Спецназ Берии. Первый бой

Игорь Алексеев, 2022

На основе реальных событий. С первых дней Великой Отечественной войны восемнадцатилетний Женька Ануфриев рвется на фронт. После строгого отбора он попадает служить в только что созданную Особую группу войск НКВД, где новобранцев готовят к диверсионно-разведывательной работе в тылу врага. В критические для страны дни отряд ведет бои на самых опасных рубежах – под Клином и Дмитровом, готовит оборонительные позиции в самой Москве… Постепенно необстрелянные «зеленые» мальчишки – Ануфриев и его товарищи – становятся опытными бойцами. Удача сопутствует отряду, пока в январе 1942 года бойцы не оказываются перед укрепленным немцами железнодорожным узлом Сухиничи… Стратегические планы, удачи и просчеты командования, коварство врага, подвиги солдат и командиров – война, как она есть на самом деле. Подлинность событий нашей недавней истории.

«Вставай, страна огромная»

— Какая ночь! Это просто сказка!

Тоня подпрыгивала от радости, цепко ухватившись за его руку. Подол её платьица развевался от этих движений, оголяя коленки. Белые туфельки гармонировали с тканью в мелкий горошек, а каштановые локоны делали и без того миленькое личико настолько очаровательным, что он постоянно пытался найти предлог приблизиться к ней на расстояние дыхания, а может, и ближе.

Сегодня уже третья ночь, которую они, гуляя по Москве, проводят вместе. Третья после успешной сдачи экзаменов и получения аттестата о среднем образовании. Очередная тёплая июньская ночь. И ему кажется, что сегодня он непременно должен её поцеловать.

— Даже не верится, что всё позади! Все эти экзамены, переживания, зубрёжки… — Тоня кружила и кружила не переставая. — Ты хоть понимаешь, что мы вступаем во взрослую жизнь? Настоящую взрослую жизнь! Где все решения предстоит принимать самим!

— Эка невидаль! Получается, я чуть ли не с семи лет живу взрослой жизнью. — Он улыбнулся, чтобы его слова не выглядели бахвальством.

— А и правда, Жень, расскажи о своей семье. Я только слышала, что ты с малых лет без родителей. Каково оно? Трудно небось?

«Какая она наивная, эта Тонька, — подумал он, — наивная и непосредственная». Может, этим она и подкупила его. А ещё лёгким характером и неугасимым оптимизмом.

— Пойдём-ка присядем, — предложила она, видя, как ухажёр от такого предложения слегка сконфузился. — Давай рассказывай! Мне правда интересно.

Это прозвучало так доверительно, что он невольно сдался.

— Маму я вообще не помню. Два года мне было, когда её не стало. Знаю, что трудолюбивая была очень. Да у нас вся семья трудолюбивая. Мы же родом из-подо Ржева, тверские. Дед с бабкой ещё в крепостных ходили, но потом выкупили у помещика землю и такую ферму отгрохали, ты бы видела! Хутор практически! И всё своим трудом. Пять коров, три лошади, овцы, пасека своя. Двухэтажный дом.

— Ух, куркули какие! — незлобно сказала Тоня.

Но, видно, эта тема для Жени была болезненной.

— Какие ж куркули? Нас, почитай: дед, бабка, мать с отцом и девять детей от мала до велика. И все с утра до вечера либо в поле, либо на хозяйстве. Всё своим горбом. А после революции свою же землю и свой же хутор пришлось у государства взять в аренду. Второй этаж в доме заняла коммуна. Так вот представь, наши старшие уже с поля идут, а коммунары только глаза продирают. Из-за них небось отец-то и пошёл по этапу. Кто-то во время продразвёрстки в его зерно грязь подсыпал. Сам бы он никогда такого не сделал. Пять лет с конфискацией. 1928 год. Вот с этого времени я и остался без родителей. Отец хотя и вернулся потом, но прожил недолго.

— Так ты, наверное, должен люто ненавидеть советскую власть?

