапов и степени обостренности классовой борьбы то выражает идеологию части мелкой буржуазии и городской национальной интеллигенции, которая принимает пролетарскую революцию, главным образом ее национально-освободительную роль, то отражает буржуазно-кулацкие националистические настроения»94.
Это уже впоследствии, после Второй Мировой, Купала, скончавшийся в 1942 году, стал «классиком» белорусской советской литературы и был, что называется, политически реабилитирован.
Полемика между Солоневичем-старшим и Иваном Луцевичем (настоящая фамилия Купалы) оказалась не очень продолжительной. Наиболее ярким ее эпизодом стал ответ «Северо-Западной Жизни» на статью в «Нашей Ниве» под названием «А все ж таки мы живем!..», опубликованную весной 1914 года.
Иван Луцевич от скромности умирать не собирался и в качестве эпиграфа к передовице взял четверостишие… Янки Купалы, то есть свое собственное. Внимание Лукьяна Михайловича, однако, привлекло не это, а один пассаж из статьи:
«Старое, одряхлевшее, отжившее свой век идет прочь, на погибель, а новое, святое, радостное занимает свое почетное место и ведет народы и отдельных людей к доброму, вечному. Старые боги идут на слом, а новые вселяются в сердца человеческие. Так было от сотворения мира, так и теперь есть»95.
В №129 своей газеты Л. М. Солоневич не удержался от колкости: «Читая эту галиматью, никак не разберешься, о чем, собственно, речь, каких новых богов выдумал «рэдактар-выдавец I. Луцэвіч».
Янка Купала был задет за живое. Да так, что пуще прежнего наворотил новой революционной галиматьи:
«Панам солоневичам все будет «галиматья», что только по-белорусски не напишется. Для перевертышей законы жизни и правда-справделивость в расчет не идут. Посмотрим дальше. Вот он цитирует другой отрывок из нашей статьи:
«И наше Отечество пережило и переживает то же самое… Просыпается самосознание народное, поднимает сторона наша свои очи к солнцу и расправляет свои могучие плечи».
И что ж за ответ на это выдумал п. Солоневич? Да просто по-«истинно-русски»:
«Что вы скажете на это, читатель? Разве не просится на уста ваши нецензурное ругательство?»
Важно сказано. За слова «поднимает сторона наша свои очи к солнцу» грозят нам паскудной лаянкой. Не будь губернаторских постановлений о хулиганстве и цензурного устава, то «нецензурных ругательств» «Сев.-Зап. жизнь», как видно, не пожалела б для своих читателей.
Далее п. Солоневич распинается, что белорусы от русских националистов, кроме одного добра, ничего хорошего и не имели и, как пример, приводит правление в нашем крае великого националиста Муравьева. Мы не будем спорить с «Северо-Западной жизнью» о Муравьеве — зачем тревожить покойника — мы только напомним жывым, что когда Муравьев правил в Беларуси, тогда и помину еще не было о таких патентованных русских националистах, созданных по образу и подобию солоневичей, пуришкевичей, замысловских и тому подобных. Их, этих патентованных «валяй-патриотов», сотворили наши нынешние времена: беспросветная реакция, наступившая после светлых проблесков 1905 г. Об этих националистах, которые хотели б все чистое и светлое в России опоганить, запачкать и повернуть всю ее жизнь назад — в крепостничество, — мы и говорили в своей статье. И п. Солоневич прикидывается незнайкою (по-русски — «валяет дурака») и лжет, переворачивая нашу заветную думку на свой националистический лад. Успокойся, п. националист! Белорус хорошо сумеет разобрать, кто и как ему говорит и кто ему более родной и вечный, а кто чужой и временный. А что до «лганья», какое вы будто бы находите в «Н <ашей> н <иве>», то… оставляем этот интерес тем, кому за «лганье» хорошо платят, а мы и с бесплатной правдой как жили, так и будем жить. Казенных подачек не искали мы и искать не собираемся»96.
Короче говоря, Купала, может, и большой поэт — дело вкуса — но публицист из него был все-таки никакой. Лукьян Солоневич на этот «поток сознания» даже, кажется, ничего и не ответил.
В июле началась Первая Мировая война. Однако это, теперь уже историческое, название пришло позже. В сознании подданных Русского Императора это была Великая война, а также — Вторая Отечественная.
Патриотический подъем был настолько велик, что даже космополитическая интеллигенция прониклась им поначалу чрезвычайно.
