Пульс холода

Игорь Беляков, 2013

Два человека, могущие заглянуть в прошлое, но разделённые толщей веков… Один вернулся из-за грани, веющей холодом. Другой идёт по дороге к вечности. У каждого есть место в этом мире и долг, который необходимо исполнить. Но кто определяет место и долг? Чтобы понять это, нужно узнать, как устроена Вселенная. А новое знание порождает новые вопросы…

2

— Ну, что скажешь об этом? — Плут лучился, словно фосфорное месторождение, держа в руках плоский грязновато-бурый камушек вроде тех, что я любил запускать в воду, но с дыркой внутри.

— Скажи сам, будь добр…

— Этот каменюка с другой планеты! — в голосе не было и намёка на сомнение.

— И? — я настолько устал от космического психоза Плута, что мне давно стали безразличны любые его проявления.

— И ты это докажешь! — друг ткнул мне камнем в лицо так настырно, что я отшатнулся.

— Ты совсем спятил?!

— Ну, в некотором смысле я понормальней тебя буду! Давно ли кое-кто у нас в кому перестал впадать, устраивая битвы в своей голове?

Возразить было нечего: Плут постоянно оберегал меня во время явлений Стража, за что пользовался неограниченной любовью и доверием со стороны приёмных родителей.

— Ладно, что ты хочешь?

— Чтобы ты считал информацию! — камень снова оказался в опасной близости от моего носа.

— Ты знаешь цену? — я посмотрел другу прямо в глаза, но он не дрогнул.

— Ну, подумаешь, умрёшь капельку — быстрее станешь бессмертным!

— Я о настоящей цене! — интересно, насколько ему плевать?

— Так вероятность-то маленькая — могло и в первый раз случиться! — Плут отмахнулся.

М-да, всё-таки ему плевать. Было бы корыто, а свиньи найдутся!

— Прежде чем рискнуть, я хочу знать, почему ты решил, будто этот булыжник оттуда? — я понял, что он не отстанет и придётся уступить.

— Ярви, двадцать лет назад тут упал не метеорит, а корабль! Те кости, что мы раскопали, не человеческие! — друг воодушевился как актёр на премьере. — Это Стер сказала. А ещё она нашла с ними этот камушек. И он не из наших мест…

Стер, значит. В отличие от Плута его напарница по грёзам о космосе обладала взвешенностью суждений, безупречной логикой, и, главное, честностью. Кости, надо признать, и впрямь были странные… А уж как воняли!

— Надеюсь, ты не перевираешь её слова.

— Ярви, ну, подумай, зачем мне это?! — друг возмутился, и, как показалось, искренне.

— Ладно, чёрт с тобой. Давай сюда булыжник! И выметайся! Засов закрыть не забудь!

Подготовившись, я присел на кровать, залпом опустошил рюмку и постарался не закричать от нахлынувшей волны боли. Кажется, удалось…

…

— Это у кого сколько духовных сил хватит, — фигура Монтаны терялась в тёмном углу деревянного сруба. — За себя три раза. Ещё за кого хотите — тоже три…

Пятеро мужчин — и я среди них — обступили квадрат колодца. Никто не улыбался, всех словно придавил низкий потолок.

— Обычно я, вынырнув, говорю «Слава господу нашему», — скрипучий голос старика скатился до бормотания. — Но это кто во что верит…

— Уже можно? — спросил сосед слева, и, не дожидаясь ответа, стал раздеваться.

Шустрик. Из тех, кто не любит терять ни секунды. Я и не заметил, когда он присоединился к нам. И откуда только взялся? По расписанию транспортов нет уже неделю, первый — сегодня в полдень. Нет и характерного красного загара, прилипающего ко всем, кто пробыл на планете хотя бы два дня.

Незнакомец оказался жилистым и худосочным, чем сразу напомнил Павла, нашего чемпиона-стайера, и, по совместительству, штурмана. Да, отпуск заканчивается послезавтра… Полгода пролетели на сверхсветовой.

Мужчина осторожно спустился по деревянной лестнице в купель. Вода обхватила его по грудь. Сложив руки на плечи крест накрест, незнакомец погрузился с головой, вынырнул, молча постоял и окунулся снова. После третьего раза он, что-то прошептав, поёжился и…

Ещё три!

Лица моих спутников вытянулись в удивлении. Ну, ладно…

Незнакомец неспешно вылез из колодца и вытерся большим махровым полотенцем. Предусмотрительный — мы не взяли, решив обсохнуть на солнце.

Хрустя налетевшим с ботинок колючим песком, я ходил вдоль оградки и наблюдал за купанием остальных. Один за другим они судорожно глотали воздух, и, как поплавки, выскакивали обратно, стуча зубами — кто громко, кто еле слышно.

Моя очередь. Резиновый коврик напитался сверху каплями и холодил пятки. Два шага, и я разбил чуть рябое зеркало, смыкавшееся над второй ступенькой. На третьей жгутом свело ноги, затем лестница кончилась, и талая вода облачила меня морозным доспехом.

Глубоко вдохнув, я примерил и ледяной шлем.

Раз!

От удара тысячи иголок, впившихся в голову, перехватило дыхание.

Два! Три!

Через силу! Вдох!

Шесть!

И — да! СЕМЬ!

Соскальзывая со ступенек, подтягиваясь за перила, я выпрыгнул из колодца, поймал иронично-насмешливый взгляд незнакомца из-под приподнятых солнцезащитных очков и трясущимися руками кое-как накинул одежду.

Монтана открыл засов и выпустил всех наружу. Когда я подошёл к двери, старик придержал меня за локоть.

— Для себя три раза, сынок. Ещё четыре для того, что аршинными буквами здесь написано, — он постучал мне по лбу грязным пальцем. — Гордыня!

И отпустил. Яркий свет ударил в глаза. Отчаянно жмурясь, я ухватился за поручни на крыльце. Пообвыкнув и отдышавшись, я огляделся. Женщины из нашей группы зашли внутрь. Незнакомца тоже не было.

— А где тот, что полез первым? — спросил я у Виктора, бортмеханика с «Тензора».

— Не знаю… Кто-то вроде авиетку видел.

Совсем интересно. Прилететь на Телег, чтобы нырнуть в колодец? Да, легенды о здешних исцелениях ходят уже и по Союзу, но разве они затмевают красоту озера? Четвёртый раз приезжаю сюда в последние дни отпуска, и каждый раз Телег радует по-новому.

Только умей получать эту радость — например, не прячься в трюм от грозы (даже такой сумасшедшей, как вчера), если можно залезть в прохладную чистую воду. И тогда от тебя не скроется похожая на белую нитку чёткая грань меж пухлыми тучами, а облака под ними представятся гигантскими клубами пыли, что поднимают мчащиеся всадники, ещё скрытые горами! А затем над противоположным берегом ты увидишь радугу! Стоя на залитых золотым сиянием скалах, она словно отрежет кусок небосвода, добавив ему с десяток альбедо.

Да, если побывал где-то один раз, это не значит, что ты всё видел…

— Хватит мечтать, Радко! — толкнул меня в бок Виктор. — Пошли к кораблю.

На берег мы спустились по дальней от водопада тропе — поток выстреливает столько брызг, что не нужно купаться, чтобы промокнуть до нитки.

Водная гладь озера, без малейшей рябинки, сегодня просто идеально подходила для «блинчиков». И камешки были что надо, ровные и плоские, как на подбор — с ними регулярно удавалось «испечь» десяток или дюжину, а один раз я сбился со счёта после двадцатого отскока. Когда вернулись женщины, мне попался интересный камень с аккуратным отверстием посередине — на моей родной планете такие называли «богом ящериц» и считали приносящим удачу.

Запихнув находку в рюкзак, я бегом забрался на уткнувшийся носом в гальку корабль. В путь! Курс на главную пристань!

Величие Телега захватывает с первого раза и навсегда, но с трудом поддаётся восприятию. Озеро словно издевается над глазомером. Горы и скалы, нависшие над водной скатертью, кажутся невысокими, и лишь в бинокль видно, что зелёная поросль на склонах не чахлый кустарник, а могучие деревья.

