Виолончель

Игорь Братченко

Успешный виолончелист после автоаварии, случившейся по вине супруги, оказывается в инвалидном кресле. Проходит через депрессию, попытку суицида и измену супруги. Но жизнь приготовила ему сюрприз. И его впереди ожидает череда чудесных событий и встречи, меняющие жизнь. Мистика.

Оглавление

Виолончель

НОЧЬ. КВАРТИРА СВИРИДОВЫХ

За окном шёл дождь. По стеклу сплошным потоком мчались струи воды. Но ещё мгновенье назад заходящее солнце в разрывы туч окрашивало крыши домов карминно-оранжевыми красками и искрило, отражаясь в стёклах окон многоэтажек. Дождь арфическими струнами будил тоску. Где-то в небесной выси прокатился барабанный бой, рассыпавшийся треском рвущейся ткани… Мгновение назад мир был иным. Лишь мгновенье назад лучи солнца наполняли мир восторгом, грея и лаская землю.

«Мгновенье назад…, а может уже прошла вечность, и я просто этого не заметил? Мог ли мажорный вечер так быстро стать минорным и тревожным?» — Егор, прислонившись лбом к стеклу, смотрел на струи бегущей воды, на огни внизу, видимые сквозь завесу дождя. Зелёный, жёлтый, красный — мигал внизу светофор, придавая происходящему особый ритмичный строй, в который врывался всякий раз трагичными нотами гром. Прохлада стекла успокаивала ум, снимала напряжение, одолевавшее весь вечер его. Зелёный, жёлтый, красный…, вновь раскаты грома и россыпь разряда. Зелёный, жёлтый, красный… В сознание Егора начала вкрадываться музыка. Минорный бархатистый голос виолончели и отдалённый, едва слышимый, скрипичный хор. Струи дождя за окном, подкрашенные светофором, усиливали ритм звучащей музыки, нарушая томный плач виолончели, вплетая в скрипичный хор переливы акустической гитары. За окном сверкнула молния, и по стенам комнаты заплясали тени. Егор прикрыл глаза, вслушиваясь в звук мелодии, балансирующий меж минором и мажором. Спираль музыки раскручивалась в его сознании, заставляя сокращаться мышцы в такт и ритм внутреннего оркестра. Его мир, всё внутреннее пространство заполнили переливы гитары, и лишь изредка виолончель прорывалась сквозь строй звонких струн своим бархатистым плачем, но вместе с раскатами грома уходила прочь, рыдая и жалуясь, растворяясь в перекличке кастаньет. Мигавший за окном светофор продолжал свои ритмичные вспышки и в сознании Егора, рисуя перед его внутренним взором танцующие цветные тени. Красные, жёлтые, зелёные… Какая-то вакхическая пляска…, хотя нет…, это фламенко…, да, точно — фламенко. Две восхитительные фигуры, мужская и женская, сплетались в танце и вновь отталкивали друг друга, как две птицы, кружась самозабвенно, забывая о партнёре, и затем страсть всякий раз, как магнит, их бросала в объятия друг друга….

Прокатился гром, и вспышка комнатного потолочного света резанула по глазам. Егор, прикрыв лицо рукой, посмотрел сквозь пальцы на комнату, озарённую светом, и женщину, стоявшую почти по центру её, в круге, очерчиваемом потолочным светильником.

— Егор, ты чего сидишь в темноте?

Молодая шатенка в строгом офисном костюме, не дожидаясь ответа, проследовала во вторую комнату, и оттуда послышался её задорный голос:

— Ты не представляешь, что творится сейчас в городе. Это не весенний дождик крапает — это ливень, водопад! Будто небо решило не только отмыть наш город от зимней пыли, но и утопить его жителей. Потоки воды по склонам мчатся, как бурные реки. Ливнёвка не справляется с этим потоком, нижние районы города уже тонут, даже не в лужах, а в озёрах. Ты меня слушаешь, Егор? Что ты молчишь?