«Теперь дождались безработные — больших, торжественных работ. — Бодры и светлы лица потные, как в ясный урожайный год». Эти слова одной «декадентской» поэтессы метко определяют основное настроение интеллигенции в первые месяцы войны», — комментирует проф. С. С. Ольденбург97.
А вот как вспоминал о первых военных месяцах Иван Солоневич:
«Осенью 1914 года студенчество поперло в офицерские школы — добровольцами. Правительство старалось не пускать: весь мир предполагал, и Германия тоже, что война продлится месяцев шесть. Правительство дорожило каждой культурной силой. Народные учителя от воинской повинности были освобождены вообще. Студентов резали по состоянию здоровья: меня не приняли по близорукости»98.
Эта юношеская обида не оставляла его всю жизнь, в декабре 1951-го, за полтора года до кончины, он написал в одной из статей:
«В качестве молодого человека, одаренного пятью процентами нормального зрения, я был систематически извергаем всеми приемочными комиссиями. Кроме того, военная профессия, в том ее виде, в каком она сформировалась к началу Первой Мировой войны, никаких симпатий во мне не вызывала. Так что я действовал в качестве, так сказать, „вольного стрелка“, — участвовал в боях под Гумбингеном, Сталупененом, Пилькаэленом и пр., и потом, в годы Гражданской войны, — под Нежиным, Межигорием, Каневом и еще в десятке мест. Сейчас, — много лет спустя, — я должен признаться: в Первую Мировую войну меня тянуло желание подраться, почти в его химически чистом виде»99.
Очевидно, что «вольным стрелком» Солоневич посещал передовые позиции по своей основной профессии — репортерской.
С началом Первой Мировой в жизни Ивана Лукьяновича связано два незабываемых события, и, поскольку мы не знаем, какое из них произошло раньше, располагаем их в том порядке, который больше бы соответствовал его убеждениям: сначала государственные интересы, потом — личные.
Так вот, 22 октября 1914 года Минск проездом посетил Государь Император Николай Второй. «Северо-Западная Жизнь» — конечно, постфактум — дала об этом соответствующий репортаж100. Вполне вероятно, что его автором был Иван Солоневич. Более поздние воспоминания ничего общего с протокольным отчетом не имели:
«..это было в начале войны в Минске, через который Государь проезжал, направляясь в Ставку. Я в те времена не был совсем уже «в низах». Издавал газету «Северо-Западная Жизнь» и получил билет в собор, где в присутствии Государя служилась обедня. Обедня прошла не столь молитвенно, сколько торжественно, и после нее Государь прикладывался к иконам. Перед одной из них Он стал на колени — и на подметке Его сапога я увидал крупную и совершенно ясно заметную заплату.
Заплата — совсем не вязалась с представлением о Русском Царе. Проходили годы, и она, оставаясь для меня неким символом, стала все-таки казаться плодом моего воображения. Только в прошлой году, в Софии, я в разговоре с о. Г. Шавельским, который хорошо знал Царскую Семью, вопросительно упомянул об этой заплате: была ли она возможна? Она оказалась возможной. О. Георгий рассказал мне несколько немного смешных и очень трогательных анекдотов о том, например, как Наследник донашивал платья своих старших сестер.
Эта заплата стала неким символом — символом большой личной скромности. И с другой стороны — большой личной трагедии. Царская Семья жила дружно и скромно: по терминологии тогдашних сумасшедших огарочно-санинских времен — это называлось мещанством»101.
В Минске Солоневич видел Государя во второй и последний раз в жизни. Первый был в 1913 году в Петербурге во время празднования 300-летия Дома Романовых — об этом мы расскажем в следующей главе, которая посвящена студенческой жизни нашего героя.
Другое свидание времен начала Великой войны — со своим тестем, которого Иван Лукьянович представляет довольно кратко: полковник В. И. Воскресенский, «начальник штаба какой-то дивизии». Впрочем, краткость с талантом родственники, и последующая характеристика тестя, написанная по итогам одной-единственной встречи-знакомства, это лишний раз подтверждает. Солоневич вспоминал:
«Это был человек исключительного остроумия и единственный по тем временам, который предсказал: война будет длиться не полгода и не год — а чорт его знает, сколько времени, и кончится, чорт его знает, чем. Я, в числе очень многих людей того времени, отнесся к этому пророчеству весьма иронически»102.
К такому портрету-комплименту остается добавить только скудную информацию фактологического характера, извлеченную из военно-исторических справочников.