Наш причал там, где Телег поворачивает сразу на восемь румбов. Отсюда можно увидеть оба конца озера — до одного двадцать пять миль, до другого — тринадцать. Этакая огромная буква Г, начертанная линией в двадцать кабельтовых толщиной.

С группой я попрощался ещё на борту — они остаются на ночь, а мне нужно спешить. Как только опустили трап, я спрыгнул на берег и побежал к остановке.

Маршрутка, вся пыльная — только на заднем стекле протёрт квадрат для номера, — стояла с заведённым мотором. На Алекне большие запасы углеводородов, поэтому местные, не стесняясь, используют старинные двигатели внутреннего сгорания.

Ткано-перетканая, сшитая из лоскутов асфальта дорога знакома, как рубка «Энтара»: сейчас скала, здесь поворот, там подъём. Трасса идёт вдоль стремительной и мутной Каты, способной в половодье швырять восьмиместный рафт подобно куску пенопласта. Каждый вид вокруг исполнен магнетизма дикой и буйной красоты, за которыми так приятно следить с мягких удобных кресел, если бы не постоянная тряска на разболтанных рессорах.

Для очарованного пассажира машина врывается в Солт совершенно неожиданно. Город, стоящий на слиянии Каты и Гирки, растёт по узкой долине уступами. Многим с непривычки Солт кажется странным: разрозненные дома, неторопливые люди. Нет многоэтажек и суеты, как в крупных центрах Конфедерации, нет одинаковых зданий, а вместо улиц часто встретишь неспешно ползущие монорельсовые вагончики.

Большинство спутников выходят у Трёх Мостов, неподалёку и моя гостиница, но я еду до конечной, на Смотровую. Машина петляет по серпантину, грозно порыкивая на поворотах — и вот мы в полукилометре над городом, обрамлённым туманной дымкой на спинах горных хребтов.

Глядя с обрыва, трудно поверить, что вот эта ниточка — дорога, по которой ты только что ехал. Прямо под ногами бегут лёгкие игривые облачка, то открывая, то пряча изящные домики, роскошные парки и замки с ажурными башнями, словно перенесённые из древних земных сказок. Сверху всё кажется далеко-далеко, а внизу — два шага пройти. Только не заблудись на закрученных, как собачий хвост, улицах.

Ладно, пора в гостиницу, Павел, небось, уже матерится про себя. Сейчас посидим у Мостов, а завтра полезем на Кунгут, где несут вечную вахту облака, похожие на следы рифлёных десантных башмаков. Вот такое традиционное окончание отпуска…

В двери «Звёздной» я заскочил под вечер. Штурмана в холле не наблюдалось.

— Подскажите номер Павла Беркутова, пожалуйста, — спросил я на регистрации.

Портье скучающе изучил список постояльцев и равнодушно бросил:

— Павел Беркутов у нас не останавливался.

Странно. Транспорт уже семь часов как на планете — Космофлот не опаздывает.

— Чудеса. Тогда дайте ключ от триста первой и подключите ГИС.

Портье всё так же безучастно кивнул и протянул два пластиковых прямоугольника, раздвинув их словно игральные карты.

«Звёздная» вообще забавная гостиница. Обстановка в ней даже спартанцу может показаться неуютной. Кровать, стул, стол — дёшево и сердито. Зато вид из окна! Здание прилепилось к склону, и парадный вход находится на четвёртом этаже. Поэтому из моего номера видны не соседние дома, а горы на горизонте. И все Три Моста!

Кинув рюкзак на койку, я засунул ГИС-карточку в терминал. Неспешно, как и всё на этой планете, выехала клавиатура. Монитор, словно издеваясь, разгорался ещё дольше.

Спасибо, новостей двухнедельной давности нам не надо. Да и свежих не очень хочется — телевидение лишает сопричастности, уменьшая великое до мелкого прямоугольника экрана. Глобальная Информационная Система тем и хороша, что она глобальная, но о чём-то действительно важном сообщат капитану по экстренной связи.

Так, проверим в местных гостиницах… Секунда. Другая.

Штурмана нет.

Куда он делся-то, чертяка? Ладно, посмотрим пассажиров сегодняшнего транспорта.

И здесь нет!

Получается, завтра вместе с бортмехаником? Но это с другой стороны Конфедерации! Павел изменил планы на отпуск? На него не похоже.

Результаты запроса вдруг исчезли с монитора, вытесненные узким лицом мужчины в зрелых годах.

— Явился, наконец, — недовольно буркнул он вместо приветствия, прищурив глубоко посаженные зелёные глаза.

— Привет, кэп! Что-то случилось?

— Так, небольшая загвоздочка, — капитан смешно дёрнул крючковатым носом, как обычно, когда что-то шло не по плану. — Вот что, собирай барахлишко и выходи, мы сейчас тебя подхватим!

— Кэп, ещё отпуск! — возмутился я.

— Я тебя отзываю! — мой недовольный тон не произвёл на него никакого впечатления. — Конец связи!

Забрав вещи из камеры хранения, я поднимался по винтовой лестнице и обескураженно ломал голову: зачем капитану понадобилось покушаться на святая святых — отпуск космофлотчиков? Да, я понимаю, у него отдых на полмесяца меньше — надо принимать корабль из ремонта, но раньше он таких фокусов не выкидывал.

Шеф ждал сразу за калиткой, поглаживая кончиками пальцев короткую белую шевелюру, особенно колоритную на фоне лица древнего индейца.

— Садись! — приказал он.

— Что происходит? — я забрался на заднее сиденье авиетки, не самое уютное в этой модели.

— Мы сегодня стартуем, — капитан устроился рядом с водителем.

— А Павел? — опешил я. — То есть штурман?

— Штурман… Есть у нас штурман! — шеф кивнул на рулевого.

Тот повернул тёмноволосую голову и натянуто улыбнулся, сверля меня из-под солнцезащитных очков тем же насмешливым взглядом.

— Привет, герой!

— Вы знакомы? — удивился капитан.

— Пересекались… — то ли скривился, то ли усмехнулся новый штурман. — Сегодня…

— На Телеге, что ли?

— Ага, — несмотря на выразительную мимику, его глаза казались какими-то потухшими.

— Радко, это Алексей Завьялов, — капитан сел вполоборота, неудобно изогнувшись. — А это наш драгоценный пилот — Радко Сербенин.

— Вот оно как, — новенький нахмурился, и вместо традиционного рукопожатия взялся за рычаги управления.

Тот ещё хам!

Пока авиетка набирала высоту, лицо Завьялова грустнело, уголки по-детски пухлых губ опустились. Он выглядел лет на двадцать пять — моложе всех нас — и плевать я хотел на его выходки, если бы не полумистическая роль штурманов в Космофлоте.

У нас разные зоны ответственности: моя — досветовые скорости, его — межзвёздные гонки. Обычно капитан называл пункт назначения, штурман делал расчёты на своём компьютере и выдавал программу полёта. Затем перед прыжком штурман — и только штурман! — должен подтвердить её личным кодом. Ходили слухи, что при ошибке корабль автоматически возвращался на главную базу Космофлота.

А если верить другим слухам, то штурмана — и вовсе представители Совета Безопасности. Я не раз спрашивал Павла, а тот уводил взгляд в сторону — то ли поддерживал ореол таинственности, то ли и вправду было что скрывать.

Тем не менее, это могло объяснить неожиданный Юрьев день, то бишь ротацию кадров! Самое удивительное: нарушилось неписаное правило Космофлота — менять экипажи только в случаях острой психологической несовместимости. А наш был на зависть всем крепко спаянный, дружный и сплочённый!

Авиетка зависла в густом тумане — слой облаков всегда окружал плато Ротберга. Скоро и перевал. Словно подслушав мысли, авиетка вырвалась из плена пелены, нырнула вниз, и стадо белых барашков скрылось за горами.

Космодром начинался сразу за перевалом и занимал всё плато целиком. Звучит внушительно, если не знать размеры — три на два километра.