— По логике, вроде так, но на самом деле в нашей семье этот вопрос даже не поднимался. Все всё понимали. Лес рубят — щепки летят. А власть — она народная, своя власть. Как её не любить? Мы всегда были патриотами.

Женя вдруг осознал, что от рассказа об истории семьи незаметно перешёл к пролетарским лозунгам и решил немедленно исправиться.

— А знаешь, какие у меня братья и сёстры? Это же просто уникальные люди. Все получили воспитание и хорошее образование, достигли больших успехов. Старший брат, Иван, который мне практически вместо отца, так как разница у нас в возрасте двадцать лет, окончил МВТУ. Инженер-строитель. Правда, не могу тебе сказать, каким он строительством занимается, это закрытая информация. Второй брат, Иннокентий, тоже инженер, только литейщик, на «Станколите». Третий — Николай — геодезист. Ну и сёстры от них не отстают. Татьяна окончила сельскохозяйственный институт, Шура — педагог, а ещё Мария, Тоня, Нина… Что-то я тебя совсем заговорил. Ты небось из вежливости поинтересовалась, а я и давай распинаться.

— Ну что ты, что ты, очень интересно!

— Да? — усмехнулся Женя. — А хочешь, скажу, к чему меня братья пристрастили?

— Угу, — почти по-детски заморгала глазами подружка.

— К охоте! — многозначительно сказал Женя. Было видно, что он придаёт этому очень важное значение и считает чуть ли не главным достижением для своего молодого возраста.

— Мы и на уток, и на зайцев ходили. Знаешь, как сложно в бегущего зайца попасть, когда он из стороны в сторону по кочкам шарахается? А в утку? Надо уметь высчитывать траекторию её полёта. Я и белок бил. Не в глаз, конечно, но добывал.

— Ой, Жень, они же все такие милые. Как можно? Жалко же!

— Знаешь что, Тонь, это извечное мужское занятие. Можно сказать, самая древняя мужская профессия. Мужчина — всегда добытчик. Да и навыки, между прочим, очень даже могут пригодиться, всё-таки в неспокойное время живём. А природу я не меньше любого другого люблю. А подмосковную природу так вообще обожаю.

— Слушай, Жень, — Тоня вдруг решила перевести разговор в другое русло, — давно хотела тебя спросить… Не знаю, удобно ли?

— Валяй, чего там… — Жене было хорошо с ней, не напряжно. По крайней мере, какого-то подвоха с её стороны ждать не приходилось.

— Что у тебя с пальцем? Чем это ты его?

— Ах, это… — сказал Женя в задумчивости. Он даже демонстративно повертел перед глазами указательным пальцем правой руки. Фаланга была укороченной и слегка искривлённой. — Да уж, красивого мало…

— Да я не об этом, ты не подумай! Больно, наверное, было?

— А я и не помню даже. Мне ещё и двух лет не было, когда это случилось. Говорят, кричал как оглашенный. Ну ещё бы!

— А что произошло-то?

— Что произошло? А вот ты, к примеру, знаешь, что такое медогонка?

— Нет.

— Ну да, откуда тебе? Ты ж городская, — ухмыльнулся он незлобно. — Это такой металлический бак для отжимания мёда. Я же тебе рассказывал, что у нас пасека была. Так вот, к баку приделана ручка, при вращении которой центробежная сила выталкивает из сот мёд. Но, кроме ручки, в этом баке ещё есть шестерёнки, и все такие красивые. Я в детстве очень любил наблюдать за их вращением, а однажды просто не сдержался и сунул палец. А брат знай себе крутит, не сразу остановился.

Тоня даже поморщилась, представив эту жуткую картину. Женя, заметив это, решил приободрить подружку.

— Но ничего, как видишь, жив-здоров, — сказал он весело. — Даже неплохим охотником заделался.

— Как же ты стреляешь? Это же как раз этим пальцем и надо давить…

— Приспособился другим, средним. Вот, правда, само ружьё сложновато на двух оставшихся удерживать, но при определённой сноровке и с этим можно справиться.