Егор, по-прежнему не отвечая, переводит взгляд на настенные часы: «двадцать два тридцать две минуты. Да-с, уже не вечер, но ещё и не ночь. Время пролетело почти незаметно. Почти…». Егор нажимает кнопку включения на пульте управления инвалидным креслом и, маневрируя джойстиком, подъезжает к празднично сервированному столу с печально огорающими свечами. Внимательно его осматривает, смотрит на наручные часы, затем, с выражением сожаления на лице, пальцами гасит свечи и, не проронив ни звука, разворачивается и движется в обратном направлении — к окну. На пути останавливается возле футляра с виолончелью, притулившегося подле шкафа, прикасается к нему пальцами. Развернув ладонь к себе, мгновение разглядывает следы пыли на кончиках пальцев и вновь движется к окну. За окном по-прежнему дождь, и мигает зелёным, жёлтым и красным светофор. Но мир за стеклом оконной рамы потускнел и сник. Ещё недавно звучавшая в душе мелодия ушла прочь, и вновь стены квартиры начали давить на сознание Егора.

Через какие-то мгновения, не осознанные Егором, раздается грохот из комнаты — там что-то упало, и женский голос с чувством боли произносит: «Вот же ж… свинство!». Из комнаты выходит, припадая на ушибленную ногу, Элеонора, но уже не в строгом офисном костюме, а в домашнем халатике. Присаживается на диван, снимает тапок и, морщась от боли, трогает, разминая, ушибленные пальцы.

— Ох…, больно…, чувствую — хромать мне и хромать теперь… Опять эта гладильная доска упала…, надо её выбросить!

— Не надо ничего выбрасывать.

— Не надо?! Да я ей не пользуюсь! Ты тоже. Посмотри на… — Элеонора резко себя обрывает и переводит тему разговора. — Съезжать из этого клоповника, непременно съезжать… Так жить просто невозможно.

— Ты не договорила. Посмотри на… На что нужно посмотреть? Или, может быть, на кого?

Егор отъезжает от окна и скрывается в комнате, из которой только что вышла супруга. Элеонора смотрит молча ему вслед и переводит взгляд на стол. Потом встаёт с дивана и, прихрамывая, подходит к столу. Рассматривает сервированный стол, со вздохом выдвигает стул, садится и, поставив локти на столешницу, обхватывает горестно голову руками.

— О, боже! Ну как я могла забыть?! Сейчас начнётся… Хоть бери да из дома беги.

— Не надо никуда бежать. Ты только что домой прибежала. — В комнату вновь вернулся Егор. — Позволь спросить: где в этот раз ты запропала?

Элеонора, оторвав голову от рук, недоумённо смотрит на Егора.

— На работе, Егор. На работе. Я же тебе заранее говорила, что в банке будет проверка из головного офиса. Проверка! Запропала… Словечко для меня нашёл… Запропала…, запропастилась! Что ещё придумаешь?

Егор подъезжает ближе и останавливается возле супруги.

— И ваша проверка ознаменовалась фуршетом? От тебя пахнет не только духами…

— Ничего удивительного — мы были уставшими и голодными. И потому решили заехать перекусить. И, да! — мы выпили немного вина. И скажу сразу, проверка — дело не одного дня, а потому не стоит ссориться с проверяющими… Мне там ещё работать.

— И как далеко может идти это твоё «не ссориться с проверяющими»? Завтра домой вообще не ждать?

Элеонора, встав из-за стола, отходит в сторону, к шкафу, возле которого стоит виолончель.

— Ждать. Знаешь, мне уже надоели эти сцены ревности. Я работаю и зарабатываю деньги… за двоих. Мне не платят пенсию по инвалидности, и потому надо пахать. Па-ха-ааа-ть, Егор! Займись уже чем-нибудь. — Элеонора останавливает свой взгляд на футляре и рассматривает оставленный пальцами Егора след. — Пыль сотри хотя бы с футляра инструмента.

— Нападение как лучший способ защиты? Бьёшь под дых? А не благодаря ли тебе я стал таким вот… — Егор разводит в стороны руки, демонстрируя свою действительность, — инвалидом?!