Сейчас в порту стоял одинокий корабль. Наш «Энтар-М». Небольшой, приземистый, малозаметный даже здесь. Настоящий разведчик.

Штурман посадил авиетку у трапа. Я выбрался на ровный бетон и принялся разминать затёкшие ноги, любуясь кораблём. Как всегда после ремонта, он сверкал и блестел, и казался чуточку чужим.

— Пошли в рубку, познакомимся с ксенологом, — капитан вбежал по сходням и ждал в шлюзе.

Я забрал вещи и последовал за ним. Завьялов остался отогнать авиетку. Проскочив за полминуты узкий коридор, я оказался в тесной рубке, заодно служившей и кают-компанией.

— Здравствуйте, Лурвил! — Капитан стоял у дверей.

— Добрый вечер, — ответил надтреснутый голос.

Кресло старшего вахтенного неспешно развернулось. Я оторопел. Ксенолог и должен быть новый, но ринкшасец?!

Вот так сюрприз!

Странная раса. Не только внешне, хотя их безносые, безгубые, безухие физиономии поначалу вызывали неприязнь.

И судьба у них не менее странная. Если верить сохранившимся преданиям, они изобрели струнный двигатель примерно в одно время с людьми, но первая звёздная экспедиция где-то сгинула, даже не выйдя на связь. После чего ринкшасцы решили выяснить, кто устроил саботаж. Иногда, правда, виноватых лучше не искать…

В общем, в результате войны всех против всех уцелевшие доживали как разумная раса последние деньки, без передышки грызясь между собой.

И тогда напал Враг…

Да, это случилось двести семь лет назад. Исследователи вроде нас обнаружили Ринкшасу, когда силы планеты, наконец объединённые, давали решительный (кое-кто говорит и последний) бой Врагу. Вызванные на подмогу крейсера Военного Отдела обратили нападавших в бегство. К сожалению, в неизвестном направлении.

С тех пор ринкшасцы имеют ореол мучеников. Единственная раса, кроме человечества, испытавшая на себе, что такое схватка с Врагом — этим вечным пугалом для союзничков! Но если воспоминания людей о войне походили на туманные легенды, то Ринкшаса была ярким и совсем недавним примером.

— Радко, ты меня слышишь? — недовольный голос капитана вывел меня из ступора. — Пилот, что ты вытаращился, как младенец, которому соску мёдом намазали?

Мы обменялись приветствиями с ксенологом, и тот сразу уткнулся в переносной компьютер. Работоголик.

— Я здесь, — в дверь засунулся штурман. Тёмные очки куда-то исчезли. — Пора!

— А Олег? — я ничего не понимал. — Что, и его не будет?

— Ну, не можем мы ждать вечность! — шеф сначала словно умолял в отчаянии, затем вернулся к нормальному тону. — И на короткие перелёты бортмеханик необязателен!

— Знаете, Цезарь тоже поспешил к Помпею в Грецию! — память услужливо подсказала подходящий пример. — И проиграл сражение при Диррахии!

— Радко у нас — знаток истории, особенно древней, — капитан вопреки обыкновению не улыбнулся. — Алексей, Лурвил, займите, пожалуйста, места в своих каютах, мы взлетаем. Пилот, ты вещи занесёшь потом.

Ксенолог поднялся и вышел вслед за штурманом. Я занял место старшего вахтенного и принялся готовить корабль к запуску под чутким контролем капитана.

— Выйдешь за атмосферу — сразу к зоне струны.

— С какой скоростью?

— Достичь в течение часа.

Вот и ответ, почему ремонтная база находится на этой далёкой немноголюдной планете — здесь очень спокойная гравитация. На самой Алекне сила тяжести составляла три четверти от стандартной, и сейчас Комп потихоньку — промилле за промилле — её увеличивал.

Я выжал из антигравов требуемую скорость. Корабль на всех досветовых парах мчал к месту, где капитан запустит струнный двигатель, и мы, как объясняли в школе, преобразуемся в гравитационный пакет. И прыгнем по струне, ведущей от начальной до конечной точек маршрута. А чтобы с нами по пути ничего не случилось, генераторы создадут сферу стабильной гравитации.

Остаётся, правда, опасность угодить в область резких изменений напряжённости гравиполя — настоящий ночной кошмар космонавтов. Там струна может расслоиться, а гравпакет — деформироваться из-за передачи частей с разной скоростью. Поэтому главное на любом звездолёте — датчики напряжённости гравиполя, которые в случае необходимости тормозят корабль.

Я посмотрел на них: показания почти в нуле. Взлёт с Алекны — рутинное мероприятие, проделываемое раз в пятый. Только обычно так резвиться не дозволялось. В общем, я управился за установленный час, к исходу которого в рубку явился штурман.

— Объявляю полётное задание! — капитан не стал ждать ксенолога, так и сидящего, наверное, в обнимку с компом. — Наша цель — система в пяти парсеках к скоплению Рёша. Расчётное время прибытия — завтра в 16–30.

— Через сколько? — воскликнул я, сделав в уме нехитрые подсчёты. — Это же на предельной!

— Пререкаемся? — ехидно произнёс новенький. Глаза без очков оказались серыми. — Дисциплине в школе не учили? Только истории? Или трудно повнимательней следить за датчиками?

Всё ему не так! Явно из Военного Отдела!

— Назначаю порядок вахтенных, — капитан подчёркнуто проигнорировал выпад Завьялова, — я, ксенолог, штурман, пилот. Учитывая скорость, напоминаю — только при исправности датчиков напряжённости мы будем в безопасности.

Он что, издевается? Этот шустрик старший надо мной?!

— Часы отдыха сокращены, — шеф сочувственно поджал губы.

Да, отсутствие бортмеханика всё сбило. Обычный график в полёте — десять часов вахты, пятнадцать — отдыха. На разных планетах суточные циклы, конечно, отличаются, но в Космофлоте использовали стандартные двадцатипятичасовые сутки, близкие к древнему циклу Земли.

— Принеси поесть! — капитан тактично напомнил, что моя миссия выполнена, и пора освобождать кресло. Опять я не увижу самого интересного: в каютах прыжок совсем не ощущается. — И штурману тоже. Пока тебя искали, перехватить было нечего.

Желание старшего вахтенного — закон!

В служебном коридоре я остановился перед дверью в столовую и прислушался к тонкому пению силовых установок, особенно хорошо слышному здесь. Словно гудит улей на медосборе. Вообще, корабли Исследовательского Отдела всегда напоминали мне маленьких трудолюбивых пчёл, кружащих на границах Межзвёздного Союза в поисках его новых членов или планет, пригодных для заселения.

Взяв три стандартных обеда, я осторожно вернулся в рубку, стараясь не уронить громоздкие пакеты.

— Не прошло и полгода! — отблагодарил капитан, забирая еду. — Радко, поделись, как ты смог пройти пять метров за пять минут? Тебе бы вместо Павла в соревнованиях участвовать! Немедленно спать, курица сонная!

Я не обратил внимания на его подколки. Похоже, он чувствовал себя немного не в своей тарелке. Отдав штурману пакет, я получил в ответ короткое «Спасибо!», после чего пожелал всем спокойной вахты, прихватил вещи и отправился в каюту насыщать свой желудок.

Конечно, синтетическая еда так себе, и поэтому любой экипаж берёт запасы консервированной натуральной пищи. Тоже не большая вкуснятина, но, по крайней мере, не вызывает неприятных ассоциаций. Кинув обёртки в утилизатор, я улёгся на койку и задумался.

Что всё-таки происходит?

Старт без бортмеханика, запредельные скорости, внеплановая замена штурмана. И как вишенка на торте — ринкшасец.

Вообще-то, пять парсеков — это инспекционная поездка. Хотя нет, звёздные системы к скоплению Рёша считались бесперспективными в поисках жизни и ресурсы на них решили не тратить. Всё-таки исследование? Зачем тогда экипаж перетряхивать?