Женя улыбался открытой улыбкой. Ему нравилось выглядеть перед сверстницей, к которой он испытывал симпатию, не лишённым мужества человеком.

— Слушай, я о тебе так много узнала. А то обычно всё хиханьки да хаханьки. А сегодня ты мне открылся совершенно другим. Интересным. Глубоким. Надёжным.

Глаза молодых людей встретились. Он разглядел в её взгляде что-то такое, что и без слов заставляет следовать взаимному притяжению…

Блаженство первого поцелуя прервал грубый старческий голос:

— Эй вы, голубки! Ишь ты, расселись тут! Ещё неприличия всякие вытворяют. А ну кыш, пока не наподдал!

Парочка вскочила и понеслась от свирепого ревнителя нравов, который хоть и махал им вслед метлой, но делал это без злобы и даже посмеивался в густые прокуренные усы.

Женька Ануфриев был не из тех, кто пасовал в подобных ситуациях. При других обстоятельствах он бы нашёл что ответить напустившему на себя суровость дворнику, но тут сработали молодецкое озорство и солидарность с не на шутку испугавшейся спутницей.

Пробежав не меньше квартала, Женя и Тоня остановились и на сбивчивом дыхании стали в голос смеяться.

— Хорошо провели время, — немного отдышавшись, сказал Женя.

— Ага, и даже с приключениями, — как всегда, сверкнула белозубой улыбкой Тоня.

— Смотри-ка, шесть уже, — глянул он на часы. — А спать совершенно не хочется. Сейчас забегу домой, позавтракаю и махнём с ребятами куда-нибудь. Воскресенье всё-таки.

— Куда, если не секрет?

— Ну, либо на «Динамо», либо в Сокольники. На «Динамо» сегодня парад и массовые соревнования физкультурников. В Сокольниках тоже какое-то молодёжное гулянье.

— К институту-то готовиться думаешь?

— А как же! Обязательно! Сейчас от школы немного отдохну — и вперёд!

— Ну ладно, пока. Ты не подумай ничего такого…

— Да что ты! Это была самая сказочная ночь в моей жизни! Вечером на этом же месте?

Тоня ничего не ответила, за неё говорила её улыбка.

Евгений с сестрой обитали в районе Никитских ворот. Комнатушка была совсем маленькой — около девяти метров. Отопление печное, как у многих. Жили хоть и нелегко, но хорошо, дружно. Да и много ли нужно было?

Поелозив ключом в замочной скважине, он открыл дверь и позвал:

— Шура! Ты дома?

Никто не ответил. Всё понятно: уже убежала. Она с утра мыла полы в какой-то конторе — подрабатывала. Какая ни есть, а копеечка в дом. Хотя братья и подкидывали ей на содержание младшего отпрыска семейства Ануфриевых по 50 рублей каждый месяц, но всё равно приходилось крутиться, чтобы ни в чём не знать нужды. Парень рос, затрат требовалось всё больше. Вон даже на прошлогоднюю демонстрацию на Красной площади пришлось надеть чужой костюм, своего не нажили ещё.

Спать не хотелось. На столе, накрытая белым вафельным полотенцем, стояла тарелка с варёной картошкой и аппетитно пахнущей курочкой. Правда, в этой, по сути, роскошной пище Евгений поковырялся совсем немного. Но зато с удовольствием выпил большую кружку чая.

Ел он обычно мало, ровно столько, сколько было нужно для нормальной жизнедеятельности. Женя всегда был худым и подвижным. Любил спорт, но спорт скоростной — бег, лыжи. В школе в этих состязаниях ему не было равных.

Многие девчонки заглядывались на парня. Он не был красавцем, стеснялся своего крупного, с горбинкой носа, но была в нём другая привлекательность, то, что принято называть обаянием. К тому же глаза выдавали умного и эрудированного юношу. Речь его хоть и была быстрой, но пустословить он не любил.

«Ладно, покемарю. Хотя бы часик. Ребята тоже небось всю ночь куролесили».

Его разбудил стук в дверь.