О…, ты меня теперь упрекаешь? Супруга передёргивает плечами и тут же, как бы отмахиваясь от наваждения и упрёка, машет кистью руки, отводя от себя невидимую преграду. — Жизнь непредсказуема: только начинаешь дышать полной грудью, а тебе уже перекрывают кислород…

— Руками собственной жены…

— Ну, да…, я виновата! Но жизнь — это поединок, и нужно уметь держать удары судьбы.

— Легко быть генералом и, сидя в бункере, отправлять солдат держать удары этой…, кем-то назначенной, судьбы.

Егор разворачивается и отъезжает от стола к окну, на секунду останавливается возле футляра с виолончелью, вновь проводит по нему пальцами и рассматривает следы пыли на них и на футляре. Вздыхает. Передумав двигаться к окну, разворачивается и направляется к двери в спальню. Супруга останавливает его вопросом:

— Уже уходишь? Так быстро? Может, отпустим наших демонов погулять и отпразднуем годовщину? Несмотря на поздний час, я не против перекусить…, тем более, так аппетитно пахнет. Божественный аромат. Что, сам готовил? Или заказал?

Элеонора замерла, выжидательно глядя на Егора, сидящего к ней спиной. Он в пол-оборота поворачивается к супруге, молча смотрит ей в лицо, выдерживает паузу, и, развернувшись, возвращается, подъезжает к столу и приподнимает крышку на блюде.

— Больше трёх часов стоит на столе… Не знаю, как там с божественным ароматом — вероятно улетучился, а вот греть надо точно.

— Это дело поправи-и-имо! Микроволновка вмиг всё вернёт в первозданное состояние. Давай, я сама всё сделаю.

Стол накрыт, супруги напротив друг друга. Неловкое молчание прерывает Элеонора.

— Егор, ты же помнишь, как мы с тобой познакомились?

— «О, как это было давно. И то же море, и то же вино…». Спрашиваешь?! Конечно, Элеонора, помню. Я сидел в кафе, смотрел на кромку моря…, зашла ты….

— Да-да! Это так…, а что ты писал тогда на салфетке, помнишь? Ты помнишь те стихи?

— Я же их сразу подарил…, они тебе понравились очень…, не помню…, что-то про забытую любовь и море.

— Да! Я их сохранила, или они сами сохранились. — Элеонора улыбнулась. — Они у меня в книге на работе лежали всё это время. На днях случайно обнаружила. С удовольствием перечитала, вспомнила, всплакнула…. Хочешь, принесу их? Сейчас!

Элеонора скрылась в спальне, через минуту вышла, неся в руках бумажную салфетку. Остановившись возле стола, кончиками пальцев одной руки оперлась о его поверхность, в другой — держала перед собой листок мятой салфетки.

— Вот, послушай, — На гребешке волны.

«Ночь. Сиртаки звонко льётся,

Как терпко-красное вино.

Один мотив с другим сольётся,

Но им в веселье — всё равно!

Луна всплывает за окном,

Тропу выгуливая в море.

Я жду — забудутся все сном,

Возможно, разойдутся вскоре.

И ляжет на селенье тишина,

И шелестя, деревья — вправе

Шептать соцветья сна,

С луной, в оконной раме.

Я буду спать, а волны,

Накатывая вновь и вновь,

Забытым голосом валторны

Вернут во сне твою любовь.

В ночи сиртаки звонко льётся

И кубки до краёв полны.

Любовь забыта — не вернётся —

Ушла на гребешке волны.

Элеонора восторженно читала строки его стихотворения, а он, едва вникая в смысл, смотрел на неё и упивался её восторгом и азартом. Как будто тот вечер знакомства и этот не разделяют годы и ссоры. И будто они вновь влюблены….

— Сон на гребешке волны… красиво сказано! Егор, ау! Ты меня слушаешь?

Элеонора усаживается за стол.

— Прости! Конечно слушаю. Засмотрелся на тебя и мысленно вернулся в Грецию, в ту кафешку….

— Егор, ты вообще странный — приехал с гастрольным туром… и сидишь в третьесортной забегаловке, пишешь на салфетках стихи! В то время, как другие скачут по музеям и магазинам — скупая сувениры, подарки и шмотки.

Егор наполнил фужеры красным вином.

— За Грецию, нас познакомившую!

— За Грецию и нас.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я