Кавитатор профессора Брехмана. Юмористическая повесть

Игорь Англер

Вы читали «Гиперболоид инженера Гарина» А. Толстого? Тогда вам понравится и «Кавитатор профессора Брехмана». Эта повесть – огонь, как и всё, что вылетает из сопла кавитатора. Она рассказывает о невероятных и весёлых приключениях русских бизнесменов. Они возят похожее на бомбу изобретение по Европе, пытаясь его пристроить куда только можно и на нём заработать. Повесть – ироничное свидетельство незабываемого времени (ранней перестройки и развала СССР), поддержит ваше хорошее настроение.

2. Глава о научном кризисе. В шаге от провала и чудесное спасение

— Если вы мне не дадите аспиг'анта, то я один не могу отвечать за успешное окончание моего научного экспег'имента и испытаний пег'вой модели кавитатог'а, не говог'я уже о сг'оках полномасштабного внедг'ения кавитатог'ов в наг'одное хозяйство и пег'еходе к их пг'омышленному пг'оизводству! — на следующее утро Брехман заявил Кильману.

— Семён Наумович, — в сообразительных глазах завкафедры замелькали беспокойные искорки нежелательного соучастия. — Не дурак! Мы все вместе сейчас пойдём к директору института. Хотите и парторга прихватим, а?

Ни директор, ни парторг, естественно, не хотели становиться соучастниками срыва программы кавитации в национальном масштабе. Уже через час в лаборатории НЛНХиПК перед Брехманом стояли три студента выпускного курса. Лёня Шульман с факультета водных путей сообщений и задвижно-раздвижных гидроузловых сооружений, по понятным причинам, у Семёна Наумовича энтузиазма не вызвал — слишком много пятёрок в зачётке. И, вообще, подозрительно подготовленным оказался этот Шульман. Сразу полез копаться в числе «пи» и приплёл ещё Да Винчи. Нет, с таким аспирантом рискованно — можно легко вылететь из лаборатории, минуя должности лаборанта, уборщицы и кладовщика.

Вторым кандидатом был Ашот Ошиганян. Всё бы ничего, и даже его репутация по женской линии, пожалуй, не испортила б аспирантской анкеты. Подумаешь, родом из Пицунды. Ну и что, что всех девчонок в институте, начиная с первокурсниц и кончая замужними аспирантками, перекатал на дядюшкиной «Комете» в Гаграх! Но ставка лаборанта-стажёра дополнительно к стипендии выглядела жалкой подачкой по сравнению с безграничными коммерческими перспективами, которые открывал каждый год черноморский курортный сезон. Против армянской семейной династии каботажников и капитанов прогулочного и развлекательного флота не попрёшь.

Оставался последний, третий студент. Он не был, конечно, самым последним студентом в институте водного транспорта, при желании можно было ещё поискать кого-нибудь достойнее, но одна-две «тройки» в семестре и регулярные пересдачи сессий говорили Брехману, что с этим студентом можно попытаться вывести кавитатор на новые просторы и высоты.

— А какой у вас, Сидог'ов, факультет? — на всякий случай поинтересовался Семён Наумович.

— Факультет мелиорации и механизации, специальность — дренажные системы болот лесотундровой полосы, — бодро отчеканил Сидоров. — Я ещё курсовую работу писал на втором курсе о разведении карпов и карасей в дренажных канавах как инструменте внедрения хозрасчета и обеспечения самоокупаемости советского мелиоративного комплекса. Пригодится?

На Брехмана смотрело простецкое русское лицо с серыми, не знающими что такое близорукость глазами, конопатым носом-картошкой, по которому никогда не сползали очки. Неподдающиеся расчёске русые вихры убедительно торчали во все стороны.

«Человек без очков — это ж как без… А может это то, что надо? — подумал Семён Наумович и с облегчением сказал Сидорову, что он подходит.

— Но г'аботать, молодой человек, пг'идётся много! Нагонять матег'иал и изучать кавитацию… Знакомы с этим явлением? А как число «пи» пг'инимается в г'асчете шага и угла скг'учивания кавитационной улитки? Сколько знаков после «тг'и-четыг'надцать» нужно взять? Не боитесь? Спг'авитесь? Да, кстати, как вас величать по имени-отчеству?

— Федор… Иванович.

