Пульс холода

Игорь Беляков, 2013

Два человека, могущие заглянуть в прошлое, но разделённые толщей веков… Один вернулся из-за грани, веющей холодом. Другой идёт по дороге к вечности. У каждого есть место в этом мире и долг, который необходимо исполнить. Но кто определяет место и долг? Чтобы понять это, нужно узнать, как устроена Вселенная. А новое знание порождает новые вопросы…

4

— Ну, и где твоя избушка на курьих ножках?

Как приятно прятаться в прохладной лесной тени от жарившего с летней злостью солнца! Я с удовольствием побродил бы по чаще ещё, если бы не надоедливая мошкара да вдруг разнервничавшийся Плут.

— Слушай, когда в прошлый раз ты искал, я взвыл только через неделю, а ты — и полдня не прошло!

— Каких полдня, смеркается уже! Ты палатку иллюзией поставишь? И греться ею будешь?

— Ничего так идейка, — я ухмыльнулся, и… стёр для Плута часть окружавшей нас иллюзии — на всю меня не хватало. Бурелом уступил место опрятному дворику, а стояли мы перед резной калиткой, за которой каменная дорожка вела к приземистому дому из брёвен.

— Ярви, хорош издеваться! — Друг вертелся на месте и бешено махал руками, то ли от раздражения, то ли от комаров.

— Пошли, — я подмигнул и хлопнул Плута по рюкзаку. — Может, нас ждёт иллюзорный ужин.

Дверь избы открылась, и на пороге появилась прелестная девушка… для Плута, разумеется. Настороженным взглядом нас встречала сухонькая старушка, чей возраст и гадать не имело смысла.

— Вы кто такие? Чего припёрлись?

Контраст между увиденным и услышанным произвёл на друга настолько глубокое впечатление, что я сжалился и явил ему истину. Сморщенное лицо старухи могло вызвать только неприязнь, а самым гадким казалось огромное родимое пятно на щеке. Плут похлопал глазами, взбодрился и разулыбался, видимо, решив пустить в ход своё безотказное обаяние.

— Дорогая бабуля, не…

— Слушай, смертопоклонник, заткни эту никчёмность! — я с трудом подавил улыбку: чуть ли не впервые ко мне обращались как к главному. — И не скалься, а объясни, какого лешего ты тут ошиваешься, пока я терпение не потеряла!

— Почтенная Лаэлин, — я поклонился, насколько это возможно с рюкзаком на плечах. Отец сказал, что ей нравится вежливость и учтивость, но без наглости. — Вам привет от Генка Замша.

Взгляд старухи не то чтобы потеплел, но, по крайней мере, перестал буравить насквозь.

— Вот как… Ну, проходите. Еда и ночлег для посланцев у меня найдутся…

К концу сытного ужина Плут зазевал и вдруг уткнулся лицом в стол. Старуха несколько раз сильно толкнула его — Плута мотало, как куклу, но он не просыпался, — затем повернулась, набычишись, ко мне:

— А теперь выкладывай, чего этому хрычу Замшу надобно?

— Мой отец скромно попросил, — я старался отвечать вежливо и обходительно, — если это в ваших возможностях, вернуть старый маленький должочек.

— Твой отец! — Лаэлин вскинулась и снова засверлила меня взглядом. — Видимо, он — твой отец — очень тобой дорожит. Ну, долг есть долг — платежом красив. Цеди свои капли, я сейчас…

— А это обязательно? — в глубине души я надеялся, что обойдётся без Ритуала.

— Боишься, детей не будет? — старуха разразилась противным гоготом. — Да с твоей рожей тебе и так не сильно светит!

Я промолчал: популярностью у женщин я не пользовался, особенно на фоне милашки Плута. Но главным было не это, а проклятый слепой случай, могущий при Ритуале, убивающем часть твоего тела и дарующем этой части бессмертие, указать на ткань, связанную с деторождением. Мой приёмный отец как раз стал жертвой неудачного поцелуя, и, видимо, старуха об этом знала.

— Обиделся? В больное место попала? — Лаэлин осклабилась так, что стали видны похожие на скалы коренные зубы. — Ты наливай, наливай…

Пока я цедил Молоко, старуха вернулась с початой бутылью и что-то подлила в моё зелье. Ничего не произошло, ни цвет, ни запах не поменялись.

— Держи меня за руку, — повелительно сказала Лаэлин, направив ко мне растопыренную пятерню. — И пей!

Оба приказа вызывали равное неприятие, и я решил выполнить их одновременно…

…

«Затянулось бабье лето нынче. А душа снега, холода родного просит…»

Старуха посмотрела вслед сизым облакам, что пронеслись мимо невыполненным обещанием, и натужно подняла тяжёлую корзину с поздними опятами.

— Эй! — громкий крик согнал с погнутых ветром берёз стайку птиц. Покружив в закатных лучах, воробьи спрятались в пёстрой листве, и тут же вспорхнули снова.

— Эй! Есть кто дома?

«Голос мужской. Гости, что ли? Ага, вот и верный Гал залаял».