Владимир Иванович Воскресенский родился в 1867 году. Образование получил в Кишиневской классической гимназии. В 20-летнем возрасте «вступил в службу». Служил в 14-й артиллерийской бригаде. Выдержал офицерский экзамен при Михайловском артиллерийском училище. В 1890 — подпоручик, в 1894 — поручик, в 1897 — штабс-капитан. Окончил Николаевскую академию генштаба по первому разряду. В мае 1900 года произведен в чин капитана, в декабре 1904-го — подполковника, ровно через четыре года стал полковником. С 1909-го — начальник штаба 65-й пехотной резервной бригады, затем на той же должности в 51-й пехотной дивизии. С августа 1915 года в чине полковника занимал должность командующего бригадой Кавказской гренадерской дивизии. Командиром 15-го гренадерского Тифлисского полка за отличие представлен к награждению — и награжден Георгиевским оружием. Ранее получил следующие награды: ордена Св. Станислава 3-й ст. (1895); Св. Анны 3-й ст. (1902); Св. Станислава 2-й ст. (1907); Св. Анны 2-й ст. (1908); Св. Владимира 4-й ст. (1911). В октябре 1915-го произведен в генерал-майоры. В январе-мае 1917 года занимал пост начальника штаба 26-го армейского корпуса. В Гражданскую служил в Вооруженных Силах Юга России, с 3 марта 1919 года — в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР. Затем — в эмиграции103.
Так пишут современные исследователи. Солоневич же утверждал, что его тесть погиб под Сольдау104, то есть в 1914 или 1915 году.
Еще до официального начала Великой войны, 18 июля 1914 года, Иван Солоневич дает передовицу в «Северо-Западной Жизни» под красноречивым названием «Жребий брошен». Через месяц с небольшим, 24 августа, в газете началась публикация серии его очерков под общим заголовком «Дневник войны». Всего она включила в себя свыше 70 произведений, которые вкупе с примыкающими по содержанию статьями, корреспонденциями и заметками могли бы составить целый том — хронику первых двух лет Великой войны глазами современника. «Дневник» выходил два-три раза в неделю, иногда чаще, иногда реже, однажды перерыв составил больше месяца. Это, скорее всего, было вызвано отлучкой Ивана в Петроград.
Младшие братья тянулись за Ватиком, и вот в номере от 11 октября 1914 года находим такой материал: «В Августовских лесах (письмо гимназиста)». Он сопровождается вводным предложением Лукьяна Михайловича: «Редактор „Северо-Западной Жизни“ получил от своих сыновей, гимназистов 8 и 6 классов Виленской 2 гимназии следующее письмо» — и далее собственно текст, повествующий о том, что они видели вблизи фронта. Шестнадцатилетний Боб 28 ноября еще раз отмечается в газете собственной корреспонденцией105.
К концу года газета воспринималась уже как семейное дело Солоневичей, в том и числе и недругами. Под огонь критики начинает попадать не только редактор-издатель, но и его старший сын Иван.
«Какой-то «Белорусс», — писала, к примеру, «Минская Газета-Копейка» — в нежном союзе с солидной фирмой «Л. Солоневич и Сын», на все лады склоняет «еврея» <…>
Под ручку с гг. Солоневичами — отцом и сыном (какая талантливая семья!) г. Белорусс будет шествовать триумфально и хлопать в ладоши при виде пышных всходов, которые дадут брошенные ими на благодарную почву ядовитые семена…
Но когда рассеется мрак, и свет любви и радости озарит нашу родину, — гг. Солоневичи и Белоруссы и с вами — все борзописцы, торгующие своими перьями оптом и в розницу, куда вы пойдете?
Не устыдитесь ли вы тогда?
А ведь время это придет»106.
Куда пошли Солоневичи после всех радостей революции — известно. Лукьян Михайлович сначала в лагерь, а потом под расстрел. Иван за попытку побега из СССР также попал в ГУЛаг, и уже оттуда бежал в Финляндию. А вот, например, один из редакторов «Копейки» С. Левинсон в 1920-е годы работал в советском БелРОСТА — Белорусском бюро Российского телеграфного агентства.
Но мы опять забегаем далеко вперед. Осенью 1914-го учащаются нападки на отца и сына Солоневичей со стороны «Минской Газеты-Копейки». Лукьян Михайлович как объект травли к тому времени уже, видимо, поднадоел. В его адрес по инерции летят только давно затертые штампы вроде «издатель-гастролер», «субсидиеглотатеть» и проч. Зато по принципу «кто на новенького?» все больше достается сыну. Даже строительство ледяного катка при содействии минской городской управы, то есть общественно-спортивная деятельность Ивана, вызывает раздражение: дескать, не на этом ли катке заморожена совесть?107
Некий «Макар Чудра» пишет целую одноактную пьесу «Лицедейство», где действующими лицами выступают Соленый-отец, Соленый-сын, Белорусс, Брехачек и Тень Шмакова. Описание персонажа, прототипом которого стал Иван Лукьянович, таково: «Немецкие бакены. Голова — футбольный мяч крупного калибра»108.