— Вот, значит, какой вы настоящий Сидог'ов… Федог»… Иванович, — с ироничной улыбкой рассматривал своего вновь испечённого аспиранта. — Н-да, ну что ж попг'обуем.

Теперь на Брехмана смотрело другое, волевое лицо, уже наморщившее лоб для решения предстоящей фундаментальной задачи. Все стимулы для достижения успеха были на месте: аспирантская стипендия, ставка лаборанта, комната в общежитии и ещё, как минимум, три года настоящей цивильной жизни в Ленинграде. Прощай, посёлок городского типа Кебан-ёль в Коми АССР, её лесотундра с болотами и их дренажно-канавная мелиорация с замёрзшими по зиме карпами и карасями! Да здравствует непонятная, неизвестная, заумная, наверняка, еврейская, но уже такая любимая вихревая кавитация!

Сидоров, действительно, оказался Сидоровым. Он пересдал историю КПСС с «двойки» на «четвёрку», неожиданно уверенно получил крепкий «трояк» по высшей математике и математическому анализу, по механизации дренажно-мелиоративных работ ожидаемо и заслуженно получил «отлично». Философия и иностранный язык виделись Брехману очевидным препятствием в прохождении Сидоровым «кандидатского минимума», но аспирант и здесь сумел удивить своего профессора.

Из далёкого леспромхоза, в котором директором трудился старший брат Сидорова, в адрес институтского садоводческого товарищества «Советский водник» прибыло несколько вагонов с пиломатериалами, а первыми из рук Фёдора Ивановича накладные на дачный дефицит получили в ректорате, конечно, кафедры философии и иностранных языков. Остальные кафедры тащили самодельные лотерейные билеты и рвали на себе волосы, потеряв такого аспиранта. Теперь Сидорову хоть диамат, хоть истмат, а хоть и мат-перемат, не говоря уже про английский или немецкий, да хоть китайский — не то что «кандидатский минимум», у него был в кармане «кандидатский максимум». А ведь у Сидорова ещё оставался не задействованным по-крупному (продуктовые посылки с копчёными язями для студенческого преферанса под пиво не в счёт) дядя — начальник рыболовецкой артели в Сторожевске на реке Вычегда, где, оказывается, до сих пор не перевелась стерлядь. Брехман, зажмурившись и выставив наружу свой горбатый нос-клюв, представлял, какой банкет сможет закатить Сидоров с такими родственниками из Коми АССР по случаю своей защиты.

А то, что она состоится сомневаться не приходилось. Иногда в порыве честности Брехман признавался самому себе, что с учеником ему повезло.

«Это, точно, Моисей меня навёл сразу взять Федю!» — благодарил божественного поводыря Семён Наумович.

«А ведь потом, через пару дней, Долбоколов прислал с рекомендацией этого… как его… а… Беляускаса, типа отслужил срочную в Советской армии, достоин пополнить ряды советской науки,» — вспоминал с содроганием Брехман.

Перед его глазами, как будто встреча была только вчера, всплыл унылый образ печального литовского хуторянина Арвидаса Беляускаса с погасшим взглядом упахавшейся за сохой клячи и опущенными в пессимистической безнадёге впалыми бледными щеками и кислой рожей сыровара с лопатой. Обиженно выпяченная вперёд нижняя губа говорила о том, что обычно весёлая на втором году служба в стройбате до самого дембеля не хотела отворачивать от него свою жопу. Кличка «Уксус» прилепилась к Беляускасу навечно.

«Ты помнишь, мойшэ, как выглядела ског'бь евг'ейской нации, когда он, как поц, спустился с гог'ы Синайской и объявил, что г'азбил Скг'ижали и не запомнил всех заповедей по пог'ядку! А мы тепег'ь мучаемся с гг'ехами, то ли своими, то ли чужими! — жаловался как-то на Долбоколова Брехман Кильману. — А этот ещё „Уксуса“ на кафедг'у подослал — мне что, своего в жизни не хватает что ли?»

Так что с Сидоровым всей лаборатории НЛНХиПК, а не только куратору-профессору, повезло. Сидоров был двужильным: он не только перелопатил всю институтскую библиотеку по кавитации, но и подписался на какие-то журналы по авиации, где тоже использовались полезные эффекты данного феномена, и не отказывался подменить Брехмана на семинарах. Но это было не самое главное.