— Иду, иду, — старуха засеменила быстрее. — Несу себя потихонечку…

На кочке в ботинок пробрался камушек и впился в большой палец. Поспешишь — людей насмешишь! Прихрамывая и опираясь на посох, старуха вышла на поляну.

Частокол, окружавший бревенчатую избу и покосившиеся сараи, подпирали двое — мужчина и женщина. Одного роста и в похожей одежде, испачканной грязью.

«Заявились… Нарядились одинаково, так ещё вымазались по самые уши».

Старуху передёрнуло. Не могли себя в порядок привести!

Увидев хозяйку, мужчина присвистнул и обхватил рукой подбородок, обросший густой щетиной.

— Бабушка! Вот это да! Прямо как в сказке!

«Скажет ведь, бабушка… Ну, давай, смотри, изучай. Голова моя на бок скрючена и словно кувалдой в плечи всажена. А на левой щеке родинка огромная, и волосы седые из неё растут! У тебя самого, милок, смазливость напрочь отсутствует. Одни ухи-вареники чего стоят!

А ты, юная, красивая, что на меня уставилась? Да ещё и мысли стараешься прятать? От меня не скроешь. И мыслишки вроде глобальные, а поглубже копнёшь, так вся мелкость душонки выпячивает. Как же у вас, молодых, потаённые желания одинаковы! Вот мужичок-то знает, что оно себе дороже. Недаром седина пятнами пробилась. Ещё бежать будете, как я, когда добьётесь, чего хотели…

Но натренирована хорошо, и что-то в тебе такое притаилось. За глазами фиолетовыми…»

— Почтенная хозяйка, приютите усталых путников! — мужчина радушно улыбался.

Хоть не красавец и не в моём вкусе, но вежливый да учтивый, когда надо. И голос приятный.

— Заходите, раз уж пришли, — старуха отворила калитку.

По двору бестолково носились куры, кудахча и склёвывая свежие ростки, принявшие долгую тёплую осень за раннюю весну. Взъерошенный Гал рвал привязь и брызгал слюной, но после грозного «Цыц!» заскулил и убежал в будку.

Дорожка из старательно подогнанных камней вела к крыльцу с двумя низкими ступеньками. Поскрипывая, деревянное полотно двери приоткрыло вход в тесные сени.

— Помоетесь там, — старуха махнула в сторону уборной. — Вода только холодная. Вещи сложите в клеть, а я пока ужин сделаю.

Оставив гостей, хозяйка прошла в заставленный припасами коридорчик и прислушалась.

— Хорошо, что крюк сделали, — усталый голос мужчины был исполнен благодушия и довольства. — Я тебе говорил, кто прямо ходит — в поле ночует.

— Угу, — задумчиво согласилась женщина, до того не проронившая ни слова.

— Дейри, ты первая! — распорядился гость. Петля на двери в уборную привычно заскрежетала.

Гадая, что приготовить, хозяйка завязала фартук. Слишком туго — верхняя тесёмка впилась в свежую ссадину на шее. Завозившись с узлом, старуха рассыпала принесённую корзину. Так и быть, сварю грибной суп!

Женщина мылась недолго, но, выйдя из уборной, в кухню не зашла.

«Вроде как на сундук села и не шелохнётся. Остерегается чего-то… Или задумалась? Ну-ка, о чём? Заколку обронила, найти не можешь? Так тебе и надо, растяпа!»

Стряпня спорилась. Приправы и травки ловко сыпались в варево. Через четверть часа заглянул выбритый, оттого помолодевший, мужчина. Голый по пояс, поджарый и жилистый.

— Хозяюшка, а где постираться можно? — Гость зачёсывал спутавшиеся волосы назад, открыв шрам на лбу.

— Найдёшь бадью у колодца, там и постираешься. Только грязь свою в яму возле забора слей…

За окном стемнело. Старуха зажгла лампаду, потом, охая, слазила в погреб за сметаной. А когда по кухне разлился густой аромат, хозяйка зачерпнула суп треснувшей поварёшкой и порадовалась за вкус. Не забыла искусство поварское!

Застелив стол узорной скатертью, старуха расставила и наполнила плошки, затем достала с хлипких полок ворох разноцветных склянок. Придирчиво осмотрела каждую и накапала в одну тарелку синей воды, в другую — лазурной.

«Вот и всё, можно трапезничать! Осталось кликнуть гостей и усадить каждого на своё место…»

…

— Хватит, хватит! Дальше не пущу, — Лаэлин, похоже, пришлось сильно постараться, чтобы высвободить руку. Она тёрла кулак и усмехалась. — А ты прыткий!

— Что вы со мной сделали? — ёрзая на враз ставшей неудобной скамье, я прислушивался к внутренним ощущениям, и никак не мог в них разобраться. Но я явно перешёл на новый уровень: научился считывать с людей!

— Поживёшь — увидишь… — старуха снова ощерилась жуткой улыбкой. — Я должок вернула, и хватит. Чтобы духу вашего с утра тут не было!