— Дядь Жень, дядь Жень!

— Чего орёшь! — закричал Ануфриев, недовольно протирая глаза. Он узнал по голосу соседского Лёшку, неугомонного мальчишку, которому до всего было дело.

— Дядь Жень! — продолжал стучать Лёшка, будто не слыша окрика.

«Ну я те щас накостыляю». Женька решительно направился к двери.

— Ну, чего расшумелся? — Он резко открыл дверь. — Давно по шее не получал?

Лёшка от неожиданности потерял дар речи. Он только моргал и молча, как рыба, открывал рот.

— Что случилось-то? — Женя перешёл на более миролюбивый тон.

— Там, это… По радио…

— Чего по радио?

— Важное сообщение…

— Ну и что?

— Война будто…

— Чего-чего? Война? Это кто тебе такое сказал?

— Во дворе говорят. Сейчас Молотов выступать будет.

Женька мельком глянул на часы — 12.00.

— А ну, пойдём, малец. — Он потянул с вешалки кепку.

Они вышли во двор, где было непривычно людно. И ладно бы народ куда-то спешил или просто прогуливался, выходной день всё-таки, ан нет, все стояли кучками и переговаривались. Мужики сосредоточенно курили.

Женька увидел компанию знакомых ребят и примкнул к ним.

— Чего ждём? — спросил он, обменявшись рукопожатиями.

— С минуты на минуту передадут важное правительственное сообщение… — выдал один из мальчишек. — С утра ждут.

«Вот те на… Неужто правда?..» — только и подумал Женька.

На часах было 12.05, но радиоточка у памятника Тимирязеву на Никитских воротах молчала. 12.10 — эфир по-прежнему безмолвствовал.

Пока народ томился в ожидании, по ту сторону репродукторов шло приготовление к выступлению народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Молотова.

Сам Вячеслав Михайлович прибыл в здание Радиокомитета в 12.08. К этому времени все выходы и коридоры в доме на улице Качалова были оцеплены чекистами.

Молотов сел за стол, раскрыл папку и пробежал глазами приготовленную для эфира речь. Это был отредактированный членами Политбюро черновик, который набросал сам Молотов. Слова «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!», впоследствии ставшие крылатыми, были сформулированы лично им.

В 12.14 Молотов встал и прошёл в студию к микрофону. Страна к этому времени затаила дыхание, готовая внимать каждому его слову.

К Молотову подошёл дежуривший в этот день корреспондент «Последних известий» Николай Стор и налил в стакан нарзана.

— Уберите всё лишнее! — резко сказал Молотов.

Наконец в репродукторах зазвучал голос Левитана:

— Товарищи! Внимание! Прослушайте важное правительственное сообщение! Слово предоставляется заместителю председателя Совнаркома СССР, народному комиссару иностранных дел СССР Вячеславу Михайловичу Молотову.

Волнение стало заметно с первых же слов.

— Граждане и гражданки Советского Союза… — сказал он, поставив ударение в слове «гражданки» на первый слог. Потом в течение речи он ещё несколько раз путался в ударениях и запинался.

Тем не менее слова Молотова доходили до сердца каждого слушателя. Большинство из них ещё до конца не осознавало трагичность момента, поэтому люди искоса поглядывали на соседей, следили за их реакцией.

После слов о вероломном вторжении фашистских захватчиков в толпе послышался ропот: «Война… война…»

Когда Молотов вошёл в кабинет Сталина, тот встретил его словами:

— Ну и волновался ты. — Однако сразу же добавил: — Но выступил хорошо.

Сам Сталин отказался выступать, мотивируя тем, что политическая обстановка неясна и будет лучше, если он выступит позже.

Ещё девять раз в этот день вплоть до окончания трансляции в 23.00 заявление правительства зачитывал Левитан.

Но народ уже был погружён в свои хлопоты. Жизнь внезапно приобрела другие краски. Всё, что происходило до этого дня, вдруг показалось людям мелким и никчёмным. Впереди была пугающая неизвестность.