— Ну что, пишешь диссег'тацию? Когда напишешь пег'вые две главы, обязательно покажи мне, — уходя с работы, Семён Наумович постоянно напоминал аспиранту о приближающемся часе «икс». — И не забудь о пг'актическом аспекте нашего экспег'имента. Кавитатог» должен быть пг'омышленного масштаба!

— Да-да, конечно, — соглашался Сидоров, косясь на жалкий пол-литровый прототип, который пылился на полке наставника.

А проводив профессора и всех остальных домой, Федя запирался в лаборатории на всю ночь.

И однажды этот час «икс» настал. Нет, до защиты кандидатской было далеко, но зачем-то Сидоров, заглянув на кафедру, заговорщицки позвал и Брехмана, и Кильмана, и даже подвернувшегося бесцельно, но целенаправленно слонявшегося по коридору Долбоколова.

— Вот, смотрите, сделал! Теперь можно писать диссертацию! — торжественно произнёс Федя.

— Ни хрена себе струя! — не смог удержаться от комплиментов Долбоколов.

Представители же интеллигентской части профессуры привычно прищурились и молчали. На специально сваренных из рельс подставках-козлах лежал, сверкая нержавейкой, кавитатор. Он был размером с ракетную боеголовку — не меньше метра в длину. Про вес кавитатора можно было не спрашивать. И так было ясно — если не прибьёт, то придавит наверняка, не хуже асфальтоукладчика. А уж с завихрением точно должно быть всё в порядке — в «улитку», похоже, могла поместиться человеческая башка целиком.

— И что, г'аботает? — недоверчиво спросил Брехман, не понаслышке знавший, как запутанна и длинна дорога от еврейского патента до внедрения изобретения.

— Хочу вместе с вами торжественно подключить, — ответил Сидоров.

— Ну-у-у, — разочарованно протянул Долбоколов, — а мы-то думали.

Тут в дальнем углу лаборатории кто-то характерно икнул. Все повернулись и увидели двух мастеров-инструментальщиков из механических мастерских, за спинами которых что-то жужжало. У обоих на лицах блуждали глупые улыбки, бегали туда-сюда масляные глазки, а крепкий запах перегара перебивал въевшееся в спецовки масло. Работяги не сходили с места, явно закрывая собой какие-то предметы.

— А ну, отвалили! — зычно приказал Долбоколов.

— Пожалуйста, — в один голос вежливо попросили Кильман с Брехманом.

Мастера неохотно отошли в сторону. За ними скрывались ещё два кавитатора: одна уже всем знакомая «пол-литровочка», гонявшая по контуру из прозрачных трубок бесцветную жидкость, и второй, размером с артиллерийский снаряд, который с шумом всасывал в себя, а потом с жужжанием выплевывал обратно в контур некую коричневую жидкость.

— Герметичность в контурах нарушена, — втянув воздух ноздрями, авторитетно заявил Долбоколов.

— Водка… — шмыгнул носом Брехман и кивнул на нержавеющие «пол-литра».

— Коньяк? — удивлённо посмотрел на слесарей Кильман.

— Откуда, профессор? — ответили мастера. — Самогонка яблочная, и немного карамели для цвета.

— А выглядит прям как настоящий «Арарат»! — восхитились учёные.

— И по башке шибает лучше, чем водка, пропущенная через сифон с углекислым газом! А чистота после кавитационной «улитки» — просто слеза младенца! — выдали работники ещё один секретный рецепт.

Менделеев в институте был в почёте. Долбоколов заворожённо смотрел на жужжащие аппараты и бегающие по трубкам эликсиры, понимая, что премия имени Менделеева уже почти в руках. Количество соавторов-претендентов несколько печалило его, но, глянув на «боеголовку», парторг быстро успокоился.

— Ну, что скажет аспирант в защиту своей работы? Какая расчётная пропускная способность у кавитатора второго поколения? — намекнул на «артиллерийский снаряд» Кильман.

Брехман же смотрел на Сидорова и никак не мог поверить в то, как тот понял тезис о практичности и масштабности изобретения.

— Тему-то уже утвег'дили. Что делать тепег'ь будем? — вскинул и опустил руки Семён Наумович.