Предположим, Космофлот непричастен к ротации. Вполне вероятно, что и Совбез, и Совет Науки — ни для кого не секрет, что ксенологи на исследовательских кораблях, вроде нашего «Энтара», это люди (или инопланетяне) СН — решили заменить своих представителей, а Космофлоту осталось лишь подчиниться. Но почему ринкшасец?

СБ и СН не то чтобы враждуют, но преследуют разные цели — Совет Науки всегда стремился к равноправному положению всех рас в Межзвёздном Союзе, а Совбез последовательно выступал за доминирующее положение Земной Конфедерации. Самое интересное, что оба течения возглавляют люди, а остальным вроде как всё равно. Кроме ринкшасцев.

Учитывая обстоятельства, новоявленных мучеников быстренько приняли в Союз, и со временем они стали занимать всё более видное место в Совете Науки, благо их природные способности не ниже людских. Стакнувшись с людьми-экуменистами, ринкшасцы подняли вопрос о переводе Космофлота из-под юрисдикции Конфедерации под юрисдикцию Союза. Разговор вёлся о дискриминации других членов Союза (которым опять же, по большому счёту, было по барабану), о недопущении других рас к управлению космическим транспортом, на что Конфедерация предложила создать собственный флот, если им так хочется чем-нибудь порулить. СН отступил, не желая портить отношений с Космофлотом.

Затем некстати случился бунт на Терсофии, и Совет Науки получил поддержку большинства послов Союза. Чрезвычайное Высшее собрание решило принять Космофлот в дар, на что Совбез, естественно, сразу наложил вето. С тех пор два Совета недолюбливают друг друга, а Космофлот делает вид, что ничего не произошло и не происходит.

Экуменисты в чём-то, конечно, правы. Например, в школе пилотов на главной базе Исследовательского Отдела можно встретить курсанта любой расы. Мы жили в настоящем вавилонском смешении народов и языков. Рядом бурлил такой же фонтан школы бортмехаников. Где учат штурманов, для меня и по сей день секрет, а ксенологов всегда поставлял Совет Науки. Но капитанов готовили на нашей планете, только в другом полушарии — мы иногда приезжали к ним. И вот загвоздочка, как говаривает шеф.

Я никогда не встречал капитана, ранее служившего штурманом или ксенологом! Либо пилоты, либо бортмеханики. (Мне работа пилота пока нравится, но когда-нибудь — кто знает?) И самое главное — все они были людьми. Все капитаны, а также штурмана. Полный контроль над межзвёздными сообщениями оставался в руках землян. Привилегия, с которой мы никак не желали расстаться, несмотря на попытки Совета Науки раскулачить Конфедерацию…

— Просыпайся!

Кто-то энергично тряс меня за плечо. Гравпакет, в который я был преобразован, почувствовал себя неуютно.

— Ты что делаешь в моей каюте? — спросил я наклонившегося надо мной штурмана.

— Тебя бужу! — буркнул он. — Хватит дрыхнуть — десять часов провалялся!

— Моё время! — возмутился я спросонья. — Хочу — все пятнадцать сплю!

— Пилот, какие пятнадцать?! — Завьялов неподдельно изумился. — Ты, кроме истории, что-нибудь помнишь? Твоя вахта!

Он вышел, покачивая головой. Я бросился за ним, на ходу одеваясь и злясь на свою забывчивость.

— Штурман, вы не ответили, — ещё в коридоре я услышал голос ксенолога. — Почему именно люди?

Разговор, видимо, длился давно.

— Ваш вопрос, Лурвил, некорректен, — штурман занял свободное место старшего вахтенного. — Постараюсь объяснить, как я вижу проблему. Человек так устроен, что рано или поздно он должен бросить вызов тому, что выше его сил — только это сможет оправдать в его глазах собственное существование. И если он бросает правильный вызов, то к нему непременно начинают присоединяться другие, объединённой силой стараясь укротить невозможное. Именно это оправдывает человечество!

Безгубый рот ринкшасца странно зашевелился, когда он спросил:

— Допустим, Гитлер — самый одиозный политик вашей истории — тоже объединил множество людей. Вы хотите сказать, он оправдал этим своё существование?

— Почему вы всё время передёргиваете? — судя по с трудом скрываемому раздражению Завьялову разговор поднадоел. — Что такого невозможного в возбуждении у людей низменных эмоций и устремлений? Борьба с ними — вот правильный вызов!

Лурвил напряжённо стоял, облокотившись на кресло второго вахтенного. Будь он человеком, я бы сказал, что он кусает губы.

— Безусловно, программа, и сама идея Союза содержат миссионерские мотивы. Но почему вы ничем не делитесь?

Штурман удивлённо приподнял густые брови.

— Вы, полагаю, считаете, что только наличие у граждан оружия даёт гарантию того, что правительство управляет с согласия управляемых?

На синем безносом лице не промелькнуло и тени улыбки. А ведь ринкшасцы не из тех рас, которые не знают, что такое смех. Кажется, лучше перенаправить разговор.

— Каждая жизнь во Вселенной священна! — Спорящие дружно повернулись ко мне. — И оружие не должно раздаваться всем желающим! Это так же точно, как то, что Юлия Цезаря убили 15 марта 44 года до нашей эры!

— А тебе это откуда известно? — протяжно вздохнул штурман.

— Что? — не понял я.

— Про Юлия Цезаря!

Вот как! Новенький не уставал удивлять.

— Это всем известно!

— Говори конкретно за себя! — Завьялов сделал ударение на последнем слове.

Опять ему не так! К чему он клонит?

— Из книг по Древней истории! — этот форменный допрос начинал злить. — Римская хронология, вообще, самая достоверная!

— Она случайно не основана на датировании по консулам? — штурман развернул кресло ко мне.

— Ну, да! Это датирование употреблялось ещё в пятом веке, — а ты не полный профан, как остальные. Но и я не зря до дыр зачитывал толстенные фолианты в библиотеке. — Дионисий, который и предложил эру от Рождества Христова, датировал своё «Вычисление пасхалий» годом консула Проба Младшего. И там же он 562-й год ставит в соответствие двадцать первому году после консульства Василия. Дальнейшее, имея полные списки консулов за тысячу лет от Брута и Коллатина до этого Василия, дело техники!

— А ты сам когда-нибудь заглядывал в эти списки? — кажется, Завьялову было просто любопытно.

Я замялся: хронологические таблицы наводили на меня тоску.

— Похоже, что нет, — глаза штурмана загорелись знакомым недобрым огоньком. — А чтение преинтереснейшее! Можно, например, увидеть бесчисленные пропуски, заполненные безымянными военными трибунами с консульской властью. Или что списки кончаются 337-м годом нашей эры. Резонный вопрос: где консулы следующих двухсот лет? И самое главное: где, кем и когда эти списки были впервые составлены?

Тут новенький промахнулся.

— Списки римских консулов дошли до нас в Капитолийских фастах и в «Истории» Тита Ливия!

— «Почтенному Ливийцу», — Завьялов скептически хмыкнул, — и сами историки доверяют с большой осторожностью, считая его труд всего лишь историческим романом. Что до фаст…

Штурман нахмурил брови и задумался на десяток секунд.

— Фасты… Фасты впервые изданы в шестнадцатом веке Сигонием. Работа его, по мнению источниковедов, результат кропотливого труда и замечательного остроумия, что в переводе с научного означает — подготовляя фасты к печати, Сигоний приводил их в порядок, редактировал и дополнял. Всё бы ничего, но это тот самый Сигоний, который как бы «в шутку» фальсифицировал римские рукописи!

Завьялов с довольной физиономией откинулся на спинку кресла. У меня внутри всё кипело.

— Есть и другие источники!

Как жаль, что книг под рукой нет!

— Да, есть, — спокойно ответил штурман. — Из них известно, что Диоклетиан ввёл в Египте датирование по консульскому году. Не означает ли это, что и вообще датирование по консулам было введено только при Диоклетиане? И про «Царский канон Птолемея» не надо рассказывать! Потому как в нём список властителей продолжается до падения Константинополя в 1453 году! Остальные известные источники относятся, самое раннее, к пятому — седьмым векам нашей эры. А теперь, — Завьялов направил на меня указательный палец, — включаем мозги! Компьютеров тогда не было. Надёжных материалов для записей тоже. Ближайшая летопись составлена через шестьсот лет. Шестьсот! И после этого ты будешь утверждать, что всем достоверно известно, когда убили Юлия Цезаря?

