Дзержинский 119-й (Недокументальная быль)

Игорь Бойков, 2016

Роман петербургского писателя и публициста Игоря Бойкова «Дзержинский 119-й» погружает читателя в атмосферу бурных политических битв начала 2000-х, которые известны автору не понаслышке. Главный возмутитель спокойствия тех лет – созданная Эдуардом Лимоновым радикальная партия – пытается вытащить своего вождя из застенков Лефортовского СИЗО, обеспечив его депутатским иммунитетом в результате победы на выборах в городе Дзержинске. На этом историческом фоне автор пишет коллективный портрет молодой гвардии грядущей России: юные и бескомпромиссные, наивные и упорные, «партийцы»-лимоновцы вступили в неравную борьбу с системой. Они проиграли, но столкновение с реальностью изменило жизнь каждого из них. Уникальная, но неизвестная до сих пор широкой российской общественности политическая схватка в Дзержинске – это уже страничка наиновейшей истории России, знать и помнить которую надо каждому патриоту нашей страны.

Глава III

Была ещё ночь, когда Глеб, Ирокез и Серёга вылезли из вагона в Дзержинске. Нешуточный мороз немилосердно драл их опухшие лица, когда они, нелепо топчась посреди пустынного, заснеженного перрона, вертели головами во все стороны, высматривая встречающих.

Вчера, сев в поезд уже изрядно захмелевшими, они легкомысленно продолжали пить почти всю дорогу, пугая сонных, вялых пассажиров плацкарта своими резкими голосами и громким грубым смехом. И угомонились только пару часов назад, повалившись, не раздеваясь, на голые, без постельного белья, койки. Перед самым прибытием их насилу растолкала проводница.

— Вставайте, стоянка всего две минуты, — трясла она парней за плечи и прибавляла затем с недовольным бурчанием. — Чего бухать было так, что подняться наутро не в силах?

Когда они, наконец, пробудились и, похватав рюкзаки, заспешили к выходу, поезд уже трогался, и парням пришлось спрыгивать на перрон из уже заскрипевшего колёсами вагона.

— Евгений Сергеевич говорил, что нас встретят, — пробормотал Глеб, ёжась от холода и тряся туго соображающей, чугунной головой.

— Да, Миша должен подойти, Мишка Молотков, — подтвердил Ирокез, притопывая ногами. — Может, проспал?

После протопленного вагона скорого поезда предрассветный мороз казался им особенно лютым.

— Тоже набухался, небось. Работы-то здесь пока ещё нет, мы только первые листовки подогнали, — предположил Серёга, легонько пнув ногой здоровенный тюк, который они едва успели выволочь на платформу.

— Надеюсь, «вписка» не очень далеко. А-то мы охренеем тащить это через весь город, — выразил Глеб вслух их общее желание.

Простояв ещё немного и совсем окоченев, они были уже готовы, плюнув на всё, отправиться в зал ожидания, чтобы продремать там хотя бы до рассвета, как вдруг возле них, вынырнув из какого-то закоулка, появилась долговязая сухопарая фигура.

— Мишка! Миха! — громко позвал обрадованный Ирокез.

Человек быстрыми шагами подошёл к ним.

— Здорово, — приветствовал он с бодростью и затем, словно извиняясь, пояснил. — Пока тут найдёшь этот вокзал… Сам здесь всего два дня, путаюсь ещё в городе.

— Ничего, освоимся, — заметно повеселел Глеб.

— А, привезли, — заметив тюк, сказал Михаил с удовлетворением. — А-то мне из Москвы звонили вчера, говорили, что листовки с вами приедут.

— Вот и приехали. В «бункере» решили с нами отправить, чтобы на пересылку не тратиться.

— Правильно решили. После того, как залог внесли, вообще почти без копейки остались, — Михаил решительно взялся тюк обеими руками и попробовал приподнять, однако это удалось ему с заметной натугой.

— Тяжёлый, — присвистнул он, опуская его обратно на заледенелую твердь перрона.

— Там их несколько тысяч.

— Это хорошо. Значит, на всех хватит. А-то люди уже едут, а дела им настоящего всё нет. Вот и начинают разной ерундой страдать. Позавчера вон партиец один из Вологды сцепился на улице с гопотой. В итоге в ментовку попал — вроде как, он одному гопарю табло нехило разбил. Менты грозили дело завести.

— И чего? Закрыли его?

— Да нет, обошлось. Покошмарили, да отпустили. Гопарь побитый заяву писать не стал — типа, не по понятиям.

Глеб и Михаил взяли тюк с двух сторон, ухватившись за матерчатые, прикреплённые несколькими слоями скотча ручки. Нести его оказалось страшно неудобно, так как он был не только тяжёл, но и объёмист, и постоянно норовил задеть их за ноги.

— Идти-то далеко? — поинтересовался Серёга.

— Несколько кварталов, — пытаясь перехватить ручку удобнее, отозвался Михаил натужным голосом и посетовал. — Блин, в такую рань даже автобусы не ходят.