Дальше — больше. Вот уже и «Дневник войны» не дает покоя, и его автора именуют «новоявленным стратегом и тактиком, генералом-от-футбола»109. А вот Ивана и вовсе отправляют в сумасшедший дом110. И буквально через день печатают статью с провокационным названием «Мозги господ Солоневичей»111. На такие мелочи, как заметка «Там, где играют в футбол» за подписью «Диаволо»112 уже перестаешь обращать внимания, тем более, что некоторые фельетоны в «Копейке» пишет «Сатана». Хоть этот самый «Диаволо» дал Солоневичу характеристику, безусловно заслуживающую того, чтоб ее воспроизвести: «Футболист-спортсмен — и военный стратег. Конькобежец и политик. Белорусс и жидоед. Словом, швец, жнец и на дуде игрец».
Иван Солоневич до поры до времени ограничивался лишь репликами по адресу оппонентов (эх, знали бы они, как разовьется его талант полемиста впоследствии!). Но однажды так припечатывает их своим памфлетом «Два сапога», что они в бессильной злобе бегут подавать в суд113. Статья была опубликована 11 апреля 1915 года, через полтора месяца после того, как Иван Лукьянович официально стал именоваться издателем «Северо-Западной Жизни»114.
Для Лукьяна Михайловича все это было не в новинку. Как редактор и издатель он к тому времени прошел все круги ада — и штрафы, и конфискацию номера газеты, и, конечно же, судебные иски.
Существует прочно укрепившийся в массовом сознании миф, что от царской администрации и цензуры страдала только революционно настроенная печать. Ничего подобного: закон был одинаков для всех, и в последние годы существования Российской Империи правые и русские националистические издания подвергались властным «репрессиям», возможно, даже чаще, чем те, кто боролся против Веры, Царя и Отечества.
Вот краткая хроника событий такого рода только за два года и только в отношении одной провинциальной газеты, редактора-издателя которой по сей день белорусские националисты именуют подлым русификатором, продавшимся проклятым москалям.
Июль 1913 года. На редактора «Северо-Западной Жизни» Л. М. Солоневича наложен штраф в 200 руб. с заменой арестом на 6 недель за передовую статью в номере от 3 июля. Штраф заплачен не был, и г-н редактор заключен в губернскую тюрьму115.
По распоряжению администрации конфискован номер «Северо-Западной Жизни» ввиду неправильного указания имени и отчества издателя газеты116.
Штраф внесен, и Л. М. Солоневич освобожден из заключения. Деньги в канцелярию губернатора по телеграфу прислал генерал А. В. Жиркевич из Вильны117.
Ноябрь 1913 года. Приговор окружного суда по делу «крестьянина Богородицкой волости, Гродненских уезда и губернии» Л. М. Солоневича: 2 месяца тюрьмы, поскольку допустил «опозорение в печати служебной деятельности» дисненского исправника Симановича, «могущее повредить его чести, достоинству и доброму имени», а также «допустил ряд оскорбительных отзывов, заключающих в себе прямое злословие»118.
Февраль 1914 года. «Дело о дисненском исправнике» рассмотрено еще раз, в апелляционном порядке. Виленская судебная палата приговорила: приговор окружного суда оставить в силе119.
Сентябрь 1914 года. Издатель Солоневич оштрафован на 100 рублей «за неправильное указание в одном из номеров действительного издателя»120.
Лукьян Михайлович выступал ответчиком в виленском окружном суде по иску местного ксендза Леона Жебровского (обвинение в клевете) и был оправдан121.
Октябрь 1914 года. Временный редактор «Северо-Западной Жизни» И. В. Терлецкий за помещение заметки «Пьяные выборы» обвинен в злословии в печати и оштрафован на 5 рублей (либо — арест на один день)122.
Июнь 1915 года. Л. М. отбывает наказание при одном из полицейских участков Минска по тому же «делу исправника». По Всеподданейшему ходатайству Солоневича двухмесячное заключение в тюрьму заменено арестом на один месяц123.