Ответить на вываленную кучу непроверяемых фактов и домыслов было нечем — запас удерживаемых в голове знаний не позволял.

Штурман медленно, с плохо скрываемой усмешкой, отвернулся. Ринкшасец смотрел на него с невольным уважением. Я молчал, и чтобы успокоиться, перекатывался с пяток на носки.

— СербЕнин, — Завьялов продолжал изучать приборную панель, — вы на вахту собираетесь заступать? Впрочем, Лурвил, подождите, пока посланник сонного царства умоется…

Дьявол, за этой перепалкой обо всём забыл. Ксенолог, видимо, тоже. Идя по коридору, я с трудом сдерживал желание засадить в стенку кулаком. Вот шеф удружил! Пять часов под началом этого самоуверенного всезнайки! Умеет взбесить!

Холодный ливень привёл меня в чувство. Вернувшись из душевой, я без лишних слов принял вахту и стал проверять показания датчиков.

— СербЕнин, — штурман, похоже, не собирался оставлять меня в покое, — почему ты не военный?

— Я не СербЕнин, я — СербенИн!

Хватит коверкать мою фамилию!

— Тем более! Ты же серб!

— В армию берут здоровых, а спрашивают как с умных, — не удержался я от присловья, популярного у исследователей.

— Так ты ещё и болен? — с нарочитым сочувствием спросил Завьялов.

О, Господи!

— Я — пацифист! — моё возмущение вырвалось наружу с криком. — И я вправду считаю, что каждая жизнь во Вселенной священна!

— Ты — романтик, — новенький внезапно располагающе улыбнулся. — Соответственно, и на историю смотришь как на предмет морального и нравственного свойства, а не научного. Займись лучше проверкой курса!

Штурман явно указал заданием, что разговор окончен.

Армия здесь, не армия, а приказ надо выполнять. В 7-30 по корабельному времени я взялся за лоции. Ну, да, всё правильно. Известных зон возмущения по курсу не было, и «Энтар» стремительно скользил по прямой, невидимый ни для кого.

Во время проверки я украдкой поглядывал на Завьялова. Тот сидел, безмолвно уставившись на обзорный монитор с привычной россыпью мерцающих светил. На первый взгляд, экран представлялся застывшей картинкой, но к концу вахты на нём лишь с большим трудом можно будет найти знакомые звёзды.

Забавно! Только сейчас заметил: оказывается, штурман носит кольца! Целых два! Одно массивное, тусклое, и почти неприметное, другое изящное, серебристое, с маленьким блестящим камушком. Что тут скажешь? В наше время страсть к подобным украшениям — редкость. Впрочем, и без этого Завьялов личность странная и малоприятная. Ведёт себя как Господин Превосходство. Так что я пожал плечами и стал заниматься рутинной работой вахтенного, проверив в первую очередь датчики напряжённости.

Всё это время штурман продолжал меланхолично смотреть на звёзды. И как ему не надоест? Может, он спит с открытыми глазами? Заговорить с ним я не решился, и просто вздохнул с облегчением, когда в старый полдень Завьялова сменил шеф.

Стоило штурману покинуть рубку, как я довольно потёр руки. Давненько предвкушал момент, когда в моём временном подчинении окажется сам капитан! До этого как-то не случалось. Но особо покомандовать не пришлось, кроме распоряжения о традиционном перекусе при пересменке. Всё шло обычным порядком. Шеф регулярно снимал показания, коротко бросал: «Норма!», а я кивал.

Этакая проверка — не спит ли старший? В школе пилотов учили: вахтенный после пяти часов не в состоянии внимательно следить за приборами. Его задача — борьба со сном!

Когда часы показали 15–30, капитан снова примерил роль главного.

— Буди всех! — шеф встал, и, повернувшись лицом ко мне, подпёр панель управления.

Первым пришёл штурман и бесцеремонно занял свободное место. Выглядел он свежим и отдохнувшим, хотя спал самое большее часа три. Зевающий ксенолог облокотился на спинку кресла Завьялова, выжидающе уставившись на капитана. Шеф, сосредоточенно изучая наручный хронометр, выдержал паузу и объявил:

— До выхода из прыжка осталось около часа.

Так, сейчас про новый распорядок…

— Перед тем, как объявить новый распорядок, хочу кое-что рассказать, — кэп дёрнул носом и внимательно посмотрел на нас, словно оценивая, стоит ли нам доверять. — Район, куда мы летим, последние полгода исследовали наши коллеги — «Энтар» капитана Краева. Неделю назад по экстренной связи они сообщили, что обнаружили искусственный планетоид, пригодный для базирования тяжёлых космических кораблей. Краев успел передать несколько снимков, потом связь прервалась. Восстановить её до сих пор не удалось…

Ого! Теперь ясно, с чего всполошились оба Совета!

— А почему не послали крейсер? — вырвалось у меня. Блин, глупость сморозил!

Шеф снисходительно усмехнулся.

— Крейсер-то послали, но его скорость… Военные будут дней через пять. А мы осуществим сбор первичной информации. Сейчас я покажу фотографии.

Звёзды на экране моргнули и исчезли, уступив место серому, с красноватым отливом, шару.

— Планетоид вращается по эллиптической орбите на расстоянии десяти световых минут от местного солнца, — шар двинулся на нас. — Гравитация, по предварительной оценке, около половины стандартной, что позволяет принимать большие транспортные корабли.

Серый цвет заполнил весь экран. На фоне безжизненного пустынного пейзажа стали различимы явно искусственные сооружения. Среди них выделялись три высокие металлические башни, очень похожие на те, что в Космофлоте используются для обслуживания транспортов.

— Это, по всей видимости, причальные мачты, — капитан сделал увеличение сильнее. — Краев предположил, что планетоид создан неизвестной цивилизацией как порт для кораблей.

— База Врага? — ахнул я и посмотрел на остальных.

Штурман скептически нахмурился, а в глазах ринкшасца мелькнуло какое-то и вовсе дикое выражение.

— Есть вопросы? — шеф проигнорировал мой вопль.

— Мне кажется, — вдруг сказал Завьялов, — что Краев ошибся. Больше похоже на обычную планету, приспособленную под базу.

— Это нам и предстоит выяснить, — ответил капитан. — Сейчас — новый распорядок. После выхода в обычное пространство назначается вахта: старший — я, помощник — пилот.

Вот те раз! Это он здорово придумал: продлить вахту! А мой законный отдых? Глаза уже в кучу!

— Прошу разойтись по местам. Перед выходом будет объявлена пятиминутная готовность.

В отличие от ринкшасца штурман покинул рубку не спеша, словно нехотя. Сначала он долго вставал, цепляясь взглядом за экран. Затем притормозил у двери, похоже, собираясь что-то сказать. Но когда я обернулся, Завьялова не было.

Я вспомнил его слова, и понял, что имел в виду штурман. Действительно, цивилизация, приспособившая под свою базу планету — это одно, а создавшая базу величиной с планету — совсем другое. От такого и господину Превосходство не по себе. А если это и вправду база легендарного Врага?

И что могло случиться с кораблём Краева?

Тону.

Тону в болоте нехватки фактов.

Займусь лучше тестированием систем ручного управления. Не один раз после ремонтов случалось встретить новые идиотские настройки, могущие показаться разумными только сварганившему их механику-теоретику. Вообще-то, я должен был сделать это перед стартом, но…

— Десять минут, — нарушил тишину капитан, запросив формальное согласие старшего вахтенного. — Включаю систему оповещения.

— Хорошо, — я кивнул, одновременно завершая тестирование. На этот раз механик попался грамотный. Или ленивый.

Так, до цели примерно одна десятая парсека. Как подтверждение, точно в центре экрана горела яркая звезда, чей блеск усиливался с каждым мгновением. Жёлтая, чуть с оранжевым отливом, она показалась похожей на Солнце моей далёкой родной планеты, но… Солнце у каждого своё, секундное впечатление рассеялось.