Путь занял минут двадцать пять. Тюк тащили по очереди, меняясь через каждый квартал и уставая при этом не столько от его тяжести, сколько от неудобства.

— Ничего, мы это дня за три расклеим, — бодрился Глеб, меняя затёкшую руку. — На каждом заборе тут листовки наши будут висеть, на каждой остановке.

Когда они, наконец, добрались до нужного дома и свернули в небольшой, засыпанный глубоким снегом двор, Глеб остановился перевести дух, и, распрямляя ноющую спину, почувствовал, что весь взмок.

— Пришли что ли? — спросил он.

— Ага. Нам вон туда, — отозвался Михаил, указывая на дальний подъезд.

Начало светать, и очертания панельного пятиэтажного дома уже проступали в занявшихся тусклых сумерках.

— Ну, прям как у нас на районе, — ухмыльнулся Серёга, когда они входили в подъезд. — Те же дворы, те же дома.

— Ну а чего ты хочешь? Это ж «хрущёвка», такие раньше по всей стране строили.

В подъезде сразу пахнуло сыростью, затхлой подвальной водой. Лестница оказалась узкая и очень тёмная. Лампочки на лестничных клетках то ли не работали, то ли были давно повыбиты окрестной шпаной. Партийцам пришлось подниматься наверх гуськом, крепко держась при этом руками за неровные, в выщерблинах, перила.

— Всё, пришли, — сказал Михаил, остановившись на третьем этаже и на ощупь вставляя ключ в замочную скважину квартирной двери. — Все ещё спят, наверное.

В крошечной прихожей тоже было темно, и вошедшим пришлось долго возиться у входа, снимая ботинки и наступая друг другу на ноги.

— Нет здесь света, патрон испорчен, — досадуя, проворчал Михаил.

Разувшись, Ирокез с Серёгой втащили тюк в комнату, аккуратно перенося его через тела людей, которые действительно ещё спали, упаковавшись в спальники и подложив под голову куртки или дорожные рюкзаки. Мебели в комнате, за исключением небольшого стола и пары стульев, не было.

Вошедший вместе с ними Глеб пробрался к окну, откинул занавеску и выглянул наружу, в хмурую серость занимавшегося утра. Двор забелел уже достаточно отчётливо, и он заметил посреди него несколько занесённых чуть ли не до крыши машин, огромные, под два метра сугробы, наваленные невдалеке от подъездов, и протоптанные мимо них дорожки.

— По ходу, тот ещё райончик, — услыхал он за спиной голос Серёги. — Пенсы, небось, одни только и остались, да ещё алкашня всякая.

— С чего ты взял?

— Да у нас в Северодвинске такой же точно есть, у меня там бабка живёт. В нём раньше от завода квартиры давали. Так там теперь одни только старики, молодёжь вся: кто в Питере, кто Москве, кто где — работу в нашем городе сейчас нормальную не найдёшь.

— Ну и ладно. Они-то как раз на выборы и ходят.

— Ага, чтобы за Путина проголосовать, — усмехнулся Серёга с горечью.

— Ну, ты уж не обобщай. Моя бабушка вон всегда за коммунистов голосовала.

— Ой, да знаю я народ наш, подписи уж сто раз собирал. Им сколько не объясняй — всё без толку, только телевизору и верят. Главное, сами живут, как чёрт знает кто, пенсий им едва на еду хватает, а всё туда же — прутся за своего царя-батюшку бюллетень в урну кинуть. Зато на нас гавкать быстро научились: мол, делом бы шли заниматься, нечего тут по квартирам ходить.

И Серёга, точно воспроизведя эти столь хорошо знакомые любому партийцу интонации, брезгливо скривил губы.

В этот момент в углу комнаты послышалась сонная возня, и чья-то высунувшаяся из-под одеял взлохмаченная голова проворчала:

— А можно потише, а? На кухне про пенсов своих трындите.

Разговор Серёги с Глебом вынужденно оборвался, и оба они, примолкнув, вышли из комнаты, чтобы не будить товарищей.

За крепко заваренным, приторным от сахара чаем, который заедали толстыми ломтями чёрного хлеба, обсуждался план действий на ближайшие дни.

— Послезавтра Дима Елагин из Нижнего подтянется, а пока я здесь за старшего, — сообщил Михаил. — В Москве решили так: здесь, в предвыборном штабе он рулить будет — местный ведь, знает все расклады. А на федеральном уровне, то есть, всякие там связи с союзниками, с прессой — это уже Евгений Сергеевич на себя берёт.

— Он нам в Москве говорил вчера, что и сам сюда на днях подъедет, — сообщил Глеб.

— Знаю. С Зюгой вопрос утрясать остался.

— Эх, вот бы действительно КПРФники своего кандидата сняли… — протянул Ирокез мечтательно.

Михаил в ответ на это только ухмыльнулся и перевёл разговор в другое русло:

— Короче, сейчас чай допиваем — и за дело. Начнём с расклейки. Сначала здесь, в городе поработаем, а через несколько дней, когда ещё люди подтянутся, поедем и по всему округу. В нём ведь не только сам Дзержинск, но и Павлово, и Константиново, и Ардатов, и ещё куча посёлков и деревень всяких есть.