Но эта печальная хроника не может, конечно, сравниться с настоящим горем, которое постигло Солоневичей 1 мая 1915 года: умерла Юлия Викентьевна. На следующий день в «Северо-Западной Жизни» появился некролог:
«Вчера в 10 часов утра после непродолжительной, но тяжкой болезни (воспаление легких) скончалась
Юлия Викентьевна
СОЛОНЕВИЧ
О чем муж и сыновья покойной с глубокою скорбию извещают родных и знакомых. Панихида на квартире (Петроградский пер. д. №5 Ушилло) сегодня 2-го мая в 2 часа и в 8 часов. В воскресенье 3 мая в 1 час дня вынос тела в Церковь Слепых, а затем погребение на Переспенском кладбище»124.
NB: при советской власти Переспенское (или Сторожевское) кладбище было уничтожено, а на его месте действовал рынок.
Белорусский период жизни и творчества Ивана Лукьяновича Солоневича завершился в сентябре 1915 года, когда он перебрался на постоянно жительство в Петроград. За плечами остались почти 150 статей (если считать только те, что были подписаны хотя бы инициалами) в «Северо-Западной Жизни», а также неоценимый опыт журналистской и издательской работы. Годы становления публициста были отмечены полемическим задором, постепенным расширением жанровой палитры (от театральной рецензии до передовой статьи), оформлением имперских политических установок.
Мы лишь прикоснулись к творческому наследию нашего героя за этот период, и оно еще ждет своего исследователя. В современной России интерес к политической жизни окраин Империи, к сожалению, невелик. В независимой Беларуси официальное отношение к идеологии «западно-русизма», яркими представителями которой были отец и сын Солоневичи, однозначно-негативное — примерно такое же, как в СССР к работам К. П. Победоносцева или кого-то еще, кого нельзя «замолчать». Возможно, развитие интеграционных процессов на бывшем пространстве Российской Империи в скором времени подтолкнет представителей гуманитарной науки к изучению опыта «Северо-Западной Жизни».
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Гражданин Империи Иван Солоневич предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
76
Солоневич И. Л. Большевизм и женщина // Солоневич И. Л. Вся власть — русским мозгам!: Сб. статей. — СПб: Русиформ, 2003. — С. 36—37.
78
Солоневич И. Л. Совсем всерьез // Солоневич И. Л. Загадка и разгадка России. — М.: ФондИВ, 2008. — С. 370.
81
Политический Архив МИДа Германии — Politisches Archiv des Auswaertigen Amtes (далее — PA AA), R104377, Bd. 2: 16.2.1938 — Oktober 1938, S. 244822.
82
Цит. по: Исмагулова Т. Д. И. Л. Солоневич в Санкт-Петербурге (по материалам студенческого дела) // Иван Солоневич — идеолог Народной Монархии: Материалы II научно-практ. конференции: СПб. 25 апреля 2004 года. — СПб: Российский Имперский Союз-Орден: Ред. газ. «Монархистъ», 2005. — С. 25.
85
Солоневич И. Л. Медведь и его шкура // Солоневич И. Л. Загадка и разгадка России. — М.: ФондИВ, 2008. — С. 104.
94
Бэндэ Л., Боричевский Л. Купала // Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939. — Т. 5. — [М.]: Изд-во Ком. Акад., 1931. — Стб. 731—737.
95
Цит. по: Купала Я. Живе Беларусь: Верши, артыкулы. — Мiнск: Мастацкая лiтаратура, 1993. — С. 259.
98
Солоневич И. Л. Миф о Николае Втором // Солоневич И. Л. Наша страна. XX век. — М.: «Москва», 2001. — С. 85.
100
Посещение ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ города Минска 22-го октября 1914 года // Северо-Западная Жизнь. — 1914. — 24 октября; №249.
101
Солоневич И. Л. Убийцы, цареубицы, самоубийцы // Солоневич И. Л. Вся власть — русским мозгам!: Сб. статей. — СПб: Русиформ, 2003. — С. 33.
102
Солоневич И. Л. Большевизм и женщина // Солоневич И. Л. Вся власть — русским мозгам!: Сб. статей. — СПб: Русиформ, 2003. — С. 36.
104
Солоневич И. Л. Совсем всерьез // Солоневич И. Л. Загадка и разгадка России. — М.: ФондИВ, 2008. — С. 370.
105
Б. Солоневич. Виленские гимназисты на передовых позициях // Северо-Западная Жизнь. — 1914. — 28 ноября; №278.
112
Диаволо. Встречи и речи: Там, где играют в футбол // Минская Газета-Копейка. — 1914. — 9 декабря; №832.