— Пятиминутная готовность! — заревел механический голос. У новичков от него с непривычки закладывало уши. — Пятиминутная готовность! Экипажу лечь в койки, вахте сесть в кресла. Всем пристегнуть ремни! Пятиминутная готовность…

Мы вынырнем в трёх световых часах от звезды, иначе возникнет опасность деформации. Что до ремней, то они нужны только при экстренном торможении, когда бушующая гравитация разбивается на локальные всплески и тонкими жгутами может прорваться сквозь защиту. Но где гарантия, что и при штатном выходе корабль не наскочит на какой-нибудь шальной метеорит?

Я пристегнул ремни и замер в ожидании. В ушах стучало: сердце успокоиться по приказу не заставишь.

Звёзды померкли на миг и вернулись даже чуть более яркими. Обычный психологический эффект. В животе легко засосало. В отличие от незаметного начала, выход из прыжка захватывал дух, как попадание в воздушную яму на дельтаплане.

Всё! Мы в световом пространстве! Местное солнце выглядело небольшим кружочком.

— Радко, — капитан снова стал главным, и напомнил, что начинается моя работа. — Летим к центру системы с таким расчётом, чтобы примерно через сутки подойти к нужной планете.

Я не успел повернуться к своей панели запросов, как явились остальные.

— Алексей, следишь за системами защиты, — продолжил распоряжаться шеф. — Лурвил, определите параметры планет и ищите космические корабли. Все могут оставаться в рубке.

Работа закипела. Моя задача выглядела относительно простой: мы вышли далеко от плоскости системы и особых помех на пути не предвиделось. На расчёты и ввод программы мне потребовалось две минуты. Ксенологу чуть больше.

— У звезды четыре спутника, — доложил ринкшасец. Это я знал без него. — Два из них — удалённые газовые гиганты, один — маленький камушек на низкой орбите. Наша цель — вторая от солнца. Период обращения полтора стандартных года. Гравитация — 0,55 стандартной. Признаков других космических кораблей в системе нет. Надеюсь, мы тоже не обнаружены.

— Исследовательские корабли созданы для того, чтобы исследовали они, а не их, — пробурчал капитан. — Продолжать поиск! Алексей, включи маскировку!

Что-то шеф горячится. При таком удалении с нашими размерами и на малой скорости нас всё равно бы не засекли, а на связь теперь не выйти.

Следующие два часа промчались без особых событий. Штурман с ксенологом несколько раз приходили и уходили, затем приволокли раскладные стулья. Внимательно смотреть, что делают остальные, было некогда. Курс нуждался в постоянной корректировке по вновь прибывающим данным. Утомительно и требует беспрерывных расчётов, но интересно.

Глаза, тем не менее, слезились. Неудивительно — с семи на ногах. Надо бы отпроситься поспать перед возможной посадкой.

— Дардн!

Ушам стало больно. Всё-таки в языке этой расы слишком много ультразвуковых обертонов.

— Корабль! — Ксенолог стоял навытяжку с взъерошенными волосами и глазами с блюдце.

Честно говоря, глаза и волосы ринкшасцев восполняют отсутствие других человеческих черт и делают их иногда даже большими людьми, чем сами люди.

— Где? — пальцы шефа вцепились в подлокотники, как в страховочный фал.

— Сейчас, — ксенолог засуетился. На боковом экране появилась модель системы: вокруг жёлтой сферы по желобкам-орбитам катились шарики разных величины и цвета. Впрочем, они не катились, а стояли на месте. Высоко над третьей планетой загорелась маленькая синяя звёздочка.

— Это мы, — прокомментировал ринкшасец. — А вот другой корабль!

Далеко от нас, за пределами четвёртого желобка ползла к центру ярко-красная точка. Солнце вдруг ощетинилось двумя лучами, стремительно пронзившими оба корабля.

— Угол между векторами движения, не считая отклонений от плоскости системы, примерно сто шестьдесят градусов. Они идут на половине световой и будут у второй планеты через пять часов.

— Удалось опознать корабль? — спросил шеф, не ослабляя хватки.

— Нет. Люди таких не строили.

Понятное дело: кто ещё в Союзе изобретал струнные корабли? Разве что сами ринкшасцы, но очень давно. Хотя каждая союзная раса смастерила в своё время фотонный звездолёт. Ведь только убедившись в желании достичь других миров, Союз направляет посланников.

— Загвоздочка. Есть какие-нибудь предложения? — в соответствии с традицией обратился к нам капитан.

— Надо попробовать пойти на контакт, — с непонятной самому робостью предложил я.

Никто не возразил.

— Хорошо, — кивнул шеф, отчаянно тря горбинку. — Радко, увеличь скорость до трети световой.

— Но мы опоздаем! — выполняя приказ, компьютер в моей в голове вёл подсчёты.

— Иди лучше спать, — ответил капитан. — Я тебя подменю.

Благодарный шефу за заботу, и чуточку обескураженный непривычно грубой формой её проявления, я ушёл с надеждой, что без меня ничего экстраординарного не произойдёт.

Войдя в каюту, я, не раздеваясь и не расправляя койку, уткнулся лицом в жёсткую походную подушку. Полежал минут пять без движения, но не засыпалось. Сердце колотилось от предвкушения встречи с новой расой. И какой!!! Со своим струнным кораблём!

А если это легендарный Враг?

Меня прошиб пот. Я вспомнил разнесённую на булыжники планету Врага. Неприятное зрелище, особенно когда знаешь о том, что где-то на краю Галактики точно так же летают осколки Земли.

Кусаемый со всех сторон сомнениями и догадками, я вертелся, как маховик стабилизатора. К концу такого желанного отдыха я скомкал всё одеяло и ни минуты не спал.

— Вставай, — скрежещущим голосом прервал мои метания зашедший ксенолог. — Они на подлёте.

Совершенно разбитый, я поплёлся в уборную. Бриться не было ни сил, ни желания, и только сверхконтрастный душ немного привёл меня в чувство.

В рубке царила необычайная тишина, все пристально смотрели на экран, где маленькая точка приближалась к огромной сфере.

— Пошли на посадку, — сообщил Завьялов. — А перед этим сделали пару витков.

— Радко, начинай торможение, — шеф мгновенно освободил кресло. — Алексей, проверь маскировку.

Я принялся за работу. Не думайте, что это легко — надо перейти с субсвета на скорости, выверенные до метра в секунду! Здесь требуются полное внимание и сосредоточенность, а сейчас все, как назло, хором обсуждали чужака.

— Они приземляются! — скрипел ксенолог.

Будто никто не видит!

Ловя садящийся корабль, камера скользила по поверхности планеты, усеянной песчинками зданий и проплешинами пустых площадей. Песчинки потихоньку росли в камушки, между ними проявилась длинная белая нитка.

— Комп, стой! — завопил штурман. Картинка послушно застыла. — Увеличь изображение!

По-прежнему держа чужака в фокусе, камера будто прыгнула к планете. Разрешения её объектива не хватало для идеальной чёткости, и хорошо виден был только пустырь внизу. Расплывчатый инопланетянин приземлился около расползшейся нитки.

— Что это? — Завьялов показал на металлическое пятно рядом с ним. Мне вдруг захотелось ответить. Знакомые обводы, конфигурация, некрасивая угловатая мощь трудяги-перевозчика…

— Транспорт, — тихо сказал я. — Но точно не корабль Краева.

— Неужели тот самый? — шеф побледнел.

— Критическая ситуация! — штурман вдруг стал вбивать слова нам в уши, будто гвозди. — Критическая ситуация!

Завьялов требовательно и настойчиво повторил это трижды, словно мантру.

— Что ты предлагаешь? — в голосе капитана мне почудилось подобострастие.

— Немедленно садиться!

— Может, связаться с Космофлотом? — поинтересовался я.

— Успеется, — отмёл предложение штурман и скользнул по мне ставшим неприятным взглядом. Будто снова свои очки одел. — Если ты не забыл, Краев пропал именно при попытке связи.