— Что, и по деревням тоже будем ходить? — спросил Серёга, словно не веря в такую перспективу.

— Ну а ты как думал? Конечно, будем. Там ведь народ простой, газет не читает, телеком не сильно испорчен. Надо всем говорить, что Лимонов — свой, земляк, в здешних краях родился. Глядишь, и проголосуют.

— Ну и как наши шансы? Так, если честно? — и Серёга подмигнул Михаилу с лукавством.

Тот ответил уклончиво:

— Шансы? Надо больше пахать — тогда и будут шансы.

Затем допил залпом чай, отодвинул от себя чашку и спросил:

— А чего там, на листовках-то этих, которые привезли? Смотрели сами, нет?

— Нет, не смотрели, некогда было, — ответил Глеб. — Их нам уже на вокзал привезли, упакованными.

— Да нормальные листовки. Наши плохих не сделают, — заверил Ирокез. — Мы ж не КПРФники какие-нибудь, не либералы. Это у них не листовки, а унылое г…

Квартира потихоньку оживала. Партийцы один за другим пробуждались, скатывали спальники, шли по очереди умываться в тесную, совмещённую с туалетом ванную комнату, и в кухне через тонкую стену отчётливо были слышны доносившиеся оттуда сопение, фырканье, плеск воды.

Михаил достал карту города и разложил её на столе, аккуратно отмечая карандашом районы, с которых следовало начинать расклейку в первую очередь.

— Центр весь заклеить надо, а окраины — потом, — говорил он. — Здесь магазины, рынок, универмаг, короче, всегда народ толчётся. Вот его и нужно окучивать.

— А может лучше как раз с окраин начать? — предположил Глеб. — Там же заводы, значит, и людей хватает.

— Да плевать этим работягам на выборы! У них только водка на уме, — фыркнул Ирокез.

— Ну ты за всех-то не говори. У меня вон отец работяга, токарь, а водки ни грамма пьёт, книги по вечерам читает. Меня даже с детства на чтение подсадил, — с обидой встрял в разговор какой-то свежеумытый парень, только что вышедший из ванной.

Но Ирокез лишь рукой махнул:

— Таких мало. А остальным, что книги, что политика — всё до лампочки. Раньше мы у себя тоже к шахтам ходили, «Лимонку» предлагали, листовки — короче, сагитировать кого-то пытались. И чего ты думаешь? За всё время лишь несколько человек газетой заинтересовались, один из них потом несколько раз даже на собрание приходил. А так всё больше разные пьяные гопники и быдланы докапывались.

— Ха! А тут как раз про рабочих и написано, — засмеялся Глеб, взмахнув вытащенной из вскрытой пачки листовкой. — И про то, что Лимонов сам сталевар.

Листовка была чёрно-белой, отпечатанной на плотной бумаге. В самом её центра располагалась фотография председателя партии — старая, широко известная, опубликованная, наверное, не в одном десятке газет. На ней он, одетый в зимнее пальто и с кепкой на голове, что-то яростно кричит, стиснутый в гуще толпы демонстрантов. Хотя те на рабочих были совсем не похожи, подпись к фотографии, выполненная жирными буквами, оставлявшими следы типографской краски на пальцах, была однозначна: «Рабочие голосуют за сталевара Лимонова!»

Партийцы передавали листовку друг другу, рассматривали, отпускали шутки.

— Это старая фотография. Десять лет назад сделана, на каком-то митинге оппозиции начала девяностых, — сразу узнал её Михаил.

— Тогда ещё и партии-то нашей не было.

— Зато вождь уже был, — засмеялся Серёга, ткнув пальцем в фотографию. — Вот он, зовёт народ на штурм Кремля!

Партийцы разделились на пары, для каждой из которых был определён свой маршрут. Михаил, успевший вчера на почте наделать два десятка ксерокопий с карты города, раздавал их теперь уходящим на первую расклейку ребятам.

— Вы сначала эти две улицы обработайте, — обводя их на бумаге карандашным овалом, наставлял он Глеба и Серёгу, как-то само собой решивших идти вместе. — На каждой остановке клейте, в каждом подъезде, на любом фонарном столбе — чтоб наш вождь отовсюду на людей смотрел. А если время останется, то и вот здесь пройдитесь, — и он указал ещё на одну улицу, ведущую из центра к заводским окраинам. — По ней тоже прилично народу ходит, сам видел.

Партийцы, вертя в руках серые, в разводах краски листы ксерокопий, разглядывали обозначенные маршруты, вчитывались в названия незнакомых пока улиц, которые им предстояло исходить вдоль и поперёк.

— Ничего, за неделю всё тут наизусть выучим. Запомнят нас местные. Ох, запомнят, — заверил пока ещё совсем не знакомый Глебу невысокий щупленький паренёк с длинной, опускающейся на самые глаза чёлкой.