Брошенные тексты. Автобиографические записки

Игорь Верник, 2021

Игорь Верник – российский актер театра и кино, народный артист РФ, теле- и радиоведущий, актер Московского Художественного театра им. Чехова. В его книгу вошли стихи и дневниковые записи разных лет. Это тексты, открывающие читателю порой неожиданные грани творческой, человеческой натуры актера. Тексты, брошенные как вызов самому себе – как попытка явить миру свое естество, на что, конечно, осмелится не каждый. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Лирические знакомства

* * *

В двадцать с лишним лет я был влюблен в прекрасную девушку. Она была пианисткой. Мама моя была пианисткой, и меня возбуждала эта женская рифма. Она, эта девушка, была хохотушка. У нее рояль стоял посередине комнаты, и когда бы я ни приходил к ней в гости, она или уже сидела, или тут же садилась за инструмент. Как будто я был профессором, который приходил на дом к своей ученице проверить, достаточно ли хорошо она затвердила урок. Я был парень с блеском в глазах и с фигой в штанах. Я смотрел на нее, она смотрела на меня и гладила и терзала клавиши.

Овладеть ею было невозможно, поскольку она все время была за роялем. Разве что вместе с роялем. Он вальяжно стоял на трех ногах, напоминая рубенсовскую женщину в складках, томящуюся от желания. И я томился и страдал от желания. Я готов был наброситься на нее, на нотную тетрадь, на чертов ящик с вздернутой крышкой, из-под которой скалили зубы скачущие клавиши. А в комнату то и дело заходила ее мама, предлагая котлеты и чай. За дверью тихо и тяжело дышал ее папа. Думаю, он ненавидел меня за то, что я появился в их доме. Как всякий папа всякой дочери. Он любил свою дочь, она музыку и немножко меня. А я любил ее и мечту о девушке, похожей на маму.

Басинии

Это маленькое письмо,

перехваченное тесьмой

легких слов, в коих 32 буквы,

опускаю рукой, а ногой

сам в конверт залезаю как будто.

Точно сложенный напополам,

так, что руки ложаться на ноги,

неподвижно лежу, пока к Вам

в сем письме не прибуду в итоге.

В тишине, меж исписанных строк,

отбывая полученный срок,

обозначенный волей почтамта,

я, уткнувшийся носом в носок,

от безумия на волосок,

жду (и здесь не без штампа), жду штампа.

Вот и он. Ах, пришелся на лоб.

Вспоминается сразу на… Стоп,

не хочу ничего вспоминать я.

Я хочу лишь конверт этот чтоб

в рук твоих опустился объятья.

Час проходит. Меж тем почтальон

допивает остывший бульон,

сумку взваливает на плечи,

и идет, и несет меня он.

Сердце бьется шагам в унисон,

и все ближе желанная встреча.

Наконец-то, знакомый подъезд.

Кое-как все же в ящик пролез

и лежу, отдыхаю всем телом.

Маюсь: «звёзд» написать или «звезд»?

Впрочем, это apres^[1], между делом.

Тс-с, доносятся чьи-то шаги.

Неужели она? Каблуки,

степ танцуя, проносятся мимо.

Сердце, пав в направленьи ноги,

поднимается вверх, скорчив мину.

Вновь лежу, излучая печаль,

как печален под утро рояль,

стосковавшийся за ночь по звукам.

О, какая бездонная даль

открывается в этой разлуке!

Но, о чудо, в железный замок

ключ вставляется: внутрь, поперек,

открывается дверца и пальцы

(о, как долго я ждал этих строк)

на конверта ложатся рояльце.

Вы слегка надорвете конверт,

любопытством томим, тронет ветр

столь заждавшееся вас посланье

и прочтет в первой строчке: «Привет»,

а в последней прочтет: «До свиданья».

Этот ветр, безусловно, эстет

и чужих не читает посланий.

Прошло много лет. Прошло много встреч. И вот однажды я встретил девушку, которая не играла на фортепиано и не любила классическую музыку. Ее родители жили далеко за пределами Москвы, а я был уже возраста родителей той моей пианистки, из юности. У нас начался роман. Два года она терзала меня любовью, ревностью, обидами, а я слушал ее и слышал Бетховена. Смотрел на нее влюбленными глазами и видел нотную тетрадь, в которой возвышались и множились нотные знаки, слагая мелодию нашей любви. За два дня до свадьбы она устроила очередной скандал-симфонию в сопровождении битья посуды и некоторых предметов мебели, и я вдруг отчетливо понял, что это не моя музыка, не та, с которой хочу засыпать и просыпаться…

Впрочем, это другая история и другое стихотворение.

У меня раздражение в голосе.

У тебя роковые сны.

За пределы сердечной области

на предельно возможной скорости

мчимся мы.

Наши шансы равны в количестве

один к десяти.

У меня раздвоение личности,

все, что было, хочу я вычесть и

прибавить нули.

Были с Вадиком сегодня в гостях у Басинии в квартире на 15-м этаже с видом на пол-Москвы и с роялем в центре гостиной. Она замужем, счастлива. Мы дружим много лет. Поужинали. Кто-то что-то сыграл. Кто-то спел. Я прочитал стихотворение, которое случилось у меня по случаю неслучившегося романа.

Один друг Баси, не знаю его имени, говорит мне: «Да нет, это все херня какая-то». Я удивился, так откровенно в лицо меня еще не критиковали. Я: «Не понял». Он: «Вот ты заказываешь там салат в ресторане…» Я: «Да. И что?» Он: «Где ты видел, чтобы салат из крабов стоил 800 рублей?»

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

После.