Шеф задумался. Похоже, крепко. Лурвил, державшийся за кресло Завьялова, витал где-то в облаках. Его глаза странно затуманились, словно он убежал в себя в погоне за ускользающей мыслью.

— Нарушать режим маскировки не будем, — капитан решился. — Радко, садись вот на том пустыре. Сколько тебе нужно времени?

— Минут пять, — прикинул я. Удивительно, но при такой высокой гравитации у планеты практически отсутствовала атмосфера.

— Выполняй!

Я погасил горизонтальную скорость над заданной точкой на расстоянии примерно двух километров от кораблей. Теперь наш «Энтар», окутанный непроницаемым для любых видов волн коконом, плавно спускался почти вертикально вниз. Здания на экране росли и расползались из центра, как потревоженные муравьи.

Наконец, нас легонько встряхнуло (высшим классом всегда считалась посадка, определить которую можно исключительно по приборам, но, видимо, не сейчас).

Я посмотрел на остальных. Радости не было ни на одном из лиц. Я вспомнил эволюцию своих ощущений: от оптимизма к тяжести на сердце. Вдобавок мне очень не нравилась торопливость Завьялова и его отказ связаться с Космофлотом.

— Я выхожу наружу, — заявил штурман тоном, отвергающим всякие возражения. Господин Превосходство, кажется, принял командование на себя. — Лурвил, вы будете часовым на сходнях! Возьмите с собой плазменное ружьё. Остальные готовятся к немедленному взлёту в случае необходимости. Лурвил, за мной!

Штурман и ксенолог выбежали. Я ошеломлённо глядел на шефа.

— Кэп, какого дьявола ЭТОТ распоряжается на твоём корабле? — наверное, мой голос слишком сильно дрожал от возмущения.

— Инструкция по критическим ситуациям номер два-дробь-десять, будь она неладна, — невесело ответил он. — При неповиновении я попадаю под Трибунал.

— Мне всё это не нравится, — упорствовал я.

— Мне тоже, — капитан тяжело вздохнул, его глаза беспокойно прищурились. — Меня просто бесит, что мы не имеем понятия, что происходит.

— Вот-вот, — я решил добавить своих наблюдений. — Кэп, с такой высоты что-то высмотреть может только человек, который знает, что ищет! Кстати, что значит «неужели тот самый»?

— Месяц назад с одной из периферийных планет Союза угнали корабль этой модели…. — пояснил шеф.

— Что? — я не поверил своим ушам. — Как такое могло случиться?

— Неизвестно, — капитан пожал плечами. — Экипаж не найден, рассказывать некому.

М-да. В последнее время в Космофлоте ЧП на ЧП!

— Всё это крайне подозрительно! — я точно знал, что делать. — По-моему, за штурманом надо проследить. На всякий случай!

— Нарушение приказа, — нос шефа совсем задёргался. — Это преступление.

Капитан заходил по рубке, с силой отталкиваясь от стен руками. Я молчал, не мешая ему принять решение.

— До того, как стать капитаном, я был пилотом, — наконец изрёк шеф. — Иди. Я предупрежу Лурвила.

— Слушаюсь! — я подскочил.

— Удачи тебе, Радко! — капитан сжал мне руку. Я нетерпеливо вырвался и выскочил в коридор.

«Пилотом, пилотом!» — стучало в голове. Так вот он о чём думал! Осознание, что это не тренировка и не симулятор, чуть охладило пыл. Аж мурашки забегали по коже. Впрочем, надев скафандр из множества слоёв прочнейшей молекулярной плёнки, которую могла разрушить только высокотемпературная плазма, я слегка успокоился. Соединив с костюмом прозрачный гермошлем, я топтался у выхода, ожидая пока из переходной камеры стравится воздух. Когда циферблат барометра показал нуль, внешняя дверь плавно открылась.

Ксенолог, с громоздким ружьём наперевес, молча показал рукой, куда скрылся Завьялов. Я осторожно спустился по сходням, потихоньку приспосабливаясь к непривычно малой силе тяжести — тренировки у нас обычно на перегруз. Затем пошёл, ускоряя шаг, по следам штурмана, чуть заметным на припорошённой пылью земле. Вскоре я почти бежал, совершая гигантские прыжки.

След иногда вилял, огибая здания, но в основном сохранял направление на две высоченные причальные мачты. Этот ориентир я заприметил ещё при посадке.

На пути встречались самые разнообразные строения, и вроде бы все они были из бетона и металла, но настолько непривычными, что сразу чудилось клеймо: нелюдские. И ещё они создавали впечатление брошенных или законсервированных.

Так я пролетел почти километр, и вдруг чуть не засветился.

К одному из зданий прямоугольным выступом примыкала странная решётчатая конструкция — совсем уж непонятная (хотя и наши инженеры, бывает, такого намутят, что только диву даёшься!). Выскочив на полном ходу из-за стены, я увидел сквозь прутья штурмана. С ранцем на плечах, Завьялов перед собой держал нечто вроде планшета, и меня не заметил. Я замедлил шаг, и теперь старался передвигаться на пределе видимости и близко к укрытиям.

Вскоре штурман вышел к серой стене метров двадцати пяти высотой. Она перегораживала дальнейший путь, простираясь в обе стороны, сколько хватало глаз. Возможно, это и была та нитка, что отделяла один сектор от другого. Завьялов замер перед ней, затем огляделся и устремился налево — к лестнице, типа пожарной. Легко подпрыгнув, он ухватился за нижнюю перекладину, и, быстро перебирая руками, полез вверх.

Когда штурман скрылся из вида, я выбежал из-за спрятавшей меня небольшой пристройки и рванул следом. Подтянувшись за последний брус, я осторожно высунул голову над стеной.

На другом краю — метрах в десяти от меня — стоял Завьялов. Рядом с ним опустила тонкие паучьи ножки небольшая тренога с квадратным ящичком вместо головы. Переносной интерком. Знакомая штука. Любопытно посмотреть, с кем штурман беседует?

С предельной осторожностью я забрался на крышу. Поглощённый разговором Завьялов не шелохнулся.

Прямо передо мной, на фоне огромных сооружений, напоминавших ангары для военных крейсеров, и небольших куполообразных зданий непонятного назначения, торчали носы двух кораблей. Благодаря провидение за отсутствие передающей звук атмосферы, я сделал несколько шагов вперёд.

Вот он — чужой!

Абсолютно непохожий на стоящий рядом транспорт (впрочем, как и на другие земные корабли), инопланетянин казался изящным и неповоротливым одновременно. Многие детали на его матовом корпусе вызывали недоумение, словно изжитки незавершённой эволюции.

Заворожённый чужаком, я не сразу заметил между ним и транспортом группу людей. Точнее, две группы — люди и… другие. Со стороны транспорта трое — один с небольшим чемоданом в руках. И ещё четверо ближе к странному кораблю. Все семеро почему-то одеты в одинаковые скафандры с прозрачными шлемами. Вроде штурманского. Или моего.

Я включил фокусирующую оптику. Перед правым глазом опустился миниэкран, современный вариант подзорной трубы. Сначала медленно, затем всё быстрее, я оглядел других. Глаза, губы, нос. И остальные мелочи на месте. Только головы абсолютно лысые.

Внутри росло лёгкое разочарование. Да, все известные разумные расы — гуманоиды, но чтобы полное сходство?

Тоже люди? Вовсе не другая раса?! Откуда тогда этот корабль?

Что это? Игры Совбеза? Секретные учения?

Разочарование уступило место любопытству. Я принялся искать волну интеркома. Через полминуты в ушах зазвучал механический голос переводчика:

–…всё — опытный образец, схемы, спецпрограммы.

Человек с чемоданом выступил вперёд, готовясь к передаче. Завьялов наклонился к своему ранцу и достал громоздкого вида устройство. По животу растёкся холодок узнавания.

Нейтронная пушка!

Оружие для уничтожения живой материи при биологическом заражении!

Оружие, запрещённое для использования в других целях!

Что этот урод собрался делать?!

Штурман отработанным движением положил пушку на интерком, аккуратно прицелился, и, чуть поведя плечами, потянул палец к спусковому крючку. Сердце застучало и в голове зашумело, когда Завьялов снял переключатель с холостого положения.

Сволочь, что ты творишь?! Это не игра!

Резко прыгнув, я выбил пушку из его рук. Кувыркаясь, смертоносная игрушка невероятно медленно — словно в череде стоп-кадров — полетела вниз.

— Какого чёрта?! — Завьялов обернулся, и зрачки его изумлённо распахнулись. — Радко? О, нет!

Штурман покосился на людей, которых только что собирался убить. Они нервно крутили головами, пока один не указал на нас.

— Там! — громом раздался крик.

— Идиот! — Завьялов разбежался, и, не мешкая, прыгнул со стены.

Подскочив за ним к краю, я увидел как штурман, сгруппировавшись, приземлился на ноги и несколько раз перекатился. Затем он поднялся и длинными скачками устремился к «Энтару».

У меня засосало под ложечкой. Прыгать? Отсюда?! Завьялов точно спятил!

Я повернул к лестнице. Нога неожиданно остановилась на полушаге, и, словно заклинив, нелепо зависла в воздухе. Я попытался шевельнуть пальцем. Не удалось. Повернуть голову? Тоже нет. Меня будто подстрелили из парализатора. Да что же это такое?

— Прыгай! — прозвучало в голове.

В голове. Не в ушах. Что за ерунда? Я изо всех сил попытался вернуть контроль над телом. Голос раздался снова.

— Не хочешь? Тогда посторонись!

Мои ноги — совершенно самостоятельно — оттолкнулись от края стены, и я полетел вниз. Кувыркаясь после падения, я чудом не сломал шею. Встав, ноги пустились бегом. Очень быстро. И ещё быстрее. Левая рука неестественно болталась, но боли я не чувствовал. Я вообще ничего не чувствовал! Ни одну клеточку тела!!!

Ошеломление потихоньку отступило, и я понял, отчего с такой прытью удирал штурман. Передо мной словно опустили стеклянную перегородку. Я ощутил себя как в аквариуме — всё видя и осознавая, я не мог ничего сделать. Ноги несли меня всё стремительнее, лёгкие лихорадочно раздувались, готовые разорваться. Сам по себе я бы никогда не смог так мчаться.

Внезапно я уловил желание захватчика как можно скорее догнать беглеца — пока он не добрался до корабля. Похоже, барьер оказался не таким сплошным. Обрадовавшись, я стал «причувствоваться».

Вот, что-то знакомое.

Вражда к убегающему человеку. Не моя неприязнь конкретно к Завьялову — а ко всем таким, как он.

Разрушителям. Убийцам!

Я ощутил, как струйка ненависти стала быстро размывать преграду в голове. Наконец, стена треснула, и на меня обрушился бешеный поток чужих чувств. Главным из них была ярость, распалённая воспоминаниями о мерзких уродливых бронеплатформах под красными штурмовыми флагами. Это ударные отряды Совбеза — с приказом уничтожать всё живое — утюжили базы повстанцев, превращая родной мир в обломки и пепел.

Я знал, что это за воспоминания. Друзья когда-то показывали мне записи не из общего доступа.

Вот, значит, кого придавили тогда на Терсофии! Сверхчеловеков! Выродков!! Нелюдей!!!

Похоже, не всех добили. Жаль…

Штурман тем временем забежал за решётчатый выступ, и расстояние между нами сократилось до минимума. Захватчик поспешил достать близкую добычу, совсем ослабив внутреннюю защиту. Я даже уловил обрывок мыслей Завьялова.

— Сюда не меня нужно было посылать, а Верховного со спикартом, — возникший контакт резко оборвался. Штурман, видимо что-то почувствовав, рванул ещё быстрее. Я пожелал ему удачи.

Ярость захватчика плеснулась волной кислоты, сжигая оставшиеся барьеры. Я ощутил в руке лёгкую боль. И вправду сломана.

Так, попробуем, что мы можем делать. Веки моргнули по моей команде. Неплохо. Как и то, что на эти робкие поползновения внимания не обратили.

Теперь хватит бежать, как ошпаренному.

Я заметил впереди маленький острый бугорочек. Да, то, что нужно! Вспыхнувшее желание наступить чуть-чуть левее показалось самым сильным в моей жизни.

Есть!

Носок ботинка зацепился за обломок стального прута, и я покатился по земле кубарем, собирая пыль.

Меня сразу опалило жаром гнева. Потратив секунду на то, чтобы снова замуровать моё «я» на задворках сознания, захватчик поднялся, и наша бешеная гонка возобновилась.

Штурман бежал очень быстро — недаром напомнил Павла — но, похоже, не мог насиловать свой организм до такой степени, как это делали с моим. Расстояние между нами потихоньку сокращалось.

Когда я выскочил на край пустыря, Завьялов опережал нас метров на семьдесят, но корабль был уже близко. Впрочем, ещё нужно время открыть переходную камеру. Вряд ли они с ксенологом успеют захлопнуть дверь. Я уловил нотку торжества в чувствах захватчика.

Штурман, не притормаживая, взлетел по сходням, и остановился, чуть не проломив поручень наверху.

— Стреляй же! — зазвенел его пронзительный крик. — Стреляй!

Ринкшасец судорожно вертел головой. Завьялов вырвал у него ружьё и выстрелил навскидку. Заряд плазмы попал в грудь и отбросил меня назад.

Я опять ничего не почувствовал, только удивился, когда снова встал и пошёл вперёд.

На этот раз штурман прицелился, и, плавно нажав гашетку, перебил мне обе ноги. Я рухнул как подкошенный, по-прежнему воспринимая всё так, будто это происходит с кем-то другим.

Сделав несколько конвульсивных попыток подняться, захватчик разочарованно оставил меня.

Господи, как больно…

…

Единственным выходом для приливавшей и приливавшей боли был истошный вопль, казалось, резавший стены.

— Ярви, успокойся, Ярви, всё хорошо, мы здесь… — приёмные родители склонились надо мной. Отец держал за руку, мать вытирала пот со лба. Чуть сзади маячило бледное лицо Плута с выпученными глазами.

— Мои ноги! Моя грудь! Помогите! Я умираю!

— Да успокойся ты! — отец вдруг влепил мне хлёсткую пощёчину. Как обычно, это помогло. Дыхание выровнялось, конвульсии прекратились, боль отпустила. Тело обмякло и не желало подчиняться.

— Что… — язык еле ворочался. — Что… со мной?

— Кажется, Невеста решила тебя не просто поцеловать, но ещё и приобнять. — отец говорил обычным тоном, как будто ничего особенного не случилось. — Не страшно, но весьма болезненно, конечно. Ты, пожалуйста, в следующий раз предупреди нас, чтобы мы были наготове. Хорошо, что сегодня твой друг оказался рядом и побежал к нам за помощью. В другой раз так может и не повезти. Договорились, сынок?

— Да, пап! — я постарался улыбнуться.

— Вот и хорошо. А сейчас отдыхай. Мама за тобой приглядит.

Перед уходом Плут наклонился и зашептал:

— Я был прав?

Подавив желание помучить его неизвестностью, я кивнул и закрыл глаза, не желая смотреть на его торжествующую физиономию. Честно говоря, меня волновало совсем другое: камень не был с пилотом до смерти, так и оставшись в нераспакованном рюкзаке.

Тогда откуда я считал информацию?

День спустя, когда я смог подняться с постели, Плут явился с совсем уж ликующими глазами. Неужели ещё один предмет? Голодной курице всё просо снится?

— Нет, нет, нет! Даже не проси! — я вяло замахал руками в упреждение. — Никогда больше! Только что после твоих просьб я видел смерть. Нет, я ощутил смерть! Чёрт, я умер!

— Ну, в первый раз всегда страшно! — вместо положенных извинений, друг нагло ухмылялся. — Ярви, я нашёл то место! То место на карте из храма Древних!